Пушки царя Иоганна Оченков Иван

– Вам не взять этот город, по крайней мере, с налету.

– Его так хорошо укрепили?

– Более чем.

– Но вы обещали…

– Я ничего вам не обещал, это вы обещали, что если займете принадлежащий вам по праву трон, будете всячески содействовать распространению истинной веры.

– Я не отказываюсь от своих слов, однако вы тоже…

– Орден окажет вам все возможное содействие в вашей миссии.

– Вы говорили с Прозоровским?

– Да.

– И что, он откроет ворота?

– Разумеется, нет.

– Как вас понимать?..

– Так и понимайте. Если вы пойдете на приступ, воевода его отобьет, причем с легкостью. Зная реальное положение дел, я склонен думать, что он не бахвалится.

– Но я понял ваши донесения так, что переговоры увенчались полным успехом!

– Так и есть.

– Боже правый, я отказываюсь вас понимать, святой отец!

– Что же тут непонятного? – бесстрастно отозвался Калиновский. – Князь человек разумный и осторожный. Он не станет открывать вам ворота, но не станет и противодействовать.

– То есть?

– Ключи от вашего трона, сын мой, отнюдь не в Смоленске. Они в Москве, и чем быстрее вы туда попадете, тем быстрее коронуетесь. А вот когда вы станете русским царем, тогда ваш верноподданный князь Прозоровский и откроет ворота своему сюзерену.

– Значит, мне нужно идти к Москве?

– И чем быстрее, тем лучше. Ваши сторонники ждут вас, однако они многим рискуют. Мекленбургский дьявол очень хитер. Он только притворяется милостивым и незлобивым, а на самом деле его люди не дремлют. Никто не может быть спокоен, пока трон занят узурпатором. Ни высокий чин, ни древний род не могут быть гарантией безопасности.

– Но если я подойду к Москве – мне откроют ворота, или, как смоленский воевода, всего лишь не будут противодействовать?

– Откроют, но не раньше, чем вы там появитесь. Кстати, в определенном смысле это даже хорошо, что Прозоровский еще не изменил. В этом случае герцог Иоганн Альбрехт непременно насторожился бы, а так он намерен выйти вам навстречу с верными ему войсками и дать сражение.

– Это точные известия?

– Совершенно!

– Чудесные новости. Что же, святой отец, я склонен согласиться с вами. Ваши переговоры оказались более чем успешны.

– Счастлив служить вашему высочеству.

Дождавшись, когда королевич выйдет, Казановский подвинулся к иезуиту и тихонько спросил:

– Ваше преподобие, а что будет делать Прозоровский, если нашей доблестной армии не удастся одолеть войско мекленбургского дьявола?

– А вы, пан Адам, умнее, чем выглядите, – невозмутимо ответил переодетый ксендз, – в этом случае князь тут же ударит нам в спину. Поэтому постарайтесь победить.

Армия на марше часто представляет собой не могучую организованную силу, а совсем напротив – дикую орду из слабо связанных меж собой отрядов, где сосед нередко понятия не имеет, кто идет рядом с ним. Разумеется, вокруг войска королевича то и дело сновали на разведку большие и малые отряды, но им и в голову не приходило, что враг так близко. Михальский со своей хоругвью шел по пятам польско-литовской армии, оставаясь при этом невидимым и неслышимым. Нет, иногда его людей, конечно, видели, но обычно принимали за своих, просто немного отставших. Тем более что случалось такое совсем нередко. Правда, в последнее время отставшие перестали догонять своих товарищей и принялись пропадать, как будто и не было их никогда на грешной земле.

Когда поляки с литвинами уже подходили к Смоленску, Корнилий немного отстал от них и спрятал своих людей в лесах. Он ожидал, что враги обложат город и пойдут на приступ, и вот тогда им можно будет нанести неожиданный и болезненный удар. Но время шло, а остановившееся войско и не думало предпринимать ничего подобного. Смоляне тоже проявляли пассивность, хотя, принимая во внимание количество противников, это было вполне разумно. Не выдержав ожидания, Михальский решил разведать все сам. Прихватив с собой пару человек, выглядевших более-менее пристойно, он направился прямиком в лагерь королевича.

– Пароль! – остановили его охранявшие вход гайдуки.

– Краков.

– Проходите, пан, – приветливо пригласил его командовавший гайдуками шляхтич, – вы, верно, из отряда пана Кишки?

– Нет, я только что из Вильно.

– Вот как, – нахмурился офицер, – откуда же тогда вы знаете свежий пароль?

– От пана Полторацкого, – спокойно отвечал ему Корнилий, – его послали в Вильно с посланием к подскарбию[38] Воловичу, и мы встретились совсем недавно.

– Да, точно, – улыбнулся начальник гайдуков, – он проезжал здесь. Вы, верно, давно знакомы?

– Мы с ним соседи и большие приятели, – отозвался бывший лисовчик, проклиная про себя словоохотливого шляхтича.

– Друзья пана Полторацкого – мои друзья! – не унимался тот. – Я скоро сменюсь, не желаете ли выпить по куфелю, пан…

– Казимир, – представился Михальский, – с большим удовольствием, пан…

– Тадеуш Ржевутский, к вашим услугам!

– Почту за честь, пан Ржевутский, но прежде исполню свое поручение.

– Конечно-конечно, служба превыше всего!

Отвязавшись он назойливого шляхтича, Корнилий двинулся дальше. Польский лагерь гудел, как будто в нем проходила ярмарка. Всюду сновало множество народу: жолнежи, маркитанты, слуги, евреи. Одни хотели что-то продать, другие что-то купить. Прочим было просто нечем заняться, и они слонялись без всякого дела.

– Ваша милость, – остановил его какой-то расхристанный забулдыга. – Не желаете ли приобрести коня?

– Откуда он у тебя?

– Ваша правда, – охотно согласился тот, – коня у меня действительно нет, но он есть у моего приятеля. И тот непременно хочет его продать! А лошадь у него, доложу я вам, совершенно великолепных статей. И не в обиду будь сказано вашей милости, но ваша-то похуже будет.

– И что же будет делать твой приятель, оставшись пешим?

– Сказать по правде, он мне никакой не приятель и вообще большая свинья! Ни к чему ему такой хороший конь, а вот вашей милости совсем не пристало ездить на том, что у вас под седлом.

– А этот человек знает, что ты хочешь продать его коня?

– Да господь с вами! Я же говорю, что человечишко-то он скверный и на уме у него только дурное. Так что зачем ему об этом знать?

– Нет, пожалуй, я не стану покупать его лошадь, – покачал головой Михальский, подивившись подобной логике. – Лучше скажи мне, нет ли тут где местечка, чтобы благородный шляхтич мог пропустить стаканчик вина без ущерба своей чести?

– Есть, как не быть, если позволите, я провожу вашу милость.

– Ну, проводи, если так.

Скоро забулдыга довел Михальского и его людей до походного шинка, представлявшего собой два огромных воза, между которыми помещалось несколько лавок. Рядом на тагане стоял большой котел, в котором булькало какое-то варево. Шинкарь, поймав на лету монету, поклонился и тут же подал посетителям большой жбан с вином и кое-какую закуску. Провожатый смотрел на поданный им напиток с таким вожделением, что Корнилий приказал одному из своих спутников плеснуть немного и ему. Тот с благодарностью принял чашу и тут же припал к ней, как путник в пустыне припадает к живительной влаге.

– Благослови вас Дева Мария, благородный пан! – поблагодарил он Михальского, с сожалением отставив пустую посуду.

– Не стоит благодарности, – отозвался Михальский, прихлебывая из своей чарки.

Забулдыга помялся, не зная, как заслужить еще дармовой выпивки, но Корнилий не обращал на него внимания, а его спутники молча утоляли голод.

– Ваша милость…

– Что тебе?

– Не нужен ли благородному шляхтичу слуга?

– Нет.

– О, вы, верно, подумали, что речь обо мне? Нет, ваша милость, я вполне доволен своей службой и не ищу ничего другого. Но у меня есть приятель, дела у которого не столь хороши. Он молод, грамотен и услужлив, так что мог бы быть вам полезен.

– И почему же он оказался без службы во время похода?

– Как вам сказать, ясновельможный пан… Бедняга Янек нанялся на службу к одному господину, но тот оказался слишком строг к несчастному юноше, да и к тому же весьма скуп, и постоянно задерживал жолд. А недавно они еще и повздорили, так что он выгнал молодого человека, оставив его без средств к существованию.

– Вот как, а скажи мне, любезный, не этому ли Янеку принадлежит конь, которого ты пытался мне продать?

– Ну что вы, ваша милость, откуда у него лошадь? Нет, тот конь, которого я предлагал вам, принадлежит его хозяину.

– И ты, мошенник, хотел продать мне имущество магната?

– Скажете тоже – магната! Если пан Карнковский стал магнатом, так я – коронный региментарий.

– Как ты сказал – Карнковский?

– Ну да.

– Тот самый?

– Так никто другой, ваша милость!

– И что, он идет с войском королевича?

– И не только он, ясновельможный пан! – осклабился в похабной усмешке забулдыга.

– О чем ты?

– Ну, разумеется, о прекрасной панне Агнешке!

– Ты врешь, мошенник!

– Да чтобы у меня глаза повылазили, если я вру! Да чтобы мне ни разу в жизни не попробовать такого доброго вина, каким только что угостила меня ваша милость!

– Эй, налейте этому пройдохе еще чару, да пополнее! – приказал Михальский своим людям и приготовился слушать.

– Ясновельможный пан, – начал забулдыга, вылакав содержимое чаши, – вам, верно, известно, что дочка пана Карнковского весьма преуспела на службе нашему доброму королевичу. Ну, так вот, дело это оказалось настолько прибыльным, что пан Теодор не захотел, чтобы этот поток иссяк, и отправился на войну вместе с дочкой.

– Врешь!

– Да нет же! Конечно, юной паненке не пристало следовать вместе с войском, но она переоделась в мужской наряд и путешествует под видом молодого шляхтича. Днем никто не видит ее истинной сущности, а по ночам она усердно скрашивает его высочеству тяготы похода.

– Это самая безумная история, какую я только слышал, – усмехнулся Корнилий, – а твой приятель Янек тут каким боком замешан?

– Да все тем же, ваша милость! Он, изволите ли видеть, как и я – шляхтич, правда, обедневший…

– Боже, спаси Речь Посполитую – шагу нельзя ступить, чтобы не попасть на шляхтича!

– Истинная правда, ясновельможный пан, только вот Янек, на свою беду, еще очень молод и потому ужасно влюбчив. Уж не знаю, как ему попалась на глаза прекрасная панна Агнешка, да только, увидев ее, он заболел той самой болезнью, от которой нет снадобий даже у самых искусных лекарей… Недурное вино, не правда ли?

– Не стесняйтесь, пан…

– Адам Криницкий, к вашим услугам, – охотно представился забулдыга, наполняя свою чарку, – ваше здоровье!

– Прозит!

– Так вот, пока Янек служил пану Карнковскому, а у Агнешки были свои служанки, он не так часто видел девушку и как-то держал себя в руках. А в походе ему пришлось служить и отцу и дочери и все время быть рядом с предметом своей страсти, и в один прекрасный момент мальчик не выдержал.

– Вот холера! Неужто он…

– Ну что вы, просто однажды пан Теодор застал его стоящим перед панной Агнешкой на коленях и объясняющимся ей в своих чувствах. Разумеется, он тут же выгнал беднягу, да еще и не заплатил ему ни гроша из того, что причиталось за службу.

Рассказывая о горестях, постигших его товарища, забулдыга не забывал наполнять и тут же опорожнять свою чару, так что речь его понемногу становилась все менее связной. Впрочем, закончить свое повествование он так и не смог, поскольку его самым бесцеремонным образом неожиданно прервал иноземный офицер, не слишком хорошо говорящий по-польски.

– Вот ты где, грязный свинья! – «поприветствовал» он забулдыгу. – Стоит только отвернуться, как ты уже пьянствовать, забыв о служба.

– Простите, пан, у вас дело до моего товарища?

– Видите ли, месье, – обозначил поклон иноземец, – этого человека приставили к нам в помогать. Но он не только не оказывает нам ни малейший содействие, но еще и постоянно пропадать и напиваться!..

– Пан Казимир, – совсем пьяным голосом отозвался забулдыга, – позвольте представить вам моего доброго друга, французского инженера… простите, месье, как вас зовут?

– Мон дье![39]

– Месье Мондье!..

– Пожалуй, вам уже хватит, – засмеялся Корнилий, – что же до того дела, о коем мы говорили, то скажите вашему Янеку, чтобы он пришел сюда завтра ближе к вечеру. Если с него будет толк, то, возможно, я возьму его на службу.

– Да благословит вас Пресвятая… ик!.. Дева Мария.

Следующим вечером Корнилий снова посетил передвижной шинок. Вчерашнего забулдыги видно не было, но за одним из столов потерянно сидел небогато одетый молодой человек.

– Это вы ищете службу? – поинтересовался Михальский, присаживаясь к нему.

– Да, – вскочил тот, – а вы пан Казимир?

– Верно.

– Я уж думал, что пан Адам что-то напутал или ему спьяну привиделось.

– Вы давно его знаете?

– Он был товарищем моего покойного отца. Не подумайте ничего дурного, он добрый человек, просто уж очень любит…

– Выпить?

– Да, и это здорово ему мешает по службе.

– А что у него за служба?

– Ну, его приставили к французским инженерам, но боюсь, они не слишком довольны таким помощником.

– Инженерам?

– Да, они подрывники.

– О, мы делаем подкоп под стены Смоленска?

– Насколько я знаю – нет. Более того, не похоже, чтобы какие-то работы вообще планировались. Месье Жорж, это старший из них, весьма недоволен всеми этими обстоятельствами.

– Отчего же?

– Во время проведения работ им полагается двойная плата, но пока им и обычную задерживают.

– Понятно. Впрочем, давайте поговорим о вас. Как ваше имя?

– Ян Корбут.

– Вы поляк?

– Наполовину. Моя мать полька, а отец русин.

– Ваш батюшка жив?

– Увы, иначе бы мне не пришлось искать службы у чужих людей. Он умер, когда я был еще ребенком. Моя матушка вышла замуж, а отчим заставил переписать на себя мое наследство.

– Вы действительно служили у Карнковского?

– Вам, верно, все пан Криницкий рассказал?

– Да, он нес какой-то пьяный бред. Я половину не запомнил, а второй не понял, так что спрашиваю у вас.

– Да, я служил у пана Теодора.

– И почему же были вынуждены уйти?

– Позвольте мне не отвечать на этот вопрос. Могу лишь уверить вашу милость, что я ничем не провинился перед своим прежним хозяином и не нанес ему никакого ущерба.

– Что же, вы не болтливы. Это похвально. Пожалуй, я вас возьму.

– У вас, кажется, конный отряд, а у меня нет коня.

– За этим дело не станет, лошадей у меня довольно. А отчего вы не спрашиваете о величине жалованья?

– Мне все равно, лишь бы оказаться подальше отсюда. Полагаю, что вы, ясновельможный пан, благородный человек и не обидите сироту.

Михальский только усмехнулся про себя таким наивным речам, но, пристально взглянув на паренька, вдруг проникся к нему жалостью. «Эх, малый, и тебе разбила сердце польская красавица! Похоже, у панны Агнешки дар к этому».

– Вам нужно время, чтобы собраться?

– Нет, пан Казимир, все мое имущество при мне.

– Тогда не будем задерживаться, – заявил Янеку новый наниматель и, решительно встав, направился к выходу.

Юный Корбут подхватил свой немудреный узелок и поспешил было вслед за странным шляхтичем и его спутниками. Но тут им дорогу преградила компания подвыпивших шляхтичей, одним из которых оказался знакомец Михальского Тадеуш Ржевутский.

– Пан Казимир, – обрадованно воскликнул он, – наконец-то я вас сыскал!

– Рад приветствовать, – вежливо поклонился Корнилий.

– Вы разве уже уходите?

– Боюсь, мне пора.

– Не может быть, чтобы у вас не было минутки, чтобы выпить с нами!

– Ну почему же, минутка для хороших друзей у меня найдется всегда. Эй, шинкарь, ну-ка подай ясновельможным панам доброго вина! Только лучшего, что у тебя есть, а не то убожество, какое ты наливаешь всем прочим.

Слова Михальского были встречены одобрительными выкриками. Владелец заведения немного подивился этому аттракциону невиданной щедрости, но, получив несколько монет, мигом доставил требуемое. Вино было тут же разлито по кубкам и немедля выпито. Шляхтичи, получив дармовое угощение, прониклись к своему новому знакомцу нешуточной симпатией и не хотели так скоро отпускать, но ему все же удалось отговориться обещанием продолжить знакомство завтра. Подойдя к коновязи, Корнилий и его спутники собрались было садиться в седла, но тут к ним снова подошел какой-то шляхтич из компании пана Ржевутского.

– Вы что-то хотели? – вежливо спросил его новый хозяин Янека.

– Прошу прощения, но мне показалась, что мы встречались прежде.

– Вот как, и где же?

– Не случалось ли вам бывать в Михалках или Пружанах?

– Может быть, может быть.

– Да точно, в Михалках…

– Нет, пожалуй я припомнил, где мы с вами виделись, пан Юзеф.

– И где же?

– В отряде пана Лисовского… – шепнул Корнилий, доверительно наклонившись, и тут же, сделав шаг назад, взмахнул надзаком.

Оружие со свистом рассекло воздух, и обливающийся кровью шляхтич рухнул на землю, как срезанный жнецом сноп. Все произошло настолько быстро, что погруженный в свои мысли Янек так и не успел сообразить, что произошло. Вот подошел шляхтич, назвавшийся паном Юзефом. Вот его новый хозяин взмахнул своим страшным надзаком. Вот он и его люди уже в седлах, и один из них хватает бедолагу-слугу за шиворот и рывком кидает поперек седла, после чего кавалькада как ни в чем не бывало двинулась к выходу из лагеря.

– Неладно получилось… – буркнул хозяину один из спутников, по виду казак.

– Пустое, – отмахнулся тот, – сейчас вечер, а его спутники пьяны. До утра не хватятся, а мы уж далеко будем. К тому же шляхтичи частенько бьются до смерти такими штуками из-за всякой мелочи. Одним больше, одним меньше…

– Все же вам не стоило показываться в польском лагере самому. Как я и говорил, вас все же признали.

– Ничего страшного ведь не случилось?

– Вам не будет всегда так везти… – проворчал казак, потом обернулся к своему товарищу, везущему Корбута. – А что с этим делать – может, того?

– Пока нет, этот малый может нам пригодиться.

– А если поднимет шум?

– Так и смотри, чтобы не поднял.

Получив приказ, второй казак недолго думая легонько тюкнул Янека по затылку, и свет померк в его глазах.

В просторном тереме князя Лыкова нередко собирались гости. Борис Михайлович слыл хлебосольным хозяином, так что же тут удивительного, что с охотой к нему люди шли. И поскольку придерживался он старины и с выскочками, выдвинувшимися при новом царе из простецов, дружбы не водил, то и гости его были таковы, как он сам. Люди солидные, хорошего рода-племени, не то что иные и прочие. Вот и нынешним вечером навестил боярина не кто-нибудь, а сам князь Хованский. Приехал он, правда, тайком, без многочисленной челяди. Да и одет в простые кафтан и шапку, а не в богатые ферязь и горлатку[40].

Впрочем, гостеприимный хозяин встретил его с почетом, усадил на лучшее место, подвинув пришедших ранее. Ну а что делать? Такой уж порядок заведен на Святой Руси, не мы его ставили, не нам его и нарушать.

Поскольку за пустым столом сидеть – только Бога гневить, то подали гостям и вина дорогого фряжского, и закусок разных. Но немного, ведь не есть пришли… Разговоры, как обычно, начали с того, что раньше, мол, было хорошо, а вот теперь совсем последние времена настали. «Раньше» – это, понятное дело, при царе Федоре Ивановиче, тот, дескать, и роду царского был, и лучших людей не обижал почем зря. Про батюшку его, впрочем, вспоминать не стали. Да и то, правда, зачем к ночи-то? Вспомнив о делах былых, перешли к нынешним. Тут, конечно, у каждого своя болячка. У одних новый царь чин прежний не сразу признал, у других вотчину, самозванцем жалованную, приказал вернуть. Третьим просто не по нраву, что царем немца выбрали, хоть и Рюриковой крови. Четвертых служить заставили не там, где хотелось, а где приказано, а это ведь обидно.

– Вот посмотрите, други мои, – прогудел Лыков, показывая собравшимся на скромно сидящего в уголке княжича Щербатова. – Где это видано, чтобы отрока княжеской крови отправить служить на засечные линии, как однодворца какого? И ладно бы воеводой или начальным человеком, так ведь нет, простым драгуном!

Собравшиеся, вправду сказать, щербатовскими делами не больно-то опечалились, потому как род его хоть и княжеский, да захудалый. Но с другой стороны, боярин-то прав! Хоть и невелик род, но хоть стряпчим-то можно было пожаловать. А то что это: драгун… И слово-то какое-то бесовское!

– Ты, Борис Михайлович, все верно говоришь, – прервал боярина князь Иван Хованский, – да только хватит вокруг да около ходить. Говори дело!

– Можно и дело, Иван Федорович, – согласился Лыков. – Слышно, государь Владислав Жигимонтович идет на Москву.

– Ишь ты, – усмехнулся Хованский и повторил, будто пробуя на вкус: – Государь Владислав Жигимонтович.

– Государь-государь, – подтвердил Лыков, – я чаю, ты ему тоже крест целовал!

Вообще-то Хованский не был ни другом, ни родственником Лыкову и прочим высокопоставленным гостям. В свое время он верно служил Шуйскому, пока под Зарайском его с Ляпуновым не разгромил покойный ныне Лисовский. Ляпунов впоследствии переметнулся к Тушинскому вору, а князь сидел тише воды и ниже травы, в отличие от своего тезки Ивана Андреевича Хованского, ставшего одним из вождей второго ополчения. После того как непонятно откуда взявшегося герцога Мекленбургского выбрали царем, тот щедро наградил всех участников ополчения, а вот сидевший дома Иван Федорович Хованский остался ни с чем и даже боярского чина, пожалованного еще царем Василием, за ним не признали.

– Мы кому только крест не целовали, – отмахнулся он от Лыкова, – что толку одного немца на другого менять?

– Государь прислал грамотку, – вкрадчиво молвил Борис Михайлович, – обещает лучших людей не ущемлять, порядков новых не заводить, править по старине…

– Видали мы таких, по старине! Ты мне-то зубы не заговаривай, я, чай, не девка. Какая уж тут старина, если царь иноземец?

– А хоть бы и так! Если Владислав православия ущемлять не станет, а в том он крест целует, так что с того? Вон ляшские и литовские князья и магнаты живут вольно и утеснений никаких не ведают от круля своего. Пусть и у нас так будет! Король Жигимонт не вечен, и после него Владислав королем в Речи Посполитой станет, а мы здесь уж как-нибудь проживем. Будем дань не обидную посылать да людишек в войско, а делами заправлять Боярская дума будет, да без всякого собора.

– Верно, – загудел кто-то справа от князя, – худородных гнать в шею, житья от них не стало!

– Пушкарева на кол! – раздался голос с другого конца стола.

– Немцев гнать!

– Вельяминову голову срубить! Это он надумал этого иноземца Ивана Мекленбургского нам на шею посадить!

– Тиха! – ощерился Хованский. – Вы его еще не одолели.

– Ничто, дай срок…

– Да я-то дам, а вот он даст ли вам? Сейчас того и гляди ворота распахнутся да ярыги из приказа Ивана Никитича Романова нас всех и похватают.

– А за что? Грамотки у нас той сейчас нет, доказательств никаких не будет… или ты донести захотел? Так мы быстро…

– Не пугай, Борис Михайлович, пуганый я! Доносить не стану, да только скажу, что не получится у вас ничего. Побьют вас царские ратники, как пить дать побьют.

– А мы, как царь Владислав к Москве подойдет, в набат ударим и ворота ему откроем!

– Это другое дело, – задумался князь, – а если не подойдут ляхи к Москве?

– Как это?

– Обыкновенно. Ударит по ним царь, да и побьет всех разом. Он на такие шутки мастер.

– Польское войско в чистом поле не одолеешь!

– Как знать. А что об сем деле святые отцы думают?

– А им на что знать?

– Эх, князь Борис, такой простой вещи и не понимаешь. Без церкви-то и не получится у тебя ничего. А митрополит Сильвестр, сам знаешь, во всем его руку держит. Как же ты в набат ударить собираешься?

– Иона есть.