Хозяйка Дома Риверсов Грегори Филиппа

— Это что же, французы? — удивленно спрашивал он у меня. — Неужели мы собираемся взять Бордо?

— С Францией мы пока что не воюем, — успокаивала я его. — И, возможно, этой войны нам удастся все-таки избежать.

Командование королевской армией было поручено старому Джеймсу Туше, лорду Одли, а его помощником назначили лорда Томаса Стэнли. Лорд Одли доложил королеве, что йоркисты собирают войска по всей Англии и приняли в эту огромную армию всех своих вассалов; их общая встреча назначена в Ладлоу, фамильном замке Йорков, расположенном почти на границе с Уэльсом. А граф Солсбери со своим войском должен был выйти из замка Миддлхэм на севере Англии и двигаться на юг, в Ладлоу. Лорд Одли клялся, что мы сумеем перехватить Солсбери, когда тот будет следовать мимо нас, спеша присоединиться к другим предателям-йоркистам. В нашей армии уже насчитывалось около десяти тысяч человек; еще несколько тысяч должен был привести с собой лорд Стэнли. А у Солсбери войско было вполовину меньше, так что, особенно если застать его врасплох, ему грозило неминуемое поражение. И теперь он шел навстречу собственной гибели, однако даже не подозревал об этом.

Мне казалось весьма мрачным занятием — наблюдать, как мужчины проверяют оружие и доспехи, а потом строятся перед боем. Мой зять сэр Джон Грей на красивом боевом коне возглавил довольно большой вооруженный отряд своих вассалов, преодолев вместе с ними двухдневный путь от родного дома. Прибыв в Эклс, Джон жаловался мне, как сильно плакала Элизабет, когда он уезжал, и я поняла: мою дочь наверняка обуревали дурные предчувствия. Она умоляла мужа не ходить на войну, и леди Грей даже велела ей удалиться — попросту прогнала, точно противную надоедливую девчонку.

— Может, мне надо было остаться с ней? — сомневался Джон. — Хотя, по-моему, это мой долг — воевать на стороне короля и королевы.

— Согласна с тобой. Надо исполнять свой долг, — повторила я затрепанную фразу, которой жены провожают на войну мужей, а матери — сыновей. — Нет, я действительно уверена, что ты поступил совершенно правильно, Джон.

Королева назначила его командиром своей кавалерии. А Энтони, мой любимый сын и наследник, вдруг тоже явился прямиком из Графтона и выразил недвусмысленное намерение непременно сражаться рука об руку с отцом. Ричард и Энтони должны были начинать битву в конном строю, а затем спешиться и продолжать, скорее всего, врукопашную. Мысль об участии моего сына в подобном мероприятии вызывала у меня такую дурноту и страх, что я даже есть не могла.

— Ничего, я везучий, — храбро заявил Ричард. — Ты же знаешь, милая, какой я везучий! Ты сама провожала меня на добрую дюжину боев и прекрасно знаешь, что я всегда возвращался к тебе целым и невредимым. А мальчика я буду держать при себе; надеюсь, он унаследовал от меня ту же везучесть.

— Ох, не говори так! Не произноси этого вслух! — Я приложила ладонь к губам мужа. — Не надо искушать судьбу! Боже мой, неужели вам так уж обязательно туда ехать?

— Как и всегда — пока в нашей стране окончательно не воцарится мир, — ответил мой муж.

— Но ведь король вам этого не приказывал!

— Жакетта, ты что, просишь меня стать предателем? Или хочешь, чтобы я тоже носил на плаще белую розу Йорка?

— Нет, конечно же, нет! Я просто…

Он нежно обнял меня.

— Просто что? Просто ты не в силах видеть, как Энтони идет навстречу опасности?

Я пристыженно кивнула и прошептала с тоской:

— Мой сын…

— Твой сын теперь стал мужчиной, а жизнь настоящего мужчины всегда связана с опасностью, как зима и снег, как весна и подснежники. Наш Энтони — храбрый молодой человек, и, по-моему, он научился у меня быть мужественным. Так что не учи его быть трусом, ладно?

При этих словах я невольно вздернула подбородок, желая ему возразить, и Ричард рассмеялся:

— Значит, ты против его участия в войне, но и трусом его тоже видеть не хочешь? И где же тут смысл? Ну-ну, милая, постарайся быть храброй и приходи проводить нас, когда мы с Энтони отправимся в путь. Да не забудь рукой помахать и улыбнуться. И, уж конечно, благослови нас на прощание.

Мы вместе подошли к дверям замка; теплая рука Ричарда обнимала меня за талию. Королева приказала войску собраться перед подъемным мостом; с нею был маленький принц на своем белом пони. Энтони, покинув строй, быстро подбежал ко мне и опустился передо мной на колени. Я благословляющим жестом положила ладонь на его мягкие теплые волосы, и горло у меня вдруг так сжало, что я едва сумела промолвить:

— Благослови тебя Господь, сын мой.

Горячие слезы жгли мне глаза; Энтони, поднявшись с колен, стоял передо мною, взволнованный, но уже готовый уйти. Мне хотелось прибавить: «И делай только то, что велит тебе отец, и всегда держи коня при себе, чтобы иметь возможность ускакать от врага, и держись подальше от опасности, и не лезь в самую гущу схватки, и…» Но Ричард не дал мне прибавить больше ни слова: он притянул меня к себе и быстро поцеловал в губы.

— Благослови тебя Господь, муж мой, — сказала я. — И поскорее оба возвращайтесь ко мне невредимыми.

— Я всегда к тебе возвращаюсь, — откликнулся Ричард. — Не тревожься, Энтони я тоже привезу к тебе в целости и сохранности.

Королева, я, фрейлины, принц, слуги — все стояли и махали проходившим мимо нас воинам; хлопали на ветру боевые знамена, люди выглядели бодрыми и уверенными. Экипированы они были хорошо — Маргарита одела, обула и вооружила собственную армию, используя деньги, выделенные ей парламентом на укрепление обороны на южном побережье страны. Когда улеглась пыль на дороге, она отправила принца с его няньками домой, повернулась ко мне и произнесла:

— Ну что ж, подождем. Как только они отыщут войско Солсбери и вступят с ним в бой, я должна буду это видеть. Я отправлюсь туда и буду сама наблюдать за битвой.

Я почти уже решила, что она шутит, но уже на следующий день мы получили весть от Джеймса Туше, который докладывал, что его разведчики отыскали армию графа Солсбери. Войско Туше залегло, поджидая врага, близ маленькой деревушки под названием Блор-Хит. Едва услышав об этом, королева велела подать ей коня, словно собиралась отправиться на прогулку.

— Вы поедете со мной? — спросила она.

— Королю не понравится, если вы станете легкомысленно подвергать себя опасности, — предостерегла ее я, прекрасно понимая, что мнение короля для Маргариты ровным счетом ничего не значит.

— Он даже и не заметит, что я куда-то делась, — пожала она плечами. — А дамам я сообщила, что мы едем на соколиную охоту.

— Только вы да я? — усмехнулась я.

— Почему бы и нет?

— И без соколов?

— Ох, довольно! — Она нетерпеливо, точно девчонка, топнула ногой. — Неужели вам не хочется посмотреть, как там Ричард? И ваш сын Энтони?

— Да мы никого и разглядеть-то не сможем.

— А мы залезем на дерево, — нашлась Маргарита. Она моментально взобралась на сажальный камень, легко занесла ногу, вскочила в седло и кивнула груму, чтобы тот оправил ей платье и прикрыл сапожки. — Ну что, вы со мной? Я ведь и без вас поеду!

— Да, я с вами, — согласилась я.

И мы с ней направились в Блор-Хит.

Нас встретил человек, посланный Джеймсом Туше, который посоветовал нам укрыться в церкви близлежащего селения Маклстоун и наблюдать за битвой с колокольни. Тамошний лорд устроил на колокольне специальную площадку и следил оттуда, как проходят турниры. Мы с топотом въехали на улицу крохотной деревушки, распугивая кур, и спешились возле кузницы.

— Коней мы оставим здесь. Моего, кстати, неплохо бы пока подковать, — с этими словами Маргарита бросила кузнецу монетку и первой устремилась к церкви.

Там внутри было тихо, царил таинственный полумрак; мы долго поднимались по каменной винтовой лесенке на колокольню. Колокольня и впрямь напоминала сторожевую башню замка, только на ее верхней площадке у нас за спиной находился большой колокол. За каменным парапетом во все стороны простирались поля, а за полями с севера тянулась дорога, и клубы пыли на ней явно свидетельствовали о приближении армии графа Солсбери.

Королева коснулась моего плеча, и я обернулась. Ее лицо светилось от возбуждения — она указывала мне куда-то за высокую зеленую изгородь, и я, приглядевшись, заметила там наши боевые знамена. Прикрыв глаза рукой и прищурившись, я попыталась отыскать среди них флаг Риверсов, а может, увидеть и Энтони с Ричардом, но до них было слишком далеко. Наше войско расположилось в идеальном укрытии: Солсбери никогда не догадался бы, что оно там и какова его численность. И только выехав из небольшого леска, через который вела дорога, он смог бы их обнаружить, но тогда ему пришлось бы столкнуться с ними уже лицом к лицу. Было даже немного страшно смотреть на поле предстоящей битвы с такой высоты; мне казалось, что мы с Маргаритой похожи сейчас на каменных горгулий, которые, сидя на вершине башни, развлекаются, наблюдая, как простые смертные готовятся к неизбежной гибели. Я покосилась на королеву, но та явно ничего такого не испытывала, хоть и была чрезвычайно взволнована. Крепко стиснув пальцы, она следила, как несколько верховых Йорка, обогнавших остальные отряды, вылетели из леса и тут же повернули назад, встретив могучее войско короля, выстроившееся в боевом порядке на небольшом холме, у подножия которого протекала какая-то речонка.

— Что это они делают? — раздраженно спросила королева.

Мы увидели, как от каждого войска отделился герольд, и оба они съехались на одинаковом расстоянии от обеих армий.

— Переговоры ведут, наверно? — предположила я.

— Тут нечего обсуждать! — отрезала она. — Он предатель. И лорд Одли получил приказ взять его в плен или убить, а не вести с ним переговоры.

Герольды, будто желая сообщить полученные сведения своим командирам, разъехались в разные стороны, и почти сразу же со стороны Ланкастеров градом посыпались стрелы; лучники стреляли с холма и легко попадали в цель. Горестный вздох, точнее стон, пролетел над войском Йорка — люди, чувствуя неизбежное поражение, падали на колени и молились, а затем снова поднимались на ноги и опускали забрала шлемов.

— Господи, а теперь-то что они делают? — воскликнула королева.

— Молятся и целуют землю, — ответила я. Было ужасно смотреть, как солдаты, чувствуя себя обреченными, касаются губами земли, которая вскоре станет для них смертным ложем. — Они целуют землю, где будут похоронены. Они уже поняли, что проиграют, однако не пытаются бежать с поля боя.

— Поздно им бежать! — заявила королева. — Их все равно стали бы преследовать и перебили по одному.

С колокольни нам было отлично видно, что у Йорка войско значительно меньше, чем у Туше, может быть, даже раза в два. Судя по всему, готовилось не сражение, а самая настоящая резня.

— А где лорд Стэнли? — поинтересовалась Маргарита. — Он хотел лично возглавить атаку, но я велела ему командовать отрядом поддержки. Где же он?

Я огляделась.

— Возможно, специально где-то укрылся и устроил противнику засаду?

— О Боже! — вдруг крикнула королева. — Они отступают!

Центральные ряды йоркистов, то есть самая сильная часть войска, буквально прогибались, уходя под ливнем стрел.

— Мы побеждаем! Неужели так быстро? — радовалась Маргарита.

Да, йоркисты ретировались. Люди в центре их войска разворачивались, бросали оружие и бежали с поля боя. И почти сразу же я увидела нашу кавалерию; она, вырвавшись вперед, преследовала противника вниз по склону холма, к реке. Я в глубоком волнении стиснула руки — мой зять, муж Элизабет, мчался впереди всех; его конь с топотом влетел в неглубокую реку, пересек ее и с некоторым трудом взобрался на крутой и скользкий противоположный берег. И в этот момент воины Йорка самым необъяснимым образом вдруг резко повернули назад, подхватили с земли брошенное оружие и снова устремились в атаку.

— Что происходит? — Маргарита была ошеломлена не меньше меня. — Что это они делают?

— Они пошли назад, — пояснила я. — Сделали вид, что отступают, а потом повернули назад. Это был обманный трюк, и теперь наша кавалерия увязла в реке, и йоркистам гораздо легче сражаться с нею, стоя на твердой земле. Они обманом вынудили нас утратить столь выигрышную позицию и заманили в реку! Теперь нашим воинам оттуда не выбраться.

Зрелище было ужасное. Ланкастерцы в боевых доспехах вместе с конями, грудь которых тоже была закрыта металлической пластиной, сразу уходили под воду, а потом тщетно пытались выкарабкаться, но на том берегу их теснили солдаты Йорка, размахивая боевыми мечами, топорами и пиками. Упав с коня, рыцари не могли подняться, не могли защитить себя, а их кони метались в воде и давили их тяжелыми копытами, когда они с трудом пытались встать на ноги и выползти на берег; тяжелые, наполненные водой металлические доспехи многих сразу утягивали на дно. Люди беспомощно барахтались в кипящих водах реки, и кое-кому все же удавалось ухватить коня за подпругу и встать, однако вражеские воины так и плясали на берегу, стараясь вонзить кинжал в незащищенную доспехами подмышку или же попросту перерезать горло тем, кто просто не мог оказать никакого сопротивления. Один могучий воин даже спустился с берега и вошел в воду, размахивая огромным боевым топором, и с каждым взмахом ланкастерские рыцари исчезали под водой, и на ней тут же расплывались красные круги. Битва более всего напоминала какую-то жуткую мешанину из людей и лошадей, в ней не было ровным счетом ничего красивого, ничего благородного — ничего такого, что воспевается в романсах и балладах. Озверевшие мужчины в доспехах убивали друг друга просто из жажды крови, как самые настоящие дикари. Несколько ланкастерских рыцарей все же сумели выйти на берег на своих могучих боевых конях, но, прорвавшись сквозь ряды йоркистов, они попросту исчезли вдали, сбежав с поля боя. Однако гораздо хуже было то, что многие воины — сотни! — опускали свои мечи острием вниз в знак того, что прекращают бой, и, натянув поводья коней, медленно, стыдливо семенили в сторону вражеской армии.

— Что они делают? — в ужасе произнесла Маргарита. — Что делает моя кавалерия? Это что же, маневр такой?

— Нет, это все перебежчики, они переходят на сторону врага, — ответила я, прижимая руку к груди и пытаясь унять бешеное биение сердца.

Мне было страшно даже помыслить, что и Джон Грей может стать предателем прямо на наших глазах. Я, не отрываясь, смотрела на берега речки; сотни наших кавалеристов уже заняли сторону Йорка, значит, скорее всего, Джон тоже среди них.

— Моя кавалерия? — словно сама себе не веря, промолвила королева.

Она в отчаянии просунула мне в ладонь свои пальцы, я сжала их, и мы с ней молча наблюдали, как медленно, опустив боевые штандарты в знак поражения, движутся наши всадники в сторону йоркистов. Те кони, которым удалось освободиться от седока, выныривали из воды, лягаясь, выбирались на берег и трусили прочь. А люди, очень много людей, продолжали барахтаться в реке до тех пор, пока совсем не лишались сил.

— Джон… — прошептала я, думая о своем молодом зяте, возглавившем эту кавалерийскую атаку.

Я почти не сомневалась, что он, скорее всего, утонул в своих тяжелых доспехах, но не стал предателем. Я так и не смогла найти ни его штандарта, ни его коня. Я боялась, что моя дочь останется вдовой, а двое маленьких сыновей вырастут без отца, если сегодня бедный Джон захлебнется этой красной от крови речной водой.

Обе армии вдруг прекратили сражение, заняли прежние позиции и вновь построились. Но на берегах реки и в воде еще оставалось множество раненых; они шевелились, пытались ползти и молили о помощи.

— Почему они не атакуют? — спрашивала Маргарита, в мучительном волнении стискивая зубы и сплетая пальцы. — Почему снова не идут в атаку?

— Они перестраиваются, — пояснила я. — Господь пощадил их, и теперь они перестраиваются, чтобы вновь начать бой.

Мы продолжали следить за событиями. Остатки ланкастерской кавалерии снова бравым аллюром спускались по склону холма, но путь им по-прежнему преграждала река. Теперь они, правда, уже знали, какая опасность их подстерегает, и заставляли коней осторожно входить в воду, а затем с силой пришпоривали их и довольно лихо выскакивали на крутой берег. Но там их уже поджидали йоркисты. Яростная битва возобновилась. Следом за конниками двинулась в бой пехота; мне было известно, что мой сын и мой муж как раз среди тех, кто находится в пешем строю, хотя, разумеется, я не могла их разглядеть. Ланкастерцы ряд за рядом, точно лавина, неслись вперед и, с трудом преодолев реку, тут же налетали на йоркистов, которые держались весьма стойко и мужественно. Это чудовищное людское месиво казалось мне океаном, где волны тяжело сталкиваются друг с другом, откатываются назад и снова сталкиваются. Потом мы увидели, как наши воины начинают понемногу отступать, а те, кто сражался на флангах, и вовсе потихоньку утекают прочь.

— Господи, что происходит? — сама себе не веря, в ужасе повторяла королева. — Что они делают?

— Мы проигрываем битву, — с горечью сказала я.

Но, даже произнеся эти слова, я никак не могла поверить, что это действительно так. Я не могла поверить, что я здесь, чуть ли не паря под небесами, подобно орлу или чайке, смотрю на то, как, возможно, погибают мой муж и мой сын.

— Это поражение, — продолжала я. — Наши люди беспорядочно покидают поле боя. Это полный разгром. Мы считали себя непобедимыми, но, увы, битву мы проиграли вчистую.

Темнело, видно было все хуже, и я вдруг поняла, что нам с королевой грозит страшная опасность, ведь мы по собственной дурости, по сути, сами себя загнали в ловушку. Как только сражение завершится, как только солдаты Йорка начнут преследовать ланкастерцев по сельским дорогам и деревенским улочкам, они неизбежно заглянут и в эту деревушку, поднимутся на эту башню и получат главный приз битвы: английскую королеву. И вот тогда наши чаяния будут разрушены раз и навсегда. Ведь, захватив королеву, они получат возможность управлять и королем, и маленьким принцем. Да, тогда наше дело окончится неудачей, и в этом буду виновата я, поскольку это я позволила Маргарите убедить меня явиться сюда, взобраться на колокольню и наблюдать за этой кровавой битвой, словно любуясь участниками очередного праздничного турнира.

— Нам надо поскорее уходить отсюда! — потребовала я.

Но Маргарита не двигалась с места, продолжая всматриваться в серые сумерки.

— По-моему, наши воины предприняли новую атаку, — заявила она, — и им удалось пробиться сквозь ряды йоркистов. Теперь, мне кажется, побеждаем мы!

— Нет, мы не побеждаем, а бежим; и никому из наших не удалось пробиться сквозь их ряды. Мы просто бежим, а они преследуют нас, — жестко возразила я. — Нам пора, Маргарет.

Она повернулась ко мне, несколько удивленная моей фамильярностью, а я без лишних слов схватила ее за руку и потащила к каменной лестнице.

— Как вы думаете, что они сделают с вами, если поймают? — на ходу увещевала я ее. — Вас в лучшем случае навечно запрут в Тауэре. А в худшем — попросту сломают вам шею и скажут, что вы упали с лошади. Да идемте же скорей!

И королева, осознав наконец, какая ей грозит опасность, ринулась вниз по лестнице, стуча башмаками по каменным ступеням.

— Отпустите меня, я пойду сама! — сердито бросила она. — Поступим так: я вернусь в Эклс-Холл, а вы останетесь здесь; вы должны остановить их и не дать им погнаться за мной.

Я едва поспевала за ней, когда она мчалась к кузнице. Кузнец как раз обработал копыта ее лошади и собирался ее подковывать.

— Прибейте подковы задом наперед! — велела ему Маргарита.

— Как? — изумился он.

Она вытащила из кармана серебряную монету, сунула ему и повторила свой приказ:

— Задом наперед! Да поживее! Прикрепите подковы не слишком прочно — по два гвоздя на каждую. — Она повернулась ко мне: — Если они погонятся за мной, это собьет их со следа. Они не сразу поймут, в какую сторону я поехала.

Я уставилась на нее во все глаза — мне вдруг стало ясно, что она и есть та самая королева из моего видения, скачущая верхом на лошади, подкованной задом наперед.

— Куда мы направимся?

— Я направлюсь! — уточнила она. — Я вернусь в Эклс-Холл, заберу принца и короля и подниму остальную армию — пусть преследуют графа Солсбери хоть до самого Ладлоу, если потребуется.

— А что же делать мне?

На меня она даже не смотрела, она смотрела на кузнеца и торопила:

— Скорей, скорей!

— Что делать мне? — снова спросила я.

— Может быть, вы останетесь здесь, Жакетта? И если они появятся в этой деревне, сообщите им, что я отправилась навстречу своей армии в Ноттингем?

— Вы хотите оставить меня здесь?!

— Вас они не тронут, Жакетта. Вас все любят. Все!

— Но ведь это воины, разгоряченные сражением! И, возможно, они только что убили моего зятя. А может, и моего мужа, и моего сына!

— Да, возможно. Но вас они наверняка не тронут. Не станут же они воевать с женщиной. А вот мне надо поскорее отсюда убираться. Я должна еще непременно успеть переправить принца и короля в безопасное место. Вы спасете меня, Жакетта, если скажете им, что я поехала в Ноттингем.

Мгновение я колебалась.

— Нет, я боюсь!

И тут Маргарита, вытянув перед собой руку, неожиданно изобразила в воздухе тот самый символ, которому я сама ее когда-то научила, — круг, означающий колесо Фортуны.

— Я тоже боюсь, — призналась она и ткнула пальцем в центр этого круга.

— В таком случае езжайте, — согласилась я.

Кузнец забил последний гвоздь, и бедная лошадь сделала пару неуклюжих шагов. Впрочем, на ногах она вполне держалась. Кузнец встал на четвереньки, предложив спину Маргарите, и она с этой «ступеньки» легко вскочила в седло и махнула рукой в прощальном жесте.

— A tout a l'heure,[63] — обронила она, словно собиралась немного погулять, потом ударила пятками в бока лошади и исчезла.

А я, вдруг совершенно обессилев, сползла на землю; отпечатки копыт на влажной земле отчетливо указывали, что какая-то лошадь действительно подъезжала к конюшне, но было невозможно определить, куда она отправилась дальше.

Поднявшись, я медленно побрела туда, где конские следы пересекали центральную улочку деревушки Маклстоун, и стала ждать появления первых йоркистов.

Вскоре совсем стемнело. В отдалении, в Блор-Хит, раздавались артиллерийские залпы, их эхо гулко раскатывалось в ночи. Я еще удивилась: что же они там видят, в такой темноте? Мимо меня по дороге группами проходили воины; некоторые поддерживали раненых товарищей; многие шли, опустив голову, многие и вовсе почти бежали, словно убегая от неведомого ужаса. Я в страхе попятилась и забилась в кузницу, но они не замечали меня. Они не останавливались даже для того, чтобы попросить напиться или поесть; впрочем, все окна и двери в деревенских домах были накрепко заперты; вряд ли хозяева впустили бы в дом кого-то из этих воинов — чью бы эмблему он ни носил. Однако, увидев на плащах этих людей герб Ланкастеров, я выскочила из кузницы и стала спрашивать:

— Вы не знаете, что с лордом Риверсом? А с сэром Энтони Вудвиллом? А с сэром Джоном Греем?

Усталый воин, к которому я обратилась, только головой покачал.

— Может, они верхом были? Так они, хозяйка, небось мертвые.

Ноги у меня подкосились, но я заставила себя держаться прямо и лишь оперлась о дверь кузницы. «Боже мой, — думала я, — что же мне теперь делать здесь одной, если Ричард погиб, и Энтони тоже, и мой зять Джон…» Я уж хотела поспешить туда, на берег реки, и поискать тело Ричарда, но никак не могла поверить, что он погиб, ведь я не узнала, не почувствовала этого. Я должна была это почувствовать, поскольку находилась совсем близко от поля брани, видела, как бурлит вода в той реке, где они все, возможно, и утонули.

— Вот, возьмите, — ласково произнес кузнец, выходя из своего маленького домика, и сунул мне в руку грязноватую кружку. — Что же вы, госпожа, теперь делать-то будете?

Я только плечами пожала. Королеву никто из йоркистов не преследовал, и мне некого было направлять по ложному пути; войско Йорка вовсе не собиралось идти в ту сторону, мимо меня брели лишь разрозненные части нашей разбитой, уничтоженной армии. Я боялась, что муж мой тоже погиб, но понятия не имела, где его искать. Я ослабела от страха; храбрости и героизма в моей душе не осталось ни капли. Я ощущала себя совершенно потерянной. В последний раз мне было так страшно еще во Франции, когда я совсем юной девушкой заблудилась в лесу, а Ричард явился и спас меня. И теперь я просто поверить не могла, что он не придет ко мне.

— Пожалуйте к нам, — пригласил кузнец. — Нельзя вам оставаться тут на ночь. И на поле боя вы тоже пойти не можете, там, госпожа моя, сейчас вовсю орудуют мародеры; им и прирезать вас ничего не стоит. Так что лучше пойдемте-ка в дом.

А я и сама не знала, что для меня лучше. Хотя, конечно, в том, чтобы просто стоять посреди улицы, тоже смысла никакого не было — судя по всему, никто мимо меня так и не проедет и не станет выяснять, в какую сторону направилась королева. Я выполнила свой долг, убедила Маргариту поскорее отсюда убраться, так что совершенно не обязана сама торчать на улице до рассвета. Пригнув голову, я решительно шагнула следом за кузнецом в низенькую дверь его дома, и меня прямо-таки оглушила царившая там вонь: пятеро людей жили в одной-единственной маленькой комнатке с земляным полом, спали там, ели, готовили еду и даже мочились.

Впрочем, они были ко мне добры и поделились со мной всем, что у них имелось на ужин. На столе была краюха ржаного хлеба — белого хлеба они, разумеется, никогда даже не пробовали, — жидкий овощной суп с какой-то крупой и круг сыра. Ну и, конечно, эль, который хозяйка дома варила сама. И мне, как гостье, предложили первой глотнуть его из глиняной чашки. У эля был землистый привкус, и я вдруг подумала, что как раз ради этих людей нам бы и следовало воевать. Эти несчастные бедняки живут в богатой стране, где земля плодородна, а вода чиста, где куда больше пахотной земли, чем фермеров, собирающих с нее урожай, где жалованье должно быть высоким, а рынки — шумными и изобильными, только народ ее, к сожалению, так и остается нищим. И никто в этой стране не может спать спокойно даже в собственном доме, в собственной постели, опасаясь налетов вооруженных солдат или просто бандитов; и королевское правосудие продается и покупается; и благоденствуют лишь королевские фавориты, а любого честного трудягу могут ни за что подвергнуть пыткам, обвинить в предательстве и повесить — особенно если он вздумает возражать и требовать соблюдения законов. И никто в этой богатой и могущественной стране, кажется, не в состоянии помешать французам высаживаться на побережье и грабить портовые города, оставляя после себя одни руины.

«Мы говорим, что являемся правителями этой страны, — размышляла я, — но не соблюдаем установленных в ней законов. Мы говорим, что руководим ее населением, но даже не пытаемся обеспечить народу мир и процветание. Мы, аристократы, без конца ссоримся друг с другом, и наши ссоры приносят в дома этих людей смерть и разорение, но нам по-прежнему кажется, что наши мнения, наши планы и наши мечты куда дороже их безопасности, их жизни, здоровья их детей».

А еще я думала о королеве, скачущей сквозь ночь на лошади, подкованной задом наперед, чтобы никто не понял, куда именно она направляется. Я думала об ее армии, которая полегла, уткнувшись носом в грязь речушки Хемпмилл, и о том, что, возможно, среди погибших — мой муж и мой сын.

Жена кузнеца, которую звали Гуди Скелхорн, заметив, что я вдруг смертельно побледнела, с тревогой спросила, не расстроил ли мне желудок их суп.

— Нет, конечно, — ответила я. — Просто я очень боюсь за мужа — он сегодня был там, на поле боя.

У меня не хватило сил поделиться с ней своими страхами, да она и не стала проявлять любопытство.

Она только покачала головой и заметила, что времена нынче ужасные. Слова она произносила с незнакомым акцентом, сильно растягивая гласные, и я с трудом ее понимала. Затем она постелила на кишащий блохами соломенный матрас какой-то грязный коврик — это было их лучшее ложе, возле самого очага! — и сказала, что я могу ложиться спать. Я поблагодарила ее и легла; и она улеглась со мною рядом, а с другого бока — еще и ее дочь. Мужчины устроились по другую сторону очага. Спать я, естественно, не могла: лежала на спине и ждала, когда кончится эта долгая мучительная ночь.

В темноте на деревенской улице время от времени раздавался топот копыт и чьи-то крики. Мы с хозяйкой дома и ее дочкой дрожали от ужаса, прижимаясь друг к другу, точно испуганные дети. Вот что это такое — жить в стране, постоянно пребывающей в состоянии войны. В этих бесконечных сражениях нет ничего от изящества турниров или от поэтического вдохновения, порожденного высокими идеалами. Они лишь приносят горе и страдания бедным женщинам, которые настороженно прислушиваются в ночи к топоту конских копыт у порога дома и молятся Богу, чтобы эти всадники не остановились и не начали барабанить в хлипкую дверь.

Когда наступил рассвет, хозяйка встала и осторожно выглянула наружу. Потом, решив, что можно выходить без опаски, она спустилась во двор, созвала кур и выпустила из свинарника поросенка, который, бродя по улице, будет подъедать всякие отбросы. Поднявшись с постели, я тут же принялась чесаться: мои руки, шея и лицо были покрыты укусами насекомых. Волосы совершенно растрепались и прядями спадали на лицо, от аккуратно заплетенной и уложенной на макушке косы ничего не осталось; а еще я чувствовала себя ужасающе грязной, мне казалось, что от меня просто воняет. Но я была жива! Нет, я не стояла на дороге, направляя победоносных йоркистов по ложному пути, как просила меня королева; я спряталась в бедном крестьянском домишке и была очень благодарна его хозяевам за то, что они оказались так добры ко мне. Всю ночь я не сомкнула глаз, вздрагивая от каждого шума; я спала на грязной соломе, но я готова была на все, лишь бы остаться в живых, лишь бы утром узнать, что мой муж и мои сыновья живы. Я и сейчас была исполнена страха и ощущала себя жалкой и ничтожной, а вовсе не гордой герцогиней.

Дочка хозяйки встала, оправила ночную сорочку, которая одновременно служила ей и дневной рубашкой, натянула через голову платье из грубой ткани в рубчик, протерла лицо уголком грязного фартука — и вот она уже полностью готова вновь заняться повседневными делами. А я смотрела на нее и думала о ванне с благовониями, которая ожидает меня в замке Эклс-Холл, и о чистом белье, которое я надену после ванны. Однако я тут же вспомнила, что никакой уверенности в этом у меня и быть не может: ведь я не знала даже, где теперь наш двор, по-прежнему ли он в Эклс-Холле. Но самое главное, я понятия не имела, что с моим мужем и сыном, вернутся ли они ко мне.

— Я должна идти, — сразу заявила я.

Кузнец без лишних слов подвел к крыльцу мою лошадь, а его жена протянула мне кружку эля и кусок черствого хлеба. Я выпила эль, макая в него хлеб и пытаясь сделать его хоть немного мягче. Кошелек я, разумеется, отдала своим добрым хозяевам. Там были и серебряные монеты, и несколько медяков — для них целое состояние, а для меня сущий пустяк.

— Спасибо вам! — искренне поблагодарила я их.

Хотя мне хотелось сказать им гораздо больше. Мне хотелось сказать, что я очень им сочувствую, что мне ужасно жаль видеть, в какую нищету они повергнуты из-за неумения нашей королевской четы управлять государством. Ведь они, с детства трудясь в поте лица, никак не могут вырваться из той нищеты, что царит в их жалком домишке. И в душе я испытывала горячий стыд за то, что всю свою жизнь спала на тонких простынях, редко вспоминая о тех, кому всю жизнь приходится спать на грязной соломе.

А они по-доброму улыбались мне. У девушки вместо одного переднего зуба торчал лишь гнилой обломок, и от этого ее улыбка напоминала улыбку ребенка, у которого меняются зубки.

— Вы дорогу-то знаете? — беспокоилась хозяйка.

От их деревни до замка было всего девять миль, но она никогда не бывала так далеко от дома.

— Скачите в Логгерхедз, а тамошние жители вам покажут, куда ехать, — посоветовал кузнец. — Но будьте осторожны: солдаты ведь тоже домой возвращаться будут. Может, мне парнишку с вами послать?

— Не надо, — возразила я. — По-моему, у вас сегодня работы будет полно.

Он встряхнул подаренный мною кошелек и ухмыльнулся.

— Сегодня у меня и так денек удачный. Наверное, лучший за всю жизнь! Храни вас Господь, госпожа моя!

— Пусть Он и вас хранит, — ответила я и, развернув коня, устремилась на юг.

Примерно через полчаса я услыхала резкие звуки труб и увидела на дороге клубы пыли: там явно шло войско. Я огляделась, ища, куда бы спрятаться, но вокруг раскинулись лишь открытые пустоши да бескрайние поля, а зеленые изгороди между ними явно были слишком низкими. Я направила свою лошадь в открытые ворота какого-то домика на краю поля, решив, что если это армия Йорка или присланное ей подкрепление, то я просто придержу коня и останусь в седле, держась с достоинством, как и подобает настоящей герцогине, — пусть себе едут мимо. К тому же, возможно, я смогу что-то выяснить у них о муже и сыне.

Когда отряд был уже в полумиле от меня, я различила впереди него королевский штандарт и поняла, что опасность мне пока не грозит. А чуть позже появились и король с королевой в окружении стражи.

— Жакетта! — воскликнула с неподдельной радостью Маргарита. — Слава Богу! Как хорошо, что мы встретились!

Она натянула поводья и свернула на обочину, пропуская войско вперед. В нем, по-моему, было несколько тысяч воинов.

— Слава Богу, ты здорова и невредима! — все повторяла королева. — Как хорошо! А вот король был так разгневан гибелью лорда Одли, что даже сам надумал выступить в поход и призвать йоркистов к ответу. — Она понизила голос. — К нему вдруг полностью вернулись рассудок и здравомыслие, и он заявил, что сам возглавит армию и отомстит за смерть лорда Одли, нашего истинного друга. По его словам, он никого больше прощать не намерен. Я так счастлива!

— Лорд Одли погиб? — спросила я, чувствуя, что начинаю дрожать при мысли о том, какой может оказаться ее следующая фраза. — А нет ли вестей о моем…

Тут человек, ехавший среди рыцарей, вдруг начал пробиваться сквозь их плотные ряды, а потом, подняв забрало, громко закричал:

— Это я, Жакетта! Дорогая моя, это же я!

У меня перехватило дыхание; впрочем, Ричарда трудно было узнать: все эти рыцари казались одинаково придавленными весом своих доспехов, а лица их были скрыты опущенными забралами. Подъехав ко мне, Ричард с грохотом спрыгнул с коня, отшвырнул в сторону шлем и заключил меня в объятия, прижимая к жесткой нагрудной пластине доспехов. Его колючие наручи впивались мне в спину, но я все равно льнула к нему, целовала и клялась, что люблю его по-прежнему.

— И Энтони тоже в безопасности, — сразу же сообщил он. — И муж нашей Элизабет тоже. Все мы целы и невредимы. Я же говорил тебе, что я везучий!

— Не смотри на меня! От меня, должно быть, жутко воняет, — промолвила я, вдруг вспомнив, где провела ночь, что платье мое и волосы в беспорядке, а все тело покрыто волдырями от укусов блох. — Мне за себя стыдно.

— Тебе вообще не следовало оставаться на ночь в этой деревне, — заметил он, с укором взглянув на королеву. — И приезжать туда вам обеим не следовало. И уж тем более не следовало бросать тебя там одну!

Маргарита весело улыбнулась и прощебетала:

— Ваш муж, Жакетта, был чрезвычайно зол на меня. Так зол, что даже отказывался со мной общаться. Но ведь теперь все хорошо, правда? Вы живы-здоровы и в безопасности.

— Да, теперь в безопасности, — согласилась я.

— Ладно, поехали! Поехали! — потребовала она и пояснила: — Мы преследуем этого предателя Солсбери. И не так уж сильно от него отстаем.

Дня два мы скакали без передышки, точно безумные. Столь активные действия совершенно пробудили короля и не только привели его в чувство, но и помогли ему вновь стать тем молодым мужчиной, который, как нам когда-то казалось, вполне способен управлять государством. Он мчался во главе своего войска, и Маргарита находилась с ним рядом; они действительно выглядели как муж и жена, как добрые друзья, как верные союзники. Погода стояла теплая — чудесная пора в конце лета, когда урожай с полей уже убран, и осталось лишь золотистое жнивье, по которому, петляя, носятся сотни зайцев. Вечером восходила луна урожая, такая огромная и яркая, что путь можно было продолжать до поздней ночи. Однажды мы остановились на ночлег прямо в поле, разбив палаточный лагерь, словно припозднившаяся компания охотников. К тому времени нам уже было известно, что йоркисты встречались в Вустере и в тамошнем соборе поклялись в верности королю, о чем и послали ему депешу с гонцом. Королева рвала и метала.

— Везите их депешу обратно! Мы уже видели, чего стоит их верность! — кричала она. — Они убили лорда Одли и лорда Дадли, они убили Эдмунда Бофора! Мы ни в какие переговоры с ними вступать не намерены!

— А мне кажется, можно было бы послать им общее прощение, — мягко возразил ей король; он жестом подозвал к себе епископа Солсберийского. — Публичное прощение; пусть знают: и они могут быть прощены!

Королева поджала губы и, качая головой, обратилась к епископу:

— Никаких посланий и никаких прощений!

Точно крыса в своей норе, Ричард Йоркский занял оборонительную позицию, разместив войска близ Ладлоу, его родного города. Йорк, Уорик и Солсбери стояли по ту сторону реки, за Ладфордским мостом, а на этой стороне был вывешен королевский штандарт. Король все же в последний раз передал им, что простит любого воина, который откажется от присяги, данной герцогу Йоркскому, и займет нашу сторону.

В тот вечер мой муж вошел в королевские покои, где сидели Генрих, Маргарита, я и еще парочка фрейлин.

— Один мой товарищ, с которым мы вместе служили в Кале, хотел бы оставить графа Солсбери и перейти на нашу сторону, — доложил Ричард. — Я уже пообещал ему полное прощение и сказал, что буду рад видеть его в наших рядах. Но мне нужно знать наверняка: может ли он доверять нам?

Мы все посмотрели на короля, а тот с ласковой улыбкой заверил моего мужа:

— Конечно, каждый может получить прощение, если искренне раскается в своих грехах.

— Так вы даете мне слово, ваша милость? — уточнил Ричард.

— О да! Каждый может получить прощение, — подтвердил король.

Тогда Ричард повернулся к Маргарите:

— А вы, ваша милость, даете мне слово?

И она, привстав, поинтересовалась:

— Кто же это такой?

— Я не могу предлагать моему другу стать перебежчиком, пока вы — именно вы, ваша милость! — не дадите мне гарантий его безопасности, — сурово заявил Ричард. — Вы даруете ему прощение за то, что ему пришлось воевать против вас? Могу ли я доверять вашему слову?

— Да! Да! — воскликнула королева. — Но сообщите все же, кто хочет к нам присоединиться?

— Эндрю Троллоп и его отряд в шестьсот надежных и хорошо обученных воинов! — провозгласил Ричард.

Чуть отступив в сторону, он представил королевской чете худощавого мужчину с суровым лицом. А потом, уже стоя со мной рядом, прошептал мне:

— И это только что решило исход грядущего сражения.

Ричард был прав. Как только йоркисты узнали, что Троллоп переметнулся на нашу сторону вместе со своим войском, три лорда из числа сторонников герцога исчезли, как утренний туман, растворившись в ночной темноте, бросив своих людей, свой город и даже герцогиню Сесилию Йоркскую. Когда наша армия вошла в город Ладлоу и начала его грабить, Сесилия Невилл стояла в воротах своего замка с ключами в руках и ждала королеву. Она, эта гордячка, жена лорда королевской крови, была напугана почти до безумия, о чем свидетельствовало ее белое, как мел, лицо. И я, которая не так давно тоже была вынуждена ждать в Маклстоуне, когда мимо меня промчится победоносная армия врага, не испытывала сейчас ни малейшего удовлетворения, видя, как низко пала эта высокомерная женщина.

— О, вы сами принесли мне ключи от вашего замка? — пропела королева, сидя в седле и взирая на герцогиню сверху вниз.

— Да, ваша милость. — Сесилия явно старалась говорить совершенно спокойно. — И молю вас обеспечить безопасность мне и моим детям.

— Разумеется, — тут же ответил король. — Сэр Ричард… возьмите ключи и сопроводите герцогиню и ее детей в какое-нибудь безопасное место. Считайте, что она находится под моим покровительством.

— Погодите минутку, — вмешалась Маргарита. — Это все ваши дети?

— Да. Это моя дочь Маргарет, — представила герцогиня.

Высокая девушка лет тринадцати, мучительно покраснев, склонилась перед королевой в низком реверансе, потом поправилась и склонилась в реверансе уже перед королем.

— А это мои сыновья: Джордж и самый младший, Ричард, — добавила герцогиня.

По-моему, Джорджу было лет одиннадцать, а Ричарду — около семи. Оба выглядели немного испуганными и были явно потрясены до глубины души; ясное дело — еще вчера они были уверены, что их отец, законный наследник английского престола, с оружием в руках проложит себе дорогу к трону, а сегодня их город и замок взяла королевская армия, а их отцу пришлось бежать. Грохот, раздавшийся в доме у нас за спиной, и пронзительный крик женщины, умолявшей о помощи — ее, судя по всему, волокли обратно в дом, собираясь изнасиловать, — напомнили нам, что вокруг продолжается война, и беседу эту мы ведем буквально на поле брани.

— Уведите отсюда детей, — кратко приказал король.

Однако королева продолжала терзать побежденную герцогиню:

— Как это ваш муж мог оставить вас здесь? А помните, как вы стремились в мои родильные покои? Я тогда только что родила сына и еще не оправилась после всех этих мучений, а вы все твердили, что вашему супругу непременно нужно повидаться с моим мужем. Он ведь тогда буквально силой пробился в королевский совет. Впрочем, теперь мне очевидно, что он совершенно зарвался и вечно сует свой нос туда, где его вовсе не хотят видеть; зато, когда он нужен, его нет. Ведь он, собственно, бросил вас на произвол судьбы, не так ли? Нам объявил войну, а потом взял да и исчез с поля боя!

Герцогиня слегка пошатнулась; лицо ее покрыла синеватая бледность, точно снятое молоко. Через рыночную площадь поплыли клубы дыма — кто-то явно поджег тростниковую крышу. Та женщина, что так пронзительно звала на помощь, теперь в голос рыдала, прерывисто и ритмично: видимо, ее уже насиловали. Я заметила, как маленький сын герцогини, Ричард, оглянулся, услышав, как кто-то сбил топором замок на двери и вломился в дом, а оттуда слабым пузырьком воздуха вылетела невнятная старческая мольба о пощаде и милосердии, вот только тот, к кому были обращены эти слова, их вовсе не слушал.

— Ваша милость, — обратилась я к королеве. — Здесь не место женщинам и детям. Пусть ваши лорды восстанавливают порядок в городе и призывают к дисциплине своих солдат, а нам лучше поскорее отсюда убраться.

К моему удивлению, она восприняла мое предложение с улыбкой, хотя в этой улыбке и блеснула искра коварства, прежде чем она успела опустить глаза и стала перебирать гриву лошади.

— Это очень тупое и грубое оружие — армия неуправляемых людей, — заметила она. — Когда Йорк, собрав такую армию, пошел на меня войной, он и вообразить не мог, что и я сделаю то же самое, что все в итоге получится именно так. Что ж, он преподал мне хороший урок, и я неплохо его усвоила. Армия, состоящая из бедняков, способна творить поистине ужасные вещи. Йорку почти удалось испугать меня. Но теперь он, должно быть, жалеет об этом, поскольку огромная армия, тоже состоящая из бедняков, терзает и разрывает на куски его родной город.

Темноволосый маленький Ричард, явно взбешенный речами Маргариты, вспыхнул, гордо вскинул голову и уже открыл было рот, собираясь выразить свое несогласие и неповиновение, но я помешала ему, быстро отдав команду:

— Поехали!

Мой муж, подозвав к себе слугу с двумя лошадьми, довольно бесцеремонно приподнял герцогиню Сесилию и посадил в седло, а затем и ее детей усадил перед тремя бравыми кавалеристами. Мы покинули город, и, когда наши кони, цокая копытами, уже шли по мосту, раздались пронзительные крики еще одной насилуемой женщины, а потом топот множества бегущих людей. Ладлоу платил жестокую цену за бегство своего лорда, герцога Йоркского.

— Да, но Йорк по-прежнему жив, — заметил мой сын Энтони, когда мы втроем ехали домой в Графтон.