Хозяйка Дома Риверсов Грегори Филиппа

— Да попросту нагрели! Говорят, что если бы она растаяла совсем, то истаяли бы и силы короля. Говорят, что таким образом «колдуны» собирались его умертвить.

Задрожав всем телом, я сказала:

— А нельзя ли нам прямо сейчас уйти отсюда?

— Нет, — покачал головой Ричард. — Нам придется остаться до конца — надо продемонстрировать свое отвращение и гнев, вызванный столь преступными намерениями «колдунов».

— Но я действительно испытываю отвращение! Настолько сильное, что мне хочется бежать отсюда!

— Потерпи. Подними повыше голову и не останавливайся, продолжай идти по кругу. Именно тебе более всех других необходимо показать, как омерзительны тебе подобные занятия.

— Именно мне? — вспыхнула я. — Но это так противно! Меня просто тошнит!

— Утверждают, что герцогиня Элеонора применила любовное зелье, дабы заставить своего мужа жениться на ней, и он оказался не в силах противиться ее намерениям. Также ходят слухи, что и ты в юности использовала то же средство и очаровала милорда Бедфорда в тот момент, когда сердце его было разбито в связи с кончиной любимой жены Анны.

Я вздрогнула и с трудом отвела глаза от растаявшей восковой фигурки.

— Ричард, прекрати…

— Я не дам тебя в обиду, не бойся, — шепнул он. — Ты моя госпожа и моя любимая. Я никому не дам тебя в обиду, Жакетта! Тебе никогда не придется искать меня и не находить, потому что я оставил тебя и сбежал!

Вернувшись от позорного столба, к которому был привязан несчастный Болингброк, мы обнаружили, что покои герцогини пусты, дверь в ее спальню распахнута настежь, комоды и сундуки с одеждой перевернуты, буфеты с посудой разгромлены и разграблены, а шкатулки с драгоценностями исчезли. Впрочем, исчезла и она сама.

— Где же герцогиня? — обратился мой муж к одной из ее юных фрейлин.

Бедняжка только головой покачала; из глаз у нее непрерывным потоком лились слезы.

— Ее нет.

— Куда же она делась?

— Ее нет, нет, — твердила фрейлина.

— Спаси и помилуй нас, Господи, но, по-моему, эта девочка — полная идиотка! — рявкнул Ричард. — Лучше ты спроси у нее.

Я обняла девушку за плечи.

— Элли, скажи мне, что случилось? Ее милость арестована?

Фрейлина склонилась передо мной в реверансе.

— О, ваша милость, герцогиня бежала. Она укрылась в святом убежище. По ее словам, ее хотят убить, чтобы наказать ее мужа. Она боится, что они сперва уничтожат ее, а потом и его. А еще она считает, что все это — отвратительный заговор против герцога Глостера, но больше всех пострадает именно она. И кардинал Бофор низвергнет их обоих!

Я повернулась к мужу:

— Она попыталась найти убежище в церкви?

Он мрачно кивнул:

— Да, но совершила ошибку: уж церковники-то ее точно спасать не станут!

— Но ведь не смогут же они назвать ее ведьмой, если она укрылась в святой церкви и просит защиты?

— Ну и что? — пожал плечами Ричард. — Им и не нужно называть ее ведьмой. Они попросту обвинят ее в ереси. А еретичку церковь никогда выгораживать не будет. Так что, если она действительно попросила убежища в церкви, ее, разумеется, обвинят в ереси; это единственный, но вполне верный способ вытащить ее оттуда. Если до этого ее обвиняли в использовании магии и колдовства для своих пророчеств, то теперь обвинят в ереси. А ересь — преступление куда более тяжкое, чем гадание и предсказание судьбы. Она сама, желая спастись, выбрала для этого наихудшее место.

— Законы, придуманные мужчинами, всегда отводят женщинам наихудшее место! — вскричала я гневно.

Ричард промолчал.

— Может, нам лучше уехать? — тихо предложила я. — Не могли бы мы прямо сейчас взять и отправиться домой, в Графтон? — Я обвела глазами разоренную комнату. — Здесь я не чувствую себя в безопасности. Ричард, мы можем уехать?

Он поморщился.

— Сейчас пока не можем. Если мы уедем, это будет выглядеть так, словно мы в чем-то виноваты. В точности как было и с Элеонорой, которая, спрятавшись в церкви, косвенно уже как бы признала свою вину. Мне кажется, нам пока лучше остаться здесь. Отсюда мы, по крайней мере, всегда можем бежать во Фландрию, если понадобится, конечно.

— Я не могу бросить детей!

Муж не обратил на мои слова внимания.

— Ей-богу, вот сейчас мне особенно жаль, что твоего отца нет в живых! — воскликнул он. — Ведь тогда ты могла бы навестить его… — Он стиснул мою руку. — Ладно, ты сиди здесь, а я пойду повидаюсь с нашим дорогим Уильямом де ла Полем, графом Саффолком. Пусть он расскажет, что у них там, в королевском совете, творится.

— А что делать мне?

— Оставайся здесь и жди меня, — распорядился Ричард. — Открой все двери и веди себя в этих комнатах так, словно ты здесь хозяйка. Словно ничего страшного не случилось. В конце концов, теперь ты первая дама королевства. Последняя герцогиня королевской крови. Вели фрейлинам привести здесь все в порядок, а затем посади их и заставь шить, и сама шей с ними вместе; а одна пусть читает вам Библию. Вечером же спокойно ступай в часовню на службу, демонстрируя всем свою невинность.

— Но ведь я действительно невинна!

Лицо Ричарда потемнело.

— Не сомневаюсь, что и она будет утверждать то же самое.

Однако утверждать то же самое ей не дали. Привели Роджера Болингброка и положили перед ней тот самый гороскоп, который она якобы приказала ему составить. А для пущей доказательности представили также его «магические» инструменты, которыми он пользовался, исследуя иные миры, и окончательно утратившую свою первоначальную форму восковую фигурку, которая, как утверждали судьи, являла собой колдовской инструмент — магическую куколку короля. И в результате герцогиня призналась и в колдовстве, и в оскорблении святой церкви, и в том, что «давно уже пользовалась черной магией вместе со знаменитой колдуньей из Ая». И тогда ей сообщили, что и колдунья из Ая была арестована — в ту самую ночь, когда поднялся тот страшный ветер.

— А кто такая эта колдунья из Ая? — обратилась я к Ричарду шепотом, хотя мы уже лежали в постели, за спущенными плотными занавесями, а за окнами стояла темная ночь.

— Марджери Журдемайн, — пояснил он, и лоб его пересекли тревожные морщины. — Она ведь известная ведьма, ее и прежде не раз арестовывали. Она родом из деревушки Ай. Все церковники давно уже считают ее ведьмой; да и остальные склоняются к этому мнению.

У меня от ужаса перехватило дыхание, и Ричард испуганно уставился на меня.

— Ради Христа, Жакетта, надеюсь, ты не знакома с ней?

— Я хорошо с ней знакома. Но знаю ее не как ведьму.

Мой муж на мгновение даже зажмурился.

— И что же тебе о ней известно?

— Я училась у нее выращивать и использовать различные травы, а больше мы с ней ничем не занимались. Ее прислал ко мне сам милорд Бедфорд. Клянусь тебе в этом и перед судом тоже готова поклясться. Я никогда никакой магией с ней не занималась, только сажала и изучала растения; она в Пенсхёрсте всего лишь помогла мне распланировать аптечный огород и объяснила, когда какие травы срезать, а когда сеять. Я и не догадывалась, что она ведьма.

— Значит, это милорд герцог познакомил тебя с ней?

— Да, да!

— И у тебя есть письмо, в котором об этом говорится? С его печатью? Он прислал тебе письменный наказ?

Я покачала головой.

— Нет. Он просто ее прислал ко мне. Да ты и сам ее видел. Помнишь, тогда, на конюшенном дворе? Ты как раз доставил мне письмо из Люксембурга, а она уезжала, в возок садилась.

Ричард стиснул кулаки.

— Я могу поклясться, что это действительно мой покойный хозяин велел ей служить тебе… и все-таки это нехорошо, очень нехорошо! Впрочем, возможно, нам все же удастся выбраться из этой истории без особых последствий, особенно если никто всех этих подробностей не знает и на белый свет их не вытащит. К тому же вы действительно занимались всего лишь устройством аптечного огорода. По крайней мере, за советом ты к ней никогда не обращалась. Ты ведь никогда не просила ее что-то для тебя сделать, приготовить какое-то зелье?..

Когда я смущенно отвела глаза, Ричард простонал:

— Ох, нет! Только не это! Ладно, рассказывай.

— Я принимала снадобье, чтобы не забеременеть. И ты знал об этом.

— Те травы? Так это был ее рецепт?

Я кивнула.

— Ты никому не говорила?

— Никому, кроме тебя.

— Тогда никто и не узнает. Что еще она делала для тебя?

— Потом, позже… одно снадобье. Чтобы забеременеть.

Он задумался, прикинул и понял, что именно благодаря этому снадобью и была зачата наша дочь Элизабет. Тот самый ребенок, который заставил его жениться на мне.

— Великий Боже… Жакетта…

Ричард откинул одеяло, вскочил с постели, отдернул занавеси и широкими шагами подошел к камину. Впервые за все это время он явно на меня сердился. Он бил кулаком по столбику кровати, словно желая сразиться со всем миром. Я села, закуталась в одеяло и слушала, как бешено стучит мое сердце; мне было страшно.

— Я хотела ребенка, хотела тебя, — запинаясь, произнесла я. — Я любила тебя и мечтала о нашей свадьбе. Но я бы ни за что не стала пользоваться какими-то магическими заклинаниями! Я всего лишь принимала травы.

Мой муж обеими руками потер виски, потом взъерошил себе волосы так, что они встали дыбом; казалось, он никак не может уловить смысл моих доводов.

— Ты забеременела нашей дочерью с помощью колдовского зелья? Нашей дочерью Элизабет?

— Всего лишь с помощью трав, — спокойно возразила я. — Трав, которые посоветовала мне опытная травница. А почему бы и нет?

Он бросил на меня яростный взгляд.

— Потому что мне не нужен ребенок, который появился на свет с помощью горсти трав, полученной от какой-то старой ведьмы!

— Она не какая-то старая ведьма! Она хорошая женщина! И у нас чудесная дочка. А ты столь же отвратителен со своими страхами, как и вся эта охота на ведьм! Ведь я всего лишь пила травы, способные усилить плодовитость. И с их помощью ребенок у нас получился просто замечательный. И не смей теперь нас проклинать!

— Ради Бога… — повысил он голос. — Я ничего не боюсь, кроме одного: что тебя уличат в преступной связи с самой знаменитой ведьмой в Англии, которая пыталась убить нашего короля!

— Она не пыталась его убить! И никогда не стала бы пытаться! — закричала я в ответ. — Никогда не стала бы!

— Ей вынесено обвинение…

— Но не мной!

— Королевским судом! А если они вздумают искать ее приспешников, то непременно отыщут тебя, и окажется, что еще одна герцогиня королевской крови совала свой нос в неведомое. Еще одна женщина, способная и бурю вызвать, и единорога в плен взять.

— Я не способна, не способна! — Я разразилась слезами. — Тебе же известно, что не способна! Ты же знаешь, что я ничем таким не занимаюсь! Не говори так, Ричард! Не обвиняй меня хотя бы ты! Прежде всего — именно ты!

При виде моих рыданий весь его гнев тут же испарился; он быстро пересек комнату, сел рядом со мной и обнял, прижав мою голову к плечу.

— Я тебя не обвиняю, любовь моя. Я знаю, знаю, что ты никогда ничего не сделаешь во вред кому-либо. Тише, прости меня. И ты, конечно же, ни в чем не виновата.

— Если я иногда и вижу будущее, то у меня это получается непроизвольно.

— Я знаю.

— Да, знаешь, и уж ты-то лучше всех знаешь, что это милорд Бедфорд каждый день сажал меня перед зеркалом и заставлял в него смотреть. Но я только один раз что-то увидела там, да и то совершенно непонятное: какую-то битву, какую-то королеву верхом на коне… который был подкован… задом наперед. Герцог заявил тогда, что это ему неинтересно. Он упрекал меня в неумении предвидеть то, что действительно важно. Вот и оказалось, что я подвела его.

— Я все это помню. И знаю, что никакой магией ты не занимаешься. Успокойся, любимая.

— Но я действительно воспользовалась целебными травами для рождения нашей Элизабет. Хотя никогда не прибегла бы к магии ради зачатия ребенка! Ни за что!

— Конечно, любимая. Успокойся.

Я замолчала и вытерла глаза простыней, а он спросил:

— Жакетта, кто-нибудь еще знает рецепт того отвара, который она дала тебе? Или только ты одна? Кто-нибудь видел вас вместе в Пенсхёрсте? Кому-нибудь из придворных известно, что она туда ездила?

— Нет. Нас вместе видели только тамошние слуги и ее юный помощник.

— Ну что ж, тогда нам остается только молить Господа, чтобы она держала рот на замке. Даже если ее возведут на костер.

— На костер? — глупо повторила я, и мой муж кивнул.

Мы еще некоторое время молчали. Потом Ричард снова забрался в постель, и мы долго лежали, глядя, как за каминной решеткой догорают дрова.

— Ее сожгут как ведьму, — сказал вдруг Ричард совершенно бесцветным голосом. — И герцогиню тоже.

Вестминстерский дворец, Лондон, октябрь 1441 года

И герцогиню, и ведьму суд обвинил в одном и том же: в использовании черной магии и предательстве короля. Герцогиня, правда, твердила, что ходила к миссис Журдемайн исключительно за травами, повышающими плодовитость, поскольку хотела зачать ребенка и травница готовила для нее особое питье. И я, сидя в самом дальнем ряду позади прочих многочисленных любопытствующих, жадно слушавших все выступления в суде, отдавала себе отчет, что и сама совершила точно такое же «преступление».

Марджери уже не впервые обвиняли в колдовстве, а потому почти все вопросы к ней были связаны с тем, почему она все-таки продолжала заниматься своим ремеслом — травничеством, целительством, заклинаниями, предсказаниями. Выслушав все это, она посмотрела на Генри Чичеле, архиепископа Кентерберийского, так, словно только он мог понять ее, и ответила:

— Если у вас есть глаза, вам остается лишь смотреть и видеть. Эти травы растут для того, чтобы именно я использовала их. И занавес времени порой раздвигается только для меня. Я полагаю, что это особый дар, данный мне Господом.

Архиепископ ткнул пальцем в восковую куколку, лежавшую на столе перед ним, и с отвращением воскликнул:

— А это? Ведь это самое нечестивое и мерзкое преступление на свете — попытка умертвить короля, помазанника Божьего! Как может такое исходить от Господа?

— Эта куколка была сделана для помощи женщине в зачатии ребенка, — устало промолвила миссис Журдемайн. — Да, ей придан облик великого правителя — видите опушку из меха горностая и меч? Но только для того, чтобы зачать красивое и талантливое дитя, способное стать украшением своей страны и истинным сокровищем для родителей.

Я невольно приложила руку к животу, где уже зрел очередной плод нашей с Ричардом любви. Я ведь тоже надеялась, что мое дитя станет для нас и украшением страны, и истинным сокровищем.

Миссис Журдемайн некоторое время молча смотрела на архиепископа, а потом довольно грубо заявила ему:

— Вы сами себя запугиваете какой-то восковой куколкой! Неужели вам, великим людям, больше нечем заняться?

Архиепископ лишь сокрушенно покачал головой и прикрикнул на расшумевшийся зал:

— Тихо!

«Они давно уже все решили, — думала я. — Решили, что это восковое изображение короля, и если его растопить на огне, то король под воздействием магических чар погибнет. Они давно решили, что эта женщина — ведьма и ее следует сжечь». В который раз у меня на глазах самые могущественные люди королевства, мужчины, боролись со слабой женщиной, не совершившей ничего плохого, всего лишь пытавшейся жить, подчиняясь велению собственного сердца, и на все иметь свое мнение. Но сердца ее судей, видно, бились в ином ритме, и на все вокруг они тоже имели свое мнение, а потому всех инакомыслящих и инаковидящих считали личными врагами — тем более женщин.

И за то, что Марджери Журдемайн была не такой, как они, ее убили. Ее отвезли в Смитфилд на мясной рынок, куда из деревень, расположенных окрест Лондона, пригоняют забивать невинных телок и бычков, и она, точно покорный, доверчивый агнец, загнанный в окровавленное стойло, безмолвно взошла на костер. Под ее босыми ногами разожгли огонь, и она погибла в страшных мучениях. Но и Роджер Болингброк, во всем признавшийся и от всего отрекшийся, не получил ни малейшего снисхождения: его казнили с особой жестокостью. Когда он, повешенный, уже бился в последних судорогах, пытаясь глотнуть воздуха, палач вдруг перерезал веревку и вернул его, хрипло кашлявшего и задыхающегося, к жизни, а затем положил его на помост и распорол ему живот. Вытащил внутренности и показал их ему, и несчастный сам увидел свое еще бьющееся сердце и содрогающийся желудок, из которого толчками выплескивалась кровь. Затем Болингброка четвертовали, а его голову с жуткими, выпученными от ужаса глазами, надев на пику, поместили на Лондонском мосту, чтобы глаза ему выклевали вороны. Третий обвиняемый, Томас Саутвелл, мой бывший духовник, каноник церкви Святого Стефана, умер от горя в лондонском Тауэре. Ричард, правда, сообщил мне, что друзья Саутвелла тайком пронесли для него яд, желая избавить от тех мучений, которые выпали на долю несчастного Болингброка. Секретарь герцогини Элеоноры, Джон Хоум, тоже был брошен в тюрьму, однако надеялся на прощение. А гордую герцогиню приговорили к публичному покаянию.

И этой красавице, некогда въезжавшей в Лондон в золотых одеждах во главе пышной процессии, собрав в свою свиту всю знать королевства, пришлось в одной нижней сорочке и босиком, держа в руках зажженную свечу, обойти вокруг Вестминстера, а люди, во множестве толпившиеся на улицах, весело кричали и тыкали в нее пальцем, ведь та, что была первой дамой королевства, теперь пала ниже грязи. Я стояла на крыльце Вестминстерского дворца и наблюдала, как она идет. Сосредоточившись на холодных камнях под неуверенно ступающими босыми ногами, она так ни разу и не подняла глаз, так что не видела ни меня, ни тех фрейлин, которые некогда чуть не дрались друг с другом за право прислуживать ей, а теперь лишь злобно смеялись над нею. Нет, на них она не смотрела, и ее прекрасные темные волосы падали с опущенной головы, закрывая ее лицо, точно густая вуаль, призванная хоть как-то защитить ее от позора. Самые могущественные мужи королевства, некогда поклонявшиеся герцогине Элеоноре, стащили ее с пьедестала и заставили служить отвратительной забавой для невежественных простолюдинов. Они так сильно боялись этой женщины, что осмелились рискнуть даже собственной честью, желая ее унизить. Они так стремились спасти себя, что готовы были ногами втоптать ее в землю. А ее муж, герцог Глостер, которого теперь все называли не иначе как «наш добрый Хамфри», прилюдно заявил, что она соблазнила его с помощью магических чар и вынудила на ней жениться; и этот брак уже успели объявить недействительным. И она, герцогиня, принадлежавшая к королевскому семейству, жена одного из наследников престола, мгновенно стала просто ведьмой, обвиняемой в колдовстве, и теперь брела по улицам Лондона, облаченная лишь в нижнюю сорочку. Отныне ни один мужчина на свете не согласился бы дать ей свою фамилию, сделать своей женой. И всю оставшуюся жизнь ей предстояло провести в тюрьме.

Глядя на нее, я вспомнила, что когда мы с Ричардом в Гринвиче сходили с присланного за нами королевского барка, мне было видение: страшный черный пес, возможно, мастиф, который бежал следом за герцогиней, и жуткий запах, что прямо-таки окутывал ее, хотя она была безупречно одета и сильно надушена. Теперь этот черный пес, думала я, будет вечно ее преследовать, будет бегать за ней по пятам и не оставит ни на лестнице тюрьмы замка Пилкасл, что на острове Мен, ни впоследствии; и это будет продолжаться долгие-долгие годы, и освободит ее от этого преследования одна лишь смерть.

Графтон, Нортгемптоншир, зима 1441 года — зима 1444 года

Как только нам удалось отыскать пристойный извинительный предлог, мы с Ричардом сразу же отбыли в Графтон. Ужас, который и без того внушал мне нынешний двор, еще более усилился после казни миссис Журдемайн и того позорного наказания, которому судьи и придворные с радостью подвергли бывшую герцогиню Элеонору. Пугало и общее настроение людей, связанное с охотой на ведьм. Лондон был охвачен страхом перед неведомым, перед якобы возможным «наступлением вселенской тьмы»; многие ученые, всю жизнь посвятившие изучению древних манускриптов, наблюдению за звездами или опытам над различными металлами и прочими веществами, под разными предлогами старались поскорее уехать оттуда. Ричард считал, что и для нас — особенно мне с моими «опасными» предками — лучше находиться как можно дальше от королевского двора.

Кстати в Графтоне дел оказалось невпроворот. После смерти отца Ричард унаследовал его земли, и теперь на моем муже лежала ответственность за владение небольшой деревней, где он выступал в качестве хранителя и гаранта мира и справедливости. У меня тоже хлопот хватало. В ожидании новорожденного мы заново отполировали фамильную колыбель, перестирали пеленки и свивальники, хорошенько проветрили постель.

— Я думаю, у нас будет еще один мальчик, — заметила я.

— Так это же хорошо, — откликнулся мой муж. — Особенно если он родится сильным и здоровым, а ты после родов поднимешься с постели такой же веселой и радостной, как теперь.

— Все будет именно так, — уверенно заявила я, — и наш сын станет украшением страны и истинным сокровищем для всей семьи.

Ричард улыбнулся и щелкнул меня по носу.

— Ах ты, смешная маленькая задавака! Что ты хочешь этим сказать?

Но я, проигнорировав его вопрос, продолжила:

— И мы назовем его Энтони.

— В честь святого Антония? — спросил мой супруг. — Но почему ты выбрала именно этого святого?

— Потому что он ходил читать проповеди к реке. Мне приятно будет оказать честь святому, который проповедовал рыбам, и они высовывали из воды головки, чтобы его послушать, а русалки говорили ему: «Аминь».

А через год после появления на свет Энтони у нас с Ричардом родилась еще одна девочка, и мы назвали ее Мэри; а потом и еще одна.

— Ну, эта уж точно будет Жакетта! — провозгласил мой муж. — Ее просто необходимо так назвать, ведь это самое красивое имя, которое носит самая красивая женщина на свете!

Мы с ним стояли, склонившись, над деревянной колыбелькой, в которой, повернув головку набок, спала наша новорожденная дочка, ее чудесные ресницы мирно покоились на розовой щечке, а веки чуть трепетали: она явно видела сон. Мне вдруг стало интересно, что снится таким младенцам. Знают ли они, что им предстоит? Знают ли, в какой семье и у каких родителей они появятся на свет? Где будут расти? Готовы ли они войти в тот мир, который создали мы? Теплая рука Ричарда обняла меня за талию, и он произнес:

— И все-таки нам придется на какое-то время — правда, ненадолго — оставить ее, нашу дорогую крошку.

— Что?

Я не сразу его поняла, потому что была полностью поглощена созерцанием того, как пальчики малышки сжимаются в крошечный кулачок.

— Нам придется уехать и оставить ее. Хотя и совсем ненадолго.

Теперь уж я повернулась и озадаченно посмотрела мужу прямо в глаза.

— Но почему?

— Нам с тобой предстоит отправиться во Францию — за невестой для нашего короля.

— Так это решено?

Собственно, брак Генриха с французской принцессой должен был свершиться уже давно. Еще мой первый муж, лорд Джон, выбрал для своего племянника подходящую невесту.

— Находясь в родильных покоях, ты пропустила основные сплетни, дорогая. Но все действительно решено, и женой короля станет твоя родственница.

— Маргарита! — сразу же догадалась я. — Маргарита Анжуйская!

В качестве награды за догадливость Ричард поцеловал меня со словами:

— Ты очень проницательна. Но поскольку твоя сестра замужем за ее дядей, именно мы с тобой и должны привезти Маргариту сюда.

Я тут же снова посмотрела на спящую малютку, и Ричард, перехватив мой взгляд, добавил с нежностью:

— Я знаю, как тебе не хочется ее оставлять. Но нам придется выполнить свой долг. Мы привезем невесту Генриха во дворец и сразу же снова вернемся домой. Я все-таки нахожусь на королевской службе, и сам король возложил на меня эту миссию. Я вынужден поехать.

— Ты просишь, чтобы я покинула дом, где в детской шестеро малолетних детей? — Я умоляюще посмотрела на мужа. — Ну, как я могу бросить их?

— Я все понимаю, — так же нежно продолжал Ричард, — но и у тебя тоже есть определенные обязанности, которые ты должна исполнять. Ты английская герцогиня и моя жена, и глава нашего Дома поручил тебе доставить его невесту. Их свадьба, я надеюсь, даст Англии и Франции долгожданный мир — это единственное, чего так желал милорд герцог перед смертью. Нам необходимо ехать, любимая. И ты это прекрасно знаешь. Ведь оба мы служим нашему королю. Кроме того, этим мы послужим и милорду Бедфорду, твоему первому мужу и моему доброму господину.

Нанси, Франция, весна 1445 года

Я далеко не единственная не ощущала особого воодушевления во время пышной свадебной процессии. Ходили слухи, что ее устроитель, Уильям де ла Поль, граф Саффолк, всегда с недоверием относился к французам, а кроме того, был весьма недоволен тем, какое приданое дают за Маргаритой Анжуйской. Потому-то еще до начала переговоров с французами, состоявшимися в прошлом году, он буквально заставил короля поклясться, что тот никогда не упрекнет его за то, что в Англию привезли эту французскую принцессу. Кардинал Бофор, который теперь заправлял практически всем в королевстве, видел в этом браке возможность установить продолжительный мир с Францией. А вот герцог Глостер был уверен, что французский король с помощью этого брака просто покупает себе отсрочку и, собравшись с силами, попытается затем отобрать у нас все наши земельные владения во Франции. Я знала, что мой покойный муж, герцог Бедфорд, более всего опасался новых уловок, с помощью которых французы попытаются отобрать у нас Анжу и Мен и передать эти провинции Рене Анжуйскому, отцу будущей английской королевы. Почти все, кто остался в Англии, пока мы тратили огромные средства на эту поездку за французской принцессой, воспринимали нынешнюю сделку с Францией как нечто в высшей степени неустойчивое, и полагали, что за такой мир мы платим слишком высокую цену и заключаем его, скорее всего, во вред самим себе.

Невесту привезла из Анжу ее мать; говорили, что принцесса отнюдь не в восторге от предстоящего замужества, ведь ей придется делить ложе с королем, которого она с пеленок считала заклятым врагом Франции.

— Ты должна первой познакомиться с ней, до того, как это сделают все остальные, — посоветовал мне муж.

В тот момент я стояла у окна замка и смотрела вниз, на конюшенный двор, где топтались кони, принадлежавшие свите анжуйской принцессы — на мой взгляд, это были весьма жалкие клячи, хотя и тщательно вычищенные; конюхи напоили их и отвели в стойла.

— Я? Почему именно я? — с недовольным видом спросила я.

— Ваши матери хорошо знали друг друга; они наверняка думают, что и ты могла бы стать другом их семьи. Ведь тебе пришлось проделать примерно тот же путь, что теперь предстоит принцессе — из замка Люксембургов в высшие круги Англии. Они сразу выразили желание познакомить принцессу с тобой, прежде чем ее представят королевскому двору Англии.

— Сомневаюсь, что смогу быть полезна… — неуверенно начала я, но у Ричарда уже были готовы возражения:

— Во-первых, вы обе знаете французский, это ваш родной язык, одного этого уже вполне достаточно. Она, кстати, даже моложе, чем была ты, когда милорд герцог на тебе женился. Ей всего пятнадцать. И ей, конечно же, необходима подруга.

Он подвел меня к двойным дверям, за которыми находились лучшие апартаменты замка, и чуть отступил в сторону. Стражники тут же распахнули двери и проревели: «Вдовствующая герцогиня Бедфорд!», и я вошла.

С первого взгляда меня поразило то, какая она маленькая — прямо-таки прелестная куколка с золотистыми волосами цвета бронзы и серо-голубыми глазами. Платье на ней тоже было серо-голубое, в тон глазам, а высокий головной убор, сильно сдвинутый к затылку, открывал взору ее красивое тонкое лицо и идеально ровную, матово-бледную кожу. Платье у нее было все расшито маргаритками — этот скромный цветок красовался и у нее в гербе. Пухлые, чуть надутые губки Маргариты свидетельствовали о том, что она, по всей вероятности, ребенок избалованный, но она так просияла, едва услышав мое имя, и так радостно ко мне бросилась, что я была тронута до глубины души.

— Ах! Madame la duchesse![38] — воскликнула она по-французски и крепко расцеловала меня, словно мы были старинными подругами. — Я очень рада, что вы навестили меня!

Я склонилась в реверансе.

— Я тоже очень рада с вами познакомиться, ваша милость.

— А это моя мама. Я так обрадовалась, когда мне сообщили, что вы приедете вместе с графом Саффолком меня забирать! Я сразу подумала: уж вы-то сумеете мне объяснить, как мне нужно вести себя и все такое. Ведь вы вышли замуж за герцога Бедфорда почти такой же, как я, не намного старше, верно? Но вообще-то, по-моему, в пятнадцать лет выходить замуж слишком рано, вам не кажется?

Слушая ее нервную трескотню, я улыбнулась.

— Успокойся, Маргарет, — велела ей мать. — Герцогиня сочтет тебя настоящей болтушкой.

— Дело в том, что к нам теперь приходит столько англичан, и все желают со мной познакомиться, — продолжала принцесса. — Но я просто не в силах запомнить их имена. Мне и выговорить-то их толком не удается!

Рассмеявшись, я ответила:

— А я сначала даже название своего дома не могла произнести. Английский язык не так-то просто выучить, но я не сомневаюсь, что вы справитесь. И потом, почти все здесь владеют французским, и очень многие хотели бы не только познакомиться с вами, но и стать вашими друзьями. Мы все желаем вам счастья.

Нижняя губка Маргариты задрожала, но она быстро взяла себя в руки и храбро заявила:

— О да! И я уже начала со всеми знакомиться! Я могу даже выговорить «граф Саффолк» и «кардинал Буффе».

— Буффе? — переспросила я.

— А что, неправильно?

— Ах, Бофор! — догадалась я. — Англичане произносят это как «Боу-фо».

Маргарита засмеялась и развела руками.

— Вот видите! Вы ведь научите меня, как правильно все это произносить? Вы научите меня одеваться как английские дамы? Господи, неужели мне все время придется там носить сапоги?

— Сапоги, ваша милость?

— Ну да. Из-за грязи.

Я снова улыбнулась.

— Ах, это над вами просто кто-то подшутил! В Англии и правда бывает очень грязно, особенно зимой, но в целом погода не хуже, чем, допустим, в Париже. Я даже предпочитаю Лондон Парижу и сейчас очень счастлива в Англии.

Она тихонько просунула руку мне под локоть.

— Вы ведь не покинете меня? Вы всегда будете рядом со мной? Вы будете мне подсказывать, как кого зовут? И как нужно правильно говорить?

— Останусь и все вам обязательно объясню, — пообещала я и почувствовала, как она благодарно сжала мне руку.

Потом она повернулась к матери со словами:

— А теперь пусть они все вместе сюда войдут. Уж лучше мне сразу со всеми познакомиться.

Она была очаровательна, эта милая маленькая принцесса, и для любого была бы идеальной невестой, если не считать того, что ее отец, пусть его и называли королем, так и не смог отвоевать свои утраченные королевства, да и никогда не сможет. Приданого у нее почти не было, хоть она и утверждала, что принесет в качестве приданого острова Минорку и Майорку; всем было ясно, что никакого наследства она не получит. Все, что ей требовалось для приготовления к свадьбе и путешествию, было оплачено из английской казны, которая и без того пустовала. Правда, Маргарита Анжуйская была изысканно красива, но мало ли вокруг красивых юных девушек, тем более в пятнадцать-то лет. Было известно, что при французском дворе ее все просто обожали; она считалась любимицей своего дяди короля Карла VII, однако принцессой-то она была не из Дома Валуа, а всего лишь из Дома Анжу. Да французский король и не предлагал выдать замуж за английского короля Генриха одну из своих дочерей, а предложил ему только свою племянницу. В общем, большая часть англичан, приехавших забирать невесту, полагала, что нас обвели вокруг пальца, причем во всех отношениях: и при заключении мирного договора, и при решении вопроса о приданом, да и в том, что касалось самой маленькой принцессы. Вряд ли это можно было считать добрым началом для столь ответственного брака.

Маргарите Анжуйской предстояло выйти замуж в Туре, в часовне Св. Георгия. Граф Саффолк должен был, представляя английского короля, подвести ее к алтарю, а вручить ему принцессу должны были ее отец и ее дядя, король Франции. Одновременно с ней выходила замуж и ее сестра Иоланда. Я понимала, что Маргарита нервничает, но все же удивилась, когда меня позвали в ее покои за какие-то два часа до венчания. Я прошла к ней в спальню, и оказалось, что там нет никого, кроме нас. Маргарита была в подвенечном платье из белого атласа с вышитыми на нем серебряной и золотой нитью маргаритками, однако волосы ее были по-прежнему заплетены в косы, и она была босиком.

— Моя мать сказала, что у вас есть некий дар. — Она сразу, без всяких предисловий, заговорила быстро и по-французски. — Она уверяет, что у всех женщин в вашем роду есть дар предвидения.

Храня бдительность, я сделала реверанс и ответила:

— Так многие считают, ваша милость, но сама я все свои надежды и страхи поверяю лишь духовнику да Господу Богу. Вряд ли простым смертным вообще дано знать будущее. И тем более нам, женщинам.

Она воскликнула что-то непонятное и взлетела на кровать, совершенно не заботясь о своем роскошном наряде.

— Пожалуйста, раскиньте для меня карты. Мне интересно, что таит мое будущее.

И она похлопала ладошкой по постели, приглашая меня присесть с ней рядом. Разумеется, на этот жест я никак не прореагировала, только промолвила:

— Надеюсь, не ваша матушка дала вам подобный совет?

— О нет, мама ничего не знает! Это я сама придумала. Идите же сюда, сядьте со мной.

— Я не могу удовлетворить ваше желание, — возразила я, не двигаясь с места. — В Англии отнюдь не в чести пророчества и гороскопы. Наш суд вряд ли одобрил бы даже гадание на обыкновенных картах.

— Ваш суд никогда ничего не узнает! — отрезала она. — Это будет нашей с вами маленькой тайной.

— Нет, — покачала я головой, — я не смею нарушить закон.

На ее лице появилось строптивое выражение.

— Если я прикажу, вам придется это сделать! Вы — моя фрейлина, вы обязаны мне подчиняться!

Я колебалась. Если Уильям де ла Поль выяснит, что я огорчила французскую принцессу, у меня могут возникнуть серьезные неприятности.

— Конечно, я от всей души хотела бы вам подчиниться, ваша милость. Но вы просите меня об одолжении, которое, безусловно, не понравилось бы вашему будущему мужу и нашему королю. Вы должны понимать, что подобные просьбы ставят меня в весьма сложное положение. Как же мне в таких случаях поступать?

— О, в таких случаях вы должны поступать так, как велю я, — заявила она, запросто решив эту проблему. — Потому что ни король, ни кто-либо другой никогда ничего не узнает. К тому же я все равно сделаю так, как хочу. Я ведь могу и настоять. И я настаиваю!

В душе проклиная эту избалованную, испорченную девчонку, я опустилась на колени и склонила голову.