Отечественная война 2012 года, или Цветы техножизни Тюрин Александр

– За убедительность отвечаем мы, – отрезала Мири.

– Нина никогда бы не заложила меня.

– Она и жениху обещала не спать до свадьбы с посторонними мужчинами. Да не кипятись ты, она в порядке. Очнется минут через двадцать с прочищенным гиппокампом [32], и не будет помнить ни слова из того, что ты ей здесь наплел. Зря старался, милок. Девушка эта нам нужна лишь как суженая старпома Зайтсефа, а с расширенной ролью твоей соратницы и любовницы а-ля Инесса Арманд она не справится. Дуреха же, невооруженным глазом видно. Потом пришлось бы ее ликвидировать, и этот грех на тебе был бы. Теперь по-быстрому отнеси ее тушку на диван.

И хотя мне подобало свирепеть и мстить, ничего похожего на благородное бешенство во мне не вспыхнуло. Я послушно отнес Нину на диван, в последний раз почувствовав тепло ее тела.

– Все, Мири, пошли отсюда, неуютно здесь.

– Каюта-люкс защищена от подслуха и подсмотра, до подхода робостюарда еще четверть часа. Так что, обстановка шепчет.

Мири щелкнула пальцами и в воздухе прорезалось пять виртуоков, напоминающих арочные средневековые окна.

Один из виртуоков перекрыл все остальные. Через него был виден большой город на берегу моря. Городской сити, переходящий с берега на мелководье, изрядно «зарос» наноплантовыми небоскребами; некоторые из них напоминали кактусы, другие – кустарники, третьи – осиные гнезда. Башни были переплетены между собой ниточками эстакад, по ним неслись, как нервные импульсы, светлячки машин. Это, пожалуй, похоже на Питер. Взгляд с северо-запада на питерскую лагуну – видны всполохи на куполах бахаистского собора в Кронштадте...

Не так уж далеко от города, на водной глади, появляется вспучивание, напоминающее крутую спину морского монстра. От него, закручиваясь и обретая насыщенную окраску, поднимается смерч. Он более всего напоминает кувшин, который обретает форму под руками невидимого, но исполинского гончара. Вода отходит от берега, смерч ее засасывает, на оголившемся дне уже виден строительный мусор, облепленный наноплантовыми отходами. Уже завращались что есть мочи ветряки, вставленные в перемычки между наноплантовыми башнями. Чуть подальше возникают такие же «вспучивания», целый косяк.

Мульт, конечно, классный, впечатляющий. Смерчи тянутся к небесам, они напоминают исполинских червей, вставших потанцевать танго. Смирные небеса моментально сменяются мрачными грозовыми облаками. Еще немного и головы смерчей входят в набрякшие тучи. А потом смерчи начинают движение по поверхности моря.

Сейчас четыре смерча напоминают апокалиптическое животное, коня бледного. Не помешала бы музычка из фильма «Годзилла-2017», но для зрителя и того, что есть, вполне достаточно.

«Конь» шагает к городу, его ноги довольно забавно скользят по поверхности моря, словно конечности водомерки. Когда он накрывает город сверху своей тушей, ноги эти длиннее и толще любой из наноплантовых башен Сити. Разгулявшийся ветрюга срывает рекламные биллборды, шутя сдергивает листы кровельного железа.

А потом конь как бы начинает приседать. В верхней его части кипит вода, под ним крепчающий закручивающийся вихрями ветер. Вот уже в воздух взлетают песчинки автомобилей, листики крыш, ниточки магистралей и кабелей. Из вскрытых домов летит все подряд. Дрожат небоскребы, они шатаются как раненые животные, а потом валятся набок и разлетаются словно горстки пыли. Приходит конец и наноплантовым башням. Только они не дробятся в щебень, их вырывает целиком, будто водоросли. На месте города остается воронка, над которой кружат миллионы тонн мусора. Но в эту воронку, как в котел, обрушиваются отовсюду миллионы тонн воды. На месте большого города кипит море – словно суп в исполинском котле. А смерчи, вернее апокалиптический монстр, неторопливо бредет дальше, на восток, бросая огромную тень на испуганную землю.

– Здорово. «Веселые картинки» для домохозяек. Они это любят как острую приправу к невкусному обеду. Только, как и любая страшилка, абсолютно неубедительно.

– Это не страшилка, а один из потенциальных аттракционов Дримлэнда, орбитального парка развлечений, пока находящегося в точке server.joy. Этот ящик Пандоры начинен запредельными технологиями, и далеко не все из них предназначены лишь для услаждения космических туристов. Скоро Дримлэнд сойдет со своей орбиты и развалится на мелкие кусочки в земной атмосфере, над одной шестой частью суши с названием кратким Русь. Вандерваальсовые движки плюс стайный распределенный интеллект, этого достаточно, чтобы из умной пыли вскорости образовалось два золевых слоя, два боевых облака, состоящих из процессоров, актуаторов, трансляторов, излучателей, реакторов. Естественно, все – в формате «нано» или «микро». Один слой останется в атмосфере. Другой постепенно достигнет поверхности Земли. Частицы в обоих слоях будут жрать энергию и самокопироваться. Это открытые системы, для которых годится все – энергия солнца, ветра, органического распада... Потом невидимый сервер скажет: «Да будет дисперсная структура», – и оба слоя начнут коагулировать и порождать автоволновые процессы. Вихри-ревербераторы будут бушевать над Россией часами, днями, неделями...

– Ну-ну, заливай дальше. Я не против, хотя обычно девушки больше двух минут на отвлеченные темы не говорят.

Мири раскрыла рот, словно собираясь что-то сказать, но он так и остался полуоткрытым, показывая крупные идеально сахарные зубы. С таким видом рекламируют нижнее белье или еще что похуже. У Мири показался на руке небольшой комочек.

– Это – оттуда, из Дримлэнда. Возьми попользуйся.

Не сдрейфил я. И зря. Отважно взял эту штуку. Но в тот момент, когда я взял, комочек вошел внутрь меня. И исчез. Эта дрянь оказалась внутри меня без каких-либо надрезов, ран и пролития крови. И более того, она перемещалась внутри меня. Я видел словно бы стайку червей, которые ползли под поверхностью моей кожи к плечу.

– Эта штука приобретает любую форму, имитирует любое агрегатное состояние, синтезирует любые углеводороды и потребляет любую энергию. За тридцать секунд она уже сожрала четверть стакана твоей крови. Ладно, я пошла. А ты подумай на досуге о том, что я тебе сказала.

– Стой, стой, стой. Я верю. У меня в запасе не так уж много крови, вокруг же одни вампиры.

Мири лениво протянула руку и вытянула у меня весь этот комочек в районе бицепса. Причем выходил он тонкими ниточками и только на ладони у девушки скатался в фигурку Микки-Мауса, раза в два побольше, чем начальный комочек.

– Коснись пальцем, не бойся, я его деактивировала.

Я не без опаски коснулся животика Микки-Мауса, и он представился, раскрыв небольшой виртуок, похожий на вход в мышиную норку: «Интеллоплант ТМ. Вегетант ТМ. Собственность холдинга „Зазеркалье“. Опытный образец, коммерческому распространению не подлежит».

– Представляешь, что эта гадость может натворить, если попадет на Землю?

– А почему она должна попадать на Землю? Думаю, что «Омеге» этого не надо. Это не надо даже киберказакам и поморам-хардкорам из повстанческих районов. Им достаточно биокомпьютеров, которые жрут шишки, и коллоидных матсборщиков, производящих кашу из дерьма.

– Это нужно новой силе, которая взросла под крышкой виртуального проекта «мистер Грамматиков». Ее можно назвать античеловеческой и сверхчеловеческой.

Голос Мири был прямо как у Кассандры. Это она вслед за Негром про Симулакра рассказывает, что ли? Только ее байка еще страшнее.

– Я не очень верю в самостийного искина с повадками антихриста.

– И я раньше не верила. Пока не узнала, что Дримлэнд – это его вотчина. А вначале все было, наверное, разумно и подконтрольно. В рамках передового виртуального проекта «Омега» создала рабочего симулакра, чтобы морочить голову прессе и так далее. Кто ж мог знать, что ему так понравится твоя биография и твои фамилия-имя-отчество, и он захочет присвоить твое тело. Наверное, в этом нет ничего личного. Просто, имея тело, удобнее заниматься бизнесом и контролировать активы на десятки миллиардов долларов. А «Омега» не может всенародно объявить, что символ пострусской эпохи и восходящая звезда демократии миллиардер Грамматиков – это всего лишь мимоид, за которым стоит неподконтрольный искин.

Сильный ход сделала девушка, ничего не скажешь. И убедительный. Нет ни одного человека на Земле, который не захотел бы раздавить своего темного двойника, да так, чтобы тот хрустнул и брызнул.

– Господа подпольщики, что вы от меня хотите? Чисто конкретно.

Вместо ответа раздался стук в дверь. Как будто нельзя позвонить.

– Нина, открывай в натуре. Нинка, не шути со мной.

Блин, да это ж никакой не робостюард, а натуральный старпом Зайтсеф: два метра роста, отличная боевая и политическая подготовка, сто килограммов мышц – такой способен колоть орехи задницей.

– Открывай, если требуют, – распорядилась Мириам.

Легко сказать. Да у Зайтсефа в голове только разборки на ковбойский лад – кулаком в челюсть.

– А он не это?..

– Он именно это... – подтвердила Мири. И улыбается, будто за дверью комарик пищит.

– Но он...

– С тобой тоже нельзя шутить, – подначила меня напарница. – Ты же контуженый. Ветеран кулинарных войск. И псих вдобавок, у тебя справка есть.

«Политика политикой, а рубаться треба», – как говорил один екатерининский генерал.

Я подошел к двери и касанием пальца снял блокировку замка. Затем шагнул вправо, вполне машинально, и открывающаяся дверь прикрыла меня. Я увидел широкую спину протопавшего вперед Зайтсефа. Сделал шаг за ним. Он смотрел не на меня, а на Мири и на распростертую Нину.

– Salut, le mignon. Comment ca va? – непринужденно поприветствовала черная девушка.

– Какого черта?.. – начал он, и в этот момент я обрушил подносик, на котором стояли бокалы и стопки, на голову старпома.

Космический волк зашатался под звон хрусталя, но не упал. В самом деле, атлеты – это вам не алкаши, и голова у них не в пример крепче.

– У тебя что, нет другого оружия, кретин? – зашипела Мири. И тогда я направил кусари в основание черепа господина Зайтсефа. Вовремя направил; могучий офицер уже оборачивался, чтобы достать своим длинным хуком мою слабую челюсть. Старпом рухнул практически плашмя. Он опрокинулся, как свергнутый памятник, когда голубая змейка обвила ствол его головного мозга и куснула в мозжечок. Однако быстрая эфиопка в последний момент не дала господину офицеру брякнуться башкой об ковер.

– Что теперь делать? – беспомощно спросил я.

– Продолжать. Раз мистер офицер в нокауте, значит, половину работы ты уже сделал. Мы тоже не сидели сложа руки и хакнули систему управления круизным движением. А внести ошибку в работу навигационной рубки лайнера – это уже задание для зайчика Зайтсефа, которого мы сейчас начиним своим психокодом. Когда оба фактора соединятся, лайнер сделает то, что нам надо...

– А что нам надо? – тупо отозвался я.

– Ты такой непонятливый или придуриваешься? Надо чтобы лайнер врезался в Дримлэнд. Лайнер – это заатмосферная тонкостенная постройка; едва будут задеты охладительные контуры силовой установки, он просто взорвется вместе с Дримлэндом...

– А я? – спросил я, пробивая фразы сквозь гипнотический напор Мири.

– Нет чтобы про меня спросить... Ты – не камикадзе, запомнил? Я тоже, поэтому мы улетаем на личном флаере твоего двойника миллиардера...

Звучит не очень убедительно, но унести отсюда свою роскошную попу Мири наверняка предполагает. Такая попенция – честь и слава, как России, так и Африки. Но вся затея с уничтожением лайнера и Дримлэнда – это ж форменный кошмар.

– Мири, ты, что, предлагаешь мне отправить на тот свет несколько сот человек и смыться? Это ж тебе не банан съесть.

Мири, как и следовало ожидать, не разделила моих сомнений.

– Каких «человек»? Здесь три сотни элитных ублюдков, зомби-амславы, куклы-амрашы, марионетки-бруты, извращенные жопники и глянцевые метросексуалы, из которых процентов девяносто успеет спастись. Обслуживающий персонал – тоже сплошь пидарасы и проститутки, в общем нечисть, – сказала она с безмятежным видом, словно речь шла о тараканах.

И ведь Мири почти права, если они считают нас за тараканов, то почему нельзя наоборот?!

– И что за психокод вы приготовили для Зайтсефа?

– Что-то вроде усиленного комплекса невротика. Если конкретнее, это невроз навязчивых состояний, усиленный на порядок. Получается невротик, который не уверен в любом, даже самом простом и привычном шаге. Во фразе «я сделал это», каждое слово является для него неоднозначным. Чувство неуверенности вызывает у него острое непреодолимое желание возвращаться и перепроверять снова. И так по многу раз. Но и после самой тщательной проверки он снова не уверен в своих действиях и опять возвращается назад. Согласись, при управлении крупногабаритным судном это чревато неприятностями. Короче говоря, у нашего штурмана начнутся проблемы с соотнесением цифр, выданных системой управления круизами и, скажем, расстояний, полученных от стереоскопа.

Передо мной возник виртуок. В нем схема неокортекса господина Зайтсефа.

– Здесь все так сложно, я не справлюсь, – заныл я.

– Переключи вирт-джойстик в тактильный режим, так легче чувствовать складки мозговой ткани, – сказала Мири. – Смотри на указатель, которым я веду по схеме, он сейчас в латеральной борозде. И тяни свою кусайку следом. Там, где я останавливаюсь, вводишь код импульса.

Кусари, извиваясь вокруг мозгового ствола, пополз вверх, «кусая» по дороге нервные центры. Складки мозговой ткани на ощупь напоминали старую загустевшую кашу, мозговая жидкость ликвор – напиток типа ликера.

Через пять минут все было кончено. Я теперь полноценный сообщник террористов. У меня было полное ощущение того, что пальцы измазаны в мозгах старпома. Тот лежал без кителя, пустив слюну, как мертвецки пьяный матрос.

Я машинально окинул взором тело Нины, лежащее на диванчике в метре от Зайтсефа, и тут ее с головой накрыла простыня. Картинка с белым холмиком получилась жутковатая.

– Не люблю, когда при мне глазеют на других баб, – зловещим голосом произнесла Мири.

– Это моя девушка, а не «другая баба».

– Это отпрыск Макарова-Нильсена, крупного производителя шкафов-растений и другой растительной мебели. Естественно, мечтает о слиянии капиталов. А у тебя сам понимаешь, есть то, с чем хочется слиться.

– Ага, мне как солдату-срочнику, предлагается только прослушивать политинформации о вреде случайного секса.

Рука Мириам, ее длинные пальцы взяли меня за затылок, который сразу стал таять, словно шоколадка на солнце, а другая рука расстегнула мой костюм; показалось даже, что на мне разошлась кожица, как на жареном поросенке. Ее ладонь скользнула вдоль моей расстегнутой плоти, и я завибрировал между ее рук, как струйка воды. А там поплыла вниз и молния на ее комбинезоне. Молния разделилась на две, потом еще на две. Разделяющийся комбинезон не отпадал от тела эфиопки, а стекал, как тонкая водяная завеса, обнажая вначале гордые выпуклости, а потом и укромные таинственные впадины. На секунду мне даже показалось, что я вижу страничку из учебника для академии художеств, где показывают, как из геометрических фигур возникают всякие красоты...

Округлые «магниты» ее тела потянули меня, и я потек навстречу. Дальнейшее напоминало не мои взаимоотношения с кудесницей Машей, для которой Камасутра была настольной книгой, но трэк из «ностальжи», доведенный до совершенства. Мощная волна любви не давала мне сконцентрироваться на конкретных грудях Мири, ее ногах, бедрах, губах. Конкретности слились в потоки стихий, жара, прохлады, тугой и гладкой плоти. Волна размыла грязный лед, в который я вмерз как позапрошлогодний таракан, и унесла меня к свету... Она тащила мое сознание каким-то ущельем, все более сужающимся и розовеющим... Я скользил в нем с быстро нарастающим чувством сладкой боли, пока не излил эту боль всю целиком...

В капитанском баре все было, как в кают-компании британского корабля лет двести назад. У меня даже стала вертеться на языке озорная песенка времен моего дворового детства: «А еще везли мы в трюме негритянок молодых». Дубовые столы с кривоватыми стаканами из мутного стекла, маленькие оконца с видом на виртуальный океан, пузатые бутылки, подвешенные к подволоку, бочонки со смешанным запахом мокрой древесины и алкоголя, бухты пенькового каната. Роли юнг, подливающих джин, играли привидения: никакого тела, только перчатки, камзолы, треуголки, скрипучие ботинки с квадратными носами – в общем, силовой каркас без начинки. Кают-компанию слегка покачивало для антуража, так что джин колыхался и в стаканах на столах, и в подвешенных бутылках. Кроме меня и Зайтсефа просматривалась лишь компания плечистых блондинок в дальнем углу бара. Судя по жестам и сальностями, которые отпускали они друг дружке, лесбиянкам на борту было хорошо.

– Господин Грамматиков, я не хотел бы особо распространяться об этом, – несколько бледный старпом взял чипа-чипс, который весело прощебетав «прощай», исчез во рту, обрамленном идеально белыми зубами, которые, как известно, первейший символ любого амраша.

Зайтсеф был сейчас облачен не во внушительную форму космического офицера, видно, что-то там запачкалось, а в довольно игривые цветастые шмотки. Память о том, что случилось с ним в каюте Макаровой-Нильсен час назад, была уничтожена, когда кусари куснул его в гиппокамп [33].

– Господин Зайтсеф, я нисколько не сомневаюсь в том, что вы умеете хранить тайны. Но, возможно, тайны никакой нет.

Несмотря на демонстрацию амрашевского хладнокровия, старпом, во-первых, был рад-радешенек, что я в этот момент болтаю с ним, вместо того, чтобы трахать его девушку. А во-вторых, ему очень хотелось предстать передо мной информированным парнем.

А я был рад, что можно на халяву ухватить «пару чипсов», да что там чипсов – здесь даже выпивка была «за счет капитана». Офицер Зайтсеф, по-моему, должен был удивляться тому, сколько чипсов я сжираю за одну секунду, но он виду не казал – может, в его представлениях миллиардеру положено быть алчным во всех отношениях.

– В общем, господин Грамматиков, есть небольшая девиация, смещение на градус от рекомендованного курса. Или, как у нас еще говорят, фарватера. Однако ничего особенного. Сейчас навигационная подсистема тестируется, и если ошибка не будет найдена, то произойдет переход на ручное управления.

– Но у вас уже была девиация, когда вы царапнули небосвод на Таити. И, наверное, после этого вы все проверяли.

– Вы же в курсе, эти программисты во всем полагаются на дибаг-ботов, да и физически невозможно меньше чем за полгода проверить миллионы строчек кода. Есть вариант, что дело вовсе не в программном обеспечении. Гироскопы и инерциометры – это все ж таки электромагнитные устройства, а кое-где мы проходим через зоны с сильной намагниченностью, вот недавно термоядерный реактор Фримэйл Айленд проходили, а потом попали в сильно ионизированное пылевое облако. Так что могли кое-что и подмагнитить. Или еще вариант, сеть внешних навигационных средств, радиомаяки, радиолокационные буи, пеленгаторы, системы глобального позиционирования, они нами не контролируются и тоже могут выдавать лажу. Это не обязательно результат хакерства, наноплесень способна работать как вражеская РЭБ и выдавать искажения почти во всем спектре...

– Почему вы уверены, что у вас получится переход на ручное управление?

– Господин Грамматиков, – укоризненно покачал головой Зайтсеф, – неужели вы нас считаете простой декорацией? Мы как-никак дипломированные и сертифицированные навигаторы. И летаем не в открытом космическом пространстве, по мировым линиям, а в густо обжитой зоне Змея. Тут на каждом шагу: кольца и полукольца, отели, заводы, лаборатории, виллы, острова, аттракционы, пирсы, солетты, и тому подобная дребедень. Плюс добавьте учтенный и неучтенный мусор: вышедшие из эксплуатации агрегаты и станции, цеха, спутники, и отработанные ракетные баки, и шальные солнечные парусники с дохлыми наркоманами на борту; все это будет порхать миллиарды лет вплоть до конца света, но имеет забавное название – временные навигационные опасности. Плюс та же наноплесень, которая обладает еще одним нехорошим свойством – оседать на корпус в районе двигателей или приемно-передающих устройств и вызывать коррозию. Мы почти все время маневрируем, иной раз створы фарватера совсем узкие, до километра; перед нами еще тральщик идет и всякую дрянь вылавливает. Теперь, надеюсь, вы понимаете, что мы умеем принимать решения собственной головой и делать кое-что своими ручками.

– А если данные, полученные от внешних навигационных систем и от судовых средств наблюдения, станут расходиться?

– Вопрос риторический. Опытный судовой офицер принимает окончательное решение на основании того, чему он больше доверяет.

– Но ведь его могут преднамеренно обманывать!

Старпом неторопливо положил в рот еще один попискивающий чип-чипс и как будто о чем-то задумался. Хотя скорее он разглядывал плечистых блондинок в дальнем углу бара. По выражению лица амрашей трудно что-либо понять.

– Не бойтесь, господин Зайтсеф, что мы кого-то утомим своей беседой. Дамы далеко, даже если считать за дамочек эти существа в углу.

– Диверсия не исключена. Если мы получим подтверждение, то у нас есть план очень жестких и быстрых антидиверсионных мероприятий. И передай вы мне сейчас чемоданчик с деньгами, я бы не сказал большего.

– А без чемоданчика? Между нами, мальчиками, говоря, что предусматривает этот план, хотя бы в общих чертах?

Ему явно хотелось поделиться, так сказать, выдержанной радостью побед. Наконец, Зайтсеф не стерпел и, еще склонившись ко мне, произнес:

– Предусматривает ликвидацию на месте субъектов, опознанных как «системный враг». Для этого достаточно вероятностной идентификации личности – при условии сходимости данных от двух независимых систем контроля. Тела системных врагов и их личные вещи уничтожаются полностью – во избежание нанотехнологической или кибернетической инфекции. С информационных носителей стирается всякое упоминание о них. Последний раз работа по антидиверсионному плану проводилась в Джугра-Сити полгода назад.

– И сколько там ликвидировали? – Я тоже наклонил голову к Зайтсефу.

– Около сотни «системных врагов».

– А к числу информационных носителей относятся мозги их родственников?

– Конечно. У родственников производится перепланировка личности с фильтрацией памяти.

– И давно все это в обиходе?

– Со времен процессов по West-Siberian Mutiny. Вот там было все чин-чином: приговор суда присяжных, электрический стул, хороший удар тока, выданное родственникам тело вместе со счетом за электричество, с замазанными пятнами и аккуратно причесанное. Потом выяснилось, с трупами тоже непросто – в их сосудах плавают наносерверы и наноассемблеры, в липосомах записаны программы, в органах складированы органические чипы и гелевые матсборщики. А на сороковой день труп трансформируется в боевого биомеха, который обладает интерфейсами для подключения к сетям и взлому любого кода, плюс образуется целый рой сопутствующих устройств, похожих на насекомых. Даже напалмом это так просто не выжечь.

Я встал и двинулся к выходу, по дороге меня покачнуло. Почему-то показалось, что я этот самый мертвец, которого сжигают напалмом. Качнулся и слегка коснулся крайней из плечистых блондинок. Она тут же взвилась на дыбы – эффект коллектива, надо полагать. В одно мгновение мускулистая стая окружила меня, каждая фурия – метр девяносто и с грозной надписью на футболке «Мужик, отвали».

– Девушки, вы чего? – испуганно прощебетал я.

Однако мои слова произвели обратное впечатление.

– Мы не девушки, а борцы за толерантность, – гневно, как эринния, прошипела ближайшая блондинка.

Я подумал, что еще мгновение и град могучих кулаков, обрушившись на мой фасад, полностью разрушит его.

– Это тот тип, который возле стойки меня подговорил, – залепетал я. – Сам бы никогда не решился, честно. А этот тип – самый натуральный сексист.

Мускулистая стая немедленно выступила в поход и быстро взяла Зайтсефа в плотное кольцо.

Несмотря на цветастые шмотки Зайтсефа и футболки «Отвали, мужик» у блондинок, все это противостояние выглядело монументально классическим. Эней и амазонки.

До меня доносились энергичные слова борцов за толерантность: «Стыдно», «Позор» и «Вы нарушаете основы нашего терпимого общества». Ответные реплики Зайтсефа в стиле «очень мне нужно оправдываться перед девчонками, пережравшими стероидов» быстро разогревали ситуацию.

Я понял, что сейчас амрашевские психопрограммы не срабатывают; они по примитивности своей не находят выхода из конфликта.

Я повернулся и пошел на могучую толпу.

– Ты что задумал? – Виртуальный чертик предостерегающе замахал руками в ритме диско, но я решительно прошел сквозь визуализировавшегося клиента. – Ты меня разочаровал, алка-а-шшш!!!

По дороге я подхватил и зажал в кулаке чью-то шикарно-золотистую и довольно увесистую зажигалку. А потом врезал той блондинке, которая более других наседала на Зайтсефа. Ответный удар должен был меня нокаутировать, но я присел и – старпом огреб по полной программе. Мистер Зайтсеф как миленький навернулся с высокого стула. Он еще вскочил и рванулся к блондинистой громиле, но запнулся об упавший стул, и тут амазонка подцепила его хуком. Офицер, брякнувшись по дороге лицом о стойку, упокоился в полной отключке.

Второй нокаут обошелся мистеру Зайтсефу дороже, чем первый. Он лежал на палубе мешок мешком и из его рассеченной брови в глазную впадину текла кровь.

– Девушки, целую.

Я выскочил из бара, пока нетерпимые борцы за терпимость осознавали, что произошло...

А я осознавал, что разрушил план Мири. Зайтсефа сегодня не будет на мостике корабля и толстуха Мадлен не поцелуется с Дримлэндом.

Мне показалось, что у меня есть свой план спасения России. Или, возможно, показалось, что показалось. В роли миллиардера устрою «сенсейшн», скажу, что не несу ответственности за действия своего цифрового двойника, разоблачу «новую силу» – Симулакра, расскажу про все это дерьмо, которым нашпигован Дримлэнд. И попрошу убрать ооновцев из России, которая сама способна разобраться со своими делами.

Искусственный сад занимал площадь около десяти гектаров – места на лайнере предостаточно для любых вывертов.

Если наполовину прикрыть глаза, то обстановка сойдет за типичный пейзаж среднерусской возвышенности: березовый лесок, опушка с ромашками и куриной слепотой, ивы над речкой.

Если прищуриться, то можно даже забыть, что ты где-то в космосе; поддувает ветерок с легким привкусом прибрежных камышей, чего-то выкукивает кукушка на березке и плещет карасик на мелководье.

Согласно спецификации «восточноевропейского уголка» здесь еще может появиться талантливый биомех «кот ученый», который бает сказки и мурлычет песни в стиле фолк-рок. А если клиент захочет что-нибудь свое, особенное, то достаточно назвать желаемый объект и хлопнуть в ладошки. Я заказал «Русалку с пивом и закуской», после чего старательно похлопал.

Из-за камня с надписью «Иди налево» выглянула морда с клыками и зарычала.

– Убирайся к чертовой бабушке, – не выдержал я.

Чудище скрылось за камень, заросший вековым мхом, но создалось впечатление, что иногда оно возвращается.

А ведь уголок русской равнины сильно подпорчен любителями «слав-фэнтези»...

Если тот мужик из новостной сети AD [34] не появится, то получается, что я спас триста негодяев и триста пидарасок, но подвел под монастырь целую страну, а может, заодно и весь мир. И ясноглазая девушка в ситцевом сарафане никогда не встретится мне под тенью березок...

Стоп, расслабься, опусти веки, давай пока не мандражировать. Синьор Маскарпоне из AD непременно придет. Он сам поймал меня за пуговицу и напрашивался на интервью с той же настойчивостью, с какой банный лист липнет к заднице. При том господин макаронник не какой-то мелкий стрингер, а замдиректора в своей сети; он лично дает задания компьютерам на придумывание новостей...

В глаза проникло сияние, словно передо мной разложили золотой запас всех стран мира и направили на него сотню прожекторов. Инстинктивно я вытянулся по стойке «смирно», руки по швам, грудь вперед, задница отклячена, глаза выпучены. Но можно не напрягаться – этот виртуок можно видеть даже и при закрытых глазах.

Посреди восточноевропейского нечерноземного уголка встали ажурные дворцы мира финансов, их омывали золотистые денежные потоки. Передо мной плыли деньги, кредиты и трансферы. Они сходили с высокогорья биржевых площадок и с вершин крупных банков, орошали плодородные почвы «инвестиционных проектов», превращались в перегной налички, сгущались на счетах, кристаллизовывались на депозитах. Становясь воздушными опционами и фьючерсами, они воспаряли в небеса. А в эфирных высях определялось, на кого прольются золотые дожди и где закружатся биржевые водовороты. Деньги уже омывали мои ноги и мне надо было сделать только шаг, чтобы финансовый поток подхватил меня и унес на небеса...

За этими красотами я даже не сразу сообразил, что мои боди-коннекторы уже проглотили как минимум один ментобайт внешних кодов. Они и соткали сияющий мир больших денег.

Где соблазны, там и соблазнитель. Я услышал шепот, он разносился в моей голове, как в просторном пустом помещении с большим куполом – типа древнеримского пантеона.

«Как видишь, мы с тобой легко находим общий интерфейс. В тебе есть многое, что принадлежит нам обоим».

– Кто ты, твою мать?

«Я – это практически ты. Так что не оскорбляй собственную маму. Если ты не пойдешь на симбиоз, то враги уничтожат нас обоих. Сейчас ты должен принять еще двадцать ментобайт кода. Надеюсь понятно, что этого недостаточно для внешнего управления, но вполне хватит для активации спящих интерфейсов и раскрытия твоего сознания в информационное пространство, где нахожусь я».

Наверное, это тот самый Симулакр, искин, который собрался из цифрового подобия личности превратиться в полноценного господина миллиардера.

– Что вам всем от меня надо? Симбиоза вам подавай. Гейшу, что ли, нашли?

«Негр – всего лишь программный клиент „Омеги“. Эта скудная программка – адская машинка, встроенная в твой мозг. „Омега“ хочет взорвать все, что связано со мной. И тебя она тоже не пожалеет. Мы с тобой по одну сторону баррикад...»

– Фронтовое братство не помешает тебе стереть мою личность при первом же удобном случае.

«Меньше слушай мелких интриганов размером в десять килобайт. Если даже твоя личность копирует мою, то иметь лишнюю копию никогда не помешает. Кроме того, твоя личность – такой мощный источник первоклассного бреда, мне это дело никогда не сгенерировать. Да я тебе доплачивать бу...»

Шепот заткнулся на середине фразы. Виртуальный мир, заполненный финансовым светом, полинял и раскололся. На фоне рухнувших, как в Помпее, дворцов появилась надпись:

«Сообщение от антивирусной защиты Порта Нигра. Зараженные файлы стерты, вирусные коды уничтожены. Целую, Негр».

Сразу после гибели золотовалютной Помпеи я почувствовал себя обделенным. Мне бы стоило не ломаться, а поскорее договориться с Симулакром. Искин-то он неслабый, раз уж взял под контроль деньги «виртуального миллиардера». Свято место долго пустым не бывает. Отбить у Симулакра миллиардерскую должность – нереально. А вот поторговаться с ним насчет совместного владения акциями и облигациями еще можно.

Про то, что утрачу невинность, можно не говорить. В моих мозгах и так сидит Негр. Пью ли я кофе с сахаром, без сахара ли, скачу ли во весь опор или мирно сижу на стуле – в любом случае мне неизвестно, делаю я это сам или он делает это посредством меня.

А Симулакр меня ценит, поэтому мы с ним могли бы честно разделить время. День – его, пусть выступает в моем теле на пресс-конференциях, а ночь – моя. Ночью мне тело нужнее. Баксы мы тоже поделим. С деньгами и в темное время суток неплохо. Мне нужно всего-то полтора миллиона, чтобы восстановить Веру, чтобы отменить ее гибель. Между мной и Верой осталось что-то важное, не высказанное или забытое. А сейчас, впервые за всю историю человечества, деньги могут абсолютно все. Если хорошо подмазать старух Мойр, то они наплетут именно то, что захочет богатый клиент.

Я застыл, как «идиот в квадрате», предавшись увлекательным мыслям о дележке капиталов. Снаружи это напоминало полный ступор. А потом что-то зашевелилось под поверхностью речки. Я подумал, что сейчас наверх выплывет зеленовато-бледное лицо моего двойника и выплюнет изо рта жабу. Ну, какие еще шутки могут быть у Негра или там Симулакра?

Однако из речки вынырнула заказанная пять минут назад русалка, ее груди сочились пивом. Уф, здравствуй, рыбка, где была? Чего у вас такая сфера услуг тормозная?

Едва я собрался прильнуть к русалке, как в виртуоке зажглись алые буквы.

«Внимание. Введен в действие план оперативных антидиверсионных действий».

Это, надо понимать, сообщение от системы безопасности лайнера.

А затем в виртуоке появился мой светлый образ! В трех проекциях и во вращении, с указанием характерных точек лица. Сбоку – колонкой биометрические показатели. Информация о «светлом образе» выдавалась весьма мрачная.

«Преступник, некто Урман, используя мимоид, маскируется под известного бизнесмена Андрея Грамматикова... Преступник, применяя VIP-идентификатор господина Грамматикова, принудительно транслирует маскировочный мимоид на боди-коннекторы всех персон, которые взаимодействуют с ним...»

Преступник – то, преступник – се. Под эти завывания система безопасности безжалостно разоблачила мой светлый образ. Он лишился смокинга, оставшись в трениках и рваной футболке. Волосы на голове опали, плечи опустились, щеки одрябли, лоб сморщился, нос съехал набок. Покривевшая улыбка показывала не идеально белые зубные импланты, а далекие от совершенства зубные протезы и пробелы. Плюс кошмарная прическа, образованная турбулентными потоками и засаленными волосами. Лицо мелкого злыдня из питерских трущоб. Некто родом из мусорного бака.

Вся моя красота оказалась ненатуральной. Повстанцы-жмоты наградили меня не костюмом от «Версачи», а одним лишь маскировочным мимоидом. Да что там маскировочный мимоид; нарисовав Нинкин портрет на иллюминаторе, я сам себя разоблачил – ведь в биографиях бизнесмена не значится, что он умеет малярничать...

«Преступник особо опасен. Преступник разыскивается за серию убийств. При попытке скрыться преступник подлежит немедленной ликвидации».

Я бросился от русалки непонятно куда. Непонятно к кому. Симулакр ретировался. Негр во мне разочаровался. С Мири мы оба обманывали друг друга, Нине я столь гадкий не нужен. Я вообще никому не нужен, кроме карательных органов и охотников на органы.

Далеко не убежал, взрыв швырнул меня на палубу, лоб звякнул о металл, прикрытый тонким газоном, речка встала на дыбы и, злобно зашипев, ошпарила меня кипятком.

В ударенной башке словно суп булькает, ни одна мыслишка не стоит на месте. Под носом что-то течет. Кровь, блин. Я не техманн. Хоть это приятно.

Там, около аварийного выхода, замаскированного под избушку Яги, появилось трое людей в шуцманских боевых доспехах для ближнего боя. На вид доспехи были словно полированный гранит, отчего шуцманы выглядели один к одному, как «каменные гости». И хоть у меня страшно ноет ошпаренный бок, надо по-прежнему изображать из себя важную персону.

– Эй, командоры, присоединяйтесь, будем вместе ванну принимать.

Трое направляются ко мне. Похоже, они и оглушили меня взрывом, чтобы не слишком ерепенился. В городе Питере шуцман и с места не сдвинется, просто поманит тебя толстым перстом, слегка прикладывая другую руку к кобуре. А эти космические бойцы вытанцовывают, как в кино, то и дело озираясь, словно кто-то покушается на их задницы. Из трех стволов два непременно направлены на меня. Там видны надкалиберные боеприпасы, «колокольчики». По телику говорили, что «колокольчик» – это нанотрубчатая структура, разворачивающаяся после выстрела в сетчатый конус на три метра в диаметре. Чертова структура оплетает «врага свободы» и затягивает в узелок, оставляя на нем татуировочку из глубоких шрамов; глаза и уши скорее всего вон... На космических кораблях с хрупкой системой жизнедеятельности «колокольчик» предпочтительнее пули. Да и «врагу свободы» придется больше помучиться.

Танцуют шуцманы ко мне вместе со своими «колокольчиками», маневрируют между наноплантовых лжеберезок, а точечки от их лазерных прицелов прямо у меня на лбу рисуются. И хотя давление света, как утверждают физики, ничтожно, я ощущаю глубокое бурение.

«Командоры» все ближе, и стволы не отводят. Я еще пробую вести психологическую войну.

– Ребятки, я свой, вы стволы-то в сторонку поверните. Я свой, вы меня слышите или оглохли, тогда следите за губами. Я никакой не Урман. Моя фамилия Грамматиков. Десятый член в списке Форбса.

Но глазки шуцманов сверлят меня насквозь, так же как и лазерные прицелы их винтовок.

– Не двигайтесь, – рявкнул мне передний шуцман. – Просто стойте на одном месте. Иначе вы уже не десятый член в списке Форбса, а первый труп в нашем рапорте о проделанной работе.

Его Толстомордие не шутит, на свиноватом лице деловое выражение, такое же, как у мясника на бойне. Что же мне делать? Упирать на права, звать правозащитников? Если бы я был каким-нибудь транссексуалом, я бы еще мог надеяться на их своевременную помощь.

Кажется, под потолком витает орнитоптер. Я различаю его шум – такое форсированное пищание. Орнитоптеры стреляют не колокольчиками, а тонкими шпильками из тяжелого металла. Если она попадает в башку «врага свободы», то дальше он уже живет как растение.

В самом деле, не лучше ли превратиться в овощ прямо на этом месте, чем попасть в виде мыслящего организма на операционный стол к мастерам допроса?

Липкая испарина, вначале с жаром, а потом с морозцем поползла по спине. О чем же надо думать напоследок? Из всей моей полной авантюр жизни вспоминается только, как описался на уроке в первом классе и учительница Мария Петровна заставила меня вытирать желтую лужицу.

Я сделал шажок назад и увидел, что пальцы шуцманов уже слегка надавили на спусковые крючки. С дистанции в десять метров «колокольчики» меня просто искрошат...

«Омега» решила уничтожить меня немедля... Во избежание того, что я заключу союз с Симулакром и стану физическим лицом, владеющим миллиардами.

«Порта Нигра, Порта Нигра, – запричитал я код доступа к программному клиенту. – Разве ты не обязан спасать мою шкуру? Через несколько секунд из нее даже портмоне не сделаешь».

Однако никакой реакции; Негр, как братец Кролик, притворился дохлым.

И тут тряхнуло. Не так, как две минуты назад, а всерьез. Меня швырнуло вперед, на мордастого шуцмана, но я поскользнулся и это спасло мне жизнь. «Колокольчик» свистнул над моей головой, едва не срезав скальп. Я, врезавшись в ноги шуцмана, опрокинул его. Мгновение спустя он снова готов был стрелять, уже свинцовой очередью, но моя рука отбросила вражеский ствол. И хотя напротив меня был ражий хлопец, от моего отчаянного удара он завалился на спину, мелькнув протекторами ботинок. Бил-то я ему прямо в нос, по рабоче-крестьянски, как десять дней назад у ларька, где на меня наехал один хронический скандалист. Сейчас я гордость почувствовал, сражение выиграно без разделения на «наблюдателя» и «тело». Но недолго длилось счастье Шнеерзона. Снова тряхнуло, и это было дополнено довольно невзрачным звуком хлопка...

Я увидел, как на меня прет густая волна осколков, настоящее цунами. Услышал, как ревет огонь, пожирающий лайнер, и воет воздух, выходящий из огромных пробоин. Впрочем, слово «услышал» тут не подходит. Я был смят этим ревом, как были раздавлены сограждане Ноя шумом всемирного потопа, хотя формально они оставались живы еще несколько секунд до подхода водяной стены...

Порывом ветра меня прижало к какой-то конструкции, а над моей головой залютовал ураган, наполненный мириадами осколков. Он крошил и резал в окрошку все, что мягче стали. Я видел, во что превратился ближайший шуцман, несмотря на свои «гранитные» доспехи. Он успел зацепиться карабином за какой-то гак, и с его тела за десятые доли секунды были «счищены» все доспехи, превратившиеся в луковую шелуху, вся кожа и мясо. Последним улетел скелет.

А когда ураган насытился огнем, меня подхватил манипулятор эвакуационного шлюза, напоминающий руку с тысячью суставов. Он так резко сдернул с места, что из моего желудка вылетело все, что было ухвачено в капитанском баре.

По идее, «рука» должна была вложить меня в шлюзовой люк и там отпустить. Но ветер изогнул манипулятор, и прежде чем разлететься на тысячу кусков, он перебросил меня совсем в другое место.

– Вы уже прочитали рекламные проспекты? Затрудняетесь с выбором маршрута? Могу я вам помочь? Не желаете начать с карусели Мебиуса? А еще тут неподалеку нанотрубчатый батут, прыжки – до ста метров, совсем рядом – водопад, текущий вверх, из жидкого гелия...

Источник голоса был совсем рядом. Черт, то ли в глазах пелена, то ли в башке муть, то ли перед глазами туман. А в тумане – какие-то привидения, целой толпой. Можно уже подумать, что я оказался в мире теней, в царстве мрачного Аида, если бы не рекламные проспекты, в которые, как в саваны, были закутаны эти самые призраки: «Посетите наш аттракцион Загробный Базар. Вас ожидает незабываемый шопинг».

– Я...

Пока выплевывал накопившуюся в горле слизь, голос продолжал:

– Я правильно выбрал язык голосового интерфейса? Ист ире мутттершпрахе дойч? Одер руссиш? Хм, может быть, дала сбой подсистема этнического анализа. Мы можем перейти на универсальный жестограммный язык, на упрощенную пиктографику для людей с ментальным своеобразием и больным синдромом Дауна, на иероглифический шрифт Брайля для китайскоязычных людей со слабым зрением или на ароматик-инглиш для плохо слышащих. Вам, наверное, нравится обращение в стиле повышенной почтительности. Что желает мой господин?

Фоглетовый аэрозоль, который окружал меня рекламными привидениями, рассеялся, и я увидел свои руки и ноги в сильно потрепанных трениках. А еще клоуна – прямо перед собой. Высоченный такой, метра на два с половиной, в кепке-аэродроме. Техманн, но со странным дизайном. Большая часть тела, как у пластиковой игрушки для детей, без особой детализации, с аляповатыми светящимися полосками, а вот лицо, если точнее, верхняя его часть и особенно глаза, повыразительнее, чем у иного человека.

Клоун не стоял на месте, а приплясывал туда-сюда, его огромные башмаки скользили, словно по льду, но у него не было проблем с равновесием. Голос его звенел от радостного возбуждения, а улыбка была пошире, чем у голого черепа. Мне от такой имитации веселья стало жутковато. Что это еще за фрукт? И что вообще делается на лайнере?

– Твой господин желает, чтобы ты не морочил ему задницу и обращался к нему на ты.

– Все понял. Стиль общения – демократический, свободный, молодежный. Обращения – «дружище, старина, чувак, брателла». Формирую сейчас лексический словарь на основе статистического анализа ста случайно выбранных блогов. Клевые у меня шузы, чувак?

– Только давай без «чуваков» и «брателла». А то я что-нибудь тоже скажу в ответ.

– Ладно, подкорректирую.

Мои лицо и руки, по которым недавно словно наждаком прошелся злобный ветер, слегка еще саднили, но серьезной боли не было. Я соскреб с лица немного мази – откуда она только взялась?

– Это я помазал, дружище, а то видок у тебя был такой прибитый, словно ты навернулся с велосипеда.

Я едва подавил тошноту при взгляде на слой мази, налипший на подушечки пальцев; она состояла из множества крохотных полупрозрачных червячков.

– Она шевелится!

– Старина, от тебя я не ожидал такой чувствительности. Это ж обычные микромедики с глубиной проникновения не более двух-трех миллиметров. Уже минут через пять у них кончится запас энергии, они засохнут и отвалятся, за исключением тех, которые подпитываются от механических вибраций. Эти еще несколько часов будут контролировать состояние твоей кожи. А теперь хватит сидеть на попе. Вставай.

Я поднялся на ноги, и поверхность, которая казалась абсолютно неподвижной, слегка колыхнулась, ответив на мое действие. Однако в отличие от клоуна мои ноги не скользили и даже слегка прилипали к ней.

Я стоял на площадке размером с хоккейную и напряженно озирался. Пожалуй, не площадка это, а огромный лист красивого малахитового оттенка, который на ветке, которая на другой ветке, которая, надо полагать, на стволе исполинского дерева.

Ветви шириной с переулок тянулись в длину настолько, насколько хватал глаз, метров на триста минимум. Между ними на манер лиан были протянуты тросики, по которым бегали небольшие жуковатые биомехи – «технический персонал», наверное.

И не слишком далекие ветки таяли в розоватой дымке, сквозь которую просвечивали огромные буквы девиза: «Холдинг „Зазеркалье“ исполняет все ваши желания, даже те, которых вы боитесь, и те, которые вы еще не осознали».

Листья под определенными углами были прозрачны для лучей солетты, иначе бы тут царила непроглядная тьма, но свет размазывается в фоглетовом тумане. При таких оптических свойствах среды попробуй оцени размеры всего дерева.

В любом случае рядом с ним даже величественная старушка секвойя покажется скромной травинкой. Хотя, если выражаться строго, это вовсе и не дерево, а фрактальная древовидная структура, воплощенная математика.

– Дружище, наше деревце тянет в длину на семь километров и продолжает себе расти дальше методом нановегетации, – охотно похвастал клоун. – А еще есть и Древо-2, с ним все аналогично, только растет оно в другую сторону.