Чужак в стране чужой Хайнлайн Роберт
— Отвечаем по порядку, сперва — насчет «откуда». Думаю, никто еще в истории не был так подробно обследован и описан, как эти четыре парочки. Полная биохимия крови, цвет волос, цвет глаз, все, какие есть, генетические заморочки — да ты в этом понимаешь гораздо больше меня. И вот, по всему выходит, что его мать — Мэри Джейн Лайл Смит, а отец — Майкл Брант. Отличная, кстати, у парня наследственность: у отца коэффициент интеллекта сто шестьдесят три, у матери — аж сто семьдесят, и тот и другая — выдающиеся специалисты.
— Теперь о том, «кому какое дело». Заинтересованных тут очень много, а потом, когда все выплывет на свет Божий, станет еще больше. Ты слышала такое название — «лайловский двигатель»?
— Конечно. Они стоят на «Чемпионе».
— И на «Чемпионе», и на всех современных кораблях. И кто же, ты думаешь, его изобрел?
— Не знаю… Подожди-ка, подожди… Это что, она…
— Молодец, возьми с полки пирожок. Именно она, доктор Мэри Джейн Лайл Смит. Она так и не увидела свое детище в железе, но успела запатентовать все основные элементы конструкции, вложила эти патенты в специально организованный траст — самый настоящий, не какой-нибудь там благотворительный, некоммерческий — и передала контроль над трастом вместе с текущими доходами «Сайенс Фаундейшн». В конечном итоге контроль перешел к правительству, но принадлежит траст твоему драгоценному дружку и стоит он многие миллионы, может быть, сотни миллионов, точно уж и не знаю.
Ужин был готов. Чтобы не портить лужайку, Какстон пользовался столиками, подвешенными к потолку, один из них он опустил на нормальную высоту, а другой — совсем низко, чтобы Джилл могла сидеть на траве.
— Ну и как? — поинтересовался хлебосольный хозяин.
— Феикаепно!
— Благодарю. И не забывай, что готовил я.
— Бен, — поинтересовалась Джилл, прожевав и проглотив очередной кусок, — так что же об этой, ну, незаконнорожденности Смита? Он что, теперь и не наследник?
— Он очень даже законнорожденный. Доктор Мэри Джейн жила в Беркли, а калифорнийские законы не признают понятия «незаконнорожденный», твой биологический потомок автоматически является твоим законным потомком. Капитан Брант — новозеландец, у них законы точно такие же. А вот в том медвежьем углу наших очень соединенных штатов, где повезло родиться доктору Уорду Смиту, мужу Мэри Джейн, разбираются совсем иначе: ребенок, родившийся у замужней женщины, — законный потомок ее мужа, никакие тебе биологии-генетики в расчет не идут. Так что, Джилл, марсианин этот — законнорожденный сын трех родителей враз.
— Как это? Подожди, Бен, тут какая-то ерунда. Конечно же, я не юрист, но все равно…
— Вот оно и видно, что не юрист, их-то такой мелочью не смутишь. С юридической точки зрения Смит — вполне законнорожденный, с той, правда, пикантной особенностью, что где-то у него один комплект законных родителей, а где-то — другой. Ну а по здравому смыслу он, конечно же, бастард, что не имеет ни малейшего значения: дела о наследстве решают юристы, решают по своим законам, а не по какому-то там здравому смыслу. Так вот, о наследстве. Как я уже говорил, мать оставила ему колоссальное состояние, но ведь и оба его папаши были далеко не нищими. Работая на лунной трассе, Брант получал просто непристойное жалование и все его вкладывал в «Лунар Энтерпрайзес». Ты слышала, наверное, как взлетели эти акции — компания только что объявила о выплате очередных дивидендов. Был у Бранта грешок, азартные игры; так ведь он не проигрывал, а регулярно выигрывал и выигрыши тоже вкладывал в ЛЭ. С Уордом Смитом дело проще — старые семейные деньги. И все это достанется твоему марсианину.
— Да-а!
— Но и это, лапа, только половина дела. Смит — наследник всей команды.
— У него что, четыре папаши?
— Шутки шутками, но все восемь членов экипажа «Посланника» подписали джентльменское соглашение «Компании благородных искателей приключений»{10}, согласно которому выжившие становятся наследниками погибших. Выжившие и дети, каковых детей у них до рождения Валентайна Майкла Смита не было. Составлен контракт весьма тщательно, в полном соответствии лучшим образцам XVI–XVII веков, образцам, выдержавшим все попытки опротестовать их по суду. А состояла эта компания из весьма серьезных и обеспеченных людей. Кстати, среди наследства двух других семейных пар уйма акций «Лунар Энтерпрайзес», так что в сумме Смит может оказаться владельцем контрольного пакета или хотя бы самого крупного, ключевого.
Джилл подумала о младенчески невинном существе, превратившем глоток воды из стакана в такую трогательную церемонию, и почувствовала укол жалости.
— Вот бы заглянуть в вахтенный журнал «Посланника», — продолжал Какстон. — Ведь его нашли, но вряд ли кому покажут.
— А что там такого, Бен?
— Жуткая история. Кое-что я узнал, но потом информант протрезвел, пожалел о своем длинном языке и заглох. Доктор Уорд Смит сделал своей жене кесарево сечение, и она умерла на операционном столе. Судя по всему, наш хирург знал расклад — не теряя ни минуты, тем же самым скальпелем он перерезал горло капитану Бранту, а затем и себе. Прости, маленькая.
Джилл зябко поежилась.
— Я медсестра, у меня к таким вещам иммунитет.
— Врунья ты моя, вот ты кто. Знаешь, Джилл, я целых три года работал в отделе криминальной хроники и все равно не сумел к такому привыкнуть.
— А что произошло с остальными?
— Может статься, мы никогда этого не узнаем, если не вырвем вахтенный журнал из цепких лап бюрократов. Вырвать его необходимо, во всяком случае, так считает сидящий перед тобой молодой, полный романтического идеализма газетчик. Секретность — мать тирании.
— Бен, а может, и лучше будет, если это жулье отнимет у него наследство. Он же такой… ну, не от мира сего.
— Во-во, опять очень точное и к месту слово. Да ему, в общем, не шибко-то и нужны все эти деньги, уж как-нибудь Человек с Марса без куска хлеба не останется. Десятки правительств, тысячи университетов и прочих организаций с восторгом возьмут его на свое обеспечение.
— Ну вот, видишь. Так что лучше ему подписать отказ и дело с концом, и голова не болит.
— Если бы с концом. Джилл, ты слыхала о знаменитом процессе «„Дженерал Атомикс“ против Ларкина и прочих»?
— Это что, ларкинское решение? Конечно знаю, ты что, считаешь, я и в школе не училась? Только при чем тут Смит?
— А ты вспомни, как все было. Первый корабль на Луну послали русские, и он разбился. Второй, который послали мы вместе с Канадой, сел успешно, но никого на Луне не оставил. И вот, пока Соединенные Штаты и Британское Содружество готовились — при спонсорстве Федерации — послать корабль с колонистами, а Россия занималась тем же самым в одиночку, всех их обогнала «Дженерал Атомикс», арендовавшая для старта один из принадлежавших Эквадору островов. Одним словом, когда на Луну сел корабль Федерации, а чуть не сразу за ним и русский, ребята из Джи-Эй успели уже уютно там обосноваться.
— А затем «Дженерал Атомикс» — компания, зарегистрированная в Швейцарии, но находящаяся под американским контролем, набралась наглости объявить Луну своей собственностью. И ведь Федерация никак не могла сказать им: Луна наша, а вы идите куда подальше — обязательно вмешались бы русские. Тогда Верховный суд мудро решил, что такое абстрактное понятие, как «юридическое лицо», не может владеть небесным телом, и настоящие собственники Луны — люди, ее колонизовавшие, то есть Ларкин и его товарищи. Эту компанию признали суверенной нацией и приняли в Федерацию, члены Федерации получили обещание доли в будущих доходах, а «Дженерал Атомикс» и ее филиал «Лунар Энтепрайзес» — концессии. Многие страны недовольно морщились, к тому же в те времена Верховный суд Федерации не был еще таким всемогущим, как сейчас, но ничего лучшего никто не придумал. Побочным результатом стали законы колонизации планет, долженствующие прекратить кровавые драки; все эти законы базируются на ларкинском решении. И ведь они работали — Третья мировая не была связана с космическими спорами. Так что ларкинское решение — закон и вполне применимо к Смиту.
— Что-то не улавливаю связи, — недоуменно покачала головой Джилл.
— Думай, Джилл, думай. Согласно ларкинскому решению, Смит — суверенная нация и единоличный владелец планеты Марс.
5
— Зря ты меня столько поил, — пожаловалась Джилл. — Мне послышалось, будто ты сказал, что наш пациент — владелец Марса.
— А так оно и есть. Более того, в юридическом смысле Смит — вся планета Марс. Король Марса, президент, народ — как тебе больше нравится. Если бы «Чемпион» не оставил колонистов, права Смита на пустующую планету стали бы спорными, но теперь он все тот же король, только в отлучке. И Смит совсем не обязан чем-то делиться с новопоселенцами, они всего лишь иммигранты, а твой пациент может даровать им гражданство, а может и подумать.
— Невероятно!
— Зато вполне законно. Теперь ты, лапа, понимаешь, почему все так интересуются Смитом. И почему правительство запрятало его подальше. То, что они делают, — вопиющий произвол. Смит — гражданин Соединенных Штатов и Федерации, а никто не имеет права лишать гражданина Федерации внешних контактов, будь этот гражданин хоть сто раз осужденным преступником. Кроме того, запирать прибывшего с визитом монарха — каковым является Смит — на ключ, не давать ему встретиться с людьми, особенно с журналистами — каковым являюсь я, — всегда считалось недружественным актом. Ну как, проведешь меня?
— Что? Да теперь я еще больше боюсь. Слушай, Бен, а что они сделают со мной, если мы попадемся?
— М-м-м… думаю, ничего особенно страшного. Запрут в психушку по диагнозу, подписанному тремя медицинскими светилами, и разрешат переписку, по одному письму в каждый второй високосный год. Ты вот скажи мне лучше, что они сделают с ним?
— А что они могут сделать?
— Он может умереть. Ну, скажем, от непривычно высокого тяготения.
— Ты хочешь сказать — его убьют?
— Тише, тише, зачем такие грубые слова. Да и вряд ли твоего ангелочка убьют, ведь он — кладезь ценной информации. Кроме того, он — связующее звено между нами и единственной известной нам цивилизованной расой. Как там у тебя с классикой? Читала «Войну миров» Уэллса?
— Давно, еще в школе.
— Вот представь себе, что марсиане за что-нибудь на нас озлятся, а мы ведь даже не знаем их силу. Тогда Смит может оказаться посредником, который предотвратит Первую Межпланетную войну. Вариант, конечно же, сомнительный, но правительство обязано его учитывать. Ведь там и по сию пору не могут разобраться, к каким политическим последствиям ведет открытие жизни на Марсе.
— Так ты считаешь, он в безопасности.
— На какое-то время. Генеральный секретарь не может позволить себе опрометчивых решений, его правительство, как хорошо тебе известно, висит на волоске.
— Никогда не интересовалась политикой.
— И очень зря. Следить за ней почти так же важно, как за собственным пульсом.
— А я и за ним не слежу.
— Не мешай моему красноречию. Лоскутное одеяло, каковым является возглавляемое Дугласом большинство, готово расползтись по швам. Пакистан, как трепетная лань, готов рвануть в кусты от любого громкого звука. А тогда после первого же голосования о доверии мистер Генеральный секретарь Дуглас вернется к жалкому существованию грошового адвокатишки. Человек с Марса может укрепить его положение, а может и выбить у него из-под ног табуретку. Так ты меня проведешь?
— Уйду-ка я в монастырь. Кофе у тебя есть?
— Сейчас погляжу.
Они встали.
— Бедные мои старые косточки, — по-кошачьи потянулась Джилл. — Ладно, Бен, бог с ним с кофе, завтра у меня трудный день. Отвези меня, пожалуйста, домой. Или нет, лучше просто прогони меня, так будет безопаснее.
— О’кей, хотя время, собственно, совсем еще раннее. — Бен вышел в спальню и быстро вернулся, сжимая что-то в кулаке. — Еще раз спрашиваю — ты меня проведешь?
— Честное слово, Бен, я бы и сама очень хотела, но…
— Ладно, нет, так нет. Опасность действительно есть, и не только для твоей карьеры. Но хоть жучка-то ты можешь подсадить? — Он показал ей некий предмет размером с обыкновенную зажигалку.
— Да? А что это такое?
— Величайшее изобретение в технике шпионажа со времени снотворных порошков. Микромагнитофон. Протяжка на пружинном заводе, наводок от моторчика нет, и ни один прибор его не обнаружит. Удароустойчивый, хоть из вертолета скидывай. Питается от радиоактивного источника, но экранировка идеальная, наружу ничего не светит. Пишет на микропроволоку, кассета на двадцать четыре часа, затем меняешь, но пружину при этом заводить не надо, у новой кассеты новая пружина.
— А оно не взорвется? — опасливо поинтересовалась Джилл.
— Да ты что, при желании его можно запечь в пирог.
— Бен, ты своими разговорчиками совсем меня запугал, я теперь побоюсь входить в его палату.
— Ну а в соседнюю, пустую эту комнату, туда-то ты можешь войти?
— Да, наверное.
— У этой штуки длинные уши. Вот, видишь тут углубление? Прикрепи этой стороной к стенке лейкопластырем, например, и машинка услышит все, что происходит в соседней комнате.
— Если я начну ежедневно шастать в эту комнату, кто-нибудь обязательно заметит. Слушай, Бен, а ведь палата Смита сообщается через стенку с другой, из соседнего коридора. Может, оттуда?
— Отлично. Ну так что, сделаешь?
— М-м-м… ты дай эту штуку мне, а я еще подумаю.
Перед тем как передать магнитофон Джилл, Какстон тщательно протер его носовым платком.
— И делай все в перчатках.
— Зачем?
— Просто иметь такую штуку, безо всяких отягчающих, и то тянет на хорошие каникулы за решеткой. Так что не забывай о перчатках и ради Бога не попадись.
— Красивые перспективы ты мне рисуешь!
— Так что, отказываешься?
— Нет, — обреченно вздохнула Джилл.
— Смелая ты девица! — Над дверью мигнула лампочка. — А вот и твое такси, я ведь уже вызвал.
— Весьма, с вашей стороны, любезно. Ты не посмотришь, где там мои туфли? И не ходи на крышу, чем меньше нас видят вместе, тем лучше.
— Как знаешь. — Он нагнулся и начал надевать Джилл туфли. Когда Бен разогнулся, Джилл взяла его за уши и поцеловала.
— Так вот, Бен, послушай. Ничего хорошего из этого не выйдет, и я очень удивлена, что тебя заносит на уголовщину, но, с другой стороны, ты — отличный повар. При том, конечно же, условии, что программу набираю я. Так что, можно подумать и о замужестве, если, конечно же, удастся еще раз поймать тебя на слове.
— Предложение в силе.
— Неужели бандиты женятся на своих телках? Или нужно говорить «мочалках»?
Лампочка снова мигнула, и Джилл выскочила за дверь.
Дебют медсестры в роли шпионки прошел без сучка, без задоринки; Джилл и прежде часто забегала в палату из соседнего коридора поболтать со скучавшей там лежачей пациенткой. Она прилепила жучка в стенном шкафу над верхней полкой, непрерывно тараторя при этом, что теперешние уборщицы ну вообще никогда не протирают полки.
Достаточно просто прошла и первая замена кассеты — пациентка спала. Но не успела Джилл слезть со стула, как миссис Фритшли проснулась, пришлось отвлекать ее внимание сочной больничной сплетней.
Справедливо считая, что почтовая система значительно безопаснее всяких шпионских исхищрений, Джилл послала кассету по почте. Но вторая попытка сменить кассету окончилась полным провалом. Дождавшись наконец, когда пациентка уснула, Джилл пробралась в палату, встала на стул и тут же услышала за спиной:
— О! Здравствуйте, мисс Бордман!
Джилл окаменела.
— Здравствуйте, миссис Фритшли, — с трудом выдавила она. — Хорошо поспали?
— Да так, ничего, — капризно откликнулась пациентка. — Спина у меня болит.
— Давайте я разотру.
— Мне ничто не помогает. А что это вы всегда роетесь в шкафу? Там что, что-нибудь не в порядке?
Сердце Джилл колотилось, как бешеное, желудок свернулся в болезненный комок.
— Мыши, — объяснила она.
— Мыши? Я требую, чтобы меня перевели в другую палату!
Джилл отодрала шедевр шпионской техники, сунула его в карман и спрыгнула на пол.
— Да нет, миссис Фритшли, что вы. Я просто проверяла, нет ли там дырок. Все в порядке.
— Вы хорошо проверили?
— Конечно. Там нет ни щелочки. А теперь спинку. Перевернитесь, только осторожно.
Оставалось одно — попытать счастья в той пустой комнате. Джилл вернулась к своему столику и достала ключ. Но ключ не потребовался — в комнате успели обосноваться два морских пехотинца. Охрану, получалось, удвоили.
— Ищете кого-нибудь? — оглянулся один из героев.
— Нет. Но вы бы, ребята, встали с кровати, — ледяным голосом процедила Джилл. — Если вам разрешается сидеть во время дежурства, побеспокойтесь принести себе стулья.
Охранники неохотно поднялись, а Джилл ушла, изо всех сил стараясь не стучать зубами. Теперь жучок стал напрасной обузой, даже уликой. Уходя после дежурства, Джилл переложила его в карман и дрожала до того самого момента, когда такси оторвалось от больничной крыши и устремилось к дому Бена. С дороги она позвонила.
— Какстон слушает.
— Бен, это я. Нам нужно встретится.
— Мысль неожиданная, — заметил Бен. — И вряд ли разумная.
— Бен, мне очень надо. Я уже лечу к тебе.
— Ну что ж, надо, так надо. Буду ждать.
— Да ты, смотрю, просто горишь энтузиазмом.
— Джилл, ты только не подумай, что я…
— Пока!
По здравым размышлениям Джилл успокоилась и решила не держать зла на Бена: обстановка действительно сложная, медсестра и молодой журналист опрометчиво схватились с явно превосходящим противником, во всяком случае она. Это же дернул черт вляпаться в политику.
В объятиях Бена ей стало чуть получше. Все-таки Бен зайчик, может, и вправду выйти за него? Первая же попытка Джилл говорить была решительно пресечена.
— Тс-с-с, — прошептал Бен, закрывая ей рот ладонью. — Здесь могут подслушивать.
Джилл кивнула и молча сунула ему магнитофон. Главный организатор шпионской акции недоуменно поднял брови, но от комментариев воздержался, а только вручил ей вечернее издание «Пост»
— Видела газету? — поинтересовался он самым безразличным тоном. — Посмотри, пока я посуду мою.
— Спасибо.
Уходя из гостиной, Бен ткнул пальцем в одну из статей — в собственную свою ежедневную колонку, выходящую под гордым названием «ВПЕРЕДСМОТРЯЩИЙ», сообщает Бен Какстон:
«Как вам хорошо известно, тюрьмы и больницы объединяет одна общая черта — оттуда порой очень трудно выкарабкаться.
В некотором смысле заключенный даже меньше отрезан от окружающего мира, чем пациент; заключенный может позвать к себе адвоката, потребовать присутствия Честного Свидетеля, может апеллировать к habeas corpus{11} и потребовать рассмотрения своего дела в открытом суде.
И в то же самое время по обычаям нашего племени мумбо-юмбо вполне достаточно, чтобы кто-нибудь из шаманов-лекарей вывесил табличку „ПОСЕТИТЕЛИ НЕ ДОПУСКАЮТСЯ“, и несчастный узник больницы будет отрезан от мира с большей тщательностью, чем когда-то Железная Маска.
Близких родственников так просто не отвадишь, их придется пустить; беда только в том, что у Человека с Марса, похоже, нет близких родственников. Злосчастная команда „Посланника“ имела крайне мало связей с остальным населением нашей планеты; если у Человека в Железной Маске — пардон, Человека, Родившегося на Марсе, — даже и есть какие-либо родственники, способные встать на защиту его интересов, целая армия репортеров все еще не сумела их отыскать.
Так кто же защищает интересы Человека с Марса? Кто приказал окружить его автоматчиками? Что у него за жуткая такая болезнь, что никому не позволено с ним поговорить, да что там поговорить, хотя бы его увидеть? Я обращаю эти вопросы к вам, мистер Генеральный секретарь. Не надо считать наших сограждан полными идиотами, никто из них не поверит объяснениям насчет „физической слабости“ и „непривычного тяготения“ — будь это так, хрупкая медсестричка справилась бы с делом ничуть не хуже, чем до зубов вооруженный мордоворот.
А не может ли статься, что природа загадочного недуга имеет чисто финансовый характер? Или даже (скажем шепотом) политический?»
И так далее и тому подобное. Совершенно очевидная наглость, преследующая столь же очевидную цель: не дать правительству возможности отмолчаться. Джилл чувствовала, что Бен крупно рискует, бросая вызов властям, но она не имела никакого представления ни о подлинном масштабе этого риска, ни о возможных ответных действиях.
Она просмотрела остальные страницы газеты: «Чемпион», «Чемпион» и еще раз «Чемпион». Интервью капитана ван Тромпа, интервью чуть не каждого члена его команды, фотография: Генеральный секретарь Дуглас украшает орденом героическую грудь одного из героических членов, снимки марсиан и марсианских городов. И почти ничего о Смите, только короткий медицинский бюллетень: медленно поправляется после тягот пути.
— Ты вот эту газету посмотри. — Заглянувший в гостиную Бен уронил ей на колени стопку листов тонкой желтой бумаги.
«Газета» оказалась транскрипцией первой — по всей видимости — кассеты. Разговаривающие различались как «Первый голос», «Второй голос» и так далее, но в тех случаях, когда Бен сумел отождествить эти голоса, он подписал от руки фамилии. По верху первого листа шло примечание: «Все голоса — мужские». Большая часть записей свидетельствовала, что Смита кормили, умывали, массажировали, что он гулял по палате под наблюдением «доктора Нельсона» и «второго врача».
А вот тут — нечто совсем другое. Джилл вернулась к началу эпизода и начала читать внимательно.
«Доктор Нельсон: Ну, мальчик, как ты себя чувствуешь? Хватит сил на разговор?
Смит: Да.
Доктор Нельсон: Тут один человек хочет с тобой побеседовать.
Пауза.
Смит: Кто? (От руки, почерком Какстона: перед каждой своей репликой Смит делает паузу).
Доктор Нельсон: Этот человек — наш великий (непонятное гортанное слово — марсианское?). Он — старейший из наших стариков. Ты будешь с ним говорить?
Смит (после очень долгой паузы): Я преисполнен счастья. Старик будет говорить, я буду слушать и расти.
Доктор Нельсон: Нет, ты не так понял! Он хочет задать тебе несколько вопросов.
Смит: Я не достоин учить старика.
Доктор Нельсон: Этого хочет старик. Ты выслушаешь его вопросы?
Смит: Да.
(Неопределенные звуки)
Доктор Нельсон: Сюда, пожалуйста. Я привел доктора Махмуда, он в соседней комнате, на случай, если потребуется переводить.»
Следующий абзац начинался словами «Новый голос». Какстон зачеркнул их и подписал: «Генеральный секретарь Дуглас!!!»
«Генеральный секретарь: А зачем он? Вы же говорили, Смит понимает по-английски.
Нельсон: Ну, как сказать… и да, и нет, ваше превосходительство. У него приличный словарный запас, но, как выражается Махмуд, он полностью лишен культурного контекста, необходимого для правильного понимания и употребления этих слов. Так что разговоры бывают довольно сумбурные.
Генеральный секретарь: Ничего, я уверен, что мы прекрасно поймем друг друга. Молодым сорванцом я исколесил автостопом всю Бразилию, а ведь в первые дни не знал ни одного португальского слова. Так что, будьте добры представить нас друг другу, а потом можете отдохнуть от нашего общества.
Нельсон: Сэр? Я бы предпочел остаться со своим пациентом.
Генеральный секретарь: Вы бы предпочли? Боюсь, мне придется настаивать. Вы уж меня извините.
Нельсон: Боюсь, мне придется настаивать. Извините, сэр, но врачебная этика…
Генеральный секретарь (прерывает его): Не забывайте, что я юрист и понимаю кое-что в медицинской юриспруденции, так что не вешайте мне лапшу насчет этой своей „врачебной этики“. Этот пациент лично выбрал вас своим лечащим врачом?
Нельсон: Ну, не то чтобы, но…
Генеральный секретарь: Да была ли у него вообще такая возможность — свободно выбрать себе врача? Сильно сомневаюсь. Он находится под опекой государства, так что я выступаю в роли ближайшего родственника de facto и, в чем вы скоро убедитесь, de jure. Я хочу поговорить с ним один на один.
Нельсон (долгая пауза; голос звучит сухо и чопорно): При такой постановке вопроса, ваше превосходительство, я считаю себя вынужденным отказаться от пациента.
Генеральный секретарь: Да что же вы, доктор, так вот сразу с бухты-барахты. Я же ни на вот столько не сомневаюсь в ваших методах лечения. Но ведь вы не стали бы мешать матери побеседовать со своим сыном один на один, ведь не стали бы? Вы что, боитесь, что я его съем?
Нельсон: Нет, но только…
Генеральный секретарь: Так в чем же тогда проблема? Бросьте, доктор, представьте нас друг другу и займемся делом. Вся эта суета может вредно отразиться на вашем пациенте.
Нельсон: Если вы так хотите, ваше превосходительство, я вас представлю. Но затем вам придется выбирать другого врача для своего… своего подопечного.
Генеральный секретарь: Я очень сожалею, доктор, что все так неловко выходит, искренне сожалею. И я не могу принять ваши слова как окончательные, мы с вами об этом еще поговорим. Ну так, будьте любезны…
Нельсон: Встаньте, пожалуйста, сюда, сэр. Сынок, это — тот самый человек, который захотел с тобой встретиться. Величайший из наших стариков.
Смит: (непонятно)
Генеральный секретарь: Что он сказал?
Нельсон: Приветствие, очень уважительное. Махмуд переводит это как „Я — всего лишь яйцо“. Ну, если и не так, то что-то в этом роде. Знак дружелюбия и уважения. Сынок, говори, пожалуйста, по-человечески.
Смит: Да.
Нельсон: Не сочтите мой последний совет за наглость, но постарайтесь говорить попроще.
Генеральный секретарь: Это я непременно.
Нельсон: Прощайте, ваше превосходительство. Прощай, сынок.
Генеральный секретарь: Спасибо за помощь, доктор. До скорого.
Генеральный секретарь (продолжает): Как вы себя чувствуете?
Смит: Я чувствую себя хорошо.
Генеральный секретарь: Вот и прекрасно. Если вам чего-нибудь не хватает, только спросите, все сразу будет. Мы хотим, чтобы вам было хорошо. Только я хочу, чтобы вы сделали для меня одну вещь. Вы писать умеете?
Смит: Писать? Что такое „писать“?
Генеральный секретарь: Ладно, сойдет и отпечаток пальца. Я сейчас прочитаю вам один документ. В этой юридической ахинее сам черт ногу сломит, но, говоря попросту, смысл сводится к тому, что, улетая с Марса, вы оставили — ну, то есть передали — все свои предполагаемые права на что бы то ни было марсианское. Вы передали их нашему правительству.
(Очень долгая пауза)
Генеральный секретарь (не дождавшись ответа): Ну, давайте, попробуем с другой стороны. Ведь Марс вам не принадлежит, так ведь?
Смит (долгая пауза): Я не понимаю.
Генеральный секретарь: М-м-м… ну ладно, попробуем еще раз. Ведь вы хотите остаться здесь, так ведь?
Смит: Я не знаю. Меня послали Старики. (Длинный, совершенно непонятный монолог. Звуки, словно лягушка-бык что-то не поделила с котом).
Генеральный секретарь: Кой хрен, неужели же столько времени нельзя было научить его говорить по-людски? Слушай, сынок, тут ровно не о чем беспокоиться. Давай просто поставим отпечаток твоего пальца внизу этой бумаги. Дай мне свою правую руку. Да ты что, чего это ты выкручиваешься? Лежи спокойно! Я не сделаю тебе больно… Доктор! Доктор Нельсон!
Второй врач: Да, сэр?
Генеральный секретарь: Нашли доктора Нельсона?
Второй врач: Доктора Нельсона? Он уже ушел, сэр. Он сказал, что вы его отстранили.
Генеральный секретарь: Это Нельсон вам такое сказал? Вот же мать его! Ну, тогда вы — вы можете что-нибудь сделать? Искусственное дыхание, укол какой-нибудь? Да не стойте как пень, вы что, не видите, что человек умирает?
Второй врач: Не думаю, сэр, что необходимо принимать какие-то меры. Просто оставить его в покое, и он выйдет из этого состояния. Доктор Нельсон всегда так делал.
Генеральный секретарь: Чтоб он сдох, ваш доктор Нельсон.»
Голос Генерального секретаря исчез, голос доктора Нельсона так и не появился; на этом, собственно, транскрипция почти и кончилась. Судя по последним словам врача и обрывкам больничных пересудов, Смит снова впал в транс. Было еще две записи. Первая: «Не надо шептать, он все равно ничего не слышит», вторая: «Да убери ты этот поднос. Очухается, тогда и покормим».
— Проголодалась? — Появившийся в гостиной Бен не собирался, похоже, предлагать ей для прочтения вторую, зажатую в руке стопку желтой бумаги.
— Жутко. Я готова съесть, что угодно.
— Лапша устроит? На уши.
Он вызвал такси, молча вывел Джилл на крышу и продолжал молчать весь путь до Александрии; здесь они пересели, причем Бен выбрал машину с балтиморским номером.
— Вот теперь можно и поговорить, — облегченно вздохнул он, задав робопилоту адрес: Хейгерстаун, штат Мэриленд.
— К чему вся эта таинственность?
— Милль пардон, мадам. Не то чтобы я знал, что квартиру прослушивают, но ведь если в такие игры могу играть я, кто же им-то помешает? Так же я, собственно, не думаю, чтобы в том, вызванном на дом такси, были уши, но чем черт не шутит — в Спешел Сервис ребята ушлые. Зато уж эта машина… — он любовно похлопал по сидению. — Ну не могут же они в каждое такси посадить по жучку. Выбирая случайным образом, обеспечиваешь себе почти полную безопасность.
Джилл поежилась.
— Бен, ты же не думаешь, что эти люди… — она потерянно замолкла.
— Еще как думаю! Ты же читала мою колонку. Я сдал текст уже девять часов назад. Неужели наше драгоценное правительство так вот позволит лягать себя в брюхо и не примет ответных мер?
— Да ты же всегда задирался с этим правительством.
Читать бесплатно другие книги:
