План Б: Как пережить несчастье, собраться с силами и снова ощутить радость жизни Грант Адам

5. Рывок вперед Тот, кем я стану, подхватит меня

Самой холодной зимой я узнал, что внутри меня – непобедимое лето.

Альбер Камю

Большую часть жизни доктор Джо Каспер работал с пациентами, страдавшими опасными для жизни заболеваниями. Но когда у его сына-подростка Райана нашли редкую и неизлечимую форму эпилепсии, он совершенно растерялся. «Я узнал, что ждет моего сына, и тут же понял, что ничего не могу сделать – надежды на выздоровление нет, – писал Джо. – Это было все равно что видеть, как он лежит привязанный к железнодорожным рельсам, а из-за поворота несется локомотив и я могу только в отчаянии наблюдать за этим».

Такого рода травматические события сокрушают нашу веру в мировую справедливость, лишают ощущения контроля над собственной жизнью, ощущения того, что она предсказуема и в ней есть смысл. Но Джо не желал погружаться в пустоту. «Когда мы уже никак не можем изменить ситуацию, – замечал Виктор Франкл, психиатр, переживший холокост, – нам приходится менять себя».

После того как его сыну был поставлен страшный диагноз, Джо решил изучить все, что можно, о восстановлении после подобных потрясений. Поиски привели его к исследованиям профессоров Университета Северной Каролины в Шарлотте Ричарда Тедески и Лоуренса Кэлхауна. Эти два психолога работали с горюющими родителями и, как и ожидалось, обнаружили у них признаки опустошения и посттравматического стресса. Но при этом они также обнаружили кое-что удивительное. Все родители страдали и были готовы на все, чтобы вернуть своих детей. Но в то же время многие описывали некие позитивные изменения, произошедшие в их жизни после потери. В это трудно поверить, но со временем вместо посттравматического стресса некоторые родители испытали посттравматический рост.

Психологи продолжили исследование, изучив не одну сотню людей: жертв сексуального насилия и жестокого обращения, беженцев и военнопленных, тех, кто выжил при катастрофах и природных катаклизмах или пострадал от тяжелых травм и болезней. Многие из этих людей все еще находились во власти тревожности и депрессии. Однако наряду с негативными эмоциями были и некоторые положительные моменты. Прежде психологи в своих исследованиях рассматривали в основном два возможных варианта реакции на потрясение. Часть людей страдает: у них развивается посттравматическое стрессовое расстройство, серьезная депрессия и иные проблемы, мешающие нормальной жизни. Другие же оказываются более стойкими: они возвращаются к состоянию, в котором находились до травмы. Но теперь обнаружилась третья возможность: люди, перенесшие страдания, могут совершить рывок вперед.

Адам рассказал мне о посттравматическом росте спустя четыре месяца после смерти Дэйва. Тогда мне показалось, что этого не может быть. Просто модный термин. Слишком маловероятно. Да, наверное, есть люди, которые способны духовно вырасти после трагедии, поэтому можно предложить это в качестве надежды женщине, потерявшей мужа. Но мне казалось, что со мной такого не произойдет.

Адам понимал мой скептицизм и признался, что даже не упоминал о такой возможности в первые месяцы, потому что знал, что я не поверю в нее. Но теперь он решил, что я готова. Он сказал мне, что больше половины людей, переживших травматическое событие, сообщают хотя бы об одной позитивной перемене, а посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) развивается всего у 15 %. А потом он сделал кое-что, что просто выбило меня из колеи: он процитировал мои же слова. «Ты часто говоришь, что люди не могут быть тем, кого не видят, – сказал он. – Что девочки не изучают вычислительную математику, потому что не видят женщин-компьютерщиц. Что женщины не стремятся к руководящим должностям, потому что видят слишком мало женщин-лидеров. Это то же самое. Если не видишь, что рост возможен, ты не будешь его искать». И я согласилась, что попробую это увидеть. Мне пришлось признать: посттравматический рост – это звучит гораздо лучше, чем жизнь, полная горя и злости.

Тогда я и узнала о Джо Каспере. Его сын Райан умер через три года после постановки диагноза, и Джо буквально захлестнуло «эмоциональное цунами. Если и есть в жизни что-то более тяжкое, я очень надеюсь никогда не узнать об этом», – говорит он. Но Джо решил не дать этому цунами утопить его. Он начал изучать позитивную психологию в Пенсильванском университете, где профессором был Адам. Джо узнал, что посттравматический рост может принимать пять различных форм: обретение личной силы, обретение признательности, формирование более глубоких отношений, открытие нового смысла жизни и видение новых возможностей. Но Джо было мало просто изучать открытия Тедески и Кэлхауна, он хотел жить по ним.

Все знают определение личной силы, данное Ницше: «Что не убивает меня, то делает меня сильнее». Тедески и Кэлхаун предложили более мягкую (можно сказать, менее ницшеанскую) формулировку: «Я уязвимее, чем я думал, но гораздо сильнее, чем мог себе представить». Сталкиваясь с ударами судьбы, мы получаем раны, и шрамы остаются при нас. Но мы можем пойти дальше, обретя большую внутреннюю решимость.

Не могу представить. Люди продолжали говорить мне это, и я с ними соглашалась. Это единственное, что я могла сделать, чтобы пережить самые болезненные моменты. В бездне острого горя я не думала, что смогу стать сильнее. Но страшные дни превращались в недели, затем – в месяцы, и наконец я поняла, что могу себе это представить, потому что до сих пор жива. Я обретала силы, просто выживая. Как говорится в одном старом изречении: «Пусть я упаду, если мне суждено упасть. Тот, кем я стану, подхватит меня».

Медленно, очень медленно в мою повседневную жизнь проникало новое ощущение перспективы. Раньше, если у моих детей были какие-то проблемы, я начинала нервничать, а Дэйв успокаивал меня. Теперь я должна была сама сохранять спокойствие. Раньше, если дочь приходила домой расстроенная из-за того, что не попала в футбольную команду со своими подругами, я советовала ей продолжать тренироваться, но в душе переживала, что она разочарована. Теперь я стала думать: «Прекрасно! Нормальная детская проблема! Какое облегчение – оказаться в зоне нормальных проблем». Примечание для себя: главное – не говорить этого вслух.

Моя подруга детства Брук Пэллот прошла через очень трудный процесс усыновления, сопряженный с огромными разочарованиями, которые сразу рассеялись, как только у нее наконец появился малыш. В следующие счастливые месяцы Брук познакомилась с Мередит, другой молодой мамой. Мередит долго не могла забеременеть, и теперь двух женщин связали их чудесным образом обретенные дети. И малыши тоже подружились, превратившись, по словам Брук, в «двух маленьких сорванцов». Но однажды Мередит обнаружила у себя под мышкой небольшое уплотнение. Ей было всего тридцать четыре, и она чувствовала себя абсолютно здоровой, но все равно пошла к врачу. При сканировании обнаружился рак груди в четвертой стадии. Брук не только предложила Мередит всю возможную поддержку, но почувствовала, что тоже должна провериться. Когда она попыталась записаться на маммографию, в клинике ей посоветовали подождать полгода, пока ей не исполнится сорок, потому что тогда стоимость процедуры будет покрываться страховкой. Но Брук настояла на проверке, и сканирование показало, что у нее тоже рак груди в четвертой стадии.

Две подруги вместе прошли курс химиотерапии. Брук лечение помогло, но у Мередит метастазы уже появились в печени. Спустя три года она умерла. «Я всегда говорю ее родителям, ее мужу и ее дочери, что она была моим ангелом, – говорит сейчас Брук. – Меня спасло то, что мой рак был обнаружен прежде, чем достиг жизненно важных органов. И это произошло благодаря Мередит».

У Брук прошло уже семь лет ремиссии, и, кроме физических сил, она обрела новые эмоциональные силы. «Я перенесла химиотерапию и похоронила молодую подругу. Это заставляет на многое взглянуть по-другому, хотите вы того или нет. Мелочи теперь совершенно меня не трогают. Я стала значительно сильнее, сосредоточеннее и разумнее. То, что раньше выводило меня из себя, я теперь сопоставляю с тем, что могло бы быть, и говорю себе: "А, это ерунда. Я жива"».

Это вторая возможность посттравматического роста, выявленная Тедески и Кэлхауном: обретение признательности. Не прошло еще и месяца после смерти Дэйва, как мне позвонил с очень теплыми словами поддержки Кевин Крим. Мы с Кевином встречались лишь мельком, но у нас были общие близкие друзья, и я знала, что он пережил страшную трагедию. В 2012 году жена Кевина Марина, вернувшись в их нью-йоркскую квартиру после урока плавания с трехлетней дочерью Несси, обнаружила, что няня зарезала двоих других их детей – шестилетнюю дочь Лулу и двухлетнего сына Лео.

Когда я увидела Кевина уже много месяцев спустя после этого, то едва могла вымолвить слово, совершенно не представляя, что сказать человеку в такой ситуации и нужно ли вообще что-то говорить. А теперь он звонил, чтобы утешить меня. Я спросила Кевина, как ему вообще удалось это пережить?! Он сказал мне, что в своей траурной речи объяснил это так: «Боюсь, что перед лицом такой всепоглощающей тьмы у нас могло бы возникнуть искушение тоже покинуть этот мир, но… Я слышал одно выражение, которое, думаю, особенно уместно сейчас. "Тот, у кого есть зачем жить, может вынести почти любое как". Марина и Несси, вы мое ЗАЧЕМ». Кевин рассказал мне, насколько он благодарен судьбе за то, что его дочь жива, а его брак крепок. Они с Мариной решили, что у них будут еще дети, и считают, что им повезло: это оказалось возможным. Так как Лулу и Лео любили творчество, Кевин и Марина запустили ChooseCreativity.org – некоммерческий проект по обучению различным видам искусства детей из неблагополучных семей. Кевин и Марина обрели посттравматический рост, принеся в мир больше любви и красоты… что само по себе является актом любви и красоты.

Самая большая ирония заключается в том, что мы можем пережить трагедию и выйти из нее более благодарными. С тех пор как я потеряла Дэйва, я постоянно ощущала всепоглощающую глубокую печаль. Это ощущение стало частью моей жизни. Но наряду с этой печалью возникла огромная признательность за то, что раньше я принимала как должное: за семью, друзей и просто за то, что я жива. Моя мама подала мне полезный пример для сравнения. За шестьдесят шесть лет своей жизни она никогда не отказывалась пойти куда-то пешком, но с возрастом стала испытывать проблемы с тазобедренным суставом, и ходьба начала причинять боль. После операции, перенесенной четыре года назад, она чувствует благодарность за каждый сделанный без боли шаг. То, что она ощущает на физическом уровне, я ощущаю на эмоциональном. В дни, когда чувствую себя хорошо, я признательна за то, что двигаюсь без боли.

Были моменты, когда я и раньше испытывала эту признательность. После окончания колледжа я работала в группе Всемирного банка, занимавшейся борьбой с проказой в Индии. Я посещала лечебно-исследовательские центры и больницы по всей стране и встречалась с сотнями пациентов. Многие из них были изгнаны из своих селений и жили в изоляции и ужасающей бедности. Моя первая поездка длилась месяц. Каждый день я старалась действовать как настоящий профессионал, а вечерами плакала, пока не засыпала. Это заставило меня иначе взглянуть на собственные проблемы. Я помню, как думала тогда, что больше никогда в жизни не стану ни на что жаловаться – а буду благословлять судьбу за то, что родилась в обществе, обладающем достаточными ресурсами для инвестиций в здравоохранение. Но с годами воспоминания потускнели, и жизнь вернулась в обычное русло.

Однако теперь я была полна решимости сохранить в себе эту признательность. Когда я спросила у Брук, как это удается ей, она ответила, что регулярно напоминает себе о том, что могла потерять. «Я смотрю, как растет моя дочка Мередит, и стараюсь всеми возможными способами присутствовать в ее жизни. Каждый раз, когда я смотрю на свою малышку, я вспоминаю, что моя подруга не смогла сама вырастить свою дочь. Я понимаю, какая я счастливица». Брук специально отмечает важные жизненные вехи. «Я праздную каждый новый год, проведенный с дочерью, – говорит она. – Семь лет назад я не думала, что доживу до ее второго дня рождения».

После потери пустота дней рождений, годовщин и других праздников может быть особенно тяжкой. Брук посоветовала мне воспринимать эти вехи как моменты, которые нужно ценить. Раньше я праздновала дни рождения раз в пять лет, считая значимыми только даты с нулями и пятерками на конце. Теперь праздную каждый день рождения, потому что больше не считаю само собой разумеющимся, что у меня будет очередной день рождения. Я давно перестала шутить на тему того, что не хочу становиться старой (и работать на босса, который на пятнадцать лет моложе меня, по поводу чего я раньше шутила очень часто). После того как мы потеряли Дэйва, моя подруга Кэти Митик начала писать письма своим подругам в каждый их день рождения, чтобы они знали, как много значат для нее. Некоторые из них последовали ее примеру, продемонстрировав претравматический рост. Они усвоили жизненный урок, который меня заставила усвоить только смерть.

Прошлой осенью у меня в гостях побывали Малала Юсуфзай и ее отец Зиауддин. Мы говорили о ее деятельности за право на образование для всех девочек. Они остались на обед вместе с Кейти и ее мужем Скоттом. Все мы, включая моих детей, обошли вокруг стола и поделились нашими лучшими и худшими моментами за день и тем, за что мы были благодарны. Скотт сказал, что в последнюю неделю переживал по поводу того, привыкнет ли его ребенок к новой школе, но, послушав Малалу, понял, насколько должен быть благодарен за то, что у его детей вообще есть школы, в которые они могут ходить. Потом Малала поделилась собственной историей благодарности. Она рассказала, что после того, как ее ранили талибы, ее мать стала писать на открытках в честь ее дня рождения даты, считая от ее выздоровления. Когда Малале исполнилось девятнадцать, на открытке было: «Поздравляю с четвертым днем рождения!» Мать напоминала дочери – и себе, – что Малале повезло – она осталась жива.

Не нужно ждать особого случая, чтобы почувствовать и выразить благодарность. В одном исследовании, которое мне очень нравится, людей попросили написать и доставить записки с благодарностями тем, кто был особенно добр к ним. Это порадовало получателей, но, кроме того, помогло авторам записок почувствовать себя лучше, и положительный эффект такой благодарности сохранялся на протяжении месяца. Когда Адам рассказал мне об этом исследовании, я поняла, почему это работает: в те моменты, когда я благодарила моих друзей и родных, моя печаль отходила на второй план.

У моего друга Стивена Левитта в 1999 году умер от менингита годовалый сынишка Эндрю. Шестнадцать лет спустя Стивен сказал мне, что «с каждым проходящим годом баланс чуть-чуть смещается от ужаса того, что мы потеряли, к благодарности за то, что у нас было». Время идет, и я тоже все больше признательна за то время, которое мы с Дэйвом провели вместе, и за то время, что есть у меня сейчас.

За одиннадцать дней до первой годовщины его смерти я разрыдалась на плече у подруги. Мы сидели – попробуйте догадаться где – на полу в ванной. Я сказала: «Одиннадцать дней. Год назад ему оставалось жить одиннадцать дней. А он об этом не знал». Глядя друг на друга сквозь слезы, мы говорили о том, как он жил бы, если бы знал, что ему осталось всего одиннадцать дней, – и о том, можем ли мы теперь жить, всегда помня о том, насколько драгоценен каждый день.

Трагедия не всегда заставляет нас ценить тех, кто рядом. Потеря может сделать нас подозрительными и негативно отразиться на нашей способности завязывать новые отношения. Многие пережившие сексуальное насилие и нападения говорят о том, что их вера в людскую доброту пошатнулась и теперь им трудно доверять окружающим. Потеряв ребенка, родители часто испытывают трудности в общении с родственниками и соседями. Те, кто потерял супруга, нередко начинают чаще ссориться с друзьями и обижаться на них.

Но трагедия также может мотивировать людей формировать новые и более глубокие отношения. Это третья возможность посттравматического роста. Солдаты, пережившие тяжелые потери в ходе боевых действий, чаще сохраняют дружбу с бывшими сослуживцами даже четыре десятилетия спустя. После жестоких битв они больше ценят жизнь и предпочитают проводить время с людьми, которые понимают это. Многие женщины, перенесшие рак груди, говорят о том, что их отношения с родными и друзьями стали ближе.

Когда люди переживают трагедию вместе или переживают одну и ту же трагедию, это может укреплять связи между ними. Они учатся доверять друг другу, не боятся откровенности, полагаются друг на друга. Как говорится, «наши друзья узнают нас в хорошие времена. В тяжелые времена мы узнаем наших друзей».

Один из самых поразительных примеров того, как трудности могут подталкивать людей к созданию более тесных отношений, – жизнь Стивена Томпсона. Он был старшим из пятерых детей в семье, и все они часто оказывались на улице, ночуя в приютах для бездомных и в машинах. Их мать страдала от тяжелой алкогольной и наркотической зависимости, и дети часто оставались голодными. Иногда им приходилось воровать продукты в магазинах. Стивен заботился о младших детях и пропускал в школе так много занятий, что сильно отстал. Его учителя решили, что у ребенка проблемы с обучаемостью, и поместили его в класс специального образования. Однажды, когда они жили вместе с бабушкой, к ним в дом пришли полицейские. Они искали мать Стивена, которая спряталась за дверью. Позже полицейский объяснил, что она со своим бойфрендом взорвала мост в ходе акции политического протеста.

Когда Стивену было девять лет, мать бросила его и остальных детей в гостиничном номере. Работники социальной службы нашли их только через три дня. Это было то самое дно, от которого Стивен смог оттолкнуться и начать свой путь наверх. «Наша жизнь до этого была просто невыносимой, – рассказывал он. – Когда она оставила нас в той гостинице, это было почти что подарком судьбы – новым началом для нас».

Сам Стивен объясняет свою стойкость тем, что еще в юном возрасте научился воспринимать свое несчастье как возможность для формирования новых отношений. Несколько месяцев он провел в приемной семье неподалеку от дома, где жили его младшие братья и сестры, а потом его отправили в государственный детский дом. Начав регулярно ходить в школу, он обрел постоянных друзей. Новые друзья приглашали его погостить на День благодарения и Рождество, и он проводил праздники с их семьями. А потом мать одного из близких друзей Стивена изменила все, предложив мальчику навсегда остаться с ними. «Это был один из самых важных уроков в моей жизни, потому что я увидел настоящую людскую доброту, – делился с нами Стивен. – Я узнал, что друзья могут стать твоей семьей». Он пообещал сам себе, что всегда будет рядом со своими друзьями. «Быть рядом в трудные времена. Искренне стараться устанавливать контакты с людьми и узнавать их». Я познакомилась со Стивеном, когда мы вместе работали в Google, где он применял свое замечательное умение общаться с людьми, работая главой департамента по найму персонала.

Четвертая возможность посттравматического роста – нахождение большего смысла в жизни, более явственного ощущения цели, которое произрастает из убежденности в том, что ваше существование имеет значение. Говоря словами Виктора Франкла, «в каком-то смысле страдание перестает быть страданием в тот момент, когда в нем появляется смысл».

Многие находят смысл в открытии для себя религии или погружении в духовность. Травматический опыт может привести к более глубокой вере, и люди с сильными религиозными или духовными убеждениями проявляют большую стойкость и способность к посттравматическому росту. Раввин Джей Мозес, проводивший нашу с Дэйвом свадьбу, сказал мне: «Обретя Бога или высшую силу, мы понимаем, что не являемся центром мироздания. Мы многого не знаем о человеческой жизни, но в ней все равно присутствуют порядок и смысл. Это помогает нам почувствовать, что наши страдания не случайны и не бессмысленны».

Но эти же страдания могут заставить нас усомниться в Божьей милости. Лаверн Уильямс, служительница церкви из Монтклэра, штат Нью-Джерси, рассказывала нам, что усомнилась в Боге, когда страдала от депрессии, а у ее сестры нашли рак. «Временами я была зла на Бога: "Как Ты мог такое допустить?"» Но потом подумала, что «нет смысла просто молиться Богу и думать, что Он все исправит. Он не какой-то джинн, у которого можно просить о чем угодно, и будет происходить только хорошее». В конечном итоге ее вера помогла ей преодолеть убежденность в том, что ничего хорошего уже никогда не случится: «Даже в самые темные часы можно сохранить надежду. В том и состоит суть веры… она помогает вам помнить о том, что рано или поздно и это тоже пройдет».

Прошлой весной я прочитала открытое письмо ветерана Национальной футбольной лиги (НФЛ) Вернона Тернера молодому себе. В нем он описал, как произошло его зачатие: на его мать, восемнадцатилетнюю спортсменку, напали на улице, сделали ей укол героина и подвергли групповому изнасилованию. Когда Вернону было одиннадцать лет, он зашел в ванную и увидел, как мать делает себе инъекцию героина. Вместо того чтобы выгнать его, она сказала: «Я хочу, чтобы ты видел, как я это делаю, потому что не хочу, чтобы это делал ты… Потому что это скоро убьет меня». Четыре года спустя она умерла. Вначале о Верноне и четверых младших детях заботился его отчим, но потом и его не стало. Вернон к тому времени только поступил в колледж. Ему еще не было и двадцати, а он оказался старшим в семье.

Письмо так тронуло меня, что я решила связаться с Верноном. Он рассказал мне, что в тот момент ощутил себя на самом дне. «Я думал, что меня наказывают. Сначала Господь забрал маму, потом папу. А теперь я мог потерять всю семью. Я встал на колени и молился. Я просил Бога указать мне, как сохранить ее». Вернон подумал, что единственный способ заработать достаточно денег, чтобы обеспечить своих братьев и сестер, – это попасть в НФЛ. Он был звездой университетской команды второго дивизиона, но ему часто говорили, что он недостаточно высок, силен или талантлив для того, чтобы стать профессионалом. «Но я должен был это сделать, потому что иначе мои братья и сестры попали бы в приемные семьи. Я не хотел, чтобы мои гены решили мою судьбу. Я хотел сам стать ее хозяином», – писал он в письме.

У Вернона была четкая цель. Каждый день он просыпался в два часа ночи и тренировался, таская вверх по склону горы автомобильную покрышку на веревке. «Духовно и физически я дошел до предела. Тренируясь для НФЛ, я добровольно поместил себя в такой ад, которого не пожелал бы и злейшему врагу. Я был готов умереть на футбольном поле». И в конце концов ему удалось попасть в лигу. «Источником стойкости для меня, – признавался он, – был Господь, давший мне силы, и моя мама, которая сказала мне перед смертью, что мы должны держаться вместе, что бы ни случилось. Я стал играть в футбол, чтобы спасти свою семью. Они измеряли мои физические данные, но не могли измерить мое сердце».

Семья и религия – величайшие источники смысла для многих людей. Но цель в жизни может дать и работа. Виды деятельности, где люди чаще всего находят смысл жизни, связаны с помощью другим. Работа священника, медсестры, пожарного, специалиста по профилактике и психотерапии зависимостей или воспитателя детского сада может быть непростой, но мы полагаемся на этих часто не получающих достаточного признания профессионалов во всем, что касается нашего здоровья и безопасности, обучения и роста. Адам опубликовал пять различных исследований, показывающих, что значимая работа предотвращает истощение физических и духовных сил. Он обнаружил: чем сильнее люди, работающие в частных компаниях, благотворительных и правительственных организациях и в армии, верят в то, что их деятельность помогает другим, тем меньше они подвержены депрессии и эмоциональному выгоранию на работе. А в те дни, когда им удается сделать на работе что-то значимое для других, они чувствуют себя более энергичными дома и успешнее справляются с трудными ситуациями.

После смерти Дэйва моя работа стала еще важнее для меня; я больше, чем когда-либо, стала разделять миссию Facebook – помогать людям общаться и делиться сокровенным. В 2009 году брат моей подруги Ким Джабал покончил с жизнью на свой сороковой день рождения. Его родные были так потрясены этим, что не представляли, как смогут вынести церемонию прощания. Но «люди хотели поделиться своими историями, поддержать нас и друг друга, – говорила мне тогда Ким. – И они сделали это на Facebook. На нас обрушился поток любви и поддержки – мы каждый день читали новые истории, смотрели новые фото, узнавали людей, которые знали и любили его».

То же самое произошло со мной. Я не понимала до конца, насколько Facebook может быть важен для того, кто пережил потерю, пока не ощутила это сама. В своей речи на похоронах Дэйва наш друг Цандер Лурье рассказывал о щедрости Дэйва и вдруг остановился на середине фразы и сделал то, чего никто из нас раньше не видел на похоронах: он попросил «поднять руки тех, кому Дэйв Голдберг помог изменить жизнь к лучшему – дал важную подсказку, ценный контакт, поддержал в трудные времена». Я обернулась и увидела, как сотни рук взмывают в воздух. В тот день было невозможно выслушать все истории, и даже если бы я смогла, то была не в том состоянии, чтобы запомнить их. Но многие из них теперь хранятся на странице Дэйва в Facebook. Один за другим люди, знакомые и незнакомые мне, делились тем, как Дэйв пожертвовал временем, чтобы помочь им найти работу, начать свое дело, выиграть в суде. Наш товарищ Стив Филер опубликовал видео, в котором Дэйв поддерживает свою команду на бейсбольном матче, и написал: «Дэйв напомнил мне о том, как это здорово – "болеть"… и когда "болеют" за тебя. Он научил меня чувствовать момент. В Кремниевой долине, где "что дальше" ставится выше, чем "что сейчас", очень редко можно встретить человека такого же теплого и живущего в настоящем, как Дэйв».

Тем, у кого есть такая возможность, значимая деятельность может помочь пережить потерю. Когда жена моего друга Джеффа Хьюбера умерла от рака кишечника, я дала ему совет, который нередко слышала сама: не принимай важных решений на ранних стадиях острого горя. К счастью, Джефф проигнорировал его. Он бросил свою работу и стал генеральным директором GRAIL, компании, которая занимается диагностированием рака на ранних стадиях. «Я чувствовал, что будто прошел через портал, – сказал мне Джефф. – Назад дороги нет. Нужно меняться. Единственный вопрос – как». Как и Джо Каспер, который не смог спасти своего сына Райана, Джефф знает, что не мог спасти ту, кого любил больше всех на свете, но надеется, что ранняя диагностика рака в следующие десять лет спасет миллионы жизней. Он говорит, что сейчас каждое утро встает с постели, полный сил и энергии, как никогда раньше.

Джефф обрел смысл через пятую форму посттравматического роста – видение новых возможностей. Тедески и Кэлхаун выяснили, что после травматического события некоторые люди решают выбрать новое направление жизненного пути, о котором раньше даже не помышляли. После террористического акта 11 сентября некоторые американцы резко поменяли свою карьеру. Они пошли в пожарные, вступили в армию или стали обучаться медицинским профессиям. Количество заявок, поданных в Teach for America, утроилось, и многие претенденты говорили, что к изменениям их подтолкнуло 11 сентября. Те, кто искал перемен, хотели вложить свое драгоценное время в нечто большее, чем личные интересы. До атаки террористов работа была для них обязанностью, а после им захотелось найти свое призвание. Также известно, что люди чаще обретают смысл жизни, выжив после смерча, массовой стрельбы или авиакатастрофы, если они думали, что им суждено погибнуть. После того как судьба напоминает им о том, что они смертны, выжившие часто пересматривают свои приоритеты, что в ряде случаев приводит к росту. Дыхание смерти может вести к новой жизни.

Такие перемены даются непросто. Эмоциональная травма часто затрудняет поиск и реализацию новых возможностей. Забота о заболевшем родственнике означает, что члены семьи вынуждены работать меньше или вовсе бросить работу; почти три миллиона американцев заботятся о взрослых родственниках с онкологическими заболеваниями, в среднем тратя на это тридцать три часа в неделю. Но проблема не только в потере доходов: семейный бюджет часто подрывает высокая стоимость медобслуживания. Болезнь – сама по себе испытание, но ей нередко сопутствуют финансовые трудности. Более 40 % банкротств в США происходит по причине болезни, и есть данные о том, что больные раком более чем в два с половиной раза чаще остальных оказываются банкротами. Даже относительно небольшие, но непредвиденные расходы могут иметь катастрофические последствия: 46 % американцев не в состоянии оплатить счет за услуги скорой помощи в размере 400 долларов. Для тех, кто живет на грани бедности, от наличия оплачиваемого отпуска по семейным обстоятельствам, качественного медицинского обслуживания и страховки, покрывающей услуги психотерапевтов и психиатров, может зависеть, удастся ли им свести концы с концами или суждено погрузиться в нищету.

Трагедия калечит не только настоящее – она разрушает и надежды на будущее. Несчастные случаи лишают людей возможности поддерживать свои семьи. Тяжелые болезни не дают найти работу или любовь. Разводы отменяют все общие праздничные даты (хотя одна моя подруга каждый год отмечает расставание с бывшим мужем). Эти огромные перемены в самовосприятии – еще одна вторичная потеря и фактор риска развития депрессии. Наши возможные «Я» – то, кем мы надеялись стать, – пополняют список утрат.

Но, хотя это может быть очень трудно осознать, исчезновение одного такого «Я» может освободить и дать разглядеть новые возможности. После трагедии мы иногда упускаем их из виду, потому что все наши эмоциональные силы уходят на сожаления о жизни, которая осталась в прошлом. Говоря словами Хелен Келлер, «когда одна дверь к счастью закрывается, открывается другая; но порой мы так долго глядим на закрывшуюся дверь, что не видим другой, которая открылась для нас».

В жизни Джо Каспера произошел прорыв, когда он понял, что его деятельность может стать частью наследия его сына. Готовясь получить степень магистра, Джо разработал терапевтический процесс, который назвал «совместной судьбой». Эта методика помогает скорбящим родителям увидеть жизнь своего ребенка в более широкой перспективе, где смерть не означает конца истории. Родители, старающиеся найти какой-то смысл в жизни после трагедии, могут продолжать творить добро, и оно становится частью того влияния, которое оказал на мир их ребенок. Джо объясняет: «Я понял, что моя судьба – жить так, чтобы мой сын мог гордиться мной. Сознание того, что я могу делать добро в память о нем, мотивирует меня по сей день».

Неудивительно, что многие люди, пережившие горе, хотят поделиться своим опытом с теми, кого тоже постигли удары судьбы. «Я испытываю глубокое удовлетворение, когда помогаю кому-то вырваться из этого кошмара отчаяния, – говорит Джо. – Я понимаю, что это мое стремление связано с личным ростом, произошедшим после пережитого. Помощь другим проливает свет и на жизнь моего сына». После тяжелых испытаний люди обретают новые знания, которые могут предложить тем, кто столкнулся с бедой. Это уникальный источник смысла, потому что значение приобретает не только наша жизнь – его приобретают и наши страдания. Когда люди помогают тем, кто раздавлен горем, их собственные раны оказываются не напрасны.

Когда мы скорбим, боль не дает увидеть новые возможности или высший смысл. Когда моя мама уезжала домой, пробыв со мной месяц после смерти Дэйва, я была в ужасе. Обнимая меня на прощание, она рассказала мне о своем разговоре со Скоттом Пирсоном, другом семьи. «В ту неделю, когда умер Дэйв, Скотт сказал: "Это конец одной главы и начало следующей". Я тогда не говорила тебе об этом, потому что не думала, что ты в это поверишь. Но я в это верю… и ты должна поверить тоже». Не уверена, что могла бы вынести такие слова месяцем раньше, но в тот день они дали мне надежду. Как говорил римский философ Сенека (и как поется в песне «Время закрываться»), «каждое новое начало – это конец какого-то другого начала».

Несколько лет назад мы с Дэйвом повели детей на мюзикл «Злая». По пути домой один из нас восторженно воскликнул: «Это мой любимый мюзикл!» Думаете, это была наша маленькая дочка? Нет, это был Дэйв. Его любимой песней была «К лучшему». Два главных героя прощаются, зная, что могут больше никогда не увидеться. Они поют вместе:

Я верю, что изменился к лучшему.

И потому, что я узнал тебя…

Я изменился

К лучшему.

Дэйв навсегда останется, как поется в песне, «отпечатком ладони на моем сердце». Своим присутствием в моей жизни он невероятно сильно изменил меня. И невероятно сильно изменил меня своим отсутствием.

Моя самая заветная мечта – чтобы из ужаса смерти Дэйва выросло что-то доброе. Когда люди говорят, что нашли утешение или силы в том, чем я делюсь с ними, это делает честь той жизни, которой жил Дэйв. Он так много помогал людям, и я надеюсь, что эта книга дойдет до них и станет частью его наследия. Возможно, это наша совместная судьба.

6. Верните в жизнь радость

В первую неделю в средней школе моя лучшая подруга сообщила мне, что я недостаточно крута, чтобы она продолжала со мной дружить. Этот болезненный разрыв оказался благословением. Вскоре после того, как подруга меня бросила, меня «подобрали» три другие девочки. Мы стали подругами на всю жизнь, а в старших классах к нам присоединились еще трое. Минди, Ив, Джейми, Элиз, Пэм и Бет – или, как мы до сих пор себя называем, «девочки». Девочки всегда давали мне советы: начиная с того, что надеть на выпускной, и заканчивая тем, куда пойти работать и что делать, когда ребенок просыпается в полночь… а потом еще раз в три часа ночи.

Осенью 2015-го у дочери Бет должна была быть бат-мицва. Часть меня не хотела ехать. Буквально за несколько дней до смерти Дэйва мы с ним выбирали дату для бар-мицвы нашего сына. Праздник для меня омрачался бы мыслью о том, что Дэйва не будет на церемонии вступления нашего ребенка во взрослую жизнь. Но в черные дни того лета девочки каждый день связывались со мной и по очереди приезжали в Калифорнию. Появляясь снова и снова, они доказывали мне, что я не одна. Я хотела быть рядом с ними в моменты счастья, как они были со мной в моменты горя.

Сидя вместе с девочками и их родными на службе бат-мицвы, я чувствовала себя удивительно спокойно, как будто перенеслась обратно в то время, когда мы были подростками, в те невинные дни, когда страшной проблемой была неудачная стрижка. Дочка Бет справилась с чтением Торы, и все мы засияли от гордости. Церемония заканчивалась традиционным чтением «Кадиш», молитвы по усопшим. Тут же ко мне протянулись шесть пар рук – спереди, сзади и вдоль скамьи. Мои подруги крепко обняли меня, и, как они и обещали, мы прошли через это вместе.

Вечером, на празднике, наши дети весело носились повсюду. Я смотрела, как мои сын и дочь болтают со своими «почти кузенами», и думала, что нужно изобрести специальное слово для радости, которую чувствуешь, когда твои дети дружат с детьми друзей. Помимо девочек, здесь были и другие гости времен наших школьных дней в Майами, в том числе самый красивый мальчик класса – Брук Роуз. Даже его имя звучало идеально. Тогда мы все были уверены, что с ним у нас нет шансов, и после колледжа он подтвердил это, сообщив нам, что он гей.

Диджей включил песню «Сентябрь» группы Earth, Wind and Fire, и Брук протянул мне руку. «Пойдем», – сказал он, сияя своей восхитительной улыбкой. Он повел меня на танцплощадку, и, совсем как в школе, мы расслабились, танцуя и подпевая словам песни. А потом я разрыдалась.

Брук быстро вывел меня во дворик и спросил, что случилось. Вначале я подумала, что мне просто, как всегда, не хватает Дэйва, но то чувство мне было хорошо знакомо, а сейчас я ощущала что-то иное. И тут до меня дошло. Танец под жизнерадостную песню из детства увлек меня туда, где меня не окружали тоска и одиночество. Я не просто почувствовала себя хорошо. Я была буквально счастлива. Но за этим счастьем тут же последовало чувство вины. Как я могу быть счастлива, когда Дэйва больше нет?!

На следующий день мы с детьми полетели в Филадельфию, к Адаму и его семье. Я рассказала Адаму о том, что произошло во время танца. Он совершенно не удивился. «Конечно, это был первый момент, когда ты почувствовала себя счастливой, – сказал он. – До этого ты не делала ничего, что могло доставить тебе радость».

Адам был прав. На протяжении более чем четырех месяцев я была полностью поглощена детьми, работой и просто тем, как прожить очередной день. Я перестала делать все то, что мы с Дэйвом делали вместе для развлечения, например ходить в кино или ресторан с друзьями, смотреть «Игру престолов» или играть в «Колонизаторов» и скрабл. «Колонизаторы» особенно расстраивали меня, потому что в эту игру мы играли в наши последние минуты, проведенные вместе.

У меня была масса причин на то, чтобы прятаться от людей. Я не хотела оставлять детей с няней после того, как они ложились спать, – а вдруг они проснутся? Я боялась, что если выйду куда-нибудь, то расплачусь в общественном месте, мне будет стыдно и я испорчу всем веселье. Одну попытку развлечься с друзьями я все-таки предприняла, но ничего хорошего из этого не вышло. Я пригласила нескольких друзей к себе посмотреть кино. Мы начали с замороженного йогурта на кухне, и я все время думала: «Ты сможешь. Делай вид, что все нормально». Фильм мне порекомендовала подруга, сказав, что он легкий и веселый. И сначала все было хорошо. Но через несколько минут главный герой умер. Мне показалось, что йогурт в моем желудке просится обратно. Все было не нормально.

В своей публикации в Facebook через тридцать дней вдовства я писала о том, что никогда больше не испытаю чистой радости. Когда друзья, которые тоже потеряли супругов, убеждали меня, что это не так и когда-нибудь я снова буду счастлива, я не могла им поверить. А потом «Earth, Wind and Fire» доказали, что я ошибалась. Но тот момент счастья был мимолетен, чувство вины сразу оборвало его.

Вина, которую испытывают те, кто остался жить, – еще одна вторичная потеря после смерти кого-то близкого. Когда умирает любимый человек, на вас давит не только горе, но и раскаяние. Это очередная ловушка персонализации: «Почему он умер, а я остался жить?» Даже после того, как период острого горя заканчивается, чувство вины остается. «Я проводил с ним слишком мало времени». И смерть – не единственный вид потери, который вызывает это чувство. При массовых увольнениях те, кому удалось сохранить работу, часто испытывают нечто похожее. Все начинается с «Это должен был быть я». За этим следует чувство благодарности: «Слава богу, это не я!» – но оно очень быстро сменяется стыдом: «Я плохой человек, если радуюсь из-за того, что мои товарищи остались без работы».

Жизнь, состоящая только в погоне за удовольствиями, – бессмысленное существование. Вместе с тем осмысленная жизнь без радости очень депрессивна. До того момента на танцполе я не понимала, что сама не даю себе быть счастливой. И даже тот мимолетный момент был разрушен чувством вины, поэтому я решила, что все же была права, говоря, что больше никогда не испытаю чистой радости. Но в один прекрасный день я получила поистине бесценный дар от брата Дэйва Роба. Он сказал мне по телефону: «С того самого дня, когда Дэйв встретил тебя, он хотел только, чтобы ты была счастлива. Он хотел бы, чтобы ты была счастлива даже сейчас. Не забирай этого у него». Моя невестка Эми тоже очень помогла, заставив меня увидеть, как мое настроение влияет на моих детей. Они сказали ей, что чувствуют себя лучше, потому что «мама уже не плачет постоянно».

Сосредотачиваясь на других, мы обретаем мотивацию, которую сложно обрести ради одного себя. В 2015 году майор армии США Лиза Джастер оканчивала элитную школу рейнджеров. Она служила в Афганистане и Ираке и думала, что пройдет всю программу за девять недель. Но изнурительные занятия по ориентированию на местности, выживанию в воде, организации атак, устройству засад, альпинизму и преодолению препятствий отняли у нее двадцать шесть недель. Финальным заданием был двенадцатимильный марш-бросок с тридцатипятифунтовым рюкзаком за плечами, восемью с половиной литрами воды и оружием. Когда Лиза достигла десятимильной отметки, ее тошнило, ноги были стерты и она думала, что ни за что не дойдет до финиша. Но тут перед ее глазами мелькнул образ: бережно хранимая ею фотография детей. На сыне была майка с Бэтменом, на дочке – с Чудо-Женщиной. На этой фотографии Лиза написала: «Хочу быть их супергероем». Последние две мили она промчалась с такой скоростью, что опередила расчетное время на полторы минуты. Впоследствии Джастер стала одной из первых трех женщин-рейнджеров Армии США. Познакомившись с ней, я рассказала, что она стала супергероем не только для своих детей. Как-то раз за обедом я поделилась ее историей, и теперь Лиза герой и для моих детей тоже.

Помня о словах Роба и Эми, я решила попробовать веселиться ради детей – вместе с ними. Дэйв любил играть с детьми в «Колонизаторов», потому что эта игра учила их заранее продумывать ходы и предсказывать действия противника. Однажды я достала игру с полки и как ни в чем не бывало спросила, не хотят ли они поиграть. Они захотели. Раньше у меня всегда был оранжевый цвет. У дочери – синий. У сына – красный. У Дэйва – серый. Но сейчас нас осталось трое, и дочка взяла серые фишки. Сын рассердился и попытался отнять их у нее со словами: «Это был папин цвет. Ты не можешь играть серыми!» Я удержала его руку и сказала: «Пусть она играет серыми. Мы возвращаем все обратно».

«Мы возвращаем все обратно» стало нашей мантрой. Вместо того чтобы отказаться от того, что напоминало нам о Дэйве, мы снова приняли все это и сделали частью повседневной жизни. Мы снова стали болеть за любимые команды Дэйва – «Миннесота Вайкингз» и «Голден Стэйт Уорриорз». Мы вернули покер, в который Дэйв научил играть детей, когда они были еще маленькими. Они всегда очень смеялись, когда слышали историю о том, как однажды, вернувшись с работы, Дэйв застал их за игрой в покер. Им было пять и семь, и он утверждал, что это был один из моментов величайшей гордости в его жизни. Чамат Палихапитья, наш друг, который часто и с удовольствием играл в покер с Дэйвом, продолжил обучать их техасскому холдему. Я могла бы попытаться сама, но не думаю, что Дэйв был бы доволен тем, что их учит «чайник» – так он сам определял мои способности.

Себе я вернула «Игру престолов». Это было совсем не так весело, как смотреть сериал с Дэйвом, который прочел всю серию книг и знал, кто против кого строит козни. Но я сосредоточилась, следила за сюжетом и закончила сезон, болея за кхалиси и ее драконов, как раньше с Дэйвом. Я начала звать друзей в гости, чтобы посмотреть кино, более внимательно относясь к выбору картин и исключая те, где у кого-то умирали мужья и жены. Но самой большой моей удачей стало приобретение идеального онлайн-партнера по скраблу. Раньше мы играли с Дэйвом. Дэйв играл с Робом. А потом мы с Робом стали играть друг с другом. Правда, я оказалась плохой заменой, потому что у двоих братьев был примерно одинаковый уровень, а я за почти сто игр выиграла у Роба только один раз. Но теперь, общаясь по телефону всего несколько минут каждый день, мы с Робом стали ближе друг к другу… и к Дэйву.

Мы хотим, чтобы окружающие нас люди были счастливы. Разрешить себе быть счастливым, признать за собой право покончить с чувством вины и найти радость – это победа над постоянством. Веселье и развлечения – это форма сочувствия к себе; мы должны быть к себе добры, если совершили ошибку, и точно так же мы должны быть к себе добры, радуясь жизни, когда это возможно. Трагедия врывается к тебе в дом и берет тебя в плен. Чтобы вырваться, нужны усилия и энергия. Искать радость после горя – значит возвращать себе то, что было у тебя украдено. Как сказал лидер U2 Боно, «радость – это величайший акт неповиновения».

Женщина по имени Вирджиния Шимпф Нэйси оставила к моему тридцатидневному посту в Facebook комментарий, который сильно повлиял на меня. Она была счастлива замужем, но ее муж скоропостижно скончался во сне в возрасте пятидесяти трех лет. Через шесть с половиной лет, вечером накануне свадьбы ее дочери сын Вирджинии умер от передозировки героина. Вирджиния настояла на том, чтобы свадьба состоялась, и организовала похороны сына на следующий день. Вскоре она начала работать с местным отделом образования в программе профилактики наркомании, вместе с другими родителями и психотерапевтами создала группу поддержки для тех, кто потерял детей, и выступала за законодательные преобразования, направленные на борьбу с зависимостью. Одновременно с этим Вирджиния искала способы справиться с горем. Она начала смотреть старые шоу Кэрол Бернетт и совершать пешие прогулки со своим шоколадным лабрадором, чтобы навестить дочь и зятя. «Обе смерти вплетены в ткань моей жизни, но не они ее определяют, – написала она. – Радость очень важна для меня. И я не могу полагаться на то, что мне даст ее моя дочь или кто-то еще. Я должна сама создавать ее. Пора выжать максимум из плана Б».

В поисках радости мы нередко зацикливаемся на больших, значимых событиях. Окончание школы. Рождение ребенка. Получение работы. Воссоединение с семьей. Но счастье – это частота позитивных моментов, а не их масштаб. В исследовании скорбящих супругов, проводившемся в Австралии в течение двенадцати лет, было установлено, что 26 % из них после потери могут испытывать радость так же часто, как раньше. Их отличает от других то, что они смогли вернуться к своим обычным делам и общению. «То, как мы проводим наши дни, – пишет Энни Диллард, – это то, как мы проводим наши жизни». Вместо того чтобы ждать, пока мы будем достаточно счастливы, чтобы радоваться мелочам, нужно идти и делать мелочи, которые делают нас счастливыми. После тяжелого развода одна моя подруга составила список того, что ее радует: мюзиклы, племянники и племянницы, альбомы живописи, фруктовый пирог, – и пообещала себе, что каждый день после работы будет радовать себя чем-то из этого списка. Блогер Тим Урбан говорит об этом так: «Счастье – это радость, растворенная в сотне дней, о которых ты благополучно забываешь».

Мое новогоднее решение-2016 было основано на этом. Каждый вечер я все еще записывала по три вещи, которые мне удались, но моя уверенность в себе росла, и это представлялось уже не таким необходимым. Адам предложил мне новую идею: каждый день записывать три радостных момента. Из всех новогодних решений, принятых мной, это на данный момент остается тем, которого я придерживаюсь дольше всего. Сейчас я почти каждый вечер перед сном записываю в тетрадь три счастливых момента. Благодаря этому я стала замечать и приветствовать эти вспышки радости; когда происходит что-то позитивное, я думаю: «Это пойдет в тетрадь». Эта привычка теперь освещает все мои дни.

Много лет назад мой наставник Ларри Бриллиант пытался внушить мне, что счастье требует труда. Мы с Ларри сблизились в процессе создания меценатской программы в Google, поэтому я была очень опечалена, когда у его двадцатичетырехлетнего сына Джона обнаружили рак легких. Джон лечился в Стэнфорде и часто проводил вечера в нашем доме, потому что мы жили неподалеку от больницы. Он принес моим детям свои любимые наборы Lego, сохранившиеся у него с детства, и до сих пор, когда мои дети играют в Lego, я вспоминаю Джона.

В течение нескольких месяцев казалось, что Джон поправится, поэтому, когда полтора года спустя он умер, это было вдвойне тяжело для его семьи. Глубокая духовность Ларри помогла ему не сломаться. Десять лет он и его жена Гириджа прожили в Индии, где учились у индуистского гуру и практиковали буддийские медитации. Потеряв сына, они стали духовно трудиться над тем, чтобы обратить часть боли в благодарность за те годы, когда Джон был здоров. На похоронах Дэйва Ларри плакал со мной, сказав, что не ожидал, что мы будем так скоро снова оплакивать любимого человека. Потом, держа меня за плечи, как будто желая поднять в воздух, он сказал, что пришел сюда, чтобы убедиться, что боль не поглотит меня. «День радости – это пятнадцать минут, – сказал он. – День боли – пятнадцать лет. Никто не говорит, что это легко, но дело жизни – это превратить пятнадцать минут в пятнадцать лет, а пятнадцать лет – в пятнадцать минут».

Внимание к моментам радости требует усилий, потому что мы по своей природе легче замечаем плохое. Дурные события оказывают на нас больше влияния, чем радостные. В доисторические времена это имело смысл: если тебя не преследуют воспоминания о том, как твой любимый человек съел ядовитые ягоды, ты можешь попробовать их сам. Но сегодня мы уделяем слишком много внимания повседневным неприятным мелочам. Сломанный дворник или пятно от кофе способны серьезно испортить нам настроение. Мы сосредотачиваемся на потенциальных угрозах и упускаем возможности улыбнуться.

Когда мы даем название негативным эмоциям, нам легче их анализировать; но и называть позитивные эмоции также полезно. Согласно исследованиям, ведение записей о радостных событиях в течение всего трех дней поднимает настроение и снижает количество обращений в медицинские учреждения в последующие три месяца. Мы можем наслаждаться самыми незначительными повседневными событиями – теплым ветерком или вкусом жареной картошки (особенно если стащили ее из чужой тарелки). Моя мама – одна из самых больших оптимистов, которых я знаю, и каждый вечер, ложась в постель, она специально уделяет несколько секунд тому, чтобы насладиться мягкой и удобной подушкой, на которую кладет голову.

С возрастом счастье становится для нас больше умиротворением, чем восторгом. Преподобная Вероника Гойнс формулирует это так: «Умиротворенность – это радость покоя, а радость – это умиротворенность в движении». Мы испытываем больше приятных эмоций в течение последующих нескольких дней, если поделились своей радостью с кем-то. Шеннон Седжвик Дэйвис, борец за права человека, чья работа заставляет ее каждый день сталкиваться с жестокостью, говорит: «Радость – это дисциплина».

Друг, потерявший жену, с которой прожил сорок восемь лет, сразу после своего семидесятого дня рождения, сказал мне, что для того, чтобы победить отчаяние, ему пришлось основательно изменить весь распорядок жизни. То, что он делал раньше вместе с женой, заставляло его лишь тосковать по прошлому, поэтому он сознательно начал искать новые для себя виды деятельности. Мне он посоветовал поступать так же. И я попробовала не только возвращать все обратно, но и искать способы двигаться вперед. Я начала с малого. Мы с детьми стали играть в «Червы» – карточную игру, которой научил меня дед (и в которую я играю лучше, чем в покер). По выходным мы теперь катаемся на велосипедах – Дэйв не мог этого делать из-за травмы спины. Я снова начала играть на фортепиано, на котором не играла тридцать лет. Играю я плохо из-за недостатка таланта, усугубленного недостатком практики, и тем не менее, бренча по клавишам, чувствую себя лучше. Перефразируя песню Билли Джоэла, которую я плохо играю и фальшиво пою, «я улыбаюсь, ненадолго забывая о жизни».

Играть на музыкальном инструменте на пределе своих способностей – это то, что психологи называют «едва преодолимой трудностью». Такой уровень деятельности требует всего нашего внимания и не оставляет места для других мыслей. Многие из нас чувствуют себя лучше всего в «потоке» – состоянии полного погружения в задачу. Когда вы задушевно беседуете с подругой и вдруг понимаете, что два часа словно улетучились. Когда едете по дороге и путь обретает свой ритм. Когда погружаетесь в чтение «Гарри Поттера» и забываете, что Хогвартс – не настоящий. Типичная ошибка маглов. Но здесь есть ловушка. Михай Чиксентмихайи, пионер исследований потока, обнаружил, что люди не говорят о том, что счастливы, находясь в потоке. Только задним числом они описывают это состояние как радостное. Если их спрашивают об испытываемых эмоциях, когда они находятся в потоке, они тут же «выпадают» из этого состояния. Хорошая работа, господа психологи.

Многие ищут поток в физических упражнениях. Потеряв жену, комик Паттон Освальт обратил внимание на то, что в комиксах, например в «Бэтмене», изображена странная реакция на горе. В реальной жизни, «если бы Брюс Уэйн в девять лет увидел, как убивают его родителей, он не стал бы таким накачанным героем, – говорит Освальт. – Легче представить, как человек после такого станет толстым, злым и запутавшимся в жизни. Но нет, он тут же бежит в спортзал!». На самом деле посещение спортзала – или просто выход на улицу для прогулки в быстром темпе – может принести много пользы. О влиянии упражнений на физическое здоровье всем известно: они снижают риск сердечно-сосудистых заболеваний, гипертонии, инсульта, диабета и артрита. Но многие врачи и психотерапевты также говорят о том, что физические упражнения – один из лучших способов улучшения психологического состояния. Для людей в возрасте за пятьдесят, страдающих серьезной депрессией, тренировки в ряде случаев оказываются не менее эффективными, чем антидепрессанты.

Поток может казаться роскошью, но после трагедии стать необходимостью. Четыре года назад в Сирии у Вафаа (фамилия не указана с целью защиты ее родных) арестовали мужа. С тех пор его больше никто не видел и ничего о нем не слышал. Всего за несколько месяцев до этого ее шестнадцатилетний сын был убит, когда играл в футбол на улице рядом с домом. Вафаа не могла выносить такую боль и хотела лишить себя жизни, но она была беременна шестым ребенком, и это остановило ее. Вскоре они с братом и двумя ее младшими детьми бежали в Стамбул, а трое старших остались в Сирии. Вскоре после этого ей позвонила дочь. Ее маленького сынишку за неделю до его второго дня рождения застрелил снайпер. Нечто за гранью возможного. Совершенно недоступно пониманию.

Как это ни жутко, пережитое Вафаа достаточно типично. Сегодня в мире больше беженцев, чем было когда-либо со времен Второй мировой войны; более чем у 65 миллионов людей жизнь оказалась разрушена. Если для меня план Б означает жизнь после смерти мужа, то для них план Б – это жизнь после целой череды потерь: любимых, дома, родины, всего, что было своим. Когда я читала историю Вафаа, я была поражена ее стойкостью, и мне захотелось пообщаться с ней лично, чтобы узнать больше. Она рассказала о своих страданиях. «Когда моего сына убили, я думала, что умру. Но меня спасло то, что я мать. Мне нужно было улыбаться ради моих остальных детей».

Приехав в Турцию, Вафаа в основном проводила дни одна с детьми, пока ее брат пытался найти работу. Она не говорила по-турецки, почти никого не знала, и ей было очень одиноко. Она нашла сирийский общественный центр и познакомилась с другими женщинами, у которых были такие же трудные судьбы. Потихоньку Вафаа начала находить в жизни радостные моменты. «Молитва делает меня счастливой, – сказала она. – Моя связь с Богом стала сильнее. Я теперь лучше понимаю Его и знаю, что Он всегда будет давать мне силы».

Помимо молитвы, она нашла утешение и поток в приготовлении пищи для семьи и друзей. «Иногда время идет слишком медленно, и я слишком много думаю. Приготовление еды дает мне что-то, о чем я могу думать, к чему я могу готовиться. В Сирии для меня готовить еду было как дышать. Это как будто наполняет мои легкие кислородом. Я не художник, но я люблю творить. Запахи… ощущение, когда держишь мясо в руках. Где бы я ни была, я могу попытаться воссоздать дом. Кухня успокаивает меня и помогает сосредоточиться. Иногда я полностью растворяюсь в процессе. Тогда время идет быстро. И мысли мои успокаиваются». Когда одна из соседок Вафаа в Стамбуле заболела, Вафаа целую неделю каждый день готовила ей еду. «Я была счастлива оттого, что помогала ей пищей – причем сирийской пищей! Так я как будто говорила: "Возьми это от моей родины. Больше мне дать нечего"». Для Вафаа источником радости стала забота о детях и других людях. Она сказала нам: «Когда мои дети улыбаются, я счастлива. Я чувствую, что я здесь не просто так. Я излечиваюсь, излечивая их».

Радость может быть для вас дисциплиной, актом неповиновения, роскошью или необходимостью, но это то, чего заслуживает каждый. Радость позволяет продолжать жить, любить и быть здесь ради других.

Даже страдая, мы все равно можем найти радость в моменты, которые нам удается поймать или создать. Еда. Танец. Молитва. Езда на автомобиле. Фальшивое пение песен Билли Джоэла. Все это может облегчить боль. И когда эти моменты накапливаются, мы обнаруживаем, что они дают нам не просто счастье, они дают нам еще и силы.

7. Как воспитать стойких детей

Это полное деталей изображение двоих детей из Южной Каролины создал лауреат многочисленных премий художник Тимоти Чамберс. Уже больше тридцати лет он рисует полные жизни портреты и пейзажи маслом, углем и пастелью. Тим на 70 % глух. К тому же он официально признан слепым.

Когда вы позируете Тиму и он смотрит вам в глаза, он не может видеть ваш рот. Вместо того чтобы воспринимать объект целиком, он разглядывает его по частям, запоминая как можно больше деталей, а потом берет из памяти то, что не могут видеть его глаза. «Удачная картина во многом состоит из удачных решений», – объясняет он.

Симптомы генетического заболевания, синдрома Ашера, проявились у Тима рано. В пять лет он уже постоянно носил слуховой аппарат. В старших классах, когда по вечерам Тим гулял с друзьями, им приходилось предупреждать его, чтобы он не наткнулся на ветви деревьев. В конце концов, когда Тиму исполнилось тридцать, офтальмолог направил его к специалисту, который и поставил диагноз. Он также сообщил, что болезнь неизлечима. Его рекомендация была очень проста: «Лучше вам поискать другую профессию».

После такого обескураживающего совета Тима преследовал страх, временами парализующий, и ночные кошмары. Однажды он провел два часа, завершая портрет угольным карандашом, и тут его сын вошел в комнату и поинтересовался: «А почему все лиловое?» Тим больше не видел разницы между лиловым и серым. Пытаясь найти иные способы применения своих знаний, он начал вести онлайн-занятия по живописи. Ему стало приходить все больше прекрасных отзывов, и ученики из другого полушария вставали в два часа ночи, чтобы позаниматься с ним. Вместе с женой Ким Тим расширил эту деятельность и основал онлайн-школу. Однажды Ким посмотрела запись лекции Адама о стойкости, и ей показалось, что он говорит о ее муже. Она написала Адаму и рассказала, что Тим – «самый упорный человек, которого мне повезло узнать в жизни».

Адама заинтересовало, что стало для Тима источником его стойкости. По словам Тима, все началось с его родителей. У его отца был замечательный талант к переосмыслению негативных событий. Однажды Тим пришел из школы расстроенный, потому что дети пялились на него и спрашивали, что такое у него в ухе. Отец дал ему совет: когда такое произойдет в следующий раз, Тим может нажать на свой слуховой аппарат, вскинуть кулак вверх и закричать: «Да! "Кабс" ведут два – один в девятом иннинге!» Тим так и сделал, и ребята стали завидовать ему – ведь он мог слушать спортивные репортажи во время скучных уроков! В старшей школе Тим хотел поцеловать девушку на свидании, но только потянулся к ней, как его слуховой аппарат начал громко пищать. Отец посоветовал ему не переживать из-за этого: «Возможно, твоя девушка сейчас рассказывает своей маме: "Раньше я целовалась с мальчиками и видела фейерверки – но никогда еще не слышала сирен"».

Так Тим научился реагировать на неловкие ситуации с юмором. Он обнаружил, что реакция других людей на его состояние зависит от того, как он сам его воспринимает, а значит, он может сам повлиять на мнение других о нем. Пересмотр таких моментов стал его второй натурой. «Мне очень повезло, что у меня был отец, который превращал моменты, когда я чувствовал себя глупо, в "ты становишься сильнее, когда ищешь пути обхода там, где видишь препятствие или тупик"», – говорил он.

Когда Дэйв умер, я больше всего переживала из-за того, что это разрушит счастье моих детей. Когда моей подруге детства Минди Левай было тринадцать, ее мать совершила самоубийство. Ту ночь я провела в комнате Минди и обнимала ее, пока она плакала. Больше тридцати лет спустя она стала первым человеком, которому я позвонила из больницы в Мексике. Я истерически кричала в трубку: «Скажи мне, что у моих детей все будет в порядке!» Вначале Минди не могла понять, что случилось. Но когда поняла, то сказала, что искренне убеждена: у моих детей все будет в порядке. В этот момент ничто не могло меня успокоить, но я знала, что Минди выросла любящим и счастливым человеком. Ее пример помог мне поверить, что мои дети тоже смогут это сделать.

Когда я прилетела домой – сам перелет я почти не помню, – меня встречали в аэропорту мама и сестра. По их щекам текли слезы, они поддерживали меня с двух сторон, пока мы шли до машины. В самом худшем кошмаре мне не мог привидеться разговор, который мне предстоял. Как сказать детям семи и десяти лет, что они больше никогда не увидят папу?

По пути из Мексики Марне напомнила мне, что у нее есть подруга, Кэрол Гейтнер, – социальный работник, которая консультирует детей, переживших потерю. Во время этой страшной поездки домой я позвонила Кэрол. Она посоветовала мне сначала сообщить детям, что у меня очень печальные новости, а потом рассказать о том, что случилось, просто и прямо. Она добавила, что важно объяснить им: во многом их жизнь останется прежней – у них есть другие члены семьи, они все равно будут ходить в школу со своими друзьями. Также она сказала, что лучше позволить им вести разговор и отвечать на их вопросы, и предупредила, что они могут спросить, умру ли я тоже. Я была очень благодарна ей за это предупреждение, потому что это был один из первых вопросов моей дочери. Кэрол посоветовала мне не давать детям лживых обещаний, что я буду жить вечно, но объяснить, что обычно люди не умирают в таком молодом возрасте. Ее главным советом было постоянно повторять им, что я люблю их и что мы переживем все это вместе.

Когда я вошла в дом, дочка встретила меня как будто ничего не случилось. «Привет, мам», – сказала она и пошла наверх, в свою комнату. Я словно примерзла к полу. Сын тут же понял: что-то не так. «Ты почему дома? – спросил он. – А где папа?» Мы все уселись на диван, вместе с моими родителями и сестрой. Сердце у меня стучало так, что я почти не слышала собственного голоса. Мой отец обнимал меня за плечи, стараясь, как всегда, защитить и поддержать, и я нашла в себе силы произнести: «У меня ужасные новости. Ужасные. Папочка умер».

Последовавшие за этим крики и плач преследуют меня по сей день – первобытные вопли, отозвавшиеся эхом в моем сердце. Ничто даже близко не может сравниться по болезненности с этим моментом. Даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, меня трясет и горло перехватывает. И все же, как бы страшно это ни было, мы это пережили. Никому не пожелаю пройти через такой опыт – но это был опыт.

Моим детям, хоть они и пережили невосполнимую потерю, все же повезло. Ничто не может вернуть им отца, но обстоятельства нашей жизни смягчили удар. Для многих детей, сталкивающихся с трагедиями, все не так. В России каждый пятый ребенок живет за чертой бедности. Два из десяти юных американцев живут в бедности, причем среди чернокожих и латиноамериканских детей таких около одной трети, а среди детей матерей-одиночек их 43 %. У более чем двух с половиной миллионов американских детей кто-то из родителей находится в тюрьме. Многие дети страдают от болезней, брошены родителями, не имеют дома или подвергаются жестокому обращению. Такие условия существования не могут не сказываться на их интеллектуальном, социальном, эмоциональном и образовательном развитии.

Мы обязаны обеспечивать всем детям безопасность, поддержку, возможности и помощь в поиске пути вперед, особенно в трагических ситуациях. Раннее и разумное вмешательство имеет критически важное значение. В таких «реагирующих на травмы» учебных заведениях, как школа восточного Пало-Альто, персонал проходит специальное обучение, чтобы распознавать влияние токсического стресса на детей. Когда дети плохо себя ведут, сотрудники не стыдят и не наказывают их, а добиваются того, чтобы те чувствовали себя в безопасности и могли нормально учиться. Такие школы также предоставляют психологические консультации и поддержку во время кризисов детям и занимаются обучением родителей.

Известно, что качественное дошкольное образование способствует развитию у детей когнитивных способностей и чем раньше оказана необходимая поддержка, тем лучше. На территории всех Соединенных Штатов программа Nurse-Family Partnership путем экспериментов доказала, насколько ценным может быть инвестирование в детей. Если неблагополучные семьи посещаются специалистами и могут получать консультации начиная с раннего периода беременности матери и до достижения детьми двухлетнего возраста, в последующие пятнадцать лет число случаев жестокого обращения и заброшенности детей снижается на 79 %. К тому моменту, когда этим детям исполняется пятнадцать, они в два раза реже своих сверстников подвергаются арестам, а период получения их матерями денежного пособия сокращается на тридцать месяцев. Подобные программы помогают укреплять стойкость в семьях. Помимо того, что это правильный моральный выбор, такие вложения имеют и прямой экономический смысл: каждый доллар, вложенный в визиты в семьи, дает прибыль примерно 5,7 доллара.

Все мы хотим воспитать стойких детей, способных преодолевать большие и маленькие жизненные трудности. Стойкость – залог более счастливой, успешной и здоровой жизни. Адам объяснил мне – а отец Тима знал это инстинктивно, – что она не является врожденной и неизменной характеристикой личности. Это проект длиною в жизнь.

Выработка стойкости зависит от возможностей, имеющихся у детей, и от отношений, которые формируются у них с родителями, воспитателями, учителями и товарищами. Мы можем начать с развития у детей четырех основных убеждений: 1) у них есть определенная степень контроля над собственной жизнью; 2) они могут учиться на своих неудачах; 3) они значимы как люди и 4) у них достаточно сил, на которые они могут полагаться и делиться с другими.

Эти четыре убеждения действительно влияют на детей. В одном эксперименте отслеживались судьбы детей из групп риска на протяжении тридцати лет. Они росли в бедности, среди людей, страдающих алкогольной зависимостью или психическими нарушениями, и у двоих из троих к подростковому и взрослому возрасту развились серьезные проблемы. Однако, несмотря на такие тяжелые условия, треть детей стали «профессионально состоявшимися, уверенными в себе и любящими взрослыми», не имеющими правонарушений или проблем с психикой. У этих стойких детей есть кое-что общее: сильное ощущение контроля над собственной жизнью. Они считают себя хозяевами своей судьбы и рассматривают негативные события не как угрозу, а как вызов и даже возможность. То же верно и для детей, не относящихся к группе риска: наиболее стойкими оказываются те, кто понимают, что в силах управлять своей жизнью. Их воспитатели высказывают относительно их четкие и устойчивые ожидания, обеспечивая тем самым предсказуемость, и способствуют таким образом усилению у них ощущения контроля.

Кэйти Андерсен показала мне, какое значение может иметь контроль. Я познакомилась с Кэйти, узнав о ее героической деятельности по спасению подростков – жертв секс-торговли и эксплуатации в Майами. Кэйти создала программу под названием Change Your Shoes, которая помогает девушкам понять, что травма, полученная в прошлом, не определяет их будущее. «Им кажется, что их выбор в жизни теперь ограничен, – говорит Кэйти. – Большинство из них так же, как и я, стали жертвами жестокого обращения и насилия, а это заставляет думать, что вы не в силах контролировать свою жизнь. Моя цель – показать им, что у них есть силы для того, чтобы сбросить с себя прошлое – сбросить все, что держит их в нем. Совершая хотя бы один маленький шаг каждый день, они могут сделать свою жизнь лучше. Я стараюсь внушить им, что они могут выбрать для себя любую роль, какая им по душе».

Я присутствовала на встрече, которую проводила Кэйти в гостиной консультационного центра, и познакомилась там с Джоханачекой «Джей» Франсуа, пятнадцатилетней молодой матерью, державшей на руках своего новорожденного малыша. Джей описывала ужасы жестокого обращения, которому подвергалась дома, как она сбежала оттуда и попала к торговцам людьми. Я видела, как отреагировала на ее рассказ Кэйти, поделившись своей собственной историей: как дома ее преследовал приемный отец, как она тоже сбежала из дома и пыталась покончить с собой. Она сказала девушкам, что ее жизнь совершенно изменилась, когда она поняла, что единственный путь наверх – это получение образования.

Кэйти попросила девушек поделиться своими мечтами. Одна сказала, что хочет стать художником. Другая – юристом, чтобы помогать таким, как она. Третья хотела основать благотворительную организацию, чтобы давать убежище нуждающимся девушкам. Джей сказала, что ее мечта – быть замечательной матерью. Потом Кэйти попросила их записать цели, которых они должны достичь, чтобы их мечты могли стать реальностью. Все написали одно и то же: им нужно окончить школу. Затем Кэйти попросила их подумать, что им надо сделать прямо сегодня – и завтра, и послезавтра, – чтобы достичь этой цели. «Лучше учиться», – сказала одна. «Найти старшую школу, куда можно пойти, и подать заявление», – заявила другая. «Усердно заниматься», – добавила Джей. За прошедшее с той встречи время Джей вопреки всему смогла окончить школу и поступить в колледж. «Сейчас я чувствую, что мое будущее в моих руках, – говорит она. – Я стремлюсь к своей цели – быть прекрасной матерью для моей дочурки и обеспечить ей счастливое будущее».

Второе убеждение, формирующее стойкость в детях, состоит в том, что они могут учиться на своих ошибках и неудачах. Психолог Кэрол Двек показала, что дети лучше реагируют на трудные обстоятельства, когда имеют образ мышления, нацеленный на рост, в противоположность фиксированному. Фиксированный образ мышления означает, что мы считаем свои способности или их отсутствие чем-то врожденным и неизменным: «Я гений в математике, но у меня совершенно нет драматического таланта». Если у ребенка образ мышления, нацеленный на рост, то он воспринимает способности как навыки, которые можно освоить и развить. Такие дети готовы трудиться, чтобы стать в чем-то лучше. «Может, я и не актер от природы, но если буду больше репетировать, то смогу блистать на сцене».

Каким будет образ мышления ребенка, зависит отчасти от того, какого рода похвалы он получает от родителей и учителей. Команда Двек случайным образом распределяла учеников для получения позитивной обратной связи разного типа после написания контрольной. Те, кого хвалили, говоря, что они умные, хуже писали последующие контрольные, потому что считали свой интеллект фиксированной величиной. Когда такие «умницы» сталкиваются с трудными задачами, они просто решают, что им не хватает способностей, и вместо того, чтобы попытаться сделать всю контрольную, сдаются. Но если детей хвалить за старания, они усерднее трудятся над сложными контрольными и пытаются выполнить все задания.

Двек с коллегами продемонстрировали, что «менталитету роста» можно научить, причем быстро и весьма успешно. После того как ученики, которым грозило отчисление из старших классов, выполняли онлайн-упражнения, подчеркивающие возможность развития определенных навыков, их успеваемость повышалась. Когда аналогичные упражнения проделывали студенты-первокурсники во время программы ориентации, риск отчисления среди черных, латиноамериканцев и студентов, первыми в своих семьях получающих высшее образование, снизился на 46 %. Трудности, которые они испытывали при обучении, стали менее персонифицированными и более эпизодическими, и вероятность отчисления среди них стала такой же, как у студентов любого другого происхождения. В совокупности с качественным образованием и долговременной поддержкой подобные программы могут иметь далекоидущие позитивные последствия.

Сегодня важность помощи детям в развитии менталитета роста всеми признана, но, к сожалению, она еще недостаточно широко практикуется. Это типичный раскол между «знать» и «делать»: многие родители и учителя понимают идею, но им не всегда удается применять ее в жизни. Я сама, несмотря на все старания, иногда оказываюсь одной из таких родительниц. Когда моя дочь приносит хорошую оценку, я до сих пор порой выпаливаю, не задумываясь: «Молодец!» – вместо того, чтобы сказать: «Я рада, что ты так хорошо постаралась». В книге «Отпустите их: Как подготовить детей к взрослой жизни»[3] бывший декан Стэнфорда Джули Литкотт-Хеймс советует родителям учить детей тому, что трудности помогают расти и развиваться. Она называет это «нормализующими трудностями». Если родители относятся к неудачам как к возможности для обучения, а не как к неприятностям, которых нужно стремиться избежать, дети с большей готовностью берутся за сложные задачи. Если ваш ребенок плохо справляется с математикой, вместо того, чтобы говорить ему: «Вероятно, математика – это не твое», – скажите: «Если ты чувствуешь, что тебе тяжело дается математика, значит, ты чувствуешь, как развивается твой мозг», – советует Двек.

Третье убеждение, влияющее на стойкость у детей, – это значимость: знание о том, что тебя замечают, о тебе заботятся и на тебя полагаются. Многие родители естественным образом внушают это своим детям. Они внимательно выслушивают их, показывают, что ценят их идеи, и помогают создавать крепкие и надежные отношения с людьми. По данным исследования с участием более чем 2000 подростков в возрасте от одиннадцати до восемнадцати лет, многие из которых сталкивались в жизни с серьезными проблемами, у тех, кто чувствовал себя значимым, реже наблюдалась заниженная самооценка, депрессия и суицидальные мысли.

Значимость часто бывает сложно обрести детям из стигматизированных групп. Молодежь из ЛГБТ-сообщества часто подвергается издевательствам и притеснениям, и многие лишены поддержки взрослых дома или в школе. Юные лесбиянки, геи и бисексуалы в четыре раза чаще своих сверстников совершают попытки самоубийства, а среди трансгендеров, по имеющимся данным, таких четверть. Благодаря Trevor Project у таких молодых людей есть круглосуточный доступ к бесплатным консультациям по телефону или через текстовые сообщения. Мэт Херман, волонтер, работающий на горячей линии проекта, подчеркивает: сознание того, что кто-то – пусть даже чужой человек – беспокоится о тебе, может стать спасательным кругом. «Нам звонят четырнадцатилетние подростки, которым страшно и которые просто хотят знать, что здесь есть кто-то и они не одиноки, – объясняет он. – Это клише, но это на самом деле так». За четыре года работы на горячей линии Мэт, отвечая на звонки, часто слышал, как на другом конце вешают трубку, не сказав ни слова. Как в эксперименте, в котором люди знали, что могут остановить какофонию шумов, нажав на кнопку, молодой человек, звонящий и вешающий трубку, как будто проверяет, действительно ли эта спасительная кнопка работает. Со временем многие откликаются на успокаивающий голос и находят в себе смелость начать разговор. «Очень многие звонят постоянно, – говорит Мэт. – Ты становишься им кем-то вроде друга».

Чтобы ребенок осознал, что его жизнь значима, часто требуется вмешательство взрослых. Друг моего сына страдал от тревожности и депрессии с раннего возраста. Однажды в лагере он сделал робота. На следующее утро обнаружилось, что хулиганы его разломали. Один мальчик сказал ему: «От тебя никакого толку». Послание было ясным: его работа не имела значения и он сам тоже. Он не хотел играть в бейсбол и общаться с другими детьми в школе, потому что ему казалось, что все над ним смеются. «Он надевает на голову капюшон и сидит где-то на задворках своего собственного мира», – рассказала мне его мать.

Поворотный момент настал, когда одна из его бывших учительниц стала проводить с ним время каждую неделю. Она помогала ему общаться с другими детьми и заводить с ними дружбу и постепенно добилась прогресса. Она подсказывала ему: присоединись к группе играющих во время обеденного перерыва, пиши одноклассникам и приглашай их в гости или кино. После этого проверяла, как идут дела, поддерживая его в каждом сделанном шаге. При этом она позволяла ему контролировать ситуацию, но давала понять, что он под ее присмотром. Ей было не все равно. Мальчик почувствовал свою значимость. Когда в школу пришел новый ученик, учительница помогла им подружиться. Двое мальчишек нашли общий интерес в карточной игре, и дружба завязалась.

«Мне показалось, что наш дом осветился солнцем, – сказала мне его мать и добавила: – В таких ситуациях нет простого ответа. Я рада, что мы нашли сочетание того, что помогло, в том числе лекарства. Но было очень важно, что нашлась учительница, которой было не все равно, и друг, с которым у них завязались крепкие отношения». Значимость стала противовесом внешним издевательствам и внутренней тревожности.

В Дании значимость – часть школьной программы. Каждую неделю ученики собираются вместе на так называемый Klassen Time – час, в который они могут обсуждать проблемы и помогать друг другу. Эти часы есть во всех классах, от начальных до выпускного. Чтобы было интереснее, каждую неделю кто-то из учеников приносит пирог. Когда дети делятся своими проблемами, они чувствуют, что их слушают, и, если кто-то из одноклассников спрашивает у них совета, они осознают, что их мнение важно. Дети учатся эмпатии, узнавая о взглядах других и понимая, как их собственные взгляды влияют на тех, кто рядом. Их учат думать: «Как чувствуют себя другие люди? Как мои действия заставляют их чувствовать себя?»

Четвертое важнейшее убеждение стойких детей состоит в том, что у них есть силы, на которые можно положиться и которыми можно поделиться с окружающими. В некоторых из самых бедных районов Индии существует программа воспитания стойкости под названием Girls First, которая направлена на улучшение ментального и физического здоровья девочек-подростков. Она была запущена в 2009 году с пилотного проекта в штате Бихар, где у 95 % женщин менее двенадцати лет образования и почти 70 % к восемнадцати годам уже беременны. Программа учит девочек определять и применять различные сильные стороны своего характера – от отваги до креативности, от справедливости до доброты, от скромности до благодарности. Девочки, посещающие часовые занятия всего раз в неделю на протяжении шести месяцев, видят, как растет их эмоциональная стойкость. На одном из занятий восьмиклассница по имени Риту узнала, что одна из ее сильных сторон – это смелость. Вскоре после этого она вмешалась, остановив мальчика, который приставал к ее подругам, а когда ее отец хотел выдать замуж ее сестру-девятиклассницу, Риту высказалась и убедила его подождать.

Girls First возглавляет Стив Левенталь, который чудом остался цел в серьезной автомобильной аварии, когда его жена была беременна их первым ребенком. «Я на своей шкуре понял, что такое – оказаться на пороге смерти, – рассказывал Стив. – Я осознал, что мог бы умереть, так и не успев увидеть свою дочь, и это изменило меня». После рождения дочери Стив был так благодарен судьбе, что решил помогать другим детям, поэтому взял на себя руководство CorStone, благотворительной организацией, переживавшей не лучшие времена, и сосредоточился на разработке программ типа Girls First. Он поставил себе цель за первый год работы помочь ста индийским девочкам. За шесть лет помощь по программе получили уже 50 тысяч. «Наша работа – зажечь свет, – говорит Стив. – Девочки часто говорят, что никто никогда не говорил им о силе, которая у них есть».

Особую значимость имеет помощь детям в поиске их собственных сильных сторон после травматических событий. Один из студентов Адама в Уортоне, Кэйвон Аземани, пережил трагедию в девятилетнем возрасте, когда его отец жестоко избил мать, так, что ее мозг перестал функционировать. Удивительно, но Кэйвон в таких обстоятельствах сумел не сломаться. «Хотя я потерял маму, – говорит он, – я не потерял ее веру в меня». Она учила сына тому, что его жизнь значима. Отец друга подкрепил в мальчике это убеждение и помог Кэйвону поступить в школу, которая изменила его жизнь. Миссия школы имени Милтона Херши состоит в том, чтобы дать самое лучшее образование детям вне зависимости от их финансового положения. В Херши у Кэйвона были превосходные учителя и возможность продолжать образование: школа оплачивала обучение в колледже, которое не покрывалось социальными выплатами. Учителя помогли Кэйвону раскрыть и развить его сильные стороны. Один посоветовал ему начать играть на тромбоне. Музыка стала для него спасением, дала ему надежду на то, что он сможет жить так, чтобы его мать могла бы им гордиться. К средней школе Кэйвон стал одним из лучших тромбонистов своего района. Но, когда он пошел в старшие классы, над ним начали издеваться. Он был одним из самых низкорослых ребят, и это делало его легкой мишенью. Старшеклассники били его, постоянно насмехались и распространяли о нем разные слухи. Когда он вышел читать рэп на собрании болельщиков, его освистали и прогнали со сцены.

Когда в старшую школу набрали следующий класс, Кэйвон нашел в себе силы начать заступаться за себя и за других. Он знакомился с младшими ребятами и поддерживал тех, кого притесняли так же, как и его. Он играл им свою музыку. К выпускному классу многие ученики знали его песни наизусть. Он был избран президентом ученического совета и окончил школу с наивысшим средним баллом. «Музыка больше, чем что-либо другое в мире, научила меня не пасовать перед трудностями, – сказал нам Кэйвон. – Что бы со мной ни случалось – трагедия, которая разрушила мою семью, издевательства в школе и даже такие глупости, как ссора с девчонкой, – музыка направляла мою энергию во что-то позитивное. Музыка рассеивала тьму».

Учителям не меньше, чем ученикам, полезен образ мышления, нацеленный на рост. Начиная с 1960-х годов исследователи демонстрируют: когда учителей убеждают в том, что ученики из дискриминируемых групп обладают потенциалом и талантами, учителя начинают относиться к ним иначе. Они помогают ученикам учиться на ошибках. Они ожидают от них большего, уделяют им больше внимания и активно поощряют развитие их сильных сторон. А это помогает ученикам поверить в себя и трудиться усерднее, зарабатывая лучшие оценки.

При правильной поддержке вера в себя и свои силы подпитывается энергией действия и то, во что веришь, воплощается в жизнь. Поверь, что из неудачи можно извлечь ценный урок, и ты станешь более открытым к хорошему. Поверь, что ты нужен, и ты будешь больше помогать другим, а это позволит тебе сильнее почувствовать свою значимость. Поверь, что у тебя есть силы, и начнешь видеть возможности для их применения. Поверь, что ты волшебник, который может пересечь пространство и время, и, возможно, тебе удастся и это.

Когда дети сталкиваются с травматическими событиями, убеждения, помогающие выработать стойкость, становятся особенно важны. Более 1 800 000 детей в Америке потеряли кого-то из родителей, и в ходе общенационального опроса почти три четверти из них сказали, что их жизнь была бы «гораздо лучше», если бы родители были живы. На вопрос, отдали бы они год своей жизни всего за один лишний день для их покойных отца или матери, больше половины ответили утвердительно.

В нашем доме это чувство было всем хорошо знакомо. Мои дети страдали. Я тоже страдала – еще и оттого, что страдали они. Но даже в эти мрачные часы, когда мои дети только узнали, что их жизнь больше никогда не будет такой, как прежде, можно было увидеть проблески света. Когда мой сын только узнал о смерти отца, он на какое-то время прекратил плакать, чтобы поблагодарить меня за то, что я здесь, с ним, и мою сестру и родителей тоже. Поразительно. Позже вечером, когда я укладывала дочку спать, она сказала: «Мне грустно не только за нас, мамочка. Мне еще грустно за бабушку Полу и дядю Роба, потому что они тоже его потеряли». Поразительно. Я вспомнила, как в ту ночь, когда умерла мать Минди, она попросила меня побыть с ней, но потом стала переживать, что другие подруги обидятся, что она не позвала их. Даже в самые худшие моменты своей жизни мои дети – как и Минди – смогли подумать о других. И это давало мне надежду.

Несколько дней спустя мы с детьми взяли большой лист бумаги и цветные маркеры. Уже не один год мы рисовали и вешали на их шкафчики для рюкзаков знаки и расписания. Кэрол объяснила мне, что в те моменты, когда жизнь детей переворачивается вверх дном, очень важно дать им ощущение стабильности. Я подумала, что будет полезно придумать «семейные правила», которые можно повесить на стену, чтобы они напоминали нам о механизмах выживания в эти трудные времена. Мы сели, чтобы придумать и записать их вместе.

Я хотела, чтобы дети знали, что они должны уважать свои чувства и не пытаться подавлять их. Мы вместе записали, что грустить – это нормально и что они могут делать перерыв в любых делах, чтобы поплакать. Что нормально злиться и завидовать друзьям и кузенам, у которых есть отцы. Нормально заявлять кому угодно, что они не хотят сейчас говорить об этом. И они должны были знать, что мы этого не заслужили. Кроме того, я хотела быть уверенной, что чувство вины не отравит ни одного момента, когда мои дети смогут отвлечься от горя, поэтому мы также записали: нормально быть счастливыми и смеяться.

Люди часто удивляются тому, насколько стойкими могут быть дети. На это есть физиологические причины: дети более нейропластичны, чем взрослые, то есть их мозг быстрее адаптируется к стрессу. Я узнала от Кэрол, что у детей существуют ограничения на объем сильных эмоций, который они могут обработать зараз. У них более короткие «промежутки чувств», они испытывают печаль приступами, а не продолжительными периодами. Кроме того, дети иногда выражают свое горе в изменении поведения и в игре, а не в словах. Как и говорила Кэрол, переходы от горя к радости у моих детей были очень быстрыми: вот они плачут, а вот уже несутся играть.

Я также поняла, что для того, чтобы пережить все это, очень важен сон. Когда я была ребенком, мои родители придавали сну очень большое значение, а я думала, что это совсем неинтересно. Когда у меня самой родились дети, я поняла, насколько мои родители были правы. Уставая, мы слабеем ментально и физически, легче раздражаемся и нам буквально не хватает энергии на радость. Сон приобретает еще большее значение в трудные времена, потому что мы должны собирать все свои силы; поэтому я старалась не нарушать режим моих детей и укладывала их спать в привычное время. Если они не могли заснуть, я учила их вдыхать и выдыхать, считая до шести, как когда-то учила меня мама.

Так как наши чувства были еще очень остры, я знала, что мы совершим немало ошибок, поэтому прощение стало очень важной темой. Год назад мы с дочерью были на семинаре «Лидерство для девочек» и научились «быстрым взаимным извинениям». Когда два человека обидели друг друга, обоим нужно быстро извиниться, чтобы простить друг друга и себя. Когда вы испытываете скорбь и злость, вы легче выходите из себя, поэтому мы часто прибегали к этой стратегии. Потеряв контроль над собой, мы тут же старались извиниться. Потом мы должны были «отзеркаливать» друг друга: первый объяснял, что его расстроило, а второй повторял это и извинялся. Мы старались показать, что чувства другого человека важны. В какой-то момент моя дочь закричала: «Я расстраиваюсь, потому что вы оба провели с папой больше лет, чем я!» Мы с сыном признали, что это действительно так и это несправедливо.

Я пыталась помочь моим детям быть добрыми к себе. Не ругать себя за то, что они иногда злятся друг на друга, за то, что они завидуют другим детям и даже мне, потому что мой отец еще жив. Я поняла, что обучение их сочувствию к себе – это часть воспитания менталитета роста. Если не зацикливаться на вчерашнем горе, можно воспринимать сегодняшний день как новый. Мы решили делать это, как и все остальное, единой командой.

Не всегда все шло, как было запланировано. Задолго до смерти Дэйва я поняла, что работа родителей требует смирения больше, чем какая-либо другая, – и теперь мне нужно было научиться делать ее в одиночку. Мои дети терзались от наплыва чувств так же, как и я, из-за чего даже самые простые решения становились сложными. Мы с Дэйвом всегда придерживались строгих правил отхода ко сну – но как можно вовремя уложить в постель измученного ребенка, когда он плачет о своем умершем отце? Когда каждая мелочь превращается в большую проблему, нужно ли требовать от детей тех же стандартов поведения или можно смотреть на взрывы эмоций сквозь пальцы, потому что вы сами ощущаете тот же гнев? А если все слишком выйдет из-под контроля, будут ли дети плохо вести себя по отношению к другим детям, которые еще недостаточно большие, чтобы понять их чувства и простить? Меня бросало из стороны в сторону, и я совершала массу ошибок. Массу.

И здесь я тоже была очень благодарна моим друзьям и семье. В том, что касалось воспитания детей, я положилась на свою маму и ее подругу Мерль и старалась следовать их рекомендациям. Иногда, как бы тщательно я ни обдумывала, как справиться с ситуацией, у меня ничего не получалось. Однажды моя дочь отказалась выходить из дома, когда мы собрались на прогулку с Марне, Филом, Марком и Присциллой. Пока остальные ждали снаружи, я пыталась убедить ее, что будет весело, но она была неумолима. Она уселась на пол, и я не могла сдвинуть ее с места. У меня наступила… мне кажется, будет правильно сказать суперфрустрация. Пришел Фил, чтобы проверить, как идут дела, и обнаружил нас двоих на полу, плачущих. Каким-то образом ему удалось по-доброму и с юмором уговорить мою дочь встать на ноги и присоединиться к остальным. Присцилла уговорила меня сделать то же самое. Прошло совсем немного времени, и после взаимных извинений моя дочь уже бежала по дорожке, улыбаясь.

Семейные правила до сих пор висят над детскими шкафчиками, но я только недавно заметила, что пункт «просить о помощи» встречается во всех четырех разделах. Теперь я понимаю, что это – краеугольный камень выработки стойкости. Когда дети не боятся обращаться за помощью, они знают, что они значимы. Они видят, что другие беспокоятся о них и хотят быть рядом, чтобы помочь, когда это необходимо. Они понимают, что не одиноки, и могут обратиться за поддержкой. Они осознают, что боль не вечна; все может стать лучше. Кэрол помогла мне понять, что, даже когда я чувствую себя беспомощной, потому что ничего не могу поделать с горем моих детей, если я просто могу быть рядом и слушать – как она сказала, «быть спутником», – значит я уже помогаю им.

Пытаясь справиться со своими собственными чувствами, я беспокоилась о том, в какой степени могу выказывать их при детях. Первые несколько месяцев мы все постоянно плакали. Однажды мой сын сказал мне, что ему грустно, когда я плачу, так что я стала прятать слезы, при их приближении убегая в спальню и закрываясь там. Поначалу это как будто бы помогало. Но через несколько дней он гневно спросил у меня: «Почему ты больше не грустишь по папе?» Защищая его от моих слез, я перестала вести себя так, как, согласно моим ожиданиям, должен был вести себя он. Я извинилась за то, что скрывала свои чувства, и позволила детям снова видеть их.

С того самого дня, как Дэйв умер, я постоянно говорю о нем. Это нелегко, и мне приходилось видеть, как взрослые передергиваются, как будто эти напоминания слишком болезненны для них. Но я очень хочу, чтобы память о Дэйве жила, и, пока я говорю о нем, он остается в нашем настоящем. Я поняла – и это разбивает мне сердце, – что из-за того, что мои дети были слишком маленькими, они постепенно начнут забывать отца, так что я должна сделать так, чтобы они знали, каким он был.

Моя подруга, отец которой умер, когда ей было шесть, сказала, что всю свою взрослую жизнь она пытается по кусочкам собрать его истинный образ, поэтому я попросила не один десяток ближайших родственников, друзей и коллег Дэйва запечатлеть свои воспоминания о нем на видео. Мои сын и дочь больше никогда не смогут поговорить с отцом, но когда-нибудь, когда они будут готовы узнать о нем от тех, кто любил его, им представится такая возможность. Я также записала то, что сами дети вспоминали об отце, так что, когда они вырастут, они будут точно знать, какие воспоминания – их собственные. В прошлый День благодарения моя дочка была чем-то расстроена, и, когда я убедила ее рассказать мне, что случилось, она сказала: «Я забываю папу, потому что так давно его не видела». Я показала ей видео, и это помогло.

Когда дети растут с четким пониманием истории своей семьи – где выросли их бабушки и дедушки, каким было детство их родителей, – они лучше справляются с различными жизненными ситуациями и у них есть чувство принадлежности к чему-то большему. Открытый разговор о позитивных и даже трудных воспоминаниях может помочь развитию стойкости. Особенно ценно делиться историями о том, как семья держалась вместе в хорошие и плохие времена, что позволит детям чувствовать и себя частью этой общности. Как ведение дневника помогает проанализировать страдания, так и подобные разговоры позволяют детям ощутить свое прошлое и перестать бояться трудностей. Когда все члены семьи могут поделиться своими историями, это повышает самооценку у детей, особенно у девочек. А когда разные взгляды сливаются в одну историю, это способствует усилению чувства контроля, особенно у мальчиков.

В детстве потерявший мать друг сказал мне, что спустя годы она перестала казаться реальной. Люди либо боялись упоминать о ней при нем, либо представляли ее какой-то идеальной фигурой. Я хочу, чтобы дети помнили Дэйва таким, каким он был в жизни: любящим, щедрым, умным, веселым и очень неуклюжим. Он постоянно что-то проливал и каждый раз этому удивлялся. Теперь, когда кругом бурлят эмоции, но мой сын остается спокойным, я говорю ему: «Ты совсем как папа». И когда дочь заступается за одноклассницу, которую дразнят другие дети, я говорю: «Совсем как папа». И когда кто-нибудь из них опрокидывает стакан, я говорю то же самое.

Родители часто переживают, что такие разговоры будут печалить детей, но исследования чувства ностальгии показывают обратное. Слово «ностальгия» происходит от греческих слов «ностос» – возвращение и «альгос» – боль. Так что буквально ностальгия – это страдания, которые мы испытываем, когда хотим вернуть прошлое, однако психологи обнаружили, что это по большей части приятное состояние. Вспоминая о чем-то, люди обычно чувствуют себя счастливее и ближе к другим. Они видят в жизни больше смысла и ощущают готовность создавать лучшее будущее. Вместо того чтобы игнорировать печальные вехи из прошлого, мы стараемся отмечать их в настоящем. Моя подруга Девон Сперджен, в юности потерявшая отца, подала мне прекрасную идею, как отпраздновать день, который мог бы стать сорок восьмым днем рождения Дэйва: мы с детьми написали ему письма и отправили их на воздушных шариках.

Я заметила, что, слушая от других людей истории о Дэйве, дети успокаивались. Мой зять Марк рассказывал им, что в Дэйве была «энергия счастья» и он щедро делился ею: «Сложно представить, чтобы ваш папа веселился так, чтобы к нему не присоединилось множество людей». Фил часто говорил нашим детям, что Дэйв никогда не хвастался и не преувеличивал, а разговаривал с людьми вдумчиво и внимательно. Все мы хотели бы, чтобы Дэйв на своем примере научил их скромности и умению быть счастливыми. Но вместо этого мы пытаемся выжать все, что возможно, из плана Б.

Адам рассказал мне о программе помощи детям, потерявшим родителей, разработанной в Аризонском университете. Один из ключевых ее шагов – сформировать у детей новое понимание семьи, чтобы они чувствовали, что те, кто остался, представляют собой целостное сообщество. Глядя на наши фотографии, сделанные даже в первые недели и месяцы, я с удивлением заметила, что у нас и тогда были моменты счастья – например, когда мои дочь и сын играли с друзьями в догонялки. Фотографии важны, потому что служат напоминанием о счастье. Потеря Дэйва научила меня тому, как ценно видео: когда я смотрю на его фото, мне очень хочется увидеть, как он двигается, и услышать его речь. Теперь я снимаю все, что только возможно. Мои дети раньше норовили спрятаться, когда я начинала их снимать, но с тех пор, как они стали смотреть записи, чтобы вспомнить отца, они улыбаются и говорят в камеру.

Аризонская программа также рекомендует выделить в новой семье время для совместного веселья. Это позволяет детям отвлечься от горя и почувствовать, что они снова часть единой семьи. Это не должна быть пассивная деятельность, такая как просмотр ТВ; лучше проводить время активно, например играть в настольные игры или готовить еду. Мы называем такие дела ССР – семейные суперразвлечения. Мой сын предложил, чтобы его сестра выбрала первый вид развлечения, и с тех пор ССР стали еженедельной традицией, которой мы придерживаемся вот уже больше года. Мы также придумали семейный клич, когда беремся за руки и кричим: «Мы сильны!»

Мы трое все еще привыкаем быть втроем. Мы все еще часто используем быстрые взаимные извинения, потому что переживаем, учимся, ошибаемся и растем. Каждый из нас по отдельности в какие-то дни чувствует себя слабее, чем в другие, но как семья мы становимся сильнее вместе.

Почти год спустя после смерти Дэйва я была на школьном концерте у сына. Как бы я ни старалась не завидовать остальным, но, видя всех этих отцов, пришедших посмотреть на своих детей, я остро ощущала, что мы с детьми потеряли – и что потерял Дэйв. Вернувшись домой, я помчалась наверх в слезах. К несчастью, мой рабочий день не был закончен; я должна была давать ежегодный обед для крупнейших клиентов Facebook со всего мира. Люди уже начали собираться, а я никак не могла взять себя в руки. Мой сын был со мной, и я сказала ему, что мне нужно перестать плакать и пойти вниз. Он взял меня за руку и сказал: «Ты просто должна идти. И ничего, что ты плачешь. Все знают, что у нас случилось». Потом он добавил: «Мам, у них, наверное, тоже есть о чем плакать, так что просто будь собой».

Он учил меня тому, чему я должна была учить его.

8. Сила в единстве

Мы охвачены сетью взаимных отношений, из которой невозможно вырваться, единой тканью судьбы. То, что прямо воздействует на одного из нас, косвенно воздействует на всех.

Страницы: «« « 12345 » »»