Королевская кровь. Расколотый мир Котова Ирина

– Звучит смешно, но это правда, – с раздражающей и немного растерянной иронией подтвердил Люк. – Мы уже прощались, она от избытка чувств решила меня поцеловать. Я опешил поначалу, потом отстранился. Марин… это недоразумение. Клянусь. Черт… я очень виноват. Прости, детка. Пожалуйста.

Я задумалась, прислушиваясь к своим ощущениям. Кембритч был очень убедителен. Я знала, что он умеет быть убедительным.

– Знаешь, – проговорила я, больше не делая попыток отстраниться, – а мне уже все равно, хотел ты ее или нет, любовница она тебе или нет. Достаточно того, что я видела. Я, может, и желала бы забыть и простить, но не смогу больше с тобой быть, Люк. Мне будет противно целовать тебя, у меня сейчас вызывают отвращение твои прикосновения, – я передернула плечами, глаза его сузились, и голос мой снова стал прерываться от сдерживаемых слез. – До этого… я шла сказать, что выйду за тебя, Люк, но теперь – нет.

– Марина, – сказал он потерянно, – ты обижена, я понимаю.

– Я раздавлена, – честно призналась я. – Уничтожена, Люк. Была любовь – и нет. Мне жаль, что это случилось. Мне жаль и тебя, и себя. И ребенка жаль.

Он непонимающе моргнул, затем сглотнул, опустил виноватый взгляд на мой живот. Руки стали мягче.

– Ты беременна.

– Да, – всхлипнула я жалобно.

– Поэтому ты хотела согласиться?

– Я бы согласилась в любом случае, Люк. Но не теперь.

– Я ведь тебя не отпущу, Марина, – уверенно сказал он. Я нервно засмеялась.

– А что ты сделаешь, Люк? Будешь держать меня силой? Заставишь выйти за себя? Так за моей спиной Рудлог. Начнется война. Попробуешь уговорить? Что ты можешь мне сейчас еще сказать? Да и вообще, – горечь моя переливалась через край, и желание сделать больно было нестерпимым, – с чего ты взял, что это твой ребенок? Что ты у меня был единственным мужчиной?

– А я не был? – внимательно спросил Люк, глядя мне в глаза. Я не смогла соврать – опустила ресницы, отвернулась.

– Я иду домой, Люк.

– Стань моей женой, Марина, – проговорил он настойчиво. – Несмотря ни на что. Мы переживем эту ситуацию. Я сделаю все, чтобы ты забыла.

Я засмеялась, оглянувшись на него.

– Ты меня не слышал? Я не могу, Люк. Мне противно.

– А как же ребенок? Ты думаешь, я позволю своему наследнику расти без отца?

– Не переживай, – сказала я, ядовито улыбаясь, – ты себе еще сделаешь, а я найду хорошего мужа и ребенку – прекрасного отца. Любой аристократ Рудлога сочтет за счастье взять меня в жены даже с десятью детьми.

– И ты пойдешь? – снова проницательно спросил Кембритч, не реагируя на мой яд, и я дернула головой и зашагала по дороге в сторону замка. Мне было так плохо, что хотелось только сбежать, и никакие слова не могли заставить меня остаться.

– Марина, – позвал Люк. – У Луциуса есть наши фотографии из Эмиратов.

Я, холодея, обернулась.

– Если мы сегодня не поженимся, вечером снимки будут во всех газетах Инляндии.

– Боги, – простонала я, сразу представив последствия. – Как ты… как ты допустил?

– Я виноват, – снова сказал он, играя желваками, и я словно воочию увидела, какими глазами на меня посмотрят Василина и Мариан, и что они будут мне говорить, и как начнут в народе сплетничать и про Ани, и про меня, и про всю семью Рудлог. Сжала кулаки, застонала от отчаяния.

– Все из-за тебя! Все из-за тебя, Кембритч! Боги… светлые боги…

Я опустилась на корточки, пачкая платье и белый плащ в грязи, закрыла лицо руками и снова заплакала. Услышала шаги – меня потянули наверх, и я зарычала, молотя Люка кулаками, куда попадала. Он перехватил мои руки, снова прижал к себе.

– Я не хотел, чтобы тебе стало известно, Марин. Не хотел. Детка… ты же знаешь, что я люблю тебя.

«Да, любишь. Но это ничего не меняет».

– Я и без этого добивался бы твоей руки…

Он много говорил – я не слушала, я рыдала. Потом слезы кончились, и я обессиленно прижималась щекой к его груди, принимая решение. Мне казалось, прошли часы – а Люк не шевелился.

– Я выйду за тебя, – сказала я сипло ему в грудь и вдохнула его запах, – а сейчас мне нужно привести себя в порядок и сообщить родным. Они ждут и хотят присутствовать на обряде. Ты можешь пригласить близких со своей стороны.

– Я рад, Марина, – с облегчением проговорил Кембритч.

– Но ты больше не прикоснешься ко мне, Люк, – спокойно продолжила я и подняла голову. В глазах его была усталость. – Я буду тебе женой, буду растить нашего ребенка – и на этом все. Надеюсь, у тебя хватит ума не афишировать своих любовниц. А к себе я тебя больше не подпущу. Не могу, Люк. Все. Все разбито. Брак наш будет либо на таких условиях, либо его не будет, и пусть все катится к чертям.

Он долго смотрел на меня, потом невесело усмехнулся, отошел.

– Я сейчас соглашусь на это, детка. А потом поговорим. Я сумею тебя переубедить.

– Нет, Люк, – грустно сказала я. – Не сумеешь.

В замок мы возвращались рядом, не касаясь друг друга. По пути нам встретился какой-то страшный старик с выпученными глазами, поклонился мне, подал маску. Я отбросила ее – какая уже разница?

– Леймин, – проговорил Люк, – проследите, чтобы о случившемся не болтали.

Старик что-то буркнул, кажется, «уже сделано».

– Вы не находили случайно мой телефон? Мне нужно позвонить матери.

Леймин молча достал из кармана трубку и протянул Люку. Он нажал на кнопки.

– Матушка, – услышала я, – я сегодня женюсь. Да… не волнуйся. Потом все расскажу, времени нет. Жду тебя через час в Вейне. Захвати Маргарету и Берни. Церемония будет камерной…

Дальше я не слушала, ускорившись. Передо мной распахнули дверь замка. В холле было тихо и пустынно, будто все слуги попрятались. Ирвинс, бледный и тревожный, проводил меня в огромные, вычищенные, шикарные покои с монументальной кроватью в спальне.

– Это семейные герцогские покои, госпожа, – тихо объяснил он. – Сейчас сюда придут горничные и замковый маг. Платье мигом почистят, вот увидите!

Он ушел, а я в ожидании горничных пошла в ванную комнату, напоминающую большой позолоченный музей. Умылась, сняв макияж и темные подтеки с лица и рук. Посмотрела на некую счастливую невесту, красноглазую и серую, в зеркало. И, твердо пообещав себе, что ни взглядом, ни словом не дам родным повода для беспокойства, позвонила Василине.

Венценосная сестричка на звонок откликнулась сразу, будто сидела у телефона.

– Васюш, – сказала я жизнерадостно. – Мы договорились. Мне уже не терпится влезть в брачный хомут, поэтому жду в Вейне в час дня. Очень хочу вас видеть.

– У тебя все в порядке? – настороженно спросила проницательная старшая сестра.

– Придешь – сама убедишься, – беззаботно откликнулась я, сдерживая нервный смешок. – Конечно, я нервничаю, но я очень счастлива, Василина.

– Я рада, – проговорила она мягко. – Мы будем, Марина.

Тихие горничные почистили платье и оставили его магу – довести до ума, лицо мое тоже привели в порядок. От Люка принесли украшения – рубины в золоте, серьги и ожерелье, и я равнодушно надела их – сил бороться больше не было.

Через сорок минут прибыли мои родные, и только боги знают, каких усилий мне стоило ничем себя не выдать. Их проводил к моим дверям сам Люк – я слышала его голос, но в покои он не входил. Была здесь и Ани, и ее муж, дракон Нории, – его испытующего взгляда я испугалась больше всего. Умоляюще посмотрела на него: не выдавай, не говори!

Он чуть нахмурился и отвернулся, а потом и вовсе вышел вместе с отцом и Марианом, отговорившись тем, что не хочет мешать женским приготовлениям. Каролинка же, погрузившись в себя, сидела прямо в платье на ковре и, поглядывая на меня, рисовала. И вид у нее был самый вдохновленный.

– Я кое-что принесла тебе, – проговорила Василина, разворачивая мягкий сверток. – Наклони голову.

Сестра покрыла мои волосы красной кружевной полупрозрачной фатой, спускающейся ниже колен, закрепив ее на голове тонким рубиновым венцом.

– И я, – сказала Ани, надевая мне на палец золотое кольцо, украшенное драгоценным красным цветком шиповника. – Это мамино. Помни, кто ты есть, Марина.

– Я помню, – подтвердила я тихо. И на секунду позволила себе слабость – прижалась к ним, пытаясь напитаться силой и уверенностью. Потому что внутри я была совершенно опустошена и оглушена.

Но когда пришло время, я, расправив плечи, в красном, белом и золотом, как и положено невестам рода Рудлог, прошла по пахнущим свежестью лестницам замка Вейн и спустилась в окружении родных во внутренний двор замка. Там, у кованых дверей старой часовни, одетый в традиционный свадебный сюртук и брюки, ждал меня Люк, мужчина, подаривший мне самое солнечное счастье и сам же разрушивший его. Рядом стояли его родные: привлекательная черноволосая женщина, очень похожая на Кембритча, которая не могла быть никем иным, кроме как его матерью, офицер с добрым лицом и юная девушка с колючим взглядом – видимо, младшие брат и сестра.

Мы поженились в маленькой, пахнущей сыростью и камнем часовне. Люк крепко держал меня за руку, а мне под ликами шести богов было зябко и страшно: они-то всё видят! А если сейчас прервут свадьбу?

Но каменные статуи молчали, и текли под шестиугольным куполом слова старого брачного обряда. Мы поклялись друг другу в вечной любви – это звучало насмешкой, – мы дали обеты быть верными и беречь друг друга – и я едва удержалась от слез. На моем запястье застегнулся браслет в виде кусающего себя за хвост змея, и я, стараясь не дрожать, застегнула такой же на запястье Люка. Выдержала. Все выдержала. Но впереди была пустота.

Когда он поднял фату и поцеловал меня, я не почувствовала ничего.

Свадебный обед тоже удался на славу. Маленькая столовая со множеством зеркал, на которых были выгравированы витиеватые гербы Дармонширов, была украшена цветами. Очень светлая, в бежевых и золотых оттенках, очень уютная и праздничная – можно было бы умилиться, но сейчас это все казалось мне чуждым. За короткий перерыв после церемонии, когда мы готовились к обеду, я немного пришла в себя, но все равно окружающее воспринималось глухо и странно, как будто я сидела под стеклянным куполом.

Мы собрались за круглым столом, и беседа текла вполне непринужденно, прерываясь на смену блюд. За первым все усиленно высказывали друг другу радость от столь неожиданного брака, не упоминая о его причинах, хотя вряд ли кто еще не знал о будущем прибавлении в славном семействе Дармонширов. От потоков словесной патоки казалось, что густой мясной суп приобретает вкус засахарившегося меда, а в ответ на очередное поздравление мне хотелось истерично смеяться. Но родные были искренни и немного обеспокоены, и я терпеливо слушала их, мило благодарила и получала еще несколько минут передышки.

Хорошо разбавляла всеобщее усердное ликование младшая сестра Люка, поглядывавшая на меня так, будто планировала препарировать. Кажется, тут мы имели дело с самым отчаянным сестринским обожанием и вытекающей из него ревностью. Ее взгляды меня здорово отвлекали и развлекали. Приятно встретить чистую искренность там, где почти все немного (или много) лицемерят.

Бернард Кембритч тоже пришелся мне по душе. Он был слегка застенчив и добр, отдаленно напоминал старшего брата, и даже по нескольким фразам стало понятно, что он любит животных. Берни оказался отличным рассказчиком – это тоже объединяло их с Люком, – и, когда освоился, вся его застенчивость испарилась, и он довольно искусно развлекал нас армейскими байками.

Леди Шарлотта не была ослепительно красивой, но на нее хотелось смотреть, и в линиях выразительного лица чувствовалась та же порода, что и в Люке. А уж иронией и естественностью она покорила меня сразу. На старшего сына графиня взирала обеспокоенно и строго, со мной же держалась подчеркнуто ласково. Я даже слегка торжествовала: приятно встретить еще одного человека, которого Люку не обмануть никакими маневрами.

Бернард Кембритч

К первой смене блюд беседа приобрела уже деловой характер, и я только послушно кивала, соглашаясь со всеми предложениями и погружаясь в себя. Голоса беседующих звучали отдаленно и глухо.

– Я поговорю с Луциусом, – это Василина, – но, думаю, с его согласием проблем не будет. В ближайшее время сделаем совместное заявление для прессы, что дом Рудлог и дом Инландеров договорились о браке третьей принцессы и герцога Дармоншир. И во имя укрепления связей между государствами и высокого доверия свадьба пройдет в те же сроки, в которые планировалась церемония между Ани и Люком, – через две недели.

– Это хорошая формулировка, ваше величество, – соглашался Люк.

– Но Марине до официальной церемонии необходимо жить во дворце Рудлог, – беспрекословно заявляла Ани. – И вам нужно до тех пор соблюдать все приличия…

Я сосредоточенно накалывала на вилку кусочек рулета из перепелки и, кажется, продолжала кивать, когда обсуждение уже закончилось, и только легкое прикосновение к моему затылку вернуло меня в реальность. Люк, отреагировав на мой взгляд, убрал руку, я улыбнулась тревожно замолчавшим родным и объяснила ехидно:

– Это я от счастья. Устала.

Люк усмехнулся, показательно поднес мою кисть к губам:

– Потом сможешь отдохнуть, Марина.

– Да уж, – откликнулась я, глядя, как его губы касаются моих пальцев, и ощущая, как чуть царапает кожу щетина, – надеюсь, это последний подобный день в моей жизни.

Мне было дико тоскливо. Хорошо хоть, что начавшаяся еще в парке головная боль вдруг прошла, как и не было ее. Только иногда перед глазами все расплывалось и к горлу подступало удушье – но я усилием воли возвращалась в сознание и заставляла себя дышать. Я очень боялась, что либо Ани, периодически бросающая на меня внимательные взгляды, либо Василина все поймут и вот-вот случится скандал.

Но его не случилось. Люк был безукоризненно хорош в роли хозяина и источал именно тот уровень нежности, который нужен был, чтобы я не дергалась и чтобы родные ничего не заподозрили. Иногда он прикасался ко мне – к пальцам, к плечу, галантно ухаживал за столом. Четкие выверенные движения. Так должен вести себя счастливый новобрачный, которому по этикету не положено слишком бурно выражать свои чувства. Люк на моей памяти всегда превосходно играл, когда ему было нужно.

Я тоже не отставала, хотя у меня внутри все болело от горечи. Отвечала обожающим взглядом на прикосновения, принимала короткие деликатные поцелуи в висок и, когда становилось совсем худо, когда хотелось сорваться и убежать, тянулась к его уху губами, касалась его и шептала неслышно: «Как же я тебя ненавижу». Да, это было глупо и по-детски жестоко, но мне становилось легче, перед глазами светлело – и я не удерживалась от довольной улыбки, наблюдая, как болезненно твердеет линия его губ. Мне хотелось делать ему еще больнее – а скрывать это за лаской было даже забавно и наполняло меня каким-то темным азартом.

Люку игра тоже давалась нелегко. Иногда он внезапно замолкал, ожигая меня коротким взглядом, – я чувствовала, как у меня белеют от напряжения и злости скулы, – и, любезно извинившись, выходил на балкон покурить. Когда он возвращался, я уже успокаивалась и жадно раздувала ноздри, ловя желанный запах табака и испытывая нехорошее чувство вины.

Думаю, из нас получилась на редкость слаженная пара самых несчастных в мире лицедеев.

Иногда с ним выходили и другие мужчины то по одному, то все вместе, и до нас доносились их приглушенные голоса. Рокотал Нории – почему-то от звука его голоса я успокаивалась, – что-то спокойно и уверенно отвечал Мариан, слышались мягкие слова отца, реплики Бернарда, хрипло высказывался Люк. В его отсутствие роль хозяйки беседы брала на себя леди Шарлотта, и они втроем с Ани и Василиной справлялись превосходно, видимо, решив, что я слишком ошеломлена свадьбой и потому немного не в себе. Я же к концу так устала от происходящего, что мечтала только об одном: как вернусь в свои покои, сниму наряд и упаду в кровать. И так пролежу до следующего тысячелетия.

Люк Дармоншир

Его светлость позвонил королю Луциусу сразу после церемонии, когда гости разошлись по предоставленным им комнатам – подготовиться к обеду, освежиться. И они с Мариной тоже поднялись в семейные покои.

Рука принцессы была горячей, а взгляд напряженным – и Люк молча оставил ее в спальне, выйдя в гостиную и на всякий случай не закрывая дверь. И набрал первый номер королевства.

– Ты меня порадуешь, Лукас? – спокойно вопросил король Инляндии.

– Я женился, ваше величество, – так же спокойно ответил герцог Дармоншир и потер брачным браслетом ноющую после пощечины Марины скулу. Удар у нее всегда был хорошим.

– Я доволен тобой, Лукас, – величественно сообщил Инландер. – Может, из тебя и выйдет толк. Теперь потрудись обеспечить себя наследником.

Марина, как-то бессмысленно побродив по спальне, села на огромное ложе боком к Люку, выпрямила плечи. Ему хотелось подойти к ней, ткнуться в колени, пробиться сквозь ее обиду, еще раз попросить прощения. Но вместо этого он сухо ответил в трубку:

– Уже потрудился.

Все равно смысла скрывать нет. Узнает – не от него, так от матери.

В телефоне замолчали, и через несколько мгновений его величество, словно не веря своим ушам, переспросил:

– Марина Рудлог беременна?

– Да.

Опять молчание. Щелчок зажигалки, глубокий вдох, бормотание:

– Боги… значит, я все правильно понял… Лукас!

– Да, ваше величество? – терпеливо откликнулся Люк.

– Я очень тобой доволен, мой мальчик. Я награжу тебя.

– Фотографии, ваше величество? – не давая сбить себя с толку и мысленно пометив потом подумать над реакцией короля, поинтересовался Дармоншир.

Марина, не сделавшая до этого ни движения, при слове «фотографии» повернула к нему голову: лицо ее было бледным на фоне красного платья, в огромных глазах плескались разочарование и печаль.

– Уничтожил еще с утра, как и обещал.

Люку показалось, что он видит, как Инландер довольно затягивается. Прямо как он сам после удачного завершения важного дела.

– Благодарю, ваше величество, – сухо проговорил он и не удержался: – Вы так добры.

В трубке раздался смешок.

– Не дерзи, Лукас.

– Простите, мой король, – ядовито сказал Люк, чувствуя себя преотвратно.

Марина отвернулась, плечи ее поникли, и она медленно сняла рубиновый венец, стянула фату и потерла пальцами виски, склонив голову. И пошла в сторону ванной. Люк сделал несколько шагов вперед – чтобы видеть ее, – но она закрыла дверь, и он остановился, преодолевая желание эту дверь выбить.

– Все надо делать вовремя, Лукас, – наставительно говорил король в трубке. – Ты это поймешь. И выполнять обещания, если уж дал их. Шарлотта в Дармоншире?

– Да, – недовольно буркнул Люк. Инландер усмехнулся.

– Я дам тебе три ночи на брачные радости. Затем возобновлю наши уроки. О времени сообщу. Наслаждайся новым статусом, Лукас. Сейчас я должен ехать. И еще раз: ты очень порадовал меня. Ты даже не представляешь, как это важно. Все-таки боги милосердны и определенно любят тебя…

В трубке зазвучали короткие гудки, и Люк убрал ее в карман, прислонился плечом к дверному косяку. Из ванной вышла Марина, посвежевшая, собравшаяся.

– Ты теперь будешь следить за мной? – поинтересовалась она едко.

– Я боюсь за тебя, Марина, – искренне признался Кембритч. Страх, который он испытал в своем кабинете, понимая, что теряет ее навсегда, и потом – наблюдая, как «Колибри» летит с обрыва, – до сих пор заставлял сжимать кулаки и колол в груди.

– Дай мне побыть одной, – резко сказала принцесса. – Я не повторю свою глупость, обещаю, – она зло усмехнулась. – Обычно я придумываю новые.

Люк кивнул, достал из кармана пачку сигарет, отвернулся.

– Я подожду тебя в гостиной.

– И не кури здесь, – сдавленно сказала она ему в спину, когда он уже закрывал дверь. – Иначе я точно тебя убью, Люк.

Первое, чему научил Кембритча Тандаджи, – верить интуиции и затаиваться, если чувствуешь, что дело на грани провала. Не делать резких движений, не дергаться, вести себя спокойно, расслабленно, убаюкивая тех, кто начал что-то подозревать. И наблюдать, наблюдать и делать выводы. О том, где ошибся, о том, чем грозит ошибка и как все исправить.

«Думать, – монотонно говорил ему господин начальник, распекая за очередное рискованное предприятие, – выбей это себе на лбу, Кембритч: сначала думать, потом действовать. Отставить эмоции, включить разум. Иначе я укреплюсь в убеждении, что боги дали тебе великолепные мозги в насмешку. Как красивый автомобиль – дикарю, который не умеет и никогда не научится им пользоваться».

Люк раздражался, дергал головой, курил, преодолевая желание послать начальничка матом и уехать, – и учился терпению. Впрочем, стоило только себе дать установку, и многолетняя привычка профессионального гонщика сохранять хладнокровие в любой ситуации перешла и в другие сферы жизни.

Сейчас дело было провалено с грохотом и жертвами – и по его вине. Слишком привык полагаться на удачу, проскакивать в игольное ушко.

И Люк по привычке затаился, наблюдая и анализируя. И выстраивая приоритеты.

Прежде всего – не дать дорогим гостям, спустившимся на праздничный обед, заподозрить неладное. И боги с ними, с ледяными глазами Ангелины Рудлог, которая определенно что-то чуяла, или с мрачным взглядом принца-консорта. Мать и красноволосый дракон – вот кто Кембритча беспокоили по-настоящему. Леди Шарлотта слишком хорошо знала сына, чтобы не понять, насколько он взвинчен и растерян, а Нории, хоть и действовал умиротворяюще, казалось, видел его насквозь.

Второе – не допустить, чтобы при всех сорвалась Марина. А она вполне могла дойти до точки кипения, и поэтому Люк контролировал и себя, и ее, вслушивался в ее дыхание – слышал он его куда отчетливей, чем голоса общающихся за столом, – и отвлекал, когда она резко втягивала ноздрями воздух или задерживалась на вдохе, словно готовясь сказать что-то, что будет уже не поправить. Но и Марина старалась, очень старалась. Иногда пелена спокойствия прорывалась, и тогда она впивалась ему в руку ногтями или шептала на ухо слова ненависти – но он был рад и этому. Касается. Приближается. Хочет сделать больно. Значит, не все равно, что бы она ни говорила. Мало ли что женщина может сказать в ярости. Особенно когда он так напортачил.

И третье – оставить Марину сегодня в замке Вейн. Рядом. Иначе она много чего надумает в его отсутствие, уверится в своем решении, и переубеждать ее будет в разы труднее. И Люк мучительно соображал, как это сделать изящно, не вызывая подозрений. Лучше всего думалось на балконе, да и от вкуса табака и свежего ветра с легкой моросью, ударяющего в лицо, становилось легче. И даже занывший, словно сдавливаемый холодными руками затылок почти прекратил болеть.

В очередной раз из-за стола поднялся и дракон. Остальные мужчины остались за столом. Нории вышел вслед за хозяином замка, прислонился спиной к холодной стене. Просто стоял рядом и молчал, с удовольствием вдыхая свежий воздух. От него волнами шло спокойствие. Взглянул на подозрительно посматривающего на него Люка, усмехнулся.

– Там, где все полыхает, не помешает немного умиротворения.

– Значит, не показалось, – пробормотал его светлость, затягиваясь. – Спасибо. Как вы это делаете?

– Мы сенсуалисты, как и серенитки, – пояснил Нории гулко. – Видим эмоции, можем подправлять их.

– И что? – напряженно и невнятно поинтересовался Люк. Но Нории его понял.

– Это ваше дело, – спокойно сказал он. – Ты выбрал себе огонь, тебе и укрощать.

Произнес он это с таким знанием дела, что Люк невольно улыбнулся. И кое-что вспомнил.

– Я ведь должен вам ящик коньяка, Владыка.

– Не припомню такого, – веселясь, ответил дракон.

Дармоншир махнул рукой.

– Это был обет перед самим собой. Пора бы его исполнить. Видите ли, сейчас такой период, когда мне нужно срочно сокращать количество долгов, чтобы не переломиться.

– Бывает, – без удивления кивнул Нории. – Мы, дети Воздуха, любим нагружать себя неразрешимыми проблемами. Благо, моему племени Мать-Вода дала больше выдержки и терпения.

– Да, – пробурчал Люк, – терпение мне сейчас не помешает.

Он затянулся, взглянул на дракона и замер, увидев прохладные переливы его ауры. Такое он видел только однажды, у царицы Иппоталии, и змеиное зрение воспринимало свечение куда отчетливей. Сейчас хватило один раз моргнуть, и все пропало. Люк напряг зрение, сощурившись, – и свечение появилось снова.

– Ты зря напрягаешь глаза, герцог, – Владыка склонил голову, наблюдая, как развлекается хозяин замка. – Расслабь и смотри сквозь меня.

Люк хмыкнул, отвернулся в сторону парка, снова затянулся.

– Вы тоже видите ауру? И мою?

– Вижу, – подтвердил дракон.

Его светлость поколебался.

– В ней нет ничего… необычного?

– Есть, – легко согласился Нории. – Твоя суть – это Воздух, но он подавлен. Я такого никогда не видел. Ощущение, что у тебя два отца, герцог.

– Час от часу не легче, – невесело засмеялся Дармоншир.

– Такая аура вообще не может существовать, – говорил Владыка, всматриваясь в него багровеющими глазами, – ощущение, будто на тебя натянули вторую кожу и присушили намертво. Это издевательство над природой. Ты чем-то сильно искалечен, герцог. Не знаю, какое проклятие так сработало или чье воздействие. Но оно должно было убить тебя. Или по крайней мере свести с ума.

– Вполне возможно, что и свело. – Люк передернул плечами – затылок заныл сильнее, и он невольно оглянулся: интуиция просто вопила об опасности. Дракон вдруг поднял голову, принюхался, как животное.

– Я тоже чувствую это, – пророкотал он. – Уже полчаса как. В воздухе пахнет бедой. Смотри.

Навстречу им, закрывая небо, быстро катился вал черных туч, заворачиваясь циклоническим вихрем где-то далеко за горизонтом в сторону столицы. Потемнело, тучи потекли над головами – и тут же заревел ветер, усиливаясь до такой степени, что трудно стало дышать.

– Никогда такого не видел, – сипло проговорил Люк, выбрасывая сигарету – все равно не докурить было, искры сыпались в лицо.

– Я тоже, – откликнулся дракон тревожно. – Никогда.

Они вернулись в столовую в тот момент, когда торжественно заносили пахнущий сливками и ягодами торт. Ветер бил в окна, и Люк потер заледеневшие руки, сел рядом с Мариной.

– Соскучилась? – любезно осведомился он, положив ладонь ей на напрягшиеся пальцы и почти сразу же согреваясь. Слуги аккуратно разливали чай, раскладывали торт по тарелкам.

– Смертельно, – улыбнулась принцесса остро. Как укусила.

– Превосходный торт! – чутко вмешалась леди Шарлотта. – Правда, Берни?

– М-м… да, – недоуменно согласился Бернард, глядя на совершенно целый кусок на тарелке матери.

– Постараюсь больше не давать тебе скучать, – галантно проговорил Люк, непринужденно улыбаясь гостям.

– В этом ты мастер, – согласилась Марина, отворачиваясь.

– Да, – прозвучал ледяной голос Ангелины Рудлог, – крайне интересно узнать, что там внутри. В торте, конечно.

Через несколько минут у принца-консорта Байдека зазвонил телефон. Он извинился, достал трубку, посмотрел на нее и, вместо того чтобы отключить, поднялся и вышел под взволнованным взглядом супруги. А когда вернулся, по его посуровевшему лицу сразу стало понятно: что-то случилось.

– Боюсь, нам придется завершить торжество, – проговорил он сдержанно в наступившей тишине. – Но мы немного задержимся здесь, с вашего позволения, герцог. Так как мы все уже породнились, утаивать ничего не буду, но прошу не распространяться. Звонил Стрелковский, затем пришлось поговорить с Тандаджи. Чрезвычайное положение. Сейчас проверяют дворец.

– Дети? – вскинулась Василина.

– Отправили в поместье, – успокаивающе сообщил принц-консорт. – Алину ждут в университете: закончится экзамен – перенесут к нам. Такие меры приняты из-за взрыва, который произошел по нашему сегодняшнему маршруту. Мы ведь из-за обряда отменили поездку на открытие выставки в последние минуты. Но это не все: из поступающих данных стало известно, что полчаса назад в Лаунвайте совершено покушение на короля Луциуса.

Леди Шарлотта со звяканьем поставила чашку на блюдце.

– И на Маль-Серене тоже какое-то происшествие в центре, – продолжил Мариан. – Но там все оцеплено, нашей агентуре доступа нет. Тандаджи полагает, что возможна серия покушений, поэтому и просит задержаться здесь.

– Знать бы, что происходит на самом деле, – тревожно проговорила Василина.

– Узнаем, – спокойно сказал Байдек. – Стрелковский и Тандаджи будут докладывать каждые полчаса. А когда дворец проверят, мы сможем вернуться.

Глава 3

26 января, четверг, Йеллоувинь

К обеду император Хань Ши приступал в превосходном настроении. Спасение от смерти обычно способствует хорошему расположению духа.

Члены императорской семьи Ши в большинстве своем доживали до глубокой старости и, если не настигали их яд, нож убийцы или слишком рьяное желание наследника наконец-то надеть корону, легко перешагивали через столетний юбилей, оставаясь в крепком теле и здравом уме.

За наследников Хань Ши мог не беспокоиться: сыновей он воспитал достойных, и относились те к отцу со всем почтением, очевидно, желая ему долгих лет и здоровья. Один Вей Ши тревожил его. То ли проявилась во внуке далекая кровь красной прабабки – свойственны ему иногда были вспышки гнева, черствость, жестокость и высокомерие, – то ли недоглядел император, и женщины семьи слишком избаловали долгожданного мальчика, но нынешний ученик Четерии был совершенно не готов принять правление великим Йеллоувинем. Черты характера в нем с возрастом не смягчались, а усугублялись, и вотчина Желтого Ученого вполне могла через несколько десятков лет получить в императоры деспота. И явление Мастера клинков, о котором в Йеллоувине издревле ходили легенды, было воспринято правителем как благословение.

Сейчас же мудрейший из тигров империи, кротко возблагодарив первопредка, снова расположился за столом, теперь уже в окружении всей семьи – за исключением Вей Ши, конечно. И опять ему прислуживал мастер чайных дел, Йо Ни, и разум слуги был так же чист и безмятежен, как и с утра. Потому что сегодня он хорошо послужил своему господину.

Три часа назад старик пришел к кабинету императора, терпеливо дождался, пока тот отпустит министров, и попросил об аудиенции. Хань Ши, не моргнув и глазом, принял его. Они каждый день четыре раза виделись за трапезами, и дело, по всей видимости, было действительно безотлагательным, раз старый слуга не дождался обеда.

Таби Тандаджи

– Повелитель, – проговорил он с почтительным поклоном, и голос его от постоянного молчания был слаб и тих, – прошу выслушать меня.

– Сядь, Йо Ни, – певуче ответил император, и старик опустился на пол, – говори.

– Три дня как одолевает меня беспокойство, мой господин, и не мог я осознать, в чем его причина, поэтому и в мыслях моих ты ничего не увидел. Но сегодня я понял, что меня тревожит. Знай же, что за те пятьдесят лет, что я делаю для тебя чай, в чайной комнате ничего не менялось. В ней бываю лишь я и мои ученики, и вся тысяча трав лежит на своих местах, и каждую из них я могу узнать на ощупь и по запаху. Сейчас, перебирая запасы, я понял вдруг, что в запахе комнаты появилась едва заметная новая нота. Такая слабая, что я мог бы ее и не заметить. Я прошел вдоль всех сундучков, проверяя травы и чай: неужели, думал я, сюда прокралась сырость или, не дай боги, нашли ход грызуны? Но нет.

Хань Ши не торопил слугу. Торопливость вообще была ему не свойственна.

– Необычно пах твой любимый жемчужный чай. Именно его готовит тебе на ужин мой старший ученик. Он достойный мастер, но, чтобы заметить то, что заметил я, ему не хватило возраста и опыта. Жемчужный чай этот делается из шестнадцати трав и чайного листа, что растет только на морских склонах. Есть в этом чае трава ункун, которая способствует отдыху и хорошему сну. Траву эту собирают, как только она пробьется весной сквозь землю, потому что, если подождать месяц, запах ее становится более пряным, а поевшее ее животное умирает от коллапса мозга.

Взгляд тонко улыбающегося императора стал острым, как иглы.

– Мы, мастера чайных дел, знаем все свойства растений, знаем и то, что одно и то же можно сделать и ядом, и лекарством. Неделю достаточно давать напиток со зрелой травой ункун человеку, чтобы он умер от инсульта, и никто не понял бы причину. Три дня, мой господин, тебя поили ядом. Ты волен казнить меня за то, что я сразу не понял, что происходит. Но прежде я хочу просить тебя узнать, кто подложил в чайный сбор зрелую траву. Тридцать лет я учу старшего ученика и не верю, что это мог сделать он; сорок лет мы покупаем травы у мужа моей сестры, и я не верю, что он мог пойти на такое. Вся империя знает, что мой зять – поставщик императорского двора; какая ему выгода рисковать своим именем и жизнями родных?

Мастер чайных дел замолчал и прикрыл глаза, покорно ожидая, пока император медленно и аккуратно считает его воспоминания.

– Мы найдем тех, кто это задумал и выполнил, – будто бы нисколько не взволновавшись, кивнул Хань Ши. – Сейчас сюда придет Ли Сан. Повторишь ему то, что рассказал мне, Йо Ни.

Служба безопасности империи, возглавляемая Ли Саном, зашумела, засуетилась, как встревоженный пчелиный улей. За какой-то час было проведено расследование – и при ментальном допросе зятя Йо Ни был обнаружен блок на его памяти. С блоком пришлось повозиться, но в результате выяснилось, что с неделю назад, как раз когда торговец собирал партию для отправки во дворец, к нему пришел гость нейеллоувиньской внешности и принес мешочек травы. О приходе гостя торговец не помнил, как и о том, как его погрузили в странный транс, а трава из мешочка была высыпана в подготовленный к отправке сундучок.

Расследование продолжалось. Были опрошены все жители торгового квартала – и оказалось, что гость торговца, выйдя из чайной лавки, заглянул в одну из круглосуточных харчевен, заказал рис с утиной грудкой, занял закрытую комнату для обеда, чтобы его никто не беспокоил, – но официант, вернувшись со снедью, обнаружил пустое помещение. Отследить магическое перемещение не было возможности, но работы оставалось еще много. Проверяли весь императорский дворец, а повелитель Йеллоувиня, попивая восстанавливающий чай, думал, как лучше наградить Йо Ни и что на следующем королевском совете нужно будет сообщить о покушении коллегам. Хотя он, конечно, предпочел бы оставить это в тайне.

Бермонт

Демьян Бермонт в сопровождении Хиля Свенсена с самого утра отправился на южные границы страны – в долину в Медвежьих горах. Каждую зиму в это время в горных районах проводились учения, и он обязательно присутствовал на завершающем показательном бое, оценивал подготовку войск и уровень выполнения боевых задач, а затем награждал отличившихся. В этот раз после завершения учений планировалось большое совещание с линдморами: его величество собирался распорядиться о подводе войск со всего Бермонта к горам и постройке укрепрайонов. Шаману Тайкахе Демьян верил, что такое чудовища из Нижнего мира – знал и понимал, насколько может быть опасен их массовый прорыв.

Его величество с линдморами и генералами-берманами расположились в палаточном командном пункте на скальной площадке, удачно выступающей из пологого заснеженного склона метрах в ста над долиной. С нее открывался превосходный вид на разворачивающееся внизу учебное сражение.

Солдаты, одетые в белые костюмы с опознавательными знаками, обороняли условный городок от двигающихся со стороны гор противников, и бой уже подходил к концу: защитники выдержали указанное время, необходимое для подхода подкрепления, нападающие захватили несколько опорных точек, но вглубь городка продвинуться не сумели. То тут, то там за спиной его величества слышалось глухое рычание, когда отряд одного из линдморов выбывал из игры. Участвовала в учениях и королевская гвардия.

Первый гулкий взрыв за спинами заставил гостей командного пункта обернуться, и тут же вслед за ним загрохотали еще взрывы. В полутора километрах над площадкой в плотном слежавшемся насте вздымались снежные столбы: шесть… восемь… – эхо еще гуляло по долине, отражаясь от склонов, когда сияющий на низком солнце снег вдруг дрогнул, пошел горизонтальными сыпучими трещинами и медленно, словно неохотно, с утробным гулом двинулся вниз.

Долина замерла.

Лавина, ускоряясь и поднимая гигантское облако снежной взвеси, неслась вниз, и спастись собравшиеся на скальной площадке наблюдатели не успевали. Внизу звучали резкие, искаженные усилителями приказы солдатам отступать, укрываться в домах; придворный маг, присутствующий тут же, отчаянно пытался открыть Зеркало – но не получалось.

– Ваше величество! На снегоход! – рявкнул Свенсен. Нужно было попытаться выиграть время и жизнь короля. Хотя от лавины и на снегоходе не уйти.

Король, не слушая его, рванул к краю площадки, приложил руки к камню, прислушался. Драконий пик, который недавно не вышло расколоть даже при участии всех правителей, в отличие от этой горы, был монолитом. Здесь же – давно потухший пологий вулкан, и склоны состоят из базальтовых пород, пронизанных трещинами.

Лавина клубилась и ревела уже чуть ли не перед самым носом короля – и он, прошептав короткую молитву божественному покровителю, ударил в край площадки ладонями, вложив в удар всю силу, какую мог. Земля дрогнула. Зазмеились вдоль площадки глубокие трещины, взметнулись вверх острые скалы – но лавина была такой мощной, что перехлестнулась через препятствия, пусть потеряв в силе, и ударила по стоящим на площадке берманам. Все успели обернуться, включая короля, – и их смело и поволокло вниз по склону, пока лавина не затихла острым языком в долине.

Демьян пришел в себя с забитой снегом пастью, вверх лапами. Снег был рыхлый, тонкий – его величество забарахтался, выбираясь, недовольно рыкнул, оглядываясь и отряхивая лапы. То тут, то там выкапывались, так же раздраженно ворча, снесенные с наблюдательного пункта линдморы. Снежный туман оседал, к ним со стороны долины ехали снегоходы со спасателями.

Страницы: «« « 123456 » »»