Университетский вопрос в России Сборник статей

Предисловие

Значительная часть настоящей книги (с. 18—152) составлена из статей, напечатанных весною 1901 г. в разных ежедневных газетах и в «Праве». Остальная часть представляет собой продолжение, публикуемое впервые теперь, но написанное и напечатанное, за исключением немногих последних страниц, летом 1901 г. Окончание (неожиданно для автора разросшегося) исследования пришлось тогда, в 1901 г., отложить на будущее время из-за других неотложных работ, и только в настоящем академическом году (1906/07) автор нашел время для того, чтобы привести в порядок для печати дальнейшие части рукописи, составленной в 1901 г., и довести до конца исследование об университете и науке. Но и теперь еще явилась задержка при составлении приложения – о среднем образовании. Хотя я надеюсь закончить это приложение в ближайшем будущем, может быть, в течение нескольких недель, тем не менее, боясь дальнейших проволочек, я решил опубликовать теперь же в виде первого тома по крайней мере две первые части исследования, заключающие в себе «теоретические основы».

Второй том будет содержать в виде практических выводов из этих теоретических основ: 1) «Общие начала высшей автодидактики (техники научного самообразования)»; 2) «Основные положения университетской дидактики»; 3) «Основные положения университетской политики» и два приложения: 1) «О высших специальных учебных заведениях» и 2) «О среднем образовании».

Главным поводом для составления и помещения в газетах статей, составляющих теперь начальные части этой книги, были проявившееся тогда, в 1901 г., в сильной и решительной форме движение в пользу «практических занятий» и против лекционной системы как основы университетского преподавания и разные подготовительные меры к соответственной реформе университетского преподавания, предпринятые тогдашним министром народного просвещения, генералом Ванновским. Считая задуманную Министерством и подготовлявшуюся при поддержке и сочувствии с разных сторон реформу университетского преподавания весьма вредною для университетской науки, я счел долгом сделать по мере сил все возможное для предотвращения грозившей главным образом юридическим факультетам опасности и для этой цели выступить в печати с критикою системы так называемых «практических занятий». Этою целью и первоначальною формою изложения в виде газетных статей объясняются содержание и отчасти резко полемический характер подлежащей критики.

Ввиду высказанных в прессе в связи с попытками отразить критику и отстоять систему «практических занятий» предположений о якобы политических причинах «оппозиции», которую встретили мысли о реформе системы университетского преподавания несмотря на «могущественную поддержку» их, считаю нелишним отметить, что положение, высказываемое мною на с. 58–59 об ошибочности мнения, будто практические занятия могут дать понимание смысла и жизненного значения норм права, уже было мною высказано и обстоятельно обосновано много раньше и в другом месте при других политических обстоятельствах, а именно в 1895 г. в Германии, во 2-м томе сочинения «Lehre vom Einkommen» (с. 609 и сл.; ср. в особенности с. 613: «Indessen wre es ein Irrthum, wenn man annahme, dass man durch diese Art der Beschftigung mit der Wirkung und der Bedeutung von Rechtsstzen vertraut wird…» etc.).

Впоследствии, когда цель критики и «оппозиции» была достигнута, восхваление практических занятий прекратилось и само Министерство отказалось от проведения первоначальных намерений, продолжение настоящего исследования получило иное направление и иное назначение. Главною целью его сделалось выяснить психологическую природу науки и научного образования и доставить учащимся руководство к сознательно-рациональному научному, университетскому и внеуниверситетскому самообразованию. Вследствие этого получилось некоторое несоответствие между характером начальных и дальнейших частей книги.

Вообщ некоторые особенности содержания и изложения разных частей книги, главным образом тех, которые представляют перепечатку газетных статей, объясняются обстоятельствами времени писания и печатания.

Тогда приходилось еще указывать и подчеркивать, что студенческие беспорядки имеют более глубокие причины, чем такие или иные статьи университетского устава, и что средство их устранения должно состоять в более обширных государственных реформах, чем университетская. Теперь это настолько ясно и общеизвестно, что эти указания и подчеркивания сделались анахронизмом. То же отчасти относится к положениям об ошибочности отождествления университетов с учебными заведениями и к соответственным пояснениям относительно действительной природы университета.

Замечания о так называемой экзаменной конкуренции и ненормальной постановке магистерского экзамена, относившиеся главным образом к юридическому факультету С.-Петербургского университета, лишились практического значения, потому что подлежащие аномалии удалось уже устранить. То же, поскольку дело касается этого факультета, относится к учрежденным посредством министерского циркуляра во время министерства Боголепова «обязательным практическим занятиям».

Когда печатались страницы, посвященные психологическому анализу науки, замечаниям об эмоциональном элементе научной психики, о влиянии научных эмоций на силу и живость умственных процессов, на развитие характера и т. д., еще не было издано мое сочинение, в котором выясняются природа эмоциональных процессов вообще, их влияние на познание и мышление и т. д., «Введение в изучение права и нравственности. Эмоциональная психология». Поэтому нельзя было ссылаться на это сочинение, приходилось вместо установляемой в нем терминологии пользоваться с психологической точки зрения неточными выражениями обыденного языка: «научное чувство» и т. п. Только теперь, в предисловии, я могу поправить этот недочет путем ссылки на содержащуюся в названном сочинении общую теорию эмоций и указания, что то, что в настоящем сочинении называется научными чувствами и т. п., относится к классу эмоций в смысле моей общей теории эмоциональных процессов, изложенной в «Эмоциональной психологии». Из этого же последнего сочинения можно усмотреть, что некоторые специальные положения, содержащиеся в настоящем исследовании о научной психике и научном образовании, представляют частные случаи общих законов эмоциональной психологии.

Л. Петражицкий,

27 февраля 1907 г.

Введение

Много теперь говорится и пишется об университетах, о недостатках существующего университетского строя и о желательных его преобразованиях.

Этот обильный поток суждений и предложений имеет вообще доброжелательный по адресу университетов характер – как в общественных, так и в решающих официальных сферах, так что с точки зрения направления общественных и государственных сил и мыслей имеется почва для самых лучших надежд относительно университетского будущего.

Другой вопрос, желательно ли воплощение в будущем университетском строе именно тех предложений и соображений специального и технического, так сказать, характера, которые составляют главное содержание теперешней официальной и неофициальной «литературы» университетского вопроса.

Воплощается ли в них ясное и правильное понимание существа и задачи университетов, ясны ли цель реформы и рациональный путь, ведущий к этой цели?

По нашему глубокому убеждению, на этот вопрос приходится ответить отрицательно.

Многое из того, что говорится о теперешнем университетском строе и предлагается в качестве «улучшений», покоится на столь принципиальных недоразумениях относительно задач предстоящей реформы, что осуществление этих идей на деле могло бы существенно исказить и извратить сам смысл и основные функции университетов.

Ясности постановки университетского вопроса и уяснению пути рационального решения его мешала и мешает до сих пор, между прочим, созданная обстоятельствами теснейшая связь его с вопросом о студенческих беспорядках.

Этот повод для рассуждений определяет и направление течения мысли об университетском вопросе.

Сквозь эту призму проходят лучи мысли, направленные на освещение университетского вопроса; в ней они преломляются и отклоняются в сторону от существа дела.

Идут поиски причин названной аномалии в теперешнем строе университетской жизни, и предлагаются верные средства для устранения ее в будущем – и под этим углом зрения строится план желательной реформы.

По нашему мнению, причины болезненных явлений в университетской жизни сводятся к трем категориям.

Главная и основная причина коренится не в университетской жизни и подавно не в той или иной статье университетского устава, а в состоянии общественной психики вообще.

Бывают моменты культурного процесса, в которые развивается повышенная чувствительность и раздражительность общественной психики; появляется беспокойное чувство неудовлетворенности, ведущее, смотря по степени подъема болезненной температуры, к разным явлениям ненормального, подчас даже весьма уродливого свойства. Появляются такие болезни по причинам, изложение которых здесь потребовало бы слишком много места, в случаях недостаточно быстрого и успешного приспособления положительных норм общежития к постоянно изменяющейся, а в настоящее время цивилизации – с особенною быстротою прогрессирующей массовой психике.

Как бы то ни было, дело идет о патологических процессах, которые проявляют лишь наибольшую интенсивность и проявляются наружу в наиболее чувствительных местах общественного организма.

При некотором знакомстве с явлениями общественной психики правильный диагноз можно было бы поставить и раньше – по другим симптомам, менее заметным для глаз, но тем не менее типичным и предвещающим серьезные осложнения.

Вторая категория причин состоит в тех или иных единичных фактах, вызывающих раздражение и болезненные реакции.

Такие факты возможны во всех сферах общественной и частной жизни, и везде они могут подать повод к нарушению мира.

В интересующей нас области характерным является особенно резкий и болезненный характер последствий, а равно и чрезвычайное расширение сферы явлений, вызывающих болезненные реакции. Способными вызвать раздражения и нарушить спокойствие являются и такие факты, которые при спокойном отношении к делу не повлекли бы за собою таких последствий.

Объясняется это упомянутым выше состоянием повышенной чувствительности.

Наконец, что касается положений университетского устава, то они имеют отношение к делу лишь постольку, поскольку мешают развиться и проявиться сдерживающим и умеряющим внутренним силам и влияниям и выводят на сцену внешние факторы, способные скорее усилить острый характер появившейся болезни или превратить ее в хроническую, нежели излечить.

Из вышеизложенного вытекает, что создать такой университетский устав, который гарантировал бы против возможности нарушения спокойного течения академической жизни, невозможно.

Так как основная причина аномалий имеет общий характер, то и успешное лечение мыслимо только на почве законодательных мероприятий общего, политического характера.

Что же касается университетской реформы как таковой, то она по самой своей природе не в состоянии устранить возможности проявлений ненормальной чувствительности и вспышек молодежи по поводу разных происшествий и случаев обыкновенно внеуниверситетского свойства; рациональная университетская реформа, имеющая свои положительные, весьма серьезные задачи, может только в виде одного из добавочных благодетельных последствий принести ту пользу, что режим университетского дела не будет способствовать появлению и усилению болезненных явлений, а, напротив, будет авторитетно влиять сдерживающим, умеряющим и умиротворяющим образом.

Но при этом – и это важно понимать – такой желательный результат не может быть достигнут, если он будет поставлен основной целью реформы и определит ее характер и направление. Равным образом никаких положительных, а только отрицательные последствия получились бы в том случае, если бы университетская реформа получила ту или иную политическую окраску.

Всякое учреждение, всякий орган общественного организма имеет свое назначение: суды существуют для правосудия, больницы – для лечения больных, академии – для поощрения науки и искусств, и каждое из них устроено хорошо и исполняет благодетельную функцию в общественном целом, если оно устроено сообразно своему назначению, а не для достижения побочных каких-либо, оппортунистических целей.

Только пародией была бы такая академия наук, которая устроена была бы с расчетом поощрения известного политического образа мыслей, или такой гражданский или уголовный суд, который был бы приспособлен к тому, чтобы быть орудием для каких-либо административных целей, или такая больница, устройство и персонал которой определялись бы целью обращать больных в христианскую веру или, что было бы еще несообразнее, целью немедленного подавления возможных выражений неудовольствия по поводу пищи, отношения врачей к больным и т. п.

Так и отклонение университетской реформы от пути, предначертанного природою и положительной высокой миссией университетов, повело бы только к отрицательным последствиям, вызывая неуважение, недоверие, дух оппозиции во что бы то ни стало и другие, в университетском деле еще более печальные явления.

Когда мы уясним себе основную задачу и функции университетов, тогда нам станут ясными особые глубокие основания не только безуспешности, но и положительной опасности и зловредности всякой побочной тенденции или случайной односторонней окраски в устроении университетского дела, а вместе с тем уяснится, каким образом и почему разумная, чистая и вполне искренняя, чуждая посторонних соображений реформа может и даже неизбежно должна дать такие хорошие результаты, которые бы не были достигнуты, если бы реформа специально на них направилась.

Во всяком случае мы будем в дальнейших замечаниях о характере предлагаемых изменений и о желательном, по нашему убеждению, направлении реформы иметь в виду исключительно природную, так сказать, положительную миссию университетов, а потом ничто не мешает, конечно, дополнительно взглянуть на вероятные результаты желательной по существу реформы и под тем углом зрения, который теперь, к сожалению, по случайным обстоятельствам получил первенствующее и решающее значение, оттесняя и затемняя суть дела.

С этой точки зрения мы, между прочим, и саму необходимость реформы обосновывали и доказывали бы вовсе не тем, что теперь имеется главным образом в виду, а соображениями иного рода. Доказать настоятельную необходимость реформы, не ссылаясь вовсе на студенческие беспорядки и т. п., было бы весьма нетрудно. Для обоснования необходимости немедленных законодательных мероприятий не нужно было бы даже заниматься критикою Устава 1884 г., доказывая, что те побочные, оппортунистические соображения и расчеты, которые определили характер и содержание Устава 1884 г., необходимо ведут не только к ослаблению и парализованию природной функции и миссии университетов, но и к результатам, прямо противоположным расчетам составителей, – что разные, по-видимому, очень расчетливо составленные положения и учреждения этого Устава, тлетворно действуя на нравственную и научную атмосферу университетской жизни, в то же время способствовали и должны были способствовать озлоблению лучших элементов, игнорированию слов, раздающихся с кафедры, и следованию разным лозунгам внеуниверситетского характера и т. д. Повторяем, можно обойтись и без критики Устава 1884 г. и тем не менее с очевидностью доказать необходимость законодательных мер.

Так называемый «действующий» Университетский устав называется так совершенно напрасно. Отчасти вследствие поверхностности и несообразованности с условиями действительной жизни разных идей и положений Устава 1884 г., отчасти вследствие отсутствия серьезного желания провести его в жизнь Устав этот стал нарушаться тотчас после появления и разлагаться с ускоряющеюся быстротою. Теперь уже нет у нас в университетах никакого твердого законного порядка, никаких твердых правил, принципов и системы, а господствуют беспорядок, беспринципность и бессистемность. При этом ненормальная комбинация обломков Устава с различными отступлениями от него создала в некоторых направлениях явления, которые не только в храме науки, но и ни в каком благоустроенном учреждении никогда не должны были бы быть терпимы.

И по странной иронии судьбы ядовитейшие плоды появились на почве тех идей, которые в Уставе 1884 г. играли роль украшения и действительно составляли его плюс наряду с разными минусами. Мы имеем в виду институт приват-доцентуры, идею соревнования профессоров и приват-доцентов и свободного выбора преподавателей со стороны студентов. Естественное к этому дополнение: государственные экзамены превратились в фикцию, а иной рациональной системы составления экзаменных комиссий выработано не было, и создалось искушение для конкуренции не на почве науки и преподавания, а на почве экзаменных послаблений (так называемая «экзаменная конкуренция»).

Впрочем, коренная университетская реформа столь твердо и авторитетно предначертана, что можно спокойно, не теряя времени на подробную критику существующего строя (правильнее, поразительного нестроения), перейти к вопросам созидательного характера.

И вот первый вопрос гласит: что такое университет и для чего он существует? Такой вопрос приходится ставить потому, что теперешняя литература по университетскому вопросу не исходит из правильных и ясных представлений о существе и задачах университета.

Уже само ходячее определение и название университетов «высшие учебные заведения» и профессоров «преподаватели», а еще больше разные специальные предложения и меры, например по поводу «переполнения» университетов учащимися и необходимости увеличить количество университетов и т. п., по поводу отсутствия близкого и постоянного общения между «учащими» и «учащимися», по поводу недостатков самой лекционной системы преподавания и существующей якобы необходимости заменить ее иною системою и т. д., – все это покоится на недоразумении относительно самого смысла и значения университетов.

Университет отнюдь не есть заведение, существующее исключительно для обучения тех юношей, которые в данное время числятся его студентами, а такое учреждение, которое должно создавать и распространять свет мысли и знания на большие пространства, обширный край, всю страну, даже весь мир человеческий… Наука, прогресс мысли человеческой – вот путеводная звезда и идеал университета, коллегии мыслителей и ученых, ученого учреждения, а не учебного заведения только.

Студенты – цвет молодежи страны и достойны всякого попечения, но они не должны закрывать собою всего широкого горизонта истинно университетской жизни и реформы.

Сама учебная, отнюдь не игнорируемая нами сторона дела только тогда может быть разумно и идеально устроена, если мы будем осознавать и помнить, что университет служит науке, а не обучению и воспитанию только и что профессора – не преподаватели только высших учебных заведений, а ученые; те же из них, которые только «преподаватели», лишь по недоразумению попали в университет.

При таком понимании дела, как подробнее увидим ниже, не могло бы быть разговора о замене лекционной системы преподавания разными «практическими занятиями», о комплектах слушателей или учреждении новых университетов по губернским городам и т. п. планах и предложениях, столь же странных и противных существу дела, как если бы кто вздумал построить побольше зданий с надписью «Академия наук» по губернским городам Империи или т. п.

Часть первая. Университеты как ученые учреждения

Ходячему теперь взгляду на университеты как на «учебные заведения» мы противопоставили выше положение: университет есть коллегия мыслителей и ученых, ученое учреждение, очаг научного творчества и света.

Мы имеем, конечно, в виду университет, как следует быть.

Можно ведь, как это теперь предлагается, построить в губернских городах университетские здания, можно поназначать туда благонадежных чиновников для воспитания и преподавания, закрепить за этими учебными заведениями тех юношей, которые имели несчастье окончить гимназию в их районе, т. е. в границах губернии, и все это назвать университетами. Но об авторах проектов губернских университетов и т. п. учреждений, дающих возможность «профессорам» проделывать с каждым из (немногочисленных) «учеников» всевозможные «практические» и иные упражнения в полезных занятиях и т. п., следует сказать, что они знакомы только со словами «университет», «профессора» и т. д., но не с существом дела. Да и слова эти им, по-видимому, известны лишь понаслышке, а вследствие иностранного происхождения (universitas (sc. litterarum, т. е. наук), professores (от «profiteri» – «провозглашать, проповедовать свои мысли, свои научные убеждения»)) не вполне удобопонятны.

Просвещенным и мыслящим людям (к ним обращается эта статья) мы, конечно, ничего нового не сообщили, указывая на то, что роль и значение университетов вовсе не совпадают с их учебною функцией, а выходят далеко за пределы школьного дела в собственном смысле. Мы только считали нужным подчеркнуть, напомнить, привести к более ясному осознанию эту само собою разумеющуюся и несомненную истину ввиду того, что она не занимает подобающего места в теперешнем направлении мысли по университетскому вопросу.

Поэтому мы считаем лишним заниматься здесь подробными доказательствами и указаниями, столь крупную роль сыграли университеты уже отчасти в Средние века, а еще более в Новое время в деле прогресса мысли и знаний человечества – как в области философии, этой царицы человеческой мысли, так и в области специальных наук: математических, естественных, гуманных – общественных наук вообще, юридических и государственных в особенности.

И эта творческая и просветительская роль университетов в царстве мысли человеческой с каждым днем растет и усиливается, обогащая дух человеческий и мощно увеличивая его материальное благосостояние: техника есть не что иное, как приложение теоретических познаний к делу удовлетворения человеческих потребностей.

Излишне также подробно указывать на сродную, сравнительно более скромную, но все-таки далеко выходящую за пределы учебной функции роль и миссию университетов в деле распространения уже добытого наукою света. Чтение лекций студентам – только одно из средств, один из приемов этой просветительской миссии университетов. Плох и жалок тот университет, свет которого освещает только аудитории. Здоровый и крепкий университет светит через головы студентов вдаль, только наиболее интенсивно и непосредственно просвещая студентов. Даже подавленные и приниженные русские университеты, по крайней мере лучшие из них, могли бы об этом немало рассказать и напомнить обществу и государству и заслуживают некоторого внимания и некоторой благодарности от общества и государства не только за учебные свои заслуги.

По поводу нашей характеристики университетов как центров производства и распространения научного света нам могут, пожалуй, сказать, что мы забыли об академиях наук. Вот это ученые учреждения в собственном и полном смысле!

Мы отнюдь не думаем умалять значения академий наук. Наши рассуждения клонятся даже, как это будет видно ниже, к увеличению значения и силы академии наук. И научный «ранг» академика мы считаем выше «ранга» профессора университета. Члены академии наук – обыкновенно заслуженнейшие в науке мужи, имеющие за собою блестящее научное прошлое и великие заслуги.

Но «бессмертными» делаются именно те, которые уже свершили великие подвиги в царстве науки, которые могут с гордостью оглянуться на свое блестящее прошлое и с доброю совестью почивать на лаврах. Во всяком же случае период наиболее кипучей и воодушевленной и производительной научной деятельности – собственно рабочий период – представляет в жизни ученого не академическая, а доакадемическая часть плодотворной жизни его.

Громадное же большинство ученых, в том числе и весьма выдающихся, начинают и заканчивают не только свою научную и литературную производительную деятельность, но и ученое поприще свое в университетах; только немногие избранники попадают в академию наук.

Академия наук есть венец и украшение царства науки, но по своей рабочей силе и производительности она не может конкурировать не только с совокупностью университетов, но даже и с более сильными и цветущими отдельными университетами ее района; многие же университетские науки вообще не представлены в академии наук за отсутствием подлежащих кафедр.

Академия наук имеет свою особую, весьма почтенную и почетную миссию, вовсе не умаляющую научного значения университетов и состоящую вовсе не в конкуренции и подавно не в замене университетов как ученых учреждений, на самом деле ничем не заменимых, а в дополнении, объединении, главным же образом в поощрении научной жизни и увенчания заслуг.

Отсюда видно, сколь ошибочно было бы думать, что университетский вопрос есть только частица школьного вопроса, а именно та сравнительно незначительная доля школьного вопроса, которая относится к одному из видов «высших учебных заведений» – к ничтожному проценту существующих школ вообще и даже к незначительной сравнительно части одних «высших учебных заведений».

Напротив, в университетском вопросе заключается кроме этой частицы школьного вопроса еще кое-что – и кое-что немалое! В нем заключается целый вопрос жизни или смерти, а во всяком случае вопрос процветания или падения науки в стране – и не только науки в тесном смысле этого слова, а и того процесса просвещения, который не ограничивается воздействием на несколько тысяч юношей, находящихся в данное время в университетах, а простирается на целый великий организм государства и общества, на дух, ум и сердце народа вообще.

Посему не только позволительно, но и должно при обсуждении задач и идеала университетской реформы выдвинуть проблему о судьбах науки и поставить задачей ее процветание.

Итак, что требуется для процветания университетов как ученых учреждений, как очагов науки и источников просвещения?

Ввиду некоторых проектов и идей, появлявшихся в течение последнего периода университетской жизни и не перестающих появляться и теперь, приходится здесь прежде всего отметить, что необходимым признаком и существенным условием здоровья, силы и процветания университетов является соединение, общение многих наук; идеалом была бы универсальность всех наук (мы имеем в виду теоретическое знание) – «университет» (universitas litterarum) в полном смысле слова. Желательно успешное и равномерное развитие всех основных ветвей человеческого знания и научной мысли, а для этого необходимы жизнь их и общение в университете.

Идеал науки – единство и универсальность; с другой стороны, никакая наука не может обойтись без помощи со стороны многих других ветвей знания и общения с ними под страхом омертвения, отсталости и вырождения.

Возможно разностороннее представительство и общение наук в университете важно, между прочим, и с чисто практической точки зрения техники научной деятельности и ее условий (полнота и всестороннее развитие библиотеки и прочих средств и орудий научного дела, справки у специалистов и т. д.). В случае разбивки университетов на отдельные специальные высшие школы потребовались бы громадные финансовые затраты на доставление каждой из них того, что требуется для научной деятельности и что теперь представители наук находят в едином университете; и все-таки даже в случае величайшей щедрости условия научной деятельности были бы существенно ухудшены.

Еще важнее факторы более идеального свойства.

Общение с представителями других ветвей знания и мысли мешает развитию узкоспециальных и односторонне-профессиональных мировоззрений, привычек мышления и суждений; оно предупреждает вырождение научной мысли, сужение и провинциальную в научном смысле замкнутость горизонта.

С другой стороны, чем разностороннее и обильнее представлены разные пути, направления и ветви мысли человеческой в университете в лице doctores и professores, разумеется, достойных сих званий, тем выше поднимается температура идейного оживления и одушевления, тем возвышеннее, шире и светлее горизонт и полет мысли – вообще тем лучше почва для развития истинно университетского духа – того духа, существо и свойства которого трудно определить и разъяснить тому, кто никогда не имел счастья с ним встречаться, так как он выше всякого определения, анализа и описания.

К сожалению, дух этот падает, и университетские организмы быстро мертвеют; но некоторые остатки веяния истинно университетского духа все-таки еще сохранились; пока эти огоньки еще не совсем засыпаны и потушены сором и золою, есть еще источник для возникновения и роста научного пламени.

Университетский дух совсем бы исчез, и университетским, гораздо более нежным и сложным организмам, чем это себе представляют разные прожектеры, был бы нанесен смертельный и непоправимый удар, если бы осуществились «идеи» тех, которые предлагают разделение университетов на отдельные, независимые факультеты или специальные «учебные заведения» в качестве верного средства «оздоровления».

Разрушить университет весьма легко, но создать или воссоздать его на развалинах гораздо труднее, чем это себе представляют, например, те, которые предлагают наделать побольше университетов по губернским городам для уменьшения количества слушателей и «улучшения» преподавания.

В случае же доведения существующих университетов до окончательного худосочия путем рассеяния и без того слабых сил и иссякающих соков для обзаведения предлагаемых новых университетов, а тем более в случае их умерщвления путем раздробления исчез бы и рассадник для насаждения вновь.

И потомство с ужасом вспоминало бы о роковой ошибке и вандализме предков, и много усилий, труда и времени потребовалось бы для постепенного исправления сделанного зла!

Требуется существенное преобразование, но оно должно с величайшею осторожностью относиться к существующим живым корням науки, чтобы не разрушить их, а только доставить им более здоровое и обильное питание.

Под упомянутым выше здоровым и обильным питанием мы разумеем две вещи: 1) надлежащее пополнение и направление личных научных сил (вопрос личного состава); 2) доставление материальных средств и вообще надлежащей обстановки для успешного действия этих личных сил, для ученой и просветительной деятельности их.

К условиям второго рода относится, во-первых, доставление надлежащих средств для развития библиотеки, лабораторий, музеев, кабинетов и обсерваторий, инструментов и материалов для производства опытов – вообще орудий и материалов научного производства без ограничения теми средствами и размерами их, какие были бы достаточными для чисто учебных целей, для сообщения студентам существующих знаний в надлежащем с точки зрения обучения виде.

Что касается этой стороны дела, то она, вообще говоря, и теперь находится в сравнительно удовлетворительном состоянии. Вообще нельзя сказать, чтобы производство научных исследований и вообще университетская наука встречали какие-либо серьезные затруднения и препятствия с этой стороны. Существуют, конечно, разные более или менее серьезные недочеты, главным образом в провинциальных университетах, но вопрос об их пополнении не требует никаких особых законодательных реформ и крупных финансовых жертв.

Во-вторых, к условиям второго рода наряду с упомянутыми орудиями производства научного света относятся орудия и условия его распространения.

Что касается материальных средств (например, на издание ученых трудов, сборников, периодических научных органов университетов или пособий на печатание сочинений отдельных ученых, профессоров, доцентов и т. д.), то здесь тоже никаких фактических затруднений и законодательных вопросов не возникает. По поводу этого и предыдущего пунктов можно только выразить, главным образом от имени некоторых провинциальных университетов, пожелание несколько большей щедрости.

Что касается прочих средств и условий распространения света университетской науки, то дело идет главным образом об отсутствии разных стеснений и запрещений: об отсутствии цензурных стеснений, о праве университетов учреждать ученые общества, созывать ученые съезды, открывать отдельные или систематические публичные курсы (например, так называемые «вольные университеты») и т. п.

И теперь университеты свободны от цензурных стеснений («Издания, выходящие от имени университета или с его одобрения, и все вообще печатаемое от имени университета не подлежит предварительной цензуре» (ст. 138 Уст. 1884 г.)).

Между прочим, и «[п]олучаемые университетами из-за границы печатные произведения, рукописи и учебные пособия не подлежат рассмотрению цензуры и оплате пошлиною» (ст. 139).

«Университетам предоставляется с разрешения министра народного просвещения учреждать ученые общества» (ст. 145). Университеты уже теперь представляют как бы солнца, окруженные целою системою планет в виде ученых обществ всякого рода; средний читатель, вероятно, не имеет и приблизительного представления о размерах и плодотворности просветительской деятельности университетов в этом направлении – и она растет и будет, конечно, расти с каждым днем и с тем большею силою и блестящим успехом, чем благоприятнее будут условия для процветания и жизненной энергии университетов и отдельных факультетов.

В затронутой области тоже особенно существенных затруднений и сложных законодательных вопросов не возникает. Можно только сказать: побольше доверия! Следует предоставить полный, ничем не стесненный простор просветительской деятельности университетов. Уже существующая свобода от цензурных стеснений ни в чем никогда никаких затруднений и неудобств с правительственной точки зрения не вызывала и не вызывает (хотя университетская цензура, «одобрение» сводится к надписи декана на рукописи, что печатать разрешается).

Мы имеем главным образом в виду встречающиеся иногда затруднения в деле созыва съездов (никак нельзя добиться устройства съездов юристов!) и в деле устройства публичных курсов, а также совершенно нерациональные теперешние стеснения развития института «вольных слушателей». Между прочим, присутствие в аудитории нестудентов, иногда лиц почтенного возраста, почти всегда особенно усердных и аккуратных слушателей, являющихся в университеты не за дипломами, а только за наукою и относящихся к науке и ее представителям с особым уважением и даже благоговением, производит весьма благотворное психическое воздействие на аудиторию, на студентов и даже на профессора. Говорю это по личному опыту. Опасности с этой стороны решительно нет никакой. На практике на этой почве не было, насколько мне известно, даже отдельных исключительных случаев каких-либо неудобств и инцидентов. Впрочем, развитию этой стороны дела мешают преувеличенные представления публики о существующих стеснениях и препятствиях, пожалуй, еще более, чем сами эти стеснения. Допущение женщин к слушанию лекций также, конечно, было бы весьма желательно.

Как бы то ни было, повторяем, особых сложных законодательных проблем и затруднений в области материальных средств и иных объективных условий университетского производства и распространения научного света не возникает, и коренных сложных преобразований и реформ с этой точки зрения не требуется.

Действительно сложное и трудное дело – первое из названных выше условий процветания университетской науки: надлежащее привлечение и направление личных сил. В этом вся суть дела.

Если бы все или почти все существующие университетские кафедры или хотя бы преобладающее их большинство были заняты профессорами в полном смысле этого слова, т. е. отнюдь не в смысле формулярного списка и служебного положения особого рода чиновников Министерства народного просвещения, а в смысле настоящих ученых и мыслителей (doctores), проповедующих (т. е. прежде всего имеющих) свои научные убеждения (professores) путем слова и печати, тогда было бы все, что требуется для процветания университетской науки.

Этот вопрос – вопрос о создании и наличности людей, способных к научному творчеству и преданных сему делу, т. е. настоящих ученых, – отодвигает далеко на задний план затронутые раньше вопросы, например о библиотеках, лабораториях, инструментах и т. п. средствах и обстановке научного производства.

Подобно тому как процветание искусства определяется не наличностью достаточного количества полотна, красок, глины, мрамора хорошего качества и т. п., а количеством и еще более качеством художников в истинном, высоком смысле этого слова, подобно тому как расцвет поэзии происходит не от умножения перьев и бумаги, а от появления и размножения поэтов в полном, высоком смысле этого слова, так и вопрос о процветании университетской науки есть вопрос об ученых в полном, высоком смысле этого слова.

Нам скажут, что то, что мы говорим, тривиально, хотя и относится к высокому предмету. Трюизмы какие-то пошлые!

На это мы ответим пока только просьбою впредь не упускать из виду этой само собою разумеющейся истины. Постоянное памятование о ней необходимо для уразумения наших дальнейших рассуждений и положений о «квинтэссенции университетского вопроса»[6], а может быть, и для уразумения квинтэссенции университетского вопроса просто (таково наше убеждение).Но некоторые читатели, имевшие терпение читать наши рассуждения до сего места, пожалуй, дальнейших наших статей вообще читать не станут, так как они уже разочарованы в надежде узнать из них что- либо путное по университетскому вопросу.

Прежде всего их интересует вопрос об учащейся молодежи, ее организации, курсовой или иной, вообще об учебных заведениях и их организации; мы повели речь на совсем иную тему – о развитии и процветании наук. Это совсем иная точка зрения на университеты, которая их, может быть, вообще или во всяком случае в данное время вовсе не интересует.

По сему поводу спешим сообщить, что дальнейшие статьи будут посвящены учебной стороне университетского дела, а именно обоснованию следующего положения.

Значение и успешное действие университетов как учебных заведений определяется их качествами как ученых учреждений. Что полезно и содействует силе и процветанию университета как ученого учреждения, то полезно и содействует силе и процветанию университета как учебного заведения; что вредно и гибельно для университета как ученого учреждения, то портит и губит университеты и как учебные учреждения. Посему и проблема улучшения и процветания университетов как особого рода учебных заведений сводится к задаче достижения подъема и процветания университетов как очагов науки. А так как последняя задача сводится к вопросу о надлежащем пополнении и направлении личных научных сил, к вопросу об ученых, с честью служащих науке и достойно представляющих университетские кафедры, то в этом последнем вопросе и заключается «квинтэссенция» университетского вопроса вообще.

Задача университетов двойственная: научная и учебная, а путь для успешного решения ее единый.

Он заключается не в курсовой или иной организации студенчества или т. п. с точки зрения существа дела совершенно побочных вопросах, а в замещении университетских кафедр истинными учеными и мыслителями.

Если это так, возразят нам, то путем реформы университетского устава столь же невозможно превратить неудовлетворительное состояние университетов как учебных заведений в идеально хорошее или даже только удовлетворительное, как невозможно путем какого-либо закона заменить упадок поэзии или иного искусства пышным или хотя бы скромным расцветом поэзии и т. п.

Истинные ученые, не только гении, но и таланты – а без выдающихся умственных дарований, без искры таланта не может быть речи об успешном служении науке, – велением закона не создаются. Мало того, закон бессилен с успехом предписать и имеющимся в распоряжении даровитым людям заниматься наукою с тем сильным рвением и упорным постоянством, какие, как всякому мало-мальски знакомому с научным делом известно, необходимы не только для того, чтобы двигать науку вперед, но даже для того только, чтобы удержаться на уровне науки, не упасть и не отстать от нее.

На это следует ответить следующее.

Конечно, прямыми велениями законов такого содержания ничего нельзя достигнуть. Но можно сделать многое и весьма существенное в пользу того, чтобы подбор и течение выдающихся умственных сил на университетские кафедры и надлежащее развитие и действие этих сил происходили сами собою, без всяких велений свыше.

Только в виде предварительной иллюстрации я укажу здесь же на одну весьма поразительную и зловредную язву университетского дела, полное устранение которой не представляет никакой особенно замысловатой и тонкой задачи, а требует только искренней и серьезной доброй воли помочь университетам, не дать им вконец исчахнуть и погибнуть.

Я имею в виду тот факт, что молодые люди, «оставленные при университете для приготовления к профессорскому званию», теперь на самом деле обыкновенно этим приготовлением вовсе не занимаются или же занимаются только отчасти, по мере остающегося от другого дела свободного времени; и в таком же более или менее отдаленном отношении к науке состоят магистранты, магистры, доктора, приват-доценты и даже профессора.

С особою силою проявляется эта болезнь в столицах, где находится главный контингент лиц, приготовляющихся к профессорскому званию, и куда привлекаются и лучшие научные силы из провинции.

На визитных карточках, положим, не пишется: «служащий в таком-то департаменте такого-то министерства» и т. п. или «чиновник особых поручений», «правитель канцелярии губернатора», «секретарь такого-то присутствия» (здесь мы имеем в виду провинциальные явления, взятые не из Щедрина или т. п. источников, а из действительной жизни); надписям «чиновник особых поручений», «правитель канцелярии губернатора», конечно, предпочитаются академические титулы. Многим, особенно столичным, профессорам трудно было бы и вместить на визитной карточке полный перечень всего того, чем они занимаются. А фактически все это делать, да еще и за наукою следить, не говоря уже о двигании науки вперед, уже прямо было бы опасно для жизни и во всяком случае грозило бы умственным расстройством или и физически невозможно.

И упрекать их не приходится. Как можно упрекнуть человека за то, что он изыскивает способы пропитать свою семью и обеспечить ее будущность? Требовать же обетов безбрачия и нищенства трудно.

На всех стадиях и без того весьма нелегкого, требующего многих жертв, постоянного труда и великих усилий научного пути существует и губительно действует не только убивающая конкуренцию и устраняющая возможность сортировки и выбора лучших, но положительно устрашающая перспектива необеспеченности и имущественных бедствий, а затем вступившие на путь науки, требующей всего человека, напряжения и полного и исключительного посвящения всех сил, фактически не могут надлежащим образом приготовляться к служению науке и потом активно и с успехом ей служить, а принуждены заботиться о добывании средств к жизни.

Доставление фактической возможности приготовляющимся к профессорскому званию на разных стадиях их трудного пути заниматься исключительно наукою, а равно и доставление профессорам возможности посвятить все свои силы университету и науке в связи с естественным и при таких условиях вполне возможным дополнением – запрещением совместительства – это такие меры, которые сами по себе еще недостаточны для достижения цветущего состояния университетов, но во всяком случае абсолютно необходимы для предотвращения неминуемого в противном случае падения все ниже и ниже, и притом с ускоряющеюся быстротой.

Если же сделать нормальное научное поприще не только возможным, но и привлекательным, то можно вызвать и сильный приток даровитых людей к этому поприщу, оживленную конкуренцию, возможность сортировки и выбора действительно достойных и выдающихся.

Пока в этом направлении ничего серьезного не сделано, или если дело ограничится некоторыми процентными добавками к отпускаемым теперь совершенно ничтожным и вне всякого соответствия с существом дела находящимся средствам, например в 30 или 50 %, то и предоставление университетам выбирать достойных кандидатов для замещения кафедр никакого серьезного значения иметь не может, ибо и самые идеальные выборы никакого смысла не имеют, если не из чего выбирать; только ненужную комедию представляют конкурсы, когда некому конкурировать.

Обе указанные меры (надлежащее обеспечение и устранение совместительства) не представляют никаких существенных затруднений вследствие незначительного числа университетов и малочисленности лиц, о которых идет речь. С финансовой точки зрения (даже в случае, например, увеличения втрое отпускаемых средств) дело шло бы о ничтожной капле в бюджетном море, о ничтожном проценте тех, например, средств, которые идут на военные цели, и даже о весьма незначительном увеличении бюджета Министерства народного просвещения, а издержка была бы более чем весьма производительной.

Что же касается совместительства, то придание обратной силы такой мере вызвало бы, конечно, не только личные вопли, но и некоторые объективные затруднения: в частности, этим были бы разрушены разные высшие учебные заведения (не говоря уже о принципиальных правовых и государственных соображениях против придания обратной силы такого рода законам). Так что о запрещении совместительства с обратною силою мечтать не приходится (к сожалению, с точки зрения университетского дела!). Оно, впрочем, само собою уменьшится в значительной степени и обратно в случае доставления надлежащего обеспечения со стороны университета. Многие лица отлично осознают, что они теперь гибнут и духовно, и физически и рады бы освободиться по крайней мере от части своих посторонних занятий и возвратиться к науке. Особенно те немногие из начинающих ученых, которые действительно помышляют о науке, а не об университетском титуле только в качестве вывески и passe-partout для чиновничьей карьеры и которые действительно не лишены необходимого таланта, вполне понимают, что они тонут и гибнут для науки. Таким людям (а они именно ценны с точки зрения университета) надо только подать руку спасения, и они с радостью возвратятся в лоно науки.

Запрещение же совместительства на будущее время решительно не представляет ни малейших затруднений. Что тогда не будет расчета «приготовляться к профессорскому званию» и т. д. карьеристам, думающим вовсе не об университете, от этого для университетов во всяком случае потери не будет. Что касается высших и специальных учебных заведений – технических, юридических, филологических и т. д., то их положение не только не ухудшится, но даже улучшится, если вызвать надлежащий приток молодых сил к ученому поприщу. На их кафедрах появятся тогда молодые и оживленные ученые, не приезжающие только в состоянии переутомления для отбытия еще одной лекции и усыпления слушателей, а занимающиеся наукою и радые поделиться хоть с немногими слушателями своим научным восторгом, своими научными знаниями и мыслями.

Мы только упомянули наиболее резко бросающуюся в глаза язву, разъедающую и губящую науку и университеты в России, и наиболее элементарные, необходимые и простые способы ее исцеления в качестве иллюстрации того, что и при нашей постановке университетского вопроса вовсе нельзя говорить о невозможности улучшения и безуспешности законодательных мер.

Ниже мы увидим, что может быть создана целая органическая система действующих в том же направлении мер, не требующая даже особых финансовых затрат или даже уменьшающая необходимые при отсутствии этих мер затраты – затрагивающая не казну, а только человеческую психологию, в частности психологию ученого мира.

Из нашей постановки вопроса вытекает только одно «отрицательное» с точки зрения будущей реформы и надежд, на нее возлагаемых, последствие. Его можно сформулировать так.

Совершенно ошибочно представлять себе дело так, будто можно сегодня создать такой университетский устав, который завтра плохое состояние университетского дела превратит в превосходное или хорошее.

Это наивно, и такого рода иллюзии вредны в трудном и без того и серьезном деле законодательной политики.

Таких мер, которые бы представляли моментально действующую панацею университетского дела, мы и ниже не предлагаем.

Часть вторая. Университеты как учебные заведения