Прибалтийский плацдарм (1939–1940 гг.). Возвращение Советского Союза на берега Балтийского моря Мельтюхов Михаил

© Мельтюхов М.И., 2014

© ООО «Издательство Алгоритм», 2014

Предисловие

В ходе Первой мировой войны, а затем Революции и Гражданской войны в России вновь возник вопрос о политическом переделе Восточной Европы. Одним из важных аспектов этого вопроса была проблема статуса Прибалтики, на территории которой возродилось Литовское, и впервые возникли Латвийское и Эстонское государства. В результате Советская Россия утратила стратегически важный прибалтийский регион, в борьбе за овладение которым в предыдущие века были принесены неисчислимые жертвы. В стратегическом плане особенностью Прибалтийского плацдарма является его неравноценность для Российского государства и его потенциальных противников из числа западных великих держав. Обладание этим плацдармом дает западным державам исключительные возможности для вторжения в центральные районы России. Тогда как контроль над этим регионом со стороны России необходим, прежде всего, для обеспечения безопасности страны, но не давал ей возможности создать серьезную угрозу западным державам, за исключением восточно-прусской провинции Германии. Понятно, что интересы национальной безопасности Советского Союза требовали, чтобы Прибалтийский плацдарм не мог использоваться враждебно настроенными державами. В зависимости от своих возможностей и общего развития международных отношений советское руководство пыталось решить эту проблему.

В советской политике нейтрализации Прибалтийского плацдарма в межвоенный период можно выделить два этапа: 1920–1932 гг., когда главными потенциальными противниками, которые могли использовать этот плацдарм, были Англия и Франция, и 1933–1939 гг., когда наибольшая угроза исходила от Германии и Польши. Начавшаяся Вторая мировая война кардинально изменила международную обстановку в Европе. В этих условиях советская политика в отношении Прибалтийского плацдарма вступила в третий этап (1939–1940 гг.), завершившийся вхождением республик Прибалтики в состав СССР. Анализу политики Кремля на этом этапе и посвящена предлагаемая вниманию читателей книга, которая является заключительной частью проекта «Прибалтийский плацдарм в международной политике Москвы (1918–1940 гг.)», направленного на изучение сложных советско-прибалтийских отношений соответствующего периода в контексте борьбы Советского государства за обеспечение собственной безопасности и возвращение статуса «великой державы».

Необходимость реализации подобного проекта связана с заметной неравномерностью в исследовании советско-прибалтийских отношений. Если по проблемам Гражданской войны 1918–1920 гг. на северо-западе бывшей Российской империи имеется довольно обширная отечественная историография, то обобщающего исследования взаимоотношений Советского Союза и стран Прибалтики в 1920-е – начале 1940-х гг. в российской историографии нет до сих пор, поскольку лишь отдельные сюжеты этого периода стали объектами исторических исследований. К сожалению, в советской историографии второй половины ХХ века эти события изучались с учетом политической конъюнктуры и все наиболее сложные темы упоминались вскользь, а то и просто замалчивались. Политические изменения конца 1980-х – начала 1990-х гг. в СССР придали этим слабоизученным темам чисто политическое звучание, что сделало их скорее элементом политической борьбы, нежели объектом научного исследования. Затем в постсоветской историографии превалировал резко критический подход к описанию отдельных сюжетов этой темы. Однако по мере расширения доступа к документам того периода появилась возможность более объективно исследовать советско-прибалтийские отношения в их динамике.

На взгляд автора, наибольшей проблемой при изучении данной темы является ее чрезмерная политизированность и мифологизация. Особенно это относится к анализу проблем 1939–1940 гг., когда в условиях начавшейся Второй мировой войны в Прибалтике была восстановлена Советская власть и произошло ее вступление в состав СССР. Связано это с тем, что современная государственная политическая пропаганда в Эстонии, Латвии и Литве базируется на идее о советской «оккупации» и «аннексии» этих стран в период Второй мировой войны и послевоенное время. Естественно, что в силу юридически узаконенного антисоветизма и русофобии историки стран Прибалтики очень осторожны в своих выводах по данному сюжету. Следует также отметить, что и часть российских исследователей придерживается подобной политической позиции. Конечно, все эти политические игры вовсе не способствуют непредвзятому исследованию советско-прибалтийских отношений в первой половине ХХ века.

Среди критиков советской внешней политики в отношении стран Прибалтики очень популярны разговоры о неких сверхсекретных советских документах, скрытых в архивах Российской Федерации. Оборотной стороной подобных фантазий является фактический отказ от изучения уже доступного массива архивных документов по этой проблематике. И это притом, что в последние десятилетия как в Российской Федерации, так и в странах Прибалтики было опубликовано несколько довольно объемных сборников документов, посвященных событиям 1939–1940 гг. Еще больший объем советских документов доступен в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ), Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), Российском государственном архиве экономики (РГАЭ), Российском государственном военном архиве (РГВА) и Российском государственном архиве Военно-Морского флота (РГАВМФ). Если же учесть, что советско-прибалтийские отношения также отражены в ряде публикаций дипломатических документов Германии, Италии, Англии и США, то можно утверждать, что имеющиеся документальные источники вполне позволяют обстоятельно исследовать развитие советско-прибалтийских отношений в условиях начала Второй мировой войны.

Представляется, что изучение военно-политических аспектов внешней политики Советского Союза в отношении стран Прибалтики является актуальным как в силу состояния историографии данной темы, так и ее политического значения в современном информационном пространстве. В последние годы в российской литературе идет переоценка многих событий межвоенной истории XX века. В том числе этот процесс затронул и изучение советско-прибалтийских отношений. Однако, к сожалению, нередко здесь основным мотивом служит не желание углубить наши знания о том периоде истории, а лишь стремление к огульному очернению советской внешней политики. Для этого, как правило, используются абстрактные моральные оценки, без учета конкретных исторических реалий и менталитета эпохи. Учитывая значительную политизированность данной темы, автор посчитал необходимым пойти на широкое цитирование архивных документов, большинство которых впервые водится в научный оборот. В результате непредвзятый читатель получает возможность самостоятельно ознакомиться с соответствующими документами и составить свое собственное мнение о событиях 1939–1940 гг. Думается, что каждый, прочитавший эту книгу, убедится, что реальные исторические события намного более интересны, нежели любые пропагандистские клише.

P.S. Одной из проблем изучения событий в Прибалтике в ХХ веке является довольно частое переименование местных населенных пунктов. Поэтому, как правило, в авторском тексте приводятся географические названия на момент описываемых событий, а в круглых скобках указываются современные названия населенных пунктов. При цитировании документов, в которых используются более ранние названия, автором при их первом упоминании приводятся в квадратных скобках современные названия в том случае, если их удалось установить. В ряде случаев автор исправлял ошибочные варианты написания географических названий, встречающиеся в документах, что также показано квадратными скобками. В остальном написание географических названий, в том числе и в круглых скобках, полностью соответствуют оригиналам цитируемых документов.

Москва

Июнь 2005 – ноябрь 2013 гг.

Новая военно-политическая обстановка

В Москве внимательно следили за развитием событий в Европе, рассчитывая использовать их в своих интересах. Учитывая нарастание международной напряженности, советское военное руководство начало с мая 1939 г. разработку новой системы мобилизационного развертывания Красной армии. Основная идея реорганизации сухопутных войск сводилась к тому, чтобы создать постоянную армию, готовую к использованию при минимальном мобилизационном развертывании. Для этого все скрытые, то есть предназначенные к развертыванию в случае мобилизации дивизии, предлагалось перевести в открытые.

Вероятно, все эти планы обсуждались на состоявшемся 13 июля с 14 до 18 часов в кабинете И.В. Сталина совещании с участием членов Политбюро ЦК ВКП(б) председателя СНК СССР В.М. Молотова, его заместителя наркома путей сообщения и топливной промышленности Л.М. Кагановича, наркома обороны маршала К.Е. Ворошилова, кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б) наркома внутренних дел Л.П. Берия, а также заместителей наркома обороны начальника Политуправления РККА армейского комиссара 1-го ранга Л.З. Мехлиса, начальника Управления по командному и начальствующему составу РККА армейского комиссара 1-го ранга Е.А. Щаденко и командующего войсками МВО маршала С.М. Буденного, начальника Генштаба командарма 1-го ранга Б.М. Шапошникова, его заместителя комкора И.В. Смородинова и его помощника комкора В.М. Захарова, начальника Разведуправления Наркомата обороны комдива И.И. Проскурова[1].

Военные предлагали уже в мирное время развернуть все дивизии тройного развертывания в самостоятельные дивизии, из которых 94 дивизии должны были содержаться по штату в 4 тыс. человек, а 17 дивизий – по штату в 2 тыс. человек. Это увеличение кадров давало возможность иметь в 4-тыс. дивизиях 95 % комполитсостава, 55 % начсостава, 65 % младшего комсостава и 11 % рядового состава, а в 2-тыс. дивизиях 75 % комполитсостава, 45 % начсостава, 50 % младшего комсостава и 7 % рядового состава от потребности штатов военного времени. Кроме того, следовало развернуть 20 управлений стрелковых корпусов. Предлагаемые меры требовали увеличения армии на 225 000 человек, в том числе 7 400 на корпусные управления. Кроме того, предлагалось усилить войска на Дальнем Востоке, что требовало еще 38 900 человек, и сформировать 20 отдельных автомобильных полков общей численностью 32 000 человек. Таким образом, «по всем испрашиваемым мероприятиям потребуется дополнительного увеличения РККА на 295 900 человек. Численность РККА, утвержденная Главным Военным Советом на 1.1.1940 года, составляет 1 767 440 человек. С проведением предлагаемых мероприятий численность РККА будет 2 063 340 человек»[2].

В результате обсуждения этого предложения Комитет обороны при СНК СССР 13 июля издал постановление № 199сс «Об усилении кадрового состава РККА существующих стрелковых дивизий тройного развертывания», согласно которому следовало:

«1. Все дивизии тройного развертывания уже в мирное время, в целях наилучшей их боевой подготовки, развернуть в самостоятельные дивизии:

94 стр[елковые] дивизии, численностью каждая в 4 000 чел.

14 стр[елковых] дивизий, численностью каждая в 2 000 чел.

20 управлений стрелковых корпусов.

2. Для усиления ЗабВО, 2 ОКА и 57 ОК произвести следующие мероприятия:

По ЗабВО

57[-ю] стр[елковую] дивизию с 6 500 чел. довести до 14 000 чел.

Развернуть еще одну стр[елковую] дивизию численностью 14 000 чел.

По 2 ОКА

Развернуть одну стр[елковую] дивизию численностью – 14 000 чел.

По 57 ОК

36[-ю] стр[елковую] дивизию усилить с 9 900 до 12 000 чел.

В трех мото-бронебригадах создать вторые стрелково-пулеметные батальоны, общее увеличение – 1 300 чел.

3. В целях создания еще в мирное время сильных автомобильных средств для использования их по оперативным переброскам войск, сформировать 20 отдельных автомобильных полков. Каждый полк должен поднять полностью стрелковый полк и один артиллерийский дивизион артиллерийского полка.

Численность полка:

Людей – 1 600 чел.

Машин грузовых – 1 016 шт.

Машин специальных – 110 шт.

Машин легковых – 39 шт.

Общая потребность в людях – 32 000 чел.

в грузовых машинах – 20 320 шт.

в специальных машинах – 2 200 шт.

в легковых машинах – 780 шт.»[3].

14 июля с 16.35 до 19.15 в кабинете И.В. Сталина состоялось новое совещание с участием членов Политбюро ЦК ВКП(б) председателя СНК СССР В.М. Молотова, его заместителей наркома путей сообщения и топливной промышленности Л.М. Кагановича и наркома внешней торговли А.И. Микояна, наркома обороны маршала К.Е. Ворошилова, кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б) наркома внутренних дел Л.П. Берия, начальника Генштаба командарма 1-го ранга Б.М. Шапошникова и его помощника комкора В.М. Захарова[4]. В итоге в тот же день Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило вышеупомянутое постановление Комитета обороны с небольшим уточнением: вместо 14 стрелковых дивизий по 2 тыс. человек следовало развернуть 12 стрелковых дивизий по 3 тыс. человек каждая[5]. 15 июля Главный военный совет РККА (ГВС) решил «принять к срочному выполнению утвержденные Правительством мероприятия по реорганизации стрелковых войск, имеющих целью укрепление и повышение боевой готовности стрелковых дивизий, а также выращивание кадров для мобилизационного развертывания РККА»[6]. 16 июля у наркома обороны состоялось совещание, обсудившее реализацию утвержденных правительством мероприятий по изменению существующей системы мобилизационного развертывания стрелковых войск, которая требовала размещения 69 вновь формируемых дивизий и привлечения дополнительно 297 тыс. человек, что увеличивало численность армии до более чем 2 млн человек[7].

21–22 июля ГВС принял решение «образовать комиссию, на которую возложить разработку всех вопросов, связанных с реорганизацией и осуществлением перехода на новую организацию стрелковых войск РККА». Комиссия под председательством заместителя наркома обороны командарма 1-го ранга Г.И. Кулика должна была в десятидневный срок «представить подробно разработанный календарный план перевода стрелковых дивизий тройного развертывания на новые ординарные дивизии численностью в 4 100 чел. каждая». На состоявшемся 27 июля заседании комиссии был сделан вывод о том, что на укомплектование развертываемых стрелковых дивизий, управлений стрелковых корпусов и автомобильных полков требуется 289 061 человек, все военные округа могут разместить новые дивизии, материальных запасов также хватает. Поэтому следовало к 1 ноября 1939 г. перейти на новую организацию стрелковых войск и к 1 мая 1940 г. подготовить новые мобилизационные планы[8]. Кроме того, обсуждался вопрос о сохранении существовавших танковых корпусов. Б.М. Шапошников, Г.И. Кулик и К.Е. Ворошилов высказывались за их ликвидацию, а С.К. Тимошенко, С.М. Буденный и М.В. Захаров – за сохранение, но с пересмотром штатной структуры. В итоге было принято компромиссное решение о расформировании стрелково-пулеметных бригад, но при сохранении танковых корпусов для совместных действий с пехотой и кавалерией[9].

1, 10 и 25 августа 1939 г. вопросы осуществления всех этих организационных мероприятий, вероятно, вновь обсуждались высшим военно-политическим руководством в кабинете И.В. Сталина[10]. В соответствии с принятым решением, 15 августа нарком обороны направил Военным советам Ленинградского (ЛВО), Московского (МВО), Калининского (КалВО), Белорусского (БОВО) и Киевского особых (КОВО), Харьковского (ХВО), Орловского (ОрВО), Приволжского (ПриВО), Северо-Кавказского (СКВО), Уральского (УрВО) и Сибирского (СибВО) военных округов директивы №№ 4/2/48601–4/2/48611/сс/ов соответственно, согласно которым им следовало с 25 августа по 1 декабря 1939 г. сформировать 18 управлений стрелковых корпусов, перевести кадровые дивизии на новый штат по 8 900 человек и развернуть 36 дивизий тройного развертывания в 92 дивизии по 6 000 человек[11]. В тот же день нарком обороны направил в ЦК ВКП(б) и СНК СССР докладную записку № 80817/сс, в которой указал, что срочность проводимых оргмероприятий и отсутствие резервов НКО по обозно-вещевому, медико-санитарному и ветеринарному имуществу не позволяет обеспечить потребности войск. Так как дополнительный заказ от промышленности будет поставлен не ранее 4-го квартала года, требуется позаимствовать имущество из неприкосновенных запасов. По обозно-вещевому имуществу изымается до 528,8 тыс. комплектов обмундирования и других вещей, для покрытия которых необходимо произвести дополнительный заказ. По медико-санитарному и ветеринарному имуществу запасов текущего довольствия нет, поэтому следует сделать дополнительный заказ, а до его поступления изъять необходимое из неприкосновенных запасов. Стоимость всех дополнительных заказов (без боевой техники) и расходов на содержание армии составляет 1 886 512,1 тыс. руб. Для покрытия этих расходов маршал К.Е. Ворошилов просил разрешения перераспределить кредиты Наркомата обороны на 1939 г.[12].

22 августа нарком обороны направил в ЦК ВКП(б) и СНК СССР докладную записку № 80870/сс с информацией об обеспеченности вооружением проводимых в стрелковых войсках Красной армии организационных мероприятий. С учетом наличия вооружения в неприкосновенном запасе проводимые мероприятия были в целом обеспечены по винтовкам, пулеметам, 82-мм минометам и 76-мм пушкам. По самозарядным винтовкам, 45-мм противотанковым пушкам, 122-мм гаубицам и 76-мм зенитным пушкам покрытие некомплекта ожидалось в течение 1939 г. на основании получения их от промышленности, а потребность по противотанковым ружьям, 12,7-мм станковым пулеметам, 50-мм, 107-мм и 120-мм минометам, 152-мм гаубицам, 37-мм и 45-мм зенитным пушкам и автомобилям удовлетворялась поступлением от промышленности в 1939–1940 гг. Нарком обороны просил разрешить использовать неприкосновенный запас, обязать промышленность выполнить план военных заказов на 1939 г. и произвести дополнительный заказ на автомобили[13]. 27 августа было принято постановление СНК СССР № 38сс «Об обеспечении оргмероприятий, проводимых в Рабоче-Крестьянской Красной Армии», которое разрешало Наркомату обороны израсходовать на капитальное строительство жилых и складских помещений и кухонь-столовых облегченного типа 188 млн руб. за счет неиспользованных кредитов 1939 г. по плану заказов. Строительство следовало вести хозяйственным способом силами воинских частей. Для рассмотрения вопроса о передаче Наркомату обороны зданий и сооружений создавалась комиссия в составе А.Я. Вышинского (председатель), Г.И. Кулика и Я.Е. Чадаева, которая должна была принять соответствующее решение в 15-дневный срок. Экономическому совету при СНК СССР поручалось в 5-дневный срок рассмотреть заявки НКО на стройматериалы и оборудование, а СНК союзных и автономных республик и исполкомам краев и областей следовало выделить в 3-м квартале 1939 г. по заявкам военных округов необходимые стройматериалы и обеспечить помощь рабочей силой[14].

В конце августа 1939 г. Управление по командному и начальствующему составу РККА завершило начатую еще в конце июля работу по подбору кандидатов на укомплектование создаваемых должностей[15]. Кроме того, еще 3 августа заместитель начальника Политического управления РККА корпусной комиссар Ф.Ф. Кузнецов направил секретарю ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкову докладную записку № 1063/сс, в которой указал, что «предполагаемые мероприятия по РККА увеличивают численный состав политработников в армии на 10 005 человек. Полностью покрыть эту потребность внутренними ресурсами Политуправление РККА не имеет возможности. Встает вопрос о необходимости призыва в кадры РККА политсостава запаса. Политуправление РККА просит ЦК ВКП(б) разрешить призвать в кадр политработников запаса: среднего 3 000 человек, старшего 1 696 человек и высшего 98 человек. Всего 4 794 человека»[16]. Вероятно, этот вопрос обсуждался на проходившем 29 августа с 20.05 до 22.20 в кабинете И.В. Сталина совещании с участием членов Политбюро ЦК ВКП(б) председателя СНК СССР В.М. Молотова и наркома обороны маршала К.Е. Ворошилова, а также его заместителей начальника Политуправления РККА армейского комиссара 1-го ранга Л.З. Мехлиса и начальника Управления по командному и начальствующему составу РККА армейского комиссара 1-го ранга Е.А. Щаденко[17]. В любом случае, в этот день Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение разрешить Политуправлению РККА призвать из запаса 2 700 человек среднего, 1 200 человек старшего и 100 человек высшего политсостава. Призыв следовало провести с 1 сентября по 1 ноября 1939 г., а отбор кандидатов производить совместными комиссиями Политуправления РККА и местных партийных органов[18].

Кроме того, в 23.40 29 августа начальник Генштаба РККА командарм 1-го ранга Б.М. Шапошников, видимо, по распоряжению вернувшегося из Кремля маршала Ворошилова написал записку с проектом решения правительства о реорганизации армии[19]. Вероятно, этот документ обсуждался на проходившем 1 сентября с 19.15 до 20.45 в кабинете И.В. Сталина совещании с участием членов Политбюро ЦК ВКП(б) председателя СНК СССР В.М. Молотова, его заместителя наркома внешней торговли А.И. Микояна, наркома обороны К.Е. Ворошилова, кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б) наркома внутренних дел Л.П. Берия, командующего КОВО командарма 1-го ранга С.К. Тимошенко и начальника Генерального штаба командарма 1-го ранга Б.М. Шапошникова[20]. Как бы то ни было, в этот день Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило изданное 2 сентября постановление СНК СССР № 1355-279сс «О составе Рабоче-Крестьянской Красной Армии», согласно которому предусматривалось «кроме усиленных ординарных стрелковых дивизий в количестве 51 стр[елковой] дивизии (33 стр[елковые] дивизии по 8 900 каждая, 17 стр[елковых] дивизий по 14 000 каждая и 1 стр[елковая] дивизия – 12 000 человек), иметь в составе армии: 76 стр[елковых] дивизий ординарных по 6 000 чел. каждая, 13 стр[елковых] дивизий горных или типа горных и 33 стр[елковые] дивизии ординарных по 3 000 чел. каждая»[21].

Таким образом, в соответствии с «Планом реорганизации сухопутных сил Красной Армии на 1939–1940 гг.» было решено иметь 173 стрелковые дивизии, переведя дивизии тройного развертывания в ординарные (см. таблицу 1; цифры в скобках – план дислокации от 5 сентября). Предлагалось увеличить количество корпусной артиллерии и артиллерии РГК, переведя ее с тройного на двойное развертывание. Следовало расформировать 4 кавалерийские дивизии и 2 отдельные кавалерийские бригады, а также сократить численность тыловых частей и учреждений. В танковых войсках расформировывались стрелково-пулеметные бригады в танковых корпусах и стрелково-пулеметные батальоны в танковых бригадах, Штатная численность Красной армии была установлена в 2 265 тыс. человек[22].

Кроме того, еще 7 июня ГВС принял решение «предусмотреть одни объединенные маневры на территории Ленинградского и Калининского военных округов с участием пяти – шести стрелковых дивизий, одной – двух кавалерийских дивизий и трех – четырех танковых бригад, с участием крупных авиачастей. Включить в состав войск этих маневров, кроме частей Ленинградского и Калининского военных округов, ближайшие соединения Белорусского Особого военного округа. На маневры привлечь военные советы ближайших округов и арм[ейских] групп и отдельных лиц высшего начсостава»[23]. Соответственно, 13 августа нарком обороны направил председателю СНК СССР докладную записку № 80801/сс, которой сообщал, что согласно постановлению ГВС в период с 15 по 23 сентября 1939 г. в районе Псков, Дно, Новосокольники, Опочка, Остров будут проводиться маневры войск ЛВО, КалВО и БОВО. Для их обслуживания требуется привлечь с 1 по 30 сентября – 1 100 лошадей, с 5 по 30 сентября – 300 легковых машин и 95 тракторов, выделить 8 165 тонн горючего и 749 тонн масел и смазок, а также обязать НКПС выделить 28 500 вагонов. 31 августа было издано постановление Комитета обороны № 306сс «Об обеспечении войсковых маневров Ленинградского, Калининского и Белорусского Особого военных округов в 1939 г.», согласно которому разрешалось изъять сверх установленных лимитов с 1 по 30 сентября по ЛВО 500 лошадей и с 5 по 30 сентября 200 легковых автомашин и 25 тракторов, по КалВО – 600 лошадей, 60 легковых автомашин и 20 тракторов, по БОВО – 40 легковых автомашин и 20 тракторов. Наркомат топливной промышленности должен был выделить 8 857 тонн ГСМ (в том числе, бензина – 7 612, лигроина – 361, дизельного топлива – 166, керосина – 36,2, продукта Р-9–23,4, авиамасел – 456, авиакасторки – 66, смазки НК-50–3, автола – 51,4, дизельной смазки – 14, солидола – 68 тонн), а НКПС – 28 500 вагонов[24]. Правда, уже в ближайшие дни командованию РККА стало не до маневров.

Таблица 1. Дислокация стрелковых войск 15 августа и 5 сентября 1939 г.[25]

Тем временем, учитывая вероятность скорого использования Красной армии, советское военное командование решило проверить готовность приграничной полосы на Западе к сосредоточению и развертыванию войск. 4 августа начальники штабов ЛВО, КалВО, БОВО и КОВО получили директиву Генштаба за № 16454/сс/ов, согласно которой «в период с 15 августа по 1 сентября 1939 г. необходимо произвести рекогносцировки по следующей программе:

1. Проверить станции выгрузки (выгрузочное устройство станций, число путей, тупиков, наличие запаса рельс и шпал для выгрузочных работ, пропускная способность станции).

2. Произвести рекогносцировку маршрутов от станции выгрузки до района сбора (выходные пути, мосты и дефиле, условия маскировки). В районе сбора: проверить наличие питьевой воды, возможности размещения, средства связи и наличие дорог.

3. Обрекогносцировать маршруты от районов сбора до районов сосредоточения и развертывания, уделив особое внимание частям, выдвигаемым к Госгранице походным порядком.

В районе сосредоточения: проверить наличие питьевой воды, возможности размещения, условия маскировки, возможность использования постоянных телеграфных проводов Наркомсвязи, наличие дорог и их качество.

4. Произвести рекогносцировку пунктов размещения штабов армий и штабов корпусов (условия размещения, обеспеченность постоянными средствами связи, возможность подвода полевых средств связи, наличие путей, условия маскировки и противотанковой обороны). Составить схему размещения.

5. Проверить узлы связи в пунктах расположения штабов и в районах сбора и сосредоточения (оборудованность, наличие проводов, обеспеченность специалистами, время, необходимое для установления связи с отдельными пунктами, меры по усилению существующих средств связи).

6. Проверить аэродромы, базы и их состояние и возможность перебазирования.

7. Произвести рекогносцировку станций снабжения (наличие подъездных путей и средств связи, наличие складских помещений и их емкость, возможность дополнительного расширения станций снабжения, условия размещения тыловых учреждений). Составить схемы станций снабжения и проект расположения санитарных и ветеринарных учреждений на станциях снабжения и в госпитальных базах.

8. Обрекогносцировать грунтовые участки путей подвоза и эвакуации.

9. Проверить наличие и условия хранения запасов продфуража, боеприпасов и горюче-смазочных материалов на складах округа (мобготовность и возможность складов, наличие подъездных путей, противовоздушной обороны).

10. Проверить производственную мощность местных хлебозаводов и хлебопекарен.

Общее руководство рекогносцировкой возлагаю на Вас.

Для производства рекогносцировки привлечь только командный состав, принимавший участие в разработке плана.

В исключительных случаях, в качестве консультантов, разрешается привлечь необходимое количество специалистов.

Рекогносцировки провести под видом рекогносцировок к учениям, ни в коем случае не раскрывая действительного их назначения… Материалы рекогносцировок с Вашими выводами выслать в Генеральный штаб РККА к 20 сентября 1939 г.»[26]. Однако оказалось, что эти материалы понадобились раньше.

1 сентября 1939 г. Германия напала на Польшу, а 3 сентября Англия и Франция объявили войну Германии. Развитие международной обстановки в Европе подтолкнуло советское руководство на проведение конкретных военных приготовлений. 3 сентября нарком обороны направил в ЦК ВКП(б) и СНК СССР докладную записку № 80936/сс с просьбой разрешить задержать на 1 месяц увольнение 310 632 красноармейцев и младших командиров в войсках ЛВО, МВО, КалВО, БОВО, КОВО и ХВО и призвать на 1 месяц на учебные сборы 26 014 человек приписного состава частей ПВО в ЛВО, КалВО, БОВО и КОВО[27]. В тот же день Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило постановление СНК СССР № 1374-287сс о задержании в войсках ЛВО 65 665, в МВО – 31 997, в КалВО – 13 610, в БОВО – 86 103, в КОВО – 94 171, а в ХВО – 19 086 военнослужащих. Было разрешено призвать на учебные сборы на 1 месяц 8 524 человека приписного состава частей ВНОС (из них в ЛВО – 2 118, в КалВО – 658, в БОВО – 3 579 и в КОВО – 2 196). Кроме того, призывалось 50 % приписного состава, 50 % лошадей, 10 % автомашин и 25 % тракторов в зенитные и прожекторные части пунктов ПВО, что составляло 17 490 человек, 186 лошадей, 157 автомашин и 41 трактор. Призыв следовало производить в Ленинграде (8 тыс. человек, 81 автомашина и 10 тракторов), Великих Луках (1 050 человек, 56 лошадей и 10 автомашин), Минске (2 247 человек, 130 лошадей и 20 автомашин) и Киеве (6 193 человека, 46 автомашин и 31 трактор)[28]. На основании этих решений правительства, нарком обороны отдал 4 сентября соответствующую директиву № 14496/14502[29].

Около 23–24 часов 6 сентября Военные советы ЛВО, КалВО, БОВО, КОВО, МВО, ОрВО, и ХВО получили директиву наркома обороны № 14650, которая требовала с 7 сентября «поднять на большие учебные сборы по литеру «А», согласно моей директивы № 2/1/50698 от 20 мая 1939 г. все войсковые части и учреждения округа по мобилизационному плану № 22. Одновременно должны быть подняты и запасные части. Подтверждается, что поднятие на большие сборы по литеру «А» производить только рассылкой персональных повесток, но отнюдь не опубликовывать. Воспрещается оповещение расклейкой приказов»[30]. Название «Большие учебные сборы» (БУС) являлось шифрованным обозначением скрытой мобилизации. Проведение БУС по литеру «А» означало, что происходило развертывание отдельных частей, имевших срок готовности до 10 суток, с тылами по штатам военного времени. Формирования гражданских ведомств на БУС не поднимались[31]. БУС начались с утра 7 сентября и проходили не совсем организованно, с опозданием на 2–3 дня[32]. В тот же день решениями СНК СССР №№ 8560/ко, 8564/ко и 8566/ко вводился в действие мобилизационный план по продфуражному довольствию РККА по ЛВО, МВО, КалВО, БОВО, КОВО, ХВО и ОрВО, утвержденный постановлением Комитета обороны № 210сс от 21 июля 1939 г., и план доснабжения РККА вещевым довольствием, утвержденный постановлением Комитета обороны № 50сс от 3 марта 1939 г. Также в округах предлагалось разбронировать мобилизационные запасы продовольствия и хлебофуража. Кроме того, 7 сентября председатель СНК СССР В.М. Молотов направил председателям СНК ССР, АССР и облисполкомов телеграмму № 8578/ко, в которой сообщал, что «войсковые части ЛВО, МВО, КалВО, ОрВО, БОВО, КОВО, ХВО привлекают на учебные сборы приписной состав, автотранспорт, лошадей и обоз. Вызов производится строго по повесткам без опубликования. Окажите всемерное содействие»[33]. Помимо чисто военных приготовлений соответствующие меры были приняты и по линии политорганов РККА. 9 сентября было решено увеличить тиражи красноармейских газет в округах, проводивших БУС, и центральных газет для распространения в армии[34].

Таблица 2. Количество войск, принявших участие в БУС

Всего в БУС приняли участие управления 22 стрелковых, 5 кавалерийских и 3 танковых корпусов, 98 стрелковых и 14 кавалерийских дивизий, 28 танковых, 3 моторизованные стрелково-пулеметные и 3 авиадесантные бригады (см. таблицу 2)[35]. Было призвано из запаса 2 610 136 человек (см. таблицу 3), которые 22 сентября 1939 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР и приказом наркома обороны № 177 от 23 сентября были объявлены мобилизованными «до особого распоряжения»[36]. Войска также получили 634 тыс. лошадей, 117 439 автомашин и 18 974 трактора[37].

Таблица 3. Численность резервистов, призванных на БУС[38]

Кроме того, еще 1 сентября нарком обороны направил в ЦК ВКП(б) и СНК СССР докладную записку № 117841/сс с предложениями по организации очередного призыва на действительную военную службу. Всего предполагалось призвать 1 361 926 человек (из них в Красную армию – 1 127 886, в ВМФ – 41 349, в войска НКВД – 101 708, в особый железнодорожный корпус, эксплуатационные полки НКПС и строительные части – 90 983). Соответственно 2 сентября было издано постановление СНК СССР № 1348-268сс «Об очередном призыве в 1939 г. в РККА, РКВМФ и войска НКВД», согласно которому следовало с 5 сентября начать очередной призыв на действительную военную службу для войск Дальнего Востока и по 1 тыс. человек для каждой вновь формируемой дивизии, а с 15 сентября и для всех остальных округов, о чем было сообщено в газетах[39]. Всего в Красную армию до 31 декабря 1939 г. было призвано 1 076 тыс. человек[40]. Кроме того, согласно новому Закону о всеобщей воинской обязанности от 1 сентября 1939 г. на 1 год был продлен срок службы 190 тыс. призывников 1937 г. В результате списочная численность Красной армии возросла с 1 910 477 человек на 21 февраля до 5 289 400 человек (из них 659 тыс. новобранцев) на 20 сентября 1939 г.[41]. Нормализация ситуации на западных границах СССР позволила 29 сентября начать сокращение численности Красной армии, и к 25 ноября было уволено 1 412 978 человек, в том числе 22 407 человек из войск ЛВО и 45 903 – КалВО[42]. Соответственно, из РККА в народное хозяйство было возвращено к 19 ноября 38 780 автомашин и 5 727 тракторов[43].

8 сентября Военные советы БОВО и КОВО получили директиву наркома обороны № 14726 с приказанием начать предварительные оперативные перевозки войск по коммерческому графику[44]. 10 сентября нарком обороны своей докладной запиской № 80977/сс просил СНК СССР разбронировать в военных округах, проводивших БУС, 50 % резервов резины (около 8 тыс. комплектов – камера и покрышка) для обеспечения автомашин, поступающих из народного хозяйства[45]. Соответствующее разрешение было утверждено Политбюро ЦК ВКП(б) 18 сентября и оформлено 19 сентября постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) № 1500-342сс[46]. Кроме того, еще 15 сентября было издано постановление Экономического совета при СНК СССР № 1023-224с «Об отгрузке авторезины в сентябре месяце 1939 года», согласно которому НКХП был обязан отгрузить с 8 сентября по 1 октября для НКО 126 тыс., а для НКВМФ 6 тыс. комплектов авторезины, что составляло 38,2 % плана их производства[47]. Тем временем 11 сентября Военным советам КОВО, БОВО, ХВО, ОрВО, МВО и КалВО было приказано приступить под видом учений к сосредоточению войск на границе с Польшей[48]. В частности, шифротелеграмма начальника Генштаба РККА № ш1/0706 требовала от командующего КалВО погрузить и отправить в другой округ 48-ю и 138-ю стрелковые дивизии 13 сентября и управление 47-го стрелкового корпуса 16 сентября[49]. В тот же день Военный совет ЛВО получил директиву наркома обороны № 16659/сс/ов, предусматривавшую усиление войск в районе Мурманска и Архангельска для прикрытия их от «высадки десанта противника»[50].

Соответственно в 10.00 12 сентября Военному совету ЛВО за подписью начальника Генштаба командарма 1-го ранга Б.М. Шапошникова и военного комиссара Генштаба полковника Н.И. Гусева была направлена шифротелеграмма № ш1/0728:

«1. 14 сентября начинаются оперативные перевозки по сосредоточению. Подвижной состав будет представлен по имеющимся в частях расчетам.

2. Четырнадцатого сентября начинают погрузку и отправляются: 14 сд станция погрузки – Вологда, выгрузки – Мурманск. Темп перевозки девять поездов в сутки, прибытие головы 13 сентября, окончание перевозки 22 сентября. 142 сд станция погрузки Боровичи, Старая Русса, Новгород, выгрузка Ленинград, темп – 10 поездов в сутки, прибытие головы 15 сентября, окончание перевозки 19 сентября. Танк[овый] бат[альон] 35[-й] танковой бригады погрузка Петергоф, выгрузка Архангельск, окончание перевозки 17 сентября. А[рт]П[олк] и танк[овый] бат[альон] 88 сд погрузка Вологда, выгрузка Архангельск, прибытие головы 16 сентября, окончание перевозки 17 сентября.

3. 15 сентября грузятся и отправляются: 310 АП РГК, станция погрузки Пушкин, выгрузки Архангельск, темп перевозки 4 поезда в сутки, прибытие головы 18 сентября, окончание перевозки 20 сентября. 7[-я] резервная авиабаза погрузка Новгород, выгрузка Архангельск, темп 3 поезда в сутки, прибытие головы 18 сентября, окончание перевозки 20 сентября.

4. 16 сентября грузятся и отправляются: два танковых батальона 35[-й] танк[овой] бригады погрузка Петергоф, выгрузка Мурманск, прибытие головы 19 сентября, окончание 20 сентября.

5. 19 сентября грузятся и отправляются: управление 33 ск с батальоном связи, саперным батальоном (без 24 кап), погрузка Ленинград, выгрузка Мурманск, темп 6 поездов в сутки, прибытие головы 22 сентября, окончание 26 сентября. 6 резервная авиабаза станция погрузки Пушкин, выгрузка Мурманск, прибытие головы 22 сентября, окончание перевозки 24 сентября.

6. Сроки отправления для 168 сд в район Видлица, 309 АП РГК – Архангельск, а также для всех остальных частей и тылов будут даны дополнительно.

7. 49 сд в район Псков, 16 сд и 40[-ю] танк[овую] бригаду в район Красногвардейск вывести походом.

8. Авиацию округа лётом рассредоточить на полевые аэродромы в полной боевой готовности.

9. Народный Комиссар требует организованности и четкости в проведении перевозок по желдороге и при совершении маршей в районе сосредоточения, которые производить с тактическими занятиями.

10. О ходе перевозок и сосредоточения доносить шифром [в] Генштаб РККА ежедневно к 21 часу»[51].

12 сентября было издано постановление Комитета обороны № 334сс/ов, согласно которому с 18 часов 13 сентября по 24 сентября для выполнения воинских перевозок для БУС на железных дорогах европейской части страны вводился в действие воинский график перевозок. Сокращался план гражданских перевозок, железные дороги получали 500 тыс. т мобзапаса угля, на ряд железных дорог назначались уполномоченные СНК СССР по выгрузке грузов. Тем не менее, воинский график был сорван, и железные дороги работали неудовлетворительно[52]. 13 сентября нарком обороны направил в СНК СССР докладную записку № 16653/сс с просьбой о переводе на военное положение железнодорожной охраны НКВД в 7 военных округах[53]. 14 сентября Военным советам ЛВО, КалВО, КОВО, БОВО и начальникам Ленинградского, Белорусского и Киевского пограничных округов НКВД была отправлена совместная директива № 16662/сс/ов наркомов обороны и внутренних дел о порядке взаимодействия пограничных войск и Красной армии. Согласно директиве «с момента выступления полевых войск из районов сосредоточения с целью перехода государственной границы для действий на территории противника» и до перехода войсками «государственной границы на глубину, равную расположению войскового тыла (30–50 км)», пограничные войска, «оставаясь на своих местах, переходят в оперативное подчинение Военным советам соответствующих фронтов и армий» до их особого распоряжения[54]. 16 сентября нарком обороны докладной запиской № 81025/сс просил правительство разбронировать мобилизационные запасы на 7 базах железнодорожного имущества для обеспечения работ по восстановлению железных дорог на ТВД[55]. В тот же день Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение, оформленное постановлением Комитета обороны № 339/сс от 17 сентября, согласно которому железнодорожная охрана НКВД в 7 военных округах была переведена на положение военного времени «для обеспечения бесперебойной работы железных дорог»[56]. 18 сентября Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило изданные 19 сентября постановления Комитета обороны №№ 347сс, 350сс и 351сс и постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) № 1500-342сс, которыми разрешалось разбронировать из мобрезерва 1 830 тыс. противогазов, 4 560 тонн хлорной извести, 8 тыс. комплектов авторезины, средства связи и железнодорожное имущество на 7 базах НКПС[57].

Еще 15 июля 1939 г. Главный военный совет РККА признал «целесообразным для объединения руководства войсками, расположенными на псковском направлении, образовать в системе ЛВО управление армейской группы, с размещением этого управления в г. Новгород»[58]. Соответственно, 13 августа нарком обороны подписал приказ № 0129 о сформировании в ЛВО Новгородской армейской группы, преобразованной 14 сентября в 8-ю армию, управление которой дислоцировалось в Пскове. В КалВО по мобилизации была развернута 7-я армия (управление – Калинин), которая согласно изданным 14 сентября директивам наркома обороны № 16664/сс/ов и № 16668/сс/ов была с 15 сентября передана в оперативное подчинение Военного Совета ЛВО. Переброски войск из КалВО в БОВО были отменены, так как их следовало развернуть в приграничной с Латвией полосе. «Войска армии сосредотачиваются: управление 2-го и 47-го стрелковых корпусов с корпусными частями, 48-я и 138-я стр[елковые] дивизии в районе Ново-Сокольники, Великие Луки, Невель; 155-я стр[елковая] дивизия в районе Пригорода Красного, 67-я стр[елковая] дивизия в районе Себежа»[59]. 14 сентября нарком обороны издал директиву № 16669/сс/ов, которой определил состав войск прикрытия территории ЛВО на границе с Финляндией и Эстонией. В частности, требовалось «на кингисеппском направлении иметь 11-ю стр[елковую] дивизию и 447-й артполк 29-го стр[елкового] корпуса… На псковском направлении иметь: управление 1-го стр. корпуса; 56, 75 и 49-ю стр[елковые] дивизии, 25-ю кавдивизию, 10-й танковый корпус… Авиацию округа лётом рассредоточить на полевые аэродромы в полной боевой готовности»[60].

В тот же день в развитие этой директивы наркома командующий ЛВО командарм 2-го ранга К.А. Мерецков, член Военного совета корпусной комиссар А.Н. Мельников и начальник штаба комбриг Н.Е. Чибисов направили командующему 1-го стрелкового корпуса комдиву В.А. Фролову приказ № 4323/сс:

«1. Немедля усилить охрану границы, подчинив сторожевым батальонам по одному дивизиону артиллерии. Построенные оборонительные сооружения Псковского и Островского укрепленных районов занять и вооружить в ночь с 17 на 18.9.39. Занятие и вооружение сооружений произвести с соблюдением абсолютной тишины и максимальной маскировкой.

2. Пулеметным батальонам 56 сд занять Псковскую тыловую укрепленную позицию.

3. С занятием оборонительных сооружений немедленно приступить к приведению их в полную боевую готовность.

4. На участке 56 сд:

одним стрелковым полком с двумя дивизионами артиллерии занять район Харлапково, вторым стрелковым полком с двумя дивизионами артиллерии и танковым батальоном занять район Палкино.

На участке 75 сд:

одним стрелковым полком с двумя дивизионами артиллерии занять район Грибули, Усадище, вторым стрелковым полком с двумя дивизионами артиллерии и танковым батальоном занять район Песцова Гора.

5. Войска привести в полную боевую готовность и держать их в местах, не наблюдаемых со стороны границы, артиллерию тщательно замаскировать.

6. Народный Комиссар Обороны СССР требует произвести эти мероприятия без всякой суетни и ненужных передвижений частей вблизи границы, приняв все меры к тому, чтобы у соседей не возникало никаких сомнений относительно наших миролюбивых намерений.

7. Получение настоящей директивы и исполнение донести со схемой расположения частей и ведомости боевого состава к 20.00 18.9.39»[61].

В 19.40 15 сентября Военным советам ЛВО, КБФ и Северного военного флота была отправлена шифротелеграмма наркома обороны и начальника Генштаба № ШI/0240: «На основании постановления Комитета Обороны при СНК СССР от 21 апреля 1938 года № 67/сс/ов приказываю: Краснознаменный Балтийский флот и Северный военный флот подчинить в оперативном отношении Военному Совету ЛВО с 00 часов 16 сентября 1939 года»[62]. В тот же день нарком обороны докладной запиской № 81015/сс сообщил об этом приказе в Политбюро ЦК ВКП(б) и СНК СССР[63].

16 сентября командование ЛВО направило командиру 11-й стрелковой дивизии полковнику П.П. Борисову приказ № 4331/сс:

«1. Немедля усилить передовые части на границе для чего, полностью занять оборонительные сооружения укрепленного района в ночь с 16 на 17.9.39. Занятие сооружений произвести с соблюдением абсолютной тишины и максимальной маскировкой.

2. С занятием оборонительных сооружений немедленно приступить к приведению их в полную боевую готовность.

3. Дивизионную артиллерию установить на позиции и тщательно замаскировать ее. Усилить одним дивизионом стрелковый полк в Никольщина.

4. Войска привести в полную боевую готовность и держать их в местах, не наблюдаемых со стороны границы.

5. Народный Комиссар Обороны СССР требует провести эти мероприятия без всякой суетни и ненужных передвижений частей вблизи границы, приняв все меры к тому, чтобы у соседей не возникло никаких сомнений относительно наших миролюбивых намерений.

О получении настоящей директивы и исполнение донести со схемой расположения частей и ведомости боевого состава к 20.00 17.9.39»[64].

В результате проведения всех этих мер на границах Эстонии и Латвии была создана прикрывающая основные оперативные направления группировка Красной армии.

Выход Красной армии на границу с Литвой

Заключение договора о ненападении между СССР и Германией вызвало появление слухов о разделе Прибалтики. Уже 22 августа эстонский посланник в Англии сообщил в Таллин о распространении слухов, что «Германия согласилась признать включение Финляндии, Эстонии и Латвии в зону особого влияния Советского Союза»[65]. Получив официальное сообщение о заключении советско-германского договора о ненападении, Таллин попытался для прояснения ситуации использовать неофициальные связи с Берлином по линии разведки, что позволило 26 августа получить информацию об отнесении стран Прибалтики к советской «сфере интересов». Затем 20–24 октября 1939 г. Эстонию посетил офицер Абвера В. Клее, который заверил, что война с СССР лишь отложена[66]. Тем временем 25 августа из Парижа эстонские дипломаты сообщали о слухах относительно существования секретного советско-германского протокола, который «будто бы развязал руки России в отношении прибалтийских государств»[67].

Естественно, руководство Эстонии постаралось выяснить, насколько эти слухи обоснованы. Вызвав в 13 часов 28 августа германского посланника в Таллине Г. Фровейна, эстонский министр иностранных дел поздравил его с заключением советско-германского договора о ненападении, который вместе с аналогичным эстонско-германским договором дает гарантию Эстонии. Пропаганду восточноевропейской прессы о предполагаемых опасностях пакта для прибалтийских государств министр охарактеризовал как полностью необоснованную. Со своей стороны германский дипломат опроверг «слухи о том, что будто бы при заключении пакта о ненападении между правительствами Германии и Советской России велись в какой-либо форме переговоры или заключались сделки в ущерб или за счет Эстонии и других государств Балтийского моря»[68]. 31 августа в Таллин поступило письмо эстонского посланника в Москве А. Рея, который считал, что ни о каком разделе прибалтийских государств между Германией и СССР не было и речи, так как и Москва, и Берлин заинтересованы в сохранении их независимости[69]. 5 сентября Эстония сообщила США, что министерство иностранных дел и начальник генштаба эстонской армии «считают необоснованными слухи о секретном германо-советском соглашении, предусматривающем оккупацию Эстонии; они не верят, что нынешние перемещения советских войск на западной границе указывают на это»[70].

Хотя латвийское правительство «официально выразило свое удовлетворение заключенным пактом между двумя большими странами Европы», в котором оно усматривало «улучшение равновесия в Прибалтике» и укрепление позиции нейтралитета Латвии, Рига также пыталась выяснить закулисные мотивы советско-германского договора. 30 августа латвийский посланник в Берлине интересовался в беседе с руководителем политического департамента германского МИДа Э. Вёрманом, согласовывались ли в германо-советских переговорах какие-либо вопросы, касающиеся государств Прибалтики. Естественно, германский дипломат отрицал это[71]. Тогда 31 августа латвийский министр иностранных дел В. Мунтерс обратился к германскому посланнику в Риге Г. фон Котце с просьбой об официальном заявлении по этому вопросу. Однако 1 сентября Берлин запретил своему дипломату выступать с какими-либо официальными заявлениями до получения соответствующих директив[72]. 2 сентября Германия сообщила СССР, что в ответ на латвийский запрос о том, заключались ли во время германо-советских переговоров какие-либо соглашения, касающиеся Латвии, будет сообщено, что «основой наших отношений с Латвией является подписанный пакт о ненападении и, разумеется, мы не свяжем себя никаким договором, который противоречил бы его содержанию». Берлин запрашивал, «дало ли советское правительство на представленный ему вопрос аналогичный ответ». В 15 часов советская сторона заявила о своем согласии с содержанием подобного ответа Латвии и сообщила, что «советским представителям даны инструкции выступать в том же духе и вообще исходить из позиций, изложенных в речи Молотова» на IV внеочередной сессии Верховного Совета СССР 31 августа[73].

2 сентября латвийский министр иностранных дел заявил советскому полпреду И.С. Зотову, что в Латвии циркулируют слухи о разделе Прибалтики между СССР и Германией и просил об официальном опровержении этих слухов советской стороной. Советский дипломат «сослался на речь тов. Молотова, которая по существу уничтожает подобного рода слухи, и рекомендовал соответствующее место опубликовать в прессе. Однако Мунтерс не удовлетворился этим и просил сделать это особо в любой из предложенных форм. Германия это сделала, латыши хотят разъяснения и с нашей стороны»[74]. Получив 4 сентября соответствующую директиву из Берлина, германский посланник в Риге опубликовал официальное заявление по этому вопросу[75]. 15 сентября в беседе с советским полпредом В. Мунтерс вновь просил «сделать не юридическое, но политическое заявление с указанием на имеющиеся договоры, которые СССР не собирается нарушать. Это, как он выразился, необходимо для успокоения масс». На это Зотов ответил, что «успокаивать массы ваше внутреннее дело»[76].

Обобщая сведения о настроениях эстонского и латвийского населения, разведка пограничных войск НКВД СССР 3–12 сентября отмечала, что многие эстонские рабочие и крестьяне высказывают мнение: «Договор устраняет опасность войны между СССР и Германией, а в силу этого обеспечивает мирное существование Эстонии и Латвии»[77]. При этом «жители пограничных сел Эстонии и Латвии одобряют договор о ненападении между СССР и Германией и считают желательным присоединение Эстонии и Латвии в границах 1914 г. к Советскому Союзу»[78]. По мнению рабочего эстонской льнопрядильной фабрики Егорова, «советско-германский договор уменьшает опасность войны. Теперь Эстония должна присоединиться к СССР. Вот тогда мы буржуазию перебьем, и будем свободно жить». Житель деревни Ян Лупанов говорил: «Может быть, в результате договора Эстония будет присоединена к СССР. Вот тогда мы бы свободно зажили и стали работать в колхозе»[79].

24 и 26 августа в беседах с советскими дипломатами в Каунасе их литовские коллеги пытались выяснить, что стоит за советско-германским договором[80]. 26 августа литовский посланник в Москве Л. Наткевичус сообщил в Каунас о произошедшей накануне беседе с германскими дипломатами, из которой он «понял, что Советы ценят по крайней мере Балтийские буферные государства, и что никакого раздела сфер влияния в настоящее время не существует». Как сообщал литовский дипломат, его латвийский и эстонский коллеги считали, что «Балтийские страны даже в случае войны сохранят все шансы остаться нейтральными, так как Германия не может допустить, чтобы в Прибалтике появились бы Советы, а последние еще меньше заинтересованы в укоренении немцев в Балтийских странах»[81]. 4–8 сентября Литву, Латвию и Эстонию посетил бывший комиссар Лиги Наций в Данциге К. Буркхарт, который в беседах с местными дипломатами сообщил, что А. Гитлер еще до заключения советско-германского договора проговорился ему о цене соглашения с СССР, который должен был получить в свое распоряжение доступ к Балтийскому морю, прибалтийские государства и часть Польши[82]. 11 сентября Департамент государственной безопасности Литвы информировал правительство, что по сведениям, полученным руководством литовской компартии из Москвы, «прибалтийские государства застрахованы от нападения Германии, ибо Германия подписанием пакта обещала не нападать на эти государства»[83].

Начало войны в Европе усилило в прибалтийских государствах опасения быть втянутыми в события и побудило их ввести в действие законы о нейтралитете[84]. 3 сентября временный поверенный в делах СССР в Каунасе Н.Г. Поздняков сообщил в Москву, что хотя в некоторых литовских кругах обсуждается идея похода на Вильно, но правительство не поддерживает подобные настроения[85]. 4 сентября литовское правительство разрешило командующему вооруженными силами провести частичную мобилизацию для усиления армии и начать сосредоточение войск на границе с Польшей[86]. Правда, 5 сентября на заседании правительства было решено в связи с объявлением войны Германии со стороны Англии и Франции отказаться от использования вооруженных сил для возвращения Вильно[87]. 9 сентября после консультации с А. Гитлером министр иностранных дел И. фон Риббентроп приказал германским дипломатам в Каунасе обратить внимание литовского правительства на возможность решения Виленского вопроса. Со своей стороны литовский посланник в Берлине К. Шкирпа также зондировал этот вопрос[88]. 12 сентября литовский посланник в Берлине в беседе с советским полпредом в Германии зондировал отношение Москвы к присоединению Виленской области к Литве[89]. В тот же день в Берлине состоялась беседа корреспондента литовского телеграфного агентства «Эльта» В. Каупаса с секретарем советского полпредства, который заявил, что «прибалтийские государства для Советской России являются лебенсраумом [жизненным пространством]. Советская Россия ни в коем случае не может допустить того, чтобы там укоренилась какая бы то ни была чужая сила, к примеру немцы». При этом, само собой разумеется, страны Прибалтики должны остаться независимыми, а «в скором времени Литва будет иметь общую границу с Советской Россией». Намекая, таким образом, на возможность возврата Вильно Литве, советский дипломат заметил, что «не следует слишком спешить, принимая решения. Надо, якобы, подождать прояснения всей ситуации, это не займет много времени»[90].

13 сентября советские дипломаты в Каунасе сообщали в Москву о стремлении Германии подтолкнуть Литву к занятию Вильно, указывая, что хотя официальные литовские власти открещиваются от подобных мер, «они не против были бы использовать их для разрешения своего исторического спора с Польшей, но их удерживает от этого уверенность, что на западном фронте будет бита Германия, а не Англия с Францией. А раз так, то они считают большим риском для себя пользоваться плодами германских побед в Польше, так как будущие победители, в том числе и восстановленная Польша, неизбежно вспомнили бы тогда измену Литвы и постарались бы ее раздавить. Некоторые же, даже независимо от исхода войны, не хотят получать Вильно из рук немцев, говоря, что Берлин потребует за этот подарок беспрекословного подчинения его указаниям». Таким образом, литовские власти не собирались вмешиваться в германо-польский конфликт, опасаясь как бы «немцы насильно не предложили им Вильно, и спрашивают, как будет смотреть на это Советский Союз, если мы не будем поддаваться на провокацию немцев». Сообщая об экономических проблемах Литвы, советский временный поверенный в делах в Каунасе запрашивал, как следует реагировать на возможное обращение литовской стороны относительно расширения экономических контактов с СССР[91]. 13 сентября исполняющий обязанности министра иностранных дел Литвы К. Бизаускас направил своим посланникам за границей памятную записку, в которой напоминал о необходимости продолжать сбор информации с целью выяснения скрытых аспектов советско-германского соглашения и политики Москвы в Прибалтике. В беседах с советскими дипломатами следовало напоминать о традиционно хороших отношениях двух стран, о роли СССР в деле сохранения мира в Прибалтике и «просить о наибольшем благоприятствовании при получении у них жизненно важного для нас сырья и товаров»[92].

Оценивая настроения литовского населения, советский военный атташе в Литве майор И.М. Коротких 13 сентября в своем докладе в Москву отмечал, что «рабочие круги оценивают положение так: если Сталин пошел на заключение пакта с Гитлером, то это не простое дело, а это есть какая-то дальняя политика, где интересы рабочих, наверное, учтены. Далее они заявляют, что Сталин обманул и Гитлера, и Чемберлена. Если Сталин договорился с Гитлером о присоединении Прибалтики, то мы от этого выигрываем, т. к. станем советскими людьми. Если СССР будет драться с Польшей, то он не обойдется без Прибалтики, он должен будет оккупировать, и мы снова выигрываем бу[де]м в СССР. Среди рабочего класса вера в могущество Советского Союза, вера в мудрость нашего правительства и тов. Сталина очень и очень велика. По признанию интеллигентной среды писателей, профессуры и др., которые говорят, что настроение крестьянства очень просоветское и, во всяком случае, не пролитовское с существующим строем. Это положение объясняется безвыходным положением, в котором находится крестьянство. Однажды я был в одном имении, и, когда садился в машину, подошел управляющий имения, вернее, человек, присматривающий за имением за кусок хлеба, и заявляет, видно было, от души, когда же придет сюда советская власть? Тогда бы мы показали нашим Сметонам и другим, как надо жить. С этими просоветскими настроениями ведет усиленную борьбу мин[истр] внутр[енних] дел Скучас (бывший ВАТ Литвы в СССР)»[93].

13 сентября германский посланник в Каунасе Э. Цехлин доложил в Берлин о беседе с командующим литовской армией генералом С. Раштикисом, которая показала, что хотя Литва и заинтересована в возвращении Вильно, но в настоящее время не может ни при каких обстоятельствах нарушить свой нейтралитет, поскольку находится под серьезным давлением Англии и Франции. Кроме того, по мнению германского дипломата, Советский Союз влияет на Литву в том же направлении[94]. На следующий день Цехлин сообщил о беседе с литовским премьер-министром, который также заявил, что Литва не может нарушить свой нейтралитет, какие-либо вооруженные действия с ее стороны исключаются, поскольку она надеется на то, что Виленский вопрос будет решен в положительном для нее смысле на будущей мирной конференции[95]. 14 сентября в беседе с советским полпредом в Берлине литовский посланник поддержал идею о необходимости налаживания более тесных литовско-советских экономических отношений и вновь заявил о необходимости присоединить к Литве Виленскую область для создания общей границы с СССР[96]. 15 сентября Литва обратилась к СССР с просьбой об экономической помощи[97].

Учитывая позицию Литвы, И. фон Риббентроп в 14 часов 16 сентября дал указание Э. Цехлину более не затрагивать в беседах с литовцами Виленскую проблему[98]. В тот же день в 18 часов В.М. Молотов сообщил германскому послу в Москве Ф. фон дер Шуленбургу о скором вступлении Красной армии в Западную Белоруссию и Западную Украину и просил «срочно запросить разъяснения, что станет с Вильно. Советское правительство очень хочет избежать столкновения с Литвой и поэтому хотело бы знать, достигнута ли какая-либо договоренность с Литвой относительно района Вильно и кто, в частности, должен оккупировать город»[99]. 17 сентября литовский посланник в Берлине был вызван к главе политического департамента германского МИДа Э. Вёрману, который выразил недоумение по поводу распространения литовскими дипломатами на Западе слухах о якобы давлении Германии на Литву с целью принудить ее к захвату Вильно[100].

17 сентября Советский Союз вручил всем государствам, состоявшим с ним в дипломатических отношениях, в том числе и прибалтийским, ноту, в которой подчеркивалось, что «в отношениях с ними СССР будет проводить политику нейтралитета»[101]. В ответ на эту советскую ноту Литва сообщила, что «в связи с переходом польской границы Красной Армией, литовское правительство приняло решение о проведении частичной мобилизации», которая необходима «в целях охраны границы от возможного нарушения ее польскими войсками и беженцами. Граница уже закрыта, и охрана ее передана военным властям»[102]. В 13 часов 17 сентября литовский посланник в Москве сообщил заместителю наркома внешней торговли СССР о желании Каунаса расширить закупки таких советских товаров как ГСМ, уголь, антрацит, хлопок, железо, чугун и цемент. Его советский собеседник в целом одобрил эту идею, но указал, что этот вопрос следует обдумать и обсуждать после того, как будут сделаны более конкретные литовские предложения[103]. 18 сентября советское полпредство в Каунасе посетили профессор В. Креве-Мицкявичус и журналист Ю. Палецкис, являвшиеся соответственно председателем и членом Правления Общества по ознакомлению с культурой народов СССР, и выразили свое сочувствие «не только приближению советского влияния, но и прямому вторжению его в Литву. Им хотелось бы оказать этому свою посильную помощь. Поэтому они просят ориентировать их в смысле поведения. Прежде всего им нужно знать – пойдут ли части Красной Армии на Вильно и дальше – в Литву. Им это необходимо знать для того, чтобы начать встречную работу (подготовка почвы для вступления Красной Армии и т. д.)». Естественно, Н.Г. Поздняков «ответил, что планы нашего командования в отношении Вильно мне не известны, а что касается Литвы, то мне кажется, что сделанное т. Молотовым заявление о нейтралитете в отношении ее отвечает на их вопрос со всей ясностью и определенностью»[104].

Тем временем 17 сентября Красная армия перешла советско-польскую границу. Единственным районом Прибалтики, затронутым действиями советских войск, была Виленская область. На правом фланге Белорусского фронта Красной армии от латвийской границы до Бегомля была развернута 3-я армия (командующий – комкор В.И. Кузнецов), имевшая задачу наступать на фронт Свенцяны, Михалишки и далее продвигаться на Вильно. Главный удар наносился левым крылом армии, где были сосредоточены войска 4-го стрелкового корпуса и подвижной группы в составе 24-й кавдивизии и 22-й танковой бригады под командованием комдива-24 комбрига П.Н. Ахлюстина. К 18 часам 17 сентября подвижная группа заняла Дуниловичи, где танковые части остановились по причине отсутствия горючего, поскольку тыловая колонна бригады не была пропущена вперед командиром кавдивизии. Вечером командование 3-й армии издало боевой приказ № 3/оп, содержавший задачу войскам на следующий день:

«1. Погранчасти противника частью плененные, остальные рассеяны.

2. Сосед слева выполняет поставленную задачу.

Граница слева – прежняя.

3. Части 3[-й] армии с 7.00 18.9.39 г. продолжают дальнейшее наступление в общем направлении Свенцяны.

а) Подвижной группе в составе 24 кд, 22 и 25 тбр наступать в общем направлении Поставы, Годуцишки, Свенцяны, имея задачей овладеть районом Поставы, оз. Мядель, к исходу 18.9.39 г. выйти в район Свенцяны, Клюцяны, Лынтупы.

б) 4 ск в составе 50 и 27 сд наступать в общем направлении Комаи, Лынтупы, имея задачей к исходу 18.9 выйти в район Омильгины, оз. Швакшта, Комаи, имея передовые части на рубеже Лынтупы, Константинов.

Граница слева – Дуниловичи, Поставы, Свенцяны.

в) 5 сд наступать в общем направлении Годуцишки, обеспечивая правый фланг армии, к исходу 18.9.39 г. выйти в район Русаки, Поставы, Сивцы.

г) Командиру 25 тбр войти в подчинение командира 24 кд.

д) ВВС 3[-й] армии продолжать выполнение задач, поставленных приказом № 1/оп.

1. Уничтожать ВВС противника на его аэродромах восточнее Вильно, Свенцяны.

2. Содействовать продвижению войск 3[-й] армии.

3. Воспретить подход резервов противника со стороны Вильно.

4. Вести усиленную разведку в полосе наступления армии, обратив особое внимание на левый фланг.

4. Штарм 3 – Полоцк, [в] последующем – Глубокое. Военный совет с опер[ативной] группой со штабом 4 ск»[105].

Однако в 1 час 48 минут 18 сентября нарком обороны и начальник Генштаба направили командующему войсками Белорусского фронта распоряжение № 3375: «18 сентября необходимо развить механизированными войсками более быстрые темпы продвижения и овладеть Вильно, для чего направить на Вильно две танковых бригады группы тов. Кузнецова, и одн[у] танков[ую] бригад[у] группы тов. Черевиченко. Эти танковые бригады должны быть поддержаны выделенными на кадровом конском составе кавалерийскими частями, отсеяв мобилизованных лошадей, а также пехотой, посаженной на автомашины»[106]. В 3.55 18 сентября штаб 3-й армии получил приказ Белорусского фронта к исходу дня занять Вильно. Проанализировав обстановку, командование 3-й армии в 9 утра поставило эту задачу группе комбрига П.Н. Ахлюстина, передвинув срок ее исполнения на утро 19 сентября. Правда, реальное выполнение этого приказа началось лишь вечером 18 сентября, когда он наконец-то был передан Ахлюстину. Дело в том, что войска подвижной группы с утра начали действовать по первоначальному плану. В 14 часов разведгруппа 22-й танковой достигла Свенцян, куда в 15.30 подошли разведгруппы 25-й танковой бригады и 24-й кавдивизии. Основные силы подвижной группы еще только продвигались к Свенцянам. Причем комдив-24 вновь отказался пропустить вперед строевых частей кавалерии тылы 22-й танковой бригады, которая, прибыв в Свенцяны, опять оказалась без горючего.

Получив в 22 часа в Свенцянах приказ о взятии Вильно, комбриг П.Н. Ахлюстин создал подвижную группу из 10-го танкового полка 24-й кавдивизии и разведбатальона 27-й стрелковой дивизии под командованием полковника К.И. Ломако, которая, получив все наличное горючее, в 0.30 19 сентября выступила из Свенцян. За ними несколько позднее двинулась мотогруппа в составе 700 спешенных и посаженных на автомашины кавалеристов 24-й кавдивизии. Тем временем группа Ломако в 2.30 достигла Подбродзе, где разоружила 40 польских солдат, спавших на вокзале, а в 3.30 у Неменчина захватила мост через реку Вилию, арестовав 15 полицейских, собиравшихся взорвать его. В 4.30 группа достигла северной окраины Вильно. Остальные части 3-й армии к вечеру 18 сентября продолжали продвижение по северо-восточным районам Западной Белоруссии. 24-я кавдивизия сосредоточивалась у Свенцян, а на крайнем правом фланге армии 10-я стрелковая дивизия продвигалась по южному берегу р. Западная Двина в сторону Дриссы[107]. Южнее 3-й армии с фронта от Бегомля до Ивенец 17 сентября начали наступление войска 11-й армии (командующий – комдив Н.В. Медведев), продвигавшиеся через Молодечно, Воложин, Ошмяны, Ивье на Гродно. К 10 часам утра 18 сентября соединения 3-го кавалерийского корпуса, которым командовал комдив Я.Т. Черевиченко, вышли на фронт Рыновиче, Постоянцы, Войштовиче. В это время корпусу и 6-й танковой бригаде была поставлена задача наступать на Вильно, который приказывалось занять 19 сентября. В 11.30 кавалерия двинулась к Ошмянам, которые были без боя заняты в 14 часов, а к исходу 18 сентября достигла района Ошмяны – Курмеляны. Будучи вынужденным дать отдых лошадям, командир 3-го кавкорпуса создал из 7-го и 8-го танковых полков кавдивизий сводную танковую бригаду под командованием полковника С.З. Мирошникова, которая продолжила наступление на Вильно.

В это время в Вильно находились лишь незначительные польские части: около 16 батальонов пехоты (примерно 7 тыс. солдат и 14 тыс. ополченцев) с 14 легкими орудиями. Однако общего отношения к вторжению Красной армии у польского командования в Вильно не было. В 9 часов 18 сентября командующий гарнизона полковник Я. Окулич-Козарин отдал приказ: «Мы не находимся с большевиками в состоянии войны, части по дополнительному приказу оставят Вильно и перейдут литовскую границу; небоевые части могут начать оставление города, боевые – остаются на позициях, но не могут стрелять без приказа». Однако, поскольку часть офицеров восприняла этот приказ как измену, а в городе распространились слухи о перевороте в Германии и объявлении ей войны Румынией и Венгрией, полковник Окулич-Козарин около 16.30 решил воздержаться от отдачи приказа на отступление до 20 часов. Около 19.10 командир 2-го батальона, развернутого на южной и юго-западной окраине города, подполковник С. Шилейко доложил о появлении советских танков и запросил, может ли он открыть огонь. Пока Окулич-Козарин отдал приказ об открытии огня, пока этот приказ был передан войскам, 8 танков уже миновали первую линию обороны и для борьбы с ними были направлены резервные части. Около 20 часов Окулич-Козарин отдал приказ на отход войск из города и выслал подполковника Т. Подвысоцкого в расположение советских войск с тем, чтобы уведомить их, что польская сторона не хочет с ними сражаться и потребовать их ухода из города. После этого сам Окулич-Козарин уехал из Вильно, а вернувшийся в штаб около 21 часа Подвысоцкий решил защищать город и около 21.45 издал приказ о приостановке отхода войск. В это время в городе шли некоординированные бои, в которых большую роль играла виленская польская молодежь. Учитель Г. Осиньский организовал из учащихся гимназий добровольческие команды, занявшие позиции на возвышенностях. Стреляли самые старшие, остальные доставляли боеприпасы, организовывали связь и т. п.

Подойдя около 19.30 18 сентября к Вильно, 8-й и 7-й танковые полки 3-го кавкорпуса завязали бой за южную часть города. 8-й танковый полк в 20.30 ворвался в южную часть города. 7-й танковый полк, натолкнувшийся на упорную оборону, только с рассветом смог войти в юго-западную часть города. Тем временем 6-я танковая бригада, форсировав р. Березина, прошла Гольшаны и в 20 часов 18 сентября достигла южной окраины Вильно, установив связь с подразделениями 8-го танкового полка. Используя орудия, расположенные на горе Трех Крестов, польская молодежь артиллерийским огнем обстреляла наступающие танки. Для поражения танков в городе широко использовались бутылки со смесью бензина и нефти. Один советский танк был сожжен на Завальней улице. В танке погибли механик-водитель Шенкунос и башенный стрелок Кульков, а командир эскадрона старший лейтенант Бодыль был ранен, но сумел отползти от танка и, сняв фуражку, с наганом в руке стал пробираться к своим. Позднее его, потерявшего сознание, случайно подобрали танкисты экипажа младшего командира Куликова. Выяснив, что значительная часть регулярных войск и штабов уже покинула город, подполковник Т. Подвысоцкий был вынужден около 22.30 принять решения об оставлении Вильно и отходе к литовской границе. Ночью польские войска стали отходить за р. Вилия.

В 5 часов передовой отряд группы полковника К.И. Ломако достиг Зеленого моста, где завязалась перестрелка. В 5.45 туда же подошли танки 8-го танкового полка. В течение двух часов возле Зеленого моста шел бой, завершившийся его захватом в 8.50. В ходе боя было уничтожено 3 противотанковых орудия и 5 станковых пулеметов. Стремясь сжечь Зеленый мост, поляки поставили на нем и подожгли машину с бочкой бензина, но танк под командованием Дьячека сбил машину с моста, пожар был потушен, и войска переправились в северную часть города. Тем временем полковник Ломако решил основными силами 10-го танкового полка обойти город с севера и отрезать его от литовской границы. К 8 часам 19 сентября подошли части 3-го кавкорпуса. 102-й кавполк повел наступление на юго-восточную окраину, а 42-й кавполк двинулся в обход города с востока и сосредоточился на северо-восточной окраине. Тем временем 7-я кавдивизия обходила город с запада. В 10 часов была захвачена товарная станция, где находилось 3 эшелона с боеприпасами и военным снаряжением. В 11.30 в город вступила мотогруппа 3-й армии, сформированная из частей 24-й кавдивизии, и полковник Ломако был назначен комендантом города. В 12.45 было захвачено жандармское управление, к которому подъехал танк под командованием Щечка. Направив пушку и пулемет в окно, командир танка вместе с рабочими направился в здание. Часть полицейских, увидев танк, разбежалась, а остальные сдались и даже помогали выносить из здания оружие.

В 13 часов был занят вокзал. В 16 часов вновь возникла перестрелка у Зеленого моста, в ходе которой были подбиты одна бронемашина и танк. К 18 часам сопротивление противника было сломлено и к вечеру 19 сентября обстановка в городе нормализовалась, но отдельные перестрелки возникали вплоть до 2 часов ночи 20 сентября. В боях за Вильно части 11-й армии потеряли 13 человек убитыми и 24 человека ранеными, было подбито 5 танков и 4 бронемашины. 20–23 сентября советские войска подтягивались к Вильно, занимаясь очисткой города и прилегающих районов от польских частей. Стоит отметить, что около 100 солдат польской армии с оружием примкнули к передовому отряду 24-й кавдивизии РККА и помогали разыскивать скрывшихся офицеров и разоружать еще не сдавшиеся польские части. Всего было взято в плен около 10 тыс. человек, трофеями советских войск стали 97 паровозов, 473 пассажирских и 960 товарных вагонов (из них 83 с продовольствием, 172 с овсом, 6 с боеприпасами, 9 цистерн с бензином и 2 со спиртом). В 15.40 19 сентября 20 самолетов 43-го легкобомбардировочного полка ВВС 3-й армии совершили налет на железнодорожный перегон Игналино – Дукшты, где воздушная разведка обнаружила эшелон. Имея задачу воспрепятствовать подвозу войск в Вильно и к Литве, самолеты сбросили 160 бомб, которые разрушили в 6 местах перегон и повредили железнодорожное полотно на станциях Рымшаны и Дукшты[108].

Тем временем в 3.10 19 сентября начальник Генштаба РККА своим распоряжением № 03 передал командующему Белорусского фронта приказ наркома обороны о развертывании войск на бывшей польско-латвийской границе. «Задачей этим войскам ставятся обеспечение правого фланга группы т. Кузнецова и прикрытие со стороны Латвийской границы. Для чего вдоль границы с Латвией должны быть выставлены заставы, имея главные силы стрелковых полков в резерве сзади. Если от 5 сд был выделен полк к Латвийской границе, то он до смены остается на Латвийской границе, а затем переходит на Литовскую границу», причем «ни Латвийская, ни Литовская границы отнюдь не должны быть нарушены. Поэтому взять с этими частями несколько пограничников для инструктажа поведения на границе»[109]. Соответственно, в 3.40 штаб Белорусского фронта направил в штаб 3-й армии приказ, требовавший организовать охрану латвийской и литовской границ. Со своей стороны командующий 3-й армией своим распоряжением № 0210 приказал 10-й стрелковой дивизии к 24.00 20 сентября выдвинуться на польско-латвийскую границу и уничтожить польские пограничные посты, но границу не нарушать[110]. 19 сентября советскому военному атташе в Литве было сообщено, что литовские войска получили приказ «встречать части Красной Армии в дружественном духе и помогать им в установлении литовской границы»[111]. В 20.15 20 сентября советский военный атташе в Литве доложил в Москву, что командующий литовской армией просил сообщить командованию Красной армии, «чтобы, в случае отступления поляков из-под Гродно на литовскую территорию, наши части не преследовали их. Командующий обещал разоружить их своими силами, даже если бы поляки вошли в Литву с боем»[112]. В тот же день командующий 3-й армии приказал командиру 4-го стрелкового корпуса не позднее 12.00 21 сентября выставить сторожевые заставы на литовской границе от оз. Дрисвяты до Новых Трок, а главные силы корпуса иметь в районе Свенцяны, Повевиорка, Лынтупы[113].

В 23.50 20 сентября начальник Генштаба РККА направил командующему войсками Белорусского фронта директиву № 16695, в которой указывалось, что «народный комиссар приказал занять передовыми частями 21.9 район Августов, Сувалки, Сейны, не нарушая литовской и германской границ»[114]. В 9 часов утра 21 сентября командующий 3-й армией издал боевой приказ № 6/оп:

«1. На основании приказа Военсовета Белфронта от 20.9.39 г. за № 04 3[-й] армия в составе 10, 5, 126 сд, упр[авления] 4 ск, 24 кд, 25 тбр и 108 гап РГК имеет задачей обеспечить правый фланг войск Белорусского фронта по границам с Литвой и Латвией, не нарушая границ этих государств.

ПРИКАЗЫВАЮ:

2. 4 ск в составе 5, 10, 126 сд выставить сторожевые заставы по Латвийской и Литовской границе на участке Придруйск, Олькеники (40 км ю[го]-зап[аднее] Вильно), обеспечив их поддержку из глубины надлежащей расстановкой ударных групп полков и дивизий.

а) 10 сд на участке Придруйск – Дукшты.

б) 126 сд на участке (иск.) Дукшты – Жиндулы.

в) 5 сд на участке (иск.) Жиндулы – Олькеники.

Главные силы 5 сд не менее двух полков сосредоточить в Вильно.

Граница с соседней слева 11[-й] армией прежняя и далее по Литовской границе до Сейны.

Охрану границы на участке Жиндулы, Олькеники до прибытия частей 5 сд возлагаю на командира 24 кд.

Командиру 5 сд выставленные сторожевые заставы на участке западнее и северо-западнее Свенцяны снять только по смене их частями 126 сд». Управление 3-го стрелкового корпуса, 27-я, 50-я, 115-я стрелковые дивизии и 22-я танковая бригада передавались в состав 11-й армии[115], войска которой продолжали продвигаться вдоль литовской границы в сторону Гродно. В ходе этих маршей соединения 16-го стрелкового корпуса 21 сентября заняли Эйшишки, а к 24 сентября развернулись на литовской и германской границах севернее и северо-западнее Гродно. Тем временем войска 3-й армии стали выдвигаться к границе с Литвой. Однако до подхода стрелковых частей для охраны границ пришлось использовать разъезды и моторизованные группы из состава 36-й и 24-й кавдивизий, 6-й, 22-й и 25-й танковых бригад. В 22.30 21 сентября 144-й кавполк 36-й кавдивизии, вышедший в районе Мейшагола к литовской границе, рассеял мелкие группки поляков. При приближении разъездов кавдивизии к границе литовские пограничники выбросили белый флаг и заявили: «Мы с вами воевать не хотим, мы держим нейтралитет». 21 сентября литовская сторона уведомила советского поверенного в делах в Литве о том, что «части Красной Армии уже вступили в соприкосновение с охраняющей границу литовской армией и что соприкосновения эти проходят в весьма дружественном духе». Хотя были случаи, «когда в отдельных местах части Красной Армии задевали литовскую границу, но достаточно было указать на это, как командиры Красной Армии, попросив указать линию границы, извиняясь, немедленно отходили». По мнению литовской стороны, советские «части ведут себя исключительно корректно и дружелюбно»[116].

21–23 сентября к границе стали подходить стрелковые дивизии 3-й армии, которые смогли реально организовать заставы для охраны латвийской и литовской границ от Дриссы до Друскининкая. В это время в 3-й армии насчитывалось 66 292 человека, 2 017 пулеметов, 440 орудий, 384 танка, 49 бронемашин, 94 самолета и 2 932 автомашины[117]. 22 сентября командующий 3-й армией приказал со следующего дня начать в частях боевую и политическую учебу, чтобы занять личный состав, а увольнения в Вильно запретить[118]. В 4 часа утра 25 сентября командующий 3-й армией издал боевой приказ № 13/оп:

«1. На основании приказа Военсовета Белфронта от 25.9.39 г. за № 06 3[-я] Армия в составе: 10, 126, 5 сд и одной сд, прибывающей в район Полоцк, 24 кд, 25 тбр, 8 дивизиона БЕПО, имеет задачей обеспечить правый фланг войск Белорусского фронта с выдвижением передовых частей (застав) по Литовско-Латвийской границе на участке Дрисса, Друскеники [Друскининкай].

ПРИКАЗЫВАЮ:

2. 4 ск в составе 10, 126 и 5 сд выставить сторожевые заставы на участке Дрисса, Друскеники:

а) 10 сд на участке Дрисса – Казачизна, имея не менее одного стрелкового полка в ударной группе дивизии в районе Опса.

б) 126 сд на участке (иск.) Казачизна – Сурманцы (на р. Вилия), имея не менее одного СП в ударной группе дивизии в районе Новосвенцяны.

в) 5 сд на участке (иск.) Сурманцы – Друскеники, два стрелковых полка 5 сд сосредоточить в Вильно.

Граница с соседней слева 11[-й] армией Бегомль, Вилейка, Друскеники.

3. Вновь прибывающей стрелковой дивизии сосредоточиться [в] районе Н[овый] Погост, Иоды, Шарковщизна. Штадив – Шарковщизна.

4. 24 кд и 25 тбр по-прежнему оставаться в Вильно.

5. 108 гап сосредоточиться к исходу 28.9.39 г. в Глубокое. Маршрут движения Полоцк, Ореховно, Плисса, Глубокое.

6. 8 БЕПО задачи прежние – охранять и перекрывать жел[езно]дор[ожный] участок Зябки, Крулевщизна.

7. 209[-му] зен[итному] арт[иллерийскому] дивизиону к 30.9 сосредоточиться в Вильно с задачей совместно с ротой 8[-го] батальона ВНОС организовать ПВО Вильно.

Маршрут движения – Крулевщизна, Глубокое, Дуниловичи, Константинов, Вильно.

208[-му] зен[итному] арт[иллерийскому] див[изион]у к исходу 28.9 сосредоточиться [в] Крулевщизна с задачей организовать ПВО ст[анции] снабжения.

Маршрут движения – Фариново, Прозорки, Плисса, Крулевщизна.

8. На марше соединения должны подтянуть тыловые части и двигаться сосредоточенными силами. Передовые части выбрасывать вперед с таким расчетом, чтобы всегда иметь возможность быстро подвести главные силы.

Вести тщательную разведку впереди и на флангах и обеспечивать последние соответствующим заслоном»[119].

В течение 26–28 сентября войска 3-й и 11-й армий закрепились на границах с Латвией, Литвой и Восточной Пруссией от р. Западная Двина до Щучина. Тем временем, обсудив 24 сентября «международное, политическое и военное положение Литвы» и учитывая финансовые трудности, литовское руководство решило с 25 сентября начать демобилизацию армии, которая сокращалась с почти 60 тыс. до 25 тыс. человек[120].

28 сентября в Москве был подписан советско-германский договор о дружбе и границе, установивший демаркационную линию на территории Польши. 1 октября Политбюро ЦК ВКП(б) приняло программу советизации Западной Украины и Западной Белоруссии, которая стала неукоснительно осуществляться[121]. Проведенные выборы «показали, что подавляющее большинство населения этих регионов согласилось с установлением советской власти и присоединением к Советскому Союзу»[122]. Избранные 22 октября Народные собрания Западной Белоруссии и Западной Украины 27–29 октября провозгласили Советскую власть и обратились с просьбой о включении их в состав СССР. 1–2 ноября V сессия Верховного Совета СССР приняла Законы о включении Западной Украины и Западной Белоруссии в состав УССР и БССР. В результате всех этих событий советские границы продвинулись на запад, возникла советско-литовская граница и была продемонстрирована невозможность англо-французского вмешательства в дела Восточной Европы. Военно-политическое положение Прибалтики изменилось, что побудило Германию и СССР приступить к реализации своих договоренностей.

Договор о взаимопомощи с Эстонией

В 12.30 2 сентября советский полпред в Таллине К.Н. Никитин был приглашен к эстонскому министру иностранных дел К. Сельтеру, который заявил, что «правительство Эстонии хотело бы переключить свой торговый рынок на СССР, так как Балтийское море, вероятно, будет закрыто». Уже на следующий день советская сторона сообщила о своем согласии «серьезно увеличить размеры товарооборота между СССР и Эстонией» и о готовности приступить к переговорам об этом в Таллине или Москве по выбору эстонской стороны[123]. 6 сентября Эстония выразила удовлетворение по поводу советского ответа и предложила вести переговоры в Москве конфиденциально[124]. 12 сентября эстонская сторона передала советскому полпреду памятную записку, в которой сообщалось о желании Эстонии выяснить возможность замены эстонско-советского торгового протокола от 9 января 1939 г. новым соглашением. Таллин был готов предоставить Москве годичные контингенты на ввоз в Эстонию товаров на сумму 18 млн эстонских крон, при экспорте в СССР товаров на сумму 14 млн эстонских крон. Кроме того, эстонская сторона была заинтересована в транзите через территорию СССР[125]. Советско-эстонские экономические переговоры начались в Москве 14 сентября, а уже 19 сентября выработанный торговый договор был парафирован и его подписание было назначено на 22 сентября[126].

Тем временем советское руководство тщательно готовилось к решению политических проблем в связи с предстоящей операцией против Польши. Еще 15 сентября нарком Военно-морского флота направил Военному совету КБФ шифротелеграммы №№ 2984 и 2988 с приказанием с 16 сентября линкоры, крейсера, минные заградители и подводные лодки до особого указания не выводить западнее большого Кронштадтского рейда, а находящиеся в море вернуть в базы, где следовало установить боны и брандвахту. Флоту было приказано к рассвету 17 сентября подготовиться к противолодочной операции, которая должна была занять ориентировочно 3 суток. Поднять систему охраны водного района по военному времени, иметь в готовности торпедные катера, тральщики и миноносцы с глубинными бомбами. Организовать систематический поиск подводных лодок самолетами в районе восточный Гогландский плес, выходы из шхер, островной район, Капорский залив, Сескарский плес, Красногорский рейд. «Все подлодки, обнаруженные [в] территориальных водах [в] погруженном состоянии, – уничтожать всеми средствами. Обнаруженные в нейтральных водах, заставлять всплыть, применяя оружие». 1 сторожевой корабль и 1 миноносец следовало иметь в готовности для высылки в район обнаружения подводных лодок. Кораблям предписывалось осуществлять в плавании противолодочные маневры. Флоту следовало быть готовым к угрозе атак торпедных катеров и скрытой постановки мин противником. Кроме того, следовало начать подготовку расчетов минной постановки в районе Шепелев – Стирсуден, приказание о чем последует днем 16 сентября[127].

Соответственно 16 сентября Военный совет КБФ издал приказ № 1/оп: «Возможно ожидать появление подводных лодок иностранных государств с провокационными целями в восточной части Финского залива и в тер[риториальных] водах СССР. Для обнаружения и уничтожения подводных лодок в тер[риториальных] водах СССР с 6.00 17.09 начать систематический поиск подводных лодок в районе от Кронштадта до меридиана 27°, обеспечив особенно надежно Сескарский плес и Красногорский рейд. Все подводные лодки, обнаруженные в тер[риториальных] водах СССР, подлежат немедленному уничтожению, всеми боевыми средствами»[128].

Также Военный совет КБФ получил от наркома ВМФ шифротелеграмму № 3072: «Для обнаружения морских и воздушных сил иностранных государств и предупреждения флота о появлении их для обеспечения своевременного развертывания – ПРИКАЗЫВАЮ:» установить дальний дозор подводных лодок на меридиане Ханко, при выходе из Моонзунда, в районе Таллин – Хельсинки и дальний дозор самолетами до меридиана Таллин – Хельсинки. Ближний дозор подлодок следовало установить на опушке шхер, к востоку от меридиана Гогланд и при входе в Нарвский залив с запада и просматривать эти же районы авиаразведкой не более 2 раз в сутки. «Категорически запрещается нарушение территориальных вод кораблями и самолетами дозора. Оружие применять только в случае непосредственной угрозы нападения»[129]. 17 сентября КБФ (так же как Северный и Черноморский флоты) был приведен в боевую готовность № 1[130]. В составе КБФ имелось 2 линкора, 1 крейсер, 2 лидера, 9 больших эсминцев, 38 подводных лодок, 1 надводный минный заградитель, 16 сторожевых кораблей и тральщиков, 29 сторожевых и 62 торпедных катера. Кроме того, 2 больших миноносца, 8 подводных лодок, 4 тральщика и 1 канонерская лодка заканчивали приемные испытания перед включением в состав флота[131]. В сентябре 1939 г. в результате скрытой мобилизации корабельный состав КБФ пополнился 27 тральщиками и 56 буксирами и другими судами, а численность личного состава к 15 октября возросла до 61 105 человек[132].

Тем временем 14 сентября в Таллин зашла польская подводная лодка «Ожел», которая 15 сентября была интернирована эстонскими властями: у экипажа было отобрано личное оружие, изъяты морские карты, сняты замки орудий и выгружены 14 из 20 торпед. Однако в ночь на 18 сентября польские моряки, оставленные временно на судне под стражей, вероятно, по совету военно-морского атташе Англии, разоружили 2 эстонских часовых и в 3.30 утра самовольно вывели лодку в море. Эстонские береговые батареи обстреляли ее, а сторожевые суда пытались преследовать, но, погрузившись под воду, лодка ушла. С рассветом эстонские ВМС приступили к поиску польской подлодки[133]. В 9.15 18 сентября об этом инциденте было доложено в Москву, которая опасалась действий польских подводников против советского судоходства[134]. Вероятно, поступившая информация обсуждалась в 0.30–0.45 19 сентября в кабинете И.В. Сталина, где присутствовали члены Политбюро ЦК ВКП(б) председатель СНК СССР В.М. Молотов, секретарь ЦК и Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) А.А. Жданов, а также нарком Военно-морского флота флагман флота 2-го ранга Н.Г. Кузнецов и его заместитель флагман флота 2-го ранга И.С. Исаков[135]. Уже в 3.24 19 сентября командующий КБФ получил от наркома Военно-морского флота шифротелеграмму № 3091/ш/сс:

«Ближний дозор П[одводных] Л[одок] типа «Малюток» установить [на] опушке финских шхер, [в] Нарвском заливе и дальний дозор подлодок не высылать.

Воздушная разведка и дозор до устья Финского залива.

Операцию постановки заграждения выполнить.

Подготовить с утра 19 сентября поиск легкими силами подлодок до Ирбенского пролива включительно, о чем дается специальное приказание»[136].

В 6.40 19 сентября командующий КБФ получил от наркома ВМФ шифротелеграммы №№ 3092/ш/сс и 3093/ш/сс:

«Легкие силы в составе 2 Л[идеров], 4-х новых М[иноносцев], 3 старых М[иноносцев] с утра 19 сентября, разбив на 2 группы, произвести поиск подлодок противника [в] водах Финского залива и подходах Моон[зунд]ского архипелага включительно Ирбенский пролив. Искать преимущественно на кромке эстонских территориальных вод.

Всякую замеченную подлодку топить. При преследовании разрешается заходить [в] эстонские воды.

Ввиду реальной угрозы ходить большими ходами, зигзагом.

Продолжительность операции ориентировочно 2 суток.

В случае протеста Эстонии отвечать, что [ведется] поиск польских подлодок, угрожающих интересам СССР.

Поддержку иметь [в] готовности за заграждением или в базе.

Аналогичный поиск [в] районе эстонских островов, бухте Кунда, Виках произвести С[торожевыми] К[о]Р[аблями], [в] ближайших районах М[орскими] О[хотниками].

Т[раль]Щ[ики] оставить [в] непосредственное прикрытие минной постановки и дозоре снаружи заграждения.

До меридиана Кальбоден-грунда ходить параванами.

При маневрировании учитывать эстонские батареи»[137].

Кроме того, как доложил флагман флота 2-го ранга Н.Г. Кузнецов в ЦК ВКП(б) и СНК СССР, «личный инструктаж и дополнительные разъяснения будут даны Военному Совету КБФ на месте моим заместителем флагманом флота 2 ранга т. Исаковым И.С., вылетевшим для этой цели в Кронштадт утром 19.9.39 г.»[138]. В 13 часов 19 сентября В.М. Молотов заявил эстонскому посланнику в Москве А. Рею, что СССР возлагает ответственность за происшествие с польской подлодкой на Эстонию и советский флот будет искать ее по всему Финскому заливу, в том числе и в ближайших окрестностях Таллина[139]. В тот же день нарком Военно-морского флота направил И.В. Сталину, В.М. Молотову и А.А. Жданову докладную записку № 10043/сс:

«Представляю решение Военного Совета Краснознаменного Балтийского Флота по выполнению операции поиска подводных лодок в Финском заливе и прилегающей к нему части Балтийского моря до Ирбенского пролива (вход в Рижский залив) включительно.

Поиск производится четырьмя группами кораблей: лидерами, новыми эсминцами, старыми эсминцами, сторожевыми кораблями и катерами охотниками за подводными лодками.

Весь район поиска разбит на следующие зоны:

1. Зона южных Финских островов (включая о. Гогланд).

2. Зона Нарвского залива от нашей Госграницы до губы Кунда.

3. Зона от губы Кунда до меридиана Таллин (24°).