Видящий. Лестница в небо Федорочев Алексей

Запор прибил собственноручно: грубый, купленный в обычном хозяйственном магазине, на фойе новенькой двери он смотрелся особенно эклектично, но меня все устраивало. Умом понимал, что эта выходка на уровне как раз-таки моего тела, а не сознания, но почему-то захотелось показать свое отношение именно таким образом. Нормально поговорить по-прежнему мешало незнание языка с обеих, или правильнее сказать — с четырех сторон, а так жест оказался понятен без слов.

Сегодня я закрылся не от китаянок — день был в самом разгаре, а пытался спокойно разобрать натасканные Гришкой бумаги. Гвардеец появлялся в среднем раз в две недели, принимал сеанс лечения, а взамен приносил мне новости и всякое-разное из своей конторы. Пришлось даже попросить его поумерить пыл: как бы такое рвение боком не вышло. И вот теперь выдалось свободное время изучить последнюю посылку. Разгадывая корявый почерк очередной записки, увлекся и не услышал топота, но распахнувшуюся дверь не заметить не смог: запорная петля висела на языке засова, сверкая четырьмя выдернутыми саморезами. Десятисантиметровыми, между прочим!

— Гор, там к тебе, это надо видеть! — только Земеля, бывший сегодня на базе по своим делам, мог так бесцеремонно обойтись с преградой в мою комнату.

— Дверь-то — за что?

— Извини, случайно… — Сняв скобу, он одним движением загнал крепежи обратно в стену. — Рекомендую поторопиться: возможно, придется переодеваться.

Спустился в холл к обзорному стенду. Идея была моей, а исполнение — Руса: по территории, на въезде и у эллингов, вдоль забора, а также на подъездах к нашей базе были установлены видеокамеры, изображение с которых постоянно транслировалось на целую стену из телевизоров, установленную в холле. То же самое шло еще на пост охраны, но там стенд был не таким масштабным — здесь еще в угоду эстетическому виду было много сделано.

Один из экранов показывал, как в нашем направлении двигается внушительная кавалькада: два джипа охраны и машина представительского класса.

— Думаешь, к нам? — Дорога вдоль баз проходила не особо оживленная, но и не такая уж тихая.

— Потемкинские машинки-то — на флажки глянь! Ты много мест в нашем углу знаешь, куда они направляться могут?

— Логично. Ладно, пошел переодеваться.

Пока вылезаю из джинсов, напяливаю приличный костюм — гости добираются до дома.

— Ангелина, Полина Зиновьевна! — приветствую вошедших. — Чем обязан?

— Внучек!.. — шепчет пожилая женщина, подходя вплотную ко мне. Ее пальцы гладят мои волосы, щеки. — Малыш!

Позади слышится негромкий хмык Олега. Стоящий в дверях подсобной части Чжоу являет чудо: широко раскрывает глаза. Ангелина за спиной бабули строит обреченную моську. Очень ее понимаю.

— Можем мы поговорить? — берет себя в руки гостья.

— Да, конечно, прошу в гостиную.

За предложенной чашкой чая бабушка успевает перезнакомиться со всеми обитателями дома, но потом они тактично испаряются из виду, вспомнив про неотложные дела. Лина, как воспитанная девочка, сидит за столом молча, слушая старших. Ну-ну: верю-верю. Интересно, а сестрица тоже номера вроде Машкиных откалывала или все же поспокойнее была?.. Оживляется она только в момент появления Черного, перекинувшись с ним парой фраз. А после его ухода снова замолкает, сосредоточившись на разглядывании обстановки.

— Ты, наверное, уже знаешь, что приходишься моему Павлу сыном? — спрашивает Полина Зиновьевна, отставив чашку.

— Доказательств не видел, но догадываюсь.

— У тебя же брали анализ?

— Кровь брали, и не только, — морщусь, вспоминая показавшуюся мне унизительной процедуру, — но с результатами никто не знакомил. Возможно, просто не до меня было, у вас же горе случилось. Кстати, примите мои соболезнования: с Александром Павловичем я едва познакомился, но он успел произвести на меня впечатление. Елизавете Михайловне не был представлен, но на портретах она выглядит красавицей. — Все время приходится помнить, что ложь одаренным видна как на ладони, и правильно подбирать слова. Насчет Сан Палыча не знаю, но Елизавету Михайловну я бы пару раз на бис прикопал за ее дела… но не скажешь же такого при ее дочери и свекрови! Уж Лину-то я бы точно от этих знаний оградил. А единственное, за что смог похвалить погибшую, — так это за внешность, эффектная женщина была, чего папаше не хватало? Хотя сам-то… три красавицы под боком, а я нос ворочу; может, и Павел в ней гнильцу с самого начала чуял, вот и не сошлись — искал приключения на стороне. И все равно моя мама красивее!

На мои дежурные слова родственницы мрачнеют, а Лина совсем по-детски шмыгает носом и тянется за платком.

— Не будем об этом. Их, к сожалению, уже не вернуть…

Ага, а вот здесь бабуля фальшивит… похоже, знала кое-что про невестушку!

— Но это тем более повод позаботиться о живых! Внуков у меня немного, и для еще одного легко найдется место в сердце! Егор, ты ведь позволишь мне узнать тебя поближе?

— Как вам будет угодно, Полина Зиновьевна! — Услышав подчеркнуто официальный ответ, женщина едва уловимо морщится, но тактично не спешит навязывать менее формальное обращение.

— Тогда, может, расскажешь нам о себе?

Пока делился биографией, взмок десять раз. И вроде бы уже заготовил заранее правдивый рассказ, каждое слово в нем проверил, но собеседницы ведь не только слушали, они и вопросы задавали. А вот тут-то приходилось вертеться юлой! Кроме языка приходилось еще и за телом следить: после давней подсказки Арешиной-старшей обнаружил у себя несколько жестов, характерных для Елизара Андреевича. Видимо, не врут психологи, когда говорят, что все в нас закладывается в раннем детстве: хоть и не совсем Егор я теперь, а вот память тела проявляется то и дело, приходится одергивать себя. Большая часть моего окружения, понятно, и внимания на это не обращает, но живы еще, как оказалось, люди, помнящие деда, а уж княгиня Потемкина однозначно была с ним знакома.

— А чем собираешься заняться после гимназии?

— На целителя, скорее всего, пойду учиться. То есть в военно-медицинскую академию с обязательным курсом для одаренных.

— На целителя… — немного разочарованно тянет Полина Зиновьевна.

— Чем вам не нравится?

— Просто ты достоин большего! — с жаром начинает убеждать меня женщина. — Зачем тебе копаться в этом? Я могу попросить, и тебя примут в гвардейское училище! Хочешь пойти во флот — у нас и там много связей! А врачом… не знаю. Это же грязь, боль…

Ага, а на флоте, значит, все поголовно ромашки нюхают! Но мысль я понял; вот потому и мало у нас одаренных целителей, что наши благородия брезгуют ручки в крови раненых испачкать! Я, правда, тоже не сразу к этой мысли пришел, сначала по другому пути идти хотел, но нашел лазейку: как и хотелки свои совместить, и талант в землю не зарыть, и необходимый стаж для моего плана наработать. Метла подсказал. Сам он пока над направлением размышляет — время есть, очень уж много та же онкология преимуществ дает, но выяснил, что если передумает, то после третьего курса можно будет перевестись ко мне, если все у меня выгорит. А мне протекция, конечно, понадобится, но тут у меня даже выбор будет, к кому обратиться.

— Очень достойная профессия — людей спасать. Не понимаю, что вам не нравится!

— Достойная, я не спорю… Но… — С ходу у женщины аргументов не нашлось. Не может же она прямо заявить, что быть бабулей героического летчика или капитана гораздо престижнее, чем безвестного медика.

— Да что мы все обо мне? Я не откажусь и о вашей жизни узнать, — перевел я беседу в новое русло…

Уехали от меня родственницы поздно, успешно похоронив все мои планы на день. Еще и вынудили дать обещание приехать с визитом на следующий день. От переполняющих эмоций забыл вечером запереться, и… Зато заснул потом быстро, а не переживал полночи, так ли как надо провел разговор.

Отдаю должное таланту Полины Зиновьевны: ей потребовалось всего две недели, чтобы найти ту тонкую грань, которая превращала для меня навязанные родственные узы в необременительное и даже приятное общение с умным человеком. Быстро осознав, что подход «бабуля-внук» не работает, она перебрала еще пару вариантов поведения и окончательно встала на позицию интересного собеседника и гида по высшему свету, политике и просто миру, привлекая меня именно этим аспектом. Пламенной любовью не проникся, все-таки именно эта женщина воспитала моего отца, но вот некоторое удовольствие от встреч, что скрывать, получал. Еще подкупало то, что княгиня не фальшивила, иначе я сумел бы свести контакты к минимуму, но она именно что искренне искала точки соприкосновения с найденным внуком.

Жили родственницы в Питере вдвоем, младшие Катя и Миша оставались с отцом на родовых землях под Екатеринбургом, который по прихоти здешней истории получил то же название, хотя и в честь другой императрицы. Из-за траура выбор развлечений бабушки и внучки был невелик, так что моим визитам радовались обе. Иногда помогал Лине с уроками, но чаще разговаривал с княгиней на разные темы, с ужасом понимая, как мне не хватает в этом мире таких вот эрудированных, ориентирующихся в любых темах женщин. Ей-богу, иногда в шутку думал, что будь я в своем старом теле, то за Полиной Зиновьевной вполне мог бы и приударить! Тем более что выглядела она максимум на пятьдесят, а настоящий возраст я хотя и знаю, но озвучивать не буду.

Только не надо считать меня придурком, забывшим осторожность, а также мать и брата — в угоду новой богатой родне, но то, что я в итоге не так уж и тяготился этим общением, скрывать не собираюсь. Впрочем, и то, что собирался извлечь из него выгоду, — тоже.

Новой вехой в моей жизни можно считать пятое апреля. В эту пятницу, вернувшись с учебы, я вместе со всеми родичами стоял в ангаре Бушарина и ждал обещанного сюрприза.

Профессору, несмотря на кутерьму, я уделял время исправно. Раз или два в неделю мы всей компанией зависали в его ангаре, заряжая накопители и обмениваясь новостями. Также регулярно я финансировал его запросы и доставал из закромов алексиум. Начав помогать Григорию, я в противовес стал помогать и Большакову, фиксируя результаты обоих в собственном журнале. Разницы между темным и светлым одаренным в скорости восстановления пока не заметил, а потерявший часть свойств алексиум передавал профу на его опыты, все равно для «проращивания» он становился непригодным, а вот Александру Леонидовичу для последующей обработки вполне годился.

Но в последние две недели обратил внимание, что Олег с Алексеем ходят в лабораторию по утрам, когда мы с Борисом на занятиях. Естественно, этот момент не мог меня не заинтересовать, я даже пытался выяснить, но когда узнал, что дело в очередном апгрейде их доспехов, интерес потерял: очень уж много оптимизаций провел проф на пару с Виктором с нашими МБК, чтобы считать очередную каким-то выдающимся событием. Но, судя по предвкушающему выражению лиц пилотов, сегодня мне предстоит оценить нечто особенное.

— Ты, главное, приноровись сначала, и уровень мощности контролируй, — наставляет меня Шаман, пока я влезаю внутрь, — новый движок — зверь, привыкнуть нужно.

Устроившись в МРМ, сразу же накачиваю тело жизнью. Это у Шамана доспех мощнее, а у меня он на скорость рассчитан, так что первым делом возрастет именно эта характеристика. Скосив глаза на регулятор мощности, обнаруживаю, что он кем-то сбит на единицу при шкале в сто. Памятуя слова Лехи, выставляю «15» и прислушиваюсь к работе. Вроде бы все нормально. Вижу, как проф машет руками, но, поскольку рация молчит, отношу это на счет пилотов и стартую, собираясь подняться на пару метров…

Крышу, как мне потом рассказали, я пробил феерично. Чудом вписавшись между балками, я головой проделал дырку в шифере и вылетел на простор. Причем для меня это выглядело так: вот я стою на полу — и вот я в небе; без малейшего перехода от одного состояния к другому.

«Гор! Спускайся!» — орет но рации Шаман.

— Идиот?! Я же размажусь!

«Регулятор сдвинь! Все же было выставлено!!!»

Легко сказать… кроме скорости возросла и чуткость: любое движение плечами приводило к тому, что меня болтало из стороны в сторону, вжимая в стенки меха. Земля то удалялась, то опасно приближалась, от базы отнесло уже на добрый километр. Вдобавок пошедшая носом кровь залила изнутри забрало и видимость резко ухудшилась.

«Замри!!! Сейчас подхватим!»

Замереть тоже долго не удавалось. Помаявшись, поднялся повыше и стал приноравливаться. Через пятнадцать минут смог-таки уменьшить мощность до приемлемых трех единиц. Вот тут-то и оценил гений профессора: это была сказка! Петли, виражи, все то, что не удавалось мне раньше, сейчас получалось легко и непринужденно. Отток энергии не ощущался совсем, словно работал доспех не на моей собственной силе, а от автономного источника. Песня! Вылетев на речной простор, стал вспоминать все виденные ранее фигуры высшего пилотажа. Подоспевшие пилоты пытались меня поймать, но на эйфории я затеял с ними салочки, не обращая внимания на гневные возгласы по рации. Весь потенциал меха заиграл новыми красками.

«Гор! Снижайся…. твою мать!» — ненавистное ругательство привело меня в чувство.

— Маму не трогаем!

«Да, !..!» — высказал все, что накипело, Шаман.

«…!» — добавил Земеля.

— Ладно, увлекся. Где база? — За время обкатки меня унесло куда-то далеко от знакомых ориентиров.

«Лети по руслу, не ошибешься».

— Фантастика! У вас так же?

«Зацени, пока рыбаков нет!» — Пятиметровое водяное лезвие вместо обычного двухметрового сорвалось с Лехиной руки и разбило льдину в мелкое крошево. Олег засадил рядом снаряд плазмы, от которого лед вспучился, а потом со взрывом испарился.

«И это на семи процентах!»

— Всю калибровку заново выставлять придется!

«Кто ж знал, что ты регулятор сдвинешь?! Я же специально все с утра настроил!» — завелся Шаман.

— Так объяснять надо было лучше! Я бы убился как нефиг делать!

«А ты куда торопился? Инструкции не получил, а уже прыгать! В армии я бы тебя в карцер за такое посадил!»

— Но-но! Я, между прочим, твой шеф!

«Это на земле ты шеф, а когда в воздухе — кузнечик сопливый!»

— Эй! За словами следим!

«Так, брэк! — вмешался Земеля. — Разбор полетов — на земле! Эфир не засоряем! Если нас засекут, то штрафом не отделаемся!»

— Мы же вроде за городом?

«А база — нет! Так что тихо и молча! На бреющем!»

Стыдно перед профессором, но на базе мы с Шаманом подрались. Он все норовил надавать мне подзатыльников, и один раз успел. Я за собой вины не чувствовал, поэтому ответил. Сцепились мы с ним знатно: если бы не Земеля, разнесли бы на фиг все вокруг. Охолонули, когда он поверх наших голов засадил молнию, взорвав все лампы в ангаре, а после стукнул лбами и растащил по разным углам.

Придя в себя и привыкнув к недостатку света, я оценил наливающуюся шишку на Лехином лбу, нащупал у себя такую же и начал ржать. Шаман сначала зло дернулся в мою сторону, но, посмотрев на мое лицо в засохшей крови, набухающий «рог», махнул рукой и присоединился. Деловитый Олег принес откуда-то ведро воды и щедро разделил между нами. Теперь мы вообще напоминали двух мокрых ощипанных петухов, что привело к новому взрыву смеха. Испуганные Александр Леонидович с Виктором неуверенно присоединились к нашему веселью. И только Земеля смотрел на нас укоряюще, усталым взором отца неразумных детей.

— Шаман дело говорит, — произнес он, дождавшись, когда мы успокоимся, — в воздухе ты новичок, так что он или я за главного. Но лучше Леха, у меня немного другие приемы. И это не оговаривается, иначе больше неба не увидишь!

Вздохнув, я признал их правоту. А после начал благодарить профессора. Александр Леонидович отошел от шока и, сияя, принимал похвалы. К моим восторгам присоединились и оба пилота, вконец смутив профа.

Вечером наша компания с размахом праздновала успех в лучшем ресторане, поднимая здравицы за гений Бушарина. Конечно, дел было еще море, требовалось довести до ума кучу мелочей, разработать документацию, оформить патенты. А главное — повторить ту же работу для промышленных энергоблоков, поскольку для МБК, как и ожидалось, такая мощь была избыточной; но самая главная веха уже была пройдена.

— Егор, помните, вы предлагали заключить с вами союз? — спросил меня захмелевший профессор на крыльце ресторана, куда они с Метлой выбрались подымить, а мы — с ними за компанию проветриться.

— Вы готовы дать ответ? — насторожился я.

— Да!

— И?..

— Да! — пьяно качнул головой проф. Э-э-э, да он, похоже, уже никакой, это нам алкоголь — как слону дробина, а проф у нас неодаренный, но пил наравне, да еще не со мной, а с этими бугаями-пилотами.

— Что «да»? — уточняю.

— Я согласен!

— Если не секрет, почему именно сейчас? — Мне действительно интересно, почему Бушарин решился на этот шаг сегодня, когда добился успеха, а не тогда, когда все было зыбко.

— Пнимайте, — глотая гласные, сказал профессор, — я мнго дмал… Я мно-го ду-мал, — перешел он с натугой на внятную речь. — Я сам не смогу нормально пристроить свое открытие. А у вас, я знаю, есть выходы на Потемкиных… — Почти безвылазно сидя в лаборатории, проф пропустил некоторые изменения в моем статусе.

— И вы не пожалеете? Это ведь на всю жизнь?

— По нашему контракту все оборудование ваше, найти подобного Борису мне нереально, а наработки принадлежат нам в равных долях. Так что все равно так и так нам с вами придется работать дальше. Так почему бы и не таким образом?

— Это будет честь для меня, профессор!

— И для меня, Егор!

Звеня мелочью в карманах, с кучей полных пакетов в руках, в очередной раз стучусь в рассохшуюся дверь Совы. За прошедшие три месяца я успел примелькаться в общаге, но все равно ощущаю спиной заинтересованные взгляды встреченных в коридоре студентов.

— Что на сей раз? — заинтересованно спрашивает Тарас, заглядывая внутрь пакета.

— Давай сегодня пол научимся определять?

— Это просто! Полтинник, — выставляет он цену умению.

— Нормально! Сейчас пойдем или поешь сначала?

— Я б поел, — смущенно признается мой наставник.

— Ешь тогда. На меня не смотри, я сыт — из гостей к тебе. — Сегодня был день обеда у Потемкиной, а как я узнал теперь на собственном опыте, закормить внука — это святая обязанность каждой порядочной бабушки, даже если она княгиня. А уж Полину-то Зиновьевну непорядочной назвать ни у кого язык не поворачивался.

Собственно, я бы мог не вестись на обаяние родственницы, жизненного опыта у меня на это хватало. Это в детстве мне хотелось иметь бабушку, и то по принципу: у всех есть, а почему у меня нет? Но сейчас-то я точно в ней не нуждался. Но, во-первых, почивший отец Никандр приложил столько усилий, чтобы нас свести, что грех было бы не ответить взаимностью, а, во-вторых, оттолкни я родню — уже они запросто могли бы помножить на ноль все мои усилия по пробиванию наверх. И, в-третьих, я, наверное, все-таки подхватил этот вирус безбашенности, присущий всем одаренным, но мне просто было интересно, на кой хрен я им сдался? Любопытно, блин!

А еще на княгиню в свете успеха Бушарина у меня были большие планы. Точнее не на нее, а на папашу. Вторым после Потемкиных по выпуску энергоблоков шел клан Воронцовых, с которыми у меня не было никаких связей. Да и странно было бы обращаться к ним, имея выход на первых. К тому же у Воронцовых было дофига дочерей, так что оглянуться не успел бы, как оказался женатым и вошел в клан на их условиях, а мне этого не хотелось. А вот Потемкиным такой финт провернуть было очень сложно: как ни крути, а я почти всем свободным девушкам из клана приходился достаточно близкой родней. Так что хочешь не хочешь, а отцу придется со мной договариваться и отстегивать приличную долю. По-родственному, так сказать…

Сове было неловко есть в моем присутствии, он то и дело норовил впихнуть в меня хоть кусочек, но я был непреклонен:

— Ешь, ради бога, сам! Я если что-нибудь съем, то точно все наружу попросится в вашем бомжатнике! Оно тебе надо?

— Что такое бомжатник?

— Еще один!.. — Объяснять свои словечки меня уже заколебало, но они периодически лезли из меня, несмотря на весь контроль. — Бомж — это аббревиатура: без определенного места жительства; бродяга, в общем, бездомный. Соответственно ночлежка ваша — бомжатник. Все ясно?

— Ясно, просто я слова такого не знал. Бродяги, они и есть бродяги. Нищие. Попрошайки. Горемыки. А про бомжей я от тебя первого слышу.

— Да есть у меня привычка новые слова придумывать, не обращай внимания. Поел?

— Ага. Переодеваемся?

Комплект одежды для выхода «во тьму» (в противовес выходу в свет) я держал у Совы. Представляю, что сказал бы тот же Ван, забирая в стирку вещи, пропахшие дном городской жизни. Ничего бы не сказал, на самом деле, но поглядел бы так укоризненно…

— Буфетчица, ты где? — орет Тарас, заходя в сарай. — Их благородие опять к тебе пришел! Сиськи смотреть!

— Захлопнись! — Несмотря на место, уважение к беременным женщинам у меня еще сохранилось, так что до цинизма Совы мне было далеко.

— Анна, выходи!

— Учись, студент! Вишь, их благородие — со всем уважением, а ты! — вышла к нам моя поднадзорная. — Здрасьте, благородие! А денюжек сегодня скоко дашь?

— Привет, красавица! Десятку заготовил: как ты и просила — по полрубля наменял.

— Ох, барин, вот умеешь ты к девушке подход найти! Не то что некоторые! — злобно зыркнула она в сторону Тараса.

— Ты, Буфетчица, на меня не тяни! Кто еще тебе такого щедрого клиента подгонит! Мыша-то где?

— А кончилась Мыша! — не Тарасу, а мне ответила женщина. — На той неделе ихние на ней что-то отрабатывали, так и отошла к ночи, кровью истекши! — Мышой звали вторую беременную в этом гадючнике, у которой дела шли не очень. Беременность протекала тяжело, плод был откровенно нежизнеспособный, но такого исхода я, признаться честно, не ожидал.

— И что? — тупо спросил я от неожиданности известия.

— Да приставам тело отдали, да и все! Гудырыч, хахаль ейный, кручинится теперь, такой бакшиш пропал! Но ты, барин, не сумлевайся: как Гудырыч себе новую жонку найдет, будет у тебя новый материал! У Гудырыча струмент еще рабочий, не то что у остальных пропойц!

— Ты это, Анька… ты меня не пугай, — опешил я от ее речи, — мне такого счастья сто лет не надо! Я бы вообще сюда не пришел, если б не нужда!

— Тю! Благородие! Тебе ли о нас плакать! Ты небось дома из расписной посуды жрешь, пуховым одеялом укрымшись! С ледями на балах танцуешь! А царя видел? — с жадным любопытством вдруг спросила Буфетчица. — Ну скажи, видел ведь?.. — заныла она.

— Ну видел пару раз… — Сова, раскладывая газеты на скамье каморки, с любопытством покосился на меня.

— А какой он? Правда красивый? У меня если мальчик будет, я его точно Костей назову! — мечтательно заявила первая леди помойки.

— Вот сейчас и выясним, — прервал наш диалог Тарас, — ложись, красотка!

Вопреки желанию Буфетчицы, у нее была девочка.

— Ань, может, мне тебе комнату снять? — спросил я, когда мы с Тарасом закончили. — Сгинешь ведь здесь ни за грош. А так работу бы себе нашла, в люди выбилась, ты ж не пропащая еще бабенка?

— Эх, барин! Добрый ты! На што мне комната, я ж в ней быстрее пропаду! А здесь у меня компания! Кол-лек-тив! — по слогам выговорила она. — Слышь, студент! А правда, что девка у меня здоровая будет? — уставилась она на Тараса.

— Правда, удивительно даже, — отозвался он.

— Благородие! Ты, ежели добрый, найди ей семью. Я до родов в рот ни капли не возьму, вот те крест! — торжественно пообещала она. — Только прав ты — сгинет она со мной! У нас жисть короткая, а так я знать буду, что кровиночка моя выживет. Поклянись! — вцепилась она в мою руку.

— Клянусь! Анька, только ты сама себя береги. Вот, забери свое, — отдал я ей заготовленную мелочь, — и к этим, которые Мышу замучили, не суйся!

— Да я што, не понимаю, што ль?! К тем только доходяги идут, которым море по колено. Но помни, барин, ты поклялся!

— Запомню, Аня!

Как и папаня, я оказался спец по мальчикам. Мальчик, мальчик, девочка. Хуиланг (и материться не надо, произнося это имя…) оказалась гордой носительницей дочери. Ван, в чьей верности у меня с недавнего времени не было сомнений (а я все-таки нашел способ проверить), перевел ей мой вопрос:

— Хуиланг, у тебя будет девочка; может, останешься? Жениться не женюсь, но малышку всем обеспечу.

Девушка, испугав меня своим порывом, рухнула на колени и припала губами к руке, которую от неожиданности не успел спрятать. При этом она лопотала, а китаец переводил:

— Уверен ли господин, что другие дети будут мальчиками?

— Да.

— Господин очень щедр, — продолжил переводить китаец, — но он не знает, каким почетом будет окружена его дщерь: сам великий Сын Неба изъявит желание взять ее в свой гарем! Это придаст небывалый почет роду Чжао. Я знаю, девочка будет не меньше чем «хрустальной звездой»! А внук господина станет следующим Сыном Неба! Оракул не ошибся, предрекая нашему роду славу! — Впав в ступор, мы с Ваном переглянулись.

Китаец о чем-то затараторил с девушкой, а мне оставалось только догадываться о содержании — набранный к сегодняшнему дню словарный запас позволял разве что выхватывать отдельные слова из потока, а общий смысл от меня ускользал.

— Хуиланг, о чем ты? Какой, к хренам, оракул?! — попытался я вклиниться в их диалог.

— Господин, я прошу, это очень серьезно, — от своего имени обратился ко мне Ван. — Это предсказание сделал лучший в Поднебесной прорицатель! Не надо препятствовать Нефритовым Цветкам, вы ничего не сможете сделать: звезды уже сложились. — Внезапно он низко мне поклонился.

— Ван, какого хрена?! — Я стал заводиться.

— Я кланяюсь будущему тестю императора и деду нового. Да будет он царствовать в веках!

— Да…! — только и смог сказать я.

Звезды, оракул, хрустальный шар, карты Таро!.. Мистика-кабалистика!!! Но ведь по опыту знаю, если баба… — ну, женщина — себе вобьет что-то в голову, то никакой здравый смысл ее не переубедит! Я еще мог понять Лин и Ки, которые с большой вероятностью могли теперь рассчитывать на богатое наследство, размеров которого в тот момент просто не представлял, но это — было за гранью моего понимания!

На эмоциях меня понесло, а Ван переводил все замершей женщине:

— Я не хотел этих детей, мне они не нужны сейчас, но вытравить их не поднимается рука! Черт с вами, езжайте в свою Поднебесную! Но горе вам, если ваши действия приведут к их смерти! Камня на камне не оставлю ни от вашего рода, ни от рода Лю! Понадобится — и до Сына Неба доберусь, это будет не первый император на моей совести! В порошок сотру, поняла?! — Наверное, я был страшен в этот момент, потому что на нервах дал волю своему источнику, и он придавил своей силой моих собеседников. Вокруг нас закружились, вспыхивая, листы бумаги со стола, задрожали безделушки в горке, по потолку и стенам искрами поползли разряды. Вода, слава богу, не отозвалась, а то еще закоротило бы всех.

Опять припав к моей руке, Хуиланг жизнью поклялась, что с моих детей и волосок не упадет, что перевел мне вконец ошалевший Ван.

— На! — прекратив светопреставление, отдаю женщине три браслета, заказанные у ювелира. Сделанные по всем правилам, с выгравированными иероглифами, они не оставляли и тени сомнения в моем «добровольном» отцовстве.

— На обратной стороне — цифры, это счет в Германском банке, — Ван добросовестно переводит, — счет на предъявителя, никто не отследит, филиалы у вас есть, я уточнял. Но ты меня поняла?! — ухватив все еще коленопреклоненную женщину за подбородок, я заглядываю ей в глаза. Она испуганно кивает.

— И, Ван, прибери здесь! — От души хлопнув дверью, выхожу из гостиной.

Короткую неделю внутрисеместрового отдыха опять провожу в пути. На сей раз с Земелей. Идеальный спутник — в душу не лезет, мои закидоны переносит со спокойствием истинного флегматика. Борис, изначально собиравшийся составить нам компанию, все-таки предпочитает остаться в Питере — с Сергеем Гагариным они неплохо задружились, и тот опять зовет гасителя к себе. На сей раз приглашение распространяется и на меня, ведь благодаря действиям княгини мой статус заметно вырос в глазах окружающих, но удается отговориться давним обещанием. Уточнять, что обещание дано самому себе, не стал. Рейс выходит на удивление спокойным, страдают только суслики, которых отстреливаем на счет. 144:61, я в пролете. Еще бы! — Земеля их глушит пачками, а мне еще попробуй попади! В конце читернул — тоже шарахнул молнией, но промахнулся, к тому же второй треугольник у меня был заметно слабее первого, так что до мощи Олега при всем желании не дотягивал.

А когда вернулся, «нефритовые» сестрички исчезли вместе с Чжоу и У. Остаток зарплаты перевел им на счет в Германском банке и на долгое время потерял связь с красавицами.

В апреле объявился Гришка, которого я уже едва не счел пропавшим. Об уровне проверок в ведомстве Милославского я только предполагал, а Осмолкин запросто мог их не пройти, что автоматически бросило бы тень и на меня, такого милого и пушистого.

— Жив? — задаю я риторический вопрос еще более схуднувшему гвардейцу.

— Выпить есть? Лучше водки! — почти от дверей спрашивает он.

— Есть, как не быть! Что, так хреново?

— Не спрашивай! — отвечает гвардеец, наливая себе полстакана и залпом выпивая.

— Эй! Ты в порядке? — почти как в плохих американских фильмах спрашиваю я. — Ар ю о’кей?

— Айм файн! Я в порядке… — неожиданно отвечает Григорий, наливая себе новые полстакана.

— Оу! Ду ю спик инглиш? — радуюсь я его знанию английского.

— Не долби мне мозги! И без тебя таких хватило!

— Фу, грубиян! — Подсунув поближе к Григорию блюдо с очередным шедевром от Вана, жду, когда гость перейдет к новостям.

— В общем, так! Меня перевели, пока на испытательном сроке. Надзор за тобой с меня сняли, но контакт рекомендовали поддерживать. Так что можем снова видеться на законных основаниях, — выдает Осмолкин, отведав стряпни.

— Отчеты писать будешь?

— А ты как думал? — вопросом на вопрос отвечает он. — У нас на каждый чих бумажка заполняется!

— Не узнал, кто у вас мое дело прикарманил? — интересуюсь я как бы между делом.

— С этим глухо. Зато случайно услышал, что сегодня ночью остатки архива из монастыря перевозить будут. Мохов с сопровождением поедет. Интересует?

— Да ты что? Сам Платон Николаич?! Вот радость-то! — Из редких, но содержательных бесед с Григорием я выяснил, что главным идеологом использования меня против Потемкиных остался этот давний соратник императора и деда. Взгляды свои он уже вряд ли поменяет — не тот возраст, так что пока он служит, вероятность подставы по-прежнему высока. На его же совести были трое моих братьев: пусть убивать их и не собирались, но именно его действия и приказы привели к тому результату, что мы сейчас имеем.

— Он самый!

Поведав мне время и маршрут, а также некоторые детали, Григорий секунд на тридцать замирает и вновь выдает:

— Выпить есть? Водки? — Дежавю, но рисковать не хочу — подробности последних минут стерты из памяти Григория. Хлопнув очередные полстакана, он удивляется: — Ехал к тебе — и хотел, а сейчас как не в себя идет…

— Устал, наверное, — жму плечами я. — Как дела?

— Меня перевели, пока на испытательном сроке. Надзор за тобой с меня сняли, но контакт рекомендовали поддерживать. Можем опять видеться на законных основаниях, — почти слово в слово повторяет Григорий свою фразу.

— Нормально.

Григорий наливает себе еще, но уже по инерции. С тщательно маскируемым интересом слежу, как гвардеец, недоуменно давясь, выпивает уже четвертые сто пятьдесят за четверть часа и отставляет стакан в сторону со словами:

— Забористое у тебя пойло! — Он берет бутылку в руки и рассматривает. — А! Вон оно что! Пятьдесят градусов! Тогда ясно. Кто это у тебя такое пьет?

— А черт его знает! — Действительно не знаю ответа на этот вопрос, потому что пилоты предпочитают коньяк, причем часто сами же его закупают и привозят, профессор, как оказалось, является поклонником пива, которое специально для него приобретает на частной пивоварне раз в неделю Ли, а все остальные разве что вино изредка употребляют, и то «по поводу». — На всякий случай, скорее всего, держим.

— Тогда скажи, чтоб купили нормальной… — Потихоньку Григория развозит. Источник у него еще совсем слабенький, так что справиться с опьянением хозяину не слишком помогает. — Лечиться сегодня будем?

— Ну раз приехал, то пошли, алкоголик! — встаю из-за стола.

— А это не опасно? После выпитого? — осторожно спрашивает мужчина.

— Вот и узнаем! — ехидничаю я, но, поняв, что гвардеец действительно трусит, успокаиваю его: — Да пошли! Протрезвлю сейчас, всего-то дел!

С тоской оглянувшись на заставляемый шустрым Ваном стол, Осмолкин нетвердой походкой следует в комнату, назначенную мной на роль процедурной. Чем заканчивается протрезвление в моем исполнении, Григорий прекрасно помнит, но, видимо, снять напряжение последних недель и впрямь хотелось до трясучки.

В свои дела с церковниками, которые оказались филиалом ПГБ, втягивать никого не хочу. С вечера хожу по базе, насылая дрему на обитателей, а около полуночи пробираюсь в ангар к своему доспеху. В кои-то веки пожалел, что успел установить видеонаблюдение, но, надеюсь, заменить несколько кассет на аналогичные с предыдущих дней смогу.

— Далеко собрался?.. — слышится за спиной тихий голос Земели, когда я уже заканчиваю предполетную проверку.

— Блин, Олег… вот на хрена так пугать?! — Судорожно рассеиваю почти скастованные водные ножи.

— Кто бы говорил! Захожу в караулку — все спят. Попытался разбудить — ноль реакции. Почти поднял тревогу, ладно еще тебя заметил…

— Ты ж вообще сегодня не должен был приезжать? — За всеми моими людьми в нашем новом доме были закреплены собственные комнаты, но постоянно обитали в нем только мы с Борисом, а также Ли с Ваном. Остальные лишь иногда оставались ночевать, предпочитая жить все-таки отдельно.

— Бумаги вчера оставил, пришлось вернуться, — объяснил свой внеплановый визит пилот.

— Мм… Убедить тебя, что это все тебе только мерещится, полагаю, у меня не получится?

— Ты же знаешь — мешать не буду. Но если ты в собственном доме как вор пробираешься — значит, дело серьезное. Помочь чем-то?

— Не хотел втягивать… — Олег выразительно смотрит. — Ладно, минут десять у меня есть, слушай. Есть тут один кадр, к которому у меня скопился счет. В основном он недоступен, но сегодня ночью я точно знаю, где и когда он будет. Вот хотел встретить и пообщаться вдумчиво.

Вместо ответа Земеля направляется к своему меху и начинает проверять уровень зарядки накопителей.

— Э-э-э… Я как бы еще не сказал, что этот товарищ — не последний чин в ПГБ. Происхождением тоже не обижен.

— Я лезть не буду. Просто прослежу, чтобы вам никто не помешал. Да и тело мне проще уничтожить.

— Вот так просто? Ни вопросов, ни сомнений?

— Скажем так — бессмысленной тяги к убийствам я в тебе не замечал. Тот же Иван Иванович Гавриленков, насколько я знаю, до сих пор живет и процветает. Про Осмолкина тоже молчу, а он, по моим представлениям, уже пару жизней в долг живет. И почему-то уверен, что это не единственные твои здравствующие враги.

— Это Иван Иванович-то враг? Не смеши меня, все свое я у него забрал с процентами. И не те это были деньги, чтобы убивать за них. Осмолкин?.. С ним сложнее, но сейчас он не враг точно. Не друг, не приятель, даже не союзник, но и не враг. А вот этот тип… Будешь удивлен, но я даже ни разу не видел его, а вот неприятностей, вплоть до летального исхода, он может доставить — и скорее всего доставит — выше крыши. И свою участь он полностью заслужил: есть поступки, которые прощать нельзя.

— Вот я об этом и говорю.

Спустя пару минут, взятых на раздумье, только и произношу:

— Спасибо.

В Земеле больше всего ценю его немногословную поддержку и доверие. Не могу сказать, что он прямо-таки слепо мне верит, но как-то у нас уже заходил разговор об этом, и он четко разъяснил свою позицию: