Внушаемый мозг Ванс Эрик

Медики по-разному относятся к этим проблемам. СХУ, например, связывают с вирусами и другими внешними факторами. Другие расстройства, кажется, с большей вероятностью зарождаются в голове. И все они загадочны, и все могут вызвать серьезные осложнения. Страдающие ими пациенты жалуются на очень плохое самочувствие. Те, кого такие проблемы не коснулись, скорее назовут этих людей невротиками или психами. Конечно, возможно, что тысячи людей испытывают негативные последствия самовнушения. Однако если человек парализован или его мучают боли, поможет ли ему убеждение, что причины страданий — в его собственной голове? Или что нет необходимости в серьезном медицинском вмешательстве? Если наука не разобралась с причинами болезни, это не значит, что болезни не существует.

Даже если все болезни у нас в голове, значит ли это, что они ненастоящие? Разве тяжелые психосоматические состояния менее губительны, чем физические и психологические? Если уж больной не может подняться с постели, ему нужна помощь. Мы наблюдали, как ожидания трансформируются в измеримые внутренние процессы, способные облегчить болезнь или даже вылечить ее. Изменения могут быть длительными или даже постоянными, а значит, они вполне реальны. Из этого следует, что такие процессы вполне могут работать в обратном направлении. Мы видим, что солдата мучает хроническая боль или что женщина задыхается из-за искусственной розы. Но никто не знает, какова природа этих страданий: физиологическая или психологическая.

* * *

Наши негативные ожидания принимают различные формы. В каждой культуре есть предрассудки. В разных уголках мира считается плохой приметой просыпать соль; пройти под лестницей; получить в подарок нож; встретить птицу, в упор глядящую на вас.

Американские бейсболисты спорят, что в большей степени способствует удаче: шаркнуть ногой по меловой линии на поле или переступить ее. Посмотрите любую игру, и вы заметите, что почти каждый питчер либо шаркает, либо переступает.

Подобные предрассудки и поверья вкупе со страхом могут легко убедить кого-то в том, что сверхъестественные силы негативно влияют на происходящее.

Но насколько сильным может быть страх? Достаточно сильным, чтобы убить вас? Вполне возможно.

Уолтер Кэннон, гарвардский психолог первой половины XX века, ввел в оборот фразу «бей или беги». Так он описал состояние симпатической нервной системы в момент опасности. Когда человек напуган, происходит выброс адреналина, который сопровождается потоотделением, учащением сердцебиения и нездоровым привкусом у основания языка. Позже все мысли Кэннона занял феномен, известный как «смертельное вуду»: человек физически страдает, если верит, что находится под действием темных сил.

Каковы же пределы негативных ожиданий? Кэннон полагал, что пределов нет: человек может настолько поддаться внушению или страху, что умрет, и именно такие смерти объясняются воздействием черной магии. Исследователь настаивал, что при определенных обстоятельствах «правильно» наложенное проклятие или чуточка невезения могут очень сильно напугать человека, принадлежащего к определенной культурной группе. В этом случае, борясь с острым шоком, организм решит ликвидировать источник стресса — раз и навсегда.

Идея была удивительно притягательной, и на протяжении десятилетий о ней спорили антропологи и психологи. Одни говорили, что сильный стресс, отчаяние или страх вкупе с отказом от еды могут привести к смерти за считаные дни. По мнению других, подобные фантастические истории состряпаны в развитых странах, чтобы их бедные соседи выглядели экзотичнее. Однако сильные негативные ожидания ведут к трагическим событиям в разных культурах. В западном мире нередко отмечается такое «совпадение»: овдовев, пожилые люди вскоре умирают, как говорят, «от разбитого сердца». Другой пример. Одни относительно здоровые люди могут быть по каким-то причинам уверены в своей предрасположенности к сердечным заболеваниям, другие не относят себя к группе риска. В первой группе уровень смертности в четыре раза выше. Известно также, что онкологические больные, настроенные пессимистично, живут меньше оптимистов.

Но убить здорового во всех отношениях молодого человека одним внушением — это нечто иное. В своей невероятной книге «Сонный паралич: кошмары, ноцебо и связь тела и мыслей» Шелли Адлер говорит о современной разновидности «смертельного вуду» среди лаосских эмигрантов в Соединенных Штатах. Как пишет Адлер, люди умирают во сне, потому что верят: после пробуждения они станут жертвой призраков. Глубокий страх парализует человека, он действительно не может двигаться. Часто такое состояние сопровождается галлюцинациями (возможно, что-то подобное пережили те, кто говорит о похищении инопланетянами). Нет данных о том, как именно действует сонный паралич и почему большинство его жертв — лаосцы. Но в определенном культурном контексте страх действительно представляет смертельную опасность.

В моей христианской общине тоже довольно часто говорили о силе негативных ожиданий. В частности, рассказывали такую историю. Один человек узнал, что ему пришлось спать на кровати вскоре после того, как на ней умер больной холерой. Очень быстро у этого несчастного появились симптомы холеры. Спустя два часа он скончался, так и не узнав, что его испугали вымышленной историей. Непонятно, конечно, было ли это на самом деле. Сложно представить, что кто-то заразится холерой, поспав на кровати больного. Возбудитель холеры обнаруживается в экскрементах и, как правило, передается через зараженную воду. Блохи и клопы ее не переносят. К тому же двух часов слишком мало, чтобы болезнь развилась и привела к летальному исходу. Заболевание опасно, но само по себе не смертельно. Обычно людей убивает обезвоживание из-за сильной диареи.

Однако в XIX веке холера казалась мистической, пугающей болезнью, и этого страха могло быть достаточно, чтобы негативное ожидание стало причиной смерти. Мне говорили, что это может случиться, если не следовать нашему вероучению. Убеждения могут убить. Этого по-настоящему боялся маленький мальчик, росший в религиозной среде, где все было подчинено невидимой силе духа.

Как уверяли в общине, особенно следовало опасаться собственных «дурных мыслей». Не желать кому-то неприятностей, болезней и тем более смерти. Мама говорила, что нужно «поставить сторожа у дверей своих мыслей». Это означало остановить агрессию, возникающую спонтанно или в ответ на внешний негатив. Конечно, ребенок не мог понять, как именно это работает, но впечатление было сильное. Когда я болел, то прилагал немалые усилия, чтобы вообразить стоящих у меня в ушах британских королевских гвардейцев — так, на всякий случай.

Во многих культурах трагические события воспринимаются как проявление зла «всеобщего» (от него всем следует держаться подальше) или же целенаправленного (его активируют сверхъестественные силы или злые люди). В первом случае, безусловно, ожидания имеют определенное значение. А что насчет второго? Здесь и без того слабое учение о негативных ожиданиях не выдерживает никакой критики. Заболеть из-за собственного страха — это одно, а из-за злобного желания другого человека — совсем другое.

В каждой культуре есть представление о том, что такое проклятие. Колдуны, злые чары, демоны, джинны, черная магия… Когда дело доходит до болезней, всегда можно на кого-то свалить вину. Давайте уточним: проклятие — это не ноцебо. Но если вы верите, что вас прокляли, эффект ноцебо, несомненно, проявится в проблемах со здоровьем.

Как правило, заведомо известно, что источник проклятия — очень мощный, а жертва плохо защищена.

Среди всех оккультных проклятий самое известное, растиражированное в кино, литературе и на телевидении, — гаитянское зомбирование. Согласно поверьям, гаитянский целитель (бокор) закапывает жертв в могилы и через некоторое время освобождает их, уже не живых, но еще не мертвых. После этого бедняги обречены быть рабами колдуна.

Единичные случаи, которые условно можно считать реальными, зафиксированы в 1937 году. У пострадавших были схожие симптомы: неспособность говорить (разве что пару слов), когнитивные расстройства и заметное шарканье ногами при ходьбе.

В 1997 году медицинский журнал «Ланцет» опубликовал описание случаев зомби-болезни. (Два из них объяснялись тем, что люди принимали психически недееспособных незнакомцев за погибших родных и возлюбленных.)

Как человек может превратиться в зомби? На этот вопрос отвечают две взаимодополняющие теории. Согласно первой, бокоры парализуют жертв ядом рыбы фугу, и тела выглядят как неживые. Кроме того, за время, проведенное в могиле, недостаток кислорода вызывает повреждение мозга. Вторая теория объясняет феномен невероятным страхом, негативным ожиданием, подкрепленным традициями. Жертва очень боится столь чудовищной участи и в итоге сама себя «зомбирует».

Конечно, все это не более чем догадки. По лабораторным исследованиям мы знаем, что для возникновения ноцебо бывает достаточно нескольких слов. Мы также знаем, что общественное мнение усиливает эффект плацебо. Но что нам известно об истории тысячелетнего проклятия? Не так много. Я хочу узнать об этом побольше и звоню профессору Мичиганского университета Джону-Кару Зубьете.

Зубьета — эксперт по исследованиям плацебо и ноцебо. Он первым раскрыл суть этих механизмов, объяснил их отличия. Зубьета хорошо представляет себе, как наш мозг может воздействовать на тело. Некоторое время мы беседуем о лабораторных исследованиях болезни Паркинсона и боли, а потом разговор заходит о черной магии.

«Давай представим визит к целителю, который лечит молитвой. Он уверяет, что все прекрасно, что его методы невероятно действенны и у тебя все будет отлично, — говорит Зубьета. — Но ты можешь попасть к совсем другому „лекарю“. Он скажет, что ты, вообще-то, плохой человек, что ты проклят. И если поверишь этому, ты в заднице… Правда, проверить это экспериментально не так уж просто».

Меня веселит всплывшая в воображении картина: толпа людей в белых халатах окружила колдуна. Он жжет свечи, пытаясь наслать проклятие на человека в соседнем кабинете. А потом мне в голову приходит одновременно прекрасная и ужасная идея. Я могу использовать методы, непозволительные с точки зрения настоящих ученых. У меня есть доступ к людям, практикующим оккультные ритуалы, и собственный обостренный здравый смысл. Я решаю найти кого-то, кто наложит на меня проклятие.

Я не верю в проклятия как таковые, но, как говорится, чего не знаю, того не знаю. Уважающий себя экспериментатор приступает к опытам без всяких предубеждений. Тем не менее я почти уверен, что проклятие будет давить на сознание. Если повезет, я поддамся негативным ожиданиям и стану мнительным. Если повезет еще больше, мое подсознание активирует эффект ноцебо. А если уж совсем-совсем повезет, я почувствую какую-нибудь загадочную хроническую боль или вообще по-настоящему расхвораюсь.

Вот такой я ненормальный.

За определенную плату любой брухо будет счастлив наложить на меня проклятие. Я делюсь идеей с друзьями, и они реагируют так, словно я собрался лететь в Сирию и брать интервью у террористов. В чате я обсуждаю это с фотокорреспондентом, побывавшим во многих горячих точках.

— У тебя скоро будет ребенок, — как бы напоминает он.

Я говорю, что жена остается дома (при этом умалчиваю, что она категорически со мной не согласна). Мой собеседник пишет:

— Это может оказаться худшей твоей идеей. Что, если ты умрешь? Вспомни Кеннеди!

Действительно, очень многие члены этой семьи умерли довольно рано, но в проклятие Кеннеди я не верю.

В сети обсуждаются самые разные теории, якобы объясняющие причины их потерь. По одной из версий, глава рода Джо Кеннеди однажды нагрубил пережившему холокост, и это повлекло десятилетия смертей и неудач. Еще говорят, что один из предков клана Кеннеди нечаянно наступил на жилище фей где-то в Ирландии. А уж феи-то знают, как отомстить.

История семьи Кеннеди позволяет по-настоящему разобраться, реальна ли сила проклятий. Проклятие нужно рассматривать с точки зрения статистики, а не магии. Совершенно очевидно, что мы не всегда ведем себя как разумные создания. Редкие счастливые обладатели безупречного логического мышления отлично знают, что в жизни проклятых людей негативные события происходят, в общем-то, не чаще, чем у всех остальных.

Но мозг большинства устроен иначе. Мы переживаем негативный опыт, а потом «отматываем назад», ищем причину в событиях прошлого. Эта логическая ошибка стара как мир. О ней знали античные авторы. Римляне так формулировали этот ложный постулат: post hoc, ergo propter hoc (после этого, значит, вследствие этого). Если на вас падает пианино, это потому, что две недели назад вы прошли под лестницей. Правда, сотни людей ежедневно используют лестницы, проходят под ними, но пианино на них никогда не свалится. Но это уже неважно.

Даже сама мысль о том, что семейные неудачи связаны с проклятием, очень сильна. Как и ноцебо, ее питает страх, а не надежда. Допустим, вас благословят. Вызовет ли это такие же сильные эмоции, как проклятие? Все формы негативных ожиданий (проклятия, массовая истерия, «лабораторный» ноцебо) действуют моментально. Это отличает их от позитивных ожиданий.

Возможно, я слишком самоуверен. Но после того как все попытались меня отговорить, я решаю навлечь на себя проклятие.

* * *

На первый взгляд, Меркадо-Сонора выглядит как любой другой суетливый рынок в Мехико. Но пройдите вглубь, мимо мешков с птичьим кормом, живых куриц, кроликов, сухих перцев чили, и вы попадете на рынок брухо.

Здесь продают засушенную змеиную кожу и головы койотов. Жуткие черные куклы помогут вызвать злых духов. В каждой лавке можно приобрести мазь, получить благословение и попутно уничтожить врагов. Одним словом, здесь найдется все, чтобы удовлетворить ваши потребности в черной магии.

Я на удивление волнуюсь, но любопытство и тщеславие толкают меня вперед. Первое, что нужно сделать, — наведаться в пиар-отдел. Да-да, на крупнейшем колдовском рынке Мехико есть департамент по связям с общественностью. Мы с переводчиком входим в грязный офис. Кажется, этим бюрократам вообще нет до нас дела. Они предлагают зарегистрироваться. «Проклятия? Конечно, очень-очень страшные. Идите прямо, подпишите вот тут. Будете снимать на видео? Хорошо, заполните эту форму».

Когда бумажная волокита закончена, мы отправляемся в крошечный магазинчик Мануэля Валадеза, брухо во втором поколении. Он приветствует нас с широкой улыбкой и рассказывает о своем ремесле. Мануэль — обходительный человек, в рубашке, с браслетом в форме бронзового дракона. На шее — ожерелье с маленькими черепами. Грузный, веселый, Мануэль больше походит на дедушку-хиппи, чем на оккультиста. Он приглашает нас в дальнюю часть магазина, где горят свечи, пахнет маслами и повсюду расставлены статуэтки Санта-Муэрте, божества смерти. (Санта-Муэрте напоминает старуху с косой. Она не признана католической церковью, но невероятно популярна в Мексике.)

«В мире есть как хорошее, так и плохое, — произносит Валадез. — Чтобы построить что-то, сначала надо что-то разрушить».

Брухо говорит, что методы и средства его лечения важны, но не в них заключена главная сила. «Ничего не получится, если у тебя не будет веры. Вера — это двигатель», — объясняет он.

Очевидно, что отсутствие веры может создать проблемы, но я решаю пока не придавать этому значения. Наконец я спрашиваю Валадеза, согласится ли он наложить на меня проклятие.

«Ты хочешь стать чем-то вроде морской свинки? — уточняет он растерянно. — Ты мне нравишься. Я не хочу проклинать тебя. Зачем провоцировать агрессию?»

В конце концов мне удается убедить его. Я обещаю, что через несколько дней вернусь и он снимет проклятие.

Процесс на удивление прост. Даже мое присутствие не обязательно. По «инструкции» Валадеза я написал свое имя на бумажке. Брухо поджег ее на пламени черной свечи и воззвал к духам, чтобы те навлекли на меня неудачи. Вот и всё. Этот ритуал весьма распространен по всей Латинской Америке. А еще многие верят, что бумажку с именем нужно заморозить — и человек будет проклят до тех пор, пока она не оттает. (Морозилка наркобарона и диктатора Мануэля Норьеги была забита такими ледяными кубиками. Об этом рассказали арестовавшие его американцы.)

Я ухожу домой, не замечая никаких изменений в самочувствии, и вскоре забываю, что был проклят. Правда, наутро у меня раскалывается голова (накануне вечером на дне рождения друга мы прикончили бутылку односолодового скотча).

Внезапно моя электрическая зубная щетка перестает работать, хотя я только что зарядил ее. Чуть позже у меня случается приступ кашля, который заканчивается минутной икотой. Через несколько дней я иду к дантисту и узнаю, что мне придется удалить нерв (но, если честно, это не было таким уж сюрпризом).

В целом же, кажется, у меня иммунитет к проклятиям. О ритуале я вспомнил лишь однажды, когда ехал на велосипеде по оживленной улице. Однако я быстро избавился от этих мыслей и стал внимательно следить за дорогой.

В следующую пятницу я возвращаюсь в лавку Валадеза в полной уверенности, что все это халтура.

Но Валадеза нет на месте. Помощник говорит, что у него неотложные семейные дела, он будет во вторник. Пожимаю плечами и думаю, что еще пара выходных под действием проклятия навредят мне не более, чем вся прошедшая неделя.

И словно чтобы испытать судьбу, я решаю провести субботу, лазая по скалам в заросшем деревьями каньоне. Время выбрано неудачно: начался сезон дождей, я восстанавливаюсь после травмы лодыжки. Тем не менее день проходит очень спокойно и приятно.

Но следующей ночью у моей жены (она на четвертом месяце) заболел живот. Утром в воскресенье мы звоним врачу. Доктор выписывает мышечный релаксант и просит связаться с ней, если средство не поможет. К часу дня легче не становится, и врач советует нам обратиться в неотложку. Она переживает, что боль — что бы ни было ее причиной — может перерасти в схватки, и это убьет ребенка.

Я пытаюсь успокоить расстроенную жену, пока мы едем в больницу. Но время от времени откуда-то из глубин подсознания всплывает смутная мысль: что, если это и есть проклятие, результат моей идиотской заносчивости?

Я абсолютно ясно осознаю, что сработал эффект ноцебо, понимаю силу ложного утверждения «после этого, значит, вследствие этого». Но если что-то случится с ребенком, независимо от настоящих причин, жена никогда не простит меня. Я и сам, безусловно, никогда себя не прощу. Проклятие не более сильно в этот момент, чем было всю неделю. Оно не ослабило мой иммунитет, я не поскользнулся и не расшиб голову. И, конечно, оно неспособно причинить вред моему ребенку. Нет, проклятие не действует. Это лишь выдуманная причина негативных событий. Когда случается что-то плохое, удобно свалить вину на ритуал. В данном случае я могу винить только самого себя.

Ясно, что люди, всерьез думающие о проклятиях или благословениях, верят в них. О любой вере можно рассказать, начав со слов «Что, если…» Что, если я получил работу благодаря благословлению? Что, если моя бывшая в отместку за измену наслала на меня проклятие? Что, ели мой прапрадед случайно пришиб семейку фей? Что, если черная кошка приносит неудачи? Что, если мой не рожденный ребенок умрет по моей вине?

В больнице дежурная акушерка не слышит сердце плода. Проходят минуты мучительного ожидания. Доктор едва не впадает в панику, но наконец обнаруживает сердцебиение.

Оказалось, боль была в желудке. Ее причина — растяжение мышц из-за тарелки съеденных накануне тако. С ребенком все в порядке. Моего малыша обследуют, делают УЗИ и говорят, что волноваться не о чем.

Оказывается, у нас будет мальчик. Я сижу в полутемном кабинете, смотрю на изображение сына, протягивающего ручки, и мысли о сверхъестественных злых силах исчезают. Мы немного шутим с персоналом по-испански, пока они пытаются сделать 3D-снимок скорченного личика. Ребенок прекрасен, здоров и точно такой, каким должен быть.

В то июньское воскресенье — мой первый в жизни день отца — я чувствовал все что угодно, только не проклятие.

* * *

Через несколько дней я возвращаюсь в лавку Валадеза и прошу снять проклятие. Он читает пару молитв, зажигает сигару, окуривает меня ее дымом и дает свечу (ее нужно зажечь над некоторым количеством денег и моей фотографией). Брухо спрашивает, как прошла неделя, случилось ли со мной что-то неприятное. Я отвечаю утвердительно, но не говорю, как это нас напугало. Я совершенно точно не думаю, что в случившемся виновато проклятие, но, полагаю, сам Валадез может так думать. Я также не знаю, как он отнесется к тому, что его колдовство поставило под угрозу жизнь неродившегося ребенка.

В конце концов, между благословением и проклятием немало общего. Я вспомнил некоторые опыты с плацебо и болью. Достаточно негативного предположения — и боль «реагирует» в ту же секунду: ее уже не смягчает плацебо, а усиливает ноцебо. Это напоминает мне фМРТ-сканирование мозга по методу Шона Макея: думая о теплом солнце или обжигающем лазере, можно регулировать ощущения от нагретой пластины.

Мы запрограммированы так, что сначала испытываем страх. Если убеждаемся, что бояться нечего, страх сменяется надеждой. Я скалолаз и журналист, поэтому всю взрослую жизнь провел в борьбе со страхом, надеясь найти более достойный, воодушевляющий стимул. Но глубоко в моем подсознании сомнения и ноцебо совершенно свободны, поэтому я могу оказаться таким же рабом страха, как и любой другой.

Мы остаемся самими собой, что бы мы о себе ни возомнили. Мы внушаемы и поддаемся манипуляциям — позитивным или негативным. Это основа человеческой натуры. То, что кажется волшебством, может быть попыткой нашего испуганного податливого мозга понять происходящее. Каждый из нас — отличный сказочник, и самые убедительные истории — те, что мы рассказываем сами себе.

Некоторые сказки реализуют наши ожидания мощнее, чем плацебо и ноцебо. Их сила столь велика, что позволяет несколькими словами уничтожить боль, воспоминания или даже обезображивающую тело болезнь.

Глава пятая. Вы засыпаете…

Все, что сказано и написано об опасности гипноза, — не более чем выдумки.

Зигмунд Фрейд

Мы сравнительно недавно узнали о плацебо, дофамине и фМРТ. До этого для понимания внушаемости и ожиданий ученые использовали единственный инструмент. Чтобы познать связь тела и мыслей, нужно было войти в пугающий, мрачный мир гипноза. На протяжении веков он вдохновлял ученых и продавцов чудодейственных средств. Он излечивает от зависимостей, избавляет от болей и приносит покой миллионам людей. Приемы гипноза нередко демонстрируют в шоу, поэтому он представляется доступным, широко известным методом. Однако до сих пор никто точно не знает, как он работает.

Некоторые ученые пытались связать гипноз с плацебо. Оба эти феномена особенно эффективны при болях, тревожности и расстройствах сна. Оба задействуют малоизученные процессы в мозге, основанные на ожидании. С древних пор эти явления связывали с магией. Люди, поддающиеся гипнозу и плацебо, считались слабовольными.

При гипнотическом воздействии основные поддерживающие его процессы протекают в мозге (еще одно совпадение с плацебо). Также важную роль играет внушение, что может привести к печальным результатам. Довольно долго гипноз и плацебо считались маргинальными областями исследований. Отношение ученых к плацебо в последние годы изменилось. А вот гипноз как объект изучения пока интересен немногим энтузиастам. Очевидно, причина в том, что история гипноза весьма неоднозначна. Кроме того, более-менее разобравшись с механизмами плацебо, ученые никак не могут понять принципы действия гипноза. Тем не менее экспериментаторам удалось выяснить некоторые любопытные подробности.

Что же происходит с человеком под действием гипноза? Исследователи отвечают на этот вопрос по-разному. Одни утверждают, что мы имеем дело с разновидностью глубокой концентрации. В аналогичном состоянии мы оказываемся, когда увлеченно фантазируем, погружаемся в чтение или собираем пазлы. Многие полагают, что это и есть гипноз — приятная расслабляющая медитация. Представьте: вы валяетесь на травке солнечным весенним днем и так внимательно наблюдаете за облаками, что, можно сказать, растворяетесь в них. То есть это состояние, вполне обычное для жизни. Другие ученые считают, что речь идет об «измененном состоянии» сознания, и в повседневной жизни убедительных аналогов нет. Некоторые под действием гипноза общаются с мертвыми, возвращаются в свое прошлое или проявляют сверхчеловеческие способности. Бородавки исчезают с их кожи, они не чувствуют боли.

Итак, под гипнозом одни люди ощущают приятное расслабление, а другие испытывают галлюцинации, утрачивают способность говорить и пр. Как такое возможно? Ведь гипнотизер очевидно воздействует только словами. Наверняка можно сказать лишь то, что гипноз — действительно форма концентрации (обычно управляемая кем-то, кто ведет рассказ приятным, успокаивающим голосом). Некоторые люди входят в состояние, подобное трансу, и их сознание открывается внешним внушениям. Чтобы гипноз сработал, ему, как и плацебо, совершенно необходима хорошо рассказанная история. В случае с плацебо описывается, как может помочь лекарство: «женьшень действует на вашу ци», «гомеопатия избавляет от преследующих вас детских страхов» и пр. Гипноз же дает реальную историю, рисует картины волшебных мест. В особом расслабленном состоянии человеку легче поверить, что он идет по цветущему полю, спускается по лестнице или парит в пространстве.

Конечно, каждый может сказать вам, чтобы вы закрыли глаза и представили, будто спускаетесь по ступенькам или летаете. Но хорошего гипнотизера отличает умение рассказывать совершенно убедительные истории. Они захватывают воображение и заставляют полностью погрузиться в них. Нужно настолько впечатлиться миром образов, настолько раствориться в голосе, чтобы подменить настоящую реальность внушенной. Вы все еще в сознании, просто слушаете иначе. И что такое внушение, как не истории, которые мы рассказываем сами себе, смешанные с историями, которые рассказывают нам другие?

* * *

Неизвестно, кто впервые применил гипноз. В 1805 году Вальтер Скотт описывал это как способность цыган «накладывать чары, затуманивающие взор и заставляющие видеть то, чего нет». Некоторые ученые предположили, что эта практика зародилась в Древнем Египте и Греции. Однако более вероятно, что представители народности рома (цыгане) принесли гипноз в Европу со своей родины, из Индии, тысячу лет назад. Каково бы ни было его происхождение, гипноз прочно вошел в культурное сознание одновременно и как способ лечения, и как дерзкий сомнительный фокус.

Примерно за тридцать лет до Скотта наш старый друг Франц Месмер практиковал гипноз, хотя называл его иначе. Как вы помните, «животный магнетизм» Месмера «заряжал» не только воду, но и зрителей. Завораживающий голос Месмера за считаные минуты мог ввести людей в состояние транса, заставить дергаться в конвульсиях, терять дар речи.

Месмер утверждал, что этот эффект (позднее названный месмеризмом) был результатом сверхмощного воздействия на магнетические жидкости в теле пациента. Правда же заключается в том, что он нащупал вполне реальный неврологический феномен, который мало интересовал исследователей. Однако в середине 1800-х годов английский хирург Джеймс Брейд придумал слово «гипноз». Он знал о месмеризме, но отверг идею магнитов. Кроме того, Брейд заявил, что от гипнотизера не исходит какая бы то ни было магическая сила. По его мнению, транс в большей степени обусловлен состоянием гипнотизируемого человека.

Брейд и другие ученые использовали гипноз даже при операциях[10]. Анестезии в нашем понимании тогда не было. Фактически анестезиологом был парень, который приносил бутылку виски и просил пациента покрепче прикусить палку. А гипноз позволял удалять зубы безболезненно, пока пациент в трансе. Однажды под гипнозом даже ампутировали ногу. В следующие несколько десятков лет гипноз стал очень популярен. Его изучал Зигмунд Фрейд. Лауреат Нобелевской премии Шарль Рише, современник Фрейда и один из главных психологов своего времени, был также сильным гипнотизером.

В обществе росло уважение к гипнотизерам, но отнюдь не к людям, легко поддающимся гипнозу. В 1882 году один врач писал о месмеризме в журнале «Американский натуралист»: «Те, чей разум слаб или стал таковым вследствие болезни, особенно легко поддаются контролю».

В начале XX века гипноз в глазах общественности становился скорее подозрительным явлением. Мошенники и аферисты принесли методу дурную славу.

Величайшим из них был Уолфорд Боди, загадочный иллюзионист, шоумен, врач-шарлатан и дамский угодник, получивший известность в конце 1800-х годов благодаря фантастическим выступлениям с гипнозом. Его искусством вдохновлялись Гарри Гудини и Чарльз Чаплин. Во время представлений Боди «исцелял» прямо на сцене и проводил бескровные операции. Он, безусловно, обладал гипнотическим даром, однако его шоу в большинстве случаев состояли из фокусов: Боди виртуозно совмещал гипноз и сценические трюки. Внимательный зритель мог заметить, что вечер за вечером Боди гипнотизировал и заставлял ходить цыплячьей походкой одного и того же «добровольца из зала».

В то время как Боди превращал гипноз в развлечение, многие ученые всерьез интересовались этим явлением. Барон Альберт фон Шренк-Нотцинг, видный немецкий психотерапевт, учившийся вместе с Фрейдом, десятки лет обследовал магов и предсказателей. (По некоторым данным, одна из участниц его экспериментов, находясь под гипнозом, выпускала из отверстий тела странную парообразную субстанцию.) Довольно скоро эту область исследований стали связывать с магией, духами, монстрами. В состоянии транса люди якобы общались с умершими и становились одержимыми. Нам кажется смешной такая наивность, но помните: это было невероятное время. Вакцины побеждали болезни, люди стали пользоваться электричеством и впервые поднялись в воздух — казалось, что абсолютно все возможно. Однако ученые не могли как следует изучить человеческое сознание. Те, кто собственными глазами видел невероятную силу гипноза, приблизились к пониманию этого феномена не более, чем их коллеги сто лет назад.

Кстати, у религиозного учения, которому я когда-то следовал, есть нечто общее с описываемой эпохой. Основательница этого движения Мэри Бейкер Эдди пришла к религии через исцеление известнейшим гипнотизером. Его звали Финис Квимби, и он был учеником ученика Месмера. Благодаря ему Эдди исцелилась от множества болезней, которыми страдала с детства, и увлеклась этим искусством, позволяющим облегчать страдания людей. Когда же христианское движение, возглавляемое Эдди, стало популярным и независимым, она публично отказалась от методов Квимби. По сей день неприятие гипноза — тема одного из еженедельных библейских уроков в общине, созданной Мэри Бейкер Эдди.

Многие христиане и мусульмане считают гипноз орудием Сатаны или джиннов. Один специалист, работающий в больнице (он облегчает боль гипнозом), рассказал, что пациенты часто отказываются от его помощи по религиозным соображениям. Некоторые даже рисуют кресты, чтобы отпугнуть его, словно вампира. Эта точка зрения довольно широко распространена благодаря растиражированным историям о смертельных случаях гипноза. В 1894 году венгерка 22 лет умерла во время сеанса. В следующем году вышел известный роман «Трильби» Джорджа Дюморье. Главный герой Свенгали с помощью гипноза соблазняет впечатлительную молодую англичанку и манипулирует ею. Так в поп-культуре началась история злобных гипнотизеров, которые влюбляют в себя окружающих, подчиняют жертв своей воле, чтобы грабить банки, убивать и пр.

«Трильби» экранизировался по крайней мере восемь раз. «Злые гипнотизеры» стали действующими лицами телесериалов (среди них «Остров Гиллигана», «Коломбо» и «Скуби Ду»). Любопытно, что в романе Брэма Стокера «Дракула» был персонаж, который с помощью гипноза находил вампиров, однако в многочисленных киноверсиях сам кровопийца гипнотизирует своих жертв. В «Иллюзии обмана» человека вводят в транс, чтобы он помог ограбить банк. В «Маньчжурском кандидате» героя программируют на убийство президента. В фильме «Офисное пространство» жертва гипнотизера навсегда остается с поврежденным сознанием. На протяжении большей части XX века в Британии запрещали показывать гипнотизеров по телевидению, чтобы они не могли воздействовать на волю зрителей[11].

Голливудский образ гипнотизера чрезвычайно популярен, но далек от истины (так же, как киношные представления об амнезии, вуду и пр.). Любой серьезный исследователь скажет, что гипнотизеры не владеют сверхъестественной силой. Невозможно ввести кого-либо в транс против его воли. Нельзя заставить человека делать под гипнозом то, чего он не хочет делать.

Тем не менее с годами гипноз так и не избавился от своей сомнительной репутации, поэтому остается на задворках науки. Время от времени отмечается всплеск интереса к этому феномену, и каждый раз, когда это случается, ученые убеждаются в невероятном влиянии гипноза на тело человека.

* * *

В 1951 году одному англичанину, страдавшему редким врожденным заболеванием, исполнилось шестнадцать лет. У него был тяжелый случай ихтиозиформной эритродермии, часто переходящей в так называемую рыбью кожу. Заболевание начинается с легкого огрубения участков кожи, которые становятся темнее обычного. Поражение распространяется дальше, и в итоге все тело, за исключением груди, шеи и лица, покрывает черный роговой слой. Кожа парня была твердой, как ноготь, особенно на ступнях, ладонях и голенях. Она постоянно трескалась, внутрь попадала инфекция. Эти участки гноились и кровоточили, испуская тошнотворный запах. Те части, которые не трескались и не болели, были совершенно лишены чувствительности. Из-за отталкивающей внешности, резкого запаха и постоянных болей мальчику пришлось покинуть школу.

Лучшие пластические хирурги пересаживали кожу с неповрежденных участков тела, и каждый раз она покрывалась темным ороговевшим слоем. Когда они отчаялись и оставили попытки, измученным парнем занялся врач и гипнотизер Альберт Мейсон, который хотел доказать эффективность гипноза при лечении кожных заболеваний. Мейсон воздействовал только на левую руку, внушая, что она должна избавиться от болезненных наростов.

И вот меньше чем за неделю состояние руки улучшилось, ороговевший слой сошел, а под ним показалась мягкая, почти совершенно здоровая кожа. Затем гипнотизер вылечил правую руку, ноги и торс. Ноги очистились на 50–70 %, спина (она не так сильно пострадала от болезни) — на 90 %. Руки и ладони, почти полностью покрытые чешуей, обновились на 95–100 %. Мейсон писал, что его пациент, «одинокий, отвергнутый, без каких-либо надежд на дружбу, работу и будущее», вдруг стал «нормальным веселым парнем», устроился помощником электрика, а затем механиком. Рецидивов болезни не наблюдалось.

Если бы гипнотизером был не врач, а священник, исцелившийся поверил бы в Бога. (А обладатель «сверхъестественных магнетических» способностей таким образом доказал бы силу своего дара или эффективность странного устройства с магнитами.) Но каким бы удивительным ни был этот случай, он не заставил ученых исследовать его должным образом. И даже полвека спустя медицинская наука лишь незначительно приблизилась к пониманию целительного потенциала гипноза.

В конце 1950-х — начале 1960-х годов ученые из Стэнфорда и Гарварда представили двенадцатиступенчатую систему оценки подверженности гипнозу. Уровень внушаемости человека определялся тем, как он реагировал на воздействие гипнотизера. Например, на четвертом шаге специалист пытался обездвижить руку добровольца, на девятом — вызвать галлюцинации полета, а на двенадцатом — временную амнезию. Люди с низким порогом внушаемости непроизвольно поднимали руку. Более податливые могли даже терять дар речи. Со временем выяснилось, что подверженность гипнозу, или «гипнабельность», как назвали это состояние ученые, по всей видимости, постоянная характеристика личности. Эрнест Хилгард из Стэнфорда утверждал, что восприимчивость людей к гипнозу не сильно меняется с юности до старости. Самые впечатляющие формы гипноза действуют лишь на наиболее подверженных ему индивидов, а это 10 % населения. Еще 10 % вообще не восприимчивы к гипнозу. Между этими крайними случаями — показатели остальных людей.

Ученым удалось выяснить еще кое-что. В 1997 году канадский психолог Пьер Рейнвиль провел успешный эксперимент. Одной группе добровольцев под гипнозом внушили не чувствовать боль от горячей воды, льющейся им на руки. Другую группу убедили в том, что их не беспокоит боль, хотя они ее чувствуют. Рейнвиль сканировал мозг испытуемых с помощью позитронно-эмиссионной томографии и увидел две совершенно разные нейронные реакции на боль. Это позволило предположить, что ощущение боли и эмоции, ее сопровождающие, имеют разное происхождение. Опыт также показал, насколько важную роль играют эмоции в восприятии боли.

Благодаря таким работам мы знаем, что гипноз задействует участки мозга, связанные с вниманием, эмоциями и болью. Мы знаем, что люди по-разному реагируют на гипноз и что эта реакция не сильно меняется в течение жизни. Нам также известно, что предрасположенность к гипнозу никак не связана ни с интеллектуальным развитием, ни с силой воли.

Для многих ученых главные проблемы в понимании гипноза — определение людей, поддающихся внушению и устойчивых к нему, а также объяснение этого различия. Такие же вопросы решают исследователи плацебо. Ученые не могут выделить психологическую или физиологическую черту, которую можно было бы наверняка связать с внушаемостью. По некоторым наблюдениям, люди, поддающиеся гипнозу, несобранны и мечтательны. Замечено, что они могут быстро концентрироваться на чем-то и в детстве у них бывают воображаемые друзья. Есть мнение, что внушаемость как-то связана с интро- и экстравертностью. Предполагают также, что о восприимчивости можно судить по тому, как сильно покачивается тело неподвижно стоящего человека или по белкам закатившихся глаз. Утверждение, что психические процессы могут отражаться в таких внешних проявлениях, кажется мне антинаучным. Но все же… что, если?

В 1974 году Оук Теллеген, ученый из Университета Миннесоты, предложил шкалу (названную впоследствии его именем), «измеряющую» способность «погружаться в себя», что предположительно тесно связано с гипнабельностью. В тесте Теллегена, например, есть такие вопросы: «Как долго вы способны наблюдать за облаками или за горящим костром?», «Насколько глубоко вы погружаетесь в музыку?», «Можете ли неотрывно наблюдать за закатом?», «Приходилось ли вам буквально становиться персонажем, которого вы играли в пьесе?», «Был ли у вас опыт отделения от собственного тела?», «Чувствуете ли вы чье-то присутствие в пустом помещении?». Положительные ответы, скорее всего, указывают на высокую степень погруженности в себя и чувствительность к гипнозу.

Итак, гипноз — это явление, основанное на процессах, протекающих в мозге. Известно, что в определенных случаях такой метод обладает целительной силой. Кто-то предрасположен к нему больше, кто-то вообще на него не реагирует. Логично предположить, что гипноз — еще одно плацебо. Так ли это? Простого ответа нет. Принято считать, что эти два феномена не связаны. Если речь идет о гипнозе, то внушаемость скорее постоянная характеристика личности, а реакция на плацебо может меняться в течение жизни. К тому же лекарственный препарат налоксон, успешно блокирующий плацебо, совершенно не эффективен в случае с гипнозом. И все же, если гипноз — это не плацебо, то что?

С этим вопросом я обратился к психологу Ирвингу Киршу. Он стал изучать плацебо, когда в научном мире к нему не было особого интереса. Доктор Кирш работал в Гарварде и считается одним из лучших специалистов по гипнозу. Он невероятно умен и обладает энциклопедическими знаниями о плацебо. А еще Кирш талантливый гипнотизер, потративший годы на поиски связи между гипнозом и плацебо.

Я говорю, что пытаюсь понять, каким образом гипноз действует на мозг.

«Можно кое-что попробовать? — спрашивает Кирш. — Поставь ногу на пол и положи руку на колено, вот так».

Я понимаю, что меня сейчас загипнотизируют, и следую указаниям. Мне нужно представить, что нога стала как свинцовая и намертво припаяна к полу. Когда доктор просит поднять ногу, я с трудом отрываю ее от пола. Теперь нужно положить руку на колено, сильно давить, а потом попробовать поднять ногу. Как и ожидалось, это непросто, и мне приходится приложить немало сил. Кирш просит запомнить ощущение, осмыслить его. Дело в том, что это ложное чувство. Попробуйте сами. Надавите на колено. На самом деле ваша рука даже близко не так сильна, чтобы препятствовать движению ноги. И неважно, как мощно вы давите. Другое дело — если вы концентрируетесь на руке, ожидая, что она будет особенно сильной. Манипулируя моими ожиданиями, Кирш заставил меня думать, что рука сильнее, чем есть на самом деле. По его словам, это одно из объяснений гипноза.

Кирш признаёт, что гипноз и плацебо — не одно и то же. Но эти явления поддерживают ожидания и таким образом задействуют глубинные функции мозга.

«Если ты влияешь на ожидания, ты что-то меняешь и в работе мозга, — говорит доктор Кирш. — Эффект плацебо может быть примером того, как мозг обрабатывает полученный опыт».

Как мы помним, мозг генерирует ожидания и прогнозы. Ирвинг Кирш предполагает, что гипноз, как и плацебо, взаимодействует именно с этой функцией. Возможно, это сходство гипноза и плацебо намного важнее их различий. Кирш подводит итог встречи, цитируя психолога Марселя Кинсборна: «Одна волна информации поднимается из окружающего мира и движется в направлении мозга. Другая идет от коры головного мозга. Она состоит из наших оценок, убеждений и ожиданий. Точка, где эти волны встречаются, и есть наше сознание. Это столкновение».

Именно здесь действуют гипноз и плацебо.

* * *

Науке известны различные виды гипнотического внушения. Для нас наиболее привычны клинический гипноз и его более эффектный брат — сценический. Иллюзионисты могут многое рассказать о нашем внушаемом мозге. Итак, я иду к мастеру, который зарабатывает на жизнь, быстро и надежно погружая людей в транс.

Британский сценический гипнотизер Эндрю Ньютон, по данным его сайта, за 35 лет карьеры загипнотизировал более 60 тысяч человек. Он дает представления по всему миру: в барах, переполненных концертных залах, на телевидении и где только можно. Все слова, внешность, одежда и действия Ньютона нацелены на то, чтобы сформировать у зрителей определенные ожидания. К примеру, некоторое время он водил «роллс-ройс», только чтобы парковать его перед входом в театр.

«Каждый, кто видит легендарный роскошный автомобиль, убеждается в незаурядности его владельца. Все это часть шоу. Представление начинается, когда зрители подходят к театру», — объясняет Ньютон.

В зале не должно быть свободных мест. Его нужно заполнить, даже если приходится раздавать билеты бесплатно. Это заставляет зрителей думать, что человек на сцене — профессионал высшего класса. А еще внутри такой группы создается особая общность, и коллективный разум поддерживает уверенность в силе гипнотизера. Перед выступлением Ньютон выходит на сцену, чтобы разогреть толпу. У каждого артиста свои методы, но цель одна — заставить аудиторию вести себя как единое целое. Зрители должны вставать и садиться по команде, смеяться вместе и пр.

Ньютон, опытный наблюдатель за человеческим поведением, знает, как хорошо работает вовлечение людей во взаимодействие. Да, мы стремимся быть частью «стаи». Ньютон же ведет себя как лидер и заставляет толпу подчиняться своим указаниям. По его словам, если это действительно срабатывает, сам гипнотизер бывает поражен не меньше аудитории.

Ньютон начинает с того, что приглашает на сцену добровольцев. Большинство иллюзионистов не станут рисковать, вызывая одного человека, ведь тот может запаниковать, впасть в ступор, отказаться сотрудничать или не поддаться гипнозу. Пока люди поднимаются на сцену, Ньютон внимательно их изучает. От правильной оценки зависит, будут ли успешными его первые действия, сможет ли он сразу взять ситуацию под контроль. Например, группа детей выходит на сцену. Кто-то из них сначала тихонько хихикал, а затем, оказавшись в центре внимания зрителей, смутился и даже немного испугался — значит, Ньютон нашел того, кто подчинится его воле.

Теперь главное — установить темп, который синхронизирует действия на сцене и в зале. Этот ритм должен быть одновременно комфортным и довольно быстрым, чтобы присутствующие не отвлекались и не скучали.

Обычный сеанс гипноза начинается со вступления, во время которого специалист расслабляет аудиторию, концентрируя ее внимание на воображаемой обстановке (нужно представить, например, лестницу, длинный коридор, медленно поднимающийся воздушный шар и пр.). С такой установки начинается погружение в транс. Это очень важный момент, и даже малейшие ошибки недопустимы. Когда я пытался загипнотизировать подругу, погорел именно на вступлении. Мне не удалось найти нужный ритм и слова, чтобы заставить ее забыться. В шоу вступление — еще и элемент развлекательной программы, поэтому оно должно быть довольно быстрым.

Люди, которые глубоко погружаются в транс и абсолютно доверяют голосу гипнотизера, — очень хорошие пациенты. А еще они идеально подходят для шоу. В 1992 году загипнотизированные Ньютоном добровольцы ели сырой лук в полной уверенности, что это яблоки. Внушение сработало невероятно сильно: когда Ньютон стал доказывать участникам шоу, что они ошибаются, ему не сразу поверили.

Ньютон признаёт, что в сценическом гипнозе много любителей, которые могут навредить зрителям. Что касается профессионального гипноза, то это и наука, и искусство. Мало кто так виртуозно владеет техникой вступления, как сценические гипнотизеры. Ньютон отлично разбирается в психологии, особенно в поведении групп. Иногда он работает как врач-гипнотерапевт, но не скрывает, что настоящее его призвание — сцена. Он получает контроль над человеческим поведением и делает из этого отличное представление. Иногда для этого приходится ввести кого-то в состояние транса. Но чаще всего Ньютон использует стадное чувство, сильнейшее стремление людей не подвести окружающих (воздействие гипноза, как и плацебо, усиливается под давлением общественности).

Ньютон всюду видит элементы гипноза. Возьмите военные парады, где солдаты маршируют в ногу, а зрители приветствуют их радостными криками.

По мнению Ньютона, один из лучших гипнотизеров — Тони Роббинс, харизматичный тренер-мотиватор, известный неиссякаемой энергией. У Роббинса огромное количество преданных последователей. Участники его семинаров чувствуют прилив сил и готовность изменить свою жизнь прямо сейчас.

— Он пользуется старейшим трюком сценических гипнотизеров, — объясняет Ньютон. — Говорит аудитории, когда сесть, когда встать, когда «дать пять» стоящему рядом, пожать руку, обнять. По его команде зрители поднимают кулаки, выкрикивая: «Да, да, да!». В таком случае нужно сделать лишь маленький шаг, чтобы внушить людям, что делать и что думать.

Ньютон отметил и другие аналогичные сценарии. Многие религии, осуждая гипноз как сатанинскую и оккультную практику, тем не менее используют различные формы группового транса: люди одновременно опускаются на колени, совместно читают молитвы, поют и пр.

Учитывая это, проще понять силу самых разных явлений: всеобщего фанатизма в нацистской Германии, влияния телевизионных проповедников, популярности рок-звезд и пр. Ньютон рассказывает, как встречался с американским телепроповедником Бенни Хинном.

— Я был зрителем и с самого начала шоу заранее точно знал, что Хинн сделает и скажет. «Вы ощутите невероятную силу Святого Духа. Она вознесет вас. Некоторые почувствуют возбуждение». Это был обычный сеанс гипноза.

Групповой или индивидуальный транс можно использовать не только для манипулирования людьми, но и для управления ожиданиями. В этом случае гипноз становится мощным инструментом исцеления.

* * *

Дэвид Паттерсон и Марк Дженсен — ведущие эксперты в области гипноза из Университета Вашингтона в Сиэтле.

— Это реальное явление, которое никто, кажется, не может объяснить, — говорит мне Паттерсон. — Если я вижу, что что-то происходит, я должен разобраться, как это происходит.

Паттерсон — совершенная противоположность образу гипнотизера Свенгали[12]. Невозмутимый и приятный, он часто улыбается, у него тихий, размеренный голос. Паттерсон привык к недоверчивым взглядам и усмешкам, когда говорит людям, в чем заключается его работа.

Взять хотя бы его лекцию по гипнозу и обезболиванию, которую он читал в ожоговом отделении Университета Вандербильта в 1990 году. Врачи были настроены скептически. Паттерсон хотел продемонстрировать свою технику на ком-то из них, однако ему предложили помочь пациенту с ожогами 50 % поверхности тела. Невозможно описать невыносимые страдания этого человека. Он принимал мощнейшие анальгетики, но все равно кричал и корчился от боли во время перевязки.

Итак, молодой человек злобно усмехнулся, сказал Паттерсону, что загипнотизировать его не удастся, но все же согласился попробовать. Доктор предупредил пациента, что во время гипноза он будет сильно напряжен. Словно по команде, парень сделал совершенно противоположное — расслабился. Через несколько минут он погрузился в глубокий транс, а медсестра сняла повязки и протерла губкой открытые раны. (Просматривая эту видеозапись, я похолодел от страха.)

В 1996 году Паттерсон взялся помочь пациенту, который пришел в отделение неотложной помощи с торчащим из шеи ржавым топором. Врачи спасли беднягу, но из-за развившегося менингита ему приходилось регулярно делать пункцию спинного мозга, что очень болезненно. Тогда Паттерсон работал гипнотизером в больнице Университета Вашингтона и буквально разрывался между пациентами. Действовать пришлось быстро.

— Он кричал как сумасшедший, — рассказывает Паттерсон. — У меня было всего пять минут, и я сказал: «Как только медсестра прикоснется к вашему плечу, вы впадете в транс».

Для большинства людей столь молниеносного вступления и внушения недостаточно, но пострадавший оказался крайне гипнабельным. Когда медсестра дотронулась до него, пациент, ранее вопивший от боли, стал податливым, его движения замедлились.

— Медсестры переворачивали его, а он ничего не чувствовал, — продолжает Паттерсон. — При этом он был в сознании и выглядел так же уныло, как раньше.

Как и выздоровление британского парня с ужасной кожей, подобные истории заставляют нас задуматься, почему гипнотизеры не входят в штат всех больниц. Но внушение — штука, на которую сложно выписать рецепт.

— Из десяти случаев в двух гипноз сработает прекрасно, — объясняет Паттерсон. — Успех воодушевляет. Ты пытаешься применить его с другим пациентом, но повторить результат не удается, и это сводит с ума.

Действительно, далеко не все хорошо поддаются гипнозу. К тому же успех зависит от затраченного на процедуру времени, а также от природных и профессиональных качеств гипнотизера: голоса, тембра речи, уверенности. Найти нужные образы для вступительной части непросто, еще сложнее удачно придумать историю, чтобы внушение сработало. Но даже если у гипнотизера подходящий голос, тембр и история, ему приходится подстраиватьсяпод конкретного пациента, импровизировать и интуитивно искать идею, которая найдет отклик. Подобные эксперименты практически невозможно стандартизировать. Представьте, если бы сэр Исаак Ньютон измерял скорость падающих объектов при постоянно меняющейся гравитации. Вот примерно в таких условиях и приходится исследовать гипноз.

Тем не менее Дэвид Паттерсон и Марк Дженсен здорово продвинулись в изучении нейронных следов, оставляемых гипнотическим трансом. Один из инструментов, который они используют в работе, — электроэнцефалография (ЭЭГ), регистрирующая биоэлектрическую активность головного мозга. Отдельные нейроны постоянно генерируют электрические импульсы, с помощью которых мозг и тело обмениваются информацией. Специальное медицинское оборудование позволяет представить эти ритмически организованные колебания в виде кривых.

Если мозг — гигантский стадион, то импульсы — волны, изображаемые фанатами на трибунах. С помощью сенсорных датчиков, прикрепленных к черепу, ученые могут фиксировать электрические импульсы, производимые согласованно работающими нейронами. Но помните, что наш мозг — это не один стадион, а 1,2 миллиона стадионов, связанных друг с другом. Так что ЭЭГ может уловить ритмы разных процессов: образно говоря, это могут быть крики болельщиков или фанатов на рок-концерте, звуки национального гимна или настраивающегося оркестра.

Внешнее подключение датчиков затрудняет анализ, ведь фиксируется преобразованный сигнал, достигший поверхности черепа. Так услышать стадион еще сложнее.

— Представь, что «Роллинг Стоунз» выступают в твоем городе, а тебе не досталось билета, — объясняет Дженсен. — Ты стоишь рядом со стадионом и не знаешь точно, что именно слышишь, однако можешь отличить драйвовую композицию от медляка.

Удивительно, но при всем при этом ученым удается представить неврологическую картину гипноза. Например, некоторые препараты и гипноз могут вызывать похожие ощущения, хотя действуют совершенно по-разному. «Ритмы стадиона» замедляются во время медитации, а еще сильнее — под действием гипноза.

Чтобы продемонстрировать это, Дженсен проводит со мной эксперимент. На левой стороне моей головы закрепляют ЭЭГ-датчики, на меня надевают наушники. Дженсен говорит, чтобы я расслабился и ни о чем не думал — такой самогипноз. Пока я стараюсь выполнить это указание, ученые смотрят в монитор, наблюдая за активностью моего мозга. Особенно им интересны альфа- и тета-волны. Альфа-волны (с частотой от 8 до 14 Гц) превалируют, когда мы расслабляемся или просто закрываем глаза. Тета-волны (с частотой от 4 до 8 Гц) обычно возникают, когда мы дремлем или отключаемся от мыслей. И самые медленные, дельта-волны (с частотой от 0,5 до 4 Гц) регистрируются во время сна или комы.

Я почти слышу, как крошечные нейроны в моем мозге переходят от хаотичной болтовни к ритмичным напевам. Когда мне удается расслабиться (опуститься на уровень тета-волн), в наушниках звучит успокаивающая мелодия. Если нейроны создают дельта-волны, я слышу умиротворяющий шум океана, а если частота волн превышает пороговые значения, музыка и шум океана прерываются. Как только какая-либо мысль появляется в моем сознании — звуки пропадают. Я сижу, пытаюсь ни о чем не думать, чтобы услышать медленный, пульсирующий шум в голове. Звучит музыка, плещутся волны. Я думаю: «Отлично получается» — и все обрывается.

Оказывается, на каждом этапе эксперимента ученые понижали пороговые значения для того или иного звука, и мне приходилось достигать все более полного расслабления, чтобы слышать мелодию и шум волн. Я слышал эти звуки — лаборантка изменяла порог — музыка прекращалась — и я должен был глубже погружаться в себя, чтобы снова уловить приятные звуки. К концу эксперимента мне казалось, что я могу переключаться между дельта- и тета-волнами силой мысли.

Дженсен использует этот трюк для тренировок испытуемых, чтобы контролировать процессы в мозге и уменьшить боль. Это во многом напоминает фокус Кирша с давлением на ногу — не дает забыть, какова она, сила внушения.

Как правило, в течение дня мозг использует более быстрые бета- и гамма-волны (до 200 колебаний в секунду). Дженсен предполагает, что действие тета- и альфа-волн может быть ключом к обезболиванию. Это справедливо, ведь обычно боль сопровождается тревожностью и стрессом. Если гипноз и медитация могут включать более медленные волны, они способны снизить болевые ощущения. Это не имеет ничего общего с биохимическими процессами мозга, которые исследует Тор Вейджер. И шумящий стадион, и мозг можно рассматривать с разных точек зрения. Главное — накопить знания, способные помочь миллионам людей, страдающим от хронических болей.

Это заключение Дженсена открыло новые горизонты. Двадцать пациентов в результате медитации или гипноза почувствовали себя лучше. Их мозг сканировали до и после обезболивающего внушения. Выяснилось, что те, у кого природный уровень тета-волн выше (то есть у расслабленных людей с замедленной электрической активностью мозга), во время гипноза ощущают более значительное облегчение боли. А сверхактивным людям медитация помогает замедлить работу мозга.

— Медитация скорее успокоит, если есть проблема, — говорит Дженсен. — А гипноз требует особых навыков, мастерства. Вы хотите компенсировать свою слабость или извлечь выгоду из силы? Похоже, в первом случае поможет медитация, во втором — гипноз.

Есть предположение, что перегруженное сознание ограничивает способность человека регулировать боль. Представьте управление болью как спортивный навык — бег или поднятие штанги. Дженсен сравнивает гипноз с хорошо тренированным атлетом, готовым улучшать свои показатели. Медитация же — это пассивный увалень, вдруг решивший правильно питаться и бегать каждый день.

Работа Дженсена может подтвердить многие догадки ученых: гипноз — не плацебо и не фокус, стимулирующий работу внутреннего фармацевта. Гипноз не отвлекает мозг от боли, а приводит его в особое состояние, открывающее прямой доступ к «главным кодам» ожиданий и восприятия.

* * *

После того как я поборолся со своими тета- и дельта-волнами, пришло время испытать на себе гипноз. Вместе со мной к Дэвиду Паттерсону отправилась моя подруга и ассистент Лиз Нили. Я попросил ее снимать на камеру все происходящее.

Паттерсон немного узнаёт о моей семье и спрашивает, что именно я хотел бы вылечить. Я рассказываю о боли в руке и интересуюсь, может ли он что-то с этим сделать. Для лечения хронических мышечных болей требуется несколько сеансов гипноза, поэтому доктор кажется слегка разочарованным, но все же соглашается попробовать.

Гипноз полностью строится на внушении, красивых сказках, которые пробуждают воображение и ведут к желаемому результату. Паттерсон полностью согласен с этим утверждением.

— Знаешь Гаррисона Кейллора и его мюзикл «Компаньоны»? — спрашивает он. — Возможно, Кейллор — лучший из когда-либо живших гипнотизеров.

Но я-то знаю, что невероятно трудно выстроить историю, не разрушив «чары». Если ты споткнешься, или потеряешь нить во время вступления, или хоть раз скажешь что-то не то, пациент может выйти из транса. Я пытался загипнотизировать подругу, используя советы Паттерсона, но потерпел унизительную неудачу. Возможно, вы справитесь лучше меня (этот материал есть в приложении).

В общении Паттерсон очарователен, самокритичен и ироничен, разве что иногда бормочет и, как многие ученые, легко отвлекается. Я не могу представить, что он способен кого-либо загипнотизировать. Но как только начинается сеанс, доктор меняется. Теперь он говорит спокойным голосом, уверенным и гладким, как шелк. Паттерсон просит представить, что моя правая рука становится легкой, наполняется гелием и поднимается. Я пытаюсь, но чувствую себя неуверенно и даже немного глупо. Я хочу, чтобы это случилось само собой, как по волшебству, и не собираюсь поднимать руку, притворяясь, будто гипноз подействовал. Конечно, это не дает мне расслабиться.

Паттерсон поднимает мою руку и видит, что метод не сработал. Без малейшего промедления он меняет тактику: говорит, что моя рука, тяжелая, словно свинец, ложится на ногу. Я представляю себе, как рука ложится на ногу со свинцовой тяжестью, и вслушиваюсь в получасовой ритмичный монолог доктора. Он пытается завладеть моим вниманием, чтобы встроить сеанс лечения в историю, которую рассказывает.

Он касается самых разных тем: от моей боли до преодоления гравитации. Говорит о чувстве умиротворенности и свободы, о спортивной травме моего отца и о необходимости отделить мое любопытство от состояния расслабленности. Его метод, кажется, не работает, но он продолжает снова и снова, повторяя мысли и двигаясь наугад. Мне сложно уследить за его рассказом, чего и требовалось достичь: я начинаю расслабляться. Но погрузиться в состояние гипноза не получается. Я представляю, как парю в пространстве без звезд, мимо меня пролетают желтые и красные туманности. Мне приятно, но каждые несколько секунд я пытаюсь понять, в трансе я или еще нет. Это перечеркивает все старания, и приходится начинать сначала. Паттерсон говорит, что мой уровень около трех из двенадцати по шкале восприимчивости к гипнозу Стэнфорда. Это несколько разочаровывает.

Не то чтобы я совсем ничего не почувствовал. Да, в транс я не погрузился. Я не ходил цыплячьей походкой и не рыдал. Но я действительно расслабился. И когда доктор попытался вывести меня из этого состояния, я сопротивлялся, не хотел открывать глаза.

На протяжении веков считалось, что легко впадают в транс излишне доверчивые и наивные натуры. Однако Дженсен придерживается иного мнения. Он полагает, что наиболее чувствительны к гипнозу не просто одаренные, но исключительно талантливые люди.

— Эта уязвимость на самом деле особый дар, — говорит он. — Это не тип характера, а способность мозга переключаться и действовать. Гипноз позволяет сфокусировать на ней внимание и использовать во благо. Что ты думаешь о себе? Полагаю, будь у тебя талант поддаваться гипнозу, он позволил бы выявить подлинную силу твоих мыслей.

Но в том-то и дело, что таланта у меня нет. Я понимаю, что Паттерсон не удовлетворен сеансом. «А вы хотите попробовать?» — спрашивает он Лиз.

Во многом мы с Лиз очень похожи: беззаботные, легкие на подъем, любознательные. Наверное, поэтому мы сошлись и до сих пор дружим. Но она очень открытый человек, всегда в центре событий, я же вполне счастлив, отсиживаясь в сторонке. И вот что интересно: когда она закатывает глаза, ее белки видны намного больше, чем у меня.

Паттерсон обращается к Лиз с тем же вступлением, и с самого начала слова гипнотизера действуют на нее сильнее, чем на меня: ее рука легко взмывает в воздух. Когда доктор просит медленно опустить руку на бедро, она ложится так мягко, словно вообще не касается ноги. Глядя на Лиз, можно предположить, что она пребывает в трансе, а ее сознание бродит в скрытом мире. Однако она полностью в сознании и осмысливает происходящее.

— Мне было интересно, почему я до сих пор не коснулась ноги, — делится впечатлениями Лиз. — Такое ощущение, что рука прошла насквозь.

Вы тоже можете попробовать. Закройте глаза, поднимите руку и очень, очень медленно опускайте ее на стол или на ногу. Весьма вероятно, вас удивит, почему рука так долго не касается опоры. А ведь никто вас не гипнотизирует. Это, оказывается, тоже элемент внушения: трюк создает ощущение, что вы уже под гипнозом, расслабляет и помогает действительно погрузиться в транс.

Прежде чем покинуть лабораторию Дженсена и Паттерсона, я хочу взглянуть на новое оборудование для виртуального гипноза. Над ним много лет трудились Паттерсон, Дженсен и ас компьютерного программирования Хантер Хоффман. Одна из ключевых проблем в изучении гипноза — разные способности как пациентов, так и гипнотерапевтов. Сложно провести масштабные исследования, результаты которых почти полностью будут зависеть от индивидуальных особенностей участников. Но если компьютерная программа сможет заменить гипнотизера, это вдвое снизит неопределенность. Представьте: пациента подключают к оборудованию, он прослушивает запись — и боль проходит.

Проблема в том, что виртуальное оборудование для гипноза не очень эффективно. Я видел более раннюю версию программы Хоффмана, весьма примитивную и посредственную. Человек влетает в сугроб и погружается в снежный мир. Это отвлекает внимание (погружение в любую компьютерную игру позволяет на время забыть о боли), но это не гипноз.

Так что я не ожидаю многого от новой версии, но слушаю из вежливости. Специальные очки не работают, так что мы с Лиз просто стоим напротив мониторов. Из колонок доносится голос Паттерсона. Вместо сугроба на экране прекрасный ручей, окруженный скалами и деревьями на фоне гор. Очень мило.

Потом зритель плавно движется вниз по ручью, мимо валунов, по изгибам и мелководью. В это время голос Паттерсона медленно считает до десяти, причем изображение каждой цифры как бы вылетает к экрану из пейзажа. Я впечатлен. Особенно прозрачной водой. Ритмично шумит галька. А гладь ручья едва заметно колеблется. Так мягко. И медленно.

Внезапно меня будит шум. Кто-то тащит коробку. Я понимаю, что на какое-то время совершенно отключился. Поворачиваюсь, чтобы взглянуть на Лиз. Она стоит, бледная, в трех метрах от ее монитора, прислонившись к стене.

— Мне пришлось отойти подальше, — произносит она слабым голосом. — Я чуть не упала в обморок.

На цифре семь ее шея и плечи расслабились, потом онемели руки. Чувствуя, что может потерять сознание, Лиз оперлась о стену. И всё из-за этого видео.

Определенно это куда более продвинутая версия. Думаю, все дело в завораживающей воде. Когда в прошлый раз Паттерсон пытался меня загипнотизировать, это было похоже на попытку создать мысленную картину у меня в голове. Намного проще смотреть на воду и не контролировать мысли.

Цифровому гипнозу все еще далеко до человеческого, но нет сомнений, что грядут перемены.

* * *

Вот что мы имеем. Я оказался довольно бездарным объектом гипноза. Гордиться нечем, я разочарован. А Лиз, как выяснилось, гипнабельна, и для нее в этом смысле открываются большие возможности. Избавление от боли, снижение тревожности, отказ от вредных привычек — все это намного проще для людей, поддающихся гипнозу, если им удастся найти приличного специалиста.

Итак, что мы можем сказать о гипнозе? Это не плацебо и не магия, но мощное средство для построения ожиданий. Плацебо говорит: «Прими лекарство, и тебе станет лучше». Это установка на будущее. Гипноз внушает: «Скользя вниз по ручью, ты чувствуешь себя хорошо», — и здесь речь идет уже о настоящем. Что лучше? Что сильнее и долговременнее закрепляется в ваших ожиданиях? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно провести много часов в удобном кресле, слушая спокойный голос хорошего гипнотизера.

Многие гипнотизеры столь же (или более) талантливы, как те, с которыми я беседовал. Они могут (если и вы, со своей стороны, тоже достаточно талантливы) привести вас к расслаблению и избавить от недугов. Есть различные техники самогипноза. А в будущем полки магазинов заполнят программные решения для виртуального гипноза.

Оценивая перспективы этого метода, следует помнить и о его опасных сторонах. Внушение может использоваться во вред: для разрушения здоровья и жизни, обвинения невинных и пр.

Гипнотическое воздействие способно «изменить» прошлое, и последствия могут быть ужасными.

Глава шестая. Поклонение Сатане, пришельцы и другие воспоминания о том, чего никогда не было

Многие люди путают свое воображение с памятью.

Джош Биллингс

В марте 1988 года маленький городок Стюарт во Флориде охватила настоящая истерия. Правоохранительные органы задержали участников сатанинской секты, работавших в местном детском саду. Ходили слухи о темных фигурах в капюшонах, кровавых церемониях и ритуальных изнасилованиях детей.

Об этой секте педофилов сообщили сами дети десять лет спустя. Многое из происходящего было настолько жутким, что сознание жертв намертво заблокировало эти воспоминания, и они всплыли только под гипнозом. Город заполонили психологи, чтобы принять участие в расследовании и спасти детей.

— Казалось, в кждом доме появился детский психолог, — вспоминает местная жительница Кэрол Макмиллан. — Восстановление воспоминаний «поставили на поток».

Чем глубже копали психологи и полиция, тем больше чудовищных случаев выявляли. Очень скоро у них набралось более 60 свидетельств ужасных пыток, сексуальных и развратных действий. Общественность пришла в бешенство. Некоторые приходили с оружием даже на собрания городского совета и пытались выявить сатанистов среди участников. Другие читали в школах «лекции по теме» и искали массовые захоронения в районе детского сада. «Мы словно вернулись во времена Салема[13]», — вспоминает один из родителей.

На основании показаний детей были арестованы владелец детского сада Джеймс Товард и его управляющий. Расследование велось и в отношении жены Товарда. Улики против нее были слабые, поэтому адвокаты и психологи инициировали еще один опрос детей в надежде откопать новые подробности. Среди тех детей была двенадцатилетняя Кристин — дочь Кэрол Макмиллан. Из разговоров с врачами и другими взрослыми она понимала, что воспитатель и его коллеги делали какие-то ужасные вещи и будут продолжать, если их не остановят. Она доверяла врачам, которые привели ее в кабинет, загипнотизировали и стали задавать вопросы.

Как мы уже знаем, нельзя заставить человека под гипнозом делать что-то против его воли, но в то же время объект становится крайне внушаемым. Кристин вспоминает, как психолог расспрашивал о ее детсадовском опыте. Изначально воспоминания были приятными: заботливый персонал и вылазки на природу с костром и ночевками. Но спустя несколько сеансов Кристин стала вспоминать пугающие ритуалы, во время которых члены секты привязывали ее к столу и ощупывали.

— Я сказала, что видела, как убили змею, сняли с нее кожу, а нас заставили пить ее кровь. И что там вокруг огня стояли люди в капюшонах, — говорил она.

Психолог казался довольным и пытался выяснить детали, касающиеся жены Товарда. Кристин чувствовала себя странно. Она знала, что, рассказывая о случившемся, защищала других детей, которым может угрожать опасность. Но она не была уверена, что ее истории были на 100 % правдой. Воспоминания казались подозрительными, как будто это была ложь. В разговоре с психологом она робко предположила, что могла все это выдумать.

— Нет, — сказал психолог. — Тебе просто так кажется. Все это действительно было.

Следующие пятнадцать лет Кристин жила с уверенностью, что стала жертвой педофилов-сатанистов. Став взрослой, она решила поучаствовать в исследованиях по сенсорной депривации. Ее поместили в звуко- и светонепроницаемую камеру, наполовину заполненную прохладной водой. Когда оказываешься там, ощущение — словно паришь в темном беззвучном пространстве.

Сначала Кристин ничего не чувствовала, кроме тишины и скуки. Но в последние минуты сеанса поняла: с детства ее преследует нечто, порожденное тем самым гипнозом, и ей надо с этим разобраться. Она навела справки о психологе, обвинившем с ее помощью сотрудников детского сада. Оказалось, его судили за то, что он внушал пациентам ложные воспоминания.

«Что еще за ложные воспоминания? — недоумевала шокированная Кристин. — Ведь воспоминания, которых не было, называются ложью».

Скандал в Стюарте разразился в период паники, связанной со страхом перед сатанизмом. В отчете ФБР за 1992 год говорится: «Сотни жертв заявили о тысячах участников сатанинских сект, виновных в надругательствах и убийствах десятков тысяч людей, но почти никаких доказательств этому нет».

Сегодня ученые понимают, что спровоцировало всеобщую истерию и почему невиновные оказались за решеткой. Никаких тайных организаций педофилов не было. Причина — любопытный сдвиг в человеческом сознании, связанный с «созданием» воспоминаний.

* * *

Глаза и уши, воспринимая свет и звук, преобразуют их в электрические сигналы. Они поступают в мозг, который должен выстроить осмысленную картину. При этом мозгу нужно сделать предположения, чтобы сэкономить время. И да, иногда мозг ошибается. Оптические иллюзии, слепые зоны, галлюцинации — примеры того, как мозг неверно истолковывает увиденное. Это может привести к очень опасным последствиям. Одно из них — зрительная агнозия, заболевание, при котором человек с нормальным зрением неспособен распознавать то, что он видит. Многие подобные случаи описаны в книге Оливера Сакса «Человек, который принял жену за шляпу».

Но даже если ваш мозг работает отлично, талантливый иллюзионист способен обмануть его, играя на внимании и ожиданиях.

Само по себе зрение — это не просто камера, а воспоминания — не флешка, пылящаяся в ящике стола. Подобно зрению, память — это встроенный творческий процесс. Она постоянно совершенствуется, перестраивается и обновляется. Так же, как и оптические иллюзии, память может сыграть с вами шутку.

Внушение необходимо, чтобы сработала целительная сила плацебо и гипноза: «это мощное лекарство обязательно поможет», «руке совсем не больно, все хорошо». На память тоже можно воздействовать внушением: «указать» ей, что именно произошло.

Давайте немного разберемся в том, как работает память. Воспоминание как процесс состоит из трех этапов: кодирование, закрепление и воспроизведение.

Кодирование происходит в момент события, когда вы обращаете на что-то внимание. Мозг постоянно фиксирует образы, запахи, звуки, осмысливает их и помещает в отдел кратковременной памяти. «Я кладу ключи в зеленую тарелку у двери». «Эта птица похожа на синицу». «Кажется, пахнет гарью». Все это наблюдения, которые ваш мозг превращает в воспоминания. Каждое из них вы можете запомнить на всю жизнь. Это зависит от следующей стадии.

Закрепление — перевод данных из кратковременной в долговременную память, где информация будет храниться часы, недели и даже годы. Во время этого сложного и загадочного процесса возбуждаются несколько нейронов, между которыми формируются новые синапсы (места контакта) или укрепляются старые. Закреплению в долговременной памяти способствуют повторение информации, гормон стресса (именно поэтому мы помним стрессовые ситуации так ярко), хороший сон[14]. Вечером мозг «просматривает» все собранные за день воспоминания («Где были ключи, когда я выходил из дома?». «Я видел синицу или поползня?»), но в долговременное хранилище помещает лишь важные («Сосед-идиот случайно поджег кухню»).

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

Написанная легендарным гуру сторителлинга Робертом Макки в соавторстве с генеральным директором комп...
Может ли ревность быть полезной для отношений? Мы знаем много историй, где один из партнеров изводит...
Рекомендован взрослым с синдромом инфантильности, повышенной тревожностью, хронической усталостью, з...
Время давнее, но не в прошлом, а в будущем, когда человечество, вспыхнув научно-техническим прогресс...
Уроки по физической географии в 6 классе общеобразовательной школы - начальный курс – составлены на ...
Герои цикла «Криминальные приключения» совершают преступления и борются с ними в мирах далекого буду...