Мессия Дюны. Дети Дюны (сборник) Герберт Фрэнк

Звезды!

Воодушевление мгновенно рассеялось, едва он представил себе пространство… безграничный простор над его головой, исполненный звезд. Только безумец способен предположить, что может править хотя бы малой каплей необъятного космоса. Вот и он сам даже не начал еще осознавать количество подданных в его собственной империи.

Подданных? Нет – врагов и почитателей. Кому из них интересно то, что выходит за пределы узких рамок привычных верований? Разве хоть один человек способен вырваться из тисков собственных предрассудков? Даже он, Император, не справился с этим. Он жил и старался прибрать все к собственным рукам, созидал свою маленькую Вселенную по собственному подобию. Но возмутившийся космос наконец одолел, и Пауль понимал, что гибнет под натиском безмолвных валов.

А плевать мне теперь на Дюну! – думал он. Вот тебе моя влага!

Вот и его миф, искусно сотканный им из воображения, лунного света, любви… из молитв, что старше Адама… из серых утесов и пурпурных теней, из стенаний целого моря мучеников… и его миф пришел к своему концу. Когда волны отхлынут, берега Времени останутся пустыми и чистыми, и лишь песчинки воспоминаний будут кое-где поблескивать на них. Неужели вот эта пыль и была золотым творением человечества?

Шорох песка по скале известил его о том, что гхола присоединился к нему.

– Ты сегодня избегаешь меня, Дункан, – заметил Пауль.

– Вам не следует звать меня так, это опасно, – остерег его гхола.

– Я знаю.

– Я… пришел предупредить вас, милорд.

– Я знаю.

И рассказ о заклятии, которое наложил на него Биджас, сам собой вырвался у гхолы.

– А знаешь ли ты природу заклятия? – спросил Пауль.

– Насилие.

Тогда-то Пауль наконец ощутил, что оказался именно там, куда вел его путь с самого начала. И замер, оцепенев. Некогда джихад охватил его и направил по своему пути, с тех пор ужасная тяжесть грядущего так и не выпустила его.

– Дункан не нападет на меня, – прошептал Пауль.

– Но, сир…

– Скажи, что ты видишь сейчас вокруг нас? – попросил Пауль.

– Мой господин?..

– Пустыня… какая она сегодня?

– Но разве вы не видите ее?

– У меня ведь нет глаз, Дункан.

– Но…

– У меня есть только пророческое зрение, – отвечал Пауль, – я отдал бы что угодно, чтобы не иметь его. Я ведь умираю, Дункан; умираю от знания будущего, или ты не понял этого?

– Быть может… страшное не случится, – проговорил гхола.

– Что? Разве я могу усомниться в собственном предсказании? Тысячу раз я видел, как они воплощаются в жизнь. Люди называют дар – моей силой! Кара это! Из-за этого дара я даже не могу уйти из жизни там, где обрел ее!

– Мой господин, – пробормотал гхола. – Я… Это не… молодой хозяин, вы не… я… – он умолк.

Ощущая смятение собеседника, Пауль спросил:

– Как ты назвал меня, Дункан?

– Что? Что? Я… на миг, я…

– Ты назвал меня «молодым хозяином».

– Я… да.

– Так всегда звал меня Дункан. – Пауль протянул руку, прикоснулся к лицу гхолы. – Или и этому тебя научили тлейлаксу?

– Нет.

Пауль опустил руку.

– И что же?

– Это сделал… я сам.

– Ты служишь двоим хозяевам?

– Быть может.

– Освобождайся от гхолы, Дункан.

– Как?

– Ты – человек, так и будь человеком.

– Я гхола.

– Но плоть твоя – человеческая. И Дункан таится в ней.

– Да, в ней кроется нечто.

– Я не знаю, как ты сделаешь это, – проговорил Пауль. – Но ты сумеешь.

– Вы предсказываете?..

– К шайтану предсказания!

Пауль отвернулся. Видение неслось вперед, оно уже расползалось дырами, но его нельзя было остановить.

– Мой господин, если вы…

– Тихо! – Пауль поднял руку. – Слышишь?

– Что, милорд?

Пауль покачал головой. Дункан не слыхал. Или ему пригрезился этот звук? Его племенное имя доносилось из Пустыни, откуда-то… издалека:

– Усул!.. Ууусуу-ууул!..

– Что это, милорд?

Пауль покачал головой. Он чувствовал обращенные к нему глаза. Там, в ночных тенях знали, что он здесь. Что-то? Нет, кто-то.

– Все это было просто чудесно, – прошептал он. – Но ты была прекраснее всего.

– Что вы сказали, милорд?

– Это еще будет, – пробормотал Пауль.

Бесформенная Вселенная над его головой плясала, повинуясь его пророческому зрению. Он сумел извлечь могучую ноту, долго будут еще отдаваться отзвуки эха!

– Я не понимаю, милорд, – произнес гхола.

– Фримен умирает, если его надолго увезти из Пустыни, – промолвил Пауль. – Они зовут это «водной болезнью». Разве не странно?

– Очень странно.

Напрягая память, Пауль старался припомнить дыхание Чани ночью, рядом с ним. Разве будет мне утешение? – думал он. Но сумел вспомнить только раздраженную Чани за завтраком перед самым отлетом в Пустыню. Она нервничала и тревожилась.

– Зачем на тебе опять эта старая куртка? – возмутилась она, заметив на нем под фрименской одеждой черный мундир с красным ястребом. – Ты же Император!

– Даже у Императора может быть любимый костюм, – возразил он.

По непонятной для него причине слова эти вызвали слезы на глазах Чани. Всего второй раз за всю свою жизнь она нарушала фрименский закон.

Теперь во тьме Пауль судорожно стирал со щек непрошеную влагу. Зачем влага мертвым? – думал он. Лицо под рукой казалось одновременно и чужим, и знакомым. Ветер холодил влажную кожу. На миг промелькнула надежда, исчезла. Откуда этот комок в груди? Съел, должно быть, что-то не то. Но другая часть его души все горевала, отдавала воду мертвым! Ветер колол песком щеки. Высохшая теперь кожа несомненно принадлежала ему самому. Но чья же была эта дрожь?

И тогда они услышали горестные вопли, доносившиеся издалека, из глубин пещеры. Вопли становились громче… громче…

Гхола резко повернулся: на землю внезапно лег луч света – кто-то широко распахнул уплотняющие завесы на входе. И в свете он увидел человека с застывшей ухмылкой на лице… Нет, не ухмылкой! Лицо искажала гримаса горя! Лейтенант федайкинов по имени Тандис. За ним валила толпа, и все смолкли, увидев Муад’Диба.

– Чани… – начал Тандис.

– Мертва, – прошептал Пауль. – Я слышал ее зов.

Он обернулся к сиетчу. Пауль знал это место. Здесь ему негде было спрятаться. Рвущееся к концу видение выхватило из тьмы всю толпу. Он видел Тандиса, ощущал горе федайкина, наполнявшие его страх и гнев.

– Она ушла, – проговорил Пауль.

Слова эти донеслись до гхолы из ослепительного ореола. Они жгли его грудь, хребет, глазницы под металлическими глазами. Он почувствовал, как правая рука его потянулась на пояс… к ножу. Собственные мысли вдруг показались странными. И разрозненными. Он ощущал себя куклой, и руки, и ноги его дергались, повинуясь веревочкам, протянутым из этого ужасного ореола. Он двигался, повинуясь чужим желаниям, неведомо чьим велениям. Веревочки дергали руки, ноги, челюсть его.

Во рту что-то хрустело. Вновь и вновь повторяясь:

Хррак! Хррак! Хррак!

Нож поднялся для удара. В этот миг он наконец овладел собственным голосом и хрипя выдавил:

– Беги! Беги, молодой хозяин!

– Нет, мы не побежим, – отвечал Пауль. – Мы пойдем с достоинством и выполним все, что надлежит сделать.

Мускулы гхолы были сведены, он задрожал, пошатнулся.

«…что надлежит сделать!» – эти слова возникли в его мозгу словно всплывшая на поверхность огромная рыба… «что надлежит сделать!..» – ах, как напоминали они слова Старого Герцога, деда Пауля. Молодой хозяин кое-что унаследовал от старика… Что надлежит сделать!

Слова начали разворачиваться в сознании гхолы. Он почувствовал, что живет двумя жизнями сразу. Хейт/Айдахо/Хейт/ Айдахо… Он словно превратился в стоячую волну относительных существований, единую и единственную. И вдруг воспоминания былого хлынули в его ум. Он впитывал их, по-новому понимая и уже образуя новую сущность. Новая личность забирала власть. Объединение двух сознаний грозило конфликтом, но события вынуждали их к временному согласию. Молодой хозяин нуждается в нем.

Тогда все и свершилось. Он обрел в себе Дункана Айдахо и не забыл все, что знал Хейт. Все познания гхолы словно улеглись в голове его, озаренные пламенем. Ореол распался, он сбросил заклятье тлейлаксу.

– Будь поближе, Дункан, – проговорил Пауль, – мне придется положиться на тебя во многом. – Но Айдахо застыл, словно в трансе, и Пауль вновь окликнул его:

– Дункан!

– Да, я теперь Дункан.

– Конечно! И ты только что вернулся назад. Пора в сиетч.

Ступая в ногу, Айдахо шел вслед за Паулем. Все как в прежние времена – и вовсе не так. Теперь, освободившись от тлейлаксу, он мог оценить, что они ему дали. Знания дзенсуннита позволяли ему справиться с потрясением, умение ментата позволяло обрести равновесие. Отбросив все страхи, он поднялся над их причиной. Все сознание его содрогалось: вот он был мертв и ожил.

– Сир, – начал федайкин Тандис, когда они подошли к нему, – эта женщина, Лихна, утверждает, что ей нужно вас видеть. Я велел ей подождать.

– Спасибо, – проговорил Пауль. – Роды…

– Я говорил с врачами, – сказал Тандис, ступая в ногу, – они сказали, что у вас родилась двойня, дети живы и здоровы.

– Двойня? – Пауль споткнулся, но устоял, ухватившись за руку Айдахо.

– Мальчик и девочка, – проговорил Тандис. – Я их видел. Хорошие фрименские дети.

– Как… как она умерла? – выдавил Пауль.

– Мой господин? – Тандис наклонился ближе.

– Чани? – спросил Пауль.

– Это роды, милорд, – хрипло проговорил Тандис. – Врачи сказали, что тело ее просто иссушила скорость… Я не понял, что они имели в виду, но так они говорили.

– Отведи меня к ней, – прошептал Пауль.

– Мой господин?

– Отведи меня к ней.

– Мы туда и идем, милорд. – И вновь Тандис наклонился к его уху. – Почему в руках вашего гхолы обнаженный нож?

– Дункан, убери нож, – приказал Пауль. – Время насилия миновало.

Произнеся эти слова, Пауль чувствовал только, что ему принадлежит голос, но не ощущал ни горла, ни губ, ни языка. Двое младенцев? В видении была только девочка. Но все прочее складывалось знакомым путем. И некто чувствовал горе и гнев. Некто. Сознание полонило Таро, жуткая карточная игра-гадание, и – пророчествуя, он просадил в нее жизнь.

Двое младенцев!

Его вновь пошатнуло. Чани, Чани, думал он. Не было другого пути. Чани, любимая, верь мне, такая смерть была для тебя легче… и добрее. Иначе наши дети стали бы заложниками, а тебя содержали бы в клетке среди рабов и обвиняли в моей смерти. А так… так мы погубим врагов и спасем детей.

Детей?

И он вновь пошатнулся.

Я допустил это, думал он. И я должен чувствовать собственную вину.

Впереди в пещере поднялся шум. Шум усиливался, так было и в видении. Да, та же самая неизбежность, – даже когда детей двое.

Чани умерла, напомнил он себе.

Когда-то в прошлом, которое он еще делил с другими, это будущее ухватило его. И гнало, гнало его вперед в ущелье, и стены его сходились все ближе. И теперь было видно, что они смыкаются впереди. Так было в видении.

Чани мертва. И я должен отдаться горю.

Но в видении было иначе.

– Алию уже вызвали? – спросил он.

– Она с подругами Чани, – отвечал Тандис.

Пауль чувствовал, как раздвигаются, вжимаются в стены перед ним люди, давая пройти. Молчание шествовало впереди него. Шум начинал затихать. Сиетч словно дышал единым чувством. Он хотел бы не видеть этих людей… Но видение показывало ему их лица, на каждом были написаны одни и те же чувства. И лица были исполнены безжалостного любопытства. Да, они скорбели, но за всем проступала жестокость. Им было интересно наблюдать, как становится немым говорящий, а мудрец превращается в глупца. Разве шуты не апеллируют всегда к людской жестокости?

Не караул у гроба и не толпа скорбящих…

Душа Пауля молила о передышке, но видение влекло его дальше. Осталось недолго, напомнил он себе. Черная тьма без единого видения ожидала его впереди: место, где видение вытеснялось виной и горем, место, где упала луна.

Он вступил в эту тьму, пошатнулся и упал бы, если бы рука Айдахо, в нерушимой надежности своей разделявшего его горе, не подхватила его.

– Сюда, – сказал Тандис.

– Осторожнее, сир, – произнес Айдахо, помогая перейти через порог. Лица Пауля коснулись занавеси. Айдахо остановил его. Только теперь Пауль ощутил комнату: высеченное в скале помещение, каменные стены, скрытые гобеленами.

– Где Чани? – прошептал Пауль.

– Здесь, Усул, – отвечал ему голос Хары.

Пауль с дрожью вздохнул. Он боялся, что тело ее уже отнесли в рекламационные, где фримены извлекали из тела воду, принадлежащую племени. Так ли это было в видении? Слепота уже угнетала его.

– Где дети? – спросил Пауль.

– Они тоже здесь, милорд, – ответил Айдахо.

– Просто прекрасные близнецы, Усул, – проговорила Хара, – мальчик и девочка, видишь? Вон они оба в колыбельке.

Двое детей! – не переставал удивляться Пауль. В видении была только дочь. Он оторвался от руки Айдахо, осторожно шагнул вперед на голос Хары, наткнулся на твердую поверхность. Ощупал руками – колыбель из метастекла.

Кто-то взял его за левую руку.

– Усул? – это была Хара. Она опустила его ладонь в колыбель. Нежный-нежный комочек плоти. Теплый! Ребрышки подымало дыхание.

– Это сын твой, – прошептала Хара. Она передвинула его руку. – А вот – твоя дочь. – Пальцы ее дрогнули. – Усул, теперь ты взаправду ослеп?

Он знал, о чем она думает: Слепой должен быть оставлен в Пустыне. Племена не отягощали себя балластом.

– Отведи меня к Чани, – попросил Пауль, словно не замечая вопроса.

Хара развернула его, направила влево.

Теперь-то наконец Пауль ощутил, что Чани мертва. Он вступил в ту ненавистную ему Вселенную, и собственная плоть ныне мешала ему. Всякий вздох ранил его душу. Двое детей. Он подумал, неужели его занесло в тот временной коридор, где пророческое зрение более не вернется к нему?.. Впрочем, это неважно.

– Где мой брат? – послышался за спиной голос Алии. Пауль ощутил, как она рванулась к нему, как забрала его руку из ладони Хары.

– Я должна переговорить с тобой! – прошипела Алия.

– Подожди немножко, – ответил Пауль.

– Ни секунды! Речь идет о Лихне.

– Я знаю, – отвечал Пауль, – погоди минутку.

– У тебя нет минуты!

– У меня их много.

– Но не у Чани!

– Молчи! – приказал Пауль. – Чани умерла, – и он прикрыл рукой рот сестры, чтобы заглушить возражения. – Молчи, приказываю тебе! – почувствовав покорность ее, он отнял руку. – Опиши мне все, что ты сейчас увидишь, – проговорил он.

– Пауль! – разочарование и слезы слышались в ее голосе.

– Не обращай внимания, – проговорил он. И постаравшись насколько возможно обрести внутреннее спокойствие, заставил себя обратиться к пророческому зрению. Да, все так и было. Тело Чани лежало на циновке в круге света. Кто-то расправил на ней белую одежду, пытаясь прикрыть кровь от родов. Теперь все равно… он не мог оторвать своих глаз от лица ее, спокойствием своим отражавшего вечность.

Пауль отвернулся, но Чани оставалась перед его глазами. Она ушла и не вернется вовеки. И все теперь пусто: земля, воздух… вся Вселенная. Такое отмерено ему наказание… Ему хотелось плакать, но слезы не шли. Или он уже слишком долго пробыл фрименом? Смерть Чани требовала от него влаги.

Поблизости пискнул ребенок, на него шикнули. Звук этот опустил пелену тьмы на видение. Вот она – другая Вселенная, думал он. Двое детей.

Из какого-то позабытого транса выплыла неясная мысль. Он снова попытался вызвать разумом непокорное зрение пророка, но не сумел. Перед внутренним оком его не проплыло и клочка видения. Он понимал, что теперь отвергает будущее… любое.

– Прощай, сихайя моя! – прошептал он.

Откуда-то из-за спины послышался резкий и настойчивый голос Алии.

– Я привела Лихну!

Пауль обернулся.

– Это не Лихна, – ответил он. – Это лицедел. Лихна мертва.

– Так говорит и он сам, – произнесла Алия.

Пауль медленно повернулся на голос сестры.

– Я не удивлен тем, что ты жив, Атрейдес, – голос был похож на голос Лихны, но только похож, словно говорящий пользовался голосовыми связками девушки, не заботясь более о правдоподобности. Пауля даже удивила странная честность, угадывавшаяся в этих словах!

– Не удивлен? – спросил Пауль.

– Я – Скитале, лицедел-тлейлаксу, и хотел бы кое-что выяснить, прежде чем предлагать сделку Атрейдесу. Возле тебя находится гхола или Дункан Айдахо?

– Дункан Айдахо, – отвечал Пауль, – но я ни о чем не стану торговаться с тобой.

– Я думаю, ты ошибаешься, – возразил Скитале.

– Дункан, – бросил Пауль в сторону. – Если я попрошу, ты убьешь этого тлейлаксу?

– Да, милорд, – в голосе Айдахо слышалась едва сдерживаемая ярость берсерка.

– Подожди! – произнесла Алия. – Ты ведь не знаешь, от чего отказываешься.

– Знаю, увы, слишком хорошо знаю, – отвечал Пауль.

– Значит, это и впрямь Дункан Айдахо, – помощник Атрейдесов, – проговорил Скитале. – Итак, мы сумели найти нужную кнопку! Гхола может вспомнить собственное прошлое. – Пауль услышал шаги. Кто-то коснулся его левого рукава. Голос Скитале раздавался чуть сзади: – Что ты помнишь из своего прошлого, Дункан?

– Всё. Даже детство. И еще тебя – возле бака, когда меня извлекали оттуда, – отвечал Айдахо.

– Чудесно, – восторженно выдохнул Скитале. – Изумительно!

Голос его перемещался. Видение бы! – твердил себе Пауль. Слепота так мешала сейчас. Опыт Бене Гессерит твердил, что сейчас Скитале безумно опасен, но Пауль мог только слышать голос, угадывать за спиной тень движения.

– Вот это дети Атрейдесов? – спросил Скитале.

– Хара! – вскричал Пауль. – Не подпускай ее к детям.

– Эй, оставайтесь на местах! – крикнул Скитале. – Все! Предупреждаю. Лицеделы могут разить быстрее, чем вы подозреваете. И нож мой успеет забрать их жизни прежде, чем вы прикоснетесь ко мне.

Пауль почувствовал, как кто-то коснулся его правого рукава… скользнул в сторону.

– Алия, – приказал Скитале, – хватит!

– Я виновата, – простонала Алия, – я виновата!

– Ну, Атрейдес, – обратился к нему Скитале, – начнем торг?

Пауль услышал за спиной хриплое ругательство. Горло его на мгновение стиснул невольный страх – так ужасен был голос Айдахо. Только бы он выдержал! Иначе Скитале убьет детей!

– Чтобы заключить сделку, надо иметь, что продать, – начал Скитале. – Не так ли, Атрейдес? Хочешь обнять живую Чани? Мы, тлейлаксу, сделаем ее заново. Это, правда, будет гхола, Атрейдес. Но она будет помнить всё! Но поспешим, пусть твои друзья внесут сюда криогенный бак, чтобы сохранить ее плоть.

Снова слышать голос Чани, подумал Пауль. Вновь ощутить ее присутствие возле себя. Ах-хх, вот почему они подарили мне гхолу – Айдахо… чтобы я знал, насколько копия может быть похожей на оригинал. А теперь сулят полное восстановление личности… но за свою цену. И я, наверное, останусь орудием в руках тлейлаксу. Вместе с Чани… В вечной тревоге за жизнь детей, снова под угрозой заговора Квизарата…

– Каким же способом вы вернете Чани память? – спросил Пауль, стараясь сохранять спокойствие в голосе. – Заставив убить одного из ее собственных детей?

– Мы воспользуемся тем способом, который удовлетворит нас, – отвечал Скитале. – Ну, что скажешь в ответ, Атрейдес?

– Алия, – сказал Пауль, – займись переговорами с этой тварью. Я не могу торговаться с тем, кого не вижу.

– Мудрое решение, – торжествовал Скитале. – Ну, Алия, и что же ты предложишь мне от лица своего брата?

Пауль опустил голову, заставляя себя обрести глубочайшее спокойствие. И вдруг прямо перед глазами он заметил – видение?.. Нет, не совсем. Рядом с ним был нож. Вот оно!

– Дай мне немного подумать, – проговорила Алия.

– Мой нож может и потерпеть, – проговорил Скитале, – но не плоть Чани. Постарайся не слишком затянуть свои размышления.

Пауль вдруг понял, что моргает. Этого не могло быть… но тем не менее! Он ощущал глаза. И видел… он глядел из какого-то непонятного места… взгляд его дергался из стороны в сторону. Вот! Перед глазами появился нож. Потрясенный, не веря себе, Пауль понял. Он видел глазами одного из своих детей! Он видел нож Скитале из колыбели, нож блестел совсем рядом. Да – Пауль видел и себя самого. Он неподвижно стоял, опустив голову, ни для кого не опасный, позабытый всеми в комнате.

– Начнем с того, что вы откажетесь от всей своей доли в КООАМ, – предложил Скитале.

– Всей? – переспросила Алия.

– Всей.

Видя себя самого из колыбели, Пауль потянулся к ножу на поясе. Он ощущал странную двойственность. Тщательно высчитал расстояние, угол. Другого шанса не будет. И как положено Бене Гессерит, он подготовил все свое тело, словно заводя пружину для единственного движения, вмещавшего все… праджна требовала объединенного действия всех мышц в едином усилии.

Крис вылетел из его руки, сверкнув молочным блеском, и вонзился в правый глаз Скитале, ударил, отбросив голову лицедела назад. Вскинув вверх руки, Скитале отшатнулся к стене, нож его взлетел к потолку, звякнул об пол. Ударившись о стену, Скитале рухнул; смерть наступила прежде, чем тело коснулось пола.

Все еще теми глазами из колыбели Пауль увидел потрясенные лица, обращенные к нему, слепцу. А потом Алия метнулась к колыбели и закрыла от него комнату.

– Ох, они в безопасности, – выдохнула Алия, – все в порядке.

– Мой господин, – прошептал Айдахо. – И вот это тоже было частью вашего видения?

– Нет, – он махнул Айдахо рукой. – Но так лучше.

– Прости меня, Пауль, – проговорила Алия, – но когда эта тварь сказала, что может… оживить…

– Есть цена, которую Атрейдес платить не может, – отвечал Пауль. – И ты знаешь это.

– Знаю, – вздохнула она. – Но искушение…