Чёрный Отряд Кук Глен
Мы вернулись к ловушке для Загребущего. Потянулось нетерпеливое ожидание. Ворон расхаживал взад-вперед и что-то бормотал. Никогда не видел его столь встревоженным. За все время ожидания он бросил лишь одну фразу:
– Хромой не Душелов.
И в самом деле. Душелов почти человек. Хромой же из тех подонков, которые наслаждаются, пытая детей.
Скрип постромок и визг плохо смазанных колес возвестили о прибытии фургона. Ильмо вывел его на площадь, подъехал к нам и спрыгнул с козел.
– Где тебя носило? – Страх и усталость взвинтили мне нервы.
– Пришлось искать конюха и запрягать лошадей. А в чем дело? Что произошло?
– Здесь бродит Хромой.
– Вот дерьмо! И что он делает?
– Пока ничего. Он…
– Пошевеливайтесь, – рявкнул Ворон. – Пока он не вернулся.
Он подошел к камню с головой Загребущего в руке. Охранных чар словно и не было. Когда голова оказалась в углублении, золотистое сияние погасло. На голову и камень стали опускаться снежинки.
– Начали, – выдохнул Ильмо. – У нас мало времени.
Я схватил мешок и перенес его в фургон. Предусмотрительный Ильмо застелил пол брезентом, чтобы выпавшие монеты не провалились в щели между досками.
Ворон велел мне собирать все, что лежало россыпью под столом.
– Ильмо, вытряхни один мешок и дай его Костоправу.
Сами они грузили мешки, а я ползал на коленях, собирая раскатившиеся монеты.
– Минута прошла, – объявил Ворон. Половина мешков уже лежала в фургоне.
– Слишком много всего рассыпалось, – пожаловался я.
– Если придется, оставим на месте.
– А куда повезем мешки? И как мы их спрячем?
– В сеновале на конюшне, – решил Ворон. – На время. Потом сделаем у фургона фальшивое дно. Две минуты прошли.
– А что делать со следами колес? – спросил Ильмо. – Он сможет нас по ним выследить.
– А с какой стати ему вообще об этом беспокоиться? – засомневался я вслух.
Ворон проигнорировал мои слова и спросил Ильмо:
– Ты не маскировал следы, когда ехал сюда?
– Как-то не подумал.
– Проклятье!
Все мешки перекочевали в фургон. Ворон и Ильмо стали помогать мне собирать россыпь.
– Три минуты, – произнес Ворон и тут же воскликнул: – Тихо! – Он прислушался. – Ведь Душелов не мог вернуться так скоро, верно? Нет, это опять Хромой. Сматываемся. Ильмо, ты поведешь фургон. Правь к главным улицам, затеряйся среди движения. Я пойду следом за тобой. А ты, Костоправ, постарайся уничтожить ведущие сюда следы фургона.
– А где Хромой? – спросил Ильмо, тщетно вглядываясь в метель.
Ворон показал.
– Нужно от него оторваться, или он все у нас отберет. Иди, Костоправ. Давай, Ильмо, езжай.
– Но, пошли! – Ильмо щелкнул поводьями. Фургон со скрипом покатил.
Я нырнул под стол, набил доверху карманы и побежал прочь от того места, где, по словам Ворона, затаился Хромой.
Не знаю, насколько удачно я сумел замаскировать следы фургона. Думаю, начавшееся с утра движение на улицах помогло нам больше, чем все, что я сделал. От конюха я тоже избавился. Я протянул парню носок, набитый золотом и серебром, – больше, чем он смог бы заработать на конюшне за несколько лет, – и спросил, не согласится ли он исчезнуть. Желательно, и из города тоже.
– Я даже не потрачу лишней минуты, чтобы забрать свое барахло, – ответил он, бросил в угол вилы и вышел.
Я торопливо вернулся в нашу комнату. Все, кроме Масла, еще дрыхли.
– А, Костоправ, – произнес он. – Как раз вовремя.
– Что, рана болит?
– Угу.
– Похмелье замучило?
– И это тоже.
– Сейчас что-нибудь придумаем. Ты давно проснулся?
– Да с час назад.
– Душелов был здесь?
– Нет. Кстати, куда он подевался?
– Не знаю.
– Эй, это же мои сапоги. Чего это тебе вздумалось надевать мои сапоги?
– Успокойся. Выпей вот это.
Он выпил, но не угомонился:
– Послушай, почему ты надел мои сапоги?
Я снял сапоги и поставил их возле огня, который уже начал угасать. Масло дышал мне в спину, пока я подбрасывал уголь.
– Если ты не успокоишься, у тебя разойдутся швы.
Наших можно успокоить только так. Когда им даешь медицинский совет, они прислушиваются. И, все еще злясь, Масло снова улегся и заставил себя лежать спокойно, но ругать меня не перестал.
Я стянул с себя промокшую одежду и напялил ночную рубашку, что попалась мне на глаза. Понятия не имею, откуда она взялась. Рубашка оказалась коротковатой. Поставив на огонь чайник, я взял свою сумку и подошел к Маслу:
– Дай-ка я тебя осмотрю.
Я очищал кожу вокруг раны, и Масло тихонько ругался, когда я услышал звук. Шарк-стук, шарк-стук. Шаги замерли возле нашей двери.
– В чем дело? – спросил Масло, ощутив мой страх.
– Это… – Дверь за моей спиной распахнулась. Я обернулся и увидел, что моя догадка оказалась верна.
Хромой подошел к столу, плюхнулся на стул, обозрел комнату. Его взгляд пронзил меня, и я стал гадать, помнит ли он, что я сделал с ним в Весле.
– Как раз поставил чайник, – невинно произнес я.
Он посмотрел на мокрые сапоги и плащ, затем на каждого находившегося в комнате. Потом снова на меня.
Крупным Хромого не назовешь. Если встретить его на улице, не зная, кто он такой, Взятый не произведет особого впечатления. Подобно Душелову, он был одет в однотонную одежду – тускло-коричневую, поношенную и грязную. Лицо скрывала потертая кожаная маска, с которой капала вода. Из-под капюшона и маски торчали спутанные пряди волос – черных, припудренных сединой.
Он не произнес ни слова, лишь сидел и пялился на нас. Не зная, что же мне в такой ситуации делать, я закончил обрабатывать рану Масла, затем заварил чай. Разлил в три оловянные чашки, одну дал Маслу, одну поставил перед Хромым, третью взял себе.
И что дальше? Теперь уже не притворишься, будто чем-то занят. И присесть негде, только возле стола… Вот дерьмо!
Хромой стянул маску. Поднес чашку к губам…
И я не смог отвести глаз.
Я увидел лицо мертвеца или же скверно забальзамированной мумии. Глаза у него были живые и злобные, но прямо под ними я увидел пятно гниющей плоти. В правом углу рта, где не хватало квадратного дюйма губ, виднелись обнаженные десны и пожелтевшие зубы.
Хромой отхлебнул чаю, посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Я едва не обмочился.
Я встал и подошел к окну. На улице немного посветлело, и снег падал уже не так густо, но камень я так и не смог разглядеть.
На лестнице затопали сапоги. Вошли Ильмо и Ворон.
– Эй, Костоправ, как тебе удалось отделаться от… – Голос Ильмо сразу стих, едва он заметил Хромого.
Ворон вопросительно посмотрел на меня. Хромой обернулся. Я пожал плечами, когда Хромой не мог меня видеть. Ворон отошел от двери и начал снимать мокрую одежду.
Ильмо сообразил на ходу. Он подошел к огню и разделся.
– О, как здорово избавиться от этой мокрятины! Как дела, Масло?
– Есть свежий чай, – сообщил я.
– Все тело болит, Ильмо, – ответил Масло.
Хромой посматривал на каждого из нас, а заодно на Одноглазого и Гоблина, который понемногу начал шевелиться.
– Вот, значит, как. Душелов привел с собой лучших из Черного Отряда. – Его голос упал до шепота, но даже шепот Хромого наполнил все помещение. – Где он?
Ворон проигнорировал его. Он переоделся в сухие брюки, присел возле Масла и проверил мою работу.
– Здорово ты его заштопал, Костоправ.
– У меня хватает практики.
Ильмо пожал плечами в ответ на вопрос Хромого. Он допил свой чай, налил всем по новой чашке и вновь наполнил чайник из кувшина. Пока Хромой сверлил взглядом Ворона, Ильмо быстро ткнул Одноглазого сапогом в ребра.
– Вы! – рявкнул Хромой. – Я не забыл, что вы устроили в Опале. И во время кампании в Форсберге.
Ворон уселся, прислонившись спиной к стене, вытащил один из своих самого зловещего вида ножей и принялся чистить им ногти. Он улыбался. Улыбался, глядя на Хромого, и в его глазах читалась откровенная насмешка.
Неужели он совсем не знает страха?
– Что вы сделали с деньгами? Они принадлежали не Душелову. Госпожа дала их мне.
Глядя на Ворона, и я набрался смелости:
– Разве вам не полагается сейчас быть в Вязе? Госпожа приказала вам покинуть Клин.
Гнев исказил и без того уродливое лицо. На лбу и левой щеке проступил шрам. Наверное, он тянулся вниз до левого соска Хромого. Этот удар ему нанесла сама Белая Роза.
Хромой резко обернулся. И этот проклятый Ворон сказал:
– Достал карты, Ильмо? Стол освободился.
Хромой оскалился. Уровень напряженности быстро поднимался.
– Я хочу эти деньги. Они мои. У вас есть выбор: или вы соглашаетесь, или нет. И я не завидую вам, если вы откажетесь.
– Если они тебе нужны, пойди и возьми, – сказал Ворон. – Поймай Загребущего. Отруби ему голову. Положи ее на камень. Для Хромого это не составит труда. Загребущий всего лишь бандит. Разве у него есть шанс устоять против Хромого?
Я подумал, что Взятый сейчас взорвется. Но он выдержал. Слова Ворона на мгновение ошеломили его. Но лишь на мгновение.
– Ладно. Значит, вы решили усложнить себе жизнь. – Его улыбка была широкой и жестокой.
Я понял, что напряженность вот-вот кончится взрывом.
В проеме распахнутой двери шелохнулась тень. Худощавая темная фигура скользнула в комнату, посмотрела на спину Хромого. Я облегченно вздохнул.
Хромой развернулся. Между Взятыми едва не сверкнула молния.
Краем глаза я заметил, что Гоблин сидит, а его пальцы отплясывают в сложном ритме. Одноглазый, уставившись в стену, что-то шепчет в подушку. Ворон развернул нож для броска. Ильмо вцепился в чайник, готовый выплеснуть кипяток.
Вокруг меня на расстоянии вытянутой руки не было ничего пригодного в качестве метательного снаряда. Так как же мне внести свой вклад? Занести историю в хроники – если выживу?
Душелов сделал едва заметный жест, обошел Хромого и уселся на свой любимый стул. Вытянул руку, подтащил один из стульев и положил на него ноги. Потом взглянул на Хромого:
– Госпожа передала тебе сообщение. На тот случай, если я встречу тебя. Она желает тебя видеть. – Все фразы были произнесены одним голосом, женским и твердым. – Ей не терпится расспросить тебя про восстание в Вязе.
Хромой вздрогнул. Одна из его вытянутых на столе рук нервно дернулась.
– Восстание? В Вязе?
– Мятежники атаковали дворец и казармы.
Тугая кожа на лице Хромого обрела смертельную бледность. Подергивание руки стало более заметным.
– А еще ей хочется знать, почему ты там не был и не отогнал мятежников.
Хромой выдержал лишь три секунды. За это время его лицо стало гротескным. Мне редко доводилось видеть столь откровенный страх. Затем он сорвался со стула и выбежал.
Ворон метнул нож. Тот вонзился в дверную раму, но Хромой этого не заметил.
Душелов рассмеялся. Смех был совсем не такой, как прежде, а звучный, четкий и торжествующий. Душелов встал и подошел к окну.
– Ага. Кто-то получил приз. Когда это произошло?
Ильмо решил закрыть дверь. Ворон попросил его вытащить нож. Я робко подошел к Душелову, выглянул в окно. Снегопад прекратился, камень был ясно виден. Холодный, утративший свечение и покрытый дюймовым белым покрывалом.
– Не знаю. – Мне оставалось лишь надеяться, что голос прозвучит искренне. – Всю ночь снег падал очень густо. Когда я последний раз смотрел в окно – еще до того, как пришел он, – то ничего не смог разглядеть. Может, сходить посмотреть?
– Не стоит. – Он развернул стул так, чтобы наблюдать за площадью. Позднее, после того как он принял из рук Ильмо чашку чая и выпил ее – отвернувшись, чтобы скрыть лицо, – Душелов негромко добавил: – Загребущий уничтожен. Его шваль в панике. И, что самое приятное, Хромого опять вывели из себя. Неплохо сработано.
– Это была правда? – спросил я. – Насчет Вяза?
– Каждое слово, – веселым голосом подтвердил Душелов. – Остается только гадать, откуда мятежники узнали, что Хромого нет в городе. И как я вовремя понял, откуда дует ветер, и потому успел появиться в Вязе и раздавить восстание прежде, чем накопились последствия. – Еще одна пауза. – Не сомневаюсь, что Хромой над этим задумается, когда придет в себя. – И он вновь рассмеялся – еще тише и еще мрачнее.
Мы с Ильмо занялись завтраком. Обычно стряпней заведовал Масло, так что у нас появился повод нарушить устоявшийся обычай. Через некоторое время Душелов заметил:
– Вам и вашим людям больше нет смысла здесь оставаться. Молитвы вашего Капитана были услышаны.
– Так мы можем отправляться? – уточнил Ильмо.
– А ради чего здесь теперь торчать?
У Одноглазого причины имелись, но мы их проигнорировали.
– После завтрака начинаем собираться, – сказал нам Ильмо.
– Вы что, решили ехать в такую погоду? – изумился Одноглазый.
– Мы нужны Капитану.
Я отнес Душелову тарелку с яичницей. Сам не знаю почему. Он редко ест и почти никогда не завтракает. Но он взял тарелку и отвернулся.
Я выглянул в окно. Толпа уже обнаружила перемену. Кто-то смел снег с лица Загребущего. Глаза у него были открыты, и казалось, будто он наблюдает. Жуть.
Под столом копошились люди, дрались за оставленные нами монеты. Получившаяся куча мала напомнила мне клубок червей в полуразложившемся трупе.
– Надо бы оказать ему последнюю почесть и похоронить голову, – пробормотал я. – Он был дьявольски сильным противником.
– Для этого у тебя есть Анналы, – ответил Душелов. – Только победитель утруждает себя оказанием почестей поверженному врагу.
К тому времени я уже сидел перед своей тарелкой. Я задумался над смыслом его слов, но в тот момент горячая еда оказалась для меня важнее.
Все, кроме меня и Масла, отправились в конюшню. За мной и раненым солдатом решили прислать фургон. Я дал Маслу кое-какие лекарства, чтобы подготовить к тряске во время предстоящего переезда.
Ребята задерживались. Ильмо решил натянуть у фургона матерчатый верх и защитить Масло от снега. Ожидая их возвращения, я раскладывал пасьянс.
– Она очень красива, Костоправ, – неожиданно произнес Душелов. – Юная на вид. Свежая. Ослепительная. Но сердце у нее каменное. Хромой по сравнению с ней попросту щенок. Молись о том, чтобы никогда не попасться ей на глаза.
Душелов смотрел в окно. Мне хотелось расспросить его, но я никак не мог придумать хотя бы один вопрос. Проклятье. В тот раз я и в самом деле упустил свой шанс.
Какого цвета ее волосы? Ее глаза? Как она улыбается? Когда такого не знаешь, это очень много значит.
Душелов встал и запахнул плащ.
– Даже если считать только подложенную Хромому свинью, дело того стоило, – сказал он. Возле двери он остановился и пронзил меня взглядом. – Ты, Ильмо и Ворон. Выпейте за меня. Слышал?
Потом он ушел.
Через минуту приехал Ильмо. Мы перенесли Масло в фургон и направились к Мейстрикту. Но еще очень долго мои нервы не стоили и гроша.
Глава четвертая
Шепот
Тот бой дал нам максимум результатов ценой минимума усилий. Я даже не припомню столь легкой победы, когда сражение разыгрывалось полностью по нашим нотам. Для мятежников оно стало серьезной неудачей.
Мы срочно покидали провинцию Клин, где оборона Госпожи рухнула почти в течение суток. Вместе с нами спасались бегством от пятисот до шестисот солдат регулярной армии – остатки разбитых подразделений. Чтобы сэкономить время, Капитан выбрал прямую дорогу на Лорды через Облачный лес, а не более длинную, огибающую лес с юга.
Нас преследовал, отставая на день или два, батальон регулярной армии мятежников. Мы могли бы развернуться и разгромить его, но Капитан решил смыться. Мне понравился ход его мыслей. Сражения под Розами оказались жестокими, погибли тысячи, а к Отряду присоединилось так много новичков, что я стал терять раненых, не успевая оказывать им помощь.
Нам было приказано прибыть в Лорды и поступить в распоряжение Крадущегося в Ночи. Душелов полагал, что Лорды станут мишенью для следующего удара мятежников. Мы уже очень устали, но ожидали еще несколько жестоких сражений до наступления зимы, которая замедлит поступь войны.
– Костоправ! Глянь-ка сюда! – К тому месту, где сидели я, Капитан, Молчун и еще несколько наших, мчался Блондин, перебросив через плечо обнаженную женщину. Ее можно было бы даже назвать привлекательной, не будь она изнасилована до полусмерти.
– Неплохо, Блондин. Неплохо, – отозвался я и вновь склонился над рукописью. Там, откуда прибежал Блондин, все еще слышались вопли и улюлюканье – солдаты пожинали плоды победы.
– Они просто варвары, – беззлобно заметил Капитан.
– Иногда нужно позволять им сорваться с привязи, – напомнил я. – И лучше здесь, чем в Лордах.
Капитан неохотно согласился. Ему трудно переносить зрелище грабежей и насилия, хотя они и часть нашей профессии. Мне кажется, он тайный романтик – по крайней мере в тех случаях, когда дело касается женщин. Я попробовал улучшить ему настроение:
– Они сами на это напросились, взяв в руки оружие.
– Сколько все это уже тянется, Костоправ? – мрачно спросил он. – Кажется, целую вечность, правда? Ты вообще способен вспомнить то время, когда ты не был солдатом? Какой в войне смысл? Почему мы вообще здесь? Мы продолжаем выигрывать сражения, но Госпожа проигрывает войну. Почему бы им не плюнуть на всю эту бодягу и не отправиться по домам?
Отчасти он был прав. Начиная с Форсберга, война превратилась в одно отступление за другим, хоть мы и делали свое дело хорошо. Клин был в полной безопасности, пока на сцену не вышли Меняющий и Хромой.
Во время последнего отступления мы и наткнулись на этот базовый лагерь мятежников. Вероятнее всего, он служил главным учебным и штабным центром в кампании против Крадущегося. К счастью, мы заметили мятежников раньше, чем они нас. Мы окружили лагерь и обрушились на противника перед рассветом. У них было огромное численное превосходство, но сопротивления мы почти не встретили – большинство мятежников были зелеными новобранцами. Больше всего нас поразило наличие в лагере полка амазонок.
Конечно, мы слышали о них и раньше. Несколько женских отрядов имелось и на востоке, в окрестностях Ржи, где сражения оказались более жестокими и ожесточенными, чем здесь. Там произошло наше первое столкновение, после которого в Отряде стали относиться к женщинам-воинам с пренебрежением, хотя они сражались лучше своих соотечественников-мужчин.
В нашу сторону поползли облака дыма – солдаты жгли казармы и здание штаба. Капитан пробормотал:
– Костоправ, пойди проследи, чтобы эти дурни не подожгли лес.
Я встал, подхватил свою сумку и пошел на шум.
Повсюду валялись тела. Придурки мятежники, должно быть, чувствовали себя в полной безопасности, потому что даже не окружили лагерь частоколом или рвом. Тупицы. Это первое, что следует сделать, даже если знаешь, что на сто миль вокруг нет ни единого врага. Крышу над головой сооружают потом. Лучше промокнуть, чем стать покойником.
Пора мне привыкнуть к подобному зрелищу. Я уже давно с Отрядом, и вид последствий сражения тревожит меня меньше, чем следовало бы, – я прикрыл уязвимые места моей морали пластинками брони. Но я до сих пор стараюсь не смотреть на худшее.
Ты – тот, кто сменил меня и теперь пишет эти Анналы, – теперь уже понял, что у меня не хватает смелости записывать всю правду о нашем отряде мерзавцев. Ты знаешь, что они злобны, жестоки и невежественны. Они откровенные варвары, воплощающие в жизнь свои самые жестокие фантазии, и их поведение кое-как смягчается лишь присутствием нескольких достойных людей. Я редко отображаю эту особенность Отряда, потому что эти люди мои братья, моя семья, а в детстве меня научили не говорить скверно о родственниках. Старые уроки забываются труднее всего.
Ворон смеется, читая мои записи. Он называет их «сиропчиком со специями» и грозится взять Анналы в свои руки и записывать рассказы о происходящем так, как все представало перед его глазами.
Суров этот Ворон. Насмехается надо мной. А кто это там носится по разгромленному лагерю и вмешивается всякий раз, когда у солдат возникает желание немного развлечься пытками?
Кто возит за собой десятилетнюю девочку на старом смирном муле? Не Костоправ, братья. Не Костоправ. Костоправ не романтик. Этот душевный порыв зарезервирован за Капитаном и Вороном.
Естественно, Ворон стал лучшим другом Капитана. Они частенько сидят рядом, словно два валуна, и ведут такие же беседы, какие вели бы два валуна. Их интересует лишь компания друг друга.
Ильмо возглавляет поджигателей – наших братьев не столь юного возраста, уже успевших удовлетворить голод по женской плоти. Те, кто еще шворит повсюду плененных дам, – по большей части наше молодое пополнение.
Они дали мятежникам хорошее сражение под Розами, но враг оказался слишком силен. Тогда против нас выступила половина Круга Восемнадцати, а на нашей стороне были лишь Хромой и Меняющий. Эта парочка потратила куда больше времени на взаимный саботаж, чем на попытки противостоять Кругу. В результате разгром – самое унизительное поражение Госпожи за последние десять лет.
Как правило, Круг по большей части сохраняет сплоченность. И они не тратят на взаимную грызню больше энергии, чем на врагов.
– Эй, Костоправ! – позвал Одноглазый. – Повеселись с нами!
Он швырнул горящий факел в распахнутую дверь казармы. Здание мгновенно взорвалось, тяжелые дубовые ставни сорвало с окон. Язык пламени окутал Одноглазого, он тут же отскочил. Курчавые волосы под полями его занюханной плоской шляпы затлели. Я свалил его на землю и, энергично шлепая Одноглазого одолженной у него же шляпой, загасил ему волосы.
– Ладно, ладно, – проворчал он. – Тебе вовсе не обязательно с таким пылом браться за дело.
Невольно улыбнувшись, я помог ему подняться:
– Ты цел?
– Да так, слегка обжегся, – признался он, напуская на себя ту фальшивую величавость, что присуща котам, совершившим какую-нибудь выдающуюся глупость. Нечто вроде: «Именно это я и собирался давным-давно сделать».
Пламя ревело, взметая с крыши горящие соломинки.
– Капитан послал меня проследить, чтобы вы, придурки, не запалили лес, – сообщил я.
Тут как раз из-за угла горящего дома вышел Гоблин, и его широкие губы растянулись в ехидной ухмылке.
Едва заметив его, Одноглазый завопил:
– Ах, червивые твои мозги! Так это ты подстроил мне пакость!
Испустив душераздирающий вопль, он начал приплясывать. Рев пламени стал более басовитым, а пляска огненных языков приобрела ритмичность. Вскоре мне показалось, что я различаю чью-то фигуру, корчащуюся в пламени за окном.
Гоблин тоже ее увидел. Его ухмылка исчезла, он сглотнул, смертельно побледнел и тоже принялся плясать. Теперь оба колдуна что-то завывали и пронзительно вопили, полностью игнорируя друг друга.
Корыто с водой извергло свое содержимое, которое описало в воздухе дугу и выплеснулось на пламя. Следом взвилась в воздух вода из бочки. Рев пламени стал тише.
Одноглазый подскочил поближе и начал тыкать пальцем в Гоблина, пытаясь нарушить его сосредоточенность. Тот отмахивался, уклонялся и попискивал, не прерывая танца. В пламя выплеснулась новая порция воды.
– Какая парочка!
Я обернулся. Подошедший Ильмо любовался представлением.
– И то верно, – согласился я.
Вопящие, завывающие и дерущиеся, Гоблин и Одноглазый словно олицетворяли своих собратьев по ремеслу более крупного масштаба. Разница заключалась лишь в том, что накал их вражды не поднимался и до половины той непримиримой ненависти, что существовала между Меняющим и Хромым. Если копнуть поглубже, легко увидеть, что Одноглазый и Гоблин друзья. Среди Взятых же друзей нет.
– Хочу тебе кое-что показать, – сказал Ильмо. Я знал, что больше он ничего не скажет, поэтому кивнул и пошел за ним.
Гоблин и Одноглазый продолжали дуэль. Кажется, Гоблин брал верх. Пожар меня больше не беспокоил.
– Ты умеешь разбирать эти северянские закорючки? – спросил Ильмо. Он привел меня в здание, где располагался штаб всего лагеря, и показал на кучу бумаг, которую его люди свалили на пол явно для растопки очередного пожара.
– Думаю, что разберусь.
– Может, отыщешь что-нибудь в этом хламе?
Я наугад вытянул из кучи лист. Это оказалась копия приказа одному из батальонов армии мятежников: тайно проникнуть в Лорды и укрыться в домах сочувствующих горожан до того момента, когда поступит приказ напасть на защитников города изнутри. Бумага была подписана именем «Шепот», и к ней прилагался список адресов.
– Еще как отыщу! – ахнул я. У меня внезапно перехватило дыхание. Один только этот приказ разоблачал полдюжины секретов мятежников и намекал еще на несколько. – Еще как, – повторил я, хватая следующий лист. Как и первый, то был приказ очередному отряду. Как и первый, он проливал свет на текущую стратегию мятежников.
– Позови Капитана, – велел я Ильмо. – Прихвати Гоблина, Одноглазого, Лейтенанта и всех, кому здесь следует находиться…
Должно быть, вид у меня был зловещий, потому что на лице Ильмо, когда он меня прервал, появилось какое-то странное, нервное выражение:
– Да что это за чертовщина, Костоправ?
– Все приказы и планы кампании против Лордов. Полный распорядок сражения. – Но кое-что я приберег напоследок – это я покажу только Капитану. – И поторопись. Возможно, даже минуты могут оказаться решающими. И не позволяй никому жечь подобные бумаги. Ради всего святого, останови их. Мы наткнулись на золотую жилу, так не дай ей улететь в небо дымом.
Читать бесплатно другие книги:
