Новогодняя жена Романова Екатерина

Поднялась и на эмоциях понеслась к двери. Пусть видит, что я решительно настроена и свои щупальца при себе держит.

– Помните, Кристин! Не влюбитесь в меня!

– Да я лучше себе глаза выколю! – прорычала и вышла, громко хлопнув дверью.

Мерзкий, мерзкий бесчувственный старикашка! Ладно, не старикашка, вполне себе крепкий мужчина в расцвете сил, но все равно мерзкий. До того мерзкий, что мне самой мерзко от степени его мерзости.

Брр! Содрогнулась всем телом. Так меня колотило от гнева, так лихорадило!

– Как все прошло? – с волнением спросили Этьен и Доротея. Они тревожно слонялись возле дверей в ожидании меня.

– Я его придушить готова. Вот этими вот руками! Не снимай, говорит, панталоны, не влюбись, говорит, в меня! Да кто в тебя влюбится такого? Кому ты вообще сдался? – обратилась к запертой двери.

– Тише, тише! Услышит же! – ужаснулись Этьен и Доротея.

– Уже слышал. Мне скрывать нечего и стесняться тоже нечего. Правда она такая, жалит хлеще крапивы, когда виноват, и обтекает теплой водой, если невиновен. Мне нужно остудиться. И это… Есть что на плечи накинуть?

Доротея растерянно переглянулась с Эйнштейном.

– Так вам холодно или жарко?

– А… Остудиться, в том смысле, что мне нужно пар выпустить.

– Вы умеете пускать пар? – искренне изумилась Доротея.

Ну е-мое… Идиомы на Ирбисе тоже не понимают. Хм. Мне пришла гениальная идея, как совместить приятное с полезным.

– Шуба есть? Холодно ведь на улице наверняка.

– Госпожа, вы меня совсем запутали. То жарко, то холодно, то шуба, то накидка…

– Дуй за шубой, а ты, Альберт, за девчонкой. Встретимся на улице.

– Зачем?

– Пар выпускать будем. Все. Идем, идем! Ребенка только укутайте потеплей, чтоб не застыла.

Через четверть часа мы с Доротеей внизу дожидались Альберта и Анахель. Я щеголяла в пуховой шапке и модной шубке, прикрывающей филей. Помощница закуталась в пуховой платок и накинула на плечи что-то похожее на тулуп. На мое счастье на Ирбисе не брезгуют зимней обувью. Я сунула ноги в валенки и блаженно выдохнула. Наконец-то избавилась от ходулей!

– Госпожа! Необъяснимое с вами! Зачем же вы обувь прислуги надели? Вот ваши вышитые каменьями черевички.

Приподняла подол платья и посмотрела на валенки. Теплые, целые, по размеру. Опустила подол.

– Вот пусть тот, кто их вышивал, и носит такую обувь зимой. Я в валенках пойду! Госпожа я или не госпожа?

– Госпожа, конечно, – смутилась Доротея, закрывая господский шкафчик для обуви. – Как изволите.

– Ты мне лучше скажи, зачем меня сюда призвали? Граф ваш – полный отморозок, так ничего и не пояснил.

Округлив глаза, помощница скромно промямлила:

– Может, вам лучше Этьен расскажет?

– От Альберта дождешься. Половину приукрасит, половину скроет. Я его суть уже раскусила. Мужик сам себе на уме. А мне нужна достоверная информация. Я вижу, что девушка ты скромная и честная. Говори не таясь, как на исповеди.

– Как на чем?

– Ох, ёжкин макарешкин.

– Что за зверь такой дивный?

Я взвыла, всплеснула руками и потянула помощницу на улицу. Ждать в доме становилось жарковато.

Тяжелая дверь охотно поддалась, выпуская нас на волю. В нос ударил ни с чем несравнимый запах мороза. Почему мороз пахнет дымом и немного мятой? Нет, не мятой. Скорее, ментолом. Освежающим, вкусным, дурманящим.

Вдохнула полной грудью и подставила лицо солнышку. Красота-то какая!

Сбежала вниз по ступенькам, прошлась по хрустящему снегу. Совсем как на Земле! Сгребла в охапку пушистый снежок и подкинула в воздух, наблюдая, как искрятся снежинки под солнечными лучами. До поросячьего визга люблю зиму!

– Ну, чего ты там встала, как вкопанная, иди же сюда!

Доротея подошла ближе и улыбнулась.

– Рассказывай давай.

– Только, если кто спросит, я вам ничего не говорила.

– Нет, конечно, я могила, – заметив испуганное выражение на лице собеседницы, махнула рукой. – Не обращай внимания, если в моей речи проскользнет что-то такое. Это земной сленг.

– Хорошо. Графиня Мадлен… Она… – девушка тушевалась, не зная, как подойти к обсуждению деликатного вопроса. – Я у нее раньше не работала. Сегодня первый день, как приступила, а оказалось, что вы уже и не графиня вовсе. Но по слухам, она очень легка нравом.

– Это как именно? – поинтересовалась, отломив от ближайшего дерева сосульку и попробовав на вкус. М-м! Куда вкуснее, чем на Земле. Не мудрено, здесь экология лучше.

– Вы что делаете?

– А ты попробуй, – отломила еще одну сосульку и дала Доротее. Та долго не решалась, а потом коснулась прозрачной ледышки кончиком языка и удивилась. Лизнула уверенней, еще и еще.

– Как странно. Как необычно!

– Застывшая вода и только.

Ну, не только это. Куча бактерий и микробов, мне ли, токсикологу, не знать. Но я не из тех, кто познав науку и проникнувшись количеством микроорганизмов вокруг, сходит с ума и превращается в верминофоба. Жить надо так, чтобы было что вспомнить. И, если уж на то пошло, промывание желудка и больничная койка – тоже воспоминания. У меня, например, в отделении, столько пациентов обрели друг друга! Ничто так не сближает людей, как совместная диарея. На трех свадьбах уже свидетельницей была. Так что даже путешествие в больницу можно превратить в приключение!

– Ладно, ладно. Давай к делу, а то придет Альберт и не поговорим. Что там за легкий нрав у госпожи?

– Уж больно она мужчин любит! – облизнув сосульку, разговорилась Доротея. – Видели ее и с булочником, и с поваром Жобером, и с бакалейщиком, и с продавцом ткани. А еще у нас садовник есть, сантехник… Сколько у Анахель наставников по магии сменилось… У-у… – девушка присвистнула, причем весьма профессионально, и закатила глаза. – Только на моей памяти граф четырех ученых мужей за шкирку выкинул.

– Задницей она крутит что ли?

– Еще как! – воскликнула Доротея, но испугавшись собственных слов, прикрыла рот ладошкой.

– Да расслабься ты. Все строго между нами. Как же граф позволяет такое поведение?

– А как не позволит? С его-то болезнью! Графиня молодая совсем, на десять лет его младше. Ей много требуется. Он сначала понимал, терпел… А потом, когда она вовсе обнаглела и дома неделями не появлялась, совсем замкнулся. Себя во всем винить стал. Матушка говорит, такая у них любовь была поначалу. Такая любовь! Я-то не знаю, сама еще малышкой была. Но с рождением Анахель все изменилось… Графине не интересно было возиться с девочкой, а с графом вот беда приключилась.

– А как он стал инвалидом?

– Кем?

Я указала на ноги. Доротея понятливо кивнула и вздохнула.

– Граф сильный маг, известный на весь Ирбис. К нему за оренарами приезжают со всех уголков планеты!

– За кем?

– Оренарами. Это такие магические животные, которых ни у кого больше нет. Они могут быть крошечными, с ладошку, или огромными, размером с лося! Все зависит от мага, которому нужен оренар. Нет в мире двух одинаковых оренаров. Такой выдумщик наш господин!

– А зачем нужны эти животные?

– Они преданные очень. За хозяина жизнь отдадут! Защитники, во всем споспешники, в магии подсобляют. Я не владею колдовством, всего не знаю, но любой сильный маг обязательно обзаводится оренаром. Если граф позволит, как-нибудь покажу вам питомник!

– Здорово. Но как это связано с его ногами?

– А! – спохватилась девушка и рассмеялась. – Заговорилась. Однажды, матушка рассказывала, к графу приехал очень нехороший господин. Темный маг. Плохой. Сказал, что хочет оренара себе. А граф не может отказать. Он на короля работает, а господин этот – королевский племянник.

Протекционизм даже в другом мире! Бессмертная, походу, вещь.

– Для создания оренара магия будущего владельца требуется. Я не знаю всех особенностей работы графа, но создал он пять оренаров и ни один не пожелал стать спутником того господина. Тогда граф создал еще пять и еще… На четвертый раз он сотворил настоящее чудовище! Злое, ядовитое и отвратительное, как и сам темный маг.

От жуткой истории у меня по спине холодок пробежал. Я уткнулась носом в пушистый мех шубки и с нетерпением ждала продолжения.

– Это чудовище, в итоге, выбрало того темного господина своим повелителем и покусало графа де Трувэ в благодарность за свое создание. Несколько недель сильнейшие маги и лекари королевства бились за жизнь нашего хозяина. Отстояли. Но только на ноги поднять так и не смогли.

– Это тогда он стал таким… ну…

Я покрутила пальцем у виска.

– Что означает этот жест, ваше сиятельство? – раздался за спиной надменный голос Альберта.

Я зачерпнула пригоршню снега и смяла в ладонях. Неслышно как подкрался дворецкий!

– Этот жест означает, что нельзя так пугать женщин. Они и проучить могут.

Резко развернулась и швырнула в Альберта снежком. Несколько секунд стояла тишина, а потом громыхнул хохот. Мы с Доротеей смеялись от души, даже Анахель присоединилась, глядя на то, как с широкого лба дворецкого медленно стекает снежок. Даже не в снежке дело, а в выражении лица Альберта! Такая оскорбленная невинность, такая поруганная честь!

– Что вы себе позволяете графиня?

– Я пар выпускаю! И вам, кстати, советую!

Набрала в ладошки еще снега, слепила следующий снежок и запустила в спину смеющейся Анахель. Девочка возмущенно вскрикнула и метнула в меня гневный взгляд. Я сузила глаза в ответ, но дурашливо, готовая в любой момент сорваться с места, если будет ответная атака.

– Вы же не надеетесь своими дикарскими выходками склонить меня на свою сторону, графиня? – высокомерно поинтересовалась девочка.

– Ну что вы! Куда нашим дикарским выходкам до вашего высокомерия?

Слепила еще один снежок и запустила в Доротею. Та манерничать не стала и ответила мне тем же. Мы бегали по двору, запуская друг в друга снежки, хохоча и уворачиваясь от летящих снарядов, падая в снег, швыряя его в воздух и наслаждаясь переливами серебристо-алмазных снежинок. Альберт косился на нас, как на полоумных, а во взгляде Анахель нет-нет и проскальзывал интерес. Значит, не все так запущено. Она то и дело вытягивала голову, чтобы посмотреть, в кого попал снежок или кто на этот раз победил в схватке «повали другого».

– Все, ваше сиятельство, все! Вы победили в этой забаве! – запыхавшись, заявила Доротея. – Мне понравилось пар выпускать!

– А пар мы еще и не выпускали. Смотри!

Я вдохнула поглубже, согрела ртом воздух, а потом медленно выдохнула горячую струйку, которая тут же обернулась густым белым паром.

Помощница восхищенно засмеялась, а Анахель подошла ближе.

– Так любой может! Из-за разницы температур возникает такой эффект. Вот, смотрите!

Она повторила мой опыт. Доротея тоже пустила облачко, и мы уже втроем принялись соревноваться, у кого красивей получится.

– Альберт, ну, что же вы там стоите? Замерзнете же! Идите к нам, покажите свои умения.

– Ничего я не умею! – произнес дворецкий, а мы расхохотались. – Я не специально! Просто пар идет, пока я говорю!

Мы разразились очередной волной смеха и, чем больше оправдывался и парил дворецкий, тем больше хохотали, пока вовсе не повалились в сугроб. Не в силах подняться и унять хохот, мы корчились прямо на снегу, тыча пальцем в бубнящего дворецкого.

Краем глаза заметила шевеление в одном из окон на третьем этаже. Замерла, пригляделась. А. Кто-то за нами подглядывает!

Поправила сползшую на бок шапку, поднялась и отряхнулась. Граф презрительно покачал головой. Да ну тебя, мерзкая ты ледышка! Не удержалась и от всей души, вот прямо от сердечного порыва оттопырила средний палец и подняла над головой. Так, чтобы граф обязательно увидел!

Мужчина резко задернул шторку и скрылся от наших глаз. Ох, как же хорошо от маленькой гадости на душе! С широкой улыбкой повернулась и наткнулась на три удивленных взгляда.

Ой…

– Что означает жест, который вы показали моему отцу? – поинтересовалась Анахель, стряхивая снег с пухового полушубка.

Так мне в этот момент стыдно стало, что не передать. Тоже мне, кандидат медицинских наук, образованная женщина, что я там еще о себе графу говорила?

– Этот жест, Анахель, означает… – задумалась, как бы выкрутиться из ситуации. – Крайнюю степень недовольства поведением собеседника.

– А, поняла.

Девочка все делала старательно и сейчас со всей ответственностью оттопырила средний палец, глядя на меня самым невинным взглядом, какой я когда-либо встречала.

– Вот так?

– Эм… Ага, – буркнула и глаза отвела.

Как говорит моя мама, которая в одиночку воспитывала меня и брата, чем меньше акцентируешь внимание на дурном, тем меньше оно откладывается в памяти. Не знаю, не знаю. У меня в памяти отлично отложилось именно все дурное. До сих пор анекдот в нашей семье ходит, что первым моим словом было любимое дедушкино выражение: «ептамать». Так что неточная это наука, но попробовать стоило.

– А не пора ли нам выпить горячего чаю, что скажешь, Альберт?

– Немедленно распоряжусь Жоберу!

Мужчина с энтузиазмом подхватил эту идею и постыдно сбежал. Сдается мне, у него просто ноги замерзли. Не мудрено, столько стоять на одном месте! Мороз требует движений! Кровь разгоняется, сосуды расширяются, эффективность теплообмена повышается. Поэтому нам с девчонками сейчас было жарко и весело. Красные, по самую макушку сырые и счастливые, мы с громким смехом ввалились в графский терем.

Не тут-то было.

«Я покидаю комнату в исключительных случаях» явился собственной персоной и восседал на своем неизменном кресле прямо по центру холла. Как только со ступенек не свалился, шею себе не переломал. Вот был бы всем новогодний подарок!

Ну и злюкой меня делает этот мерзкий граф!

– Чего не так? – спросила с порога, помогая Анахель снять полушубок и стряхивая снег прямо на пол.

Фигня, слуги уберут! Хе-хе! Вот когда начинаешь ценить богатую жизнь. Никаких тебе коленно-локтевых поз в обнимку с ведром и тряпкой. Позвал слугу и дело сделано. А они деньги за это получают, между прочим, и крышу над головой, так что никаких угрызений совести.

– То, чем вы занимаетесь с моей дочерью – неприемлемо!

– Неприемлемо пить нашатырь и капать в глаза зеленку. Мы всего лишь в снежки играли!

В меня впились молнии графского негодования. Метафизические. Однако инстинкт самосохранения сработал безотказно и отрубил все системы моего организма. В первую очередь говорительную.

– Папочка, нам было так весело! – девочка задорно подбежала к отцу, крепко обняла его и поцеловала в щеку.

Лицо графа преобразилось. Помолодело словно, стряхнуло с себя безжизненный налет надменности и угрюмости.

– Я понимаю, дорогая. Но ты – баронесса де Трувэ. Будущая графиня! Тебе не пристало валяться в снегу подобно слугам и безродным девкам.

– Да, папочка. Прости меня, пожалуйста!

Ну, знаешь, дорогой!

Исключительно Альберт спас ситуацию, иначе на чьем-то лице, не буду показывать пальцем, красовался бы здоровенный такой фингал! Девка я, может, и безродная, но Золотовы тоже не пальцем деланы! Мама, между прочим, доктор медицинских наук, а папа известный на весь мир изобретатель медицинских аппаратов!

Анахель сникла и, опустив голову, пошла к дворецкому.

– Чай подан, графиня. Прошу в малую чайную комнату. Желаете присоединиться к супруге, господин?

Мазнув по мне брезгливым взглядом, граф отрезал:

– Исключено. Анахель, надеюсь, не стоит объяснять тебе необходимость вести себя соответствующим образом? Скоро приедет король. Подобное поведение недопустимо!

– Почему? – вступила в разговор, отдав свою шубку Доротее. – Почему ребенку недопустимо веселиться и радоваться жизни? Она еще успеет загнать себя в рамки выдуманных обществом стандартов!

– Не вижу смысла объяснять что-либо женщине, у которой вообще нет рамок.

– Вы этого не знаете, граф! – на этот раз мужчина всерьез меня задел. Одно дело – нарочитые оскорбления, другое, когда осуждают человека, не зная его. – Еще скажите, что король ребенком не был и в снежки не играл!

– Не играл! – отрезал он.

– Тогда он аутист! – заявила во всеуслышание, да так громко, что и во дворце могли услышать.

Молодец, Кристина! В монархической стране публично царя хаять! Какое главное правило монархии? Правильно! О царе, как о мертвом, либо хорошо, либо ничего! Да и попросту неприлично так выражаться. Ты же медик, ну что за поведение?!

– Не знаю, что это значит, но предполагаю, ничего хорошего!

– Признаюсь, с королем я палку перегнула. Но вот с вашим диагнозом, пожалуй, определилась.

И не было в этом заявлении желания обидеть или уязвить. На фоне полученной графом травмы тела вполне мог развиться аутизм. Неумение общаться с людьми, любовь к замкнутому пространству, одиночеству. Конечно, случай не запущенный, но симптоматика на лицо. Он реагирует на ласку дочери, это дает надежду.

Все, конечно, замечательно, только теперь я не смогу злиться на графа. А смысл злиться на человека, с реакциями малолетнего ребенка? Да он сам себе не рад. К тому же, к неустойчивым пациентам нужен особый подход.

Теперь я смотрела на графа не как на врага, а как кот на сало. Перефразирую. Я смотрела на него как ученый на премию по токсикологии. Вот он – мой путь к докторской диссертации. Мой подопытный, мой больной, ненаглядный мой! Ценнейший исследовательский материал, кладезь знаний и полигон для экспериментов! Ух! Как там говорится, заяц – это не только ценных мех…

Злорадно потерла ладошки! Ученые годами бьются над вопросом связи аутизма с токсинами, а тут такой образец и первого и второго, что прямо самый лучший в жизни новогодний подарок! В том, что невозможность графа ходить связана с отравлением, я практически не сомневалась. Ну, оставалась вероятность того, что чудо-зверь ему попросту прокусил нервные окончания, но все же ставлю на яд. Потому что хочу. Потому что это дает надежду на исцеление графа.

– Чему вы так плотоядно улыбаетесь, графиня? – с опаской поинтересовался мужчина.

– Все хорошо, ваше сиятельство, – изобразила подобие реверанса, чем немало удивила всех присутствующих, включая самого мужа. – Все очень хорошо. Все так хорошо, что я после чая планирую наведаться в вашу спальню!

Таинственно улыбнулась и кивнула. Да. Я точно на правильном пути и предложу графу очень выгодную сделку! Главное, чтобы он меня не послал куда подальше. Конюшни чистить, например. Может ведь, если неправильно меня поймет и оскорбится. Подопытный должен добровольно даться, иначе как я буду ставить на нем опыты?

Дворецкий смущенно кашлянул, Доротея покраснела и глаза отвела, а Анахель почесала глаз… Средним пальцем! Научила, блин, на свою голову. Почему все так себя ведут? Что я такого сказала? Наведаюсь в спальню после ча…

А-а…

– Ой, да я не в том смысле! Можно не в спальню, мне и кабинет подойдет для этого дела.

Граф осуждающе покачал головой, а Анахель теперь двумя средними пальцами нос чесала. Недовольна девочка. Да я сама своим языком недовольна.

– Разговор, ваша светлость.

– Сиятельство.

– Спасибо, Альберт. Разговор, ваше сиятельство. После чая. Идемте, девочки, после прогулки нужно обязательно согреться, чтобы не заболеть. Ты любишь печенье, Анахель?

– Анахель? – строго позвал граф. Девочка обернулась и погрустнела. – Помни мои слова. Помни кто ты и какая на тебе ответственность.

– Хорошо, папа.

От озорного ребенка, который ничем не отличается от земных ребятишек, не осталось и следа. Передо мной чеканила шаг изысканная фарфоровая куколка. Такая же прекрасная и такая же безжизненная.

За чаем она жеманно держала фарфоровую чашечку с блюдцем, пила маленькими глотками, сидела на кончике дивана, держала спину, не поднимала взгляд и вообще почти ничего не говорила. Как можно перекладывать на плечи маленького ребенка, который только познает мир, который должен бегать, играть и веселиться, такую ответственность? Раскрытие магии, король, приемы, этикет… Разумеется, рамки и правила приличия должны быть, но не калечить же психику юного существа!

– Анахель.

Не выдержала. Отставила чашку и посмотрела на девочку. Доротея и Этьен решили пить чай на кухне – негоже с госпожами – потому у нашей беседы не было слушателей.

– Скажи, чего бы ты хотела, если бы не была баронессой де Трувэ?

– У меня нет возможности предаваться праздным мыслям, графиня. Мозг должен трудиться каждую свободную минуту. Отец говорит, что в теле человека нет ничего лишнего и, если не заставлять наши органы трудиться каждый час, каждую минуту, то они попросту отомрут.

Я прыснула чаем. Вот угораздило же отпить! Просто с мороза такая благодать горячего душистого чайка с медом хлебнуть!

Кажется, граф со знанием дела говорит и у него однозначно кое-что отмерло! Кое-что, чем он давно не пользовался. Если вы подумали о нижней части тела, то фу на вас, бесстыжих. Я о сердце говорю. Ну, и о нижней части тоже. Чуть-чуть. Но больше все-таки о сердце.

– Как медик тебе говорю, твой отец ошибается.

– Мой отец тоже медик. Он создает новые формы жизни. А что создаете вы?

– Вообще-то, я помогаю убить новые формы жизни и избавить организм от следов их пребывания. Но суть не в этом. Анахель, чего ты на самом деле хочешь?

– Раскрыть свой дар, – без заминки ответила она, а я покачала головой.

– Этого хочет король. Твой отец и Бог знает, кто еще.

– Кто такой Бог?

– Ох, дорогая. Тот, кто наверху. Тот, кто управляет нашими жизнями и вообще приводит этот шарик в движение.

– У нас этим занимается Необъяснимое.

Ага. У нас раньше тоже всякую неизвестную фигню на необъяснимое списывали. Даже какая-то передача была на этот счет.

– Ты мастер заговаривать зубы!

– Нет, этим лекари занимаются. Я совсем не владею заговорами.

Раньше я никогда так часто не закатывала глаза. Выражайся просто, Кристина! Никаких идиом, метафор, гипербол и упаси тебя Необ… тьфу, упаси тебя Господи, не используй оксюморонов! Застыдят ведь!

– Ладно. Ты отвечаешь то, что от тебя хотят услышать. То, что тебе вложили в сознание, чему научили. Но чего хочешь ты сама?

Девочка поджала губы, со звоном поставила чашку на блюдце и поднялась.

– Я хочу закончить этот разговор и уйти в свою комнату. Поскольку вы чужачка, а не моя матушка, ваше дозволение мне не требуется. Доброго дня, графиня.

Прежде, чем я успела рот открыть, девочка вылетела из столовой. Бедное измученное дитя. Да Ирбис и конкретно замок графа прямо находка для врачей всех специальностей! Столько докторских диссертаций можно защитить, столько тем! В первую очередь, конечно, психологи и психиатры всех мастей заинтересуются, но для токсикологов тоже найдется работа. Именно этим я и планировала заняться! Поговорить с графом насчет сотрудничества.

Альберт помог найти комнату супруга. Без него я бы даже с компасом не справилась. Замок не слишком большой, как просветил дворецкий, всего пять этажей (ага, как дойдет дело до уборки, так «всего» превратится в «ого-го»!), но сеть коридоров и закутков превращают его в лабиринт. Остается только ниточку привязать и клубочек с собой носить, чтобы не потеряться. Ариадна же как-то спаслась при помощи клубка, я чем хуже?

Супруг моему появлению не обрадовался, хотя сдается мне, что это кислое выражение в области лица его обычное состояние.

– Кажется, вы обещали с сегодняшнего дня не заходить в мою комнату.

– Да кто, нас, женщин, поймет? – обворожительно улыбнулась, намекая Альберту, что пора покинуть нашу славную компанию. Дворецкий поклонился и бесшумно вышел.

Не дожидаясь разрешения мужа, расположилась на облюбованном кресле и привлекла к себе внимание. Так, зрительный контакт установлен. Перейдем к делу.

– Как вы знаете, ваше сиятельство, я по образованию токсиколог, – сказала и замолчала, подбирая слова.

Вы бы тоже тщательно слова подбирали, когда на вас смотрят таким взглядом, словно порчу наводят. Да и свежо в памяти касание ледяных щупалец, приковавших к сидению. Люди по-разному добиваются желаемого для себя поведения. Одни – вызывая в других уважение, иные – заставляя бояться, как граф. Это самый простой способ добиться нужного результата. Вот родители, например, чтобы добиться от ребенка необходимого поступка, обещают ему ремня. Я человек прямолинейный, но поскольку мне сейчас без сомнений обещали ремня, слова подбирала витиеватые.

– Мы бы могли помочь друг другу. Я уверена, что могу быть полезна в профессиональном плане. Доротея сказала, что ваши лекари отрезают конечности слугам при укусах змей.

– Все верно. Нужных сывороток на всех не хватает. Королевство не способно обеспечить их производство в необходимом объеме.

– Я смогу помочь. Обучить ваших людей технике безопасности, первым правилам самопомощи при укусе. Лекарям проведу медицинский ликбез, научу…

– Мы обходились без вас, поэтому как-нибудь справимся, – граф грубо меня прервал, и нарочито демонстрируя пренебрежение, отчеканил: – если это все – я вас не держу. Отправляйтесь по своим делам.

Женщина во мне требовала подняться, тряхнуть кудрями и удалиться с гордо поднятой грудью, зачеркнуть, головой. А вот ученый требовал проявить гибкость и приспосабливаться. Перед тобой пациент, Кристина. Он не властен над собственными эмоциональными реакциями… Ладно. Зайдем с другой стороны.

– Ваше сиятельство, скажу прямо. Есть вероятность, что я могу помочь вам с ногами.

В комнате похолодало. Лицо мужчины осунулось, стало острее, побледнело. Меня коснулись знакомые ленты, скользнули под подол платья, обвили мои лодыжки. Это было нежно-опасное касание. Я знаю, на что эти ленты способны и граф меня предостерегает. Этакое невербальное внушение. Получилось. Еще как получилось! Жутко до жути!

– Это не повод для шуток.

– Я не шучу, – сказала, храбрясь, хотя у самой поджилки тряслись. В отличие от простых смертных, я знаю где они находятся, и они правда тряслись. А еще в области желудка тряслось и зубы стучали немного, не то от холода, не то от страха. – Если вы позволите провести несколько эксперим…

– Нет! – отрезал граф и отвернулся.

– Но вы даже не дослушали!

– Я сказал нет! Покиньте мою комнату.

Я немного посидела, гипнотизируя взглядом графский затылок, но потом резко поднялась и хотела высказать все, что в душе накопилось. Даже рот открыла, но в очередной раз положение спас Этьен. У него, видимо, тоже супер сила имеется.

– Ваше сиятельство, – дворецкий поднес хозяину серебристый поднос с желтоватым конвертом. – Для вас письмо.

Граф небрежно разломал сургучную печать, пробежался взглядом по тексту. Не нужно видеть его лица, чтобы понять – недоволен. Он вообще всегда недоволен, но в этот раз особенно. Махнув на непутевого мужа рукой, я пошла к выходу.

– Графиня останьтесь! – раздался ледяной голос.

Остановилась, но присаживаться не спешила. Настроение моего нового мужа что вольный ветер. Только успеешь удобно в кресле устроиться, как уже пора на выход.

Его сиятельство изволило повернуться и, отложив листок, произнесло:

– Завтра прибывает посланник короля. При дворе сомневаются во мне и моих мерах воспитания, – быстрый взгляд на Этьена. Дворецкий едва заметно кивнул и поджал губы. Я вот тоже сомневаюсь в методах воспитания графа. Фиговые, прямо говоря, методы. Неправильные. Дурные какие-то. – Этьен, пригласи Джейду. Она должна немедленно прибыть в замок. Мы примем любые ее условия.

– Любые, ваша светлость?

– Любые. Даже оренара.

– Но вы не создаете дважды для…

– Этьен! Я сказал – любые условия.

– Понял. Тотчас же займусь этим вопросом.