Воды спят Кук Глен

1

В те дни Черного Отряда больше не существовало. Его гибель была провозглашена соответствующими законами и указами. И это в какой-то степени соответствовало действительности.

Знамя Отряда, его Капитан и Лейтенант, его Знаменосец и все остальные, благодаря кому Отряд внушал такой ужас, погибли, а вернее, были похоронены заживо в самом сердце огромной каменной пустыни.

— Сияющий Камень, — шептали люди на улицах и в переулках Таглиоса.

— Ушли в Хатовар, — заявляли более осведомленные.

Да, кое-кому пришлось немало потрудиться, чтобы ничто не омрачило великого триумфа, чтобы воля Радиши, или Протектора, или кого-то там еще была выполнена и люди поверили, будто Отряд исполнил свое предназначение.

Однако те, в ком память об Отряде была жива, прекрасно все понимали. Только пятьдесят человек рискнули отправиться на равнину Сияющего Камня, причем половина из них не принадлежала к Отряду. И лишь двое из пятидесяти вернулись, чтобы разносить ложь о том, что там произошло. А третий, вернувшийся, чтобы рассказать правду, был убит во время Кьяулунской войны, далеко от столицы. Но все эти уловки Душелова и Лозана Лебедя никого не вводили в заблуждение, ни тогда, ни сейчас. Люди просто притворялись, что верят, — так было безопаснее.

Они ведь запросто могли спросить, почему Могабе понадобилось целых пять лет, чтобы победить Отряд, которого якобы уже не существовало, и загубить тысячи молодых жизней, чтобы привести Кьяулунские территории под власть Радиши, в царство искаженных истин Протектора. А еще они могли сослаться на незатухающие разговоры о том, будто Черный Отряд удерживал крепость Вершина на протяжении нескольких лет уже после этого. До тех пор, пока, в конце концов, их непоколебимая стойкость не вывела из себя Протектора, и она не пожалела ни сил, ни своих самых действенных заклинаний и за два года превратила огромную крепость в белую пыль, белую гальку, белые кости. Да, люди могли бы задать все эти вопросы, но вместо этого хранили молчание. Они боялись. И не без оснований.

Таглианская империя под Протекторатом — это Империя страха. Однажды в годы открытого неповиновения некий неизвестный герой заслужил себе вечную ненависть Душелова, запечатав Врата Теней, единственный путь, ведущий на Сияющую равнину. Из ныне здравствующих Душелов была самой могущественной колдуньей. Став Хозяином Теней, она затмила тех монстров, которых когда-то уничтожил Отряд, защищая Таглиос. Но запечатанные Врата Теней лишили Душелова возможности вызвать себе на подмогу смертоносные Тени, обладающие несокрушимым могуществом. В ее распоряжении осталась лишь жалкая горстка этих тварей — те, которые были с ней, когда она так вероломно поступила с Отрядом.

О, она смогла бы открыть Врата Теней. Один раз. Но понятия не имела, как закрыть их снова. Открой она Врата, и мир содрогнулся бы под натиском могущественных тварей, вырвавшихся на свободу.

Для Душелова это значило выбирать — или все, или очень мало. Или наступит конец мира, или она будет довольствоваться тем, что имеет.

На сегодня она предпочитает последнее, хотя и продолжает непрестанные поиски выхода из тупика. Она — Протектор. Империя трепещет перед ней. Никто не смеет бросить вызов ее террору. Но даже она понимает, что этот век мрачного согласия не может длиться вечно.

Воды спят.

В домах, в темных переулках, в десяти тысячах храмов города никогда не смолкает нервный шепоток. Година Черепов. Година Черепов. Боги живы, и даже те, которые спят, беспокойно ворочаются во сне.

В домах, в темных переулках, на полях, где растет хлеб или мокнет рис, на пастбищах, в лесах и городах, исправно платящих дань, всякий раз, когда в небе появляется комета, или внезапно разразившаяся буря несет гибель и разорение, или, в особенности, когда случается землетрясение, люди бормочут: «Воды спят». И вздрагивают от страха.

2

Они меня называют Дрема. Еще ребенком при каждом удобном случае, будь то днем или ночью, я убегала от ужасов моего детства в спокойную безмятежность снов. В любое время, когда не нужно было работать, я уходила в сны, точно в тихую гавань. Там зло не могло до меня добраться. Я не знала более безопасного места до тех пор, пока Черный Отряд не пришел в Джайкур.

Братья ругали меня за то, что я только сплю и сплю, возмущаясь моей способностью отключаться от действительности. Они не понимали. Они умерли, так ничего и не поняв. А я все спала. На протяжении нескольких лет, уже находясь в Отряде, полностью я не просыпалась никогда.

Теперь я продолжаю писать эти Летописи. Кто-то ведь должен — а кто это может сделать, кроме меня? — хотя звание Летописца никогда не присваивалось мне официально.

Подобный прецедент уже существует.

Книги должны быть написаны. Истина должна быть увековечена, даже если судьба распорядится так, что ни один человек не прочтет написанного мной. Летописи — душа Черного Отряда. Они напоминают о том, кто мы есть. И кем были. О том, что мы продолжаем существовать. И что никакое вероломство — а мы не в первый раз сталкиваемся с ним — не сможет высосать из нас всю кровь до последней капли.

Мы больше не существуем. Протектор упоминает о нас только в прошедшем времени. Радиша клянется, что дело обстоит именно так. Могаба, могущественный генерал с его тысячью грязных наград, глумится над нашей памятью и плюет на наше имя. Люди на улицах говорят, что мы — всего лишь преследующие их злобные воспоминания. Только Душелов не оглядывается все время через плечо, чтобы не пропустить момент, когда земля начнет уходить у нее из-под ног.

Мы упрямые и непокорные призраки. Вот уже много лет мы сидим тихо, как мыши, но враги продолжают бояться нас. Оттого, что они произносят наше имя шепотом, их вина не становится меньше.

Они и должны бояться.

Каждый день где-нибудь в Таглиосе на стене появляются слова, написанные мелом, или краской, или даже кровью животных. Просто мягкое напоминание: «Воды спят».

Все знают, что это означает. И шепотом повторяют эти слова, понимая, что где-то затаился враг, которого не остановить — как нельзя помешать воде течь. Враг, который когда-нибудь выберется из своей могилы и нанесет удар тем, кто сделал ставку на предательство. Они знают, что нет силы, способной предотвратить это. Их предупреждали десять тысяч раз, но они все же поддались искушению. И теперь никакое зло не сможет защитить их.

Могаба боится.

Радиша боится.

Лозан Лебедь боится до такой степени, что едва ноги таскает. В точности, как колдун Дымок, которого он сам когда-то изводил, обвиняя в трусости. Лебедь знаком с Отрядом еще с севера, еще до того, как здешний люд понял, что мы больше, чем мрачное напоминание о древнем ужасе. И с годами страх Лебедя только растет.

Пурохита Друнада боится.

Генерал-инспектор Гокхейл боится.

Только Протектор не боится. Душелову бояться нечего. И волноваться не из-за чего. Она смеется и бросает вызов демону. Она безумна. Она будет смеяться и веселиться даже на костре.

Тот факт, что она ничего не боится, заставляет ее приверженцев волноваться еще больше. Они знают, что в случае чего Душелов погонит их перед собой, прямо в пасть судьбы.

Время от времени на стенах будет появляться и другое сообщение, куда конкретнее первого: «Их дни сочтены».

Я каждый день бываю на улицах. Иду на работу, шпионю, подслушиваю, собираю слухи или распускаю новые в атмосфере анонимности Чор Багана, этого Сада Воров, которого даже Серые пока не способны уничтожить. Прежде я маскировалась под шлюху, но это, как показывает опыт, слишком опасно. Есть люди, которые из кожи вон лезут, пытаясь создавать впечатление, будто Протектор печется о здоровье нации. Миру исключительно повезло, что судьба не дает им проявить свои заскоки во всей их глубине и размахе.

По большей части я брожу под видом молодого парня — способ, давным-давно ставший для меня привычным. После окончания войны молодые люди, не имеющие корней, болтаются повсюду, и это никого не удивляет.

Чем причудливее новый слух, тем быстрее он расползается за пределы Чор Багана и тем сильнее действует на нервы врагу. В Таглиосе должна всегда царить атмосфера мрачного ожидания. И наша задача — неустанно поддерживать ее соответствующими предзнаменованиями и знамениями.

Время от времени, в моменты просветления, Протектор возобновляет охоту на нас, но пыл ее быстро угасает. Она не способна сосредоточиваться на чем-то одном. Да и с какой стати ей беспокоиться? Мы мертвы. Мы больше не существуем. Она сама провозгласила это — значит, так оно и есть. Как Протектор она является единственным реальным судьей на всей территории Таглианской империи.

Но: воды спят.

3

Сейчас Отряд держится на женщине, которая формально никогда не входила в него, Кы Сари, ведунье, жене того, кто до меня вел Летописи, Мургена, Знаменосца. Умная женщина с волей, подобной отточенному клинку. Даже Гоблин и Одноглазый считаются с ней. Запугать ее невозможно. Это никогда не удавалось даже старому мерзкому Дядюшке Дою. Она боится Протектора, Радиши и Серых не больше, чем капусты на грядке. Злоба злых, таких, как служители смертоносного культа Обманников, их мессия Дочь Ночи и богиня Кина не страшили Сари вообще. Она заглянула в самое сердце тьмы, тайны которой больше не внушали ей страха. Только одно существо на свете могло заставить Сари трепетать.

Ее мать, Кы Гота, олицетворяющая собой вечное недовольство всем и вся. Ее горестные жалобы и упреки обладают зарядом такой поразительной силы, что кажется, будто она — живое воплощение некоего капризного древнего божества, пока еще не известного человеку.

Никто не любит Кы Готу, за исключением Одноглазого. И даже он называет ее за спиной Троллем.

Сари вздрогнула, когда мать медленно заковыляла через комнату, где сразу же наступила тишина. Сейчас, когда для нас наступили нелегкие времена, одни и те же помещения приходилось использовать для разных целей. Совсем недавно эта комната была битком набита людьми, которые просто отдыхали. Некоторые — из Отряда, а в основном те, кто работает у Бонх До Трана. Все мы не сводили взглядов со старухи, от всей души желая, чтобы она поторопилась. Страстно желая, чтобы ей не пришло в голову использовать эту возможность для общения.

Старый и больной До Тран, прикованный к креслу на колесах, вообще выкатился из комнаты. Очевидно, желая таким образом показать, что не хочет помешать ей каким бы то ни было образом. Все всегда хотели, чтобы Гота оказалась где угодно, только не здесь.

На этот раз жертва До Трапа оказалась не напрасной. Однако, наверняка, дело было не в ней, а в том, что Готу грызло какое-то серьезное беспокойство. Иначе она ни за что не упустила бы случая лишний раз поучить молодежь.

Молчание продолжалось до тех пор, пока старый купец не вернулся. Ему принадлежал этот дом, который он позволял нам использовать как свою штаб-квартиру. Ничем нам не обязанный, он, тем не менее, делил с нами опасности из любви к Сари. При решении любой проблемы мы всегда прислушивались к его мнению и учитывали его желания.

Пауза не затянулась надолго, вскоре До Трап с утомленным видом вкатился обратно. Этот человек, который вел жизнь, полную постоянного риска, выглядел настолько хрупким, что его способность самостоятельно передвигаться в кресле воспринималась как чудо.

До Тран был стар, но в его глазах горел неукротимый огонь. Он редко вмешивался в разговор, разве что кто-нибудь молол уж совсем несусветную чушь. Очень хороший человек.

— Все готово, — сказала Сари. — Каждый шаг, каждая деталь проверены и перепроверены. Гоблин и Одноглазый трезвы как стеклышко. Пришло время Отряду заявить о себе. — Она повела взглядом по лицам, приглашая всех высказываться.

Лично мне не казалось, что время пришло. Но я уже высказала свое мнение, когда составляли план. И никто меня не поддержал. Пришлось поработать над собой, чтобы избавиться от чувства досады.

Поскольку новых возражений не последовало, Сари продолжала:

— Ну, что же. Приступаем к первому этапу.

Она махнула рукой сыну. Тобо кивнул и выскользнул из комнаты.

Он был тощим, неопрятным, пронырливым юнцом нюень бао, а они, это всем известно, по природе своей воры. Следовательно, за каждым его движением нужно было следить. В результате, постоянно поглядывая в его сторону, люди не вникали в детали того, чем он занимался. Лишь бы не протягивал руки к соблазнительному кошельку с его содержимым. Все остальное их не волновало. Люди, как правило, не замечают того, что, по их расчетам, не может произойти.

Мальчик все время держал руки за спиной, а в таком положении, ясное дело, украсть невозможно. До тех пор, пока он вел себя таким образом, его почти не замечали. Как и маленьких бесцветных шариков, которые он прикреплял, прислоняясь к стенам.

Дети гуннитов не сводили с него взглядов. Мальчик выглядел очень странно в этой своей черной одежде, похожей на пижаму. Но никаких враждебных чувств по отношению к нему они не проявляли. Гунни — в основном миролюбивый народ. Другое дело — дети шадаритов, более жесткие по воспитанию. И более смелые. Их религия в основе своей — философия воина. Юнцы шадаритов сгрудились, собираясь хорошенько проучить этого вора. Конечно, он вор! Он же нюень бао. Все знают, что нюень бао — воры.

Шадарит постарше отозвал юнцов. Пусть воришкой занимаются те, в чьи обязанности это входит. Религия шадаритов содержит в себе некоторые элементы бюрократической упорядоченности.

В результате в толпе возник крохотный вихрь, а это всегда привлекает официальное внимание. Трое шадаритов, призванных следить за порядком, высокие, бородатые, одетые в серое, с белыми тюрбанами на головах, неторопливо двигались сквозь толпу. Они все время оглядывались по сторонам, намеренно не обращая внимания на то, что их окружает островок открытого пространства. Улицы Таглиоса просто забиты народом и днем, и ночью, однако люди каким-то образом ухитряются держаться подальше от Серых. У всех Серых тяжелый взгляд, который, по-видимому, призван продемонстрировать, что им чужды терпение и сострадание.

Тобо юркнул в толпу, точно черная змея, скользящая сквозь заросшее тростником болото. Когда Серые заметили вызванное его присутствием возбуждение, он уже растворился, и никто не смог сказать ничего вразумительного, разве что дать самое общее описание, замешанное главным образом на предрассудках и вытекающих из них допущениях. Нюень бао — воры. А их в Таглиосе развелась тьма-тьмущая. В наши времена столица может похвастаться обилием всякого рода пришлых. Бездельники, слабоумные и хитрецы со всех концов империи стекаются в этот город. С каждым поколением число жителей города утраивается. Несмотря на безжалостные и умелые действия Серых, в Таглиосе царит хаос, а сам город превратился в кровавую сточную канаву, ад, неугасимый огонь которого подпитывается бедностью и отчаянием.

Бедность и отчаяние всегда налицо, но Дворец не допускает, чтобы нарушители порядка сумели пустить тут корни. Дворец очень заметно преуспел в вынюхивании всяческих секретов. Криминальные элементы быстро исчезают с горизонта. Так же, как и большинство тех, кто пытается устраивать заговоры против Радиши или Протектора. В особенности против Протектора, которую меньше всего беспокоит святость чьей-то жизни (кроме ее собственной, разумеется).

В не столь уж отдаленные времена тайные происки и заговоры были бедствием, миазмы которого отравляли жизнь, практически, всем жителям Таглиоса. Теперь с этим почти полностью покончено. Протектор не одобряет. Большинство жителей Таглиоса страстно желают заслужить одобрение Протектора. Даже жречество избегает привлекать к себе злобный взгляд Душелова. В какой-то момент мальчишка в черной одежде исчез, а на его месте возник такой же; но в набедренной повязке гуннитов, до этого скрытой под одеждой. Теперь он выглядел как всякий другой юнец, хотя и со слегка желтоватым оттенком кожи. Ему ничто не угрожало. Он вырос в Таглиосе и говорил без малейшего акцента, который мог бы выдать его.

4

Перед началом любой серьезной акции всегда наступает время ожидания и затишья. Делать мне было нечего. Я могла позволить себе сыграть в тонк или просто понаблюдать за тем, как Одноглазый и Гоблин пытаются надуть друг друга. Вдобавок у меня был писательский спазм, мешающий работать над Летописями.

— Тобо! — позвала я. — Хочешь пойти посмотреть, как все будет происходить?

Тобо четырнадцать, он самый юный из нас. Вырос в Черном Отряде. Все, что свойственно юности — неумеренность во всем, нетерпеливость, абсолютная уверенность в собственном бессмертии и божественном освобождении от возмездия, — было отмерено ему полной мерой. Задания, которые поручали ему в Отряде, доставляли мальчишке истинное наслаждение. Он плохо представлял себе отца, потому что никогда не видел этого человека. Мы немало потрудились ради того, чтобы Тобо не превратился в избалованного ребенка, однако Гоблин упорно обращался с ним как с любимым сыном. И даже пытался наставлять парнишку.

Гоблин владеет письменным таглианским хуже, чем ему кажется. Существует сотня характерных особенностей в каждодневной вульгате и еще сорок, к которым прибегают только жрецы, которые пишут Высоким Стилем. Это, можно сказать, второй письменный, формальный язык. В Анналах я использую их смешение.

Как только Тобо научился читать слово «дядя», Гоблин стал заставлять его вслух читать все, предназначавшееся для него самого.

— Может, мне стоит прицепить еще «пузырей», Дрема? Ма считает, что чем их больше, тем скорее это привлечет внимание Дворца.

Меня удивило, что он обсуждал с ней этот вопрос. Мальчишек в его возрасте в лучшем случае можно назвать угрюмыми. Он постоянно грубил матери. Он был бы еще более груб и еще более непослушен, если бы не имел счастья иметь столько «дядей», которые не желали мириться с подобным поведением. Естественно, Тобо постоянно демонстрировал, что воспринимает все это как грандиозный заговор взрослых. На людях. Во время личной беседы он поддавался доводам разума. Иногда. Если тот, кто увещевал его, делал это вежливо и если это была не его мать.

— Может быть, несколько. Однако уже темнеет. И, значит, представление вот-вот начнется.

— Кем мы будем на этот раз? Мне не нравится, когда ты изображаешь шлюху.

— Беспризорниками.

Хотя это тоже было рискованно. Вербовщики могли захватить нас и насильно отправить в армию Могабы. Положение его солдат сейчас немногим лучше, чем у рабов, дисциплина там самая суровая и беспощадная. Многие из этих несчастных — мелкие преступники, которым было предоставлено право выбирать: или не знающее снисхождения правосудие, или военная служба. Остальные — дети бедняков, которым просто некуда больше деваться. Таков стандарт профессиональной армии; Мурген сталкивался с ним еще в прежние времена, далеко на севере, когда меня и на свете не было.

— Почему ты всегда так стараешься получше замаскироваться?

— Мы не должны даже дважды появляться в одном и том же виде. Тогда наши враги ни в какой ситуации не будут знать, кого им искать. Никогда не недооценивай их. В особенности, Протектора. Ей не раз удавалось перехитрить саму смерть.

Тобо еще не созрел для того, чтобы поверить в это, так же, как и во многое другое из нашей экзотической истории. Он был вовсе не так уж плох, лучше многих, во всяком случае. И все же как раз сейчас находился на той самой стадии, когда считал, что знал все и старшие не могли сообщить ему ничего стоящего — в особенности, если их слова имели хотя бы легкий воспитательный оттенок. Он сам был не в силах изменить свою позицию. Это проходит только с возрастом.

Я тоже не могла повлиять на его позицию, хотя для меня этот возраст уже миновал. Сколько бы ни напоминала ему о том, что некоторые вещи чреваты очень дурными последствиями.

— Об этом сказано в Анналах. Твой отец и Капитан ничего не выдумывали, когда писали их.

Во что он тоже не желал верить. Я не стала дальше распространяться по этому поводу. Каждый из нас, безусловно, рано или поздно научится уважать Летописи, — но придет к этому своим собственным путем и в свое время. Подлинное уважение к традициям Отряда вряд ли возможно при том положении, в котором он сейчас оказался. Только двоим из Старой Команды удалось живыми выбраться из лопушки Душелова на каменной равнине и уцелеть позже, во время Кьяулунской войны. Гоблин и Одноглазый не слишком годились для того, чтобы передавать другим тайну особого дара Отряда. Одноглазый слишком ленив, а Гоблин слишком косноязычен. А я, практически, была еще новичком, когда Старая Команда, осуществляя давнюю мечту Капитана, рискнула отправиться на равнину в поисках Хатовара. Хатовара он не нашел. Думаю, он его и не искал, по правде говоря.

Тогда я только и делала, что изумлялась. Стать двадцатилетним ветераном Отряда мне предстояло еще очень нескоро. Мне только-только исполнилось четырнадцать, когда Бадья взял меня под свое крыло… Но я никогда не была похожа на Тобо. В свои четырнадцать я была уже древней старухой — по тем страданиям, которые выпали на мою долю. За годы, прошедшие после того, как Бадья спас меня, я только помолодела…

— Что?

— Я спросил, почему у тебя вдруг сделался такой сердитый вид.

— Я вспоминала о тех временах, когда мне было четырнадцать.

— Девчонкам это легче дается…

Тобо прикусил язык. Его лицо мгновенно вытянулось, и северное происхождение проступило более заметно. Он — самонадеянное и испорченное маленькое дрянцо, но мозгов у него хватает. Он отдавал себе отчет в том, что сейчас едва не разворошил гнездо ядовитых змей.

— Когда мне было четырнадцать, Отряд и нюень бао угодили в ловушку в Джайкуре. — Собственно говоря, это ему уже было известно. — Или в Деджагоре, так они его там называли. — Остальное не имело значения. Остальное благополучно ушло в прошлое. — Сейчас у меня почти не бывает ночных кошмаров.

Тобо уже объелся рассказами о Джайкуре. Его мать, бабка и Дядюшка Дой тоже были там.

— Гоблин говорит, что эти «пузыри» произведут впечатление, — прошептал Тобо. — Они не просто пугают людей, но и тревожат их совесть.

— Тогда уж это точно что-то из ряда вон. — В наших с ним диспутах совесть упоминалась крайне редко. С любой стороны.

— Ты действительно знала моего па? — Тобо не раз слышал историю своей жизни, но в последнее время явно проявлял к этой теме повышенный интерес. Мурген все меньше и меньше был для него просто образом, за которым не стоит ничего, кроме пустых слов.

Я повторила то, что уже не раз говорила прежде.

— Он был моим командиром. Учил меня читать и писать. Он всегда был хорошим человеком. — Я негромко рассмеялась. — Настолько, насколько можно быть хорошим человеком, принадлежа к Черному Отряду.

Тобо замер. Сделал глубокий вдох. И спросил, глядя куда-то в сумерки над моим левым плечом:

— Вы были любовниками?

— Нет, Тобо. Нет. Друзьями. Почти. Но только не это. Он и узнал-то, что я женщина, как раз перед тем, как отправиться на Сияющую равнину. А я не знала, что он узнал, пока не прочла его Летописи. Никто не знал. Все думали, что я — просто смазливый парнишка невысокого росточка, которому не повезло вырасти повыше. А я не разубеждала их. Так я чувствовала себя в большей безопасности.

— А-а-а…

Тон у него был настолько неопределенно-нейтральный, что я просто не могла не поинтересоваться:

— Почему ты об этом спрашиваешь?

Конечно, он видел, как я веду себя сейчас, но у него не было никаких оснований думать, что так было всегда.

Он пожал плечами.

— Просто хотел знать.

И все же что-то, безусловно, должно было вызвать у него это побуждение. Может, позиция: «Я просто хочу знать, что будет, если…» Гоблина и Одноглазого, когда они проводят испытания своих ядов домашнего изготовления, способных убить и слона.

— Ладно, это твое дело. Ты прицепил «пузыри» у театра теней?

— Как мне велели.

В театре теней используют кукол, насаженных на прутья. Свеча, расположенная сзади, отбрасывает их тени на экран из белой ткани. Кукловод рассказывает свою историю, передвигая кукол и говоря за них разными голосами. Если он сумеет развлечь публику, ему бросят несколько монет.

Спрашивая Тобо, я имела в виду вполне определенный театр теней и кукловода, который выступал на одном и том же месте вот уже на протяжении жизни целого поколения. Он спал внутри своих подмостков. И жил припеваючи. Во всяком случае, лучше, чем большинство бездомных обитателей Таглиоса.

Он был осведомителем. В Черном Отряде его не любили.

Истории, которые он рассказывал, по большей части основывались на мифах и так или иначе были связаны с циклом Кади. В них непременно участвовала эта богиня со слишком большим количеством рук, которая без устали пожирала демонов.

Конечно, в каждом представлении участвовала одна и та же кукла, изображающая демона. Почти как в реальной жизни, где погибший демон возвращается снова и снова.

Сначала над крышами на западе возникло еле заметное цветовое пятно. Потом послышался душераздирающий крик. Люди останавливались, чтобы поглазеть на яркий оранжевый спет и мерцающий дым, который, колыхаясь, повалил откуда-то из-за подмостков кукловода. Струи дыма сплетались в хорошо известную эмблему Черного Отряда — оскаленный череп без нижней челюсти, выдыхающий пламя. Алый огонь в левой глазнице напоминал зрачок, пристально глядевший в самую душу зрителя, точно выискивая то, чего тот боялся больше всего.

То, что создано дымом, недолговечно. Прежде чем рассеяться, он успел подняться на десять футов. Вокруг царило испуганное молчание. Сам воздух, казалось, шептал: «Воды спят».

Снова жалобный вой и новая вспышка. Поднялся второй череп. Этот был серебряный с ярким голубоватым оттенком. Он просуществовал дольше и поднялся на дюжину футов выше. И прошептал: «Мой брат неотмщен».

— Сюда идут Серые! — прокричал кто-то достаточно высокий, чтобы видеть поверх толпы.

Из-за маленького роста мне легче затеряться среди людей, но зато я не вижу того, что происходит позади них.

Серые всегда где-то рядом, однако против такого рода беспорядков они бессильны. Это может случиться где угодно, когда угодно и должно произойти прежде, чем они смогут среагировать. Для них же лучше, если они не окажутся поблизости, когда «пузыри» говорят. Серые понимают это. Они просто идут сквозь толпу. Протектора нужно ублажать, но и их деткам есть хочется.

— Сейчас! — пробормотал Тобо, когда появились Серые.

Пронзительный крик послышался из-за подмостков кукловода. Сам кукловод выскочил, завертелся и прислонился к своим подмосткам, широко разевая рот. Последовала вспышка, менее яркая, но более продолжительная, чем предыдущие. Образ, сотканный из дыма на этот раз, был сложней и устойчивей. Он выглядел как монстр. Но вполне определенный монстр, смысл которого был понятен только шадаритам.

— Ниасси… — пробормотал один из Серых.

Ниасси — главный демон мифологии Шадар. Схожий демон, но только под другим именем, существует и в верованиях Гунни.

Ниасси — глава внутреннего круга наиболее могущественных демонов. Верования Шадар есть не что иное, как еретическая Ведна. Включающие в себя понятие посмертного, карательного Ада, они вполне допускают возможность Ада в духе Гунни на земле, еще при жизни. Его создают демоны, которые служат Ниасси и насылаются на особо грешных.

Понимая, что над ними издеваются, Серые, тем не менее, заколебались. Нападение с этой совершенно новой стороны было поистине неожиданным, и даже против воли никого из них не могло оставить равнодушным. Вдобавок все это случилось на волне мощных слухов, которые увязывали Серых с отвратительными ритуалами, якобы практикуемыми Душеловом.

Дети исчезают. Разум подсказывает, что это — совершенно неизбежно в городе, таком огромном и переполненном людьми, даже если никакой злобный монстр не приложил к этому руку. Малыши исчезают, потому что они бродят где придется и теряются. И ужасные вещи часто происходят с хорошими людьми. Но, если увязать все это воедино, искусно подпустив нужный слушок, люди звереют и перестают доверять друг другу.

Память становится избирательной.

Мы не упускаем случая распространить хотя бы крошечную ложь относительно наших врагов.

Тобо выкрикнул что-то оскорбительное. Я дернула его за руку и потащила к нашему логовищу. Люди принялись ругать Серых и насмехаться над ними. Тобо бросил камень, который угодил в тюрбан Серого.

Темнота не позволила им разглядеть наши лица. Они вытащили свои бамбуковые палки — настроение толпы становилось угрожающим. Похоже, наши колдуны постарались на славу. Ничего, жители Таглиоса — люди выдержанные и не так уж легко теряют контроль над собой. Чтобы жить в такой неестественной скученности, требуется много терпения и самоконтроля.

Я огляделась по сторонам в поисках ворон, летучих мышей или других шпионов Протектора. После наступления ночи мы рискуем больше, чем днем, потому что в темноте трудно заметить этих соглядатаев. Я покрепче вцепилась в руку Тобо.

— Ты не должен был этого делать. Знаешь же, что в темноте выползают Тени.

Мои слова не произвели на него ни малейшего впечатления.

— Гоблин будет счастлив. Он много времени потратил на эту штуку. И она сработала отлично.

Серые засвистели, вызывая подкрепление.

Четвертый «пузырь» тоже выпустил дымный призрак, но мы его уже не увидели. Я протащила Тобо мимо ловушек для Теней, установленных вокруг нашего штаба. Вскоре ему предстоит объясняться с некоторыми своими «дядями». Те, для кого паранойя остается образом жизни, очень сильно рискуют получить от Отряда «по рукам» за все свои безобразия. С Тобо нужно провести серьезную разъяснительную работу, иначе его поведение может быть использовано умным противником с пользой для себя.

5

Сари вызвала меня вскоре после нашего возвращения. Не для того, чтобы сделать выговор за бездумный риск, которому при моем попустительстве подверг себя Тобо. Her, она просто хотела сообщить, что собирается перейти к следующему этапу. Возможно, когда-нибудь Тобо погорит настолько серьезно, что это пробудит в нем хоть какое-то чувство страха. Плохо только, что жизнь в подполье не знает жалости. Редко выпадает больше чем один шанс. Тобо должен прочувствовать это всем сердцем.

Конечно, Сари допросила меня с пристрастием обо всем, что произошло в городе, и постаралась довести до сведения Гоблина и Одноглазого, что она недовольна и ими тоже. Тобо отсутствовал и не имел возможности защищаться.

На Гоблина и Одноглазого все ее высказывания произвели мало впечатления. Даже сорок промахов любимого дитяти не могли внушить опасения этим двум антикам. Кроме того, они и сами были наполовину виновны в его проделке, а кому же охота признавать свою вину? Только не им.

Сари сказала:

— Сейчас я буду вызывать Мургена.

В ее голосе явственно ощущалась странная неуверенность. Она всегда не слишком охотно беседовала с Мургеном. Всем нам хотелось бы знать, почему. Их с Мургеном связывала искренняя и очень романтическая любовь из разряда тех, которые описывают в легендах, со всеми атрибутами, сопутствующими этим вневременным историям. Вызов богам, разочарование родителей, ужасные разрывы и счастливые воссоединения, интриги со стороны врагов и прочее в том же духе. Так получилось, что одному из них пришлось сойти в царство смерти, чтобы спасти другого. И Мургена любезно препроводили в — холодный подземный ад — такая уж обходительная наша безумная колдунья Душелов. Он и все остальные Плененные были живы, по находились в стасисе, под равниной Сияющего Камня, в таком месте и такой ситуации, о которых мы знали только благодаря тому, что Сари была способна вызвать дух Мургена.

Может, все дело было именно в стасисе? Сари каждый день старил, а Мургена нет. Может, она начала бояться, что станет старше его матери к тому времени, когда мы освободим Плененных?

После долгих лет изучения истории я вынуждена с грустью констатировать, что она в значительной степени руководствуется личными соображениями вроде этого, а вовсе не борьбой за идеалы тьмы или света.

Уже давным-давно Мурген научился во время сна покидать свое тело. Сейчас он отчасти сохранил эту способность, но, к сожалению, она была ослаблена противоестественными факторами его нынешнего состояния. Даже в виде призрака он не мог самостоятельно выбраться за пределы пещеры. Для этого его непременно должна была вызвать оттуда Сари — или, возможно, любой другой некромант, знающий, где он находится.

Дух Мургена был превосходным шпионом. За пределами нашего круга никто, кроме Душелова, не мог обнаружить его присутствия. Благодаря Мургену мы были в курсе всех замыслов наших врагов — разумеется, тех из них, кто был настолько могуществен, что ими стоило интересоваться. Процесс был достаточно сложный и имел целый ряд ограничений, но все же Мурген представлял собой наше едва ли не самое мощное оружие. Без него мы попросту не выжили бы.

И сегодня Сари более чем когда-либо была не в настроении вызывать его.

Бог знает, как это трудно — сквозь года и невзгоды пронести свою веру. Многие из наших братьев утратили ее и ушли, затерялись в хаосе империи. Некоторые, возможно, снова обрели бы свою веру, добейся мы достаточно громкого успеха.

Сари пришлось в жизни нелегко. Она потеряла двоих детей — боль, которую матери нелегко сносить, даже если она никогда не любила их отца. Его она потеряла тоже, но от этой утраты страдала мало. Никто из тех, кто помнил этого человека, не сказал о нем ни одного доброго слова. Вместе со всеми нами ей крепко досталось во время осады Джайкура.

Может быть, Сари — и все нюень бао — чем-то страшно разгневала Гангешу. Или, может быть, этот бог со слоновьими головами просто наслаждался, когда гибли его почитатели, — вот, дескать, какая славная получилась шутка. Вроде Кины, которая наверняка довольно хихикала, когда ее грубые шалости по отношению к собственным фанатикам оканчивались для них фатально.

Гоблин и Одноглазый обычно не присутствовали, когда Сари вызывала Мургена. Она не нуждалась в их помощи. Ее мастерство было ограниченным, но сильным, а эти двое только и способны, что мешать, сколько бы не тужились вести себя как положено.

Однако на этот раз наши ископаемые оказались тут же, из чего я сделала вывод, что затевается нечто необычное. До чего же старые они оба! Наверно, уже и счет годам потеряли. Держались только благодаря своему мастерству. Одноглазому, если Летописи не лгут, было уже под двести, а его «юному» другу около ста.

Мягко говоря, ни того, ни другого крупными мужчинами не назовешь. Оба ниже меня ростом. И никогда не были выше, даже задолго до того, как превратились в иссохшие от старости ходячие мощи. Я даже представить себе не могу Одноглазого молодым. Нет, только старым и только в этой его черной шляпе, самой безобразной и грязной изо всех когда-либо существовавших на свете.

Может, Одноглазый и жив-то еще только потому, что проклят этой шляпой. Может, эта шляпа использует его как своего коня и поэтому не дает ему умереть.

Этот жесткий смердящий кусок заскорузлого войлока сгорит в ближайшем костре, прежде чем тело Одноглазого перестанет содрогаться в предсмертных судорогах. Все ненавидят его шляпу.

Но больше всех ее ненавидит Гоблин. Он считает своим долгом прицепиться к ней всякий раз, когда между ним и Одноглазым завязывается перебранка, а происходит это почитай при каждой их встрече.

Одноглазый — маленький, черный и морщинистый. Гоблин — маленький, белый и морщинистый. Лицом он похож на сушеную жабу.

Одноглазый не забывает напомнить об этом всякий раз, когда они начинают браниться, а происходит это почти всегда, когда имеются в наличии зрители. Однако никто не встревает между ними.

Нужно признать, что рядом с Сари они изо всех сил стараются вести себя как можно приличнее. Эта женщина имеет особый дар. Она пробуждает в людях все лучшее. Что, правда, не относится к ее матери. Хотя бабушка Тролль гораздо хуже, если дочери нет поблизости.

К счастью для нас, мы редко видим Кы Готу. Всему виной ее суставы. Тобо помогает ухаживать за ней — таким образом мы цинично эксплуатируем его особый иммунитет по отношению к ее сарказму. Она до безумия любит мальчика — даже несмотря на то, что его отец подонок и чужак.

Сари объяснила мне:

— Эти двое говорят, что придумали способ частично материализовать Мургена. Тогда ты сможешь общаться с ним напрямую.

Обычно только Сари может разговаривать с Мургеном, когда вызывает его. У меня отсутствует то, что называется психическим ухом.

— Если мы и вправду сможем видеть и слышать его, тогда Тобо тоже должен присутствовать здесь, — ответила я. — В последнее время он что-то все время задает вопросы об отце.

Сари как-то странно посмотрела на меня, — точно не понимая, что я имею в виду.

— Правильно, мальчик должен знать своего старика, — продребезжал Одноглазый.

Он посмотрел на Гоблина, ожидая, что тот начнет ему противоречить. Такой уж у них был обычай. Кидайся в бой и не обращай внимания на всякие мелочи вроде фактов или здравого смысла. Так или иначе, эти бессмысленные споры годами, чуть что, возникали снова и снова.

На этот раз Гоблин воздержался. Он еще успеет дать отпор, когда Сари не будет рядом. Она только мешает ему, со своими призывами образумиться.

Сари кивнула Одноглазому:

— Но сначала нужно проверить, получилось ли у вас.

Одноглазый тут же запыхтел и принялся брызгать слюной. Кто-то осмеливается сомневаться в его способности колдовать? Все, что было раньше, не в счет? На этот раз…

Я прервала его:

— Не заводись.

Время не пощадило Одноглазого. Память у него стала слабовата, и в последнее время он все чаще начинал клевать носом посреди разговора или дела. Или, выкрикивая свои напыщенные фразы, забывал, из-за чего весь сыр-бор разгорелся. Или вдруг просто смолкал ни с того, ни с сего.

Когда я его встретила впервые, он уже напоминал высохшую старую мумию, но сейчас и от этого осталась только тень. И все же нельзя сказать, чтобы он полностью утратил свою силу. Однако, отправившись в дорогу, он на полпути вполне мог забыть, куда идет. Изредка это бывало даже кстати, но по большей части — просто беда. Когда ему поручали что-то важное, Тобо обычно вменялось в обязанность следить за тем, чтобы он дошел туда, куда надо. Одноглазый тоже обожал мальчишку.

Чем больше слабел старый колдун, тем легче становилось удерживать его дома, вдали от искушений города. И слава Богу. Одна-единственная неосторожность могла погубить нас всех. А до Одноглазого никогда в полной мере не доходило, что это вообще такое — быть благоразумным.

Гоблин захихикал, когда Одноглазый смолк.

— Можете вы оба сосредоточиться на том, чем собираетесь заниматься? — Меня преследовал страх, что однажды Одноглазый задремлет прямо в середине какого-нибудь смертоносного заклинания и оставит нас всех по уши в демонах или кровососущих насекомых, совершенно обезумевших оттого, что их выдернули из болота где-нибудь за тысячу миль отсюда. — Это важно.

— У вас всегда все важно, — проворчал Гоблин. — Даже если это просто: «Гоблин, хватит сидеть сложа руки, я слишком ленив, чтобы самому полировать серебре». Даже тогда это звучит так, точно речь идет о конце света. Важно? Уф!

— Я вижу, ты сегодня в хорошем настроении.

Одноглазый вытащил себя из кресла, выругался в мой адрес и, опираясь на трость, зашаркал к Сари. Он забыл, что я женщина. Он вел себя не так по-свински, когда помнил об этом, хотя в принципе я не рассчитываю ни на какое особое обхождение только потому, что меня угораздило родиться существом женского пола.

Одноглазый стал опасен для нас в совершенно новом смысле в тот злополучный день, когда приобрел эту трость. Он использовал ее, чтобы колотить людей. Или подставлять им подножку. Он постоянно дремал то здесь, то там, но никогда нельзя было точно знать, спит он или же притворяется. В последнем случае ему ничего не стоило неожиданно выбросить спою трость и подцепить вас за ноги.

Несмотря на все это, мы постоянно трепетали от страха, опасаясь, что Одноглазый долго не протянет. Без него шансы, что нас не засекут, были невелики. Гоблин, конечно, будет выкладываться изо всех сил, но что он сможет, оставшись один? К тому же на долговременное колдовство он вообще был не способен. В нашей ситуации требовалось, по меньшей мере, два колдуна и притом в расцвете сил.

— Начинай, женщина, — проскрипел Одноглазый, — Гоблин, сопля жучиная, тащи сюда то, что требуется. Я не намерен болтаться тут всю ночь.

Специально для них перед Сари стоял стол — самой ей не требовалась никакая опора. В установленное время она просто концентрировалась на Мургене. Контакт у них обычно возникал быстро. Во время месячных, когда чувствительность падала, она пела на языке нюень бао. В отличие от некоторых братьев по Отряду, у меня нет способности к языкам. А когда речь идет о нюень бао, я вообще ничего не воспринимаю. Пение Сари было похоже на колыбельную, если только слова не имели двойного смысла. Что очень даже возможно. Дядюшка Дой всю жизнь говорит загадками, но не устает повторять, что легче всего понять их смысл, если просто слушать.

Дядюшка Дой нечасто оказывается поблизости. Слава Богу. У него свое собственное расписание — хотя, кажется, даже ему самому не ясно, к чему все это. Окружающий мир заставляет меняться и его, что ему вовсе не всегда нравится.

Гоблин, не обращая внимания на глупые придирки Одноглазого, притащил мешок с каким-то их добром. В последнее время он стал чаще уступать Одноглазому. Наверно, только ради того, чтобы было больше толку. Но зато уж если он не был занят делом, непременно высказывал все, что думает.

Они, наконец, начали выкладывать свои колдовские штучки, но и тут не обошлось без перебранки по поводу того, что куда класть. Ну, просто малые дети! Мне захотелось хорошенько отшлепать их.

Сари запела. У нее прекрасный голос. Жаль, что такой талант пропадает зря. В полном смысле этого слова некроманткой она не была. Не приобретала власти над Мургеном, не заклинала его дух — Мурген был все еще жив, хотя и находился не здесь. Но его дух мог покинуть могилу, если к нему взывали.

Хорошо бы и других Плененных можно было вызывать тоже. В особенности, Капитана. Он сумел бы нас воодушевить, что пришлось бы весьма кстати.

Между Гоблином и Одноглазым, стоявшими у противоположных концов стола, медленно сформировалось что-то вроде пыльного облака. Нет, это была не пыль. И не дым. Я ткнула туда пальцем и лизнула его. Прекрасный, прохладный водяной туман. Гоблин сказал Сари:

— Мы готовы.

Характер ее пения изменился, голос зазвучал почти вкрадчиво. Я смогла разобрать даже некоторые слова.

Голова Мургена материализовалась между колдунами, колыхаясь, точно отражение на покрытом рябью пруде. Я испугалась, но не из-за колдовства, а из-за того, как Мурген выглядел. Точно так, как я запомнила его, без единой новой морщинки на лице. В отличие от всех нас.

Сари теперь выглядела почти так же, как ее мать в Джайкуре. Конечно, не такой грузной. И походка у нее не была такой странной, покачивающейся, аг чего у Кы Готы, наверно, и возникли проблемы с суставами. Но красота Сари увядала быстро. Она еще в какой-то степени сохранила ее, хотя обычно женщины нюень бао начинали блекнуть очень рано. Сари никогда не говорила об этом, но, безусловно, страдала. Молча. У нее было свое тщеславие. И не лишенное оснований.

Время — самый беспощадный изо всех злодеев.

Мурген, похоже, тоже не испытывал особого восторга, что его вызвали. Может, все дело было в недомогании Сари? Он заговорил. И я прекрасно разбирала каждое слово, хотя он произносил их еле слышным шепотом.

— Мне снился сон. Это место… — Его оживление пошло на убыль, сменившись тусклым ужасом. Мне-то известно, о каком месте шла речь, он описывал его в своих Анналах. Ему снилось поле, усеянное костями, — Белая ворона… — У нас могла возникнуть проблема, если он предпочтет даже этому проблеску жизни медленное скольжение сквозь сонные туннели Кины.

— Мы готовы нанести удар, — сказала ему Сари. — Радиша приказала созвать Тайный Совет. Посмотри, чем они занимаются. Убедись, что Лебедь там.

Туман, из которого был слеплен Мурген, медленно растаял. Сари выглядела печальной. Гоблин и Одноглазый принялись ругать Знаменосца за то, что он скрылся.

— Я видела его, — сказала я им. — Очень отчетливо. И слышала тоже. Именно так я всегда представляла себе говорящего призрака.

Усмехнувшись, Гоблин ответил: