Вейн Суржевская Марина

Один угол обеденного зала был освещен, в остальных густилась темнота. Пахло запеченным окороком – мясо, разложенное на решетке, капало жиром в угли. Те отзывались раздраженным шипением.

Тобиус сидел перед очагом, примостив ноги в таких же, как у Дана, полосатых носках, на приступку. Держал на коленях миску с тыквенными семечками. Лузгал, сплевывая шелуху в огонь. На табурете рядом с ним стояли кувшин и пара кружек. Вейн понюхал – пиво.

– Наливай, чего ждешь, – поторопил хозяин постоялого двора.

– Ну ты и нахал! – восхитился Дан, подтаскивая к очагу второе кресло.

Сидели, грели ноги. Пили пиво. Срезали пласты мяса и так, с ножей, ели. Тобиус присыпал свою порцию вонючей кудрявой травкой. Дан предпочитал мазать горчицей. Выщелкали все семечки, заплевав шелухой пол.

Проходила Желька, смотрела недовольно. Дан и Тобиус начинали хихикать, подталкивать друг друга локтями и раз от избытка чувств едва не свалились в камин. Потом хозяин сказал грустно:

– Была ведь фитюлька – во! Ладонями за талию обхватить можно. Я, дело такое, худеньких люблю.

Дан утешил, мол, захочет, двух фитюлек заведет. Тобиус посетовал на межсезонье и безденежье.

От окорока осталась кость. Дрова прогорели. Вейн поворошил угли и спросил:

– Этот мальчишка, Юрка, откуда у тебя?

– Сам пришел. Говорит, случайно получилось. Ну, я и взял. Куда ему сейчас деваться?

– Думаешь, его вправду никто не учил?

– Похоже на то. Заходил к тебе, да? В Бреславль просился?

– Кого он ищет?

– Какого-то Виктора Зеленцова, вейна. Я о таком не слышал. А ты?

Дан мотнул головой, и трактирщик с сожалением цокнул языком.

– Тут Игорь был, ну, менестрель. Буквально перед дождями. Сказал, мол, знает русского из верхнего, зовут Виктором, и фамилия похожа. Видел в Бреславле на днях. Но какой сумасшедший пойдет сейчас через степь!

Вейн хмыкнул. Хозяин посмотрел на него серьезно, словно они и не выдули кувшин пива на двоих.

– Кроме тебя. Правда, Дан?

– Хорошенького ты обо мне мнения.

Тобиус развел руками:

– Ты меня знаешь, вейн. Я о чужих делах не болтаю. Был у меня постоялец, не было… Помог бы мальчишке, а?

Дан молчал. Во рту сделалось кисло. Соскреб с кости остатки мяса, зажевал.

– Ему и впрямь нужно, видно же.

Шэт!..

– Ты редко за кого-то просишь. С чего вдруг сейчас?

Тобиус неторопливо обобрал со штанов тыквенную шелуху, прежде чем ответить:

– Жалко парня. Заходится. Боюсь, как бы в степь не убежал.

Дан сплюнул в присыпанные пеплом угли.

– Я беру его с собой.

Тобиус засиял:

– Ну, здорово! А мальчишка неплохой, ты не думай…

– Лошадей сейчас купить можно? – перебил Дан.

Хозяин закис от смеха:

– Васяйских?

Вейн тоже рассмеялся.

– Мне бы хорских. А эту клячу подари первому встречному.

– Лучше верну ее хозяевам. Представляешь, как они обрадуются? А завтра сходим в деревню. Или я сам?

– Давай уж ты. Только с утра пораньше.

– Сделаю.

Дан потянулся и зевнул.

– Все, я наверх.

Тобиус спросил с подковыркой:

– Жельку прислать?

– Упаси Иша! – в притворном ужасе замахал Дан. – Поспать бы перед дорогой. Разбудишь, как все готово будет?

– Угу. А за мальчишку спасибо. Измаялся он.

Вейн посмотрел с любопытством на хозяина. Сказал искренне:

– Хороший ты мужик, Тобиус!

Печной бок, выступавший из кухни, остывал медленно. Юрка скинул одеяло в ноги и отодвинулся на край лавки, подальше от выбеленных кирпичей. Быстрее бы прошла ночь, и завтра – уже завтра! – в дорогу. Но заснуть не получалось.

Перевернул подушку на прохладную сторону, закрыл глаза и постарался дышать ровнее. Шумел дождь. Топала за стеной Желька.

Сколько им ехать? Тобиус говорит, караван проходит за полмесяца, но то караван с гружеными телегами. А верхом? Одну неделю? Ну ладно, десять дней. Нет, много.

Тьфу ты! Все, спать. Взбил подушку, рухнул в нее лицом. Пинком сбросил одеяло на пол. Долго вслушивался в монотонный стук капель, стараясь не думать о завтрашнем дне, и наконец задремал.

…скользкая дорога, пропахший бензином ветер и огромный радиатор. Надвинулся, дыхнул жарко. Солнце сверкнуло на хромированной решетке. Мелькнули вцепившиеся в баранку руки, белое лицо шофера…

Юрка рывком сел. Суматошно колотилось сердце. Да что же это такое!

– К черту! – сказал шепотом. – Не хочу!

Пульс медленно успокаивался.

Юрка пошарил в кармане куртки, висевшей в изголовье. Выудил часы. Из-под двери пробивалась полоска света. Подставил в нее циферблат и с трудом разобрал: начало двенадцатого. Вот засада!

Перевернулся на спину и закинул руки за голову. Издалека донесся раскат грома. За стеной брякала посудой Желька. В обеденном зале бубнили на два голоса. Чего не ложатся? Завтра же с утра ехать. Или вейн передумал из-за дождя?

Не одеваясь, в трусах, Юрка вышел в коридор и прислушался. О бабах говорят. И трактирщик туда же, вот старый хрен. Впрочем, он мужик нормальный. Работу дал, менестреля расспросить посоветовал. А вейн – еще тот козел. Сапоги ему снять! Ну, сушиться-то их Юрка пристроил. Но рассудил, что грязью больше, грязью меньше – роли не играет, и плюнул внутрь голенища. Хозяин нашелся!

На холодных досках стоять было зябко, и Юрка вернулся к печному боку. Ничего, главное – попасть в Бреславль. Остальное неважно.

Угомонилась Желька. Под потолком, в углу, шуршали тараканы. Нужно заснуть, иначе эта ночь никогда не кончится.

К утру дождь прекратился, но небо оставалось сырым и тяжело нависало над «Перекрестком». На востоке громыхало и клубилось, загораживая рассвет. Лужи во дворе раскинулись от края до края, подтопив дверь погреба. Пес по кличке Брехун лежал на крыше будки, обсыхал и смотрел на двух хорских жеребцов. На крыльце топталась Желька, вздыхала томно.

Дан поправил арбалет и в который раз подумал: может, зря? Переждать спокойно. С чего он взял, что догадаются караулить в Бреславле? И мальчишку не придется с собой тащить.

– Не взыщи, потратил все до медяка, – говорил хозяин. – А знатно торговался! У Гаги даже нос покраснел. Как слива!

Но если хоть на четверть правда то, что болтают о Йорине… Дан вспомнил раскосые глаза цвета расплавленного золота. Вертикальные узкие зрачки, похожие на расщелины в горах. Ведьма, как пить дать! Да и Оун у нее мужик толковый.

– Этот – Кысь. – Тобиус потрепал по шее молодого жеребца. – Другой – Увалень, мальчишке взял. Ну, что скажешь?

Кони хороши. Но в степи Обрег хозяин. Интересно, если йоры возьмут след, кто – кого?

– Продукты – как обычно. Вода. Одеяла. Дрова. Посуда кое-какая. Еще чего нужно?

Дан качнул головой и посмотрел на Юрку. Мальчишка терпеливо ждал.

– Ты верхом-то умеешь?

– Да.

Новый слуга довольно ловко забрался в седло, уверенно взял повод.

– Бывай, Тобиус! – махнул Дан.

– Благослови тебя святой Христофор!

Брехун громко, с подвыванием, зевнул и тявкнул вслед. Вздохнула Желька.

Выезжая со двора, Дан тронул амулеты. Ну, Шэт, отведи глаза! А еще лучше – займись Йориной.

По размытой дороге двигались медленно. Кони осторожно месили грязь, боясь оступиться в наполненные водой колеи. Дан пару раз оглянулся: мальчишка держался неплохо. Интересно, где научился? В верхних мирах лошади не в почете, у них больше технологии – автомобили, поезда. Ничего не спрашивает, по сторонам не смотрит. Правда, кругом мало интересного: холмистые поля с прибитой дождями травой, чуть подальше – лесок, рядом с ним деревня.

– Чего молчишь, как сыч? – не выдержал Дан. – Страшно? Можешь вернуться.

Мальчишка резко мотнул головой, сбросив на лицо волосы.

Выехали к перекрестку. Возле огромной лужи топтались утки, шлепая перепончатыми лапами. Следы колес уходили направо, огибая холм. Вейн поехал прямо. Его Кысь, умница, ловко поднимался по глинистому склону. Увалень отстал.

На вершине Дан остановился, поджидая мальчишку. Тот подъехал, глянул удивленно и все-таки спросил:

– А как это?

За холмом лежала степь, сухая, выгоревшая на солнце, ровная до горизонта. Серая дорога разрезала ее пополам.

– Шэт его знает. Межсезонье.

Дан скинул куртку и расшнуровал ворот рубахи, выпустив наружу связку амулетов. Мальчишка тоже стянул джинсовку, оставшись в черной футболке. С футболки скалилась жуткая харя.

– Вещь, – оценил Дан. – Васяков хорошо пугать.

Юрка неожиданно улыбнулся, разом посветлев.

Дан недовольно сплюнул.

– Поехали. Шевелись, сопляк!

Кысь ступил на пыльную дорогу, всхрапнул одобрительно. Ему тоже нравилась жаркая степь, и Дан похлопал коня по шее.

Солнце потрогало макушку вейна, огладило плечи, а потом и вовсе обхватило горячими лапами, вытапливая воспоминания о холоде – ледяном ветре в ущелье, талом снеге в предгорье, затяжных дождях на Славской дороге, водопаде в покоях жрицы. Дан проторчал под ним больше часа, прислушиваясь к шагам Йорины. Ее каблучки неумолчно постукивали по мозаичному полу, жрица долго не ложилась, металась из угла в угол, и вейн обмирал: почуяла! Его запах, его дыхание, сонные чары, наложенные на подушку… А потом так окоченел, что стало все равно. Сожгут за святотатство? Спасибо, пресветлая Иша, наконец-то согреюсь!

Дан накрыл ладонью связку амулетов. Все-таки он молодец! Еще бы степь пройти да в проекцию не влипнуть и Обрега не встретить. А может, помер его шаман? Не рискнут тогда кочевать. Вон уже полгода назад старикашка еле ноги таскал.

Вейн поежился, вспомнив, как перетрусил, когда его захлестнул аркан. Но на своей земле, рядом со своими идолами, бий оказался гостеприимным хозяином.

…в белой войлочной юрте пахло дымом, мясом и чем-то кислым. Напротив Дана сидел Обрег. Его лицо казалось похожим на медную маску степного бога: такое же круглое, смуглое, вместо глаз – черные прорези. Справа умостился на кошме старик в буром халате и остроконечной шапке. Нашитые на ней бубенчики звякали, когда шаман раскачивался и тряс головой.

На широком блюде исходили паром тонкие лепешки, только что выловленные из бульона. Девка – узкоглазая, с длинными косами – вывалила сверху мясо. В пиалах подали янтарную шурпу.

– Это бешбармак? – с любопытством спросил Дан.

Обрег кивнул, подцепил лепешку и завернул в нее кусок баранины. От удовольствия его глаза сощурились еще больше. Дан вытер руки о штаны и последовал примеру хозяина. Некоторое время оголодавший вейн мог только жевать, отдуваясь и цыкая. Бий улыбался одобрительно. Шаман ел неторопливо и скучно.

Потом они пили чай со странным, солоноватым привкусом, и Дан решился спросить:

– Почему ты не боишься кочевать в межсезонье?

Обрег облизал жирные пальцы, причмокнул.

– Вкусно? Вкусно. А не уйду, голодно будет. Долгий снег. Долго сходит.

– А проекции?

– Шаман есть. Чует. Скажет – туда не ходи, и не пойду.

– А если неожиданно накроет?

Бий пожал плечами:

– Воля чужих богов. Но мы чтим их. Зачем им гневаться на нас?

Дан усмехнулся, и шаман сердито зазвенел бубенцами.

– Вы говорите: дикари. – Обрег перестал улыбаться и снова стал похож на медного идола. – Говорите, богам не нужны жертвы. Но мы каждую весну кочуем по вашей степи, а вы ее боитесь.

Дан вспыхнул:

– Я ходил в межсезонье!

Добавлять, что на третий день повернул обратно, – не стал.

– Да, – кивнул Обрег. – Знаю, говорили. Принимаю на своей земле как гостя. Но на чужой… Не я так хочу, боги.

…Замечательный был бешбармак. «Встретишь – попросишь угостить», – подумалось ехидно. Сплюнул через левое плечо и не удержался, оглянулся на Юрку. Мальчишка сидел свободно, равнодушно смотрел перед собой, и это разозлило Дана. Уже хотел обругать сопляка, но услышал далекий гул. На скачущий табун это не походило, на грозу тем более.

– С дороги! Пшел! За мной!

Гул накатывал, нарастая.

– Шэт! Вот дерьмо, – процедил Дан, останавливая Кыся.

В степи не спрячешься, не уйдешь, только коней загубишь. Помоги, пресветлая Иша! Грешен, так дай пожить еще, искупить!

Из-за горизонта вынырнули серые туши, похожие на громадных жуков. Блестели на солнце выпуклые глаза-кабины.

У Юрки приоткрылся рот.

– Это же… вертолеты!

– А ты думал, дракон? – язвительно поинтересовался Дан. – Проекция, мать вашу!

Патруль? Поисковики? Случайно залетели? Не поймешь, что хуже. Могут так, сдуру да с перепугу, пальнуть.

Пара вертолетов шла над дорогой ровно, как по нитке. Вейн сощурился, пытаясь разглядеть маркировку. Кажется, что-то незнакомое, вроде синий треугольник в круге. Шэтово изобретение! Покосился на Юрку. Мальчишка смотрел с удивлением и пугаться не собирался. Сопляк, их в степи из пулемета уложить – плевое дело. Вейн нащупал в связке амулетов крестик и стиснул в кулаке.

Винты гудели над головой.

В драках не боялся, в Уль-фадском склепе не перетрусил, в Малбаитских джунглях выжил, Йоровы лабиринты прошел, а тут… Как червяк на сковородке. Ничего сделать не может. Не из арбалета же им в стальное брюхо садить! Ладонь стала влажной от пота.

Иша милостивая!

Вертолеты уходили. Гул шлейфом тянулся за ними.

Дан с трудом разжал пальцы, выпуская крестик. Спасибо, пресветлая! Не забуду, самую дорогую свечу поставлю. Хочешь разноцветную, будет разноцветная.

– Как это, а? – громко спросил мальчишка. – Они же тут не могут, того… технология высокая.

Дан пошевелил лопатками. Взмок так, что рубаха к спине прилипла.

– А говорил, знаешь о проекциях.

Собственный голос показался хриплым, и вейн откашлялся.

– Так они – там? Не здесь? Нас не видели? А чего мы тогда… Или как? А?

– Там. И здесь.

– Но они же рухнуть должны были! Несовместимая технология! Часы маленькие, и то… А там электроники в тысячу раз больше!

– Спроси у наставников, – пожал плечами вейн.

Юрка смотрел, как щенок, только что осознавший: мир не ограничивается мамкиной конурой.

– Проекции – это не узел, – сказал Дан. – Это одновременно и тут, и там. Пока не засосало, законы и те, и другие. Наслаиваются. Хоть танковую колонну выводи.

С досадой поскреб щеку. Что ж так не везет, пресветлая! Надеялся хотя бы до вечера продержаться на дороге, но придется уходить в сторону.

Глава 2

Улица имела официальное название, старое, еще советских времен. То ли Краснокоммунская, то ли Краснокоммунарская. Местные говорили по-своему: Обводная. Она обхватывала город с запада, долго шла по краю промышленных районов и ближе к концу втягивалась в жилые кварталы. Там по одну ее сторону стояли панельные пятиэтажки, а по другую раскинулся частный сектор – Рабочий поселок.

В Рабочем поселке улицы были узкие, засыпанные щебнем. В палисадниках росла сирень, цвели у заборов жарки и одуванчики. По утрам и на закате проходило стадо коров, оставляя коричневые лепешки; в обед спешили на дойку старушки в аккуратных платочках. Паслись козы, скандально взмекивая на редкие машины. Шныряли по крышам коты. Ходили важные гуси и бестолковые куры. Бдительные хозяйки помечали птиц синькой: кто подкрасит грудки, кто – крылья, а кто проведет полосу на спине. Юрка как-то расписал своих акварельными красками. Курам процедура не понравилась, они истошно орали, и на шум прибежала бабушка. Пришлось тогда удирать через забор.

Днем улицы принадлежали мальчишкам, а к вечеру на лавочках у ворот собирались пенсионеры. Лузгали семечки, перекрикивались с соседями. Бабушка такие посиделки не жаловала. Но иногда калитку открывала старенькая Марья Ивановна и просила: «Маргарита Леонидовна, будь ласка». Бабушка снимала фартук, поправляла прическу – уложенные короной волосы – и выходила.

– Саммит на местном уровне, – говорил дед.

Бабушка отмахивалась:

– Иди в свою берлогу. Мне человека нетрудно уважить.

Берлогой назывался старый, еще прадедушкин кабинет, устроенный на чердаке. Подниматься к нему приходилось по узкой лестнице, то и дело задевая подвешенные к потолку березовые веники. В маленькой комнатке единственную прямую стену занимали некрашеные полки. На них – подшивки журналов и книги, некоторые с «ятями» в тексте. Широкий стол приткнулся под скошенной крышей. На его углу прочно утвердилась чернильница в виде колоколов, из самого большого торчали авторучки и карандаши. Кресло стояло древнее, рассохшееся, но дед не хотел его менять. На стенах висели пожелтевшие фотографии. На самой старой – студент в узкой тужурке, Юркин прадед. Был и сам Юрка: младенцем с пластмассовым зайцем, постарше – верхом на деревянной лошадке и первоклассником с портфелем и букетом астр.

Дед мог сидеть в берлоге часами. Читал, смотрел новости по крохотному черно-белому телевизору. Посмеивался: «Никак мозги на пенсию не уйдут». Когда-то он преподавал историю в Юркиной школе. Учиться у него внуку не довелось: деда торжественно проводили на заслуженный отдых, когда Юрка окончил второй класс. Но до сих пор иногда в калитку заглядывали верзилы и робко спрашивали: «А Георгий Константинович дома?»

Летом дед спускался с чердака дымить на крыльцо. Он устраивался под кухонным окном, переговаривался с бабушкой и командовал курами, если они пытались похозяйствовать на грядках. Грустно поглядывал на пустую будку. После смерти Дика другую собаку заводить не хотел, но и будку разбирать не разрешал.

Зимой жался к печи. Приоткрывал дверцу – в закопченной глубине ало светились угли. Усаживался на низкую скамеечку и неторопливо посасывал трубку. Сизый дым утягивало в печной зев, но запах – табака с ромовой отдушкой – оставался. Юрка пристраивался рядом. Пока был поменьше, притыкался деду под бок. Потом стал независимо садиться на подоконник.

Бабушка ворчала:

– Опять на ребенка дымишь! Смотри, приучишь.

Дед отвечал, щуря глаза на печной огонь:

– Начнет курить – выдеру.

Внук высокомерно хмыкал. А то он не пробовал! Забирались с пацанами в кусты на задах школы и торопливо затягивались, пока мальки стояли на стреме. Это так не походило на дедов курительный ритуал, что Юрка быстро разочаровался. Да и денег на папиросы не хватало, а «стрелять» у богатых одноклассников было противно.

– И начну, – все равно говорил он. – Выйду на пенсию, заведу себе семь трубок. На каждый день недели.

Дед горестно вздыхал:

– Да, тогда уже не выдеру.

Юрка хихикал, представляя, как один пенсионер гоняется за другим с ремнем. Дед тогда казался вечным, таким же, как их дом…

Мотнул головой, отгоняя тоскливые мысли. Монотонная дорога усыпляла. Сколько уже едут, а все одно и то же – степь. Серо-зеленая гладь сливается на горизонте с серо-голубым небом, и нет им конца и края. Мелькнула тень. Птица. Кругами ходит. За ними следит или добычу высматривает?

– Тихо! – шикнул Дан. – Стоять.

Вейн подобрался и выглядел точь-в-точь как одичавший кот, принюхивающийся к ведерку с рыбой.

– Шагом.

Юрка осторожно сжал лошадиные бока. И чего всполошился, степь как степь. Тащатся не быстрее пожилой черепахи, так и межсезонье закончится. Сердито посмотрел на Дана. Нет, спорить – дороже выйдет. Даст по зубам и разбираться не станет, прав или нет. Ничего, главное – попасть в Бреславль. А там он с огромным наслаждением пошлет «хозяина» к черту.

Дохнуло горячим воздухом, и вдруг почудилось: из-под серой травы просвечивает песок, красноватый, смятый барханами. Бледные солончаки засветились янтарем. Сухо зашуршало под копытами. Ни фига себе сюрпризы!

– Ну, помоги, пресветлая Иша! – сказал Дан и положил руку на связку амулетов.

Степь истончалась, таяла. Юрка обернулся. За спиной раскинулись пески, и ветер торопливо зализывал отпечатки копыт.

– Воду без разрешения тронешь – пальцы переломаю.

Юрка дернул щекой и смолчал.

Теперь они двигались так, что тень падала наискось от левого плеча. Глаза быстро устали от монотонно повторяющихся барханов.

– Вейн, – нерешительно окликнул Юрка.

– Говори: «хозяин»!

Вот ведь… Юрка покатал желваки и с вызовом – на, подавись! – сказал:

– Хозяин, это уже другой мир?

– Да.

– А какой? Верхний или нижний?

– Понятия не имею.

Юрка опешил:

– А куда мы тогда едем?

– Вперед.

Наугад, что ли? По пустыне? Почти без воды, без фуража для коней?

– Да объясните же!

Дан раздраженно повернулся. Показалось, сейчас отрежет: «Ты мой слуга. Заткнись». Но вейн ткнул вперед и велел:

– Посмотри.

Юрка послушно глянул из-под ладони.

– Кого-нибудь видишь?

– Нет.

– И я не вижу. И никогда не видел. Кто мне скажет, что это за мир? Думать-то надо. – Дан постучал по лбу. – А если б и сказали: «Уважаемый, вы находитесь в пустыне Ибн-Шэт-его-побери-нах». Что с того?

– Тогда вы бы спросили у других вейнов, где эта пустыня. В каком мире, – упрямо возразил Юрка. Да, он мало знает, но он не дурак! – Или сравнили язык, ну, на котором вам ответили.

– В общем, правильно, – признал вейн. – Если не считать, что слова и географические названия в близких мирах схожи. Кстати, а ты что, получил новый язык?

– Н-нет, – с запинкой отозвался Юрка.

Странно. Тобиус же говорил…

– Вот именно.

– Получается, тут нет поблизости людей?

– Угадал. Это не мир – обрывок.

– Как это? – сердито спросил Юрка. Опять он ничего не понимает! – А проекция – это что, не кусок другого мира?

– Шэт… Да это тоже – проекция! Все проекции, ясно? Проекция – наслоение. А наслоиться может что угодно. Хоть нормальный мир, хоть это.

– А в чем разница?

Ну точно даст в зубы. Вейн рыкнул, однако сдержался.

– Нормальный мир как? Вошел в него, и все, обратно только через узел. А этот от края до края проехать можно. Ясно?

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Классический труд Мэлкила содержит проверенные временем и подкрепленные научными исследованиями стра...
Мы все хотим любви, достатка и комфортной жизни, реализации своих талантов, достойного образования и...
Знание ультразвуковой анатомии и патофизиологии венозной системы нижних конечностей является краеуго...
У меня любящий муж, исполняющий все мои прихоти, роскошный дом и сказочная жизнь, о которой мечтает ...
"Просто Представь...". Это название не предназначено для какой-то конкретной тематики. Данное назван...
Идея написать эту книгу пришла в голову авторам в канун празднования пятилетия компании «Манн, Черем...