Когда рассеется туман Мортон Кейт

ОБЕД

Спеша назад по коридору, я все прокручивала в голове рассказ Эммелин. Но как ни крути — вывод-то один. Что-то тут не так. Альфреда никогда нельзя было обвинить в неуклюжести. За все то время, что я работала в Ривертоне, он провинился всего пару раз. Однажды в спешке подал еду на подносе для напитков, а в другой раз споткнулся на лестнице, и то потому, что у него начинался грипп. Но тут дело другое. Перевернуть полный поднос? Даже представить невозможно.

И все-таки, так оно и было — какой Эммелин резон выдумывать? Нет, так и было, и Ханна, наверное, права: просто случайность. Может, ему солнце светило в глаза — оно как раз садилось — руки затряслись, поднос опрокинулся. От такого никто не застрахован, особенно человек, который, как совершенно верно заметила Ханна, долго был далеко от дома и отвык от своей работы.

Однако я и сама не могла поверить в это удобное и простое объяснение. Потому что уже собрала в памяти целую коллекцию странных происшествий. Нет, даже не происшествий, а так, случаев. Альфред злился на участливые расспросы о здоровье, на малейшие замечания, хмурился там, где раньше только рассмеялся бы. В нем постоянно тлело какое-то скрытое, внутреннее раздражение.

Будь я честнее с самой собой, я бы признала это еще в тот вечер, когда он вернулся. Мы решили отметить это событие: миссис Таунсенд приготовила праздничный ужин, а мистер Гамильтон испросил разрешения открыть бутылку вина. Стол в столовой для слуг накрывали со смехом, с шутками, расставляя посуду так, чтобы Альфреду это понравилось. Все были немножко пьяными от радости, а больше всех — я.

Когда настал назначенный час, мы все с трудом притворялись, что не волнуемся. Бросали друг на друга выжидающие взгляды и прислушивались. И вот, наконец, хруст гравия на дорожке, приглушенные голоса. Хлопнула дверь автомобиля, послышались шаги. Мистер Гамильтон встал, одернул куртку и занял пост у дверей. Мы все замерли, ожидая стука в дверь, и вот она отворилась, и мы бросились к Альфреду.

Ничего ужасного не произошло: он не сжался, не разозлился, не отстранил нас. Позволил мне принять у него шляпу и замялся в дверях, словно не решаясь войти. Попытался изобразить улыбку. Миссис Таунсенд крепко обняла его и перетащила через порог, будто свернутый в трубку ковер. Усадила за стол — на почетное место, по правую руку от мистера Гамильтона, и мы все заговорили, перебивая друг друга, смеясь, восклицая и пересказывая события двух прошедших лет. Все, кроме Альфреда. Нет, он старался, как мог: отвечал на вопросы, кивал в нужных местах, даже пару раз выдавил из себя все ту же странную улыбку. Только все это, как чужак — один из бельгийских беженцев леди Вайолет, пытавшихся отвечать любезностью на любезность.

И это заметила не только я. У мистера Гамильтона удивленно подрагивала бровь, Нэнси настороженно хмурилась. Но мы не стали ничего обсуждать — до того дня, как мисс Старлинг не рассердила всех предположением, что Альфред болен. И тот вечер, и другие дни, когда я заметила за ним некоторые странности, дремали в моей голове, дожидаясь своего часа. Все будто пришли к безмолвному соглашению не замечать, что с Альфредом творится что-то не то. Времена изменились, и Альфред изменился, только и всего.

— Грейс! — воскликнул мистер Гамильтон, когда я спустилась с лестницы. — Уже половина пятого, а на столе ни одной карточки! Как, по-твоему, важные гости хозяина будут искать свои места?

Я подумала, что они вполне могут сесть там, где им понравится. Однако, не обладая независимостью Нэнси, сказала только:

— Не знаю, мистер Гамильтон.

— В том-то и дело, что не знаешь. — Он сунул мне в руки пачку карточек и план. — И еще, — добавил мистер Гамильтон, когда я повернулась, чтобы идти, — если встретишь Альфреда, будь добра, передай ему, чтобы он нашел наконец дорогу на кухню. Он до сих пор не принимался за кофе.

За отсутствием полноценной хозяйки обязанность рассадить гостей легла на плечи Ханны, которая вовсе не горела желанием этим заниматься. Она наскоро набросала план на листке разлинованной бумаги, неровно вырванном из блокнота.

Сами карточки отличались невероятной простотой: имена гостей — черным по белому — и герб Эшбери в левом верхнем углу. В них не было изысканности, отличавшей карточки вдовствующей леди Эшбери, но цели своей они служили вполне исправно и подходили к строгой сервировке стола, так любимой мистером Фредериком. К огорчению мистера Гамильтона, хозяин распорядился подавать обед не в официальном стиле «а ля рюс», к которому мы привыкли, а «по-семейному», и даже собирался разрезать фазана самостоятельно. Миссис Таунсенд пришла в ужас, а набравшаяся в деревне новых идей Нэнси одобрила новшество, заметив, что такой стиль вполне подойдет для американских гостей.

Хоть меня никто и не спрашивал, я все-таки считала, что новый стол выглядит гораздо лучше. Без огромных блюд, переполненных фруктами и мясом, он смотрелся просто и изящно. Белая крахмальная скатерть, сверкающие бокалы и блестящие ряды вилок и ложек.

Я наклонилась поближе. На фужере мистера Фредерика красовался отпечаток жирного пальца. Я подышала на стекло и начала оттирать пятно уголком фартука.

И так погрузилась в работу, что вздрогнула, когда кто-то толкнул дверь в столовую.

— Альфред! — вскрикнула я. — Как ты меня напугал! Я чуть фужер не уронила.

— А зачем ты вообще его взяла? — с уже знакомой раздражительностью спросил Альфред. — Стекло — моя обязанность.

— Тут пятно, — объяснила я. — Ты же знаешь мистера Гамильтона. Он бы с тебя шкуру спустил, если б заметил. И на себя бы натянул. Представь, какое жуткое зрелище — мистер Гамильтон в шкуре!

Напрасно я решила пошутить. Смех Альфреда погиб где-то в окопах Франции, в ответ на мои слова он только поморщился.

— Я как раз собирался их протереть.

— А теперь уже не нужно.

— Зря ты это делаешь, — ровным голосом продолжал Альфред.

— Делаю… что?

— Проверяешь меня. Ходишь за мной, как тень.

— Да я не хожу. Я просто расставляла карточки и увидела пятно.

— Я уже сказал — я собирался вытереть его потом.

— Хорошо, — миролюбиво согласилась я, отставляя фужер. — Я не буду.

Альфред пробурчал что-то вроде благодарности и достал из кармана тряпку.

Я начала поправлять идеально лежавшие карточки, притворяясь, что не слежу за ним. Что не вижу, как он поднял плечи, словно защищаясь, умоляя оставить его в покое. У меня в голове звенел колокольчик добрых намерений. Может быть, если я заставлю Альфреда открыть мне душу, выясню, что с ним творится, я смогу ему помочь? Кто, если не я? Ведь не приснилась мне то чувство, что возникло между нами во время войны? Конечно, не приснилось: он ведь сам говорил о нем в своих письмах! Я откашлялась и как можно мягче произнесла:

— Я знаю, что случилось с тобой вчера.

Альфред продолжал натирать фужер, словно ничего и не слышал.

— Я знаю, что случилось вчера. В гостиной, — чуть громче повторила я.

Он опустил тряпку. Застыл с фужером в руке. Мои слова повисли в воздухе, как туман, и я вдруг пожалела, что не смогла сдержаться.

— Маленькая мисс рассказывает сказки? — мертвенным голосом спросил Альфред.

— Нет…

— Держу пари, она от души посмеялась.

— Нет-нет, ты ошибаешься. Она просто волнуется за тебя, — быстро заговорила я. И, собравшись с духом, добавила: — И я волнуюсь.

Альфред зло поглядел на меня из-под упавшей на лоб челки. Вокруг рта залегли жесткие складки.

— Волнуешься?

Его странный, чужой голос насторожил меня, но мне так хотелось все объяснить, что я не могла остановиться.

— Просто это на тебя непохоже — уронить целый поднос… И потом: ты никому об этом не сказал… Может, ты испугался: мистер Гамильтон рассердится? Но он не рассердится, Альфред, я уверена. Каждый может ошибиться, даже на службе.

Альфред все смотрел на меня, и на секунду мне показалось, что он сейчас рассмеется. Но его лицо исказила злая усмешка.

— Глупая девчонка! Ты что, считаешь, я переживаю из-за пары упавших кексов?

— Альфред…

— Считаешь, я не знаю, что такое служба? Ты хоть помнишь, откуда я вернулся?

— Я вовсе не говорила, что…

— Просто подумала, да? Я же чувствую, как вы все на меня смотрите, шпионите за мной, ждете, когда я ошибусь! Так вот: можешь перестать следить и волноваться. Со мной все в порядке, слышишь? В полном!

От его злобного крика у меня защипало в глазах.

— Я просто хотела помочь… — прошептала я.

— Помочь? — неприятно засмеялся Альфред. — А с чего ты взяла, что можешь мне помочь?

— Ну как же, Альфред… — осторожно напомнила я, гадая, что он имеет в виду. — Мы с тобой… ты и я… ты же сам писал… с войны…

— Забудь, что я писал.

— Альфред…

— Отвяжись от меня, Грейс, — ледяным голосом сказал Альфред, снова принимаясь за стаканы. — Я тебя ни о чем не просил. Мне не нужно никакой помощи. Иди отсюда, не мешай мне работать.

Я почувствовала, что краснею: от разочарования, от запоздалого запала ссоры, но больше всего — от смущения. Я взывала к чувству, которого не существовало. Господи, помилуй, ведь были минуты, когда я начинала мечтать о нашем с Альфредом общем будущем. Помолвка, свадьба, семья… И вдруг понять, что я так ошибалась…

Почти весь вечер я провела на кухне. Если миссис Таунсенд и удивило, с чего это я так внимательно слежу за тем, как она жарит фазана, у нее хватило ума не задавать вопросов. Я помогала разделывать птицу, вытаскивать кости и даже фаршировать. Все что угодно — лишь бы меня не отослали наверх, где я могу столкнуться с Альфредом.

Мне везло довольно долго — до тех пор, пока мистер Гамильтон не сунул мне в руки тяжелый поднос с коктейлями.

— Но мистер Гамильтон, — тоскливо запротестовала я, — я же помогаю миссис Таунсенд готовить!

Глаза мистера Гамильтона сверкнули за стеклами очков.

— А я велю тебе отнести коктейли, — немедленно подавил он предполагаемый мятеж.

— А разве Альфред не может…

— Альфред убирает в столовой. Поторопись, девочка. Не заставляй хозяев ждать.

В комнате было всего шесть человек, и все равно она казалась переполненной. Чересчур шумной, чересчур жаркой. Мистер Фредерик, стремясь угодить Лакстонам, настоял на дополнительном отоплении, и мистер Гамильтон блестяще справился с задачей, взяв напрокат две керосиновые плитки. В перегретом воздухе витал запах слишком резких женских духов, грозящий удушить присутствующих.

Мистер Фредерик в черном костюме смотрелся не хуже, чем когда-то майор, даже лучше — стройнее, и не такой чопорный. Он стоял подле бюро красного дерева и разговаривал с упитанным мужчиной, седые волосы которого венчиком стояли вокруг блестящей головы.

Толстяк рассматривал одну из фарфоровых ваз на буфете.

— Я видел такую на аукционе Сотбис, — сказал он со странным акцентом — выговор уроженца северной Англии плюс что-то еще. — Точно такую же. — Он наклонился поближе. — Между прочим, ушла за кругленькую сумму, старина.

— Надо же, — без всякого интереса отозвался мистер Фредерик. — А эту прапрадед привез с Востока. С тех пор и стоит.

— Слышала, Эстелла? — через всю комнату крикнул Саймион Лакстон своей рыхлой жене, сидевшей на диване между Ханной и Эммелин. — Фредерик говорит, эта вещь принадлежит его семье уже несколько поколений! Он использует ее вместо пресс-папье.

Эстелла Лакстон привычно улыбнулась мужу, и между ними проскочила искра того взаимопонимания, которое вырабатывается лишь долгими годами совместной жизни. Перехватив ее взгляд, я решила, что их брак имеет чисто практическую ценность. Обоюдная польза оказалась гораздо прочней страстной любви.

Обменявшись с мужем улыбками, Эстелла вернулась к разговору с Эммелин, в которой нашла родственную душу — любительницу красивой жизни. В том, что касается волос, Эстелла удачно дополняла мужа. В отличие от него, ее шевелюра цвета олова была уложена в гладкий объемный шиньон — типично американский. Он напомнил мне фотографию, которую пришпилил внизу мистер Гамильтон: нью-йоркский небоскреб в лесах — на редкость впечатляющий и ужасно некрасивый. Эстелла улыбнулась каким-то словам Эммелин, сверкнули ненатурально белые зубы.

Я прошла вдоль стены, поставила поднос с коктейлями на столик у окна и сделала привычный реверанс. Молодой мистер Лакстон сидел в кресле и вполуха слушал беседу Эммелин и Эстеллы, в восторженных тонах обсуждавших предстоящий сезон.

Теодор, а проще — Тедди, был красив той красотой, коей отличались все зажиточные мужчины тех дней. Приятная внешность плюс уверенность в себе создавали видимость ума и обаяния, прибавляли блеска в глазах.

Темные, почти черные — под цвет костюма с Савил-Роу[12] — волосы и усы, делавшие его похожим на киноактера. «Как Дуглас Фэрбенкс», — подумала я и покраснела. Тедди улыбался широкой открытой улыбкой, сверкали белые, как у матери, зубы. Наверное, в американской воде есть что-то такое, решила я, отчего зубы становятся белыми, как жемчуг, который Ханна надела поверх золотой цепочки от медальона.

Со странным акцентом, непохожим ни на один из слышанных мной раньше, Эстелла начала рассказывать о последнем бале леди Белмонт, а взгляд Тедди тем временем лениво блуждал по комнате. Заметив, что гость скучает, мистер Фредерик незаметно махнул Ханне, которая откашлялась и немного неестественно спросила:

— Надеюсь, ваша поездка была приятной?

— На редкость приятной, — с привычной улыбкой ответил Тедди. — Хотя боюсь, что родители считают по-другому. В моряки они не годятся. Их мучила морская болезнь с той самой минуты, как мы покинули Нью-Йорк, и до тех пор, пока мы не сошли в Бостоне.

Ханна сделала глоток коктейля и попыталась продолжить светскую беседу.

— И как долго вы пробудете в Англии?

— Что касается меня — боюсь, что недолго. На следующей неделе отправляюсь на континент. В Египет.

— Египет… — расширив глаза, повторила Ханна.

— Да, — засмеялся Тедди. — У меня там бизнес.

— Вы увидите пирамиды?

— В этот раз нет. Всего несколько дней в Каире и дальше — во Флоренцию.

— Отвратительное место, — громко сказал Саймион из второго кресла. — Полным-полно голубей и черномазых. Нет, мне подавай старую добрую Англию.

Мистер Гамильтон протянул руку к бокалу Саймиона, почти пустому, хотя совсем недавно его налили до краев. Я взяла бутылку.

Наполняя бокал, я почувствовала на себе пристальный взгляд гостя.

— Здесь столько удовольствий, которых больше нигде не найти. — Он слегка наклонился, и я почувствовала на бедре горячие пальцы. — Как ни ищи.

Я пыталась сохранить на лице спокойствие и не наливать напиток слишком быстро. Прошла целая вечность, прежде чем стакан наполнился и я смогла отступить в сторону. Отходя в угол, я заметила, как нахмурилась Ханна.

— Мой муж очень любит Англию, — ни к кому не обращаясь, произнесла Эстелла.

— Стрельба, охота, гольф, — подхватил Саймион. — Кто знает в них толк лучше британцев! — Он отхлебнул из стакана и снова откинулся на спинку кресла. — Но лучшая вещь на свете — английский склад ума. В Англии два вида людей. Одни рождены отдавать приказы, другие, — он взглянул на меня, — их исполнять.

Ханна нахмурилась еще сильнее.

— Тем самым поддерживается надлежащий порядок, — разливался Саймион. — А вот в Америке, к сожалению, все по-другому. Чистильщик башмаков на углу мечтает создать собственную компанию. Мало что может так разозлить человека, чем целая нация чернорабочих с чрезмерными… — он пожевал во рту неприятное слово и выплюнул его: —… амбициями.

— Надо же! — сказала Ханна. — Оказывается, кто-то осмеливается мечтать о большем, чем всю жизнь нюхать чужие башмаки!

— И это ужасно, — согласился Саймион, не уловив сарказма.

— А ведь должен был бы соображать, — звенящим голосом продолжала Ханна, — что только избранные могут позволить себе иметь амбиции.

Мистер Фредерик послал ей предостерегающий взгляд.

— И насколько меньше бы было проблем, — закивал Саймион. — Достаточно поглядеть на большевиков, чтобы понять, как опасны могут быть люди, заразившиеся всякими там идеями.

— А людям нельзя мечтать о большем? — не отступалась Ханна.

Лакстон-младший, он же Тедди, с улыбкой смотрел на нее.

— Почему же, папа очень любит говорить о самосовершенствовании, правда, папа? Он мне в детстве все уши прожужжал.

— Мой дед вытащил себя из шахты буквально за уши, — согласился Саймион. — А посмотрите-ка теперь на семью Лакстон!

— Невероятное превращение, — поддержала Ханна, — которое никому не позволено повторить, так, мистер Лакстон?

— Именно так, — сказал он. — Именно.

Мистер Фредерик, стремясь покинуть опасные воды, кашлянул, глядя в сторону мистера Гамильтона. Тот чуть заметно кивнул и наклонился к Ханне:

— Обед подан, мисс.

Он махнул мне, приказывая возвращаться на кухню. Я выскользнула за дверь и уже за спиной услышала голос Ханны:

— Позвольте пригласить вас в столовую.

За супом из зеленого горошка последовала рыба, за ней — фазаны, обед проходил на удивление гладко. Время от времени в кухне появлялась Нэнси с краткими отчетами о том, как идут дела. Даже запыхавшаяся миссис Таунсенд выкраивала минутку-другую, чтобы послушать, как Ханна выступает в роли хозяйки. И кивала в ответ на слова Нэнси, что хотя мисс Ханна старается изо всех сил, манеры ее пока не так чарующи, как у бабушки.

— Конечно, нет. — Леди Вайолет каждым обедом руководила так, что любо-дорого посмотреть. Мисс Ханна тоже со временем станет хорошей хозяйкой. Может, и не такой, как бабушка, но тоже неплохой. У нее это в крови.

— Думаю, вы правы, — согласилась Нэнси.

— Конечно, права. Из девочки выйдет толк, как только она перестанет носиться со всеми этими… новомодными идеями.

— Какими еще идеями? — спросила я.

— Она всегда была умненькой, — вздохнула миссис Таунсенд. — Да еще книги эти — только на то и годятся, чтобы девушкам головы морочить.

— Так какими идеями?

— Ну ничего, замужество пойдет ей на пользу, — миссис Таунсенд по-прежнему обращалась к Нэнси. — Помяни мое слово.

— Несомненно, миссис Таунсенд.

— Что за идеи? — не отставала я.

— Некоторые девушки никак не сообразят, что им нужно, пока не найдут себе подходящего супруга, — продолжала миссис Таунсенд.

Тут я не выдержала.

— Мисс Ханна вовсе не собирается замуж! Я сама слышала. Она хочет повидать мир и пожить полной жизнью.

Нэнси вскрикнула, а миссис Таунсенд вытаращилась на меня.

— Ты что болтаешь-то, дурочка? — сказала она и пощупала мне лоб. — С ума, что ли, сошла? Глупости какие-то, прямо как Кэти. Понятное дело, мисс Ханна выйдет замуж. Об этом мечтает каждая девушка: выйти замуж как можно скорей и удачней. Тем более, это просто-напросто необходимо теперь, когда мастер Дэвид…

— Нэнси, — окликнул с лестницы мистер Гамильтон. — Где, наконец, шампанское?

— У меня, мистер Гамильтон! — Из кладовой появилась Кэти — широкая улыбка, под мышками неловко зажаты бутылки. — Все переругались, вот и пришлось мне за ним идти.

— Тогда шевелись быстрей, — велел мистер Гамильтон. — Гости хотят пить. — Он повернулся и уставился на нас. — Надо сказать, это непохоже на тебя, Нэнси, — забыть о своих обязанностях.

— Держите, мистер Гамильтон, — сказала Кэти.

— Иди наверх, Нэнси, — недовольно велел мистер Гамильтон. — Раз уж пришлось спуститься, я сам подам шампанское.

Нэнси обожгла меня злым взглядом и исчезла на лестнице.

— А вы, миссис Таунсенд? Задерживать Нэнси глупыми спорами сейчас, когда у нас каждая минута на счету! Могу я узнать, что за важная тема отвлекла вас от своих обязанностей?

— Ничего особенного, мистер Гамильтон, — ответила миссис Таунсенд, стараясь не глядеть на меня. — Мы вовсе не ругались, просто заговорились — Нэнси, Грейс и я.

— Они обсуждали мисс Ханну, — встряла Кэти. — Я сама слышала, как…

— Помолчи, Кэти, — приказал мистер Гамильтон.

— Так ведь я…

— Кэти! — рявкнула миссис Таунсенд. — Довольно разговоров. Отдай мистеру Гамильтону бутылки, чтобы он смог отнести их в столовую.

Кэти поставила шампанское на кухонный стол.

Мистер Гамильтон, вспомнив о долге, прекратил расспросы и начал открывать одну из бутылок. Несмотря на всю его опытность, пробка оказалась упрямой и отказывалась вылезать, пока наконец, в тот момент, когда он меньше всего этого ожидал, не раздалось громкое: чпок!

Пробка вылетела из бутылки, разнесла лампочку над столом на сотню осколков и приземлилась в кастрюлю с соусом.

— Кэти, дурья твоя голова! — вскрикнула миссис Таунсенд. — Ты же взболтала шампанское!

— Простите, миссис Таунсенд, — захихикала, как всегда в минуты волнения, Кэти. — Я просто старалась побыстрей, как мистер Гамильтон просил.

— Поспешишь — людей насмешишь, — наставительно сказал облитый шампанским мистер Гамильтон.

— Давайте я вас оботру, — миссис Таунсенд провела углом фартука по его мокрому носу.

— Миссис Таунсенд! — хихикнула Кэти. — Вы же ему все лицо мукой измазали!

— Кэти! — прикрикнул мистер Гамильтон, вытираясь носовым платком, неизвестно откуда появившимся в его руках. — Что за бестолковая девчонка! Столько лет тут работаешь и ни капли не поумнела. Иногда я понять не могу, за что мы вообще тебя держим…

Я услышала Альфреда раньше, чем увидела его.

За поучениями мистера Гамильтона, ворчаньем миссис Таунсенд и оправданиями Кэти я расслышала его частое дыхание.

Позже Альфред рассказывал, что спустился на кухню, чтобы посмотреть, почему так задержался мистер Гамильтон, и застыл у подножия лестницы — бледный и неподвижный, как памятник самому себе или бесплотный дух…

Когда мы встретились глазами, он опомнился, резко развернулся и исчез в коридоре. По каменному полу простучали его гулкие шаги, сильно хлопнула дверь на улицу.

Все замолчали. Мистер Гамильтон дернулся было за ним, но остановился, повинуясь, как обычно, лишь чувству долга. Последний раз протер лицо платком и повернулся к нам, стиснув губы в прямую линию.

— Грейс, — сказал он, видя, что я готова кинуться за Альфредом. — Надень чистый фартук. Тебя ждут наверху.

Войдя в гостиную, я заняла свое место между шифоньером и креслом эпохи Людовика XIV. Стоявшая напротив Нэнси вопросительно подняла брови. Не представляя, как описать все, что произошло внизу после ее ухода, я лишь слегка пожала плечами и отвернулась. Где же сейчас Альфред, где его искать?

Уже подали фазанов, и вилки деликатно стучали по тонкому фарфору.

— Просто изумительно, — похвалила Эстелла. Я загляделась на ее профиль, на то, как двигается рот, прожевывая каждое слово, высасывая из него всю жизнь и силу, прежде чем выплюнуть большими, алыми губами. Я особо запомнила эти губы, потому что впервые видела накрашенную женщину. К большому горю Эммелин мистер Фредерик имел совершенно определенные взгляды на макияж и его любительниц.

Эстелла проела дорожку в остатках застывающего фазана и отложила вилку. Промокнула красные губы льняной салфеткой, которую мне пришлось потом отстирывать, и улыбнулась мистеру Фредерику:

— Трудновато, наверное, было подать такой обед при нынешнем дефиците.

Нэнси удивленно вздернула бровь. Так откровенно отозваться об угощении — просто неслыханно! Столь странный комплимент, граничащий с невоспитанностью, можно было объяснить разве что сильным удивлением. Придется подумать, как лучше пересказать его миссис Таунсенд.

Озадаченный не меньше нашего, мистер Фредерик разразился пространной похвалой кулинарным талантам миссис Таунсенд. Эстелла оглядывала комнату. Ее взгляд прошелся по изысканным карнизам под потолком, скользнул по резным плинтусам и, наконец, уперся в висящий на стене герб Эшбери. Все это время она упорно шевелила языком за щекой, сражаясь с упорной крошкой, застрявшей в сверкающих зубах.