Кельтские мифы Олдхаус-Грин Миранда
В оформлении суперобложки использованы фрагменты работ художников Джона Дункана и Анри-Поля Мотта
© Л. Володарская, перевод, предисловие. Наследники. 2016
© Издание на русском языке, оформление. ООО Издательство «Э», 2016
О валлийцах и валлийских сказаниях
Кельты (галлы) – индоевропейские племена, известные со второго – начала первого тысячелетия до н. э., – в континентальной Европе к середине I века н. э. были покорены римлянами и, ассимилировавшись в течение нескольких веков (с первого по четвертый), по сути, исчезли с ее исторической карты. Однако, оставив о себе вечную память в названиях таких городов, как, например, Париж, Милан, Вена, и таких рек, как Сена, Рейн, Дунай, они еще прежде разделились на ирландцев и валлийцев, которые продолжали развивать на островах две основные ветви кельтского языка и кельтской культуры.
Примерно до X века н. э. Ирландия жила относительно мирно, но, населенная бриттами (островными кельтами), Британия уже в I веке н. э. претерпела нашествие римлян, которые оказали большое влияние на ее культуру, однако не сумели ассимилировать местное население, принявшее плоды более развитой цивилизации, принявшее христианство, но не отказавшееся от своего языка, своих традиций, даже социального устройства.
«…Сбросив с себя ярмо римской власти, – пишет историк VIII века Ненний, – они (бритты) перестали выплачивать дань и принимать поставленных Римом властителей, дабы те правили ими, и римляне не посмели вернуться в Британию, чтобы господствовать тут и впредь, ибо бритты убили их полководцев»[1].
Потом наступил V век, точнее, 428 год, и в Британию пришли германские племена. Англы и саксы – менее цивилизованные, но более воинственные – в V–VIII веках упорно вытесняли бриттов из Кембрии, Лотиана, Корнуолла, пока не дошли до западного гористого полуострова, где столкнулись с не менее воинственными племенами, которые оказали пришельцам достойное сопротивление. В конце концов англосаксы оставили мысль завоевать полуостров и в VIII веке совершили нечто, определившее историю этого края на несколько столетий. Они отгородили полуостров «валом Оффы» и назвали непокорную территорию «застенной землей», то есть Валлисом, или Валлией, или – в современном звучании – Уэльсом. Но у этой страны было и другое название, данное ей самими бриттами, – Кимру, что значит «страна сородичей». И Ненний, и Гальфрид Монмутский с явным раздражением пишут о «диких Кимрах», посмевших не подчиниться «благоразумным саксам», которые, по словам самого же историка XII столетия Гальфрида Монмутского, усеяли всю землю непогребенными трупами крестьян и священнослужителей. Пусть это не покажется странным, но его перу принадлежит и следующая (по-видимому, идеологически выдержанная в соответствии с современными ему требованиями) легенда о происхождении непокорных валлийцев и их страны Валлии:
Ивор и Инн, снарядив для себя корабли и собрав, сколько им удалось, готовых отправиться с ними воинов, высадились на острове и в течение сорока девяти лет тревожили народ англов частыми и беспощадными нападениями. Но это мало чему помогло. Мор и голод, а также непрекращающиеся внутренние раздоры настолько обессилили некогда гордый народ, что ему было невмочь упорствовать и отражать врагов. Погрязнув в невежестве, он стал называть себя не бриттами, а валлийцами, присвоив себе это название потому, что у них был вождь Валлон, либо по имени королевы Валаес, либо их окрестили так чужеземцы. Саксы, напротив, соблюдая благоразумие, сохраняли между собой мир и согласие, обрабатывали поля, отстраивали города и укрепления и, лишив бриттов господства при вожде Адельстане, который первым из них увенчал себя королевской короной, держали уже в подчинении всю Лоегрию (Англию. – Л. В.). Утратив бриттское благородство, валлийцы впоследствии не воссоздали древнего государства на острове; недовольные саксами, они порой восставали на них и непрерывно дрались либо с ними, либо в междоусобных схватках[2].
Валлийцы отказывались называть себя бриттами и даже как будто забыли о своей связи с жителями Лоегрии, но в народной памяти и, естественно, в фольклоре примерно в VIII веке появились мечты о будущем поражении англосаксов и «воссоздании» королевства Британия, которого никогда не существовало, – и даже многочисленные «пророчества» на сей счет легендарных мудрецов и волшебников. Но в то же время в самом Уэльсе, поделенном на множество кланов, шла бесконечная междоусобная война, не предполагавшая даже попыток объединения. Валлийские вожди стали большими врагами своей родины, чем пришельцы.
В 1066 году англосаксы потерпели поражение от армии Вильгельма Завоевателя, и франко-нормандцам удалось то, что оказалось не по силам англосаксам. Они завоевали южную часть Уэльса, которую назвали Марч, то есть «пограничный край». Тем временем валлийские вожди продолжали сражаться между собой в стране, остававшейся скотоводческой и неразвитой с точки зрения земледелия и ремесел, в которой не было не только городов, но и даже постоянных поселений. В это время, насколько известно, прогрессивную стабилизирующую роль в социальной жизни Уэльса, хоть и не очень успешно, играла Церковь, несмотря на немногочисленность монастырей. Гораздо больше ей удалось сделать для культуры страны, в которой письменная традиция не отличалась зрелостью. Первое известное историческое сочинение, «Анналы Камбрии», относится к 954 году, а самые давние записи сказаний, легенд, песен – к XI веку. Сохранение письменных памятников Уэльса – исключительная заслуга Церкви.
В XII столетии от валлийского существования наособицу не осталось и следа, и только теперь, когда не отдельные феодалы грозились проникнуть на полуостров, а английская корона – подчинить себе всю непокорную территорию, правители Уэльса попытались что-то сделать и несколько оттянули свое поражение. Но со своими благими намерениями они опоздали. В 1282 году противостояние Левелина ап Грифилда, последнего короля независимого Уэльса, и английского короля Эдуарда I из династии Плантагенетов закончилось поражением Уэльса, и с 1301 года наследники английского престола носят титул «принцев Уэльских». Правда, валлийцы еще долгое время поднимали одно восстание за другим и до 1536 года Уэльс сохранял статус автономного княжества.
С покорением Уэльса его язык и культура стали насильственным образом искореняться. И это неудивительно, ведь даже английский язык долгое время считался языком, «неприличным» для благородных господ и развлекавших их песнопевцев. Что же до странствующих валлийских бардов, то их преследовали как бродяг.
Казалось бы, сказания, мифы, легенды валлийцев должны были исчезнуть с лица земли. Но, к счастью, этого не случилось. Народное наследие выжило, но выживало оно, скажем так, двумя этапами.
Одна его часть не только проникла в английскую, французскую, да и чуть ли не во всю западноевропейскую литературу, но и, обжившись там в Средние века, стала основой того, что в дальнейшем получило название «артуровского цикла» и дало импульс к созданию великих памятников литературы так называемого Нового времени. Первым было сочинение «История бриттов» Гальфрида Монмутского, где в короле Артуре соединились валлийская и англо-нормандская традиции, представив его как могучего короля Британии и идеального рыцаря, окруженного другими более или менее идеальными рыцарями, с которыми было связано множество самых разных любовных, приключенческих, волшебных и христианских сюжетов. Более того, обогащенная, эта литература вернулась в Уэльс и соединилась с изначальным вариантом валлийского традиционного фольклора, ведь при дворах валлийских королей всегда большим почетом пользовались барды, которые использовали в своих творениях исторические и мифологические образы, не давая им потеряться во времени, тем более когда был унижен сам народ. Кстати, как раз в XII веке «История бриттов» Гальфрида Монмутского была переведена на валлийский язык, одновременно став знаком пробуждения и сама пробуждая новый интерес не только к историческому прошлому Уэльса, но и к его культурному наследию.
Именно к этому времени относятся два замечательных рукописных свода древних валлийских легенд: «Белая книга Риддериха» (датируется примерно 1325 годом) – к сожалению, представляющая собой лишь фрагменты собрания легенд под названием «Мабиногион», и «Красная книга Хергеста» (датируется примерно 1400 годом) – первое полное собрание одиннадцати легенд «Мабиногиона». Отметим, что, помимо вполне доказанного факта зависимости этих рукописей от неизвестных и более ранних источников, о происхождении, авторстве и даже переписке текстов практически ничего не известно. Даже название памятника – «Мабиногион» – имеет несколько толкований. Четыре первые легенды объединены под названием «Ветви Мабиноги», то есть «Мабиногион», так как мабиногион – множественное число от мабиноги. А само слово мабиноги, как считают одни, означает «повествование об отроках», другие переводят его как «повествование о юных годах героя», третьи – как «повествование о сыновьях кельтских богов». Следовательно, собрание легенд должно было бы называться «Повествование об отроках и другие древние валлийские легенды», или «Повествование о юных годах героя и другие древние валлийские легенды», или «Повествование о сыновьях первых кельтских богов и другие древние валлийские легенды». Но что исторически сложилось, то сложилось, и сейчас можно лишь строить предположения, почему сложилось так и не иначе…
Волна интереса к валлийским древностям поднялась в XII веке и через какое-то время опять спала, если, конечно, не считать популярный и в Европе и в Америке образ короля Артура, в который неумолимое время постоянно вносит изменения. Собрание под названием «Мабиногион» оставалось неизвестным даже в постепенно забывавшем родной язык Уэльсе до тех пор, пока в 1838 году не вышла в свет английская версия рукописного собрания валлийских легенд в великолепном переводе-пересказе леди Шарлотты Гест (1812–1895), значение которого трудно переоценить, оно сравнимо разве что с влиянием переводов В. А. Жуковского в русской литературе. Итак, «Мабиногион» обрел вторую жизнь в переводе на английский язык и стал первым произведением новой национальной литературы Уэльса, оказав при этом огромное влияние на всю последующую мировую англоязычную литературу. Думаю, любители творчества великих валлийцев XX столетия – прозаика Артура Мейчена и поэта Дилана Томаса – лучше поймут созданные ими произведения, узнав их корни.
Как памятник литературы «Мабиногион», передаваемый из уст в уста, по-видимому, складывался довольно долго, наверняка претерпев к тому же на последнем этапе редакцию монахов, хотя религиозной дидактики здесь нет и в помине. В конце концов он стал представлять разные эпохи и множество персонажей от древнейших мифологических до более поздних и реальных. Рядом с реальными людьми живут волшебники, в повествования о тяжком ратном труде неожиданно вторгаются сказочные мотивы, история сочетается с псевдоисторией, боги общаются со смертными, смертные наделены чертами богов…
Если в первых «мабиноги» можно усмотреть некоторые социальные приметы раннефеодальной эпохи как детства народа, то в последних – о короле Артуре – очевидно тяготение к романтическому и в общем-то абстрактному противопоставлению королевства Артура как царства добра и остального мира как царства зла, куда рыцари уезжают совершать подвиги. И хотя они совершают много подвигов, зла не становится меньше в черном лесе, окружающем королевство Артура, но и не ослабевает желание рыцарей постоять за свою честь, за честь дамы, за честь своей земли. На этом заканчивается повествование о героях и вождях, королях и богах, простых смертных и волшебниках, мужах и женах долгой истории валлийского народа.
Одиннадцать сказаний, представляющих сложившийся в веках литературный памятник «Мабиногион», составляют яркую, словно мозаичную, картину валлийской жизни, которой придают единство два параметра: известная, хотя и менявшаяся, география обитания и вполне определенное, хотя и продолжительное, историческое время.
Л. Володарская
Мабиногион
Часть I
Пуихл, король Даведа
Короля Даведа звали Пуихлом, и он был господином над семью округами Даведа. Как-то раз, отдыхая в своем главном дворце в Нарберте, он задумал поохотиться и избрал для этого Глин Ких. Не медля нимало, он в тот же вечер выехал из Нарберта и на ночь остановился в Хлуин Диарвиде. Поутру он уже был в Глин Кихе, на опушке леса спустил собак, затрубил в рог – и пошло веселие. Псы мчались что было мочи, Пуихл за ними, и вскоре свита потеряла его из виду. Когда он остановился и прислушался, то лай был впереди и сбоку, только сбоку собаки лаяли совсем не так, как те, что бежали впереди.
Наконец между деревьями показался просвет, и Пуихл нашел свою свору, которая ждала его на краю большого поля. Тотчас справа появились олень и другая свора. Половину пути не добежал олень до леса, когда его догнали и повалили наземь сверкавшие белой шерстью и красными ушами псы, подобных которым король не видел во всю свою жизнь.
Пуихл подъехал поближе и, отгоняя чужих собак, стал натравливать на оленя своих.
Тем временем прискакал на светло-сером жеребце-великане всадник в охотничьем платье из серой шерсти и с охотничьим рогом на шее.
Он сказал:
– Вождь, я знаю, кто ты, но не хочу тебя приветствовать.
– Наверно, – ответил Пуихл, – твое звание не позволяет тебе первым приветствовать меня.
– Нет, дело не в звании.
– В чем же я виноват?
– Клянусь небом, тебе неведомы законы приличия.
– В чем я виноват, вождь?
– Нет ничего хуже, чем отгонять от добычи чужих псов и натравливать на нее своих. В этом ты виноват, и хотя я мог бы тебя отпустить, клянусь небом, даже сто оленей не стоят того позора, которым я тебя заклеймлю!
– Ты прав, вождь, но позволь мне искупить зло и стать твоим другом.
– Чем же ты искупишь зло?
– Чем положено по твоему званию, но мне неведомо, кто ты.
– В своей стране я – коронованный король.
– Пусть удача сопутствует тебе, господин. Но откуда ты и как тебя зовут?
– Я – король Аннувина[3], и зовут меня Араун.
– Господин, – спросил Пуихл, – чем мне заслужить твою дружбу?
– Ты заслужишь мою дружбу, – сказал король, – если победишь Хавгана. Его владения рядом с моими, и он все время нападает на меня. Избавь меня от него. Тебе это не составит труда. И я буду тебе другом.
– Я с радостью. Скажи только, как это сделать.
– Скажу. Но знай, я не прошу о невозможном. И, клянусь, я буду тебе преданным другом. Ты поедешь в Аннувин вместо меня, и самая прекрасная дама в Аннувине станет твоей. Я сделаю так, чтобы все принимали тебя за меня и чтобы ни один паж и ни один воин не усомнился в том, что ты – это я. Так, начиная с завтрашнего дня, пройдет год, а через год мы встретимся здесь.
– Будь по-твоему, – согласился Пуихл, – но как мне узнать врага?
– Ровно через год мы поклялись сойтись у реки, и ты явишься в моем обличье и покончишь с ним одним ударом. Однако берегись. Если он попросит тебя ударить его еще раз, не делай этого, как бы он ни просил. Я вот не утерпел, и он взял надо мной верх.
– Но скажи, как мне оставить на год мое королевство? – спросил Пуихл.
– Ни один твой подданный, ни один мужчина и ни одна женщина, не узнают, что я – не ты, пока я буду править в твоем королевстве.
– Тогда у меня нет причин отказывать тебе, и я отправляюсь в путь.
– Желаю тебе удачи, – сказал Араун. – Пусть будет прямой твоя дорога. И позволь мне проводить тебя до границы моего королевства.
Араун скакал рядом с Пуихлом, пока не показался дворец.
– Отныне мой двор и все мое королевство в твоей власти. Иди смело во дворец. Никто не узнает в тебе чужака. Только советую тебе сначала приглядеться к нашим обычаям, а уж потом поступай как знаешь.
Распрощавшись с Арауном, Пуихл отправился во дворец, оглядел там все спальни и залы и решил, что красивее дворца не может быть на земле. В одном из залов он задержался, чтобы снять с себя охотничье платье, и тотчас к нему вышли пажи, которые приветствовали его и помогли ему раздеться, а потом явились два рыцаря и унесли его платье, но сначала накинули Пуихлу на плечи синий с золотом плащ. Через несколько минут зал наполнился челядью. Пришли воины, достойнее и наряднее которых Пуихл еще не видел в своей жизни. Следом за ними в платье из желтого блестящего шелка явилась королева, и Пуихл подивился ее необычайной красоте. Она пригласила его омыть руки, а потом они уселись за стол, королева по одну сторону от Пуихла, а тот, кого он принял по меньшей мере за графа, – по другую.
Пуихл заговорил с королевой и вскоре был очарован ее умом и веселостью, которыми она превосходила всех благородных дам. Они ели мясо, пили вино, пели песни и произносили здравицы, и ни в одном дворце на земле не было столько мяса, и столько вина, и столько посуды, украшенной драгоценными каменьями.
Целый год Пуихл охотился и пировал, слушал песни менестрелей и беседовал с придворными, пока не приблизился день, назначенный для сражения. Об этом дне помнил не только он, но и все жители королевства, даже с самых дальних окраин, и, когда Пуихл поскакал на коне к знакомому месту, с ним вместе поскакали все его приближенные. Наконец путь им преградила река, и Пуихл, приподнявшись на стременах, сказал:
– Мои верные рыцари, слушайте меня и запоминайте. Я привел вас сюда, но это моя битва. Я сам сражусь с моим врагом, ибо в этом деле замешаны только мы двое: он претендует на мои земли, я – на его. Вы не должны мне помогать. Стойте в стороне и смотрите, кто из нас одержит победу.
Соперники поскакали навстречу друг другу, и тот, кто был в обличье Арауна, ударил копьем прямо в центр Хавганова щита, расколол его надвое и пробил доспехи Хавгана, который упал, смертельно раненный, на землю, не в силах нанести ответный удар.
– О вождь, – вскричал Хавган, – по какому праву ты убил меня? Я не причинил тебе зла и даже в мыслях не держал, что могу пасть от твоей руки. Но коли так суждено и ты меня ранил, заверши начатое – добей меня.
– О нет, я не сделаю этого, чтобы не раскаяться потом.
– Мои верные рыцари, – воззвал Хавган, – унесите меня домой, ибо настал мой смертный час. Никогда больше не пировать мне с вами.
– Рыцари, – сказал тот, кто был в обличье Арауна, – держите совет, кому быть моими подданными, а кому это не по душе.
– Господин, – ответили рыцари, – мы все будем твоими подданными, потому что никто другой не вправе быть королем Аннувина.
– Ваша правда, – отвечал им Пуихл в обличье Арауна, – кто с миром ко мне идет, того я принимаю с миром, а кто не хочет мира, тому придется узнать крепость моего меча.
Рыцари принесли Пуихлу присягу на верность, и к полудню следующего дня оба королевства были под властью Пуихла. Потом он, дабы не нарушить своего обещания, поскакал в Глин Ких.
Король Аннувина ждал его, и они оба несказанно обрадовались друг другу.
– Господь воздаст тебе за твою дружбу, – сказал Араун. – Мне все известно. Когда же ты приедешь домой, то своими глазами увидишь, что я сделал для тебя.
– Пусть Господь воздаст за твои дела.
Араун вернул Пуихлу, королю Даведа, его истинное обличье, а себе – свое и отправился в Аннувин. Он был счастлив увидеть вновь своих воинов и свою челядь. Они же, не ведая о его перевоплощении, приняли его с обычной учитивостью. В этот день Араун устроил пир и никак не мог наговориться со своей королевой и своими воинами. Когда же настала ночь, все отправились спать.
Пуихл тоже вернулся в свой дворец и стал у всех допытываться, заметили ли они разницу между его правлением в последний год и во все прошедшие годы.
– Господин, никогда еще ты не был столь добр и столь щедр. Никогда еще твоя справедливость не сияла так над всеми твоими подданными, и никогда еще они не ценили ее так высоко.
– Клянусь небом, не меня вам надо благодарить за это.
И Пуихл обо всем поведал своим подданным.
– Воистину, господин, мы благодарим небо за то, что оно послало тебе такого друга, а тебя просим: не отнимай у нас то, к чему мы привыкли за последний год.
– Клянусь небом, я ничем вас не обижу, – пообещал Пуихл.
С того времени Пуихл, король Даведа, и Араун, король Аннувина, крепко подружились и еще долго обменивались подарками – конями и псами, соколами и драгоценностями, – какие только могут доставлять удовольствие королям.
Оттого что Пуихл год прожил в Аннувине и разумно управлял королевством, да к тому же благодаря своему мужеству и силе в один день объединил два королевства, его стали называть не Пуихл, король Даведа, а Пуихл, вождь Аннувина.
Однажды Пуихл затеял в Нарберте пир, и с ним были многие его воины. Когда они утолили свой первый голод, Пуихл встал и отправился на вершину горы, что находилась возле его дворца и называлась Горсет Нарберт.
– Господин, – спросил один из воинов, – знаешь ли ты, что тот, кто посидит здесь, не может уйти, не получив ран или не узнав чуда?
– Мне ли бояться ран с такими воинами? Что же до чуда, то не возражаю. Посижу-ка я и посмотрю, что будет.
Пуихл поднялся на вершину и стал ждать. Рано ли, поздно ли, ему явилась в золотом сиянии дама на огромной белой кобыле, которая несла ее на гору.
– Воины, – спросил Пуихл, – кто знает эту даму?
– Никто, господин, – ответили ему воины.
– Тогда пусть один из вас подойдет к ней и спросит, как ее зовут и откуда она пожаловала к нам.
Один из воинов встал и пошел навстречу даме, но она как будто не заметила его и проехала мимо. Он было побежал следом за ней, но и она пришпорила кобылу, и он понял, что ему не догнать ее.
Тогда он сказал Пуихлу:
– Господин, никому на всей земле не догнать ее без доброго коня.
– Твоя правда, – согласился Пуихл. – Иди во дворец и возьми самого быстрого коня, какого только найдешь.
Воин выбрал себе лучшего коня, выехал на нем на равнину и вонзил ему в бока шпоры. Но чем быстрее летел его конь, тем дальше была дама. В конце концов она придержала кобылу, но конь уже едва не падал от усталости. Пришлось воину повернуть обратно – туда, где сидел Пуихл.
– Господин, – сказал воин, – никому не под силу догнать эту даму. В наших краях нет ни одного коня и ни одной кобылы резвее, чем у нее. Я не смог исполнить твой приказ.
– Наверное, это и есть чудо, – заметил Пуихл.
Он предложил вернуться во дворец, и тем закончился день. Утром все занимались своими обычными делами, пока не наступил час обеда, и опять, едва утолив первый голод, Пуихл сказал:
– Сегодня мы вновь поднимемся на вершину горы. А ты, – обратился он к самому юному воину, – позаботься привести туда самого быстрого коня, какого только сыщешь в округе.
Юноша сделал, как ему было приказано.
Пуихл и воины поднялись на вершину, и едва они расселись там, как вновь показалась та же дама – в том же одеянии и на той же кобыле.
– Смотрите! – крикнул Пуихл. – Вчерашняя дама. Скорее, юноша, узнай, кто она и откуда.
– С радостью, – ответил юноша.
Дама была в эту минуту в точности напротив них, но, когда юноша вскочил на коня и вонзил шпоры ему в бока, она отъехала уже довольно далеко. Кобыла шла шагом, и юноше показалось, что он легко догонит ее, но не тут-то было. Чем сильнее он пришпоривал своего коня, тем больше он отставал, хотя кобыла совсем не прибавляла шагу. Наконец юноша понял, что дело нечисто, и повернул назад.
– Господин, – сказал он Пуихлу, – мой конь не может бежать быстрее.
– Верно, никому не под силу догнать даму, – успокоил его Пуихл, – хотя, мне кажется, она явилась сюда с поручением к кому-то из нас. Но ей мешает ее торопливость. Давайте лучше возвратимся во дворец.
Они возвратились во дворец и провели ночь за пиршественным столом да с веселыми песнями.
На другой день они занимались каждый чем хотел, пока не наступил час обеда. Когда же с едой было покончено, Пуихл спросил:
– Где воины, которые вместе со мной поднимались вчера и позавчера на вершину горы?
– Мы здесь.
– Сейчас мы опять взойдем на вершину, – сказал он. – А ты, – обратился он к пажу, который ходил за конем, – оседлай моего коня и, не теряя времени, приведи его мне. Не забудь про шпоры.
Юноша отправился исполнять приказание, а король и его воины взошли на гору и уселись на вершине. Недолго им пришлось ждать. Все было как прежде, но только на сей раз сам Пуихл решил отправиться в погоню за дамой.
Не успел он вскочить в седло, как дама проскакала мимо, и он поспешил за ней вдогонку.
Сначала ему показалось, что он легко одолеет разделявшее их расстояние, но, как он ни пришпоривал жеребца, у него ничего не получалось. В конце концов он понял, что, даже если загонит коня, ему все равно не настичь даму, и он взмолился:
– О госпожа, во имя того, кого ты любишь сильнее всех, прошу тебя, остановись!
– С радостью, – отвечала она, – и твой жеребец устал бы гораздо меньше, попроси ты меня об этом раньше.
Она попридержала кобылу и, откинув с лица покрывало, устремила на Пуихла пытливый взор.
– Госпожа, – спросил Пуихл, – откуда ты и кто приказал тебе совершить это путешествие?
– Я путешествую по собственному почину и рада, что встретила тебя.
Пуихл был приятно поражен ее словами, потому что красотой она превосходила всех девиц и всех дам, которых ему когда-либо приходилось видеть.
– Госпожа, – спросил он, – что привело тебя в наши края?
– Я же говорю, – отвечала дама, – что непременно желала встретиться с тобой.
– Для меня ничего не может быть приятнее! – воскликнул Пуихл. – Но кто ты и как тебя зовут?
– И это я скажу тебе, господин. Меня зовут Хрианон, и я – дочь Хевейта Хена. Он пожелал отдать меня замуж против моей воли, а мне не нужен никакой другой муж, кроме тебя, если ты меня не отвергнешь. Поэтому я приехала к тебе узнать твой ответ.
– Клянусь небом, у меня только один ответ. Выбирай я даже между всеми дамами и девицами на земле, я бы выбрал тебя.
– Тогда, если ты не кривишь душой, то приедешь за мной. Или меня отдадут другому.
– Чем скорее наступит день встречи, тем лучше, – сказал Пуихл. – Скажи, куда мне ехать, и не будет счастливее человека на земле, когда я сяду на коня и отправлюсь в путь.
– Ровно через год, день в день, ты должен приехать во дворец Хевейта, а я прикажу накрыть богатый стол.
– С радостью исполню твое желание.
– Господин, – сказала она на прощание, – желаю тебе быть в здравии, чтобы ничто не помешало тебе исполнить обещание. А теперь мне пора в обратный путь.
На этом они расстались, и Пуихл возвратился к своим воинам, однако, сколько они ни пытали его, он не отвечал на их расспросы, переводя разговор на другие темы.
Миновал год, и Пуихл, призвав к себе сто рыцарей, приказал им облачиться в доспехи и сопровождать его во дворец Хевейта Хена.
Там Пуихла с превеликой радостью встретило множество людей. Они не пожалели сил и приготовились, как могли, к его приезду. Весь дворец был отдан в его распряжение.
В празднично убранной пиршественной зале уже накрыли столы, и все поспешили рассесться по своим местам: Хевейт Хен по правую руку от Пуихла, Хрианон – по левую, а остальные согласно своему званию. Все ели, пили и веселились, когда в шелковых королевских одеждах в зал вошел юноша и обратился с приветствием к Пуихлу и его воинам.
– Да будет небо благосклонно к тебе, – ответил ему Пуихл. – Найди себе место и садись с нами.
– Нет, – отказался юноша. – Я пришел сюда просителем, и потому не откажи выслушать меня.
– Говори.
– Господин, у меня к тебе просьба.
– Проси чего хочешь. Я ни в чем не откажу тебе.
– Ах! – воскликнула Хрианон. – Зачем ты так ответил?
– Он уже ответил, и все его слышали, – возразил ей юноша.
– Чего же ты хочешь? – спросил Пуихл.
– Дама, которую я люблю всем сердцем, собирается стать твоей женой, но я прошу тебя, отдай мне ее вместе с праздничным пиром, который будет сегодня во дворце.
Пуихл долго молчал.
– Молчи не молчи, ничего не поделаешь, – заявила Хрианон. – Ни один муж на земле еще не поступал глупее тебя.
– Госпожа, – отвечал ей Пуихл, – я же не знал, кто он такой.
– Так знай, что это ему – Гваулу, сыну Клида, – хотят меня отдать против моей воли. У него много земель и много воинов, и тебе придется подчиниться, иначе ты покроешь себя позором.
– Госпожа, мне непонятны твои речи. Никогда я не сделаю так, как ты говоришь.
– Отдай меня ему, а я обещаю, что никогда не буду ему принадлежать.
– Как ты это устроишь?
– Я дам тебе небольшой мешок, но смотри не потеряй его. Когда же Гваул попросит у тебя еды, и вина, и всего, что будет на пиру, скажи, что не ты владелец этого, потому что я устроила пир для воинов и придворных. Таким должен быть твой ответ. Что же до меня, то мне придется обручиться с ним, и я буду его невестой ровно год, а через год, день в день, ты явись сюда с мешком. Возьми с собой сто воинов и спрячь их в саду. Когда веселье будет в самом разгаре, войди в залу – но не забудь надеть нищенские лохмотья и захватить мешок – и попроси у Гваула еды. Только еды, и больше ничего, а я уж позабочусь, чтобы вся еда и все вино из семи округов перешли в твой мешок, но чтобы с виду он казался пустым. Когда столы опустеют, Гваул спросит тебя, полон ли твой мешок, а ты ему отвечай, что мешок не будет полон, пока какой-нибудь знатный и богатый господин не поднимется из-за стола и ногами не утрамбует его со словами: «Довольно уж тут всего». Не беспокойся, я заставлю Гваула подойти к тебе, а ты не зевай, поскорее запихни его в мешок с головой и покрепче завяжи. Потом хватай свой охотничий рог и труби что есть мочи. Пусть твои воины немедля бегут во дворец.
– Господин, – не утерпел Гваул, – отвечай же мне.
– Как я сказал, так и сделаю.
– Господин, – сказала тогда Хрианон, – пир я приготовила не для тебя, а для воинов Даведа и наших воинов. Его нельзя подарить. Через год, возможно, я приготовлю пир для тебя и тогда по-настоящему стану твоей женой.
Гваул завладел своей добычей, а Пуихл ни с чем возвратился в Давед. Прошел год. Наступил назначенный день. Гваул, сын Клида, явился к Хевейту Хену на свой пир и был принят с почетом. И Пуихл, вождь Аннувина, тоже прискакал к Хевейту Хену и спрятал сто воинов, как велела ему Хрианон. Не забыл он и о мешке, и о ветхих лохмотьях, и о дырявых сапогах.
Дождавшись, когда веселье войдет в полную силу, он переступил порог пиршественной залы и поклонился Гваулу, сыну Клида, и всем дамам и мужам, что сидели за столами.
– Господь с тобой, – сказал Гваул.
– Господин, небеса не оставят тебя своими заботами, если ты исполнишь мою просьбу.
Гваул согласился его выслушать, но сказал:
– Я с радостью исполню твою просьбу, если она будет разумной.
– Мне не много нужно, лишь наполни мясом этот небольшой мешок.
– Твоя просьба разумна, и я с радостью исполню ее. Принесите ему мяса.
Многие гости повскакали со своих мест и принялись наполнять мешок. Но не тут-то было. Они и дна не прикрыли своими приношениями.
– Скажи, а твой мешок не бездонный? – спросил Гваул.
– Нет, клянусь небом. В него не так много и помещается, если только богатый и знатный господин не побрезгует влезть в него и утоптать его со словами: «Довольно уж тут всего».
Хрианон не стерпела:
– Поднимайся, Гваул, сын Клида, и побыстрее.
Гваул не стал ей противоречить и забрался в мешок с ногами. Пуихл быстро затянул мешок, покрепче завязал веревки и затрубил в рог. Его воины тоже не заставили себя ждать, и скоро весь дворец был в их руках. Воинов Гваула они бросили в темницу, а Пуихл тем временем снял с себя лохмотья и драные сапоги. Когда он со своими воинами возвращался в пиршественную залу, каждый из них, заходя, ударял по мешку и спрашивал:
– Кто там?
А потом сам себе отвечал:
– Барсука поймали.
Так они забавлялись, и ни один не упустил случая стукнуть по мешку ногой или палкой. Если кто входил в залу, то непременно спрашивал:
– Что за игру вы затеяли?
И они отвечали:
– Мы играем в «барсука в мешке».
Вот так и появилась эта игра, о которой прежде не знали.
– Господин, – сказал тот, кто сидел в мешке, – послушай меня, ибо я большего стою, чем быть забитым тут до смерти.
– Он правду говорит, господин, – подтвердил Хевейт Хен. – Послушай его, хуже не будет.
Пуихл согласился.
– Послушай и моего совета, – сказала Хрианон. – Тебе сейчас надо заплатить много денег и просителям, и менестрелям, так пусть он заплатит им вместо тебя. И еще возьми с него клятву, что он никогда не будет мстить тебе за сегодняшнее. Этого довольно.
– Я все сделаю, – с радостью крикнул из мешка Гваул.
– Что ж, тогда и я с радостью заключу с тобой мир, как советуют мне Хевейт и Хрианон.
– Да, так мы тебе советуем, – подтвердили они.
– Принимаю, – сказал Пуихл. – Ищи себе поручителей.
– Мы будем его поручителями, – сказал Хевейт, – пока его люди не выйдут на свободу.
После этого выпустили из мешка Гваула, сына Клида, и его воинов – из темницы.
– Теперь потребуй, чтобы он назвал заложников, – сказал Хевейт, – которые останутся вместо него.
Хевейт сам подсказал Пуихлу, кого лучше взять, чтобы Гваул не обманул его.
– Давай заключим договор, – предложил Гваул.
– Мне довольно того, о чем говорила Хрианон, – ответил ему Пуихл.
Но они заключили договор и вписали в него пункт о заложниках.
– Поверь, господин, я так сильно избит, что мне требуется лекарь, столько ссадин и синяков у меня на теле. Позволь мне покинуть дворец, ведь я оставлю вместо себя рыцарей, которые все сделают, что ты им прикажешь.
– Я не против, – сказал Пуихл. – Иди.
И Гваул отправился восвояси.
И пиршественная зала, и дворец уже были убраны и готовы принять Пуихла с его воинами. Они немедленно уселись за столы, как сидели ровно год назад, и стали есть-пить и веселиться, а когда наступило время идти спать, Пуихл и Хрианон вместе удалились в свои покои.
Наступило утро.
– Мой господин, – сказала Хрианон, – поднимись и одари менестрелей. Сегодня никому не отказывай.
– С превеликим удовольствием, – ответил ей Пуихл, – и сегодня, и завтра, и во все дни, что мы будем пировать.
Пуихл приказал всем замолчать, а просителям, менестрелям подходить по одному и называть, какие подарки им хотелось бы получить. Потом все опять уселись за столы, и веселье продолжалось своим чередом. Пока не кончился пир, Пуихл не отверг ни одну, даже самую малую просьбу.
Потом он сказал Хевейту:
– Мой господин, с твоего разрешения завтра я отправляюсь домой в Давед.
– Отправляйся, и пусть с тобой будет удача. Только назначь день, когда Хрианон должна последовать за тобой.
– Мы едем вместе.
– Таково твое желание, господин? – спросил Хевейт.
– Да, клянусь небом, – ответил Пуихл.