Тот, кто ловит мотыльков Михалкова Елена

6

С первого взгляда на оперативника Бабкин подумал, что они сработаются. Круглолицый, рыжий, лопоухий парень в футболке сидел за столиком у окна и широко ухмыльнулся, завидев Сергея. «В меру хитрый, в меру сметливый, в меру простодушный, в меру честный, – определил Сергей. – Работает не больше трех лет, испортиться не успел, а вот опыт наработать – вполне. Своего не упустит. На чужое рот разевать не станет».

– Слыхал о тебе, слыхал, – радостно сказал парень, тряся ему руку. – Павел! Лучше просто Паша. Татаров.

– Сергей!

– Тут сосиски отличные, советую. С капустой.

– Не могу. Меня жена худеет.

Тут Бабкин покривил душой. Маша никогда в жизни не говорила, что ему нужно сбросить вес. Но у образа подкаблучника есть свои преимущества.

– О, и меня моя! – обрадовался Татаров. И тут же предъявил Сергею фотографию молодой красивой женщины с чрезвычайно лопоухим младенцем на руках. – Тут Сонька еще мелкая, сейчас ей уже пять!

Сергей взглянул на него пристальнее. А ведь парнишка, как и Илюшин, старше, чем кажется.

Веснушчатый нос – широкий, переломанный, и, как и у самого Бабкина, не единожды. Значит, в прошлом либо драки, либо бокс, либо и то, и другое. Телефон на столе – «Самсунг», простая рабочая модель. Тоже хорошо.

Он попросил кофе и поинтересовался, что успел сделать Татаров.

На многое Бабкин не рассчитывал. Поэтому первые же слова оперативника его поразили.

– Телефон Баренцевой нашли два часа назад, – сказал Татаров. – Очень ты вовремя проявился, Сергей.

– Как нашли? Когда ты успел?

– Заявление в воскресенье подали, сегодня вторник, – удивленно и несколько обиженно отозвался тот.

– А судебное разрешение?

– Будет, – с таким честным видом пообещал Татаров, что Бабкин рассмеялся. – Непременно будет! А пока я, знаешь, ножками взял и доехал до телефонной компании. У меня там корешок один трудится. Толковый парняга!

«Толковый парняга – это у нас ты, – мысленно поправил Бабкин. – Ты ведь не знал, что появлюсь я, что у меня в кармане лежит конверт, чтобы, как выражаются в определенных кругах, тебя простимулировать. Ты просто работал. Оторвал задницу от стула, приехал сам в телефонную компанию. В службах безопасности всех этих гигантских корпораций работают все те же бывшие опера. Ты попросил своего «корешка» пробить для тебя телефон раньше, чем придет разрешение от судьи».

– Нашли только телефон?

– Ага.

– Где? – Бабкин подался к нему.

– Под Долгопрудным есть заброшенная промзона. Еще год назад я туда ездил на шиномонтаж, но потом и эти ребята оттуда сбежали. Телефон валялся в яме во дворе промзоны, сверху был присыпан землей и галькой. Но непонятно, специально присыпали или просто земля осела. Дождливо же было в субботу. Ну, ты помнишь! Разряжен был в ноль, ребята его подзарядили и включили – работает! Позвонили: номер точно Баренцевой, но на экране стоит пароль, так что отдали экспертам.

– Что по камерам? – быстро спросил Сергей.

– Я пока запрос послал, планировал как раз после обеда поехать, лично поговорить с ребятами. Но вокруг промзоны нет ни одной, это точно. Я там покрутился вокруг, присматривался к многоэтажкам. Надеялся, что двор из какого-нибудь окна на девятом этаже виден – ну, знаешь, чем черт не шутит.

– Без толку?

– Дохлый номер! Ближайшее здание в трехстах метрах. Офисная стекляшка. В принципе, не так далеко, но к промзоне стоит слепым торцом, окна выходят на дорогу. Отпечатков покрышек нет, там песок вперемешку с галькой.

– Телефон был на этой промзоне с субботы?

– Точно. Вот, подожди, у меня все распечатано… – Татаров вытащил измятый лист бумаги и разгладил ладонью на столе. – Значит, смотри: Баренцева выезжает из «Серебряных родников» семнадцатого, в десять тридцать три. Ну, телефон ее выезжает. Давай пока для простоты считать, что она сама. По камерам увидим, на этом маршруте их полно. Она чешет прямиком на промзону.

– Никуда не заезжает и нигде не останавливается?

– Нет.

– Кой черт понес ее на эту галеру? – озадаченно спросил Бабкин. – Что ей понадобилось на пустыре?

– Да я уж всю голову сломал, – поморщился Татаров. – Ума не приложу. Но давай сперва по фактам. В одиннадцать сорок она там. И все, больше телефон не покидал этой точки. Походу, Баренцева его там просто выронила.

Бабкин кивнул:

– Логично. Тогда сходится: выронила, вернулась домой – ее видел двоюродный брат, – спохватилась, что телефона нет, и вернулась за ним. Найти не смогла… А дальше что-то произошло.

– Ага. Заброшенная промзона плюс небедная тетка на «кушке» минус навыки самозащиты – равно преступление насильственного характера. – Татаров огорченно щелкнул языком. – Придется снова трясти местных синяков. Я пробежался в понедельник наскоро по району, но тогда у меня еще распечатки не было. В этом дворе мог ошиваться кто угодно. Подростки, нарики, гастарбайтеры… И саму зону надо будет еще раз обследовать хорошенько сверху донизу. По периметру кто-то сто лет назад гаражей-ракушек понатыкал, но их немного, штук десять… И все разбитые, с выдранными воротами… Я бегом пробежался, не фиксировался. Машины там никто не ставит, дураков нет.

Сергей коротко, как от боли, втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

– Ты чего? – забеспокоился Татаров.

Бабкин коротко взмахнул рукой, давая понять, что тревожиться не о чем, но не удержался:

– Да ребенок у нее – дочка, пять лет! Сестра, муж, брат. Все вместе живут, с виду вроде бы дружные.

Оперативник коротко угукнул, устало потер глаза. Встряхнулся:

– Сергей, мы с тобой что-то раньше времени Баренцеву хороним! Ты погоди, погоди! Рано еще для реквиема! Ты говоришь, она забрала вещи из дома?

– Да, сумку и летние платья, как минимум. Это то, что при мне вспомнили родственники. Может быть, всплывет что-то еще, с ними сейчас как раз работает мой напарник. Если появится что-то важное, мы об этом узнаем.

Татаров взглянул на часы.

– Мне обещали, что до трех часов дня отправят информацию обо всех телефонах, которые были запеленгованы на промзоне в субботу, воскресенье и понедельник. Да и технари уже должны разблокировать трубку Баренцевой и прислать отчет. Так, что я упустил? О чем еще ты хотел меня спросить?

– Не про Баренцеву. Удовлетвори мое любопытство: ты занимался музыкой, верно?

Татаров уставился на него с озадаченной улыбкой:

– Ха! Четыре года мучил баян! Как ты догадался?

– Ты упомянул реквием. Обычно Моцарта знают те, кто ходил в музыкальную школу.

– А-а-а! – Парень рассмеялся. – Нет, это не оттуда. У меня жена – католичка, кое-что мне рассказывает. Она говорила, что раньше реквиемом называлась заупокойная месса. А может быть, и сейчас называется… У меня память – как у голубя! В одно ухо влетает, в другое вылетает.

Телефон у него в кармане завибрировал. Татаров жестом извинился и вышел на улицу, прижимая трубку к щеке. Сергей наблюдал через пыльное стекло, как он ходит по парковке, ловко огибая машины, жестикулирует, что-то записывает, склонившись над капотом автомобиля, и, кажется, ругается.

Разговаривал он долго. Бабкин успел выпить кофе, заказать омлет, съесть его и поразмыслить, не взять ли, в самом деле, капусту с сосисками, когда Татаров вернулся, потирая покрасневшее ухо.

– Фух! – Он плюхнулся за стол. – Так, смотри, новые вводные…

7

Макар осматривал дом. Мансарда, подвал, гардеробные, технические помещения, гараж – он обследовал каждый угол, точно крыса в лабиринте в поисках сыра. Лев остался в гостиной, Жанна ушла с домработницами еще раз проверить вещи сестры. Его сопровождал Юрий.

Макар не раз сталкивался с раздражением заказчиков, наблюдавших, как сыщики дублируют уже проделанную ими работу. «Вы тут прогуливаетесь в свое удовольствие, а денежки-то мои капают», – как выразился один разозленный отец исчезнувшей дочери. Макар со своей нежнейшей улыбкой, наиболее проницательных собеседников наводившей на мысль об оскале голодной акулы, встретившей жирного пловца на глубоководье, ответил, что они могут наилучшим образом сэкономить денежки заказчика, прямо сейчас прекратив расследование. И готов был сию секунду отказаться от дела. Но клиент, к его огорчению, пошел на попятный.

Такие всегда идут на попятный, стоит им утратить иллюзию, что за свои «денежки» они купили не только расследование, но и целого частного детектива с потрохами.

Восемнадцатилетняя дочь оказалась не исчезнувшей, а сбежавшей. Макару было очевидно, от чего и от кого пустилась в бега несчастная девчонка. Бабкин настаивал на том, чтобы довести расследование до конца. Они отыскали ее в загаженной квартире, среди веселых, обкурившихся марихуаной юнцов. И приобрели врага в лице ее папаши, которому вернули гонорар, присовокупив, что дочь жива-здорова, а местонахождение ее просила не раскрывать. «Где эта сука? – бесился тот, брызжа слюной. – Я вам заплатил! Вы, козлы, мне должны! Где она?»

Но Юрий ни разу не выразил недовольства. После того как обыскали дом, он показал сыщику территорию. Одна из дорожек выводила к задней калитке; дальше, за жиденьким березовым перелеском, начиналось поле; за полем вилась заасфальтированная лента дороги. Шум редких машин сюда не доносился.

Участок был прекрасный, поросший соснами и лиственницами. Синели тоненькие колокольчики, из мха глядели крошечные желтые цветы. Здесь все росло как будто само собой.

Только альпийская горка перед домом, обсаженная по периметру чем-то полосатым, мясистым и глянцевым, резала глаз. Наверняка над этим убожеством потрудился ландшафтный дизайнер, подумал Макар. Почему ландшафтные дизайнеры везде пихают эту полосатую дрянь с острыми листьями? Рядом с величественной хвойной простотой, с устремлёнными ввысь стволами это глянцевитое месиво звучало безбожной фальшью.

– Уродство, правда? – негромко сказал Юрий.

Макар с любопытством взглянул на него. Этот вежливый тихий человечек точно угадал, о чем подумал Илюшин.

– Я про нашу клумбу. – В его улыбке сквозило мягкое обаяние неудачника. – Уговаривал я Оксану посадить здесь обычный чубушник, уговаривал… Или сирень. Выглядываешь в окно, а она цветет. Я бы сам и посадил. Знаю подходящее место, где есть хорошие саженцы: питомник возле Тимирязевского лесопарка. У меня жена пропала, а я вам про сирень – это как-то дико, да? – не меняя интонации, сказал он.

– Пока все выглядит так, будто ваша жена уехала, не поставив никого из домашних в известность, – спокойно ответил Макар. Лучи били сквозь ветви деревьев, он пожалел, что оставил в машине Сергея солнцезащитные очки. С другой стороны, когда разговариваешь со свидетелями, очки надевать нельзя. Люди должны видеть твои глаза. Для многих темные стекла действуют как шторка, отсекающая возможность откровенности. – Вы с ней ссорились?

– Оксана со всеми ссорилась. И со мной тоже. – Юрий присел, поднял галечный камешек и поднялся, вертя его в руках. – Но скандалы – это, как бы выразиться, обычный фон ее жизни. Я хочу сказать, из-за такого семью не бросают.

– Она и с Жанной скандалила?

Юрий усмехнулся.

– Видите ли, бизнес, которым управляет Жанна, куплен на деньги Оксаны. Собственно, ею самой. Жанна никогда не мечтала заниматься сферой услуг такого рода, она ее даже пугала.

– У нее косметический кабинет, как я понял?

– Не кабинет – салон красоты. «Роза Азора».

– Как, простите? – не удержался Илюшин.

Баренцев сдержал улыбку.

– Жанна и Оксана не… не вспомнили, что это из «Буратино», а если проследить до истоков, то из Фета. Им понравилось звучание.

Илюшин оценил деликатность, с которой Юрий в последнюю секунду заменил «не знали» на «не вспомнили».

– Они не вспомнили, а вы не сказали?

Баренцев всерьез задумался, потирая камушек в пальцах.

– Полагаю, они вообразили себе нечто вроде острова, небесной земли с дивным названием Азор. Обеих в детстве возили на Азовское море, и Азор лег на слух вполне естественно. На Азоре, где всегда тепло, цветут волшебные розы. Этими розами будут представлять себя их клиентки. Вот что они вообразили, а я мог прийти и все разрушить, сказать им, что это вырванный лоскут, кусок из палиндрома, который не годится для косметического салона… Но мне, ей-богу, стало жалко отнимать у них этот остров. Неприятно чувствовать себя взрослым, разрушающим песочный замок, построенный ребенком. Они гордились своей идеей и тем, что сэкономили деньги на рекламном агентстве… Я промолчал. Осуждаете меня?

– Бог с вами, – искренне сказал Илюшин. – С чего бы!

– Лева осуждает. Убежден, что я выставил его сестру на посмешище, вернее, не воспрепятствовал этому.

– Вы помните причину последней ссоры между вашей женой и Жанной? – спросил Макар.

По тропинке пробежали, толкаясь, двое мальчишек и исчезли в гостевом доме. Когда Илюшин осматривал его, дом был пуст. Куда-то исчезли и преподавательница музыки, так и не явившаяся для знакомства, и трое музыкальных вундеркиндов. И вот двое из них вернулись.

– Причина была связана как раз с салоном. Оксана – человек необычайно деятельный, энергичный. Она из тех, кто с полным основанием мог бы внести в свое резюме это пошлое выражение: «с активной жизненной позицией». Топтаться на месте, не двигаясь, для нее недопустимо. Не забывайте, что салон – в значительной степени ее детище. Оксана решила, что нужно развиваться, и стала требовать от Жанны соответствия. А Жанна по каким-то причинам этого не желала.

– Расхождение настолько серьезно, чтобы поссориться?

– Об этом вам лучше спросить у Жанны. Я не вдавался в подробности. Оксану всегда выводила из себя инертность. Вот я – пассивный человек, бездеятельный, – добавил он, – и ее эта моя черта безумно злит. К счастью, она быстро вспыхивает и так же быстро остывает. Иначе наша жизнь была бы невыносима.

Юрий взглянул на сыщика с извиняющейся улыбкой, показывая, что говорит не всерьез, но Илюшин не был в этом уверен. Они обошли дом и остановились возле летней кухни. Судя по идеальному порядку, в котором она содержалась, пользовались ею редко.

Возле забора, укрытые пленкой, были сложены стройматериалы.

– Срубили и выкорчевали сосну, чтобы поставить беседку, – с горечью сказал Юрий, кивнув на небольшую зацементированную площадку. – Мне было ее безумно жаль. Но у меня нет права голоса, все решает Оксана. Это справедливо, и я был бы неблагодарной свиньей, если бы осмелился предъявлять претензии. Но сентиментальность сильнее доводов рассудка.

– Почему все решает ваша жена? – спросил Илюшин, хотя ответ был ему известен.

Баренцев пожал плечами:

– Это ее собственность. Оксана очень разумно распоряжается своим имуществом. Оглянитесь вокруг: все, что здесь есть, она спроектировала сама, без помощи архитекторов или дизайнеров. Даже дорожки спланированы ею, и спланированы, заметьте, очень продуманно. С одной стороны, есть кратчайшие пути, соединяющие все объекты. Но если вам вздумается побродить под соснами в свое удовольствие, для вас проложены извилистые тропинки. И таков ее подход ко всем сферам жизни. Она и бизнес свой максимально защитила.

– У вас есть предположения, где сейчас может быть ваша жена?

Тот покачал головой.

– Я очень боюсь, что с ней случилась какая-то беда. Понимаете, она может рассориться со мной, с Жанной, с Левой, в конце концов. Может взбрыкнуть и решить, что нам полезно побыть без нее, эдакое «Попробуйте-ка справиться со своей жизнью без мамочки». Я готов это допустить. Но Леночка? Она никогда не оставила бы нашу дочь, не поговорив с ней, не предупредив ее об отъезде. Оксана – прекрасная мать!

«Готов поспорить, нет никаких миллионов у Баренцева, – подумал Макар. – И не просто так жена оттерла его в сторону при покупке жилья».

Он мысленно записал: проверить и это. Мужья убивают жен из-за наследства, убивают случайно, убивают в драке, убивают из-за любовницы. Убивают по тысяче причин. Перед ним стоял умный, грустный, как будто на всю жизнь огорчившийся человек. «Деньги. Кто наследник имущества, если Оксана мертва?»

8

– Оксана – прекрасная мать? – переспросил Лев Медников и захохотал. – Он так и сказал? Ну, Юрик, ну, орел! Орлиная душа! Полет только воробьиный. А так – великодушнейшая личность!

Они сидели в комнате самого Медникова. Свой просторный, со вкусом обставленный кабинет Медников насмешливо обозвал будуаром. Что-то здесь и впрямь было от будуара: атласные розовые портьеры, узенький, совершено дамского вида стол-бюро, наконец, огромная трехстворчатая лакированная ширма в стиле «шинуазри» – черная, блестящая, с тускло светящимися в лаке золотыми бабочками и колосками; она закрывала кровать. Медников мимоходом обронил, что у него была квартира в Москве, но он ее продал – «в ней нет необходимости, я все больше времени провожу здесь, в кругу семьи».

На полках выстроились солдатики наполеоновской армии.

Лев Медников раскинулся в кресле у окна, положив ногу на ногу и демонстрируя сыщику замшевые туфли дивного горчичного оттенка. Он выглядел как человек, позирующий художнику. «Портрет артиста больших и малых академических театров». Поразительно расслабленный у нас братец, подумал Макар. Женщины любят таких мужчин, вальяжных и обаятельных, широко ухаживающих, мелко живущих. Чем он, интересно, занимается?

– Чем вы занимаетесь, Лев Леонидович?

Недовольный тем, что сыщик проигнорировал его замечание о прекрасной матери, Лев Леонидович ответил, что может позволить себе уже ничем не заниматься.

– Стяжал годами беспорочной службы, – объяснил он.

– Где служили? – спросил Макар с видом круглого идиота.

– Хм. Это, юноша, выражение такое. В разных присутственных местах служил, работал на пользу государства, страны своей, России!

«Проворовавшийся чиновник, что ли?» Некоторая легкая разболтанность присутствовала в Льве Леонидовиче. Он уже начал оплывать, но не лицом, как его сестра, а фигурой. Великолепная точеная голова сидела на вяловатом, местами пухлом теле, Илюшин наметанным взглядом определял эту вялость, телесные излишки, несмотря на то, что Лев Леонидович был прикрыт просторной рубахой, мягкими широкими брюками, трикотажным жакетом, выглядевшим так, словно его вязала неумелая подслеповатая бабушка и, следовательно, обошедшимся Медникову недешево. Жакет, при всей его нелепости, очень ему шел.

По словам Медникова, первую половину дня он провел в Москве, вернулся только к обеду. Оксану он застал выезжающей из ворот, помахал ей издалека и вернулся к своим делам.

Ни в самом коттедже, ни на ограде не было камер слежения. Илюшин чертыхнулся, узнав об этом. Второй раз он чертыхнулся, когда выяснилось, что у соседей камеры есть, но направлены строго на свои ворота. Охват у них был такой узкий, что засечь выезжавшую от Баренцевых машину они не могли.

Илюшину требовалось знать точное время, когда Оксана покинула «Родники».

Он дошел до въезда в СНТ, где стояли камеры, поговорил с охранником и сказал про себя нехорошее об охранной фирме, отвечавшей за безопасность обитателей «Серебряных родников». Запись сохранялась всего двое суток.

Приходилось пока, до результатов Бабкина, полагаться на слова Медникова.

– Почему вы сказали про Баренцева «воробьиный полет»?

– Так Баренцев он только по Оксане, – засмеялся Лев Леонидович. – А на самом деле он у нас Голубцов. Выходит, не прав! Голубиный полет, го-лу-би-ный!

– Они официально не расписаны с Оксаной?

Медников всплеснул руками.

– Нет, что вы! Чтобы такая женщина как Оксана, дитя Запорожья, плоть от плоти его, поймите меня правильно, не зарегистрировала брак, захомутав нашего умника Юрика? Никогда! Исключено! Только замужество, только хардкор. – Он довольно рассмеялся. – Однако Юрик напрасно взял ее фамилию. Не нужно было этого делать. Власть имени, знаете, и все в таком духе. Вроде бы схожее звучание: Баренцев, Голубцов! – Он поцокал, перекатывая звенящие фамилии на языке. – Но между ними пропасть, пропасть!

– Оксана родом из Запорожья?

– Они с Жанной родились там, росли, учились. Она закончила… дайте вспомнить… Запорожский национальный университет, специальность «банковское дело», если не ошибаюсь… Или не закончила, а бросила на четвертом курсе? Не помню! Приехала в Москву покорять столицу, вернее сказать, сбежала, ха-ха-ха! Но я ее одобряю! Оксанкина пассионарность меня всю жизнь восхищала. Я-то, поймите правильно, избалованный московский мальчуган: любящие мама с папой, художественные галереи с раннего детства, кружки, музеи, в цветаевский ходил как к себе домой – я имею в виду музей изобразительных искусств. В МГУ поступил на политологию с первой попытки. Оксана решила: надо прорываться к хорошей жизни! Диктум эст фактум! Мы, само собой, приютили ее, она у нас прожила три или четыре года, прежде чем встала на ноги. Конечно, боготворила моих родителей. Руки им целовала. Сколько бы она денег отдала за съем, можете посчитать! А мыкаться по чужим углам – то еще испытание… Тем более юная девушка, красивая, бедная… Но пробивная, пробивная. Этого не отнимешь. Да и зачем отнимать, нам и при своем неплохо, ха-ха-ха!

– А Юрий Алексеевич? Тоже из Запорожья? – наивно спросил Илюшин. Он уже знал, что Баренцев родился и вырос в Москве, но хотел посмотреть на реакцию Льва Леонидовича.

И Медников не обманул его ожиданий. Он снова широко захохотал, и хлопал ладонью по кожаному подлокотнику своего кресла, словно Илюшин отпустил великолепную остроту, и тряс головой, и утирал выступившую от смеха хрустальную слезу.

Наконец, отсмеявшись, он сказал вполне серьезно:

– Юрик – большой ум.

– А большие умы в Запорожье не рождаются? – все с той же наивностью осведомился Илюшин. И, видимо, переборщил с дозой лучезарного идиотизма, поскольку Медников поджал губы и заверил, что он против Запорожья ничего не имеет, не подумайте, а уж против Оксаны и подавно, а то знаем мы вас, господ сыщиков, мастеров искаженного трактования чужих слов!

Господин сыщик заверил, что не будет ни трактовать, ни искажать.

– Юрик – москвич, потомственный, в отличие от меня – мой-то папаша военный, мы кочевали по разным городам, а родом и он, и матушка из славного города Свердловска. Поймите меня сейчас правильно: Оксана – неглупая женщина, у нее есть интуиция, деловая хватка… А у Юрия есть большой академический ум.

Говоря о муже двоюродной сестры, Медников утратил свою шаловливость. «Похоже, к «академическому уму» Баренцева он относится с уважением, – удивленно подумал Макар. – Странно только, что это сочетается с полным отсутствием уважения к самому Баренцеву».

– Юрик закончил не что-нибудь, а МИФИ. Занимался физикой магнитных явлений. Могу немного переврать названия, я как политолог далек от этой стези, вы понимаете. Но факт в том, что наш Юрик – человек, который мог бы двигать науку. А вместо этого двигает кресло в своем кабинете, выбирая наиболее удачное местоположение, хотя ему, по правде сказать, ни кабинет, ни кресло вовсе не нужны. Я по вашему лицу вижу, что вы предположили: алкоголик! Пробухал все выданные от природы возможности, ум, талант и упорство!

Илюшин не стал ни отрицать, ни подтверждать предположение, хотя ему и в голову не пришло, что Юрий пьет. Насколько он успел понять, Оксана Баренцева ни дня не стала бы держать при себе пьющего мужа.

– Вы ошиблись, – авторитетно заверил Медников. – Юрик – трезвенник. Даже вкуса коньяка не понимает. – Он сокрушенно усмехнулся, и стало ясно, что сам Лев Леонидович вкус коньяка понимает отлично, чувствует все нюансы и держит в шкафу, не доверяя вкусу хозяйки, правильные коньячные бокалы. – Они познакомились с Оксаной, когда обоим было по двадцать пять. Десять лет назад, получается, м-да. Оксана – блеск, живость, сила! Сахарная косточка! – Илюшину почудилось, что Медников вот-вот облизнется. – Вы не представляете, как она была хороша десять лет назад! Скарлетт О’Хара запорожского разлива. И вдруг в общей компании ей встречается Юра Голубцов. Умница! Интеллектуал! Вокруг него вьются девицы, – да-да, не удивляйтесь, мягкая Юрикова обходительность и обаяние многих к нему влекли. И потом, он прекрасный рассказчик! При этом в меру рассеянный, как подобает будущему профессору. Да, Юрик был личинкой профессора в те времена, и Оксана в нем прозрела его будущее. Как и многие другие барышни. Но окольцевать его удалось именно ей. Она, конечно, ненавидела его отца, – задушевным голосом признался Медников без всякого перехода.

– Почему? – полюбопытствовал Макар.

– Мать Юрика давно умерла, у него остался только отец. У них очень нежные отношения. Папочка – интеллигентнейшая душа! «Оксана Ивановна», обращение всегда на «вы», квартирка неподалеку от Новодевичьего – маленькая, но каковы координаты! Книги до потолка, и притом все содержится в аккуратнейшем состоянии! Без всяких домработниц Алексей Юрьевич еженедельно сам наводит порядок. Такой маленький сухонький старичок, добрейшая душа. Тоже какой-то ученый клоп, я вот только позабыл, чем именно он занимался… Всю жизнь при своем институте, преподаватель, миллион монографий…

– За что же его ненавидеть?

– За это и ненавидеть, – снисходительно улыбнулся Медников. – Оксана надеялась, что будет говорить ему «папаша» и радовать тестя своими, извините, закрутками.

– Чем?

– Ну, закрутками, закатками, – Медников пощелкал пальцами. – Помидорами своими консервированными и огурцами. А он, подлец, каждым своим «Оксана Ивановна» ставил ее на место, сам того не подозревая. Перед ней открывался, как перед Алисой в стране чудес, совершенно другой мир, а подсмотреть его она могла только через щелочку. И даже женитьба на сыне нашего добрейшего Алексея Юрьевича, вопреки ее ожиданиям, не приблизила ее к этому миру ни на шаг. Если у тебя великанская туша, тебе не пролезть в крошечную дверцу, за которой цветут сказочные розы. Оксанка наша выгрызала себе зубами все свои блага. А у Голубцовых они имелись, как она полагает, по факту рождения. Их образованность, ученость, их огромное трудолюбие и отсутствие всякой корысти она в расчет не берет. Последнее, хе-хе, к Юрику уже не относится! Ни трудолюбие, ни отсутствие корысти. Как сменил Юрик фамилию на Оксанину, так на нем эти родовые черты и кончились.