Джек Ричер: Поле смерти Чайлд Ли
– Вы думаете, это этаж предварительного содержания? – спросил старик.
– Разве это не этаж предварительного содержания? – одновременно спросил я.
Старик умолк. Подхватил швабру и заковылял прочь так быстро, как мог.
– Это не этаж предварительного содержания, приятель, – завопил он. – Подследственные находятся на верхнем этаже. На шестом. А это третий этаж. Вы на третьем этаже, ребята. Здесь сидят те, кто отбывает пожизненное заключение, признанные особо опасными. Это даже не простые обитатели тюрьмы. Это гораздо хуже, приятель. Да, ребята, вы попали в плохое место. Вы попали в беду, это точно. К вам придут гости. Они посмотрят, кто к ним попал. О, ребята, я поскорее убираюсь отсюда.
Оценить. Долгий опыт научил меня сначала оценивать и определять. Когда неожиданность падает как снег на голову, нельзя терять время. Не надо гадать, как и почему это произошло. Не надо винить себя. Не надо искать виновных. Не надо думать о том, как избежать повторения той же ошибки. Всем этим можно будет заняться позже. Если останешься жив. Первым делом надо оценить ситуацию. Проанализировать. Определить минусы. Найти плюсы. В соответствии с этим составить план действий. Если сделать так, у тебя появится шанс продержаться и потом заняться всем остальным.
Мы не в камере предварительного содержания на шестом этаже. Не там, где должны находиться подследственные. Мы на третьем этаже, среди заключенных, отбывающих пожизненное наказание. Особо опасных преступников. Плюсов никаких. Минусов хоть отбавляй. Мы новички на этаже осужденных. Без статуса нам не выжить. А статуса у нас нет. Нам бросят вызов. Вынудят опуститься на самое дно тюремной иерархии. Нам предстояли очень неприятные выходные. Возможно, со смертельным исходом.
Я вспомнил одного парня из армии, дезертира. Молодой новобранец, неплохой парень, ушел в самоволку, потому что у него была какая-то мудреная религия. Нашел на свою голову неприятности в Вашингтоне, присоединился к какой-то демонстрации. В итоге попал в тюрьму, на этаж к плохим ребятам. Умер в первую же ночь. Анальное изнасилование. По оценкам, не меньше пятидесяти раз. При вскрытии у него в желудке было обнаружено около пинты спермы. Новичок без статуса. Попал на самое дно тюремной иерархии. Беззащитный перед всеми, кто выше его.
Плюсы. У меня есть интенсивная подготовка. И опыт, не имеющий отношения к тюремной жизни, но который все равно поможет. Мне пришлось пройти курс весьма неприятного образования, и не только в армии. Все началось еще с детства. Между начальной школой и колледжем дети военных успевают поучиться в двадцати, а то и в тридцати разных школах. Частично на военных базах, но в основном в местных. Суровое испытание. Филиппины, Корея, Исландия, Германия, Шотландия, Япония, Вьетнам. По всему земному шару. И первый день в каждой новой школе я был новичком, не имеющим статуса. На жарких, пыльных школьных дворах, на холодных и сырых школьных дворах мы с братом завоевывали себе статус, спина к спине.
Затем, когда я сам попал на военную службу, жестокость была отточена до совершенства. Меня учили профессионалы. Те, кто сам учился еще во время Второй мировой войны, Кореи, Вьетнама. Люди, пережившие то, о чем я только читал в книгах. Они обучали меня приемам, способам, навыкам. Но в первую очередь они учили меня социальной установке. Они учили тому, что запреты и ограничения равносильны смерти. Бей первым, бей изо всех сил. Убивай первым же ударом. Отвечай до того, как тебя ударили. Обманывай. Господа, ведшие себя прилично, больше никого ничему не могли научить. Они уже давно были мертвы.
В половине восьмого вдоль ряда камер разнесся нестройный лязг. Таймер отпер клетки. Дверь нашей камеры приоткрылась на дюйм. Хаббл сидел не шелохнувшись. Он до сих пор не проронил ни звука. У меня не было никакого плана. Конечно, лучше всего было бы отыскать охранника. Все ему объяснить и добиться перевода на другой этаж. Но я не надеялся найти охранника. На таких этажах они не несут службу поодиночке. Они ходят парами, а то и втроем или вчетвером. В этой тюрьме не хватает персонала. Нам это ясно дали понять вчера вечером. Маловероятно, что людей достаточно для того, чтобы патрулировать группами все этажи. Вполне вероятно, за весь день я не увижу ни одного охранника. Они будут сидеть в караульном помещении. И покидать его только в случае чрезвычайного происшествия. Но даже если я увижу охранника, что я ему скажу? Что я попал сюда по ошибке? Наверняка он и так слышал это каждый день. Меня спросят: а кто меня сюда отправил? Я отвечу: Спиви, старший надзиратель. Мне скажут: значит, все в порядке. Поэтому мой план состоял в отсутствии плана. Жди и смотри. И действуй соответственно. Цель: дожить до понедельника.
Послышался скрежет; обитатели тюрьмы стали открывать двери своих камер. До меня донеслись шаги и обрывки разговоров, ознаменовавших начало еще одного бесцельного дня. Я ждал.
Ждать пришлось недолго. Со своего острого угла, лежа на койке ногами к двери, я увидел выходящих в коридор соседей. Они смешались в небольшую толпу. Все были одеты одинаково. Оранжевая тюремная форма. Туго повязанные красные банданы на бритых головах. Здоровенные негры. Судя по виду, культуристы. У некоторых были оторваны рукава курток. Это должно было говорить о том, что даже самый большой размер не может вместить их солидные бицепсы. Возможно, они были правы. Впечатляющее зрелище.
Ближайший к нам негр был в светлых солнцезащитных очках. Хамелеоны, темнеющие на солнечном свете. По всей вероятности, последний раз этот тип видел солнце еще в семидесятые. И вероятно, больше увидеть солнце ему не суждено. Так что очки были рудиментом, но смотрелись очень хорошо. Как и обилие мускулов. Как и банданы и куртки с оторванными рукавами. Запоминающийся образ. Я ждал.
Наконец тип в солнцезащитных очках нас заметил. Выражение удивления у него на лице быстро сменилось восторгом. Он предупредил самого огромного верзилу, похлопав его по руке. Верзила обернулся. Долго непонимающе смотрел на нас. Затем ухмыльнулся. Я ждал. У нашей камеры собралась плотная кучка. Все таращились на нас. Верзила открыл дверь. Остальные передавали ее по дуге из руки в руку. Защелкнули ее.
– Смотрите, что нам прислали, – сказал верзила. – Вы видите, что нам прислали?
– Что нам прислали? – переспросил тип в солнцезащитных очках.
– Нам прислали свежее мясо, – ответил верзила.
– Это точно, – подтвердил тип в очках. – Свежее мясо.
– Свежее мясо для всех, – сказал верзила.
Он ухмыльнулся. Оглядел свою банду, и остальные ухмыльнулись в ответ. Похлопали друг друга по ладоням, не поднимая рук. Я ждал. Верзила зашел на полшага к нам в камеру. Он был просто громадный. На дюйм-два ниже меня, зато вдвое тяжелее. Он заполнил собой дверной проем. Его тупые глазки мельком оглядели меня, затем переключились на Хаббла.
– Ты, белый парень, подойди сюда, – сказал верзила, обращаясь к Хабблу.
Я почувствовал, что Хаббла охватила паника. Он не пошевелился.
– Подойди сюда, белый парень, – тихо повторил верзила.
Хаббл встал. Неуверенно шагнул к негру, стоящему в дверях. Верзила бросил на него яростный взгляд, призванный своей свирепостью заморозить у противника кровь в жилах.
– Это территория Красного, – сообщил верзила. Он повернулся к банданам. – Что делает бледнолицый на территории Красного?
Хаббл молчал.
– Налог на проживание, парень, – сказал верзила. – Как платят в гостиницах во Флориде. Ты должен заплатить налог. Дай мне свой свитер, белый парень.
Хаббл окаменел от страха.
– Дай мне свой свитер, белый парень, – тихо повторил верзила.
Развязав рукава своего дорогого свитера, Хаббл протянул его верзиле.
Тот взял свитер и, не глядя, швырнул за спину.
– Дай мне свои очки, белый парень.
Хаббл бросил на меня взгляд, полный отчаяния. Снял свои очки в золотой оправе. Протянул верзиле. Тот взял и уронил на пол. Наступил на них. Покрутил каблуком. Очки хрустнули и разлетелись на мелкие осколки. Верзила шаркнул ногой, вышвыривая обломки в коридор. Остальные принялись по очереди их топтать.
– Хороший мальчик, – сказал верзила. – Ты заплатил налог.
Хаббла охватила дрожь.
– А теперь подойди сюда, белый парень, – велел его мучитель.
Хаббл робко шагнул вперед.
– Ближе, белый парень.
Хаббл придвинулся ближе. Остановился в футе от него. Его уже трясло.
– На колени, белый парень.
Хаббл опустился на колени.
– Расстегни мне ширинку, белок.
Хаббл, объятый паникой, не шелохнулся.
– Расстегни мне ширинку, белый парень, – повторил верзила. – Зубами.
Вскрикнув от страха и отвращения, Хаббл отскочил назад и забился в самый дальний угол камеры. Попытался спрятаться за унитазом. Он буквально тянул его на себя.
Пора вмешаться. Не ради Хаббла. Я не испытывал к нему никаких чувств. Но я должен был вмешаться ради себя. Капитуляция Хаббла бросит пятно позора и на меня. Нас будут воспринимать как пару. Поражение Хаббла повергнет в грязь нас обоих. Игра шла за статус.
– Вернись, белый парень, разве я тебе не нравлюсь? – окликнул верзила Хаббла.
Я сделал бесшумный вдох. Сбросил ноги с койки и легко спрыгнул на пол перед верзилой. Он удивленно уставился на меня. Я спокойно выдержал его взгляд.
– Кусок сала, ты у меня в гостях, – сказал я. – Но я дам тебе возможность выбирать.
– Выбирать что? – спросил верзила. Непонимающе. Изумленно.
– Выбирать стратегию выхода, кусок сала, – сказал я.
– Не понял?
– Я хочу сказать следующее. Ты уйдешь отсюда. Можешь не сомневаться. У тебя есть возможность выбрать, как ты уйдешь. Или ты уйдешь сам, или те жирные ребята, что стоят у тебя за спиной, вынесут тебя отсюда в ведре.
– Вот как? – спросил верзила.
– Можешь не сомневаться, – сказал я. – Я буду считать до трех, хорошо? Так что ты решай быстрее, понятно?
Он молча смотрел на меня.
– Раз, – отсчитал я.
Никакого результата.
– Два, – отсчитал я.
Никакого результата.
И тут я пошел на обман. Вместо того чтобы считать до трех, я ударил верзилу головой в лицо. Шагнул вперед и со всего размаха врезал ему лбом в нос. У меня получилось просто прекрасно. Лоб изгибается идеальной дугой и очень прочный. Черепные кости впереди очень толстые. А у меня так они вообще железобетонные. Человеческая голова штука тяжелая. Ее удерживают в нужном положении всевозможные шейные и спинные мышцы. Представьте себе, что вы получили в лицо удар шаром для боулинга. Кроме того, это всегда неожиданно. Люди ожидают удара кулаком или ногой. Удар головой всегда неожиданный. Как гром среди ясного неба.
Похоже, все лицевые кости верзилы провалились внутрь. Наверное, я разбил всмятку его нос и раздробил обе кости щек. Изрядно встряхнул его крохотный мозг. Под верзилой подогнулись ноги, и он рухнул на пол, как марионетка, у которой перерезали нитки. Как на бойне. Его череп с грохотом ударился о бетонный пол.
Я обвел взглядом кучку, толпившуюся перед дверью нашей камеры. Красные банданы быстро переоценивали мой статус.
– Кто следующий? – спросил я. – Но дальше у нас будет как в Лас-Вегасе: или ставки удваиваются, или пошел вон. Этот тип отправляется в тюремный госпиталь и проведет шесть недель в железной маске. Так что следующий получит уже двенадцать недель в госпитале, понятно? Парочка сломанных ребер, верно? Итак, кто следующий?
Ответа не последовало.
Я ткнул пальцем в негра в солнцезащитных очках.
– Кусок жира, дай мне свитер, – сказал я.
Нагнувшись, негр подобрал свитер. Передал его мне. Наклонился и протянул руку. Не желая чересчур приближаться. Взяв свитер, я бросил его на койку Хаббла.
– Дай мне очки, – сказал я.
Нагнувшись, негр подобрал с пола сломанную золотую оправу. Протянул ее мне. Я швырнул ее назад.
– Они сломаны. Дай свои.
Последовала долгая пауза. Негр смотрел на меня. Я, не моргая, смотрел на него. Наконец он снял свои солнцезащитные очки и протянул их мне. Я убрал их в карман.
– А теперь уберите отсюда эту тушу, – распорядился я.
Кучка людей в оранжевой форме с красными банданами схватила верзилу за обмякшие члены и выволокла из камеры. Я забрался на свою верхнюю полку. Меня трясло от прилива адреналина. В желудке все бурлило, я задыхался. Мое кровообращение готово было вот-вот остановиться. Я чувствовал себя ужасно. Но далеко не так ужасно, как чувствовал бы себя, если бы не сделал то, что сделал. Тогда к этому моменту красные банданы уже закончили бы с Хабблом и переключились на меня.
Я не притронулся к завтраку. У меня не было аппетита. Я просто лежал на верхней койке и ждал, когда мне полегчает. Хаббл сидел на нижней койке, раскачиваясь взад-вперед. Он так и не произнес ни звука. Через какое-то время я соскользнул на пол. Вымыл лицо. По коридору проходили люди. Заглядывали к нам и уходили. Известие распространилось мгновенно. Новичок из последней камеры отправил Красного в госпиталь. Надо посмотреть на него. Я стал знаменитостью.
В конце концов Хаббл перестал раскачиваться и посмотрел на меня. Открыл рот и снова закрыл. Открыл опять.
– Я так не могу, – сказал он.
Это были первые слова, что я услышал от него после уверенного разговора по телефону, который слушал в кабинете Финли. Хаббл говорил очень тихо, но его слова не вызывали сомнений. Это была не скулящая жалоба, а простая констатация факта. Он так не может. Я посмотрел на него, обдумывая его слова.
– Так почему вы здесь? – спросил я. – Что вы сделали?
– Я ничего не сделал, – безучастно ответил Хаббл.
– Вы сознались в том, чего не совершали, – сказал я. – Вы сами на это напросились.
– Нет, – сказал он. – Все было именно так, как я сказал. Это сделал я, и я так и сказал следователю.
– Чушь, Хаббл. Вас там даже не было. Вы были на вечеринке. Человек, отвозивший вас домой, служит в полиции, черт побери. Вы в этом не виновны, вы это знаете, и все это знают. Так что не вешайте мне лапшу на уши.
Хаббл уставился в пол. Задумался.
– Я ничего не могу объяснить, – наконец сказал он. – Я ничего не могу сказать. Мне просто необходимо узнать, что будет дальше.
Я снова посмотрел на него.
– Что будет дальше? – переспросил я. – Вы просидите здесь до понедельника, а утром вас отвезут назад в Маргрейв. А потом, полагаю, просто освободят.
– Правда? – спросил он, словно полемизируя сам с собой.
– Вас там даже не было, – повторил я. – Полиции это известно. Возможно, она захочет узнать, почему вы сознались в том, чего не совершали. И почему у того парня был номер вашего телефона.
– А если я ничего не могу ответить? – сказал Хаббл.
– Не можете или не хотите? – спросил я.
– Не могу, – уточнил он. – Я ничего и никому не могу объяснять.
Хаббл отвернулся, и его передернуло. Он был очень напуган.
– Но я не могу здесь оставаться, – сказал он. – Я этого не вынесу.
Хаббл был финансистом. Такие люди разбрасывают свои телефоны, как конфетти. Рассказывают каждому встречному о секретных фондах и налоговом рае. Говорят все, что угодно, лишь бы получить в свое распоряжение заработанные тяжелым трудом чужие доллары. Но этот номер был на обрывке компьютерной распечатки, а не на визитной карточке. И обрывок был спрятан в ботинке, а не засунут в бумажник. Фоном ко всему этому, словно ритм-секция, звучал страх, буквально струившийся из Хаббла.
– Почему вы никому не можете рассказать? – спросил я.
– Потому что не могу, – ответил он. И на этом остановился.
Внезапно я почувствовал себя страшно усталым. Двадцать четыре часа назад я спрыгнул с автобуса на развилке и пошел пешком по шоссе, бодро шагая под теплым утренним дождем. Держась подальше от людей, держась подальше от неприятностей. Без вещей, без проблем. Свобода. Я не хотел, чтобы ее отнимали у меня Хаббл, Финли или какой-то высокий тип, которому прострелили бритую голову. Я не желал иметь с этим никаких дел. Я хотел тишины и спокойствия, возможности искать следы Слепого Блейка. Я хотел найти какого-нибудь восьмидесятилетнего старика, когда-то выпивавшего вместе с ним. Мне нужно было разговаривать с тем старым негром, что подметал утром тюрьму, а не с Хабблом. Молодым преуспевающим ослом.
Он напряженно думал. Теперь я понял, что имел в виду Финли. Мне никогда не приходилось наблюдать так явственно мыслительный процесс. Хаббл беззвучно шевелил губами и загибал пальцы. Словно перебирал плюсы и минусы. Взвешивал за и против. Я молча следил за ним. И увидел, что он принял решение. Повернувшись, Хаббл посмотрел на меня.
– Мне нужен совет, – сказал он. – У меня возникла кое-какая проблема.
Я громко рассмеялся.
– Вы меня удивили. А я ни за что бы об этом не догадался. Я думал, вы здесь потому, что вам надоело по выходным играть в гольф.
– Мне нужна помощь, – произнес он настойчиво.
– Вы уже получили всю помощь, на которую только могли рассчитывать, – сказал я. – Если бы не я, вы бы сейчас стояли согнутый пополам перед своей кроватью, а сзади выстроилась бы очередь из этих сексуально возбужденных верзил. А вы до сих пор не слишком-то переусердствовали в выражении своей признательности.
Хаббл задумчиво посмотрел на меня. Кивнул.
– Извините, – сказал он. – Я вам очень признателен. Поверьте, очень признателен. Вы спасли мне жизнь. Вы за меня заступились. Вот почему вы должны мне сказать, что делать дальше. Мне угрожают.
Я откликнулся на это признание не сразу.
– Знаю. В общем-то, это очевидно.
– И не только мне, – продолжал Хаббл. – Также и моим родным.
Он собирался впутать в свои проблемы и меня. Я смерил его взглядом. Хаббл снова начал думать. Его губы беззвучно шевелились. Он считал на пальцах. Стреляя глазами по сторонам. Как будто справа и слева лежали большие кучи доводов за и против. Какая куча больше?
– У вас есть семья? – наконец спросил Хаббл.
– Нет, – ответил я.
Что еще я мог сказать? Родители мои давно умерли. Где-то у меня был брат, с которым я не виделся целую вечность. Так что у меня не было никого. И я не мог точно ответить, хочу ли обзаводиться семьей.
– Я женат уже десять лет, – продолжал Хаббл. – Десять лет исполнилось в прошлом месяце. Мы это торжественно отпраздновали. У меня двое детей. Сын девяти лет и дочь семи. Замечательная жена, замечательные дети. Я люблю их до безумия.
Он говорил искренне. Я видел это по его лицу. Затем Хаббл погрузился в молчание. При воспоминании о семье его затянула пелена грусти. Он ломал голову, какого черта торчит сейчас здесь, вдали от них. Но из тех, кто сидел в этой камере, не его первого одолевали такие мысли. И не последнего.
– У нас очень уютный дом, – снова заговорил Хаббл. – На Бекман-драйв. Я купил его пять лет назад. Заплатил уйму денег, но дом того стоит. Вам знакомы эти места?
– Нет, – снова сказал я.
Хаббл боялся перейти к сути. Скоро он начнет рассказывать мне про обои в ванной на первом этаже. И про то, как он собирается платить за курс ортодонтии, который предстоит пройти его дочери. Я не собирался ему мешать. Обычные тюремные разговоры.
– Так или иначе, – спокойно произнес Хаббл, – теперь все пошло прахом.
Он сидел на койке, одетый в выцветшую футболку и линялые джинсы. Подобрав свой белый свитер, он снова повязал его поверх плеч. Без очков его лицо казалось старше, а взгляд каким-то отсутствующим. Те, кто носит очки, без них выглядят рассеянными и беззащитными. Человек остался один в чужом, враждебном мире. Исчезла защитная преграда. Сейчас Хаббл напоминал усталого старика. Одна нога была выставлена вперед. Мне был виден рисунок на подошве.
Что именно он назвал угрозой? Какая-то тайна может стать явью? Что-то может разбить идеальную жизнь его семьи в доме на Бекман-драйв? Возможно, его жена в чем-то замешана, а он ее покрывает. Возможно, высокий тип, получивший пулю в голову, был ее любовником. Мало ли что возможно. Быть может, этой семье угрожает позор, банкротство, бесчестье, прекращение членства в местном клубе. Я ходил кругами. Я не был знаком с миром Хаббла. У меня были другие представления о том, что такое настоящая угроза. Да, он дрожал от страха. Но я не имел понятия, как много нужно для того, чтобы напугать такого человека. Или как мало. Когда я впервые увидел Хаббла вчера в полицейском участке, он был чем-то взволнован. С тех пор его то била дрожь, то он сидел, уставившись в одну точку, парализованный ужасом. Его не покидали отрешенность и апатия. Несомненно, Хаббл чего-то очень боялся. Прислонившись к стене камеры, я ждал, когда он мне расскажет, чего именно.
– Они нам угрожают, – наконец снова сказал он. – Они предупредили, что, если я кому-нибудь расскажу о том, что происходит, они ворвутся к нам в дом. Соберут нас в моей спальне. Прибьют меня гвоздями к стене и отрежут мне яйца. А потом заставят мою жену их съесть. Потом перережут нам горло. А наших детей заставят смотреть на все это, после чего сделают с ними такое, что мы будем рады, что ничего не увидим, так как будем к тому времени уже мертвы.
Глава 7
– Так что мне делать? – спросил Хаббл. – Что бы вы сделали на моем месте?
Он смотрел мне в лицо. Ожидая ответа. Что бы я сделал на его месте? Если бы кто-то сказал мне что-либо подобное, эти люди умерли бы. Я бы разорвал их на части. Или еще когда они говорили свою угрозу, или через несколько дней, месяцев, лет. Я бы их выследил и разорвал на части. Но Хаббл так не поступит. У него семья. Три заложника, которые только и ждут, когда их захватят. Уже захваченные. В тот самый момент, когда была сделана угроза.
– Что мне делать? – повторил Хаббл.
Мне стало не по себе. Я должен был что-то ответить. И у меня болел лоб, разбитый в кровь после крепкого удара в лицо Красного. Я подошел к решетке, выглянул в коридор и осмотрел длинные ряды камер. Прислонился к верхней полке. Подумал. Нашел единственный ответ. Но не тот, который хотел услышать Хаббл.
– Ничего, – сказал я. – Вам велели держать язык за зубами, вот и держите его за зубами. Никому ни о чем не говорите. Ни слова.
Хаббл уставился на свои ноги. Уронил голову на руки. Издал стон, наполненный отчаянием. Словно его сокрушило разочарование.
– Я должен с кем-то поговорить, – сказал он. – Я должен выпутаться из этой истории. Я говорю серьезно, я должен выпутаться из этой истории. Я должен с кем-то поговорить.
Я покачал головой:
– Ни в коем случае. Вам велели молчать, вот и молчите. Только так вы останетесь живы. И вы, и ваша семья.
Он поднял взгляд. Его передернуло.
– Происходит нечто очень серьезное, – сказал Хаббл. – И я должен остановить это, если смогу.
Я снова покачал головой. Если люди, делающие подобные угрозы, действительно затеяли что-то крупное, Хабблу их не остановить. Он крупно вляпался, ему никуда не деться. Печально улыбнувшись, я в третий раз покачал головой. Казалось, Хаббл все понял. В конце концов он признал неизбежное. Он снова принялся раскачиваться взад-вперед, уставившись в стену. Широко открытыми глазами. Без золотой оправы красными и беззащитными. Он раскачивался и не говорил ни слова.
Я не мог понять его признания. Хаббл должен был держать язык за зубами. Отрицать всякую связь с убитым. Утверждать, что понятия не имеет, как его телефон попал в ботинок. Утверждать, что понятия не имеет, что такое «pluribus». Тогда его бы отпустили домой.
– Хаббл, – сказал я, – почему вы сделали признание?
Он поднял взгляд. Долго молчал, прежде чем ответить.
– Я ничего не могу вам объяснить. Я и так сказал гораздо больше, чем следовало.
– Я и так знаю гораздо больше, чем мне следовало, – ответил я. – Финли спросил вас про труп и «pluribus», и вы раскололись. Так что мне известно о том, что существует какая-то связь между вами, убитым и этим «pluribus», что бы это ни было.
Хаббл отрешенно посмотрел на меня.
– Финли – это тот чернокожий следователь? – спросил он.
– Да, – подтвердил я. – Финли, старший следователь.
– Он у нас новенький, – сказал Хаббл. – Я его никогда раньше не видел. До него всегда был Грей. Он работал здесь испокон веку, еще с тех пор, как я был совсем маленьким. Вообще-то, знаете, в отделении только один следователь, так что я не понимаю, зачем говорить «старший следователь», когда других, кроме него, нет? Во всем полицейском участке всего восемь человек. Начальник полиции Моррисон, он тоже работает с незапамятных времен, затем дежурный сержант, четыре полицейских в форме, одна женщина и следователь. Грей. Только теперь вместо Грея этот Финли. Новенький. Чернокожий. У нас таких раньше никогда не было. Видите ли, Грей покончил с собой. Повесился на балке в гараже. Кажется, в феврале.
Я слушал, не перебивая. Тюремные разговоры. Помогают скоротать время. В этом их главный смысл. У Хаббла это выходило хорошо. Но мне по-прежнему хотелось получить от него ответ на свой вопрос. У меня болел лоб, и я хотел вымыть его холодной водой. Я хотел прогуляться. Хотел есть. Хотел кофе. Я отключился, а Хаббл продолжал бормотать, рассказывая мне историю Маргрейва.
– О чем вы меня спросили? – вдруг спохватился он.
– Почему вы сознались в убийстве того типа? – повторил я.
Хаббл огляделся вокруг. Затем посмотрел мне в лицо.
– Есть связь, – сказал он. – Больше сейчас ничего нельзя сказать. Детектив рассказал про того человека и упомянул слово «pluribus», и я вздрогнул. Я был поражен. Не мог поверить, что ему известна связь. Затем я понял, что он ничего не знал, но я только что сам ему все выдал. Понимаете? Я сам себя выдал. Выболтал тайну. А делать этого нельзя, из-за угрозы.
Хаббл снова умолк. Вернулись отголоски паники, охватившей его в кабинете Финли. Наконец он снова посмотрел на меня. Глубоко вздохнул.
– Я был вне себя от ужаса, – сказал он. – Но потом следователь сказал мне, что этот человек мертв. Убит выстрелом в голову. Я испугался еще больше, потому что раз они убили его, они могут убить и меня. Честное слово, я не могу вам объяснить почему. Но есть связь, как вы уже сами догадались. Если они расправились с тем человеком, следует ли из этого, что они собираются расправиться и со мной? Мне нужно было все обдумать. Я даже не знал точно, кто убил того человека. Но тут следователь рассказал мне про зверские действия. Он вам об этом говорил?
Я кивнул.
– О побоях? Мало приятного.
– Точно, – подхватил Хаббл. – И это доказывает, что тут замешан тот самый человек, на которого я и подумал. Так что я не на шутку испугался. Я гадал, ищут ли и меня тоже? Или не ищут? Я не знал. Я был в ужасе. Я думал целую вечность. Все это снова и снова крутилось у меня в голове. Следователь начал сходить с ума. Я ничего не говорил, потому что думал. Мне казалось, прошло несколько часов. Я был перепуган, вы понимаете?
Он снова погрузился в молчание. Снова перебирал все в голове. Вероятно, в тысячный раз. Пытаясь определить, правильным ли было принятое им решение.
– И вдруг до меня дошло, что я должен делать, – сказал Хаббл. – Передо мной стояли три проблемы. Если они охотятся и за мной, я должен как-то от них укрыться. Спрятаться, понимаете? Чтобы защитить себя. Но если они за мной не охотятся, я должен молчать, верно? Чтобы защитить жену и детей. Кроме того, с их точки зрения, того человека надо было убить. Три проблемы. Поэтому я сделал признание.
Я не мог проследить за его рассуждениями. В этих объяснениях для меня не было никакого смысла. Я непонимающе посмотрел на Хаббла.
– Три отдельные проблемы, – повторил он. – И я решил сесть в тюрьму. В этом случае, если они за мной охотятся, я буду в безопасности. Потому что они же не смогут добраться до меня здесь, правда? Они на свободе, а я в тюрьме. Вот решение проблемы номер один. Далее наступает самое сложное. Я подумал: если они на самом деле вовсе за мной и не охотятся, то почему бы мне не сесть в тюрьму, но ничего про них не рассказывать? Тогда они подумают, что меня арестовали по ошибке, и поймут, что я ничего не сказал. Поймут, что все в порядке. Это докажет, что мне можно верить. Вроде как подтверждение моей надежности. Доказательство. Если так можно выразиться, проверка делом. Вот решение проблемы номер два. Ну а взяв на себя убийство того человека, я однозначно становлюсь на их сторону. Все равно как приношу клятву верности, правда? И я подумал, что они будут мне признательны за то, что я на время отвлек огонь на себя. Вот и решение проблемы номер три.
Я посмотрел на него. Неудивительно, что в кабинете Финли Хаббл сорок минут молчал и думал как сумасшедший. Три зайца одним выстрелом. Вот куда он целился.
К той части, где он показывал, что ему можно доверять, вопросов не было. Эти люди, кем бы они ни были, обязательно это заметят. Ты побывал в тюрьме и никого не выдал – это тебе обязательно зачтется. Ритуальное причащение. Получай орден почета. Это ты хорошо придумал, Хаббл.
К несчастью, вторая часть была очень сомнительна. Его не достанут здесь, в тюрьме? Да он шутит. На свете нет лучшего места, чем тюрьма, чтобы замочить человека. Известно, где именно он находится, никто не торопит со временем. Найдется масса людей, которые с радостью выполнят заказ. Масса возможностей. И дешево. Сколько будет стоить смертельный удар на улице? Штуку, две штуки? Плюс риск. А в тюрьме смерть человека обойдется заказчику в пачку сигарет. И никакого риска. Потому что никто ничего не заметит. Нет, тюрьму никак нельзя считать безопасным убежищем. Это ты плохо придумал, Хаббл. К тому же в его рассуждениях был еще один изъян.
– А что вы собираетесь делать в понедельник? – спросил я. – Вы вернетесь домой, продолжите заниматься тем, чем занимались раньше. Будете ходить по улицам Маргрейва, или Атланты, или где вы еще ходили. Если за вами охотятся, разве у этих людей не будет возможности?
Хаббл снова начал думать. Как сумасшедший. Раньше он не заглядывал далеко вперед. Вчера его просто охватила слепая паника. Разобраться с настоящим. Неплохой подход. Вот только очень быстро подкатывает будущее, и приходится разбираться и с ним.
– Я просто надеюсь на лучшее, – сказал Хаббл. – Мне почему-то показалось, что если они действительно захотели расправиться со мной, то через какое-то время они бы остыли. Я могу быть для них очень полезным. Надеюсь, они это обязательно поймут. Сейчас ситуация очень напряженная. Но скоро все непременно успокоится. Мне только надо выждать. Но если меня убьют, мне все равно. Я уже перестал бояться. Меня беспокоит только моя семья.
Умолкнув, он пожал плечами. Шумно вздохнул. Неплохой парень. Он не был рожден для того, чтобы стать серьезным преступником. Это подкралось к нему сзади. Засосало так осторожно, что он ничего не заметил. До тех пор, пока не захотел выбраться. Если Хабблу очень повезет, ему не переломают все кости после того, как он будет убит.
– Что известно вашей жене? – спросил я.
Он в ужасе посмотрел на меня:
– Ничего. Совсем ничего. Я ей ничего не говорил. Ни слова. Я не мог. Это моя тайна. Кроме меня, никто ничего не знает.
– Вам придется что-то ей объяснить, – сказал я. – Можно не сомневаться, она обратила внимание, что вас нет дома, вы не чистите бассейн – или чем еще вы занимаетесь по выходным?
Я просто попробовал хоть как-то его развеселить, но у меня ничего не получилось. Хаббл умолк. Снова расстроился при мысли о дворе своего дома, купающемся в лучах осеннего солнца. Его жена сейчас, наверное, суетится вокруг розовых кустов. Дети играют с громкими криками. Быть может, у них есть собака. И гараж на три машины, где стоят европейские седаны, ждущие, когда их окатят водой из шланга. Над дверью баскетбольное кольцо, ожидающее, когда у девятилетнего мальчишки хватит сил закинуть в него тяжелый мяч. Над крыльцом флаг. Первые опавшие листья, которые надо сметать. Семейная жизнь по субботам. Но в эту субботу Хабблу придется ее пропустить.
– Надеюсь, она решит, что произошла какая-то ошибка, – наконец сказал Хаббл. – А может быть, ей все скажут – не знаю. Мы близко знакомы с одним из полицейских. С Дуайтом Стивенсоном. Мой брат женат на сестре его жены. Не знаю, что он ей скажет. Думаю, я со всем разберусь в понедельник. Скажу, произошла какая-то страшная ошибка. Жена мне поверит. Всем известно, что время от времени случаются ошибки.
Он рассуждал вслух.
– Хаббл, – сказал я. – Чем так провинился перед ними тот высокий тип, что ему прострелили голову?
Встав, он прислонился к стене. Поставил ногу на край стального унитаза. Посмотрел на меня. Ничего не ответил. Теперь настал черед задать главный вопрос:
– Ну хорошо, чем провинились перед ними вы, раз вам грозит выстрел в голову?
Хаббл молчал. Тишина в нашей камере стала просто жуткой. Я тоже решил помолчать немного. Просто не мог придумать, что еще сказать. Хаббл принялся постукивать ботинком по металлическому унитазу. Дребезжащий ритм, чем-то напоминающий импровизации Бо Дидли.
– Вы когда-нибудь слышали о Слепом Блейке? – вдруг спросил я.
Перестав стучать, Хаббл посмотрел на меня.
– О ком? – тупо переспросил он.
– Не важно, – сказал я. – Я пойду искать уборную. Мне нужно положить мокрое полотенце на голову. Рана болит.
– Неудивительно, – сказал Хаббл. – Я пойду с вами.
Он очень боялся остаться один, что было вполне понятно. На эти выходные я должен был стать его нянькой. Впрочем, у меня все равно не было других планов.
Мы прошли мимо ряда камер до площадки в конце коридора. Я увидел дверь пожарного выхода, через которую Спиви привел нас вчера вечером. За ней была выложенная кафелем туалетная комната. На стене висели часы. Времени было уже около полудня. Я никогда не мог понять, зачем нужны часы в тюрьмах. Зачем вести счет часам и минутам, когда заключенные отмеряют время годами и десятилетиями?
В туалетной комнате стояли плотной кучкой люди. Я протиснулся сквозь толпу, Хаббл проследовал за мной. Это было просторное квадратное помещение. В воздухе стоял сильный запах дезинфицирующих средств. В одной из стен дверь. Слева ряд открытых душевых кабинок. Сзади ряд туалетных кабинок. Открытых спереди, разделенных перегородками высотой по пояс. Справа раковины. Вся жизнь на глазах у общества. Ничего страшного, если ты всю жизнь провел в армии, но Хабблу было не по себе. Он привык совсем к другому.
Вся фурнитура металлическая. То, что должно было быть из фаянса, здесь из нержавеющей стали. В целях безопасности. Из разбитой фаянсовой раковины получаются довольно острые осколки. А осколок приличного размера может стать хорошим оружием. По этой же причине зеркала над раковинами были из полированной стали. Довольно мутные, но со своей целью справляются. Свое отражение в них увидишь, но разбить такое зеркало и проткнуть кого-нибудь осколком нельзя.
Подойдя к раковине, я открыл холодную воду. Отмотал большой кусок бумажного полотенца и намочил его. Прижал к ушибленному лбу. Хаббл стоял рядом. Подержав холодное полотенце у лба, я выбросил его и отмотал новый кусок. У меня по лицу текла вода. Мне было приятно. Ничего серьезного не случилось. На лбу нет мяса, только кость, прикрытая кожей. Поранить практически нечего, а кость не сломаешь. Идеальная дуга, самая прочная форма в природе. Вот почему я предпочитаю ничего не бить руками. Руки очень хрупкие. В них множество мелких костей и сухожилий. Удар такой силы, какая понадобилась бы, чтобы уложить Красного, изуродовал бы заодно и мою руку, и я отправился бы в госпиталь вместе с ним. Особого смысла в этом нет.
Промокнув насухо лицо, я склонился к стальному зеркалу, изучая полученные повреждения. Ничего серьезного. Я расчесал волосы пятерней. Прислонившись к раковине, я почувствовал в кармане солнцезащитные очки. Боевой трофей. Достав очки, я нацепил их на нос. Посмотрел на свое мутное отражение.
Крутясь перед стальным зеркалом, я увидел за спиной какое-то оживление. Хаббл предостерегающе меня окликнул, и я обернулся. Солнцезащитные очки приглушали яркий свет. В туалетную комнату вошли пятеро белых парней. Они были похожи на тех, кто разъезжает в кожаных куртках на мотоциклах. Оранжевая форма, естественно; оторванные рукава, но с аксессуарами из черной кожи. Фуражки, ремни, перчатки без пальцев. Длинные бороды. Все пятеро были массивными, широкоплечими, с толстым слоем твердого, вязкого жира, очень похожего на мышцы, но и только. У всех пятерых лица и руки украшены грубой татуировкой. Свастики. На щеках под глазами и на лбу. Арийское братство. Белая тюремная банда.
Как только пятерка появилась в туалете, все остальные поспешили к двери. А тех, кто не понял, схватили за шкирку и выкинули в коридор. В том числе голых намыленных ребят из душевых кабинок. Через считаные секунды просторное помещение опустело. Остались только пятеро рокеров, Хаббл и я. Рокеры рассредоточились веером, обступив нас. Это были здоровенные отвратительные ребята. Свастики были грубо нацарапаны на лицах. И замазаны чернилами.
Я предположил, что они пришли меня вербовать. Узнав каким-то образом, что я завалил Красного. Решили привлечь мою сомнительную репутацию на свою сторону. Превратить меня в кумира белого братства. Но я ошибся. Мое предположение оказалось в корне неверным. Поэтому меня застали врасплох. Средний из пятерых несколько раз перевел взгляд с меня на Хаббла и обратно. Наконец его глаза, моргнув, остановились на мне.
– Отлично, вот он, – сказал рокер, глядя прямо на меня.
Одновременно произошли две вещи. Двое крайних верзил схватили Хаббла и потащили его к двери. А главный ткнул мне в лицо своим огромным кулачищем. Я увидел удар слишком поздно. Уклонился влево, и кулак попал мне в плечо. От удара меня развернуло. Тотчас же меня схватили сзади за горло. Две громадные руки стиснули мою шею. Начали душить. Главный приготовился ударить меня в живот. Если бы удар достиг цели, меня можно было бы считать покойником. Это я знал точно. Поэтому я откинулся назад и лягнул главного в пах. Врезал ему по яйцам так, словно собирался пробить через весь футбольный стадион. Качественный ботинок-оксфорд попал куда нужно. Твердый рант обрушился главному в промежность тупым топором.
Меня крепко сдавили за плечи. Я напряг шею, чтобы помешать душителю. Он знал свое дело. Я чувствовал, что проигрываю. Поэтому я нащупал его руки и сломал ему мизинцы. Треск выворачиваемых суставов у самых ушей оглушил меня. Затем я сломал ему безымянные пальцы. Опять громкий треск. Как будто кто-то разрывал курицу. Напавший сзади меня отпустил.
В дело вступил третий рокер. Он представлял собой сплошную гору сала, одетую массивными слоями мяса. Как броней. Ударить его некуда. Верзила молотил меня короткими ударами в руку и грудь. Я оказался зажат между двумя раковинами. Гора сала наступала. Ударить его некуда. Только в глаза. Я ткнул большим пальцем ему в правый глаз. Согнув остальные пальцы, засунул их в ухо и нажал что есть силы. Выдавил ногтем большого пальца глазное яблоко вбок. Просунул палец дальше. Глаз почти вывалился из орбиты. Закричав, верзила схватил меня за запястье. Я продолжал давить.
Главный поднялся на колено. Я с размаха ударил его ногой в лицо. Промахнулся. Попал вместо этого ему в шею. Переломил трахею. Главарь повалился на пол. Я протянул второй большой палец к левому глазу горы сала. Промахнулся. Я не ослаблял давления на правый глаз. Это все равно что мять окровавленную вырезку. Верзила рухнул. Я оторвался от стены. Рокер со сломанными пальцами бросился к двери. Тот, у кого вывалился глаз, лежал на полу и громко вопил. Главарь судорожно кашлял, пытаясь дышать через перебитую трахею.
Меня снова схватили сзади. Я попытался вырваться. Один из дружков Красного. Нет, двое. У меня уже начала кружиться голова. Теперь мне точно не выстоять. Но негры просто схватили меня и потащили к двери. В коридоре завыли сирены.
– Убирайся отсюда, живо, – крикнули негры, перекрывая рев сирен. – Это наша работа. Понял? Это сделали мы. Черные. Мы берем все на себя.
Они швырнули меня в толпу. Я все понял. Негры скажут, что это их рук дело. Не потому, что они хотят снять вину с меня. Они хотят приписать всю заслугу себе. Расовая победа.
Я отыскал взглядом в толпе Хаббла. Увидел охранников. Увидел Спиви. Я схватил Хаббла, и мы побежали в свою камеру. Выли сирены. Через дверь в коридор один за другим вбегали охранники. Я разглядел ружья и дубинки. Застучали кованые сапоги. Раздались крики. Сирены. Мы добежали до камеры. Завалились внутрь. Я задыхался, у меня кружилась голова. Меня здорово избили. Сирены были оглушительными. Я не мог говорить. Плеснул себе в лицо холодной водой. Солнцезащитные очки исчезли. Должно быть, упали.
Я услышал за дверью крик. Обернувшись, я увидел Спиви. Он кричал, приказывая нам выходить. Вбежал в камеру. Я сгреб с койки свое пальто. Спиви схватил Хаббла за локоть. Затем схватил и меня, потащил нас к выходу. Криками заставляя нас бежать. Надрывались сирены. Спиви дотащил нас до двери пожарного выхода, откуда появились охранники. Втолкнул внутрь, и мы побежали вверх по лестнице. Все выше и выше. Легкие у меня горели. На лестнице наверху последнего пролета была нарисована большая цифра шесть. Мы ворвались в эту дверь. Спиви протащил нас мимо ряда камер. Втолкнул в пустую камеру и захлопнул за нами дверь-решетку. Громко щелкнул замок. Спиви убежал. Упав на кровать, я крепко зажмурился.
Когда я снова открыл глаза, Хаббл сидел на койке и смотрел на меня. Мы находились в просторной камере. Наверное, вдвое шире той, где мы были до этого. Две отдельные койки, друг напротив друга. Раковина, унитаз. Одна стена из стальных прутьев. Все светлее и чище. Здесь было очень тихо. Пахло гораздо приятнее. Это был этаж для подследственных. Этаж номер шесть. Тот этаж, где мы должны были находиться с самого начала.
Читать бесплатно другие книги:
