400 000 знаков с пробелами Kalipso Moon

Глава 21.”Семь существенных элементов”

“Они” покинули санаторий, а мы вернулись в жилой комплекс. Я несколько раз пытался подойти к Clay, но он был слишком занят организаторскими делами и постоянно ускользал у меня из вида. Добежав до медицинского пункта, я заглянул в приёмную, но Агафьи там не было. Девушка медсестра, подняв на меня глаза, уточнила, принимаю ли я лекарство и как я себя чувствую, напомнив, что завтра я должен подойти на плановую капельницу.

Вернувшись в свою комнату и приняв душ, я лег в постель. Время приближалось к обеду и отправился в столовую.

Я занял дальний столик в конце зала. За кафедрой выступала дизайнер Мария. Она рассказывала о том, что некоторые люди видят внутри себя художественные образы, с которыми отождествляют свои чувства. И эти картины являются им так, словно ничто не может выразить их одиночество более красноречиво, чем этот рисунок.

А сейчас она нашла способ, как можно самовыражаться в этой области, даже не умея рисовать и хотела поделиться с нами своей находкой. Она рассказывала о том, что можно посредством графического редактора, составлять картины из сегментов, которые наиболее ярко выражают каждый маленький нюанс образа, вырезая их и накладывая друг на друга в определенном порядке, пока не достигнешь желаемого зрительного эффекта.

–“Но важно, набрасывать элементы не хаотично, а заложив в структуру картины определенные правила. Потому что у отраженных людей нет времени годами искать вдохновения. Образы приходят им спонтанно и их нужно сразу фиксировать в виде рисунка, либо они пропадут, “ – говорила она.

–“Эти правила придумал миланский живописец и теоретик Джованни Ломаццо в 1590 году. За 10 лет до своей смерти он сублимировал все свои знания и написал свой труд “Идея храма живописи”, в то самое время, когда понятие “художник” отделилось от понятия “ремесленник”.

–“Его целью было утвердить и показать, как соотносятся между собой “мастерство” и “идея”, поместив в один ряд живопись, скульптуру, поэзию, риторику и науку.

–“Он нарисовал “воображаемый” храм, который содержал “семь существенных элементов”: свет, цвет, движение, пропорция, перспектива. Эти пять были основой здания, словно колонны, владение которыми относилось к “технике” (мастерству). Но успех произведения и красота храма определялись в конечном счете двумя последними – композицией и формой, то есть “идеей”.

–“Предположим кому-то, кто не умеет рисовать, является образ картины. То есть её основная “идея”, благодаря которой согласно “Храму” Ломаццо закладывается “успех” картины и её “красота”. И всё что нужно этому человеку – воспользоваться “существенными элементами” для ее выражения. И поскольку мы живем в век цифровых технологий, которые могут помочь нам с технической частью исполнения нашей работы, с “мастерством”, то всё что нам нужно – это зашифровать, математически просчитать масштабы элементов рисунка (или любого другого произведения) так, чтобы все эти пять элементов взаимно гармонично подчеркивали два последних.”

–“Философ Эдмунд Бёрк в своём “Философском исследовании о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного”, считал, что “красота требует помощи “разума”. Он доказывал, что “удовлетворение мы получаем от “красоты” и удовольствие от “пропорций”, где первое -”плод чувств”, второе – “разума”. И сейчас мы попробуем создать набросок художественного произведения, на основе идей Ломаццо и Бёрка.

Она вывела на экран рабочий стол своего ноутбука и открыла программу “CorelРисовать”.

–“Однажды один человек, который не умеет рисовать, рассказал мне идею своей картины. Что бы он ни делал, чем бы не увлекался в жизни, все его мечты высмеивала его семья и он начинал делать то, что они от него ждали. Но дело, к которому у него не лежала душа, не приносило ему радости, только тратило его время на несущественную для него суету, и он снова возвращался к мечтам. И снова отказывался от них под давлением. Так продолжалось очень много раз и он состарился и заболел. Каждый новый раз, отказываясь от своих идей, он представлял себе дельфина, выброшенного на берег и задыхающегося без его заботы. И к концу жизни, картина в его голове, где он брёл по берегу моря, в котором должны были резвиться эти прекрасные животные, обрастала новыми подробностями. И весь берег теперь был усыпан мёртвыми животными, без надежды на спасение. Он представлял себя ребёнком на этом берегу, который ещё не потерял надежду. Он поливал дельфинов водой, чтобы даже выброшенные на берег они продолжали жить. И этот человек хотел бы иметь такую картину, чтобы глядя на неё напоминать себе, что надежда ещё есть, пока ты жив.”

–“Основная идея этой картины сформулирована, а значит “композиция” и “форма” выражения произведения искусства нами обозначены. Форма выражения идеи – это картина, а композиция: берег моря, дельфины у кромки воды, грустная гуляющая девочка, поливающая животных водой.

–“Теперь мы должны перейти к взаимодействию оставшихся “пяти существенных элементов”: свет, цвет, движение, пропорция, перспектива”.

–“В основе Пропорции нашей картины будет лежать математическое соотношение её сторон, она будет прямоугольная. Идеальное соотношение Платон назвал Сечением, а в 19 веке стали называть Золотым сечением. И мы в программе нарисуем прямоугольник для основы картины так, чтобы его стороны соотносились в пропорции приблизительно 5:8. Тогда и его длинная сторона, при делении её в пропорции приблизительно 5:8, будет отсекать от него квадрат и уменьшенный прямоугольник, у которого также соотношение сторон будет пропорциональным. Я начерчу прямоугольник Золотого сечения со сторонами 720 на 450 пикселей. Его длинная сторона, равная 720, при делении её в пропорции 5:8 разбивается на 2 отрезка, 450 и 270 пикселей. Этот малый прямоугольник 450 на 270 пкс, также является пропорциональным. Нам важны эти 2 прямоугольника, которые порождают удобное семейство других форм, соизмеримых между собой и с исходной формой, задав нам фундаментальное отношение частей к целому. Все наши “дельфины” будут пропорциональны друг другу и соизмеримы с размерами полотна и частей пейзажа”.

–“Но мы не можем набросать дельфинов на берег моря хаотично, потому что мы потеряем пространственную глубину. Поэтому мы воспользуемся Правилами Перспективы.

–“Перспектива – это система иллюзорного изображения на плоскости пространственной глубины. И её первое правило заключается в том, что при изображении параллельных линий с постоянным интервалом между ними, мы рисуем их сходящимися. И чем дальше предмет, тем он меньше. Отдельно от схемы будущей картины, с помощью инструмента программы “Двухточечных линий” мы начертим диораму с основными линиями перспективы и Точкой схода на горизонте. Наложив её на будущий рисунок, мы математически выделим границы движения наших линий. Поэтому, чтобы показать берег моря, усеянный выброшенными на него животными, мы будем уменьшать их в размере пропорционально золотому сечению, и каждого из них будем уменьшать в соответствии с соизмеримыми с размером картины прямоугольниками. И раскладывать их по линиям, идущим к точке схода.”

Она вырезала программой “Ножницы” из первого попавшегося изображения дельфина и перетащив его в графический редактор вписала в форму золотого сечения. Потом она создала множество форм соизмеримых прямоугольников и набросала их на будущую картину в виде уменьшающихся к точке схода точек.

“Свет – это следующий из 5 колонн Храма Ломаццо “существенных элементов”. Мы будем использовать и его для создания иллюзии глубины, пользуясь так называемой “воздушной перспективой”. Но вместо “Стекла Клода”, которое применяли в 18 веке для уменьшения блеска ярко освещенных поверхностей, чтобы увидеть всю сцену в приглушенных тонах и резче выделить детали, мы будем использовать прямоугольник, равный размерам картины, с заливкой черного цвета “Однородная прозрачность”.

Открыв меню Свойств Однородной заливки, она меняла “процент” прозрачности, пока не добилась необходимой, непонятной мне, насыщенности.

–“Цвет для нас в этой картине не будет существенным, поскольку основной выбор цвета мы будем делать после полной отрисовки картины. Вы конечно можете удивиться: “как это так, потом?”. А я говорю: “да, потом!” Потому что мы не настоящие художники, мы математики. А чтобы выбирать цвет, мы должны видеть картину целиком. Поэтому, так как мы её не видим, и нарезаем её элементы из образов с других рисунков или фотографий, и их цвет может быть сейчас разным и не согласующимся, то окончательное решение мы примем после приведения всех кусочков мозаики к общему виду. А на данном этапе мы просто делаем расчёт элементов. Решение вопроса выбора финального цвета мы переложим на плечи профессиональной программы, например, Photoretrica, которая наложит художественный фильтр к нашему изображению. Мы сделаем множество вариантов отфильтрованной программой картины и выберем тот, который максимально соотноситься с нашей идеей.”

–“Единственное, на что я предлагаю потратить время при выборе цвета, это на цвет теней, которые согласно Делакруа, обладают собственным цветом, и это не просто более тёмный тон того же цвета, а наоборот: в тени содержиться противоположный цвет”.

Она открыла цветовой круг и репродукцию картины Сёра “Воскресный день на острове Гран-Жатт”, которая по её словам, является шедевром математически точного расчёта, где художник сделал предварительно больше 38 цветных этюдов.

–“Последняя основа для нашей картины – это Движение. Для того, чтобы выразить ощущение движения, мы должны изобразить неприрывную линию, которая будет притягивать наш взгляд, и следуя за ней глазами, мы её “активируем”, как живую вещь. Кривые линии внушают нам мысль о наиболее энергичном движении, а их множество создает ощущение хаоса. Наши “дельфины”, хоть и должны лежать относительно линии к точке схода перспективы, но между собой они должны пребывать в хаотичном переплетении, и их должно быть множество. Для выражения движения также можно использовать ритм, метр и темп, как стиль их чередования. Но не будем углубляться в терминологию, а попробуем рассчитать идеальную картину”.

–“Наша цель выразить в рисунке чувства автора, который создаёт собственную вселенную, заслуживающую внимания людей, где таким как он есть место. Тогда это произведение через свою гармоничную структуру сможет активировать отраженного человека и дать ему надежду.”

В меню программы она начала набрасывать на пустую заготовку картины диораму с линиями перспективы, форму однородной прозрачности, непрерывную кривую линию берега моря, упирающуюся в точку схода; и соизмеримые между собой уменьшенные прямоугольники золотого сечения, “будущих дельфинов”, хаотичное множество которых лежало на непрерывной линии, разделяющей картину пополам.

Рисунок постепенно обретал цвет. Из одной фотографии туда были перенесены берег и дельфины, искусно вырезанные методом “Исключение”. С другой картины была взята девочка с нужным выражением лица. Её положение рук не согласовывалось с задумкой автора, поэтому они были заменены на подходящие. Появилось ведро с водой, наклон которого регулировался в соответствии со схемой. Справа от линии, делящей картину пополам, в море было выкинуто несколько живых “мечт”. Несколько раз дизайнер делала Трассировку абрисом в изображение высокого качества через меню Растровых изображений, заходя в подменю Цвета и уменьшая его количество с 246 до 150. Рисунок становился более размытым.

Потом она обвела изображение большим прямоугольником, оставив вокруг него большие пустоты и сгруппировала объекты, экспортировав в файл в нескольких форматах. В программе Photoretrica она создала около 24 различных вариантов художественных фильтров картины, при использовании которых на рисунок дополнительно отображается рекламный баннер условно бесплатной проги в виде аббревиатуры GoArt. Но он не мешал изображению, так как всегда попадал на пустоты, заблаговременно заложенные в объект. Затем она вырезала эти заготовки картины и спрашивала нашего совета, какая стилизация нравиться нам больше и мы выбирали.

–“После того, как картина художественно обработана фильтрами, я могу превратить её в объект. Для этого я распечатаю её на тонкой ткани текстильным принтером и закажу в стекольной мастерской калёное стекло нужного размера. Затем я возьму эпоксидную смолу и залью первый слой картины прямо на стекло, стремясь порождать максимальное количество воздушных пузырьков. После застывания первого слоя, я отшлифую его и наклею тканевое изображение, залив его повторно и запечатав материал внутри. Когда моя стеклянная картина будет готова, я направлю в торец эпоксидной смолы светодиодную подсветку и свечение пройдёт сквозь все маленькие пузырьки, сделав моё изображение нереальным. И я буду надеяться, что смогла выразить в рисунке чувства автора.”

Дизайнер закончила лекцию и ушла, а я, под впечатлением услышанного, вышел в парк и направился в сторону библиотеки.

Пожав руку автоматону, я открыл дверь и вошел внутрь. Ботанический сад был пуст, только мерное журчание тихой воды нарушало тишину этого места. Вернувшись к книжным полкам, я стал брать книги и читать их, испытывая наслаждение от присутствия в этом месте наедине со своими мыслями. Я засиделся допоздна и не заметил, как спустились сумерки.

Поздней ночью, придя в столовую ужинать, я встретил там политика и актрису, с которыми ехал в поезде. Они сидели рядом, сдвинув столики о чем то беседовали. Они радостно приветствовали меня и пригласили присоединиться к ним, что я и сделал.

Политик рассказывал об обществе и времени, в котором нам приходиться жить, предостерегая не терять веры в жизнь.

–“Ряд удивительных экспериментов по психологии провёл Джон Кэлхун в 1970 годах и самый известный из них “Вселенная-25”. Он анализировал влияние плотности населения мышей на их поведение”. – говорил политик.

–“Был создан прозрачный двухметровый бак, где созданы идеальные условия для жизни грызунов – мышиный рай, с изобилием еды и воды, большим количеством гнёзд, чистотой и безопасностью. Сначала он поместил в бак 4 пары здоровых мышей, которые освоились и начали ускоренно размножаться. Это он назвал стадией А – период освоения.”

–“Как только появились детёныши, он обозначил эту стадию В – рост численности. Сформировалась определенная иерархия и социальная жизнь”.

–“Стадия С – это появление категории “отверженных”, которых изгоняли в центр бака и они становились жертвами агрессии. Отличить их можно было по укусам хвоста и выдранной шерсти. Эта группа состояла в основном из молодых особей, которым не нашлось социальной роли. Потому что в идеальных условиях рая мыши жили долго и стареющие мыши не освобождали места для молодых грызунов. Поэтому агрессия была направлена на новые поколения. Эти молодые изгнанные мыши ломались психологически, не проявляли агрессию, не защищали своих самок”.

–“Самки становились более нервными из-за пассивности самцов и стали проявлять агрессию, часто драться. Но их агрессия была направлена не только на окружающих, но и по отношению к своим детям. Они стали убивать их и перебираться в верхние гнезда, становились отшельниками и отказывались от размножения”.

–“Последнюю стадию мышиного рая D, или фазу смерти, как назвал её Кэлхун, ознаменовало появление категории мышей, получивших название “красивые”. Которые демонстрировали нехарактерное поведение для их вида. “Красивые” только ели, пили, спали и очищали свою шкурку, избегая конфликтов и любых социальных функций. Также у красивых отсутствовало желание размножаться и они часто убегали в верхние гнёзда и становились отшельниками. И так продолжалось, пока “красивых” не стало большинство”.

–“Вымирающие мыши практиковали гомосексуализм, необъяснимое агрессивное поведение в условиях избытка жизненно необходимых ресурсов. Процветал каннибализм, мыши стремительно вымирали.”

–”Учёный даже изъял из бака несколько групп мышей и переселил в такие же идеальные условия, но с минимальной численностью. Но к его удивлению, “красивые” и “самки-одиночки” свое поведение не изменили и в итоге просто умерли от старости”.

–“И по итогам эксперимента Кэлхун создал теорию двух смертей. “Первая смерть” – это смерть духа. Когда новорожденным особям не стало хватать места в социальной иерархии, иными словами, когда у них не было цели. И после наступления “смерти духа” физическая смерть неминуема и является вопросом недолгого времени”.

–“Я к тому веду”, – заключил политик, – что всё вокруг меня словно намекает, что живём мы сейчас в стадии D. И нужно нам взрослым взять на себя эту ответственности и создать новые социальные роли для нашего молодого поколения, чтобы уменьшить уровень немотивированной агрессии, раз стареющие мыши не освобождают места для молодых грызунов. Потому что иначе, после наступления смерти духа, физическая смерть будет неминуема. А мы должны стремиться к жизни и к обеспечению безопасности жизни.”

–“Найди своё дело, – обратился он ко мне, – не допускай смерти духа!”

Я вернулся в свою комнату измождённый событиями этого насыщенного дня и сразу уснул.

Глава 22. Чужие здесь не ходят…

Утром, по обыкновению выпив чай с лекарством, я сразу отправился в медпункт за новой процедурой прокапывания витаминов. Целый час я провел в процедурной, в ожидании появления нового репортажа бабушки Агафьи, но он так и не появился.

После этого оздоровительного моциона я пошел в библиотеку и провел там в тишине много времени, наслаждаясь структурированием своих мыслей и воспоминаний, которые я скрупулезно записывал в свой “Архив”. Я был так поглощен работой, что не заметил, как вошла библиотекарь и остановилась около меня.

Отвлекшись от своих размышлений, я спросил про местное население, а именно про бабушку Агафью, и выразил своё беспокойство её судьбой и жизнью.

Библиотекарь вздохнула и тихо ответила: “идите за мной”. Мы прошли через просторный читальный зал, которого я раньше не видел. Он был расположен так, что одна из его стен являлась балконом над ботаническим садом и верхушки Нимов протягивали внутрь свои изящные ветви. В холле стоял большой письменный стол, заставленный разными бронзовыми игрушками в стиле реконструкции Сиберии. На стенах кабинета висели раскрашенные чертежи и карты, а под ними стояли низенькие диваны, стилизованные под фэнтезийную вселенную Бенуа Сокаля. На противоположной стороне зала мы остановились у стены и немного потоптавшись у входа, завешенного пёстрым полотном, вошли в другую комнату. Внутри стояло несколько компьютеров и установка в виде металлического каркаса, увешанного фотоаппаратами.

–“Я только недавно закончила обучение”, – сказала она, – Агафья – это все мы, люди которым есть что сказать и сделать. Мы должны стать неизвестными, потому что нам не нужна слава. Мы – собирательное отражение мыслей о будущем, в котором нет войны, где все заботятся только о жизни будущих поколений. И для реализации этой идеи мы должны находиться в безопасности, чтобы успеть создать и оставить в вечности свой след – как можно больше объектов, лечащих душу, посредством издания книг, написания музыки или рисования картин, например. Пусть даже наши идеи будут не понятны большинству. Пытаясь не допустить смерти духа, мы стараемся помочь каждому найти свою социальную роль.”

Она подошла к светящемуся монитору и предложила мне стул. Когда мы расселись, она взялась за мышку и стала рассказывать суть своей работы, открывая различные программы и папки.

–”Технология синтеза изображения, основанная на искусственном интеллекте и используемая для замены элементов изображения на желаемые образы, может быть применима для быстрой и бесплатной замены лиц”.

–“Для обучения нейросети мы сначала должны были подготовить платформу и мы получили мощный сервер, где перейдя на главную страницу azure, получили ip дедика и нажав Win+R ввели mstsc, где при подключении к удаленному рабочему столу ввели свой ip”.

–“Мы установили Python и скачали программу DeepFaceLab. Архив этой сборки нужно распаковать как можно ближе к корню системного диска. Местом хранения модели служит директория workspace. В ней будут содержаться видео, фотографии и файлы самой программы”.

–“Для обучения мы сортируем лица так, чтобы вначале списка лицо смотрело вниз, а в конце вверх; по взгляду слева направо; и финальная выборка должна быть по умолчанию 2000”.

–“Обучение нейросети – самая времязатратная часть, длящаяся часы и сутки. Выбор и качество результата определяются объемом памяти видеокарты. Мы выбрали тренировку AVATAR, где получается модель для управления чужим лицом. Процесс тренировки можно прерывать и запускать в любое время, модель будет продолжать обучаться с той же точки. Чем дольше длится тренировка, тем лучше результат”.

–“Конечно у нас есть проблемы, возникающие из-за наших ограниченных возможностей. На дедике GFN мы ждали наверное часа 2-3 и то плохо получилось, а тут Azure. Но даже если взять видеокарту теслу, она по мощности уступает 1080 в два раза, а там упор на видео делается… думаю дед быстрее отъедет, чем сеть обучится”…

–“Мои точки на лице это конечно не болезнь и не следы от лазерной коррекции, а просто геометрия – меш для создания текстур альбедо и карты нормалей”.

–“Мы собрали риг из камер и вспышек, в нем 24 DSLR камеры и 6 профессиональных вспышек, которые включаются последовательно, так же, как и фотографируют камеры. В итоге каждая камера фотографирует ровно 1 раз. Мы рассчитали процесс так, чтоб он занимал времени меньше скорости моргания человека, 100 мс. Алгоритм получает 24 фотографии и создает базовый меш. А потом с помощью магии и математики делает по 2 карты альбедо и нормалей, на основе которого получается детализированный меш с точностью до пор и морщинок. А дальше нужен элемент обучения нейросети”.

–“Не ищите Агафью, потому что она – это все мы, и вы тоже! И у нас будет ещё много лиц”, – закончила она свой монолог.

–“А сейчас мне бы хотелось пойти в столовую. Сегодня там будет очень интересная лекция! Вы придёте?, – спросила она.

Я утвердительно кивнул и мы вышли из кабинета обучения нейросети. Она сразу вышла из здания, я же медлил. Бродя по огромному читальному залу, я вышел на балкон, заглянул в платяной шкаф и выдвинул несколько ящиков письменного стола. В них лежало 3 белых конверта. На них не было отправителя и получателя, лишь дата и несколько строк, написанных аккуратным витиеватым почерком.

Одно из писем было датировано 1998 годом, другое 2016 и одно 2017. Надписи на них тоже были странными: “Мы можем даже поменяться именами…”, “Какими бы были мои последние слова для тебя…”, “Другая я, которую я боюсь…”

Я сложил конверты обратно в стол и пошёл в столовую.

Сегодня там был аншлаг и почти все столики были заняты. Я съел свой завтрак, но лектора всё ещё не было. На импровизированную сцену вышел Clay.

–“Для нас сложилась непростая ситуация, когда так много идей мы не можем воплотить в жизнь из-за несовершенства социальных институтов”, – сказал он.

–“Я не могу закончить свои эксперименты, у швеи нет оборудования для создания технологий будущего, твою стратегию безопасности высмеяли”, – показал он рукой на политика, – “учитель не создаст центр творчества для всех. Кто ещё остался? Поп не сможет издать книги с копиями старинных религиозных трактатов и не поможет достроить церковь, актриса не поставит спектакль для детей, садовод не создаст парк чудесных растений и не заселит озера наших лесов тритонами, а дизайнер не нарисует свои картины…” Clay сделал небольшую паузу и продолжил.

–“Но мы можем просто об этом рассказать! Мы отправим нашим потомкам послание, напишем о наших идеях, как о выдуманных для фантастической вселенной отраженных людей, которые живут среди нас, но по другим принципам, ради жизни и безопасности жизни. Напишем книгу! Будем участвовать в каждом литературном конкурсе с денежными призами! В первой книге пусть каждый из нас расскажет о своём одиночестве и этой придуманной нами зеркальной реальности, Другой Земле”, – закончил он и посмотрел в зал.

–“У нас нет времени!”, – сказал кто-то из зала.

–“Чтобы “шалость удалась”, это должен быть шедевр, который расковыряет читателю всю душу. Книга должна снова и снова возвращать его в воспоминания детства и заставлять откладывать чтение из-за нахлынувших эмоций и обиды. Но он должен возвращаться в надежде узнать, чем всё закончиться”, – добавили с задних рядов.

–“Времени не хватит, если это буду делать я!”, – парировал Clay и пошел по залу, – ”но если за дело возьмётся отраженный писатель, то время перестанет иметь значение!”

–“Эту книгу должен будешь писать ты!”, – сказал он, остановившись рядом со мной.

–“Но я никогда ничего не писал! Я просто рабочий класс. Я даже не знаю как начинают писать книги!”, – взволнованно ответил я. Огромный груз ответственности перед этими гениальными людьми пугал меня.

–“О, ну послушайте, вам совершенно не нужно беспокоиться об этом!”, – сказал Clay. “Вы же отражённый человек! Я не знаю с каких конкретно слов вы начнёте писать её, я только знаю что это ваше предназначение! Признаться, сначала я подумал, что из вас мог бы получиться отличный “защитник стомиллионного крестьянства”, когда вы отпустили моих тритонов в озеро. Мне показалось, что у вас дар испытывать “пресловутую справедливость”. Но потом вы отдали мне свою коробку и я просто не смог сжечь её. Вы знаете, что отдали мне?”, – интересовался он. Я отрицательно покачал головой. По моей памяти там были старые детские блокноты, какие-то афоризмы и цитаты знаменитых людей, которые я когда-то собирал.

–“Я вам её принесу в библиотеку, в большой читальный зал на втором этаже. И у меня есть для вас подсказка: когда вам будет нужно включать в Книгу физико-математические монологи , будет достаточно прочитать труды, написанные научным языком, например Тарасова, об ассиметричных телах; и ваш ум тотчас же мимикрирует под этот стиль изложения мысли! Чтобы подстроиться под искусствоведа, прочитаете “живопись в трёх измерениях”. Рассказывая про идеи швеи, почерпнете сленг из справочников конструктора и учебников по технологии швейных изделий. Если это ваше призвание – всё должно происходить интуитивно. Потому что ваша сильная сторона – записывать мысли и классифицировать их. Вы должны были стать писателем!”, – закончил он и сел за свой столик.

–“Тогда мы должны придумать термин для обычных людей,” – сказала актриса, -”мы же не можем называть их в книге “обычные” люди, или там “маглы”, или “симметричные”, или ещё чего хуже – “отарки”.

Все посмотрели на неё и она поняла, что требуется пояснение.

–“Есть такой фантастический рассказ “Быть человеком…” Гансовского, на который в 1972 году был сделан диафильм. И там есть термин “отарки”, которым обозначаются люди, от которых не знаешь чего ждать. Там поднимаются вопросы о том, что человек – это не только ум, а нужно иметь кое-что ещё”, – добавила она.

–“Я думаю, что акцент на разделении видов людей, например на язычников и иудеев, в корне неверный путь повествования,” – сказал поп. “Наша цель – отправить нашим потомкам послание и написать о своих идеях. Мы будем называть других просто “Они”.”

–“Тогда мы должны рассказать правду так, чтобы она казалась вымыслом”, – добавила библиотекарь.

–“А ещё нам нужно сделать так, чтобы наше послание не потерялось в вечности и его прочитало как можно больше людей!”, – сказал политик. “Наша книга должна быть успешной. Но для успеха нужен либо талант, либо время, либо деньги.”

–“Либо точный расчет!”, – добавила дизайнер.

–“Что вы имеете в виду?”, – спросил Clay.

–“Для максимального усиления шанса успеха, можно в качестве структуры изложения использовать теорию Джованни Ломаццо, и выстроить повествование в виде Храма живописи, но применительно к риторике. Чтобы оно основывалось, так же, как у него на 5 столбах. У него: свет, цвет, движение, пропорция, перспектива подпирают композицию и форму. А у нас этими столпами будут эмоции, которые мы будем чередовать так, чтобы у читающего постоянно менялись переживания, как если бы он был на аттракционе. Мы будем швырять читателей по сюжету от ностальгии по детству до научных исследований, от нудных непонятных монологов через легенды к технологическим нюансам; вызывать чувство жалости, вынуждая вспоминать его детские обиды и через них сопереживать герою. Но никаких плотских утех, сисек, писек, алкоголя, чревоугодия! Главный герой должен быть максимально обезличен, для того, чтобы каждый смог попытаться примерить его на себя, но через соответствие его мыслей своим. И если идеи и поступки главного героя не будут вкладываться в систему ценностей читающего, если не отражают его переживаний, то читатель будет просто читать книгу как фантастическую. А если это совпадение переживаний будет прослеживаться и читатель синхронизируется, если действия персонажей и их мысли для него будут выглядеть логичными, значит мы нашли отраженного. Эта книга даст ему важные ответы, успокоит его, расскажет ему, что он не одинок. И он что-то о себе поймет и будет просто жить ради жизни, а может и созидать..”, – сказала дизайнер.

–“Эта книга всем не понравиться, она будет слишком сложная для них и это будет их раздражать”, – ответили с последних рядов.

–“Пусть не читают, если не понятно, значит она не для них написана”, – сказал поп.

–“Отраженному не надо ничего объяснять. Он всю жизнь этими вопросами мучается. И эта книга его успокоит, потому что она объяснит его одиночество. И он перестанет тратить время пытаясь мимикрировать под Чужих и жить по их правилам. Он начнет просто жить ради жизни и безопасности своей жизни. Мне вот пришлось отказаться от родителей, потому что за попытками им угодить, я потеряла себя”, – сказала преподавательница.

–“Чтобы рассказать о наших идеях, нам нужен был не просто писатель, а защитник с врожденным чувством справедливости, который смог бы на себя примерить историю каждого рассказчика и выразить самую суть его мысли”, – сказал Clay. “И у нас сформировался запрос на поиск такого отраженного, и пришли вы! Поэтому не сомневайтесь, все наши истории создали собственную вселенную, в которой нам всем есть место и она заслуживает внимание таких, кому это место подходит. Потому что Чужие здесь не ходят…”

Глава 23. Шёпот сердца

Я вернулся в читальный зал. Мне казалось, что нужно срочно приступать к работе, иначе я не успею, но у меня в голове не было ни одной мысли. Иногда я снимал с полок книги и читал их первые абзацы, пытаясь разобраться, с чего можно начать повествование. Расписавшись в собственной беспомощности я подошел к письменному столу, достал несколько конвертов и прилёг с ними на низкий диван, подложив под голову пуф.

Конверты не были запечатаны и никогда не были никому отправлены. Я открыл самое старое письмо. На тонком листке бумаги в клетку синими чернилами аккуратным почерком, не пропуская строк, было написано:

“Тянуться бесконечные дни моего отшельничества. И тебя совсем не видно, даже следа на моём пути… Иногда мне кажется, что тебя не существует, но твой собирательный образ, который соткан в моей голове из чужих диалогов, из услышанной где-то мелодии, он не даёт мне покоя. Я чувствую, что механизм уже запущен. Я узнаю это потому, что мой взгляд начал выхватывать из окружающей природы какие-то мелочи, сотканные из чудес, или же, о которых бы хотелось тебе рассказать.

Сегодня я остановилась на дороге, там, где железнодорожный мост пересекает её. И так получилось, что мост весь был залит солнцем, как путь, ведущий к свету, а я стояла в его тени. И там наверху, вдоль железной дороги, есть столбики, и вдали, на одном из них, сидела птичка неподвижно, не шевелясь, в профиль ко мне, очень долго. Она просто сидела на том столбике у дороги ведущей к свету и было в ней что-то завораживающее. И в тот момент, когда я очень долго смотрела на неё, я уже знала, что эта картинка важна для меня так же, как для кого-то важен утренний кофе. Мне важны эти маленькие следы безмятежности. И очень захотелось рассказать тебе об этом.

Но моё отшельничество без тебя продолжается. Я думаю иногда, что тебя не существует, что мне пора начать смотреть на вещи реально. Если бы быть уверенной, что ты где-то ждёшь меня, я бы дождалась, я бы искала. Мне бы только знать, что ты есть. Тогда мне не пришлось бы искать себя, я бы нашла себя в тебе, в моём отражении. И если бы ты спросил меня: “Кто я?”, то я бы ответила, что: “неважно кто из нас кто, мы одно целое, мы можем даже поменяться именами”..

Каждый день в центре моей груди разгорается солнце, причиняя мне сильную боль. Бывает, что я ищу её причину в фантазийных историях и легендах, надеясь отыскать в них же и лекарство. В такие дни я представляю, что между тобой и мной, если бы была натянута нить, то каждый раз, когда кто-то задевал бы её, она колебалась, принося сердцу мучение. И, например, если натяжение ослабевает, то сердце совсем бы не болело. И по этим симптомам можно было бы определить, далеко ты от меня или близко. Если бы боль в сердце была катализатором расстояния между нами, то было бы возможно проще тебя найти.”

“Но сейчас сердце болит постоянно, а это значит, если бы это было так, как я представляю, что ты катастрофически очень очень далеко, а может быть даже не существуешь…”

Подписи не было. Вместо неё наискосок внизу листа было стихотворение:

“Зачем упорно заполняю

Я этот зооуголок?

Вот день и вновь зверька сажаю

Я в клеточку чернильных строк.

И имена у всех питомцев не повторится никогда,

Они сплетаются из чисел и превращаются в года.

Сегодня “Первый день весны”,

Вчерашний зверь мой – “День рожденье”,

И я люблю их всех, они

Моя печаль и утешение…”

Я сел на диване и спрятал это письмо в конверт, доставая второе.

“А у меня сегодня опять дождь льёт в сердце всю ночь, и утро, и день. Я не могу остановить его. И снова, и снова наливаю горячий чай и глядя в окно, на верхушки сосен, грею об чашку руки… не могу согреть, потому что холод внутри меня, он в сердце, он не снаружи.

А там, за соснами сверкают пустыми глазницами окон полуразрушенные строения. Они хранят в своих стенах наверное много историй… но прошло время… окон и дверей уже нет и лишь ветер гуляет по их коридорам.

Мне надо наглухо закрыть двери моего сердца. Если представить, что сердце – это дом, затерянный где-то среди гор, лесов, где-то… и была буря … и в этот дом, чтобы спасти от непогоды, я пустила людей. И переждав ненастье, они решили уйти, забрав с собой всё самое ценное, что в этом доме было. Они разрушили камин, потому что им понравились камни, из которых он был сложен. Красивый круглый стол, сделанный из корня огромного дерева и отшлифованный набегающими волнами реки… они забрали и его… Он был очень большой и не проходил в дверь… поэтому они сломали дверь и часть стены. Им понравилось всё в моём доме, всё, сделанное с особенной любовью и трудолюбием…

И теперь, как и те полуразвалившиеся строения за окном, мой дом сверкает пустыми глазницами окон и хочется хоть как-то согреться, но негде скрыться от непогоды.

Я жила раньше в этом доме своего сердца и через его большие окна смотрела на мир. А теперь, когда смотришь на мир из пустоты, он представляется мне уже не таким ярким.

И только одна мысль снова и снова звучит, шепчет… шумит дождём, который сегодня льёт в моём сердце: “что этого не может быть! Это нечестно! Нельзя, чтобы всегда обижали тех, кто ни в чём не виноват! Нельзя, чтобы всегда шёл дождь у того, кто дарит людям солнце”. Добро не может проиграть. Конечно, можно сдаться, и быть как все… просто не восстанавливать больше свой мир и не ждать. Можно больше не ждать тебя, но тогда пусть мне Бог объяснит, покажет, за что всё мне даётся?.. все эти испытания, эти сомнения. Я не вижу ответа… не вижу причины. Мне кажется, что я ни в чём не виновата.

А может быть, живя в плену своих иллюзий, я просто смотрю на всё через какую-то бракованную грань призмы своих мыслей? Или может быть я просто псих? Живя так долго в замке своих миропредставлений и бродя по его пустынным коридорам, я сошла с ума? Может мне пора выйти из него, открыть дверь и уйти, отказаться от этого придуманного мира и шагнуть навстречу реальным, поощряемым обществом вещам? Стать как все, согласиться на то, на что соглашаются все…

Но тогда тот, который будет меня искать в моём зазеркалье, он никогда меня не найдёт, если я уйду и перестану ждать. Я ведь знаю, он будет искать меня там, он будет идти по моим следам. Может быть однажды он переночует в доме, который уже разрушен, но когда то в нём его ждала я.. Или когда нибудь остановится у реки, на том самом месте, где я иногда любила сидеть, мечтая о нём и думая: “что же могло его задержать?”

Вдруг, если я притворюсь, что стала как все, он так и останется там, в зазеркалье? Он будет снова и снова проходить места, где я могла бы быть… и не сможет поверить, что я просто ушла, не дождавшись его. И может он поймёт это в самом конце своего пути и это разобьёт его сердце.

Поэтому я останусь тут. Останусь тут, где в последнее время всегда идёт дождь.

Письмо заканчивалось стихотворением, которое так же было написано внизу листа наискосок:

“Ты молча смотришь в небеса

И звёзды вдруг погаснут на мгновенье

И снова вспыхнут –

Это пролетела летучей мышью старая мечта…

Паук накинул мне на шею паутинку

И тонкой слабой лапкой затянул,

Я задохнулась… утонул

Мой взгляд в слезе, в росе, в дожде…

Высокая осока порезала мне вены

И листвой… свои я раны закрывала,

И на пушистый мох слезой

Черничный сок бежал устало…

Я чувствую себя одеждой,

Которую снимают с плеч,

Когда становится теплее.

Небрежным жестом, сгоряча,

Швырнули вдруг на спинку стула,

Повисла, а потом сползла…”

Я спрятал письмо в конверт. У меня не было никаких мыслей, только переполняющие меня эмоции и образы безграничного одиночества неизвестного человека, который не может примириться с окружающим миром. Автор придумал для себя вселенную, где такому как он есть место, и пишет письмо человеку из этого мира, рассказывая о своих мыслях, потому что больше некому. Образы давят его изнутри и он не может сдерживать их больше. Отдавая свою боль бумаге, автор письма словно отправляет сообщение вперёд, обозначая наличие этого отраженного мира и своего поиска. Мира, в котором такому как он есть место.

В этот момент я понял, что автор письма должен был стать возможно писателем, или поэтом… но видимо не стал, и не догадывается об этом своём предназначении, ему никто не подсказал. И он пытается делать тоже самое, что делают обычные люди, испытывая при этом невыносимую боль, сдерживая то, что давит его изнутри. Он словно безголосая русалочка, которая ощущала каждый свой шаг так, словно шла по ножам.

В комнату вошла библиотекарь и я спросил её об этих письмах в столе. В ответ она лишь пожала плечами. Clay принёс коробку с моими блокнотами и ноутбук, после чего ушёл. Библиотекарь тоже вышла вместе с ним; и я остался один, наедине со своими мыслями.

Я открыл свою коробку. В ней лежали тетради, какие-то зарисовки ручкой на полях бумаги. Вспомнил, что раньше мне очень нравилось рисовать то, что само рисовалось бездумно, словно кто-то водил моей рукой. Обычно я начинал рисовать глаз, а потом вокруг него, обрастая линиями, штрихами и полукругами, то появлялся бутон розы, то глаз превращался в странное зубастое существо-цветок. Я открыл свой детский дневник, наверное он был моим самым первым, и пролистал его. С каким воодушевлением я оформлял когда-то каждую страницу, обрамляя её рисунками цветов или рыб… Но так же я вспомнил причину, по которой я перестал его заполнять.

В нём красной жирной ручкой были исправлены все мои орфографические ошибки. Мама однажды нашла мою тетрадь, прочитала мои мысли, исправила ошибки и перечеркнула фразы, которые считала некрасивыми. Часто после этого за праздничным столом, она цитировала гостям мои записи и они смеялись надо мной. Я отложил дневник в сторону.

Забытая детская обида лежала в основе моих эмоциональных качеств и её последствием стала моя идеология. Тогда, я стал отрицать любовь к записыванию мыслей и приобрел навыки, позволяющие скрывать свою эмоциональность. Я никогда больше не смотрел с семьёй драматические фильмы, более того, я стал высмеивать этот жанр. Раньше даже мультфильмы могли стать причиной моих рыданий и я стал уходить в ванную в такие моменты подступающих к горлу слёз. Я, сжимая зубы, смеялся над пошлостью, чтобы “они” считали меня бессердечным, жестоким эгоистом и опасались подходить ко мне. Я научился ненавидеть их вторжение. Потому что с тех пор я постоянно ожидал, что стоит только мне расслабиться, “они” влезут в мой мир и измажут его своим говном. Забытая ярость загорелась в моей груди. Сегодня я был готов защищать то, что было мне дорого от “Они”, мир, которым и был я.

Я сел за работу и мысли полились из меня рекой, давили изнутри, требуя записывания. А потом зачеркивания и переписывания. Я даже не мог отойти поесть, потому что в голове нарастала снежная лавина из невысказанных мыслей обо всей книге целиком и каждой ее части в отдельности. Мне приходилось заводить дополнительные гугл документы, в которые я скидывал обрывки диалогов для финала, поворотные сюжеты для середины. Иногда я открывал свою коробку с блокнотами, в которых когда-то записывал чувства. Я с удивлением обнаружил, что в них встречались вполне годные монологи, которые можно было распределить между всеми персонажами книги, и просто вплетал их в сюжет.

Однажды в коробке я наткнулся на письмо от бабушки, матери отца. Я не помнил, чтобы она писала мне письма. Это был большой незапечатанный конверт. Сверху на него она наклеила вырезанные из открыток цветы. Я понял, что она старалась сделать красиво теми средствами, что у неё были. В письме я не нашёл ничего особенного, кроме сердечных поздравлений меня с днём рождения. Само наличие этого письма было для меня открытием.

Моя мать всегда рассказывала мне об этой бабушке, как о ненормальном человеке, который постоянно что-то пишет. Заводит папки и складывает туда свои записи. Мама создала вокруг этого человека негативный образ и я всецело подвергся этой её психологической обработке. Я избегал общения с бабушкой и сейчас мне стало очень стыдно за свою “ведомость” мстительной матерью и отсутствие собственного мнения, за то что я ничего не сделал и обрёк на одиночество, возможно единственного, любящего меня человека… Мне вложили в голову, что я никому не нужен и никто меня не любит. А взяв в руки это письмо, я увидел другое. Искренние сердечные пожелания для меня, излишне красноречивые, но тем сильнее говорящие мне о том, что в детстве я ничего не понимал, я был слеп. Она писала:

“Дорогой внучёк! Желаю тебе крепкого здоровья, отличного самочувствия, душевного и физического, а главное Большой, Настоящей,Беззаветной, Нежной, Солнцеподобной, Горячей, Страстной Любви на все времена, пока будут в унисон рядышком биться ваши Сердца, полные любви, верности, преданности, обожания, нежности и абсолютного взаимопонимания и взаимовыручки на все времена жизни, в радости и трудную минуту!..

Пусть твоя жизненная дорога будет ровной, твёрдой, упрямо ведущей тебя к намеченной целеустремлённой заветной цели! Никогда не останавливайся на полпути и не пасуй ни перед какими трудностями и припятствиями, помни: “Смелого пуля не боиться, смелого штык не берёт!”, и нам не страшны “ни льды, ни облака!”.. Чтобы ни случилось, упрямо, стиснув зубы иди вперёд с правдой и святостью души своей, сметая на пути своём всё лживое, грязное, тёмное нагромождение клеветников и подонков, встречающихся в нашем обществе! Пронеси через Миры и Века несгораемое пламя Души Своей!.. И ты с победой выйдешь из борьбы, из мира тревоги и сомнений!

Целую тебя. Бабуля Шура.”

Я никогда не видел её писем, но наверное были и ещё. Я лёг на низкий диван библиотеки и заплакал, не в силах сдержать свою злость на себя и отчаяние, что уже ничего нельзя исправить.

Когда я засиживался за работой до ночи, иногда в окна ко мне заглядывала луна. И я представлял, что если оставить текст на мониторе и уйти спать, то бабушка сможет каким-то образом его прочитать и узнать то, что я не успел ей сказать. Я хотел бы, чтобы она узнала, как много я раньше не понимал и как благодарен сейчас. И в те ночи мне снились сны, которые я просто включал в сюжет, ничего в них не меняя, как про китайца, который называл зубную щетку – Щища.

Задуманная нами эмоционально чередующаяся структура изложения часто выбивала меня из рабочей колеи. Потому что, хоть я и постарался равномерно распределить свои детские воспоминания между всеми героями книги, их по прежнему было слишком много для меня одного и я в психологическом изнеможении проваливался в хаотичные сны и совершал эксцентричные поступки.

Словно на картине, где художник крупными мазками обрисовывает общий силуэт композиции, так и в книге я крупными абзацами, словно вырванными из чужих дневников, обрисовывал структуру.

В какой-то момент я осознал, что ни в коем случае нельзя издавать книгу под собственным именем. Сегодня я просто маленький незаметный человек и для меня это не плохо. Я не хотел бы стать заметным, чтобы на меня, как на свет, летели глупые мотыльки, облепив своим вниманием. Не нужна мне известность, только результат: сообщить отраженным, что им просто нужно жить ради жизни, не боясь своей зеркальности и опасаясь только смерти духа. И я придумал себе псевдоним.

В один из дней кто-то предложил успеть написать книгу и поучаствовать с произведением на конкурсе социальной фантастики “Зеркальное отражение”. На сайте издательства медленно тикал отсчёт времени приёма работ и мы поставили задачу успеть написать её за 30 дней, уложившись в минимальные требования к объёму в 400 000 знаков. В тот день у меня появились границы, словно оси координат, в рамках которых я начал работу.

Сначала я писал, постоянно проверяя свой объем и статистику, мечтая поскорее дотянуть до вожделенной цифры и свернуть повествование. Но перешагнув этот рубеж, я никак не мог остановиться и уйти на финал. На меня с неба падали мысли и образы, без которых мне казалось, что текст обеднеет и будет неточен. Я был словно клавишами в программе Piano Tutorial, на которых кто-то играл, а сверху на меня всё падали и падали ноты.

Однажды я по обыкновению выступал в холле столовой, зачитывая наброски к некоторым главам, и кто-то сказал мне: “отраженные могли бы назвать тебя гуру, а “Они” назовут тебя – тварь”.

Как-то раз ко мне подошел поп и попросил зашифровать в первой главе книги свой монолог. Ему пришла идея, что по первым словам каждого абзаца можно зашифровать послание, которое лежит в основе его религии. Он хотел подчеркнуть значительность этого обращения таким образом и считал, что книга должна открыться только тем, кто ищет больше, чем другие. Важность этого момента он просил подчеркнуть его тройным повторением.

Иногда мне казалось, что в моей голове стоит круглый стол и за ним сидят все мои персонажи и обсуждают, как надо писать эту книгу. Я записывал строчку, а потом перечитывая, начинал переставлять слова местами. Вернувшись и перечитывая снова, я поражался и испытывал искреннее изумление – как я мог так коряво написать? Было же хорошо? Как будто Парень в телогрейке улучив момент, пока я отошёл, поправил текст по своему усмотрению. Они все как будто постоянно спорили внутри меня, как лучше сказать, чтобы выразить максимально близко и понятно те чувства, которые должен испытать читатель. Например, они очень долго спорили, как рассказать про Дедульку старенького так, чтобы он не казался угрюмым, но было понятно, что у него на войне оторвало пальцы. И он, чтобы не огорчать людей своей болью, рассказывает историю про медведей. И что для человека, прошедшего войну, уже ничего не смешно и забавляет только чувство страха к несущественным для него мелочам. И чтобы вспомнить это ощущение веселья, он так шутит на грани боли.

Сначала я писал книгу, словно дневник. Но постепенно, осознав себя писателем примерно к началу второй главы, моё изложение приобрело большую стройность мыслей и текста.

Мои новые друзья поддерживали меня. Они говорили, что если книга станет известной, то мне нужно будет выпустить вторую, которая будет объяснять содержание первой, чтобы исключить неверное толкование. Но если бы они спросили меня, “как я смог написать такое?”, я бы честно признался – это не я. Я как будто отхлебнул из источника, зачерпнув из чаши вселенского мироздания; и просто был средством и передал то, что Кто-то хотел бы, чтобы все знали.

Я боялся, что меня могут в любой момент отлучить от этого мощного источника вдохновения, который давил меня изнутри. И каждый день трепетал, что вот сейчас, меня разобьёт паралич или каким-то образом исчезнет все написанное из Гугл документа, и всё… Но я писал не для себя. В моем стремлении не было места для моих желаний. Мне просто хотелось стать инструментом для передачи чистых мыслей других людей. И если мне было разрешено отхлебнуть из чаши вдохновения, значит там наверху принимают мои цели.

Глава. 24 Отражённые

Дни моего пребывания в санатории подходили к концу. Я чувствовал неимоверный прилив сил. То ли на меня так благотворно действовали инъекции витаминов, то ли работа под кронами Нимов давала мне силы или же я просто нашёл своё дело и открыл мир, в котором мне было место.

Однажды на дорожке в столовую я встретил Ванюшку и Clay. Ваня был огорчён предстоящим отъездом..

–“А кто тут главный?, – спрашивал он, – мне хочется задать ему пару вопросов.”

Мы с Clay конечно понимали, что Ванюшка не хочет уезжать. Все дни он проводил в своём цеху деревообработки. Его пальцы были в ожогах, наверняка он подсовывал их под луч лазера, пребывая в творческой агонии, но его глаза горели восторгом на запылённом одухотворённом лице…

–“Ну, ты тут главный, ты…”, – по отечески похлопал Ваню по плечу Clay. А тот, еще не до конца поняв смысла ответа, убежал к себе и до отъезда я его не видел.

В один из дней, когда повествование дошло до моего появления в читальном зале, я открыл ящик письменного стола и взял конверт с письмом, решив выделить место в сюжете для его автора. Я взял самое последнее по дате и прочитал.

“За окном падает мелкий снег, как белая пыльца сыплется с темнеющего грустного неба. Когда-то из этих окон смотрел кто-то другой на эти сосны, на людей, проходящих по этой дороге… Теперь я. И этим деревьям конечно же всё равно, кто смотрит на них. Как бы впитать в себя их независимость от окружающих, их уверенность и спокойствие?

Так хочется написать что-нибудь жизнеутверждающее. Найти какие-нибудь такие слова, которые придали бы мне сил и снова подарили надежду. Моя боль не покидает меня. Всё так же ноет и ноет, как одинокий волк на обледенелом камне моего сердца.

Так странно, почему то инстинктивно всегда задираю рукав кофты на запястье левой руки и смотрю на тонкую кожу, под которой пульсируют вены. Иногда потираю это место. Знаю, что никогда не сделаю этого чудовищного шага, греха не допущу… Но всё равно смотрю на запястье. И если присмотреться, там уже проведены две полоски, как если бы я когда то уже, может в прошлой жизни, проводила там чем-то острым.

А ещё на левой ноге у меня есть родимое пятнышко внизу, с тыльной стороны. Красный маленький кружок, как сплетение кровеносных сосудов, похожих на молнию. Какая-то метка. Как будто я что-то должна была не забыть, а забыла.

Терплю, терплю, терплю… бесконечность.

Сегодня мне приснился сон, но я помню лишь его конец. Я ехала на машине мимо поля и увидела столпотворение людей. Все они что-то тащили и я остановилась посмотреть. Оказалось, что там проходила акция: кто соберёт на этом поле мусор и сдаст его, тот получает шезлонг. Я собрала и сдала мусор, получила этот подарок и шла к машине, когда увидела свои руки.

Я остановилась рассмотреть их, а они были не похожи на мои. Пальцы были короткие. И я поняла, что ночью отец отрубил мне их, хотя следов ран не было. Просто большие ладони и сразу очень короткие фаланги с аккуратными ногтями. Почувствовав горе я проснулась.

Так сильно ноет, даже не сердце, нечто в центре груди, что болит голова. Иногда представляю себя ракушкой, плоской мидией, в которых иногда вырастают жемчужины. Если бы можно было разжать мои рёбра так, чтобы достать у меня этот клубок боли, я бы согласилась на это. Я не хочу больше испытывать эмоции. Я хочу быть, как все, и не чувствовать слишком остро.

Недавно мне снился ещё один сон. Мне приснилось, что я умерла. Только это было странно. Я умерла и “не умерла” одновременно. Я стояла рядом со своим трупом, поправляя ровно руки, ноги и голову, чтобы когда остыну, всё было ровно.

Но в тоже время я разговаривала с родителями, ездила куда-то по их просьбе, хотя знала, что через три дня меня похоронят. Это было странное ощущение и я весь сон думала: когда они меня похоронят, то исчезну ли я живая, которая сейчас с ними говорит, или нет?

Мне снилось, что сначала я прятала свой труп и кто-то всё время был рядом со мной, с кем я советовалась, как лучше всё сделать, чтобы их не напугать. Мы вместе накрывали его покрывалом, если кто-то внезапно появлялся, поправляли голову, если она поворачивалась набок..

И уже в самом конце, когда все родственники съехались в один дом и стало невозможно это скрывать, я всем сказала: “А я умерала… вчера…” и показала моё тело. Я сказала, что не знаю, куда я денусь, когда они меня закопают.

Все были очень рады, что я скоро уйду в другой мир и улыбались.

Я говорила, что не знаю, когда я уйду и исчезну ли. Это было двоякое чувство. Может быть так, Господи, ты показываешь мне, что умерла та “другая” я, которой было больно?

После этого сна мне стало немного легче. Боль есть, но глухая, как эхо… Не такая, как вчера, когда я задыхалась.

Если бы внутри нас при каждой потере из каждой слезинки в сердце рождался кристаллик… И чем их больше, тем быстрее бы внутри нас росло дерево из кристаллов наших слёз.. То это дерево держало бы нас изнутри своими ветвями. И чем оно больше, тем сильнее бы мы становились… Но недавно родители нанесли мне удар, который расщепил стержень внутри меня – ствол моего дерева из слёз. И это был такой прекрасный звук! Словно кто-то бросал бусины в пустой хрустальный бокал…

И внутри меня родилась другая я, которую я боюсь…

Мне показалось, что я только что прочитал о “смерти духа”.

Я убеждал себя, что люди не мыши. И что у человека должны быть более сложные поведенческие модели и сломленным психологически людям можно вернуть “умершую душу”. Мне очень хотелось в это верить.

Может сложиться впечатление, что отраженные – это психически неуравновешенные люди, от которых можно ждать что угодно, но это не так. Наоборот, они всё будут переживать внутри себя, никогда не начнут скандал первыми и стараться всячески сгладить возможность его возникновения. Они вступят в ссору только в самый последний момент, когда будет только два выхода: или жизнь, или смерть. Неизвестно что скрывается за внешней беспомощностью и спокойствием этих людей. И невозможно предугадать реакцию такого человека, загнанного в тупик.

Поразительно то, что всеми своими силами заботясь о безопасности жизни, отражённые склонны к суицидальному её завершению. Потому что бесконечное одиночество невыносимо, а они не могут от него избавиться, так как не понимают его природу. Они могу улыбаться, быть звездой компании и источником искрометного юмора, излучая неисчерпаемое счастье и тут же пустить себе пулю в лоб.

Это люди неконфликтные и тихие, с виду такие же как все, копия тех, рядом с которыми они находятся в данный момент. Сначала отраженные наблюдают за окружающими, просто впитывая их предпочтения в поведении и порядок вещей, а потом они становятся такими же на то время, когда они в этом окружении. Но когда они перейдут в другое место, с другим порядком вещей, они изменятся до неузнаваемости. И эта мимикрия – залог их выживания, а не злой умысел, потому что на самом деле внутри них сидит и дрожит какой то маленький зверек.

Он боиться, что его рассекретят и он потеряет способность бороться за свою безопасность. Наверняка, еще будучи ребенком, они уже чувствовали себя одинокими среди компании таких же детей, возможно были жертвами буллинга в школе, в семье, на работе. И научились мимикрировать, если выжили, если смогли преодолеть эту вечную травлю и она не довела их до “смерти духа”.

Отражённые не любят смотреть в зеркало. Наоборот , их пугают помещения, где они оказываются в окружении зеркал. Склонные к перфекционизму и подражанию, они не хотят видеть огрехи своей маскировки. Подмечающие мельчайшие детали несоответствия образа и страдающие от этого, они постараются не замечать зеркало.

Они измождают себя постоянной работой над собой в течении всей своей жизни. В течении тысяч лет эволюции своей маленькой жизни, в которые превращаются их короткие дни, но прожитые в постоянном анализировании ситуации и принятии решений.

Отражённые всегда предлагают нестандартные решения, отличные от решений других людей, потому что на первом месте для них стоит жизнь, безопасность жизни, и уважение безопасности других людей. Это как строить график функции, где одни строят в осях координат: экономическая выгода и красота, зеркальные построят в безопасность и комфорт. Если появится опасность быть осмеянными, обнаруженными, они свою диаграмму не покажут и сделают вид, что её нет.

Они не представляют для других никакой опасности, потому что очень редкие, исключительные, у них нет стаи. Им очень трудно встретить подобного, но встретив, он будет узнан по нескольким фразам, по поведению, по взгляду. Если бы об этом навыке рассказывал Джек Лондон, он бы сказал, что это “зов предков”. Они лучше других готовы к состраданию и благодарности, потому что это то, что они инстинктивно хотят получить. И всё что нужно сделать, встретив такого человека, чтобы расположить его к себе – это очень корректно и мягко заверить его в безопасности всего, что вы предлагаете ему, объясняя и проговаривая каждую мелочь. Обнять за плечи и сказать, что все будет хорошо и вы позаботитесь о его сохранности, что вы будите на его стороне. Что с вами он может быть самим собой и вы его примите таким, какой он есть. И тогда более благодарного и верного товарища вы, возможно, не встретите больше никогда.

Иногда такие люди, чтобы не зеркалить плохое, просто уходят, бегут… от компании, от семьи… Они могут даже заткнуть уши пальцами, и сказать вам- я не хочу это слушать, мне не нужна эта гниль. Потому что знают свою природу и тлен, попавший в них, станет обрастать образами. Самое ужасное, если они попадают в плохую компанию и начинают мимикрировмть в отбросов обществ. Ещё хуже, если они в этой компании родились и выросли.