Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра Ротфусс Патрик

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

РУКИ ПРОТИВ МЕНЯ

Симмон и Вилем увели меня в мою комнатку у Анкера, где я упал на кровать и провел восемнадцать часов за дверями сна. Я проснулся на следующий день, чувствуя себя на удивление хорошо — особенно учитывая то, что спал я прямо в одежде, а мочевой пузырь, судя по ощущениям, раздулся до размеров арбуза.

Удача улыбнулась мне, подарив достаточно времени на еду и ванну, прежде чем меня отыскал один из рассыльных мальчишек Джеймисона. Через полчаса мне следовало явиться в Зал магистров и прокатиться на рогах.

Я и Амброз стояли перед магистерским столом. Он обвинил меня в злоупотреблении магией. В ответ я обвинил его в краже, уничтожении чужой собственности и «поведении, неподобающем члену арканума». После моего предыдущего опыта катания на рогах я ознакомился с «Рерум Кодекс», официальным уставом Университета. Я прочитал его дважды, чтобы получить полное представление о том, как здесь все заведено. А потом выучил его наизусть, как собственные руки.

К сожалению, теперь я точно знал, в какой беде оказался. Обвинение в злоупотреблении было очень серьезным. Если меня посчитают виновным в намеренном причинении вреда Амброзу, меня высекут и исключат из Университета.

Вряд ли кто-нибудь мог усомниться, что я причинил Амброзу вред: он был весь покрыт синяками и прихрамывал. Лоб украшала ослепительно алая ссадина. Рука покоилась на перевязи, но я не сомневался, что эту деталь он присочинил сам.

Кроме того, я не имел ни малейшего представления, что на самом деле произошло. Я не успел ни с кем поговорить, даже не успел поблагодарить Элодина за вчерашнюю помощь в кабинете у Килвина.

Магистры дали высказаться каждому из нас. Амброз демонстрировал наилучшие манеры, то есть говорил очень вежливо, когда вообще говорил. Через некоторое время я начал подозревать, что его медлительность может быть вызвана слишком большой дозой болеутоляющего. Взглянув на его чуть остекленевшие глаза, я предположил лауданум.

— Давайте разбираться с обвинениями по степени их тяжести, — сказал ректор после того, как мы изложили каждый свою сторону.

Магистр Хемме поднял руку, и ректор кивнул ему говорить.

— Прежде чем голосовать, надо объединить обвинения, — сказал Хемме. — Жалобы э'лира Квоута избыточны. Нельзя обвинить студента и в краже, и в уничтожении одной и той же собственности — или одно, или другое.

— Почему вы так считаете, магистр? — вежливо спросил я.

— Кража подразумевает завладение чужой собственностью, — сказал Хемме рассудительным тоном. — Как можно владеть чем-либо, что ты уничтожил? Одно из двух обвинений должно быть снято.

Ректор посмотрел на меня.

— Э'лир Квоут, желаете ли вы снять одно из ваших обвинений?

— Нет, сэр.

— Тогда я требую голосования за снятие обвинения в краже, — сказал Хемме.

Ректор ожег его гневным взглядом за высказывание без очереди, потом снова повернулся ко мне.

— Упорствование перед лицом рассудка вряд ли похвально, э'лир, а магистр Хемме привел убедительный аргумент.

— Магистр Хемме привел несостоятельный аргумент, — бесстрастно сообщил я. — Кража подразумевает присвоение чужой собственности. Смешно утверждать, что нельзя уничтожить украденное.

Я увидел, как несколько магистров кивнули, но Хемме стоял на своем.

— Магистр Лоррен, каково наказание за кражу?

— Студенту можно дать не более двух ударов по спине одинарным кнутом, — процитировал Лоррен. — И он обязан вернуть собственность или стоимость собственности плюс штраф в размере одного серебряного таланта.

— А наказание за уничтожение собственности?

— Студент должен оплатить замену или ремонт собственности.

— Видите? — сказал Хемме. — Есть возможность, что ему придется дважды заплатить за одну и ту же лютню. В этом нет справедливости — только двойное наказание за одно и то же.

— Нет, магистр Хемме, — вмешался я. — Это наказание за кражу и за уничтожение собственности. — Ректор бросил на меня тот же взгляд, который раньше получил Хемме, но я продолжал: — Если бы я одолжил ему свою лютню, а он бы разбил ее, это было бы одно дело. Если бы он украл ее, но оставил целой — другое. В данном случае нет ни того ни другого — есть оба.

Ректор постучал костяшками пальцев по столу, утихомиривая нас.

— Я правильно понимаю, что вы не снимете ни одно из обвинений?

— Не сниму.

Хемме поднял руку и получил слово.

— Я предлагаю голосование, чтобы вычеркнуть обвинение в краже.

— Кто за? — устало спросил ректор. Хемме поднял руку, и с ним Брандье, Мандраг и Лоррен. — Пять с половиной против четырех: обвинение остается.

Ректор понесся дальше, не давая никому опомниться.

— Кто находит ре'лара Амброза виновным в уничтожении собственности? — Все подняли руки, кроме Хемме и Брандье. Ректор посмотрел на меня. — Сколько ты заплатил за свою лютню?

— Девять талантов и шесть, — соврал я, зная, что это вполне разумная цена.

Тут Амброз не сдержался:

— Да ладно. Ты десяти талантов в жизни в руках не держал.

Раздраженный, ректор постучал костяшками пальцев по столу, чтобы прекратить это, но тут поднял руку Брандье.

— Ре'лар Амброз поднимает интересный вопрос. Как студент, который пришел к нам нищим, получил такие деньги?

Некоторые из магистров задумчиво посмотрели на меня. Я опустил глаза, будто бы в смущении.

— Я выиграл их в уголки, сэры.

Послышалось веселое перешептывание. Элодин рассмеялся вслух. Ректор постучал по столу.

— Ре'лару Амброзу следует заплатить штраф в девять талантов и шесть. Кто-нибудь из магистров возражает против этого?

Хемме поднял руку и остался в одиночестве.

— По обвинению в краже. Назначаемое число ударов?

— Ни одного, — сказал я, вызвав несколько удивленно поднятых бровей.

— Кто находит ре'лара Амброза виновным в краже? — спросил ректор. Хемме, Брандье и Лоррен не подняли рук. — Ре'лару Амброзу присуждается штраф в десять талантов и шесть. Кто-нибудь из магистров возражает против этого?

На этот раз приунывший Хемме руки не поднял.

Ректор набрал побольше воздуха и выпустил его залпом:

— Магистр архивов, каково наказание за поведение, неподобающее члену арканума?

— Студент может быть оштрафован, выпорот, временно исключен из арканума или исключен из Университета в зависимости от тяжести обвинения, — спокойно произнес Лоррен.

— Назначаемое наказание?

— Временное исключение из арканума, — сказал я, как будто это была самая естественная вещь в мире.

Самообладание Амброза дало трещину.

— Что? — недоверчиво переспросил он, поворачиваясь ко мне.

Хемме вмешался.

— Эрма, это становится смешным.

Ректор посмотрел на меня с легким укором.

— Боюсь, я вынужден согласиться с магистром Хемме, э'лир Квоут. Я не думаю, что этот случай может быть основанием для исключения.

— Я не согласен, — сказал я, пытаясь собрать все силы своего убеждения. — Подумайте о том, что вы только что услышали. По единственной причине личной антипатии ко мне Амброз публично насмехался надо мной, а потом украл и уничтожил единственную ценную вещь, которая у меня была. Разве такое поведение должен демонстрировать член арканума? Такие ли качества вы хотите воспитать в остальных ре'ларах? Неужели мелочная подлость и злоба — те черты характера, которые вы одобряете в студентах, желающих стать арканистами? Прошло двести лет с тех пор, как мы видели сожжение арканиста. Если раздавать гильдеры недоросткам вроде него, — я указал на Амброза, — долго державшиеся мир и безопасность закончатся через каких-нибудь пару лет.

По лицам магистров я видел, что это их поколебало. Амброз позади меня нервно заерзал, его глаза метались от лица к лицу.

После минуты тишины ректор объявил голосование.

— Кто за временное исключение ре'лара Амброза?

Поднялась рука Арвила, за ней — Лоррена, Элодина, Элксы Дала…

Напряжение звенело в воздухе. Я переводил взгляд с Килвина на ректора, надеясь увидеть руку кого-нибудь из них, присоединяющуюся к остальным.

Прошла секунда.

— Наказание отклонено.

Амброз выдохнул. Я был разочарован лишь чуть-чуть. На самом деле я даже удивлялся, что мне удалось зайти так далеко.

— Теперь, — сказал ректор, словно подготовив себя к серьезному усилию. — Обвинение в злоупотреблении против э'лира Квоута.

— От четырех до пятнадцати ударов и окончательное исключение из Университета, — процитировал Лоррен.

— Назначаемое число ударов?

Амброз повернулся ко мне. Я видел, как крутятся колесики у него в мозгу, рассчитывая, насколько высокую цену он может потребовать с меня так, чтобы магистры проголосовали в его пользу.

— Шесть.

У меня под ложечкой повис свинцовый ужас. Я ничуть не тревожился насчет порки — я принял бы и два десятка, если бы это помогло избежать исключения. Но если меня выгонят из Университета, моя жизнь закончится.

— Ректор? — сказал я.

Он устало и доброжелательно посмотрел на меня. Его глаза говорили, что он все понимает, но у него нет другого выбора, кроме как довести все до положенного финала. Мягкое сочувствие в его взгляде напугало меня. Он знал, что должно было случиться.

— Да, э'лир Квоут?

— Могу я кое-что сказать?

— Ты уже все сказал в свою защиту, — твердо ответил он.

— Но я даже не знаю, что я сделал! — взорвался я. Паника поборола мое самообладание.

— Шесть ударов и исключение, — официальным тоном сказал ректор, проигнорировав мою вспышку. — Кто за?

Хемме поднял руку, за ним Брандье и Арвил. Мое сердце упало, когда я увидел, как руку поднимает ректор — и Лоррен, и Килвин, и Мандраг, и Элкса Дал. Последним был Элодин: он лениво улыбнулся и пошевелил пальцами поднятой руки, словно помахал мне. Все девять рук против меня. Меня исключали из Университета. Моя жизнь закончилась.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

САМ ОГОНЬ

— Шесть ударов и исключение, — веско произнес ректор.

«Исключение», — тупо подумал я, будто никогда не слышал этого слова раньше.

«Исключат и вышвырнут прочь». Я чувствовал удовлетворение, исходившее от Амброза. На секунду я испугался, что меня сейчас сильно стошнит, прямо здесь, перед всеми.

— Кто-нибудь из магистров возражает против этого? — ритуально спросил ректор, а я посмотрел на свои ноги.

— Я возражаю. — Жизнерадостный голос мог принадлежать только Элодину.

— Кто за отмену наказания?

Я снова поднял взгляд — как раз вовремя, чтобы увидеть руку Элодина. Элксы Дала. Килвина. Лоррена. Ректора. Все руки, кроме Хемме. Я чуть не рассмеялся от шока и неверия. Элодин снова по-мальчишески ухмыльнулся мне.

— Наказание отменяется, — решительно заявил ректор, и я почувствовал, как радость сидящего рядом Амброза замерцала и погасла. — Есть еще какие-нибудь вопросы для обсуждения? — Я уловил в голосе ректора странную нотку: он чего-то ждал.

Заговорил Элодин:

— Я предлагаю повысить Квоута до ре'лара.

— Кто за? — Все руки, кроме Хемме, поднялись одним движением. — Квоут переведен в ре'лары при поручительстве Элодина сегодня, пятого подпара. Собрание распущено. — Он рывком встал из-за стола и направился к двери.

— Что?! — завопил Амброз, оглядываясь, словно не мог решить, кого спрашивает. Наконец он выбежал вслед за Хемме, который быстро ушел за ректором и большинством остальных магистров. Я заметил, что Амброз хромает совсем не так сильно, как перед началом разбирательства.

Огорошенный, я тупо стоял на месте, пока не подошел Элодин и не потряс мою бесчувственную руку.

— Ничего не понимаешь? — спросил он. — Пойдем прогуляемся. Я объясню.

После затемненной прохлады пустот яркий дневной свет ошеломлял. Элодин неуклюже стянул через голову магистерскую мантию. Под ней обнаружились простая белая рубашка и весьма сомнительного вида штаны, поддерживаемые куском обтрепанной веревки. Я впервые заметил, что он ходит босиком. Верхнюю сторону его стоп покрывал здоровый загар, такой же, как на руках и лице.

— Ты знаешь, что такое «ре'лар»? — спросил он меня тоном светской беседы.

— Это переводится как «говорящий», — сказал я.

— А ты понимаешь, что это значит? — подчеркнул он слово.

— Вообще-то нет, — признался я.

Элодин набрал побольше воздуха.

— Давным-давно стоял один Университет. Его построили на мертвых развалинах более старого Университета. Он был очень большой — наверное, целых пятьдесят человек. Но это был лучший Университет на километры и километры вокруг, так что люди приходили туда, учились и уходили. И там собралась маленькая группка людей — людей, чьи знания вышли за пределы математики, грамматики и риторики. Они основали в Университете меньшее сообщество. И назвали его арканумом, поскольку оно было очень маленьким и очень, очень тайным. У них была своя система рангов-ступеней, и подъем по этим ступеням зависел только от мастерства и ни от чего другого. Люди вступали в эту группу, доказав, что они могут видеть вещи такими, какие они есть на самом деле. Они становились э'лирами, что означает «видящие». Как, думаешь, становились ре'ларами? — Он выжидающе посмотрел на меня.

— Через говорение.

Он рассмеялся.

— Правильно! — Он остановился и повернулся ко мне. — Но говорение чего? — Его сияющие глаза пронизывали меня насквозь.

— Слов?

— Имен, — восторженно сообщил он. — Имена — это форма мира, и человек, который может произнести их, стоит на пути к могуществу.

Тогда, в самом начале, арканум был маленькой группой людей, понимавших мир, знавших имена вещей. Они учили немногих студентов, медленно, осторожно поощряя их двигаться к мудрости и могуществу. И к магии. Настоящей магии. — Он оглядел здания и слоняющихся вокруг студентов. — В те дни арканум был крепким брендом, а сейчас это сильно разбавленное водой винцо.

Я ждал, пока не убедился, что он закончил.

— Магистр Элодин, что произошло вчера? — Я задержал дыхание, изо всех сил надеясь на вразумительный ответ.

Он недоуменно посмотрел на меня.

— Ты назвал имя ветра, — сказал он, будто ответ был очевиден.

— Но что это значит? И что вы имеете в виду под «именем»? Это просто имя, как «Элодин» или «Квоут»? Или больше — как «Таборлин знал имена многих вещей».

— Как оба, — заявил Элодин, помахав хорошенькой девушке, выглянувшей из окна второго этажа.

— Но как может имя делать такие штуки? Ведь «Квоут» и «Элодин» — просто звуки, которые мы издаем, они сами по себе не имеют никакой силы.

На это Элодин поднял брови.

— Правда? Смотри. — Он оглядел улицу и крикнул: — Натан! — К нам обернулся мальчик. Я узнал его: один из посыльных Джеймисона. — Натан, иди сюда!

Мальчик подбежал и посмотрел на Элодина снизу вверх.

— Да, сэр?

Элодин вручил ему свою мантию.

— Натан, можешь отнести это в мои комнаты?

— Конечно, сэр.

Мальчик взял мантию и умчался. Элодин посмотрел на меня.

— Видишь? Имена, которыми мы называем друг друга, — это не имена вещей. И тем не менее они имеют некоторую силу.

— Но это же не магия, — запротестовал я. — Ему приходится вас слушаться. Вы — магистр.

— А ты ре'лар, — неумолимо возразил он. — Ты позвал ветер, и ветер послушался.

Я попытался переварить эту концепцию.

— Так вы говорите, ветер живой?

Элодин сделал неопределенный жест.

— Ну, в своем роде. Большинство вещей живые, так или иначе.

Я решил зайти с другой стороны.

— А как я позвал ветер, если я не знал, как это сделать?

Элодин резко хлопнул в ладоши.

— А вот это отличный вопрос! Ответ в том, что каждый из нас обладает двумя разумами: спящим и бодрствующим. Наш бодрствующий ум — это то, что думает, говорит и делает выводы. Но спящий ум куда могущественнее: он проникает глубоко в сердце вещей. Это та наша часть, которая видит сны. Она помнит все, она дает нам интуицию. Твой бодрствующий ум не понимает природы вещей. А спящий понимает; он уже знает многое из того, чего не знает бодрствующий.

Элодин посмотрел на меня.

— Помнишь, как ты себя чувствовал после того, как назвал имя ветра?

Я кивнул, не особенно радуясь воспоминанию.

— Когда Амброз разбил твою лютню, это пробудило твой спящий ум. Как огромный дремлющий медведь, которого ткнули горящей палкой, он поднялся на задние лапы и проревел имя ветра. — Он дико замахал руками, привлекая удивленные взгляды проходящих студентов. — После этого твой бодрствующий ум не знал, как быть. Он остался один на один с разъяренным медведем.

— А вы что сделали? Я не могу вспомнить, что вы мне шепнули.

— Это было имя. Имя, которое успокоило разъяренного медведя и снова усыпило его. Но теперь он спит не так крепко. Нам нужно медленно его будить и переводить под твой контроль.

— Поэтому вы и предложили отменить мое исключение?

Элодин беспечно отмахнулся.

— На самом деле исключение тебе не грозило. Ты не первый студент, который назвал имя ветра в гневе, хотя и первый за несколько лет. Обычно спящий ум пробуждается от какого-нибудь сильного чувства. — Он улыбнулся. — Ко мне имя ветра пришло, когда я спорил с Элксой Далом. Когда я выкрикнул имя, его жаровни взорвались целой тучей горящего пепла и углей. — Он хихикнул.

— А что он сделал, чтобы так вас разозлить?

— Он отказался учить меня продвинутым заклинаниям. Мне было всего четырнадцать, и я был э'лиром. Он сказал, что мне придется подождать до ре'лара.

— А что, есть продвинутые заклинания?

Он ухмыльнулся:

— Тайны, ре'лар Квоут, — в этом-то и смысл того, что значит быть арканистом. Теперь, когда ты ре'лар, ты имеешь право знать некоторые штуки, которые раньше от тебя утаивали: продвинутые симпатические заклинания, природа имен. Немного рискованных рун, если Килвин сочтет тебя готовым.

Надежда вспыхнула в моей груди.

— Значит ли это, что мне теперь разрешено посещать архивы?

— Э, нет, — сказал Элодин. — Совсем нет. Понимаешь, архивы — вотчина Лоррена, его королевство. Это не мои тайны, я их выдавать не могу.

При упоминании о тайнах мой мозг сосредоточился на той, что занимала меня многие месяцы.

— А как насчет каменной двери в архивах? — спросил я. — Дверь с четырьмя табличками. Теперь, когда я ре'лар, вы можете мне сказать, что там, за ней?

Элодин расхохотался.

— О нет! Ты, смотрю, на мелкие тайночки не нацеливаешься. — Он похлопал меня по спине, как будто я особенно удачно пошутил. — «Валаритас». Господи, я все еще помню, каково было стоять там, смотреть на дверь и с ума сходить от любопытства.

Он снова рассмеялся:

— Тейлу милосердный, это же меня чуть не убило, — и покачал головой. — Нет. Тебе нельзя входить в дверь с четырьмя табличками. Но, — он бросил на меня заговорщический взгляд, — поскольку ты теперь ре'лар…

Он огляделся по сторонам, как будто боялся, что нас могут подслушать. Я наклонился поближе.

— Поскольку ты теперь ре'лар, я признаю, что она существует. — Он торжественно мне подмигнул.

Как я ни был разочарован, не улыбнуться я не смог. Мы прошлись еще немного в тишине, мимо главного здания, мимо заведения Анкера.

— Магистр Элодин?

— Да?

Он проследил взглядом за белкой — через дорогу и вверх по дереву.

— Я все еще не понимаю про имена.

— Я буду учить тебя понимать, — беззаботно отозвался он. — Природу имен невозможно описать, только испытать на себе и понять.

— А почему? — спросил я. — Если ты понимаешь что-то, то можешь это и описать.

— Все, что понимаешь? — Он искоса посмотрел на меня.

— Конечно.

Элодин указал вниз по улице.

— Какого цвета рубашка на том парне?