Тихая семейная история Алекс Норич

Не дожидаясь реакции Займидороги, я отключил телефон.

Проснувшись во второй раз, я почувствовал себя заметно лучше. Таблетки подействовали, приступ мигрени прошел, я относительно выспался и вновь обрел способность мыслить более или менее ясно. Неуверенно, словно в незнакомом доме, я вышел из кабинета, где в затмении сознания двумя часами ранее улегся почему-то вместо спальни, и побрел на кухню в надежде на чашку эспрессо. На кухне меня встретила наша домработница Оксана – еще молодая крашеная блондинка с быстрыми, точными движениями и островатыми чертами лица. На ее приятной физиономии застыло немного странное выражение: Оксана явно была расстроена, однако, очутившись в эпицентре трагических событий, она как будто получала от происходящего потаенное первобытное удовольствие. Впрочем, в тот момент женщина была скорее напугана.

– Вас там ждут… То есть в гостиной сидят полицейские. Двое. Они пришли, пока Вы спали, я им сказала, что Вы спите, они сказали, что подождут. Показали удостоверения. Я их провела в гостиную, ничего? Предлагала им чай, они отказались. Я их не могла не впустить, они показали удостоверения!

Я невольно поморщился: высокий Оксанин голос ввинчивался в мою еще не вполне восстановившуюся после мигрени голову.

– Все в порядке, пойду поговорю с ними. Принесите мне двойной эспрессо, хорошо? И, на всякий случай, им тоже.

Освещенная солнцем гостиная казалась даже больше, чем была на самом деле. Оба незнакомца повернули головы в мою сторону и окинули меня одинаково непроницаемыми взглядами. Один из них деликатно устроился на диване, а второй стоял у окна, опираясь рукой на подоконник. Именно он заговорил первым. Он был примерно моего возраста и роста, мускулистый и плотный, с красивым, но брутальным лицом.

– Даниил Маркович? Мы разговаривали с Вами сегодня утром. Надеюсь, Вы уже лучше себя чувствуете? – не ожидая ответа, он продолжил, кивнув в сторону приблизившегося ко мне второго гостя. – Загуменнов Игорь Олегович, эксперт-криминалист.

Невнятно поздоровавшись, я взглянул на эксперта: он явно был старше, с невыразительной внешностью, но неожиданно (или ожидаемо) цепким взглядом. Загуменнов и Займидорога из ОМВД Замоскворечья – при других обстоятельствах мне понравился бы фонетический каприз.

– Криминалист?.. А разве здесь есть фронт работ для криминалиста? О чем вы, собственно, хотите со мной поговорить?

В этот момент вошла Оксана с подносом, на котором мелодично позвякивали чашки, сливочник, сахарница и блюдо с какими-то кексами, и засуетилась возле кофейного столика. Островок нормальности в моем стремительно разрушающемся мире. Мы расселись по креслам возле столика. Я торопливо, с бульканьем, бросил в чашку сразу три куска сахара, кое-как размешав, жадно выпил темную горько-сладкую жидкость и почувствовал, как постепенно возвращается привычная ясность сознания. Мои «гости», наполнив чашки до краев сливками, размеренно и, похоже, с удовольствием, отхлебывали свой кофе, давая мне время окончательно прийти в себя. Наконец Займидорога отставил чашку в сторону и слегка подался вперед.

– Скажите, Вы не замечали в последнее время в поведении Вашей жены чего-либо необычного? Не была ли она чем-то расстроена?

Я молча уставился в пол. Замечал ли я что-то необычное? Неправильная постановка вопроса, господа. Было ли замеченное мной необычным – вот как нужно ставить вопрос. Впрочем, ответ на него я вряд ли узнаю.

– Пожалуй, нет. Вика занималась дочерью и теннисной школой, общалась с сестрами… Мы не ссорились, и я не замечал особых изменений в ее поведении. Правда, в последнее время я был занят на работе больше обычного. А в чем, собственно, дело?

– «Последнее время» – это какой период?

– Где-то полгода: у нас сразу три масштабных проекта приблизились к финальной стадии, часто приходится оставаться в офисе до глубокой ночи.

– Ваша жена не принимала никакие медикаменты?

– Что вы имеете в виду? Лекарства? Нет, насколько я знаю. Принимала биодобавки, самые обычные. Омега-3, протеин, элементарные витамины. Можете сами взглянуть, если хотите.

Займидорога кивнул.

– Вы упоминали таблетки, которые принимаете сами. Регулярно?

– Ни в коем случае! У меня бывают иногда приступы мигрени, к счастью редко. Обычно хватает нурофена, но в этот раз пришлось принять еще и номигрен. Стандартный препарат, купирующий приступы мигрени. Опять же, можете сами убедиться: они валяются где-то в кабинете. А в чем дело?

На этот раз ответил криминалист.

– В шкатулке на консоли в гостиной обнаружились пустые упаковки от лоразепама и клозапина. Однако в организме вашей жены эти вещества не обнаружены.

– А что это?

– Лоразепам – транквилизатор, а клозапин – довольно мощное психотропное средство.

Я, наконец, начал понимать, почему в ситуации, которая выглядела как несомненный несчастный случай, полиция настояла на вскрытии.

– Препараты от психозов, хотите сказать? Нет, это исключено: Вика не страдала никакими психозами. И никакими аддикциями тоже не страдала. Она же спортсменка! Тем более, вы сами сказали: она ничего такого не принимала перед смертью.

– Мы лишь можем констатировать, что на момент смерти в ее организме не было психотропных и наркотических веществ. Хотя действительно, патологоанатомы не обнаружили никаких признаков регулярного употребления подобных препаратов. Но возникает вопрос: откуда взялись пустые блистеры? Кому принадлежали препараты, куда исчезли сами таблетки, и кто положил блистеры в шкатулку? Насколько я понимаю, ни Вам самим, ни вашим детям они не назначались?

– Нееет. – медленно протянул я и добавил после паузы. – Никому из нас ни транквилизаторы, ни психотропные средства не назначались.

– Но?.. – Займидорога уловил мое замешательство и выжидающе смотрел на меня. – У Вас появилось предположение?

Я замялся. Предположение у меня и в самом деле возникло, но я испытывал большие затруднения с тем, как его озвучить.

– Видите ли, у нас в семье – я имею в виду семью в широком смысле – есть только один человек, который довольно долго принимал и, возможно, все еще иногда принимает транквилизаторы. Совершенно легально, по назначению врача. Много лет назад у Пшеничниковых трагически погиб младший сын. На тот момент ему было семь лет, а девочкам, то есть близнецам Вике и Лике, – девять.

Займидорога и Загуменнов быстро переглянулись.

– Трагично, но ведь это было давно?

– Девятнадцать лет назад, да. Но мне кажется, Алена – их мать – так до конца и не восстановилась. Я познакомился с ней через семь лет после трагедии: она жила в каком-то своем мире и держалась довольно отстраненно. По словам Вики, из-за тяжелого расстройства сна Алена годами принимала снотворное. После рождения внуков к ней до некоторой степени вернулся интерес к жизни, но честно говоря, она всегда оставалась… как бы это сказать?.. погруженной в себя. Что будет с ней теперь, после смерти Вики, я даже боюсь представить.

– А при каких обстоятельствах погиб их младший ребенок?

– У них был дом на севере Испании, где они проводили лето. Он, по рассказам Вики, стоял на скалистом берегу. Все было безопасно, если не перелезать через ограждения и не карабкаться по скалам. Мальчик куда-то там забрался и сорвался вниз.

– И по Вашему мнению, Пшеничникова по-прежнему принимает транквилизаторы?

– Скорей всего. Во всяком случае, если у кого-то в семье и есть к ним легальный доступ, то только у нее. Но я абсолютно не представляю себе, как они могли оказаться у нас дома.

– Как часто Пшеничникова приезжает к вам в гости?

– Очень редко: Алена крайне неохотно покидает свой загородный дом, даже ненадолго. Она, кажется, и раньше не слишком любила Москву, а после смерти Вани утратила интерес к миру за пределами семейного, скажем так, поместья. При этом и мы с Викой, и Лика с Егором, и Соня с Олегом – частые гости у Пшеничниковых. Внуки проводят у них часть лета, Новый Год мы тоже обычно встречаем за городом. Дом Пшеничниковых – практически наше семейное гнездо, центр притяжения. Но, возвращаясь к Вашему вопросу: Алена у нас почти не бывает. Последний раз они с Сергеем приезжали чуть меньше года назад, в сентябре, кажется. Крайне маловероятно, что она привезла сюда эти лекарства. Если они вообще с ней как-то связаны. Кстати, на блистерах же должна быть указана дата производства. Могли они столько лежать здесь?

Два «З» вновь переглянулись.

– Быстро мыслите. – Нейтральным голосом бросил Займидорога. – Лоразепам произведен в этом году.

– То есть не могли. Понятно. Слушайте, да бог его знает, откуда они взялись, эти таблетки! В конце концов, здесь бывают разные люди. Помимо Оксаны у нас посуточно работают две няни, регулярно приходят уборщицы и садовник. Они, конечно, не разгуливают по дому свободно, но в некоторые помещения, в том числе в гостиную, заходят многие. Кроме того, мы часто устраиваем небольшие вечеринки для топ-программистов «Айвилиса» и друзей-однокурсников. Программисты в большинстве своем люди довольно интровертные, поэтому тимбилдинг для ценных сотрудников приходится проводить в камерном формате. Последняя тусовка была на майские праздники: пикник в саду. В этой среде, кстати, прием психотропных препаратов – не редкость. Кто-то увлечен биохакингом, кто-то работает ночи напролет, кому-то нужно креативить…

– А Вы сами?

– Категорически нет: слишком дорожу своим мозгом. В общем, я не верю, что таблетки имели какое-то отношение к моей жене. Вы же сами сказали: в ее организме этих препаратов нет.

– В организме – нет, но на ладонях обнаружены следовые количества обоих веществ.

Моя хрупкая надежда на то, что гибель Вики и загадочные блистеры в шкатулке никак не связаны, рассыпалась в прах. Кто-то открыл ящик Пандоры, и теперь нам придется иметь дело с последствиями.

– И какие, по-вашему, из этого следуют выводы? – спросил я то ли Займидорогу, то ли криминалиста, переводя взгляд с одного на другого.

– Пока недостаточно информации для каких-либо выводов. Мы должны дополнительно осмотреть дом. Не возражаете?

Я безнадежно покачал головой.

– Делайте, как считаете нужным.

– Кстати. – Словно невзначай добавил Займидорога. – Вы не знаете, почему Виктория в тот день осталась дома? Насколько я понял, они с сестрой практически каждый рабочий день проводят в теннисной школе.

– Понятия не имею: я же был в Сиэтле. Лучше спросить у Лики.

– По словам Александры, Виктория заранее предупредила ее о своем отсутствии в тот день, сославшись на дела. Какие конкретно дела, Александра не знает.

– Я разговаривал с Викой накануне по телефону, но она ничего мне не рассказывала о своих планах.

– А как часто складывалась ситуация, когда Виктория оставалась дома одна?

Я задумался.

– Честно говоря, не слишком часто: как видите, у нас большое хозяйство, требующее постоянной заботы. У нас маленький ребенок, за которым присматривает няня. Правда, лето дочь обычно проводит в загородном доме. Вика бытом практически не занималась, соответственно, у нас почти каждый день присутствует домработница Оксана (вы с ней знакомы) либо ее сменщица, Анжела. Часто приходит садовник. Полное отсутствие в доме людей в день смерти Лики довольно необычно. А что вам сказала Оксана?

Займидорога смотрел на меня непроницаемым взглядом.

– Оксана утверждает, что Виктория по собственной инициативе, без всякой просьбы с ее стороны, дала ей дополнительный выходной на этот день.

Я замер: поступок Вики был странным и очень говорящим.

– То есть получается, она сознательно хотела остаться одна?

– По крайней мере, все выглядит именно так. – Подтвердил Займидорога, зародив во мне противоречивые чувства. Я не мог решить, какое предположение пугает меня больше: то, что моя жена готовила самоубийство или что нашлись обстоятельства, ставящие эту версию под сомнение.

Егор

Когда я вернулся из офиса, Лики еще не было дома: они с Соней уехали за город к родителям. Там временно жили все дети – и наш Ванечка, и Данина Алиса, и Сонина троица. Зато я обнаружил на террасе Даню, рассеянно созерцавшего крыши соседних домов. В ногах, устроив крупную морду на Данином тапке, комфортно развалился наш золотистый ретривер Ренуар, а голубоглазая кошка Офелия бесцеремонно устроилась у него на коленях. По моему настоянию Даня временно переехал к нам, чтобы не оставаться в одиночестве в пустом доме. Из-за возобновившейся после необъяснимой находки активности полиции наш план (пересидеть самые тяжелые времена в семейной крепости Пшеничниковых) провалился: всех нас по очереди то допрашивали, то отправляли на дактилоскопию, то снова допрашивали. Даня практически постоянно находился в эпицентре дознавательской деятельности.

Увидев меня, он молча кивнул и вновь перевел взгляд на крыши. Я подошел к балюстраде – передо мной открылся умиротворяющий городской пейзаж. Было начало десятого, но безоблачное небо над городом все еще пламенело закатными красками. Теплый вечер разливался по тенистым улицам Хамовников, на которых царило оживление, вполне закономерное для начала летних выходных. Как хорош был бы этот вечер при других обстоятельствах… Мозг искал передышки от непомерного груза нависшей над нами трагедии, и мне потребовалось усилие, чтобы оторваться от созерцания безмятежной июньской Москвы.

– Ну как ты пообщался с Займидорогой? Есть новости?

– И да, и нет. Они разворошили весь дом. Займидорога, надо отдать ему должное, действует очень методично: все было перевернуто с ног на голову на предмет транквилизаторов и буквально «отсканировано» на предмет отпечатков пальцев. Ну ты и сам в курсе: вы же прошли дактилоскопию. Еще он составил что-то вроде графика, кто и когда побывал у нас дома в последнее время, и выстроил примерную последовательность посещений. Все эти поиски, впрочем, практически ничего не дали: никаких незнакомых отпечатков они не обнаружили. Естественно, Оксана с приходящей уборщицей многое вычистили до получения результатов вскрытия, но оставшиеся слои отпечатков примерно соответствуют тому, кто и сколько времени проводил на кухне и в гостиной.

– Ну то есть ничего настораживающего он не нашел? – спросил я с тайным вздохом облегчения.

– За исключением одной детали. На блистерах из-под таблеток, которые почему-то лежали в шкатулке… помнишь, такая черная лаковая штука, похожая на опрокинутый нью-йоркский небоскреб? Стоит на консоли в гостиной. Так вот, на блистерах не обнаружили никаких отпечатков пальцев.

– И как они это интерпретируют? – осторожно спросил я, хотя мне сразу стало понятно, что никакая интерпретация не сулит ничего хорошего.

– Пока я не услышал ни единой версии, только вопросы. – Нейтральным тоном продолжил Даня. – Но мне и самому нечего было им сказать: я понятия не имею, каким образом можно было не оставить отпечатков пальцев на поверхностях, как будто специально созданных для того, чтобы их оставлять. И не понимаю, зачем нужно было протирать пустые блистеры перед тем, как положить их в шкатулку.

– Слушай, на основе единственной детали, пусть даже и странной, невозможно выстроить ни одной убедительной гипотезы.

– Невозможно, ты прав, зато эта деталь дала Займидороге повод под новым углом взглянуть на некоторые мелочи, на которые до этого он не обращал внимания.

– Например?

– Например, два барных стакана в практически пустой посудомоечной машине. Там было еще несколько предметов, но в целом получается, что машину запустили почти вхолостую, ради двух бокалов, кофейной чашки и тарелки. Ее содержимое никого не интересовало, пока не всплыло это странное отсутствие отпечатков на блистерах. Вот тогда-то Займидорога и присмотрелся к посуде повнимательнее.

– Ты хочешь сказать, что два стакана смотрятся подозрительно, если Вика была дома одна? Но ведь могло быть немало причин, почему ей понадобились именно два стакана. Это ничего не доказывает.

– Не доказывает, зато дополняет коллекцию странных фактов. Блистеры без отпечатков, следы препарата у Вики на ладонях при его отсутствии в организме, падение на ровном месте именно тогда, когда в шкатулке неизвестно откуда появились упаковки из-под антидепрессантов, а теперь еще и два стакана в посудомойке.

– А что показала камера видеонаблюдения?

– Ничего интересного. Она направлена на ворота и калитку рядом с ними, то есть можно увидеть, кто въезжает или входит на территорию особняка. За весь день камера зафиксировала только два факта: Викина машина выехала за ворота около трех часов дня, а через пару часов вернулась обратно. По записи вполне очевидно, что за рулем была именно Вика и никто другой в машине не сидел. Кроме Вики, никто не въезжал и не выезжал, не входил и не выходил, ни через ворота, ни через калитку . Кстати, Лика рассказала тебе, почему Вика в тот день не поехала в теннисную школу?

Я помялся.

– Ну, я ее спрашивал, конечно. Вика заранее предупредила, что в четверг планирует заняться собственными делами. Ты же знаешь: они сами тренируют некоторых учеников, поэтому в случае отсутствия им нужно своевременно подыскивать другого тренера.

Даня, наконец, оторвался от созерцания крыш и поднял на меня глаза.

– Думаешь, Вика сознательно освобождала четверг?

– Ну ты же сам видишь: она отпустила Оксану и нашла себе замену на тренировки. Эти факты, кстати, уменьшают остроту вопроса о присутствии в доме постороннего. Тем более к вам на территорию никто и не входил, кроме самой Вики. Через ваш забор так просто не перелезешь.

– Перелезть можно, но придется оставить на заборе клочья одежды и кожи: по периметру специально высаживали самые неприступные растения, плюс верх забора усеян острыми пиками. Займидорога с компанией, кстати, все осмотрели и не нашли никаких следов незаконного проникновения. Но есть одно «но». Помнишь небольшую калитку в дальнем углу сада?

– Первый раз слышу.

– Ну да, ты не большой любитель прогулок по саду. В общем, кроме основного входа на территорию, есть еще технический, которым никто не пользуется. Он выходит в совершенно безлюдный закуток между дворами соседних домов. Фактически калитка никому не нужна, поэтому постоянно заперта, ключи от нее валяются где-то в доме. И ее не контролируют никакие камеры.

– И? Там есть следы взлома?

– Следов взлома нет, но и отпечатков на ней тоже нет.

– Хочешь сказать, Займидорога с компанией проверили и ее?

– Ты знаешь, он оказался на удивление методичным. В общем, отпечатков на ней нет никаких. С одной стороны, это логично, раз ею никто не пользуется. Но с другой – хоть что-то же там должно было остаться, хотя бы на уровне следов отпечатков. Неужели ни садовник, ни Алиса, ни ее няньки, ни Оксана ни разу к этой калитке не подходили?

– И что это, по-твоему, означает?

Даня тяжело вздохнул.

– Понятия не имею. Просто еще один необъяснимый маленький факт. И знаешь, Егор, я не уверен, что хочу над этим задумываться.

Я его прекрасно понимал.

– Ну хорошо, тогда давай попробуем подойти с другой стороны и исключить любое стороннее присутствие. Логично начать с Балахванцева и компании: Турритопсис не нашел никаких дигитальных свидетельств их причастности. Кроме того, у них вообще не было мотива, да и странные факты говорят не в пользу этой версии. Нет никаких свидетельств присутствия в вашем доме постороннего человека. Да, барных стаканов оказалось два, но при этом отсутствуют следы борьбы и отпечатки пальцев неизвестного происхождения. К незнакомцу, явившемуся в перчатках в теплый июньский день, Вика вряд ли отнеслась бы с таким доверием, что предложила бы джин-тоник или кампари-оранж. Значит, если – гипотетически, конечно, – кто-то и заходил в дом…

Я замялся. Даня медленно поднял на меня глаза.

– Понимаешь теперь, почему я не хочу об этом думать?

Я давно уже все понял – и тоже не хотел об этом думать. Но все же надеялся, что в процессе разговора рассеются самые потаенные, самые пугающие предположения. Внутренне напрягшись, я упрямо озвучил то, о чем мы оба так не хотели думать.

– Получается, войти через калитку с помощью ключа и получить свой напиток мог только знакомый Вике человек, который, к тому же, ухитрился не оставить не идентифицированных отпечатков пальцев.

– В том-то и дело. – Негромко произнес Даня, не глядя на меня. – Но Займидорога уже успел проверить алиби всех, чье знакомство с Викой лежит на поверхности. Вы с Пшеничниковым безвылазно сидели в офисе, Лика с Соней провели вместе почти всю вторую половину дня, Алена с детьми и нянями была на даче, Олег – у себя в офисе. Полиция проверила даже Оксану и садовника: они тоже весь вечер были на виду. На этом, собственно, исчерпывается круг очевидных знакомых, у кого мог быть – гипотетически, как ты говоришь – доступ к ключу от калитки. Тупик.

Очевидный круг исчерпывался, но оставался неочевидный. Возможно, в числе ее знакомых был кто-то, кому Вика сама дала ключ от проклятой калитки. Кто-то, кто не мог себе позволить засветиться на камере видеонаблюдения. Кто-то, чье присутствие в доме Вика хотела скрыть: ведь именно она прекрасно знала о существовании как камеры видеонаблюдения, так и калитки. Я задумался, старательно отводя глаза от Дани. Могла ли она завести любовника? Дерзкая, циничная, самоуверенная, шокирующе красивая Вика, экс-звезда тенниса и владелица успешной теннисной школы, могла завести сколько угодно любовников, если бы захотела. Хотела ли она этого? Возможно. Мог ли любовник в пылу страстей случайно убить ее? Опять же возможно. Но в эту историю совершенно не вписывались таблетки. Отравление такого рода похоже на спланированное убийство, и способ казался мне скорее женским, чем мужским. Я решительно отмел эту гипотезу.

– На мой взгляд, отсутствие отпечатков на калитке означает лишь, что ей давным-давно никто не пользовался. Самое странное в этой истории – ситуация с таблетками. Не понимаю, как она могла сложиться, если там был кто-то еще. Больше всего это похоже на…

Я умолк на полуслове. Даня бросил на меня понимающий взгляд и продолжил за меня:

– На самоубийство, которое пошло не так. Это ты хотел сказать?

– В общем, да. Черт его знает, почему на блистере нет отпечатков пальцев. Может, Вика просто случайно их стерла после того, как извлекла все таблетки. Хотя, честно говоря, я не могу себе представить, какие у нее могли быть причины. – Я помялся и неловко продолжил. – А у тебя нет никаких предположений?

Упорно глядя в пол, Даня покачал головой.

– Понятия не имею, да и вообще слабо в это верю. Ты же знал Вику: присутствия духа ей было не занимать. Займидорога, кстати, тоже спрашивал, были ли какие-то изменения в Викином поведении в последнее время.

– И что ты ответил?

– Принялся яростно доказывать, что ничего необычного не было. Но чем дольше я над этим думаю… – Даня бросил на меня серьезный, мрачный взгляд. – Пожалуй, в последнее время кое-что все-таки изменилось.

– В смысле?

– Не знаю, как объяснить… Ничего радикального, но, скажем так, интенсивность Викиных эмоций несколько выросла. По модулю, то есть и в плюс, и в минус, понимаешь? С одной стороны, она эмоциональнее выражала свою привязанность, а с другой – как-то отстранилась от нашей повседневной жизни. Но все это было не очевидно, я действительно не замечал ничего в моменте, только постфактум, когда вообще начал задумываться на эту тему.

Даня поднял на меня глаза и, видимо, выражение моего лица заставило его насторожиться.

– Егор, говори как есть. Не пытайся щадить мои чувства, выкладывай начистоту. С кем еще мы можем быть откровенны, как не друг с другом?

Данька был прав: вот уже пятнадцать лет мы шли по жизни плечом к плечу, ни разу не обманув доверия друг друга даже в мелочах. В тяжелых ситуациях мы действовали без малейших сомнений друг в друге. А сегодняшняя ситуация была самой тяжелой из тех, с какими нам довелось сталкиваться.

– Пару недель назад я случайно подслушал часть разговора Лики с Викой. Они были здесь, на террасе, и не услышали, как я вошел в квартиру. В часы пик здесь бывает довольно шумно. Так вот, Лика говорила Вике что-то вроде: «Нет, ты этого не сделаешь. Ты вообще осознаешь последствия? Это повлияет на каждого, неужели тебе самой не очевидно?» В этот момент я вышел на террасу, и Лика тут же замолчала на полуслове, а потом перешла на невинные темы.

– И ты не спросил, что они обсуждали?!

– Хотел спросить, но Лика бросила Вике фразу типа «потом поговорим про Францию». Вика как-то упоминала о своей идее продать долю в совместной теннисной школе и открыть собственную, во Франции. Я подумал, что она собралась переезжать, а Лика ее отговаривает. Они обе вели себя очень естественно, легко переключились на разговор со мной, и позже у меня не возникло даже мысли о возвращении к этой теме. Черт! Я похоже, повел себя как доверчивый идиот.

– Ну а что ты должен был подумать? Это только теперь мы во всем начали видеть повод для подозрений, а раньше жизнь казалась почти безоблачной. Да, действительно, Вика пару раз заводила разговор о школе во Франции. Но вряд ли разговор, который ты услышал, касался этой темы. Кстати, тебе не кажется, что с тех пор, как я к вам переехал, Лика стала меня избегать?

– С чего бы вдруг? Думаю, у нее просто мало времени: так много всего сразу на нее обрушилось: родители, Ванька с Алисой, теннисная школа, которую она теперь тянет одна.

Но, перечисляя Ликины сложности, я начал осознавать, что Даня, пожалуй, прав: Лика избегала общения с ним, буквально со дня его возвращения из Сиэтла. Она явно переживала за него, возможно даже больше, чем за Алису и Алену, и тем не менее не поехала со мной в аэропорт его встречать. А с тех пор, как Даня переехал к нам, Лика стала возвращаться домой лишь поздно вечером. Утром она либо убегала чуть свет («много работы»), либо оставалась в постели до тех пор, пока мы с Даней не уезжали на офис («неважно себя чувствую»). Внезапно я ощутил внутри неприятный холодок: в поведении Лики что-то было очень и очень не так.

Пока я размышлял, Даня внимательно наблюдал за мной, словно пытаясь угадать, о чем я думаю.

Я невольно вздохнул.

– Возможно, ты и прав.

Он кивнул.

– Сначала я думал, что Лике в ее горе просто тяжело общаться еще и со мной, помимо отца, мамы и малышни. Но после нашего с тобой разговора начинаю подозревать, что у ее поведения могут быть другие причины.

– Лучше не мучиться подозрениями, а дождаться ее возвращения и прямо спросить об их загадочном разговоре.

Лика вернулась около полуночи. Мы с Даней караулили ее в гостиной: два предыдущих вечера, пользуясь нашим пристрастием к террасе, она незаметно проскальзывала в спальню и не выходила оттуда до утра, ссылаясь на адскую усталость.

Услышав, как хлопнула входная дверь, я поспешил навстречу жене.

– Мы здесь, Лик! Ждем тебя в гостиной.

Через минуту она бесшумно вошла и, быстро кивнув, замерла на месте, настороженно переводя взгляд с меня на Даню и обратно. После разговора с Даней я вдруг увидел ее другими глазами. Лика явно похудела за последнее время, неулыбающиеся серые глаза казались непропорционально большими на осунувшемся лице. Копна пшеничных волос была небрежно усмирена резинкой, но отдельные пряди, освободившиеся за долгий день, подчеркивали гордый изгиб шеи. Как же она красива! Кажется, Лика стала еще прекраснее с тех пор, как мы с ней познакомились. Какое счастье, что она жива, и я не потерял ее. Эта мысль часто посещала меня после гибели Вики, но впервые она не вызвала во мне чувства неловкости. Я поспешил к ней и порывисто обнял, не стесняясь присутствия Дани. Лика так же порывисто ответила на мое объятие. Я повел ее к дивану.

– Малыш, я понимаю, ты устала, но появились новые обстоятельства, которые нам надо обсудить.

Лика, не сопротивляясь, села рядом со мной, тесно прижавшись к моему боку. Она молча выслушала Данин рассказ о странных находках у него дома, однако вздрогнула при упоминании о блистерах. Когда же я спросил Лику о подслушанном разговоре с Викой, ее пальцы инстинктивно вцепились в колени. Однако она твердо стояла на своем: у Вики не было неприятностей, не было мыслей о самоубийстве, ее гибель – трагический несчастный случай. Их разговор касался Викиной идеи продать теннисную школу. Блистеры в шкатулке и пудру из таблеток на руках она прокомментировать не могла, но была уверена, что для них тоже есть какое-то вполне невинное объяснение.

– Нет невинных объяснений. – произнес Даня нейтральным тоном, от которого повеяло арктическим холодом. – Все возможные объяснения далеки от невинных. Не имею представления, осознаешь ли это ты, но мы с Егором прекрасно понимаем, и Займидорога, между прочим, тоже. Судя по первым впечатлениям, он так легко не успокоится: вытащит на поверхность любую мелочь, разворошит прошлое каждого члена семьи и рано или поздно что-нибудь найдет.

– Например? – В Ликином голосе послышался легкий скепсис.

– Как минимум докопается до существования Турритопсиса.

– До чего? – в замешательстве спросила Лика.

Мы с Даней переглянулись. До сих пор о существовании нашего непревзойденного детища знали лишь три человека – Пшеничников, Даня и я, но, видимо, пришло время посвятить в эту тайну и Лику.

– Турритопсис, или Диоген 2, – усовершенствованная версия нашего бестселлера, Диогена 1. Его ты знаешь: это основа нашего бизнес-благополучия. По сравнению с Диогеном 1, возможности Турритопсиса в области… скажем так, хакерства сильно расширены. Мы разработали его для защиты «Айвилиса» от рейдеров и сохранили подробности в узком кругу, во избежание лишних слухов и страхов. В общем, утечка данных о Турритопсисе совершенно неприемлема. Как только полиция о нем узнает, у нас начнутся такие «сложности», что мы в два счета лишимся компании. И это как минимум: на самом деле трудно даже спрогнозировать, как они отреагируют на существование такой программы, как Турритопсис.

Лика бросила на меня испуганный взгляд.

– Это правда?

– К сожалению, да. Если Займидорога докопается до истории, которая привела к созданию Турритопсиса, он эту тему так просто не отпустит. От утечки информации о Турритопсисе всего один шаг до обвинений в шпионаже или в чем-то похуже. Хотя куда уж хуже.

– А те люди, из-за которых вы создали своего Турритопсиса, точно не могут быть причастны к смерти Вики?

Мы с Даней вновь переглянулись.

– Ты же минуту назад утверждала, что смерть Вики не может быть ничем, кроме несчастного случая. – Небрежно произнес Даня, внимательно глядя на нее.

– Я совсем забыла про ту историю с рейдерами. Вы старательно защищали нас от излишних подробностей. Опираясь на доступную мне информацию, я почти не сомневаюсь в несчастном случае, но, возможно, вы знаете больше.

– Мы с Егором пустили Турритопсиса по следам несостоявшихся рейдеров, но он не обнаружил никакой активности в наш адрес с их стороны. Убийство Вики было бы для них действием бесполезным и опасным.

– У меня есть идея. – Я говорил, осторожно подбирая слова. – Правда, она вам вряд ли понравится. Пусть Турритопсис проанализирует активность Вики за последние, допустим, год-два. Глубже искать вряд ли понадобится. Если ее смерть не несчастный случай, то корни убийства или самоубийства лежат в относительно недавнем прошлом. Если там есть хоть какая-нибудь мелочь, за которую можно зацепиться, Турритопсис ее найдет. А мы потом решим, поставить ли в известность Займидорогу или, наоборот, попытаться зажать информацию.