Серые братья Шервуд Том

ЦЕНА УГРОЗЫ

Близилось утро, и в замке с чёрными окнами наступил завершающий ритуал: все игравшие собрались у бассейна и наполнили чаши вином.

– Кто выиграл - пусть радуется, - напевно произнёс слепой носитель ящериц. - Кто проиграл - завтра выиграет.

Игроки, уже одетые, чинные, разом подняли фиалы и выпили. Дюк, зачерпнувший вина едва ли на треть чаши, лишь сделал вид, что пьёт. Он с нетерпением ждал возвращения Змея, который унёс в карету половину выигрыша: новый телохранитель, даже не смотря на могучие мышцы и крепкие кости, был не в силах унести за один раз полмиллиона золотом. А Бэнсон, радуясь оказии, неторопливо тащил чужой тяжкий груз, старательно запоминая длину лестничных маршей, спуски, подъёмы и повороты. Возвращаясь назад, налегке, он всё повторил в обратном порядке. «Змей» и представить не мог, когда бы это ему пригодилось, но в нём не было даже тени сомнения: уроки мастера Альбы и принца Совы были выше любых рассуждений.

Игроки старательно и поспешно, - однако с демонстративным равнодушием на лицах, - обогнали мистера Крэка, оставив его спускаться в «манекеновый» холл самым последним. Воздух был напитан предощущеньем беды.

Заговорщикам помог ещё и телохранитель полупьяного горбуна. Поддерживая хозяина за острый локоть, он шёл нарочито медленно, поджидая Бэнсона. Предполагая позадираться со Змеем перед остальными бойцами, он рассчитывал хотя бы на словесный, пусть и иллюзорный реванш. Но тот, поставив сундук на плечо, с убийственным равнодушием проследовал мимо. Остальные же телохранители смотрели на обвитого ремнями могучего, но не очень умного бойца с сожалением: все понимали, что в этой компании такое поведение недопустимо, - и уж как-нибудь - да наказуемо.

Ранним прохладным утром из немого и тёмного замка вдруг вышла большая группа людей и попарно, расходясь веером, рассеялась в разные стороны. Все спешили к своим каретам. Горбун, выйдя последним, медленно ковыляя, всё больше отставал от других. Вот хлопнули дверцы и зашелестели колёса экипажей Сонливца. Почти вплотную за ним двинулись лошади Дюка. Затем из высаженного ровными полосами леса выехал кортеж Монтгомери. А горбун, поддерживаемый телохранителем, несущим пустой сундучок, всё ещё ковылял к своим трём каретам.

За несколько минут лошади шести кортежей, нахлёстываемые кучерами, домчали до места, где дорога забирала круто в гору и делала почти полный разворот - так, что когда экипажи ехавшего последним Жирондона подъезжали к повороту, кортеж Сонливца двигался по второй половине дорожной петли - почти навстречу, и почти что над ними. Все кареты поднялись на верхнюю половину петли; внизу, на пустынной дороге осталась только одна - из кортежа Жирондона. Несколько человек из его свиты озабоченно топтались возле якобы сломанного колеса.

Послышались топот и стук колёс карет горбуна. Передний экипаж, доехав до «сломавшейся» кареты, затормозил, и в ту же секунду из заднего окна этой кареты один за другим прогремели три выстрела. Стрелявшие знали своё дело, и пули легли точно. Все три кучера мистера Крэка упали на землю. А затем (Бэнсону показалось, что лопнуло небо) от стоявших наверху экипажей раздался залп из сотни, примерно, стволов. Кареты горбуна покачнулись от невидимого удара. С их крыш и стен, сверкая лаком и белой древесной сердцевиной, взметнулись щепки. Лошади испуганно присели и прянули назад, но суетившиеся возле «сломанного» колеса люди Жирондона уже бежали к ним, ловя под уздцы. А сверху, с откоса, размахивая сверкающими в ясном утреннем солнце клинками, тёмной стаей неслись охранники всех шести игроков.

– Быстрее туда, - шепнул Бэнсону Дюк.

– Зачем? - вопросительно взглянул на него телохранитель. - Пусть щенки порезвятся…

– Ключ, ключ, ключ! - жарко зашептал Дюк, - на шее у горбуна ключ, сними его незаметно!

В дальнейших объяснениях Бэнсон нужды не имел. Распахнув дверцу кареты, он выскочил и громадными прыжками понёсся к экипажу мистера Трэка.

Он всё-таки опоздал: в простреленные раскрытые двери уже заглядывали две или три головы. Но Змей, добежав, бесцеремонно их оттолкнул, прорычав:

– А ну-ка в сторонку! У меня здесь свои счёты.

И всей тушей влез во внутренне пространство кареты, и закрыл проём узких дверей. Рядом кто-то возбуждённо стал рассказывать, как телохранитель горбуна задирал Змея и напрашивался на драку. Змей же, едва окинув взглядом пробитые пулями тела, рванул на Крэке ворот, предавшись секундному сомнению - всю ночь на шее обнажённого по пояс горбуна не было никакого ключа, - но нет, вот он. Висит на одной половинке цепи: вторая срезана ударом свинца. Дёрнув ключ и погрузив его в свой карман, Бэнсон с рёвом взялся за тело нахального ремненосца. Как будто это и было целью его посещения кареты, он выволок телохранителя Крэка, бросил на землю, под ноги любопытным зевакам, и с досадой проговорил:

– К сожаленью - готов.

У соседних карет шла работа. Там, звеня клинками, добивали раненых. Бэнсон наклонился и, отстегнув широкие, свиной кожи ремни, сложил их, повесил на шею и пошёл наверх, к карете Дюка, не обращая внимания на то, что кровь с ремней пятнает его одежду.

– Принёс? - коротко спросил Дюк, когда его телохранитель сел рядом с ним.

Бэнсон вынул из бокового кармана и протянул ему небольшой чёрный ключ. Дюк поспешно спрятал его и расплылся в блаженной, сладкой улыбке.

– Это - чтобы показать, за чем бегал? - спросил он, кивнув на ремни.

– Ну конечно, - сказал Бэнсон, но всей правды не договорил: он чувствовал, что ремни были ненормально тяжёлыми.

«Интересно, что в них за тайна, - думал Змей, ощущая, как кожаные ленты давят на его шею. - Скорей бы приехать».

Он успел заметить, как убитых кучеров заменили люди Монтгомери.

– Приведут кортеж поближе к имению горбуна, - пояснил, перехватив его взгляд, довольный хозяин. - Обставят, как нападенье бандитов.

– Ключ - от какого-то важного помещения в доме Крэка? - с деланным безразличием поинтересовался Бэнсон.

– Разумеется, - помедлив, ответствовал Дюк.

– Без меня не ходи.

– Отчего так?

– Я неплохой специалист по скрытым ловушкам.

– Запомню.

Щёлкающие удары кнутов принялись часто бить напоенный пороховой гарью воздух. Кареты рванулись, - словно их владельцы, испугавшись только что сотворённого, спешили поскорее убраться.

Но их кортеж, к удивлению Бэнсона, повернул не в ту сторону, откуда приехали, а в Плимут.

– Нужно переждать немного, - пояснил ему Дюк. - Пусть тела Крэка и его свиты доставят в имение и вызовут помощника прокурора. Наша компания появится там позже - соболезновать и возмущаться.

– Будет делёж наследства убитого разбойниками горбуна? - уточнил Бэнсон.

– Да, но какой делёж! Недвижимость, конечно, сразу опишут - но она и не надобна. У каждого из нашей компании есть в имении предмет длительной зависти. Жирондон, например, выпросит для себя гарем: в нём несколько десятков невольниц.

– А мы? - равнодушно спросил Бэнсон.

– А мы… А я… есть там кое-что, что дороже сотни гаремов.

Дюк даже передёрнул плечами.

Остаток пути проделали в ненапряжённом молчании: Дюк, откинувшись к мягкой стене, жмурился в сладкой улыбке, а Бэнсон всё время думал - та ли это «компания», о недоступности которой слышал в своё время в Плимуте, или он напрасно теряет здесь время.

ГЛАВА 3

ЗАМОРСКИЕ КРИКУНЫ

Бэнсон и предположить не мог, насколько это была «та» компания. Он не знал, что в это самое время принц Сова разговаривал с кем-то из Серых братьев в знакомом Бэнсону доме в Плимуте.

- Я выследил Тайверта, - говорил, устало откинув голову на спинку кресла, Сова.

- Того самого? Гробокопателя?

- Да. Его ещё называют Рассказчик. Тайверт привёл меня в поместье одного весьма влиятельного в Лондоне человека.

- Как его имя?

- Люди, которые нас интересуют, зовут его Дюк.

- Выследить Тайвера было, вероятно, непросто. Он боязлив, а потому - очень внимателен.

- Да. Но в данном случае это было не трудно. В этот раз он очень спешил - нёс, видимо, какую-то редкостную находку. Трудно будет другое: выследить Дюка, а через него - всю их компанию. Охрана у него поставлена крепко. В дом не попасть…

ОСКАЛЕННЫЕ ЧЕЛОВЕЧКИ

Доехали до погружённого в утреннюю сонную дремоту Плимута. Проехали в порт. Здесь оставили кареты и дали работу ногам: нужно было как-то убить время.

Дюк, погружённый в какие-то свои, по-видимому очень приятные мысли, широко шагал, так что и Бэнсону, не принужденному укорачивать шаг до размера хозяйского, было легко, - и он шёл этим свежим осенним утром вольно и быстро, и так же вдыхал полной грудью морской йодистый воздух.

Открывались трактиры и торговые лавки, и Бэнсон с хозяином, оставляя прочую охрану снаружи, входили внутрь, к полусонным владельцам, где Дюк рассматривал, - а иногда покупал, - некоторые заморские причуды, в виде головного убора из цветных длинных перьев или кожаную перчатку без пальцев с наклёпанными на ладони железными чешуйками, - видимо, чтобы лазить по стволам деревьев. Бэнсон мало обращал внимания на разложенные на прилавке и развешанные вдоль стен товары. Он, входя в очередную лавку, внимательно высматривал - нет ли за спиной или сбоку притаившейся малозаметной двери, откуда могли бы появиться умелые и отчаянные работнички тёмных дел, чтобы ограбить богатого посетителя, а тело его утащить в ту же незаметную дверь: такие случаи - Бэнсон знал это - были. (Вот только немного сбивал его с привычного ритма мыслей острый запах табака и вид длинных шпалер разнообразнейших трубок в табачных лавках.)

Вдруг, у одного из торговцев, помимо прочего заморского барахла, быстро текущего сквозь проворные пальцы, показывающие раннему покупателю индейские и африканские амулеты, Бэнсон заметил мгновенно притянувший его внимание яркий предмет. Это был кожаный обруч-лента, носимый, как угадывалось, на шее, от которого вниз на тонких шнурах свисали восемь мешочков. Они походили на небольшие кисеты, - каждый размером немного побольше крупного гусиного яйца, - яркой, даже весёлой окраски. Они были парные, - жёлтые, оранжевые, кирпично-розовые и светло-коричнево-красные. Поражало то, что на поверхности тонкой, в радостные детские цвета крашенной кожи, были нанесены зловещие рисунки квази-человеческих* (* Кв а зи (лат.) - «около», «как будто».) лиц. Лица эти, из нестираемой, чёрной, шероховатой матовой краски, то с оскаленными, то с просто разинутыми в немом крике ртами, одновременно и притягивали, и пугали. Даже непосвящённому было понятно, что в них таится чужая, с окраины света, тайная и могучая магия.

– Сколько денег? - спросил Бэнсон, забирая из рук продавца цветную гирлянду.

– Две гинеи! - торопливо сказал тот, опытным сердцем уловив в настроении посетителя и уверенность, и интерес.

Сказав это, продавец ещё раз раскрыл рот, чтобы сообщить, что эта вещь необычайно редкая и что снижать цену он не станет, но Бэнсон, кивнув головой, отстегнул клапан пояса, достал две золотые монеты и не бросил, а аккуратно выложил их на прилавок.

– Беру! - сказал он, и, ставя точку в нежданном, стремительном торге, надел амулет на свою мощную шею.

Продавец, он же - владелец лавки, побагровев от понимания того, что если бы он затребовал пять гиней - посетитель выложил бы и пять, суетливо потянул к амулету руки, - жестом не требовательным, а бессильным, прощальным.

– Я в них деревянные шарики положил, - дрожащим голосом сказал он, - чтобы удобнее было показывать; давайте я шарики вытащу - тогда в этих «мешочках» можно носить и огниво с кресалом, и другие полезные мелочи…

– Оставь, - тяжело сказал покупатель. - Пусть будут с шариками. - И добавил: - Может, ещё за деревяшки тебе заплатить?

Продавец, решив, что это - надменная, - в его адрес, - ирония, лишь вздохнул. Но покупатель засунул руку в карман и выложил на прилавок ещё шестипенсовик.

Когда вышли из лавки на пристань, Дюк поинтересовался:

– А что, Змей, для тебя две гинеи - заурядная сумма?

– Нет, - ответил, прикасаясь к покачивающимся на груди цветным округлым мешочкам, Бэнсон. - Две гинеи для меня - это деньги.

– Тогда отчего ты так легко с ними расстался?

– В этих оскаленных человечках заключена какая-то сила, - ответил, ненадолго задумавшись, Бэнсон.

– Ты это знаешь?

– Я это вижу.

Остаток пути совершили в молчании. Когда поднялись в карету, и возницы развернули кортеж в сторону имения горбуна, Дюк, разложив заднее сиденье, влез на него и, достав ключ, стал не отрываясь на него смотреть. Бэнсон, сидя на поскрипывающем под ним откидном креслице возле окна, так же подносил к глазам и рассматривал своих «оскаленных человечков». Он пытался поймать некую призрачную, ускользающую от него мысль, - осознание того, почему его так притянул к себе этот предмет. «Офф!» - вдруг выдохнул он, напряжённым сознанием «развернув»-таки в плоский лист прыгающий, призрачный «мячик» мучающей его мысли.

Бэнсон сделал это, едва только вспомнил убитого в турецком караван-сарае немого товарища. «Урмуль!» - воскликнул мысленно Бэнсон в миг, когда одновременно с этим именем в сознании скакнул «мячик» и развернулся в осмысленную картину. Друг, обретённый им в пиратском Адоре, стоял в дальнем углу караван-сарая и метал в головы янычарам свинцовые мушкетные пули. Теперь Бэнсон знал, в какое грозное, и в то же время «невидимое» оружие превратятся его человечки, если деревяшки в них заменить ядрами, отлитыми из свинца, - одно - из, примерно, четырёх пуль: и в «мешочек» поместится, и вес - как раз Бэнсону по руке. «Как долго искал! - корил себя Бэнсон. - А догадка - настолько проста! Мастер Альба, конечно, это оружие придумал бы сразу!»

Оставалось лишь добраться до дома, оставить хозяина на пару часов, - по придуманной когда-то Томасом Локком гаерной надобности «попить крови», - и найти в ремесленных рядах Лондона кузнеца или оружейника, который возьмётся отлить нужного размера свинцовые ядра.

ГРОБОКОПАТЕЛЬ

На выезде из Плимута Дюк вдруг привстал, открыл переднее окошко кареты и приказал кучеру:

– Домой. В Лондон.

И, откидываясь на спинку сиденья, пояснил Бэнсону:

– Трудное решение, но разумное. К Крэку лучше не ездить. Там сейчас слишком много ненужных глаз. А наше от нас не уйдёт.

Он вытянул руку с зажатым в ней свисающим на цепочке ключом, покачал им наподобие маятника. Вздохнул. Спросил телохранителя, с трудом оторвав взгляд от раскачивающейся железки:

– Сцепить сможешь?

Бэнсон принял в подставленную ковшиком ладонь ключ и, повозившись немного, соединил разорванные края цепи. Зажав в зубах и приплющив для верности разогнутое звено, вернул ключ новоявленному владельцу. Дюк, подёргав руками в стороны, попробовал цепь на разрыв, довольно кивнул и надел её на свою короткую крепкую шею. После этого насовал под бок и намял локтем подушек, сбросил туфли и, вытянув ноги в шёлковых, с гладко вшитыми пятками (рукой опытной белошвейки) чулках, смежил веки и размеренно засопел.

Змей, пересевший на сиденье напротив, подумал: «До Лондона путь неблизкий, можно дождаться удобного случая… но, с другой стороны, вдруг - самый удобный - сейчас?» Он положил на колени тяжёлые, свиной кожи, соединённые накрест ремни, достал из внутреннего кармана куртки синевато- чёрную Альбову бритву, раскрыл её и аккуратно надрезал боковой шов на ремне. Через минуту он тихо пробормотал:

– Я так и думал.

На ладони его лежала маленькая, круглая, толстенькая гинея.

Машинально покачивая тяжёлыми плечами и туловищем - под действием толчков торопливо бегущей кареты - Змей достал трёхгранную стальную иглу, нитки и, осторожно и медленно перебирая толстыми пальцами, зашил монету обратно. Потом так же неторопливо перешил пряжки, сделав ремни на полфута длиннее. И, сняв куртку, надел эти ремни на себя - так, как носил их и прежний хозяин, накрест.

Он чувствовал, что смертельно устал. К тому же покачивание кареты тянуло откинуться на мягкую спинку сиденья и провалиться в сон… сон! - такой мучительно желанный, сладкий… Змей несколько раз глубоко и часто вздохнул, сильно и резко подёргал головой из стороны в сторону, ободряюще улыбнулся сам себе и стал смотреть в окно. Он старательно, нашёптывая себе под нос, запоминал дорогу и все относительно приметные ориентиры.

Прошло достаточно много часов - томительных, долгих. Дюк, после очередного ощутимого ухаба открыл глаза, зашевелился и сел.

– Я не кричал во сне? - спросил он у восседающего напротив, с закаменевшим лицом, охранника.

– Нет, - ответил тот хриплым от напряжения голосом. - Я б разбудил.

– А ты что же, всё это время не спал?

– Телохранитель не может спать одновременно с хозяином.

– И это после всех приключений! И такой трудной ночи! Ну, ты силён. А ремни зачем нацепил?

– Чтобы все, кто увидят, были бы убеждены, что я бегал к Крэку именно за ними, а не за чем-то другим.

– Мудро, - ответил Дюк, машинально тронув спрятанный на груди под рубахой таинственный ключ.

Минуту-другую проехали молча. Дюк, высунув голову в окошко кареты, взглянул на небо. Сказал:

– Кажется, скоро должна быть река. Остановимся на пару часов. Мои бойцы поймают рыбы и сготовят уху. А ты должен поспать. В Лондоне я ожидаю визита людей, с которыми приходится быть осторожным. Стало быть, ты мне нужен бодрым и крепким.

Бэнсон кивнул. Дюк скомандовал остановить экипажи, вылез по малой нужде. Вернувшись в карету, сказал:

– Река действительно близко. Можешь заснуть прямо сейчас.

Бэнсон снова кивнул; неторопливо - с усилием сдерживая себя - снял башмаки, лёг на сиденье, сложил и сунул под голову куртку, и скользнул в чёрный спасительный омут.

Проснулся он от весёлого голоса Дюка.

– Кажется, нет такого занятия, где бы ты был не силён! - говорил, расплывшись в улыбке, баловень покера. - Вставай! Лондон скоро.

Бэнсон сел. Выглянул из кареты. Сплюнул тягучую ночную слюну. Рысящий подле кареты один из охранников согнулся над лукой седла и послал Змею приветливый жест, - как давно знакомому другу. Бэнсон равнодушно кивнул. А когда он «вернулся» в чрево кареты, то удивлённо свёл брови: от стенки, вернее - от дверцы, между сиденьями был откинут столик, на который Дюк выкладывал из дорожного сундука замысловатую снедь. На металлическом длинном подносе устроились в ряд, выставив вверх кости окорочков, три жареные куропатки; желтел, поблёскивая слегка оплавленным боком сыр; подпёрла собственные бока ушками-ручками квадратная глиняная чаша с янтарно-алой русской икрой; пестрел нашпигованный морковными «гвоздиками» белый, массивный, заливной рыбий бок; округлой башенкой возвышались лепёшки. И у самого края парой близнецов встали два жестяных жбана с ручками, как у кружек, и крышками на винтах, - мерой в три, если не больше, пинты каждый.

– В одном - уха, - сказал Дюк, ткнув в их сторону пальцем, - остыла давно, а во втором - пиво. Годится?

– Годится, - ответил Змей, с трудом помещая колено под столик.

Перекрестившись, он, скромно выражаясь, «покушал». Он съел всё, и опустошил оба жбана. Выбрав куском лепёшки остатки икры, он снова перекрестился и, с трудом переведя дух, проговорил:

– Так что. Где эти, с кем нужно быть осторожным.

– Должны ждать меня дома, - ответил Дюк, недоверчиво взирая на опустошённый поднос. - Но, кажется, имея телохранителя с таким аппетитом, я могу позволить себе не думать об осторожности.

Однако Бэнсон видел, что это всего лишь слова, так как едва подкатили к имению, Дюк сделался внимательным и напряжённым. (И всё же на то, чтобы подметить эту метаморфозу, Змей «истратил» лишь толику своего восприятия, в основном же быстро и цепко вглядывался и запоминал устройство громадного серого здания, а также подъезды и подходы к нему.)

Да, Дюк был напряжён, но он немедленно успокоился и воодушевился, когда ему сообщили, что ожидает его лишь один человек, и когда узнал - кто именно.

– Приветствую тебя, Тайверт, - с деланным равнодушием сказал Дюк, входя вместе с Бэнсоном в маленькое помещение на втором этаже.

Навстречу ему и Бэнсону, выпроставшись из продавленного, узкого и глубокого кресла, торопливо шагнул, на ходу кланяясь, невысокого роста, узкоплечий, с землистым лицом человек. Со стороны было видно, что Дюк непроизвольным и торопливым движением заложил руки за спину, - как будто боялся и избегал рукопожатия.

– Дс-ень-ки сакн-он-ц-ились, - безобразно шепелявя, выпалил гость, взмахивая тонкими длинными руками с широкими, как ни странно, и крепкими ладонями.

«Деньги закончились» - с усилием вник в смысл сказанного Бэнсон.

– У меня тоже нет лишних денег, - вздохнув, посетовал Дюк (как будто и не перетаскивали в эту минуту его слуги из кареты в серую «крепость» два сундука с пятьюстами тысячами).

– Не в долг, не в долг! - ещё более торопливо зашепелявил, моргая чёрными глазками, Тайверт. - Находочку я привёз!

– Редко в последнее время ты мне привозишь что-либо стоящее, - продолжал разыгрывать безразличие Дюк.

– Находочка на этот раз хороша, ваша светлость! Вот, сами смотрите!

И гость, вытащив из-за кресла какой-то вонючий мешок в подозрительных пятнах, распустил узел верёвки и достал из его пахнувших тленом и сыростью недр… череп.

Это был не просто череп когда-то очень крупного человека с ненормально развитой нижней челюстью, - а череп воина. От глазных впадин, а также от кромки пониже затылка и вверх, заострённым куполом высился кованный из двенадцати стальных полос с золотыми накладками шлем.

– Князь или царь, - уверенно сказал Тайверт, протягивая ошеломленные кости владельцу имения.

– Неужели? - с явной иронией ответил Дюк и протяжно зевнул.

Он повертел невиданное приношение в недрожащих руках, всмотрелся под кромку шлема.

– Не снимается, - пояснил внимательно следящий за ним Тайверт. - В сосновом лесу в болотце лежал. Смола затекла. Кость к железу приклеилась крепко. Я думаю, ваша светлость найдёт мастера, чтоб осторожно отковырял.

– Ладно, куплю, - небрежно произнёс Дюк. - Устал я с дороги. Торговаться и спорить нет сил. Десять фунтов.

– Десять фунтов? - с наигранным удивлением, доходящим даже до вполне правдоподобной наивности, переспросил Тайверт. - А почему не одиннадцать?

– Одиннадцать - это уже много, - задумчиво ответствовал Дюк. - А сколько ты хочешь?

– Тысячу! - быстро выпалил продавец.

– Беру! - так же быстро проговорил покупатель и, не выпуская «находочки» из начавших-таки дрожать рук, быстро вышел.

Вернулся он уже без покупки, но с денежным кошелем.

– Тысяча, как запросил, - сказал Дюк, протягивая Тайверту тяжёлый кошель.

Серое лицо гостя сделалось точно таким, как у продавца «оскаленных человечков» в Плимуте: он понял, что если бы запросил не одну, а пять тысяч - покупатель согласился бы без раздумий.

– Позолота на шлеме, - принялся Тайверт запоздало нахваливать принесённое, - челюсть у черепа очень большая…

– Ладно-ладно, - остановил его Дюк. - На тысячу можно жить десять лет. К тому же, у меня есть конкретный заказ.

– На могилу?

– На могилу. Недавно умер один горбун… Ты знаешь, какой.

– Раскопать вашей светлости его голову?

– Нет. Раскопать всего горбуна. Нашей светлости нужен весь скелет, целиком. Понимаешь? Сделать нужно незаметно и быстро.

– У меня иначе и не бывает. Десять фунтов?

Дюк рассмеялся.

– Привезёшь обваренный и отмытый скелет - получишь ещё тысячу.

Тайверт поклонился, подхватил опустевший мешок и направился к двери.

– Да, - проговорил Дюк ему в спину, - а не надоело ли тебе в гнилье ковыряться? Начал бы по свежим людям работать. Знаешь, сколько денег за этот год получил мой главный поставщик?

– И-а не уп-ийт-сца! - с нескрываемым возмущением проговорил гробокопатель и, отвесив демонстративно глубокий поклон, закрыл дверь.

– «Я не убийца!», - скривил лицо Дюк. - Потрошитель гнилья - а с правилами! - И, доведя взгляд до Бэнсона, другим, посерьёзневшим голосом быстро спросил: - Что с тобой?

– Опасных гостей больше не будет? - с трудом сглотнув, спросил Бэнсон.

– Пока не предвидится, - ответил хозяин имения.

– Мне нужно на полдня отлучиться

– Что-то случилось?

– Случилось. Пора свежей крови попить.

– Слушай, Змей, - заговорил, заметно воодушевляясь, раскрасневшийся Дюк. - А как ты это делаешь? И для чего? Можно узнать? У меня, кажется, есть к тебе одно предложение…

– Что будет можно - я расскажу, - Бэнсон на секунду непроизвольно напряг мышцы шеи. - Со временем. А сейчас мне нужна хорошая лошадь.

– Я дам тебе коня, - торопливо сказал Дюк, - как раз под тебя - высокий, тяжёлый, недавно набили новенькие подковы. Двух дней тебе хватит?

– Вполне, - сказал Змей и шагнул к двери, в которую только что вышел потрошитель усопших.

КРОТ И ШАКАЛЫ

Бэнсон и Тайверт, один за другим, выбрались на проходящий невдалеке от имения Дюка широкий тракт - и направились в разные стороны. Здесь уместно коротко поведать о том, кого на своём пути встретил гробокопатель, пока Бэнсон, сидя на своём новом вороном жеребце, спешил к некоей тайной цели.

Деньги! Даже в небольшом количестве они приносят во внутренний мир человека ощутимые изменения. А у Тайверта денег было более чем изрядно. Тайверт совершил торговую сделку, о которой мечтал много лет. Ему попалась редкостная находка, и он очень выгодно её пристроил. Правда, его попытались проверить на простоватость, предложив вздорные десять фунтов, - но Тайверт не таков, чтобы не отличить ценной вещи от заурядной. Тайверт потребовал тысячу - и эту тяжёлую, полновесную тысячу получил. Он быстро шёл по дороге, размахивая опустевшим мешком, и его внутренний мир был совсем иным, нежели неделю назад, когда он ковырял старые кости на обсохшем крае маленького болотца. Его переполняли и радость, и лёгкость, и чувство собственной важности. Наконец-то свершилась мечта: он стал богат.

Богатый и важный, хотя и не купивший пока что крепкую лошадь, пахнущий тленом и плесенью человек свернул в первый же оказавшийся на дороге трактир. С той осанкой и выражением лица, которые безошибочно выдают состоятельность и солидность, новый посетитель прошёл к свободному столику и сел, привычным движением бросив мешок вниз, под скамью. Торопливо подбежавший к нему трактирный слуга долго принимал заказ - новый посетитель при разговоре безобразно прищёлкивал и шепелявил.

Этот-то дефект произношения и сыграл с ним подлую шутку. Когда Тайверт, хорошо покушав и выпив, стал расспрашивать слугу о том, как побыстрее добраться до имения некоего приметного человека, слуга, уточняя и переспрашивая, говорил громче, чем этого требовала щепетильность предстоящего дела. Это было неизбежно - любой, разговаривая с глухим человеком, или плохо знающим язык иностранцем, непроизвольно повышает голос. В каждом из нас сидит странное убеждение, что, если говорить громче, то слушающему будет понятней. Таким образом, смысл расспросов, а так же и имя этого «приметного человека» стали известны троим неспешно обедающим людям, сидящим в уголке в отдалении. Они молча переглянулись и, оставив на столе пару монет, вышли из трактира, стараясь не глядеть в сторону Тайверта.

Но оказалось, что скрывались они от кривоязыкого богача лишь до времени. Стоило лишь ему, отяжелевшему от еды и вина, ступить за дверь, как трое тихо и быстро окружили его.

– Привет, Тайверт, - сказал их предводитель. - Рад тебя видеть, вонючка. Как идут дела, старый крот?

Гробокопатель, побледнев, отшатнулся, но, наткнувшись спиной на стоящего сзади, вымученно улыбнулся и проговорил:

– Д,асс-туй, Гл,усс-то-ол.

– Чувствую, что нам по пути, - негромко сказал собеседник, кладя тяжёлую руку на плечо поникшего Тайверта. - Садись, подвезём. Вот наши лошади.

– Й-а псеш-ск,ом, - попытался избежать путешествия в нехорошей компании гробокопатель.

– Лезь в седло, вонючка, - жёстко произнёс стоящий за спиной, незаметно для возможных свидетелей приставляя к гробокопателю нож.