Вниз по реке Харт Джон
– Можете делать какие угодно выводы, – сказал я.
Мы таращились друг на друга, пока молчание не нарушила Робин, которая негромко произнесла:
– Если ты хочешь еще что-то рассказать, Адам, то сейчас самое время.
Я поразмыслил о причинах своего возвращения и о том, что сказала мне Грейс. Потом подумал о Робин и разделенной нами совсем недавно страсти – ее лице над собой в полусвете, лжи в ее голосе, когда она сказала мне, что это ничего не значит; а после представил ее на ферме, когда она с ледяной вежливостью попросила меня сесть в машину, пустив побоку наше прошлое и прикрывшись личиной копа.
– Мой отец был прав, – произнес я наконец. – Тебе должно быть стыдно за себя.
Я встал.
– Адам… – начала было она.
Но я уже вышел – и сразу же пешком отправился в больницу. Проскользнул мимо сестринского поста, отыскал палату Грейс. Мне не полагалось быть здесь, но иногда просто знаешь, что правильно, а что нет. Так что я пробрался в темную щель ее двери и придвинул стул поближе к кровати. Она открыла глаза, когда я взял ее за руку, и легонько сжала пальцы в ответ. Я поцеловал ее в лоб, сказал, что останусь тут с ней до утра; а когда ею вновь овладел сон, то он принес с собой и какие-то первые признаки спокойствия, отразившиеся у нее на лице.
Глава 15
Проснулся я около пяти и сразу увидел свет, отсвечивающий в ее глазах. Когда она улыбнулась, понял, что улыбаться ей больно.
– Не надо, – сказал я, наклоняясь ближе. В одном глазу у Грейс набухла слеза. – Не грусти.
Она покачала головой, едва заметно. Ее голос дрогнул:
– Я не грущу. Я думала, что осталась совсем одна.
– Нет.
– Я плачу потому, что мне страшно. – Грейс словно окаменела под простынями. – Я никогда не боялась оставаться одна.
– Грейс…
– Мне страшно, Адам.
Я встал и обнял ее. От нее пахло антисептиками, больничным моющим средством и страхом. Мускулы напряглись у нее на спине, длинными твердыми полосами; сила в ее руках удивила меня. Она казалась такой маленькой под тонкой тканью…
– Со мной всё в порядке, – произнесла Грейс наконец.
– Точно?
– Да.
Я сел обратно на стул.
– Принести тебе что-нибудь?
– Просто поговори со мной.
– Ты помнишь, что произошло?
Она двинула головой на подушке.
– Только ощущение, будто что-то выступает из-за дерева; и как что-то замахивается у меня перед лицом – доска, дубинка, что-то деревянное… Помню, как упала в какие-то кусты, а потом как лежу на земле. Какой-то силуэт стоит надо мной. Вроде как в маске. Деревяшка опускается опять…
Грейс подняла руки, словно пытаясь защитить лицо, и я увидел прямо перед собой ушибы у нее на предплечьях. Оборонительные раны.
– Помнишь еще что-нибудь?
– Немного помню, как меня несли домой, лицо Долфа в свете фонаря на крыльце, его голос. Холод. Несколько минут в больнице. Тебя тут.
Последние слова были уже едва слышны, и я понял, в каких глубинах затерялись сейчас ее мысли.
– Скажи мне что-нибудь хорошее, Адам.
– Все уже позади, – сказал я, и она покачала головой.
– Это всего лишь отсутствие плохого.
Что я ей мог сказать? Что хорошего я видел с момента своего возвращения?
– Я здесь ради тебя. Что бы тебе ни понадобилось.
– Скажи мне что-нибудь другое. Что угодно.
Я помедлил.
– Вчера утром я видел оленя.
– А это хорошо?
Тот олень не шел у меня из головы весь день. Белые олени – редкость, просто исключительная редкость. Каковы шансы увидеть двух? Или одного и того же дважды?
– Не знаю, – сказал я.
– Я тоже как-то видела одного, просто огромного, – проговорила Грейс. – Это было после суда. Видела его ночью, на лужайке за своим окном.
– Он был белый?
– Белый?
– Не обращай внимания.
На какую-то секунду я вдруг потерял нить разговора – вновь отлетел назад во времени.
– Спасибо, что приходила на суд, – произнес я.
Грейс торчала там каждый божий день – обгоревший на солнце ребенок в выцветших одежках. Поначалу мой отец отказывал ей в праве находиться там. Это неприлично, говорил он. Так что ей приходилось приходить пешком. Тринадцать миль. После этого отец сдался.
– Ну как я могла не быть там? – Опять слезы. – Расскажи мне еще что-нибудь хорошее, – попросила она.
Я порылся в голове в поисках того, что можно было бы ей дать.
– Ты окончательно повзрослела, – сказал я наконец. – Ты красивая.
– А толку-то? – мрачно произнесла Грейс, и я понял, что она думает о том, что произошло между нами возле реки после того, как она убежала с мостков. В голове у меня по-прежнему звучали ее слова: «Я уже не такая маленькая, как ты думаешь!»
– Ты просто застала меня врасплох, – сказал я. – Вот и всё.
– Все парни такие дураки, – сказала она.
– Я взрослый человек, Грейс.
– А я тоже не ребенок! – Голос ее был острым, как бритва; она порезала бы меня им, если б могла.
– Я просто не знал.
Грейс перекатилась на бок, показав мне спину. И я увидел это снова – увидел, как плохо я со всем управился.
Она уже успела скрыться за деревьями, прежде чем я понял, что должен догнать ее. Грейс владела уголком моей души, которого я приучил себя стыдливо избегать – прочно запер его на замок. Почему? Потому что бросил ее. Зная, как это будет больно, я уехал в далекие края и лишь посылал письма.
Пустые слова.
Но теперь-то я был здесь. И она обиделась.
Так что я побежал за ней. Несколько трудных секунд Грейс продолжала лететь над землей – босые пятки мелькали коричневым и розовым, а потом темно-красным, когда тропа пошла вниз и она ступила в сырую глину. Когда Грейс вдруг остановилась, это стало для меня неожиданностью. Берег круто спадал вниз рядом с ней, и на миг показалось, будто она собирается прыгнуть в реку – словно сейчас шагнет влево и просто исчезнет из виду. Но этого не случилось, и взгляд загнанного зверя за какие-то секунды исчез с ее лица.
– Чего тебе надо? – спросила она.
– Чтобы ты перестала ненавидеть меня.
– Отлично. Нисколечко я тебя не ненавижу.
– Давай только без шуточек.
Грейс рассмеялась, и это резануло, словно ножом, так что, когда она повернулась уходить, моя рука оказалась у нее на плече. Плечо было твердым и горячим, и она остановилась, когда я дотронулся до нее. Застыла, а потом резко развернулась обратно, прижалась ко мне, словно я был ее собственностью. Руки Грейс нашли мой затылок, и она крепко поцеловала меня, толкая всем телом. Ее купальник был до сих пор мокрым, и вода, которой он пропитался, успела нагреться; я чувствовал, как она пропитывает мою одежду.
Я взял ее за плечи, оттолкнул назад. Ее лицо было полно открытого вызова и чего-то еще.
– Я уже не такая маленькая, как ты думаешь! – бросила Грейс.
Я опять ощутил, что совершенно выбит из колеи.
– Дело не в возрасте, – попытался втолковать я ей.
– Я знала, что ты вернешься! Я так сильно тебя любила, что ты просто не мог не вернуться!
– Ты не любишь меня, Грейс. Не в том смысле.
– Я любила тебя всю свою жизнь! Мне нужно было только набраться храбрости сказать тебе это! Ну что ж, больше я этого не боюсь. Я больше ничего не боюсь!
– Грейс…
Ее руки ухватили меня за ремень.
– Я покажу тебе, Адам…
Я схватил ее за руки – схватил довольно сильно и оторвал их от ремня. Абсолютно все шло наперекосяк. Слова, которые она только что сказала, ее меняющееся у меня на глазах лицо, когда до нее стало доходить, что я ее отвергаю… Грейс попробовала еще раз, и я остановил ее. Оступившись, она отпрянула назад. Я увидел, как черты лица ее рушатся, словно распадаясь на части. Она отчаянно вздернула руку вверх, а потом развернулась и бросилась прочь – ее пятки мелькали красными пятнышками, будто она бежала по битому стеклу.
Голос Грейс был совсем тих. Едва долетал из-за ее плеча.
– Ты кому-нибудь сказал? – спросила она.
– Конечно же, нет.
– Ты думаешь, что я полная дура.
– Грейс, я люблю тебя больше всех на свете! Разве важно, в какой форме эта любовь?
– По-моему, теперь я готова быть одна, – объявила она.
– Только не подавай это таким вот образом, Грейс!
– Я устала. Потом приходи еще меня проведать.
Я встал, подумав, не обнять ли ее еще раз; но она уже полностью закрылась. Так что я просто похлопал ее руке – в месте, не затронутом ушибами, бинтами или иголками, воткнутыми ей под кожу.
– Отдохни как следует, – сказал я ей, и Грейс прикрыла глаза. Но, обернувшись напоследок из коридора, я увидел, что она таращится в потолок, а ее руки поверх застиранной простыни крепко стиснуты.
Я вышел в рассеянный свет еще одного раннего утра. Машины у меня не было, но совсем неподалеку располагалась закусочная с подачей завтраков. Открывалась она в шесть, и после того, как я несколько минут прождал открытия, на зады ее один за другим подкатили два автомобиля. О шлакоблочную стену лязгнула металлическая дверь, кто-то пнул пустую бутылку, которая со звоном покатилась по бетону. Внутри зажегся свет, и чьи-то толстые, как сосиски, пальцы перевернули вывеску на двери с «ЗАКРЫТО» на «ОТКРЫТО».
Я занял кабинку возле окна и дождался, пока не запахнет кофе. Через минутку появилась официантка, и заготовленная улыбка соскользнула у нее с лица.
Она помнила меня.
Официантка, глядя куда-то в сторону, приняла у меня заказ, а я не сводил взгляд с клетчатого рукава ее синтетической рубашки. Нам обоим так было проще. Старикан с толстыми пальцами тоже меня узнал. Они о чем-то зашептались возле кассы, и мне стало ясно, что подозреваемый – то же самое, что осужденный, даже через пять лет.
Пока я ел, закусочная понемногу заполнялась: работяги, офисный люд, всего понемногу. Большинство из них знали, кто я такой. Никто со мной не заговаривал, и я задумался, сколько в таком отношении ко мне было от смешанных чувств, вызванных упрямством моего отца, а сколько от искренней веры в то, что я действительно некое чудовище. Включив свой мобильник, я увидел три пропущенных звонка от Робин.
Официантка нехотя двинулась в мою сторону и остановилась ровно на таком расстоянии, чтобы ее нежелание приближаться ко мне не выглядело слишком уж очевидным.
– Что-нибудь еще?
Я ответил, что нет.
– Ваш счет, – сказала она, бросив листок на самый краешек стола. Подтолкнула его ко мне средним пальцем.
– Спасибо, – сказал я, делая вид, будто совершенно не обратил внимания на недвусмысленный жест, посылающий меня на три буквы.
– Всегда пожалуйста.
Я посидел немного еще, потягивая остатки кофе, а потом увидел подрулившую к тротуару полицейскую машину с выключенными мигалками. Из нее вылез Джордж Толлмэн, который бросил несколько монет в автомат с газетами, а потом поднял взгляд и увидел меня сквозь стекло. Я махнул ему. Он кивнул в ответ, после чего сразу же позвонил кому-то по мобильнику. Войдя в ресторан, пролез в мою кабинку и положил газету на стол. Протянул руку, и я пожал ее.
– Кому звонил? – спросил я.
– Твоему отцу. Он просил меня держать ушки на макушке.
Джордж поднял руку, чтобы привлечь внимание официантки. Заказал плотный завтрак и махнул на мою пустую кофейную чашку.
– Еще? – спросил он.
– Пожалуй.
– И еще кофе, – добавил он официантке, которая лишь закатила глаза.
Я внимательно оглядел его полицейскую форму – темно-синий комбинезон со множеством золотого шитья и всяких блестящих металлических побрякушек; потом посмотрел за окно и увидел здоровенного пса, который восседал на заднем сиденье его машины, строго выпрямив спину.
– Ты еще и в кинологи подался? – спросил я.
Толлмэн ухмыльнулся.
– Детишки любят эту собачку. Иногда я беру ее с собой.
Принесли завтрак.
– Выходит, ты с моим отцом в довольно хороших отношениях? – спросил я.
Джордж разрезал свои блинчики на ровные квадратики, аккуратно положил нож с вилкой на сухой край тарелки.
– Ты ведь вроде в курсе моей истории, Адам… Я же был просто никем. Отец на пособии. Мать то тут, то там. У меня никогда не было ни денег, ни положения, но мистер Чейз никогда не смотрел на меня сверху вниз или как-то показывал, что я недостаточно хорош для его дочери. Для твоего папани я сделаю все на свете. Думаю, тебе следует знать это с самого начала.
– И для Мириам? – спросил я.
– Люди думают, что я клеился к Мириам только из-за денег.
– Деньги всегда каким-то образом замешаны, – заметил я.
– Мы не можем выбирать, кого любить.
– Так ты ее и вправду любишь?
– Еще со старших классов, а может, и дольше. Все что угодно для Мириам сделаю. – Его глаза вдруг наполнились внезапной убежденностью. – И она тоже нуждается во мне. Никто никогда раньше во мне не нуждался.
– Рад, что все так хорошо.
– Хорошо далеко не все, не пойми меня превратно. Мириам, она… ну, она хрупкая женщина, но хрупкая, как хороший фарфор, если ты меня понимаешь. – Джордж поднял тяжелые ручищи от стола и сжал пальцы, словно удерживая чайные чашки за тонкие ручки. – Мне приходится действовать аккуратно.
Поставил воображаемые чашки на стол и поднял руки, растопырив пальцы. Улыбнулся:
– Но мне это нравится.
– Рад за тебя.
– Твоя мачеха долго не могла этого одобрить. – Его голос упал, так что я едва разобрал его последние слова. – Она считает меня трутнем.
– Что?
– Она как-то сказала Мириам: встречайся с трутнями сколько влезет, но не выходи за них замуж.
Я отхлебнул из чашки, а Джордж взял вилку. Вид у него был такой, будто он чего-то ждет.
– Так как, получил я от тебя одобрение? – спросил он.
Я поставил чашку на стол.
– Ты серьезно?
Он кивнул, и мне стало его жалко.
– У меня тут нет права на мнение, Джордж. Меня здесь давно не было. Меня оставили в подозрении. Ты ведь коп, черт побери!
– Мириам рада, что ты вернулся.
Но я уже качал головой.
– Ты просто не представляешь, что Мириам чувствует по отношению ко мне.
– Тогда давай просто скажем, что у нее к тебе смешанные чувства.
– Это не то же самое, – сказал я, и Джорджу явно стало малость не по себе.
– Я всегда высоко тебя ставил, Адам. Твое одобрение будет много для меня значить.
– Тогда благослови Господь вас обоих.
Он опять протянул руку, и я пожал ее; его лицо так и сияло.
– Спасибо тебе, Адам!
Джордж вернулся к своему завтраку, и я стал смотреть, как еда исчезает с тарелки.
– Что-нибудь слышно про Зебьюлона Фэйта? – спросил я.
– Залег на дно, похоже. Но никуда он не денется. Люди его ищут.
– Ну а Дэнни? – спросил я. – Что насчет всего этого думаешь?
– Жуткое место, чтобы закончить в нем свой жизненный путь, но я не удивлен.
– Почему это?
Стерев сироп с подбородка, Джордж откинулся на спинку диванчика.
– Вы с Дэнни были не-разлей-вода, так что только не начинай беситься или еще чего.
– Ты ведь с ним тоже дружил.
Джордж помотал головой:
– Поначалу – может быть. Но Дэнни окончательно задрал нос после твоего отъезда. Все тётки его хотят! Круче его только тучи! В конце концов такое реально начинает доставать. Все даже еще больше изменилось, когда я стал копом. – Он выглянул за окно, поджал губы. – Дэнни как-то сказал, что я шут гороховый. Говорил Мириам, что ей не стоит встречаться с шутом.
– Наверное, он вспоминал какого-то другого Джорджа Толлмэна.
– Да ну его тогда в жопу! Вот что я тебе на это скажу.
– Он мертв, Джордж. Почему бы тебе все-таки не сказать, по какой причине этот факт тебя не удивил?
– Дэнни любил женщин. Женщины любили его. Одинокие, замужние… Наверняка кто-нибудь из этих обиженных мужей в итоге дошел до ручки и решил порвать Дэнни на куски. Вдобавок Дэнни был игрок. И это тебе не партейка в покер по средам… Я хочу сказать, реальный игрок. Букмекеры. Заемные деньги. Играл на все, на что только можно поставить. Но насчет этого тебе лучше со своим братцем переговорить.
– С Джейми?
Губы Джорджа с отвращением поджались:
– Угу. С Джейми.
– Почему? Он уже покончил со своими игорными проблемами. Несколько лет назад как отрезало.
Джордж замешкался.
– Лучше все-таки у него спроси.
– Сам не расскажешь?
– Послушай, я не в курсе, что происходило с Джейми до твоего отъезда! Я не имею к этому никакого отношения. Все, что я знаю, – это что вижу сейчас. Джейми лезет в такие же игроки, каким был Дэнни. Проблема в том, что он даже наполовину не столь обаятелен и удачлив в картах. Так что угу – он играет. По полной программе, насколько я слышал. Но я не хочу лезть в чужие проблемы, своих хватает. Поговори с ним на эту тему, если хочешь, но только меня не упоминай.
На стоянку за окном зарулил проржавевший пикап, изрыгнувший из своего чрева троих мужиков в заляпанных грязью сапогах и замызганных фермерских кепочках. Они уселись за стойкой, водя пальцами по обтрепанному меню с загнутыми уголками. Один из них поглядел на меня и скорчил такую рожу, словно собирался сплюнуть на пол.
– Насколько я понимаю, с Робин у вас отношения не слишком-то сложились, – сказал я.
Джордж помотал головой и подмигнул.
– Я в курсе, что у вас, ребята, своя история, но я не люблю ходить вокруг да около, так что скажу прямо. Она слишком уж рьяная. Эдакий суперкоп, понимаешь ли.
– И она тебя недолюбливает.
– Я человек простой, Адам. Я люблю эту форму. Я люблю работать с детишками и кататься по округе с моей собакой. Меня это вполне устраивает. Я вполне себе счастлив. Александер же подавай драки и погони.
Я сделал вид, будто мне это совершенно по барабану.
– Она изменилась, – только и сказал я.
– Да уж, блин, что есть, то есть.
Теперь уже все за стойкой таращились на меня, всей толпой, словно только и ждали повода набить мне морду. Я все понял – чего еще ждать такому всеобщему любимчику? Махнул в их сторону, и Джордж проследил за моей рукой.
– Видал? – спросил я его.
Он нацелился на группу работяг изучающим взглядом, и меня реально впечатлила сила его личности, этот коп в нем. Джордж неотрывно смотрел на них, пока все не отвели глаза. Когда он опять посмотрел на меня, лицо его смягчилось.
– Обычное дурачье, – произнес Джордж.
Тут я услышал из-за окна автомобильный гудок и увидел, как на стоянку заезжает один из пикапов фермы. Это был Джейми. Он посигналил еще раз.
– Это за тобой, – сказал Джордж.
– Полагаю, заходить он не будет. – Я встал и бросил на стол несколько банкнот. – Был рад повидаться, Джордж.
Тот махнул в сторону Джейми.
– Помни, что я тебе сказал! Мне не нужны еще какие-то проблемы с твоим братом. Скоро мы станем одной семьей.
– Не парься.
– Спасибо.
Я начал было поворачиваться, но вдруг остановился.
– Еще один вопрос, Джордж.
– Да?
– Эти букмекеры, про которых ты говорил… Это серьезные люди? В смысле достаточно серьезные, чтобы убить кого-нибудь за просроченный долг?
Он вытер рот.
– Думаю, это зависит от размера долга.
Я ушел и не стал оглядываться. За стенами бара по вздымающемуся все выше небу уже вовсю расползался день – яркая синь над головой была настолько безбрежна и неподвижна, что казалась чем-то нереальным. Вид у сидящего в кабине Джейми был бледный и опухший, под глазами круги. Между его массивных коленей торчала бутылка пива. Он заметил, что я смотрю на нее.
– Это я не с утра пораньше начал, если тебе интересно. Просто догоняюсь со вчерашнего вечера.
– Хочешь, сяду за руль?
– Давай. Вот блин!
Мы поменялись местами. Когда я на дюйм приподнял сиденье, из-под него мне под ноги выкатилась еще одна пивная бутылка. Я забросил ее назад в кузов. Джейми потер рукой лицо и посмотрелся в зеркальце на противосолнечном щитке.
– Господи… Выгляжу как кусок говна.
– Ты вообще в порядке?