Закатный ураган Русанов Владислав
– Да ну? – Бранебор вмял кулаки в защищенные кольчугой бока. – Так и сказали? Трейги?
– То-то и оно, что наши, – развел руками парень.
– Зови! – не терпящим возражения тоном приказал король.
Прискор скрылся в сенях.
– Да не всех! Одного пущай запустят! – крикнул ему вслед Бранебор.
– Что за стрыгаевы шуточки? – пробормотал Властомир, усаживаясь повеличественнее. Расправил бороду. – Кейлин ведь неживой вроде. Али нет?
– Да волчара его знает… – пожал плечами гвардеец. – Трепали, без вести пропал. Еще трепали, будто Витгольд по нему уж и тризну справил. Того и Селинка взбеленилась… – Тут воевода понял, что сболтнул лишнего, напоминая государю об оскорблении, и захлопнул рот.
Сперва вошли два вооруженных сторожа. Десятник Всемил и коренастый Вторак, несравненный умелец в бою на ножах. В самый раз в тесной комнате, если гость злое замыслит.
За ними здоровенный детина с мохнатой овчинной шапкой в широких ладонях. Он поклонился хитро – не враз поймешь: то ли почет оказал королю, то ли наклонился, чтоб лбом о притолоку не ушибиться. Глянул дерзко, расправил плечи. Ни меча, ни ножа на поясе не видно – охрана отобрала, – а страху нет. Уверен в себе.
Властомир внимательно оглядел посла. Правда, веселин. Породу не спрячешь и не подделаешь. Светло-русая борода до половины груди. Волосы с изрядной сединой на две стороны расправлены. Годов сорок. В его возрасте вождями родов становятся. Ну, на худой конец, обзаводятся внуками. А этот…
– Чей будешь? – без приязни вопросил король, буравя пришельца серыми, цвета хорошей стали, глазами.
– Зимородки мы, – верно понял вопрос посол. – Меня Бессоном кличут.
– Ты взаправду от Кейлина или брешешь?
– Брешет собака, государь, а мне резонов нету. Могу грамотку предоставить, – Бессон полез за пазуху. Вторак напрягся, положил руку на черен ножа. Мало ли что у него там?
Посол извлек на свет туго скрученный пергаментный свиток, завернутый для пущей сохранности в чистую холстину. Передал Бранебору. Тот – Властомиру.
Король повертел обкрученный суровой ниткой пергамент в пальцах. Ни печати, ни какого иного знака. Небрежно бросил на стол.
– Так Кейлин, говаривали, погиб. Или нет?
– Оно… – замялся Бессон. – Оно не без того. Я к тому, что мог погибнуть. Везли его на верную смерть. Петельщики…
– Во как? – вскинул бровь король.
– Как есть. Петельщики, значит, везли, а моя ватага отбила его.
– Твоя ватага?
– Дык, моя.
– Как же ты ватажником заделался? Поведай-ка, – хитро прищурился король.
– Дык, мой десяток отстал от войска. За фуражом мы, значит, ехали, а тут…
– От какого войска?
– Ну, знамо от какого. От нашего, веселинского. От твоего то бишь, государь.
– Так ты дезертир?
– Нет. Не так, государь. Не дезертир. Наш десяток на остроухих, волком нюханных, напоролся. Едва ушли двое. Я и побратим мой, Охват. А выживать-то надо. Помаленьку к нам еще людишек, обиженных судьбою, набежало. Все думали в Повесье выбираться.
– Нет. Ты таки дезертир, – оскалился король. – А ежели я тебя прикажу на кол?
– Твоя воля, государь, – нахмурился Бессон. – Приказать можешь. Только я теперь Кейлину, законному королю Трегетрена, присягал. Ему служу. Им с посольством к тебе назначен.
– Ишь ты, – Властомир покачал головой, переглянулся с Бранебором. – Ишь ты, поди ж ты, что же говоришь ты… Добро, посол ты или не посол, говоришь, живой Кейлин?
– Живой. Сперва мы не знали, что он принц трегетренский. В ватагу приняли честь по чести и прозвищем наградили – Живолом. А после уж… как открылся.
– Открылся! Ты гляди, открылся ему. И вы поверили?
– Поверили. Было кому доказать.
– И кто ж это доказывал?
– Петельщики там были. Лабона помнишь, государь? Полусотенником у Валлана ходил?
– А что, уже не ходит?
– Думаю, нет. Тяжко с одной рукой в гвардии служить.
– Вона как!
– Да уж так.
– Так у меня, Бессон из рода Зимородка, – хитро прищурился Властомир, – Лабона под боком нету. Как мне докажешь, что от Кейлина, а не от самозванца?
– О том мы подумали. Почитай его грамотку – уразумеешь, что всамделишный Кейлин. Всамделишнее не бывает.
– Да стрыгай с ней, с грамотой. На словах убеди.
– Ну, коли на словах хочешь, государь. Велел тебе Кейлин передать поклон от той самой остроухой, что с Мак Дабхтом тебя травила, как оленя, под Кровавой лощиной. От ярлессы Мак Кехты. Помнишь такую? Сказал, что буде нужда, может весь бой тебе описать, когда они с Валланом тебе на выручку пришли.
Властомир скривился. Напоминание об остроухих и позорном бегстве с поля боя больно задело самолюбие. Но вместе с тем король понял – точно Кейлин. Трегетренский принц мог уязвить больное место, содрать подсохшую корочку с раны.
– Добро, уговорил, красноречивый. Дальше что?
– Да ничо. Кейлин открылся. Тута к нему люд со всего Трегетрену и повалил. Валлана-то кто любит? Аж никто. Теперь он войной на Селину с ее кронпринцем лысым идет, войско собирает. Значит, тебе не враг.
– Положим, это мне решать, – хмыкнул Властомир.
– Что ж, решай, государь. Но выслушай сперва, что я тебе обскажу.
– Ну-ну. Давай.
– Кейлин предлагает тебе мир. А в знак доброго своего расположения, – как по писаному пошел Бессон. Сразу видно – долго запоминал, заучивал. – В знак доброго расположения согласен передать Повесью все Спорные земли и из баронских земель западного Трегетрена все до речки Ломницы. Рубеж установить по реке. Левый берег ваш, правый – наш. Городки Ясень и Пороги отходят тебе, государь. Равно как и все форты, фактории и поселения вольных землепашцев.
– А ежели я не захочу? Ежели вздумаю до Трегетройма дойти и дальше?.. Коней из Ауд Мора напоить у Восточной марки?
– Воля твоя, государь. Токмо мне приказано передать, что за Кейлином сейчас север Трегетрена и восток под руку приходит. А также благорасположение и дружба Экхарда Второго, короля Ард’э’Клуэнского. А также военный союз с талом Ихэрен.
– Не уразумел я что-то. Каким боком тут Ихэрен?
– Ихэрен от Ард’э’Клуэна отошел. На то есть взаимный договор Экхарда Второго и Вейте, дочки Витека Железный Кулак.
– Во как! – восхитился Властомир. – Как мы от новостей-то отстали, а, Бранебор?
– Знамо дело, – прогудел воевода. – Воюем полегоньку. А у них там весело. В союзы входят. Выходят опять-таки…
Бессон невозмутимо молчал, ожидая, когда они насмеются.
– Добро, уговорили, – деланно вздохнул Властомир.
На самом деле он уже понял – на лучших условиях мира не добьешься. Хватай, что в руки само лезет. Кто из королей Повесских увеличил державные земли едва ли не на четверть? Да о нем песни петь еще будут. И все же… Согласиться, не поторговавшись?
– Только и мои условия выслушай.
– Слушаю, государь.
– Торговля беспошлинная на пять годков. И Селину пускай мне выдаст.
– Ну-у-у… – протянул Бессон. – Про пошлины торговые я не скажу… Думаю, согласится. Пять лет не срок. А вот про Селинку. Кейлин знал, что про нее речь зайдет, а потому повелел спросить – на что тебе она?
– А то мое дело, – ощерился Властомир. – Одно могу сказать – радости у меня в гостях ей мало будет.
– Ну, тогда… – Бессон улыбнулся. – Тогда Кейлин вот что велел передать. Он ее хотел бы своими руками придушить, чтоб наверняка. Но, задля миру и дружбы промеж Трегетрена и Повесья, готов эту радость тебе уступить. Годится?
– Годится! По рукам, посол.
– По рукам, государь.
– А теперича за стол давай. Добрый договор чаркой скрепить полагается. Али мы не веселины?
– Давай, давай, борода, – Бранебор хлопнул Бессона по плечу. – Зараз отпразднуем и воскрешение Кейлина, и договор…
– А заодно и тризну по Селине с Валланом, – добавил король. – Сдается мне, недолго им осталось.
Движением руки он отпустил Всемила и Вторака. Стражники ушли. Зато на их место ступил измаявшийся в сенях Бажен с бочонком под мышкой, а с ним Прискор, волочащий тяжеленный поднос.
Бессон крякнул и полез за стол. Какой же веселин откажется от чарки и толстого ломтя сала с красновато-бурой прорезью? Вот именно, никакой.
Глава XII
Северный Трегетрен, лесной тракт, березозол, день восьмой, после полудня.
Ночью снова подморозило. Ветви деревьев схватились ледяными чехольчиками. Словно стеклянные поделки мастера Гитона.
Дорога, по которой мы уходили все дальше и дальше на север, угадывалась лишь по застарелому, как детский шрам, санному следу. Несмелое еще весеннее солнце трогало лучами-пальцами отпечатки полозьев, и в них вспыхивали, разгоняя сиреневую насыщенную тень, крохотные искры.
Вот такая же, или почти такая же, погода стояла, когда на Красную Лошадь прискакал, уходя на измученном коне от егерей капитана Эвана, Лох Белах. Подумать только, уже год прошел…
До кости иссеченные безжалостным настом тонкие ноги скакуна разъехались, едва наездник осадил его перед лицом посуровевшей толпы. Конь захрипел, скосил налитый багрянцем глаз и рухнул на бок. Прискакавший сид успел выдернуть ноги из стремян и стоял, слегка пошатываясь и поддерживая левой рукой свисающую плетью правую.
Истоптанный снег, и на нем пятна крови, будто росчерки зарниц в осеннем небе…
«Жаль лошадей, порежут ноги настом», – как заправский конник, подумал я.
Поделиться с Иллирием? Так он и сам понимает. А раз гонит, не останавливаясь, значит, так надо. Может, рассчитывает добраться до какой-нибудь харчевни раньше, чем на лес упадет темнота? Было бы чудесно заночевать не под открытым небом, а в тепле, в натопленном доме. Поесть не приготовленного на походном костре варева, а хрустящих пирожков или той же яичницы. С салом и с луком. Хотя не следует думать, будто мне не нравилось, как Гелка готовит. Скорее наоборот. Только возможностей у нее маловато. И запас, прикупленный добрых десять дней назад в придорожной харчевне, быстро истощается.
Еще бы! Тройка телохранителей, пожалованная нам Луцием, дело свое знала, само собой, но и голодать ребята не привыкли. Один Иллирий чего стоит. Выше меня головы на две, и вздумай мы на весы усесться, чтоб его уравновесить, двоих таких, как я, нужно. А его подчиненные лишь немногим уступали командиру.
Кто хорошо ест, тот хорошо работает. Не помню, где и когда впервые услыхал я эту пословицу. Может, от Клеона, еще в детстве, а может, уже на Севере. Я не помню. Но истинный смысл ее постиг только теперь. Иллирий и оба его помощника отличались не только недюжинным здоровьем и силой. Они владели рукопашным боем, мечами и ножами, копьем и посохом, секирой и алебардой, стреляли равно в яблочко из лука и из самострела. Пожалуй, уступали они из виденных мною бойцов лишь Этлену да Сотнику. Конечно, выучка самого Динарха, старшего телохранителя правителя Приозерной империи.
Ведь Луций, встреченный нами на дромоне с благородными именем «Неустрашимый», оказался не тезкой императора. Принятый мною поначалу за ученого из Вальоны невзрачный человечек и был самим императором Луцием, да живет он вечно. Тьфу… Вот привычка дурацкая! Луций очень сердился, когда слышал эту присказку после своего имени. Надо признаться, Мак Кехта этой фразы тоже не понимала.
Я не ожидал, что владыка крупнейшего на материке государства такой радушный хозяин, интересный собеседник и просто замечательный товарищ.
Для граждан Приозерного края император – символ власти. Не человек – имя, титул, власть, которую представляет. Для жителей Севера он и вовсе нечто невообразимое. Идол. Вроде Сущего Вовне или Огня Небесного вкупе с Пастырем Оленей.
Серьезное заблуждение.
Император Луций – не могу ничего сказать о его почтенных предках – очень интересовался историей материка. Постигал всяческие искусства и ремесла. Его библиотеке завидовали Вальонские академики. А Примулы Храма тихо недоумевали – зачем властителю бесполезные на их взгляд знания? Вот увлекался бы скачками, псовой охотой или оружием – тогда другое дело. Просто, по-человечески и всякому понятно. А тут…
Не находя понимания в верхах имперского общества – у жрецов-чародеев и нобилитета, – Луций искал его среди мастеровых и военных, людей искусства и ученых. Суровый Динарх, старший телохранитель, похоже, был в восторге от забав правителя и всячески его поддерживал.
То помогал привести во дворец – тихонько, чтоб никто не узнал и не заметил, – десяток ремесленников или художников. То прикрывал походы в кварталы горшечников или златокузнецов, а теперь помог замыслить и выполнить поистине мальчишеский поступок. Словно сынок нобиля, ищущий развлечений или, как сказал бы тот же Клеон, приключений на свою задницу, император удрал из дворца и отправился в путешествие по Озеру на военном дромоне. Матросы и вправду не знали, кто же этот вечно лезущий не в свое дело мастер Луций – императорское имя считали простым совпадением. А офицеры знали, но помалкивали, усмехаясь в душе. И радовались, что император, да живет он вечно, почтил присутствием именно их корабль, интересуется, вникает в особенности навигации.
А взамен себя император Луций оставил во дворце двойника. Он мне рассказал, как Динарх едва ли не полгода блуждал по Соль-Эльрину, забираясь, кроме Верхнего города, населенного знатью и богачами, и в купеческие кварталы; ходил по рядам ремесленников; посещал злачные места и трущобы, опасные настолько, что никто кроме него, полукровки-пригорянина, не рискнул бы пойти следом. А совсем недавно, в конце яблочника, Динарх обнаружил мастера-стекловара по имени Гитон, который походил на императора как брат-близнец. И возраст, и рост, и стать, и цвет волос. И даже голос… Стекловару посулили солидное вознаграждение и неограниченную возможность заниматься любимым делом, а он представлял собой редкий тип ремесленника, ныне вымирающий, влюбленного в свою работу.
– Как же так! Кто же сейчас правит страной? – удивился я.
– Пустое, – рассмеялся в ответ император. – Разве меня когда-то допускали к истинно важным делам? Священный Синклит решает повысить подушный сбор со свободных арендаторов, и пожалуйста – готов указ, собственноручно подписанный императором. Вздумали жрецы наложить вето на торговлю с Северными королевствами – и весь материк прославляет мудрого и добросердечного Луция, возмущенного варварскими методами ведения войны с перворожденными. А сколько купцов пошло по миру, что у нас, что на Севере, Священный Синклит мало интересует. Сколько проклятий обрушилось на мою голову от нищенствующих жен и детей этих купцов? От ремесленников, связанных с веселинской пенькой и ард’э’клуэнским воском, ихэренской сталью и пушниной от трапперов Лесогорья? А на самом деле отцам-Примулам глубоко наплевать на добросердечие одних и жестокость других. Просто они решили – пускай северяне поварятся в собственном соку, как дичина в котелке с плотно притертой крышкой. После мягче будут, и проглотить их окажется легче.
Последние годы чересчур уж обеспокоены жрецы-чародеи необходимостью нести свет истинной веры отсталым народам. Миссионеров засылают. Вот и этот твой Терциел… – Луций пристально глянул на меня. – Если правду ты мне рассказал, мастер Молчун, не по своей воле он переворот в Фан-Белле затеял. По приказу, тайному, от Священного Синклита. И Квартул, что в Трегетройме воду мутит, – того же поля ягодка. Ничего, я еще увижу их надутые физиономии. В Ард’э’Клуэне вы им игру перепортили. Жаль, конечно, что погиб Терциел. Возможно, он был неплохим человеком…
В Повесье тоже что-то у отцов-Примулов не заладилось. Помнится, докладывали мне, что связь с Терциелом, посланным к Властомиру, оборвалась в начале лета. А если и в Трегетрене миссионер сядет в лужу, я заставлю жрецов дать подробный отчет, куда тратится имперская казна…
Не знаю, удастся ли Луцию реализовать замысел или нет, но мне он понравился. Открытостью и добросердечием, пытливым умом и любознательностью.
Долгие вечера, проведенные вначале на борту «Неустрашимого», а после и в императорском дворце Соль-Эльрина, куда мы приехали по приглашению Луция, я вспоминаю сейчас как одни из самых счастливых в моей жизни. Впервые не нужно было ни от кого прятаться, опасаться сболтнуть лишку, оглядываться, ожидая подвоха.
Император показывал нам игрушечные армии, застывшие ровными линиями и прямоугольниками на игрушечной местности. Забава, под силу не всякому богачу. Несколько комнат дворца, по площади превосходящие, пожалуй, все жилые помещения замка короля Экхарда, занимали искусственные ландшафты. Горы и холмы, высотой чуть больше моего колена, деревья, изготовленные из раскрашенной глины, человечки, ростом в пол-ладони, но тем не менее изготовленные с великим тщанием. Лица и волосы, одежда и оружие, даже волосинки на гривах скакунов развевались под напором несуществующего ветра.
Поверх всего этого богатства тянулись навесные мостки, с которых и руководил Луций сражениями крошечных бойцов. Воины-малыши штурмовали замки, которые при желании любой из старателей с Красной Лошади мог накрыть шапкой. Кони и быки величиной чуть крупнее мыши волокли катапульты и тараны. Рыцари скакали, наклонив копья для решительного удара, лучники пускали стрелы, укрываясь за спинами щитоносцев. Мчались, разбрызгивая воображаемую воду, через речные русла колесницы арданских бойцов. Плотно сбив щиты, имперские легионы отступали под непрестанным обстрелом кочевников, лихо пускающих стрелы со спин низеньких косматых коней. Величественные дромоны настигали и разбивали в щепки узкие челноки пиратов.
У меня просто глаза разбегались. Эх, почему я не император!
Поддавшись слабости, я признался Луцию, что мечтаю написать книгу о Севере и людях, его населяющих. Вот тут он в меня вцепился. Как охотничий пес медведю в окорок. И пока не вырвал обещание вернуться в Соль-Эльрин и работать над книгой у него во дворце, на полном обеспечении, не отпускал.
Пришлось согласиться.
Вот и решился вопрос о том, что мне делать и как жить в будущем.
Правда, оставался еще долг, который следовало отдать. Помочь Мак Кехте вернуться на Облачный кряж. Поддержать Кейлина в его борьбе. Ведь стакнувшийся с Валланом жрец-чародей наверняка не постесняется задействовать волшебство в предстоящей войне. Кто сможет ему противостоять?
Нельзя сказать, чтобы я с радостью устремлялся на войну. Как бы хотелось решить дело мирным путем, не доводя до кровопролития. Но если не найдется другого выхода…
Луций, удовлетворив свое любопытство беседами со мной и феанни, снабдил нас запасами на дорогу, дал денег в достаточном количестве и предоставил трех телохранителей. Невелика сила, но зато маленьким отрядом больше шансов проскочить никем не замеченными. Снова Мак Кехте пришлось прятать лицо и, в особенности, заостренные уши под капюшоном.
В начале лютого, последнего месяца зимы мы тайно покинули дворец и Соль-Эльрин и отправились в путь. Довольно быстро миновали равнины Приозерной империи, с ухоженными трактами и уютными мансионами. Задержались лишних дней пять в лесах Черного нагорья из-за обильных снегов. Хвала Сущему, а то я думал, что в этом году холодов уже не будет. Через охваченные бунтами южные баронства мы пробирались осторожно, все больше по бездорожью, а потом выскочили на левый берег Ауд Мора.
Везде, где мы проезжали, я с жадностью ловил слухи. Порой противоречивые, но все же иногда удавалось выцарапать из скорлупы вымыслов ядрышко истины.
Каким-то образом Кейлину удалось договориться с Властомиром. Веселины остановились на левобережье речки Ломницы. Укрепились в захваченных трейговских фортах и баронских замках и довольно успешно противостояли теперь попыткам барона Даглана с ополчением и переброшенными срочным маршем из столицы лучниками и щитоносцами выковырять их оттуда.
Южный Трегетрен кипел в междоусобицах. Большая часть баронов не приняли коронацию Селины и отказались присягать королеве-отцеубийце. Их усмиряли петельщики во главе с капитаном Останом, некогда бывшим сотником под рукой Валлана. Петельщикам с радостью помогали те из южных баронов, которые все-таки приняли королеву Селину. Ходили слухи, что новоявленный кронпринц кинул клич к рыцарям Восточной марки, призывая вассалов маркграфа Торкена Третьего Залесского перейти Ауд Мор и вторгнуться в южные земли. Говорят, обещался каждого дружинника сделать рыцарем, а каждому рыцарю баронскую корону пожаловать. В случае успеха, само собой.
Только бароны Торкена не слишком-то спешили откликнуться на зов. Ругались до одури по замкам – у них там, за великой рекой, многие вопросы управления решались общим собранием землевладельцев. Особенно преуспел в крамольных речах некий барон Дорг. Так, по крайней мере, говорили коробейники, встреченные нами в одной из харчевен. Он кричал, что самолично встречал принца Кейлина и призывал всех принести присягу именно ему, как законному наследнику покойного Витгольда.
Тем временем Кейлин собрал вокруг себя охочий до борьбы люд со всего северного и восточного Трегетрена. О численности его армии болтали всякое, но все рассказчики сходились в одном – войско принца растет прямо на глазах и скоро превзойдет коронное войско. Также упоминали непобедимого мечника, одноглазого, сурового пригорянина, муштрующего новобранцев перед грядущей войной.
До боевых действий пока не доходило. И виной тому оказались не осторожность либо нерешительность какой-либо из сторон, а глубокий снег, заваливший и леса, и поля, и дороги. Коню по грудь. Какая уж тут война? И тем не менее мелких стычек избежать не удалось. Форт Турий Рог повстанцы взяли с налету, не потеряв ни единого бойца. Следом сдались без боя еще четыре форта вдоль северной границы с Ард’э’Клуэном. Вернее, с вольным Ихэреном.
Об Ихэрене тоже всякое рассказывали. Некоторые считали присоединение крупнейшего тала Ард’э’Клуэна к Трегетрену давно решенным. Другие утверждали, что измученные войной с Экхардом, разоренные конными егерями талуны Ихэрена никакой серьезной силы из себя не представляют. Так, лишнее знамя на поле битвы. Но едва ли Валлана можно напугать разноцветной тряпкой на древке.
А мы все рысили и рысили вдоль замерзшего Отца Рек. Даже я свыкся с седлом, научился не уставать, проведя весь день на спине скакуна. Так же как, поднимаясь в листопаде вверх по Ауд Мору, мы уходили от зимы, так теперь мы в зиму возвращались. Да разве напугаешь людей, проживших по дюжине лет на северных приисках, а Гелка так и вообще родилась и выросла на Красной Лошади, с морозами и снегом. А у перворожденных на склонах гор Облачного кряжа студеное время года длится вообще по восемь месяцев. Как в яблочнике холодает, так до конца травника. Поэтому я только обламывал с усов и бороды сосульки, нараставшие от теплого дыхания, да посмеивался. А вот могучие воины-озерники, ученики великого бойца Динарха, простужались все чаще и чаще. Красными носами и глазами, кашлем, насморком, ломотой в суставах расплачивались привыкшие к теплому Югу телохранители за поход на Север.
Я лечил их как мог. Простыми народными средствами: отвар цветов липы, ромашки и бузины; настой смеси травы тысячелистника, корня фиалки, душицы и шалфея; полоскание отваром сосновых почек и коры ивы; чай с сушеной малиной, чабрецом и шиповником. Всем этим добром мне удалось разжиться у одной старой ведуньи, или, как говорят по деревням, бродницы. Таких старушек селяне уважают и почитают, как самых настоящих колдуний. Но я-то видел – в старухе способностей чародейки ни на медный грошик. Зато бабка восхитилась моими познаниями в лекарской науке и продала большую часть своих запасов довольно дешево. Всего за два империала. Еще полгода назад цена показалась бы невероятной и умопомрачительной. За эти деньги в трейговских деревнях можно купить три-четыре коровы. Или неказистую лошадку – в самый раз в купеческую телегу. Или небольшую, голов двадцать, отару овец. Но разве здоровье спутников не важнее никчемного серебра?
А чтобы усилить и подкрепить лечение волшебством не могло быть и речи. Уж я помню, как относятся в Приозерной империи к «диким» чародеям. Зачем мне нужно, чтобы призванные охранять нас люди шептались за спиной и дрожали от презрения и ненависти?
От размышлений меня оторвал Иллирий.
– В лес! – гундосо прокричал он, махнув рукой в сторону близкой опушки. – Чужие!
Но не успели мы развернуть пятящихся и отказывающихся ступать в глубокий снег коней, как из-за поворота дороги показалась голова колонны.
Всадники приближались неспешной, размеренной рысью. От топота копыт дрожала земля. Как же мы раньше их не услышали?
– Мешок на голове дурацкий! – словно уловил мои мысли старший телохранитель, в раздражении дергая за меховую опушку капюшона. – Глушит…
– Ладно! – успокоил его я. – За оружие не хватайся… Придумаем что-нибудь.
Иллирий кивнул, не отрывая глаз от верховых. Рыцарская конница. Ополчение, не иначе. За кого, интересно, они? За Кейлина или за Валлана? От этого ответа многое зависит.
Густые клубы пара вырывались из ноздрей животных. Изморозь оседала на гривах и склоненных от усталости шеях. Издалека, видать, путь держат. Щиты разукрашены яркими гербами. Над копьями трепещут узкие полоски штандартов. Бароны выделялись более дорогой сбруей и одеждой. Отличной выделки кольчуги, шлемы с султанами из крашеного конского волоса, стеганые попоны на конях тех же цветов, что и щиты хозяев. Такая попона защитит от стрелы на излете, да и удар меча или секиры, пришедшийся косо, соскользнет, не причинив особого вреда. Такой доспех рыцари зовут бардом, и состоит он из защиты морды, шеи, груди, а также крупа и боков лошади. Это я у Луция узнал, рассматривая рисунки и чертежи и маленькие фигурки рыцарей-трейгов. Колонну вел горбоносый воин с седыми усами и черной бородой. На голове – кожаный подшлемник, на плечах – темно-зеленый табард с серебряной стрелой на груди. Позади него два оруженосца везли копье, шлем, щит и флаг тех же цветов, что и надоспешная накидка. Он окинул нас цепким взглядом и не произнес ни слова. Зато подъехал совсем молодой воин – на синем, вытянутым книзу щите застыла красная рыба. С ним дюжина всадников, одетых попроще – стеганые бригантины, изредка с металлическими бляхами на груди.
– Барон Дорг, – весьма неприветливо бросил воин с рыбой на щите, осаживая коня. – Вы кто такие будете?
Я откашлялся, поклонился, не слезая с седла. Барон-то ты барон, да мне приходилось с королями и самим императором общаться. На испуг не возьмешь.
– Я ученый из Вальоны. Рудознатец. Приглашен Экхардом. А это – моя свита.
Дорг недоверчиво оглядел нас:
– Озерники?
– Не все. Девочка – арданка. А мы – из Приозерной империи.
– Слыхал я про вашего брата, озерника. В подпевалах у Валлана ходит.
Уж не про Квартула ли он? Ладно. Наше дело – сторона.
– Не имею представления, о чем ты, барон Дорг.
– Точно? И чародейству не обучен?
Пожав плечами, я позволил себе улыбнуться:
– Подумай, коли был бы я чародей, да еще на стороне… А скажи-ка, барон Дорг, сами вы на чьей стороне будете?
Застывшие за его спиной дружинники с арбалетами наперевес – видно, ожидали подвоха от озерника-колдуна – переглянулись и захохотали. Дорг рыкнул на них, призывая к порядку. Отчеканил:
– Точно ты нездешний, раз не узнал серебряную стрелу маркграфа Торкена.
И тут меня осенило! Я же слышал это имя. Барон Дорг. Он поднимал рыцарей Восточной марки против Валлана. И все-таки нужна осторожность.
– Стрелу-то мы узнали, – сказал я. – Мы не знаем, чьей стороны придерживается маркграф Торкен.
Дружинники возмущенно загудели. Хвала Сущему, никто не попытался кулаком смывать оскорбление со светлого имени маркграфа, произнесенное поганым языком чужестранца-южанина.
– Все бароны Восточной марки выступили против самозванцев. Селина и Валлан не могут править страной. Кейлин – законный наследник престола и истинный король, – гордо задрав подбородок, проговорил Дорг.
– В таком случае нам по пути? – осторожно поинтересовался я. – Экхард поддерживает возвращение Кейлина на престол, – как бы то ни было, а осторожность превыше всего. Не буду выдавать нашу истинную цель до конца.
Барон подумал и милостиво кивнул:
– Пристраивайтесь позади обоза. Лемак, последи!
На дороге как раз показалась вереница груженых саней с бородатыми, закутанными по самые глаза мужиками-возницами.
Иллирий попытался что-то сказать, но зашелся в приступе кашля и упал лицом в гриву коня.
– Совсем плохо, да? – с неожиданным участием проговорил оставленный с нами дружинник – крепкий парень с хитрыми глазами и вздернутым носом. – Север, он такой. Непривычного сожрет. Зря вы…
– Ничего, мы привыкнем, – прокашлялся телохранитель.
– Ну-ну, – ухмыльнулся Лемак. – Вижу, у вас борода привычный к морозу. А, борода?
Я кивнул.
– Небось не первый раз в наших краях?
– Не первый.
– Говорить не любишь, или я тебе не ко двору, – нахмурился дружинник.
– Не серчай, – успокоил его Иллирий. – Его зовут Молчуном. Вот он молчун и есть.
– Молчун, Молчун, – Лемак полез пятерней в макушку, сдвигая подшлемник на затылок. – Чой-то я слыхал про одного Молчуна… Тока он крутой мужик… Колдун, каких мало. Половину замка в Фан-Белле разнес по камушку. А ты…
Он скептически оглядел меня. Что ж, видно, не похож я на могучего чародея. «Крутого мужика», по словам Лемака.
– Не печалься, воин, – я пожал плечами. – Может, еще встретишься с великим чародеем. Вон, у Валлана говорят есть один.
– Сам с ним встречайся, – хмыкнул дружинник. И замолчал. Может, обиделся?
Дальше мы рысили и рысили. Беседа как сразу не заладилась, так и не пошла дальше.
Тени от деревьев удлинялись. Перечеркивали дорогу слева направо. От нечего делать я стал загадывать – наступит конь на тень, не скоро еще Сотника увижу, не наступит… Конь, как назло, только и делал, что топтался по теням. Как нарочно. Ладно, ничего. Рано или поздно, а встретимся. Как у него там с Бейоной? Разбежались окончательно или память о старой дружбе еще, возможно, вызовет более серьезные чувства? От мыслей о пригорянах я как-то незаметно перешел к себе. Неужели Бейона права? А даже если и так? Все равно не пара мы. Я старше на двадцать лет, а Гелка совсем еще ребенок. Не так давно пятнадцатую весну встретила. Что может нас соединить?
– Эй, Молчун, стой! – окликнул меня Иллирий. – Там что-то случилось впереди…
Точно. По колонне пронеслась команда «Шагом!». Возницы натянули вожжи. Флажки на копьях показали, что рыцари сгрудились. Потом послышался слитный гул, вначале нечленораздельный…
– Что они кричат? – встрепенулась Гелка.
– Погоди-ка, белочка… – я привстал на стременах.
Да. Так и есть. Не ошибся с первого раза.
Бароны, рыцари и дружинники горланили, перекрикивая друг друга:
– Кейлин! Кейлин! Слава королю! Огонь! Огонь Небесный! Слава королю!!! Кейлин!!!
– Неужели?! – вскинулась Гелка. – Сотник?
– Все может быть, белочка, – осторожно ответил я. Кто же знает? Остается только надеяться.
Крик приближался, подобно накатывающейся на песчаный пляж волне. Силился. Возносились к небу флажки.
И тут я их увидел.
Четверо всадников мчались вдоль колонны.
Вот уж никогда мне не научиться так сидеть в седле. В первый раз в жизни позавидовал, что раньше не учился верхом ездить.
Впереди, на темно-гнедом коне, скакал Кейлин…
Я сказал – «мчались», но это неверно. Бег коней был плавен и упруг. Шеи согнуты. То, что Сотник назвал мудреным словом «сбор».
Принца Трегетрена я узнал с трудом. Борода ровно подстрижена, волосы расчесаны и удерживаются, чтоб ветер не трепал, серебряным обручем. Темно-синий плащ вьется за плечами. В поднятой руке Кейлин держал длинный меч– тот самый полутораручник, с которым я видел его в схватке у «Каменной курочки», да и при штурме Фан-Белла тоже.
Рядом с ним, отстав не более чем на ладонь, галопировал маркграф Торкен. Черные брови сведены к переносице. Стрела на груди шевелится под набегающим ветерком так, словно летит в цель.
А позади него, держа рыжего и каракового скакунов ноздря в ноздрю, скакали Вейте – раскрасневшаяся, улыбающаяся, рыжевато-русая прядь выбилась из-под легкого шлема с посеребренной бармицей – и весь затянутый в черную кожу Глан – туча тучей, черная повязка перечеркивала лицо, закрывая левый глаз, а правый метал молнии. Неужели что-то пошло не так и он рассердился?
– Сотник! – не выдержала Гелка. Крикнула и сама испугалась, зажала рот ладошкой.
Но нас уже заметили.
Кейлин так резко развернул коня, что Иллирий охнул, опасаясь за целость губ несчастного животного.
У Торкена аж глаза на лоб полезли. Забыть о его рыцарях, увидев каких-то бродяг! Но принц на ходу бросил меч в ножны и поравнялся со мной.
– Вернулись! – вовсе не вопросительным тоном, а, напротив, утверждая очевидное, воскликнул он. – Рад вас видеть! И тебя, Молчун, и тебя, Гелка, и тебя, высокородная феанни! Мак Тетба передавал, а впрочем, после… Получилось?
Я хотел ответить, но не смог. Спазм перехватил горло. Радовались бы так искренне и от души, если бы я вздумал вернуться домой, повидать отца, мать и брата? Или все-таки мой дом здесь, на Севере? Среди этих суровых и беспощадных воинов, способных на великую вражду и великую дружбу?
В плечо мне ткнулся кулак Сотника. Для пригорянина – высшее проявление чувств. Все равно как поцелуй для моего соотечественника, уроженца Империи. А Вейте уже обнимала Гелку и, кажется, расцеловала в обе щеки. Вот, похоже, и подружка у моей белочки появилась. Да не какая-то там, а благородная талесса, хозяйка и владычица обширнейшей области Ард’э’Клуэна.
– А говорил, не тот Молчун, – пробурчал за спиной обиженный голос Лемака.
И его я тоже готов был обнять, и каждого из рыцарей недоуменно озирающегося маркграфа, и каждое дерево, застывшее в розовых лучах стремительно спешащего к закату солнца.
Утренняя свежесть холодными пальцами забиралась за шиворот. Шаловливая, как полугодовалый котенок клыкана. К обеду, само собой, потеплеет, солнце пригреет молодую травку, но пока хотелось потуже затянуть у ворота завязки рубахи.
От деревеньки со смешным названием Козий Брод – почему Козий? – до реки мы добрались быстро. Вышли с рассветом, а едва солнечный диск утратил алый оттенок, пехота уже стояла на берегу. Брод и вправду здесь был. Нельзя сказать, чтоб козий, но все же не слишком глубокий – до середины бедра пешему.
На той стороне реки лежала дорога, стесненная двумя холмами с крутыми, обрывистыми склонами. На нашем берегу один холм, на том – два. И все это я видел во сне. В ту ночь, когда Желвак попытался убить Мак Кехту. Давным-давно. И все это время тайно надеялся, чтоб увиденное оказалось неправдой.
Наивный.
Здесь, у брода Кейлин решил дать решающий бой войску Валлана.
Пару дней тому назад гонец на взмыленной лошади – один из веселинов, ходивших еще в шайке, где принца знали как Живолома, – принес весть. Маркграф Торкен Залесский опрокинул верных Селине баронов в трех дневных переходах южнее Трегетройма. Теперь рыцари Восточной марки шли напролом, прямо к столице. Но, к сожалению, все, что могла сделать рыцарская конница, – обложить столицу, как барсука в норе. Штурмовать самую мощную на севере твердыню без поддержки пехоты смерти подобно. Покажите мне того барона, что потащит на своем горбу осадную лестницу или, прикрываясь щитом-корзиной, станет долбить тараном ворота вражьей крепости.
Это осознавали и Кейлин с Сотником, и, нельзя не отдать ему должное, Валлан, восьмой барон Берсан, а ныне кронпринц Трегетрена. Поэтому он и пошел в решающую атаку на повстанческую армию. Решил одним ударом раздавить командование и выполнить сорвавшийся благодаря счастливому вмешательству ватаги Бессона замысел. Нет Кейлина – нет и угрозы правлению Селины.
Принц без труда разгадал его намерения. «Я изменился, – сказал Кейлин. – А Валлан – нет. Поэтому я вижу его насквозь, а он будет делать ошибку за ошибкой. Раньше, еще год назад, я пошел бы ему навстречу. Теперь я научился ждать».
И мы ждали. В деревушке под названием Козий Брод. Ежедневно рассылали гонцов во все стороны. И принимали обратно с донесениями. С юга, с севера, с запада и с востока. Кейлин дергал за нити, словно паук, вынуждая армию сестры размазаться, растечься по стране. Сотня – туда, две сотни – сюда. Против повстанцев юга, против веселинов на закате. На усмирение рудокопов Железных гор. Защитить столицу, прикрыть торговые города Клещец и Греттон, дающие львиную долю в коронных податях.
Таким образом, вышло, что Валлан рвался на север, к форту Турий Рог, ставшему резиденцией претендента на корону, лишь с несколькими сотнями петельщиков. Разведка давала противоречивые сведения – от трех сотен до десяти. В последнее, правда, верилось с трудом. Ну, не было в Трегетрене и в лучшие времена столько гвардейцев. А с ними поспешали груженные на телеги лучники, числом не более двухсот. Этих парней вербовали по разоренным веселинами деревням и факториям в западных баронствах страны и в Спорных землях. Потеряв все, они служили за гроши и сносили любые лишения.
Читать бесплатно другие книги:
