Драконий жемчуг Колесова Наталья

Ха На послала ему белозубую усмешку и бочком, словно краб, убралась с берега. Избавившись от шляпы, верхней одежды и обуви, Сон Ён медленно пошел в воду… хотя очень хотелось кинуться с разбегу с молодецким криком.

Море и впрямь его ждало. Море было теплым, ласковым и гладило его ноги, подобно нетерпеливой любовнице, обнимая все выше и выше. Нашептывало что-то торопливое, словно стремилось разом излить на него целый поток свежих новостей. Не спеши, ладно, мысленно сказал Сон Ён. Успеется. И, прикрыв глаза, просто опустился лицом в воду…

Хорошо, что ни он, ни девчонка не заполучили боязни воды, хотя, в отличие от несчастного Лян Ро Иля, не терпящего даже вида морского простора, имели на то веские причины. Вон Ха На кружит рядом, на поверхности только глаза и мокрая макушка.

— Ну что? Ничего не вспомнилось?

— Нет. А тебе?

Ха На коснулась ногами дна. Сказала торжественно:

— Нет. Зато я тебя проверила и теперь спокойна. Моря ты, я смотрю, не боишься. Ныряешь отменно, как выяснилось. — Покровительственно похлопала его по плечу. — Значит, с голоду не помрешь, еще и семью прокормишь. Будешь у нас в деревне единственный хэнам![40]

— Ах ты!.. — Сон Ён резко двинул рукой, окатив ее полновесным залпом брызг. Ха На только рот раскрыла и зажмурилась. — Ты меня надула, мерзавка!

Отфыркавшись, девчонка двинулась по кругу, приговаривая укоризненно:

— Отчего ж сразу надула-то? А вдруг бы получилось и вспомнилось? Нет бы меня похвалить за сообразительность!

— Какую еще сообразительность? — пренебрежительно заметил он. На мгновение упустил ее из виду, и девчонка тут же показала — какую. Прыгнула на него со спины, хватаясь за шею и опрокидывая в воду. Ведьминский хохот, бормотанье моря, бурление взбиваемой ногами-руками воды… Вынырнуть, хватануть воздуха, вывернуться, притопить… какая же она сильная и увертливая, а ведь по ее тщедушности и не скажешь!

Стыдно признаться, сколько времени он потратил, чтобы справиться с одной-единственной мелкой девчонкой! Обхватил обеими руками, поднял, прижал — та только и могла сейчас головой мотать и ногами дрыгать. Задыхаясь от усилий и смеха, Сон Ён торжествующе вопросил:

— Ну что, сообразительная ты наша?

— О-ой, господи-ин, да какой же ты си-ильный, да какой же ты бы-ыстрый! — пару раз дернувшись, льстиво запела хэнё. — Отпусти меня, ты же так все мои косточки переломаешь!

Он только сжал ее сильнее.

— Сначала пообещай, что больше мне голову морочить не будешь! И топить тоже!

— Потопишь такого, как же! — Если бы могла, она бы руками всплеснула. А так только плечами пожала и наклонилась к самому его лицу, сверкая глазами и зубами. Сообщила коварно: — А вот я тебе сейчас нос откушу!

Он поверил, но не отдернул голову и не отпустил. Смотрел в ее близкое лицо: ясные глаза, вытянутые, как ивовые листочки, мокрые ресницы и прилипшие к лицу пряди волос, на левой щеке — крохотные родинки полумесяцем, яркие улыбающиеся губы… И как-то разом ощутил, что и не тщедушна она, а вовсе округла и упруга, где следует. И мокрая прилипшая ткань одежды нисколько не отделяет его от нее, а ее — от него. И что они сейчас сплелись так прочно и плотно, что даже воде не найти щелочку, дабы проникнуть между ними, охладить пылающую кожу. А срывающееся дыхание и разгоняющееся сердце уже не отнести на счет недавнего шуточного состязания…

Он видел, как меняется выражение ее лица: смех уходит из глаз, задорная улыбка становится сначала вопросительной, потом недоумевающей. Потом напряженной.

Податься вперед, накрыть губами ее улыбку. Оттолкнет? Ответит?

Вместо этого он разжал руки.

То ли от неожиданности, то ли еще от чего Ха На шумно вошла в воду с головой. Неловко поднялась, отфыркиваясь и смахивая воду с лица. Сон Ён постоял, осматриваясь, минуя ее взглядом, а потом пошел вперед, на глубину. Поплыл — размашисто, стремительно…

Ведь так быстро устанет! Ха На открыла рот — крикнуть, чтобы далеко не заплывал, но передумала: все равно ведь не послушает. Выбрела из воды. Отжала одежду и присела досыхать на берегу. Расплетая мокрую косу, следила за плывущим, пока не поймала себя на том, что то улыбается, то хмурится. Обхватила руками колени, уперлась в них подбородком. Задумалась.

Сначала этот парень казался — почему казался? таков он и есть! — обычным высокомерным выскочкой, который и на людей-то не глядит, а взирает — отчужденно, презрительно да недовольно. Ух, как поначалу он раздражал, так и хотелось заехать по янбановскому высокомерному носу! Потом обнаружилось, что и у янбанов бывают проблески: уважение к старости; благодарность за помощь, пусть и коряво, не по-человечески, а по-дворянски выраженная. А еще храбрость и самоотверженность при спасении чужой жизни — даже и про запрет забыл, за что и поплатился.

А после уже то ли соседями стали, то ли дальней родней. Сон Ён — навроде старшего брата. Умного, образованного, гордого, из хорошей семьи, но уж слишком от жизни далекого. При всей его спеси не выжить ему, неумелому и кланяться не приученному.

А потом… Тогда, у них во дворе, да сейчас, когда он прижал ее так сильно и открыто улыбался ей… Ха На покрепче обхватила колени, искоса наблюдая, как парень выходит из воды поодаль. Даже от Ли Сын Хи так ее сердце не трепетало. И вообще уже давно она о чиновничьем сыне не вспоминала: хлопот невпроворот, еще этот многоцветный со своими поисками невесть чего, да еще…

А еще она покосилась на Сон Ёна: тот уже оделся, не дожидаясь, пока просохнет, и теперь освобождал намокшие волосы из-под сетки. И что бы ему не носить, как все нормальные парни, косу? Вон какие волосы густые и длинные — не нарадуешься. Нет, прячет их под своей янбановской шляпой. Может, боится, выгорят на здешнем солнце?

— Возьми мой гребень, просуши волосы.

Не глядя на нее, Сон Ён повелительно протянул руку: не отучить его от господских привычек! Ха На со вздохом поднесла ему гребень. Посмотрела, морщась, как он управляется. Не выдержала:

— Чего ты их дерешь-то? Или они тебе так надоели, что готов с корнями вырвать? Давай я!

Даже и не ожидала, что парень послушается: непостоянный ведь, как кипящая каша! Но Сон Ён с досадливым вздохом сунул ей гребень. Повернулся спиной.

— Да ты мачта, что ли? Я на тебя взбираться должна? Сядь, как человек!

Сел. Ха На аж подивилась, но предусмотрительно смолчала. Придвинувшись, начала разбирать спутанные волосы: не так уж они от густоты своей и намокли.

— Заплести тебе косу?

Молчаливый кивок.

Ха На не торопилась. Подбирала каждую прядь, встряхивала, просушивая, проводила гребнем, укладывая волосок к волоску. Парень, поначалу сидевший прямо, ровно натянутая струна, устал от неподвижности — расслабил прямые плечи и спину, а потом понемногу и вовсе откинулся назад на ее согнутые колени. Изогнувшись, девушка заглянула ему в лицо: сидит, приопустив веки, будто дремлет.

— Спишь? — пробормотала Ха На. — Ну спи-спи.

Конечно, не получится из него хэнам в таком-то возрасте, нырять надо сызмальства учиться. Но уже хорошо, что в море не утонет. Может, попозже наймется к рыбакам: он выносливый и жилистый, не смотри, что янбан. А когда сильная да проворная женщина его в мужья возьмет — и вовсе не пропадет…

Ха На нахмурилась на свои остановившиеся пальцы. С чего вдруг она о его женитьбе задумалась? Он, может, и не пожелает не ровню в жены брать, лучше бобылем всю жизнь останется… Да и пусть его совсем, пусть живет, как хочет! Она так сильно затянула и дернула косу, что Сон Ён охнул:

— Полегче! — Не оглядываясь, провел рукой по волосам. Одобрил: — А неплохо.

Подумайте, какие мы добрые, решили аж полсловечка за целый час сронить! Ха На подтолкнула его коленкой в спину.

— Тогда давай вставай, чего развалился, у меня все ноги занемели!

Он приподнялся, но не успела Ха На и глазом моргнуть, как тут же растянулся во всю длину на песке, а головой — у нее на коленях.

— Эй, ты чего? Ну!

Надавил затылком на ее ноги, перехватил сталкивающую руку и положил себе на глаза.

— Устал. Полежу.

— Ну… ладно.

И впрямь мог притомиться — опять слоняется по берегу целыми днями, а сегодня еще и наплавался от души. Смущало то, что он и вторую ее руку захватил и прижал к своей груди. Водил большим пальцем по ладони. Спросил, погодя:

— Это что?

Палец коснулся старого шрама.

— Это нож сорвался.

— И это?

— Краем раковины располосовало… а тут ядовитая медуза ужалила.

— Мозоли и шрамы, — пробормотал Сон Ён. — Одни мозоли и шрамы…

— Ну так чего трогаешь, раз только мозоли и шрамы! — Ха На сжала руку в кулак, пытаясь выдернуть из его крепких пальцев.

— Мне нравится.

Чему там нравиться, это же не белые нежные ручки янбанских барышень! Не пустил, прижал ладонь к груди покрепче. Ха На не стала вырываться. И убирать руку потом, когда его пальцы расслабились в дремоте, не стала. Сидела, слушая мерное дыхание парня и дыхание моря, глядела, как скапливаются сумерки, как загораются в вылинявшем небе первые звезды. Посматривала на расслабленное, совсем юное сейчас лицо. Полумрак стер глубокие уже морщины меж бровей, и темные тени под глазами, и горькие складочки у обветренных губ… «Эх ты, принц в изгнании! Досталось тебе? Ну ничего, теперь полегче будет: обжился, и люди тебя понемногу принимать начали. А если придут призраки Становища, я их прогоню».

Она осторожно прикрыла ладонями уши спящего и сказала:

— Ну что, так уж шибко он тебе понравился?

Ино, осторожно подкрадывающаяся к ним вместе с ночью, беззвучно засмеялась, зажимая длиннопалой ладонью большой рот. Закивала так, будто хотела собственную голову сорвать с плеч. Ха На погрозила ей, сказала шепотом:

— Давай не шали, многоножка! Он — мой!

Пока. В этот сумеречный час на пустынном берегу.

Сон Ён двинул головой, спросил невнятно: «Что?» И открыл глаза. Мигов десять они смотрели друг на друга: Ха На настороженно, Сон Ён — непонимающе. Потом его взгляд прояснился. Улыбнулся.

— Вечер уже? Вот это я поспал…

— Да уж, соснул ты знатно, — проворчала Ха На, неласково сталкивая его голову со своих коленей. — Поднимайся, лежебока! О-ох, бедные мои ноженьки, совсем отказали!

Принялась поколачивать кулаками занемевшие икры и бедра. Сон Ён сел, поглядел и предложил:

— Давай разотру!

Потянулся к ней, Ха На шлепнула его по рукам.

— Совсем сдурел?! Иди вон домой давай, потеряли тебя уже!

Кряхтя и охая, словно старушка, встала и поковыляла прочь, то и дело останавливаясь, чтобы постучать или растереть ноги. Сон Ён глядел вслед, недоверчиво улыбаясь: неужели охраняла его сон? Терпела, не шевелилась, не ворчала? А выспался он и впрямь славно, как будто проспал целую долгую ночь без уже привычных тревожных сновидений.

Легко поднялся, подвигал шеей, плечами и застыл, разглядывая отпечатки, оставленные длинными нечеловеческими пальцами на песке неподалеку.

А только ли сон его охраняли?

Может, и его самого?

И успел ли он сказать перед тем, как заснуть, что ему нравятся не только ее руки, но и она сама?

Или просто подумал?

Теперь на ночном берегу Сон Ёну не было одиноко или даже темно. Море как будто заботилось, чтобы он не запнулся и больше не терял тропинок — над вечерней водой разливалось какое-то свечение. Отблески далеких зарниц? Отражения звезд? Или с наступлением сумерек глазастые ино зажигали для него путеводные подводные светильники?

Но сегодня вечером не только море пеклось о своем незадачливом сыне. Сон Ён увидел на террасе отца. Тот надел лучшую из своих считаных одежд и сидел, так напряженно выпрямившись, что не оставалось никаких сомнений — ждали именно его и именно с серьезным разговором. Сон Ён поклонился со словами «как ваше здоровье, отец?», по кивку опустился на колени напротив.

Министр Ким глядел на него из-под седых торчащих бровей. Молчал. Каждый день после своего несчастного утопления Сон Ён ожидал этого разговора: суровых слов о его легкомыслии, безответственности и нарушении запрета, заповеданного главой семейства. Но, видимо, оставляли их до его окончательного выздоровления.

Так как Ким Хён Чжи продолжал молчать, сын решился начать первым:

— Пусть отец простит меня: я ослушался запрета входить в морскую воду. В тот момент я не подумал, к чему это может привести и кто будет заботиться о вашей старости, если я вдруг глупо и бездарно погибну…

Досадливо махнув на него ладонью, министр Ким сказал неожиданное:

— Ты сделал то, что должен был сделать. Молодец!

Отец хвалил его так редко и так скупо, что Сон Ён даже растерялся, не зная, как реагировать и что чувствовать при этом. Министр решительно продолжил:

— Я всегда думал, это моя злосчастная судьба привела нас сюда, на забытый Небесами остров. Ведь это мне не хватило силы и ума справиться с завистниками и интриганами. В конечном счете, я плохо позаботился и о собственной семье: ты, совершенно безвинный, последовал за мной в ссылку… и я никогда теперь не увижу свою дочь и своих внуков. Ежедневно молю богов и покровителей семьи Ким, чтобы моя слабость не ударила по ним слишком больно.

— Отец…

Министр вновь остановил его поднятой ладонью.

— Но теперь я понял: вовсе не моя судьба вела нас, а твоя собственная. Я долго противился ей, можно сказать, прятал тебя от твоего будущего. Но как люди могут игнорировать божественную волю? Судьба принесла тебя сюда, а заодно и меня, как морская волна, подхватывающая разом все нужное ей и ненужное.

— Отец, — выдавил Сон Ён. — Я… я не понимаю… О чем вы?

— От меня уже ничего не зависит, — словно не слыша его, продолжал Ким Хён Чжи. — Теперь ты должен повиноваться лишь Великим Хранителям. Делай, что должно, и не оглядывайся. Ни на кого из нас.

Старик скрылся в дверях дома.

А его сын остался сидеть во дворе, озадаченный и смущенный. Хотя отец говорил странно и непонятно, Сон Ён в этот раз ни секунды не сомневался в ясности его рассудка — министр Ким вдруг превратился в себя прежнего: решительного, резкого, волевого. Уверенного в своих суждениях и высказываниях. Ничего больше добиться от него не удастся — уже сказал, что хотел, и вверил сына его неведомой судьбе…

Сон Ён огляделся, словно ожидая, что эта самая судьба возникнет перед ним в душном мраке вечера. Явится, поманит за собой. Или хотя бы кинет россыпь загадок-подсказок. Что значит «повиноваться Великим Хранителям»?

Четверо священных животных, духи-хранители страны, издревле стоят на страже четырех сторон света. Зеленый дракон Чхоннён защищает восток, белый тигр Пэкхо — запад. Огненная птица Чуджак бережет страну с юга, а черный воин Хёнму-черепаха — с севера. Самый близкий к ним сейчас Чхоннён, с ним могут говорить шаманки и, как уверяет бабушка мелкой, даже островные ныряльщицы… Как он — обычный человек из плоти и крови, не наделенный даром видеть духов, — может исполнить волю Хранителя? И с чего отец решил, что такова его судьба?

Сон Ён потер виски, приложил пальцы к усталым глазам. Попробовать расспросить старую хэнё — может, она будет более разговорчива и откровенна? Что ее внучка ничего не знает, молодой человек не сомневался. У той язык как помело, что на уме, то на языке, ни мига не задержится…

Уф, притомилась-то как! Ха На выпрямилась, опершись на мотыгу, стерла пот с пыльного горящего лица. Принялась вяло обмахиваться шляпой, отгоняя усталость и прилипчивую жару. Засуха, уже третий год пожиравшая материк, в поисках свежей пищи перебралась через Южное море и на остров. Второй месяц ни дождинки, хотя облака на горизонте появляются исправно. Помаячат, дразня надеждой, и исчезают. Сколько уже воды на огород перетаскала, руки отваливаются — земля вмиг жадно проглатывает влагу и только покрывается каменной коркой, которую приходится потом еще и долбить. Этак овощей на кимчи не соберешь! Что уж говорить о рисовых полях: там, по слухам, и вовсе все уже мертво. Пора просить шаманку обряд провести, разбудить крепко заснувших мульквисинов: обленились, забыли о своей обязанности заботиться о дожде, скоро люди вычерпают до самого дна родники-речушки или те сами пересохнут…

— Ну, чего ты встала? — привычно разворчался на нее Хван Гу, сидевший в тени дома. Тоже обмахивался чем под руку попадется и дышал часто, как старая собака, только что язык не торчал. — Встала и стоит себе! Чем будешь бабушку кормить, ленивая девчонка? Ох-ох, никому мы, старики немощные, не нужны, еще и порадуетесь, когда на Небеса отправимся!

— Вот типун вам на язык, дедушка, — лениво отозвалась Ха На. На переругивание, как и на работу, сил не осталось. Присела рядом в тенечке, выпила воды — ф-фу, какая горячая! — Когда уже дождь пойдет?

— Засуха — как ворчание старой жены, если разойдется, то надолго, — со знанием дела заметил хэнам. Приставил руку ко лбу. — Это кто же к нам по такой жаре прется, глянь-ка, у тебя глаза молодые…

Ха На тоже прищурилась, вглядываясь в длинную фигуру, размытую струящимся над раскаленной землей маревом. Никак многоцветный? Надо спрятаться, а то ведь опять будет приставать со своими подводными поисками. По слухам, у его хэнё даже на сбор податей сил не остается, не говоря уж про хозяйства и огороды.

— А, никак твой янбан идет! — добродушно заметил старик, и ей снова захотелось сбежать, но уже по другой, причине.

Поэтому она подперла руки в боки и крикнула еще издалека:

— Вот и чего ты по такой жаре шастаешь, кожу свою белую не бережешь? Смотри, не будут тебя твои янбановские девки любить!

— И тебе добрый день, моя приветливая хэнё! — засмеялся тот в ответ. — Да как же меня — и не любить? Здравствуйте, дедушка!

Взявшись обеими руками за палку, старик разглядывал Сон Ёна слезящимися глазами. Помолчал, пошамкал губами и вымолвил неспешно и важно:

— И тебе не хворать, молодой мульквисин!

Парень от такого приветствия аж запнулся. Ха На наклонилась, участливо вглядываясь в лицо старика.

— Дедушка, шибко вы, видать, перегрелись! Какой же он вам водяной дух? Это же наш ссыльный янбан, не помните?

Хван Гу замахнулся на нее палкой — у своей подружки-старушки научился? Огрызнулся:

— Я еще из ума не выжил, девчонка! Прекрасно вижу, кто пришел! Никакого почтения к старости, никакого уважения! Вот же молодежь пошла, и куда только мир катится…

Ха На закатила глаза. Откачнувшись назад, развела руками за спиной разошедшегося старика: ничего не поделаешь, терпи теперь, пока не выговорится! Парень еле заметно кивнул, сцепил на животе руки, изображая почтительное внимание. Эк он… умеет ведь быть вежливым! Когда захочет. У нее самой терпение лопнуло быстрее: вот где настоящее ворчание старой жены!

— Дедушка Хван Гу! Пусть он уже сядет, только-только же на поправку пошел. В тени отдышится, водички попьет, охолонет.

Осекшийся старик вновь хотел возмутиться, но все-таки смилостивился. Махнул палкой:

— Садись уж. Мульквисин.

Сон Ён вежливо кивнул, но сел на всякий случай подальше — остерегался заговаривающегося старика.

— Мелкая, твоя бабушка дома?

— Сейчас погляжу, не спит ли. — Ха На привычно подскочила… но мир завертелся перед глазами, вспыхнул… и погас.

— …Эй, мелкая. Эй! Ха На, да очнись же!

Растерянно моргая, она смотрела в лицо склонившегося над ней Сон Ёна. Из-за его плеча встревоженно выглядывал Хван Гу, а еще дальше на нее взирало выгоревшее добела небо.

— Угорела девчонка, как есть угорела…

— Ну-ка, давай сядем.

С помощью Сон Ёна она села на земле, огляделась с растерянным смущением:

— Что такое? Я запнулась за что-то?

— Ты вся красная. — Холодная, как вода в роднике, ладонь легла на ее лоб, вторая — на основание шеи под косу. — Посиди так, не прыгай!

Как хорошо, прохладно… Ха На даже глаза прикрыла от наслаждения. Услышала, что Хван Гу откашлялся и пробормотал:

— Пойду-ка я кликну старуху, что ли…

Простучала палка, прошаркали подошвы. Потом Сон Ён сказал негромко и близко — дыхание коснулось ее щеки:

— Сама о себе позаботиться не можешь, а еще на меня строжишься! Давай помогу подняться.

— Нет-нет, — запротестовала Ха На, с закрытыми глазами безошибочно перехватывая его руку и возвращая себе на лоб. — Не убирай, так хорошо!

Парень не двигался. Она опиралась спиной о его согнутое колено, голова — на твердом плече. Так бы сидеть и сидеть… Сон Ён откашлялся. Произнес задумчиво:

— Хорошо, значит?

— Ага.

— Ты смотри, — все с той же угрожающей медлительностью продолжил парень, — может ведь стать и еще лучше.

— А? — Ха На лениво разжала веки… и уставилась в близкие глаза Сон Ёна. Очень близкие. Слишком близкие. Ресницы опустились — он взглянул на ее губы. Ясно, что он имеет в виду… Но девушка даже не шевельнулась, изучая его лицо: кожа все еще гладкая и красивая, несмотря на месяцы, проведенные на ветреном неласковом острове. И губы красивые, да… Поцелуи Ли Сын Хи были первыми и единственными, которые она в своей жизни испытала. А как целуются парни с материка? Столичные янбаны? Дыхание участилось, сердце вновь затрепыхалось. Ее собственные губы, казалось, запеклись в ожидании, и девушка непроизвольно их облизнула. Сон Ён чуть заметно улыбнулся и наклонился ближе…

— Эй! — рыкнули за стеной. — Юный мульквисин! Бабушка тебя ждет!

Внучка вышеупомянутой бабушки заполошно рванулась в сторону — Сон Ён едва не уронил ее, вновь утвердил в сидячем положении. Поднялся, непринужденно отвечая:

— Уже иду!

Ха На исподлобья проводила взглядом его длинные ноги и тихонько застонала. Это что же получается: мало того что она буквально грохнулась Ким Сон Ёну в руки, так еще и целоваться чуть не напрашивалась? Что такое с ней творится?

Сон Ён задержался перед входом, как бы приводя себя в порядок перед встречей со старшими. А на самом деле чтобы отдышаться. Маленькая хэнё уже не в первый раз лишала его самообладания; в последние разы, правда, не от гнева-раздражения, а от совершенно противоположных, но не менее сильных чувств. Сегодня вообще чуть не начал целовать ее — в одном шаге от стариков, на виду у всего берега. И ведь маленькая мерзавка была совершенно не против! Что за ветреное создание? Сначала на шею чиновничьему сыну кидается, потом со ссыльным обнимается! Что за вольные дикие островные нравы такие?!

Как следует распалив себя — то есть преобразовав пылавший в нем огонь в праведный гнев, — молодой человек произнес резче, чем собирался:

— Пришел Ким Сон Ён! — и, дождавшись еле слышного ответа изнутри, наклонился и шагнул в дверь.

За последние дни хэнё заметно постарела. Даже в полумраке было видно, какая истончившаяся у нее желтая кожа, как ввалились глаза, обведенные темными кругами. Да и дыхание — надсадное, тяжелое, то и дело перемежавшееся кашлем…

— Да-да, сынок! — ответила она его пораженному взгляду. — Недолго мне осталось. Эта проклятая жара так и выпроваживает меня в подводный дворец к моему Чхоннёну! Но я… — Энергичный стук палки о пол. — Все равно продержусь, сколько надо! И о внучке еще сумею позаботиться, и за тобой пригляжу!

Сон Ён невольно улыбнулся: хоть неукротимый нрав Морской Ведьмы остался при ней! Они обменялись вежливыми фразами о ее здоровье, о здоровье господина министра и о его собственном. А потом в доме повисло молчание, прерывавшееся лишь глухим стуком снаружи (похоже, мелкая все-таки пошла на солнцепек, нет бы отлежаться!) да язвительными стариковскими комментариями всех действий девчонки. Хэнё закашлялась, отпила из глиняной кружки и произнесла хоть и хрипло, но благожелательно:

— Ну, спрашивай, чего хотел, паренек, не пугай меня! А то решу чего доброго, что ты свататься к моей внучке пришел!

Теперь была его очередь закашляться, а старухи — захихикать. Зато и он собрался с храбростью, чтобы вывалить на нее все вопросы, недоумение и невнятные воспоминания. Старая хэнё слушала внимательно, подавшись вперед, блестя яркими, как у внучки, глазами. Когда он смолк, закивала.

— Спрашиваешь меня, что все это значит? Сам до сих пор не понял? Ну не балбес ли?! — и, неожиданно дотянувшись, отвесила ему пребольную затрещину: Сон Ён так и осел на пятки, потирая лоб. Старая женщина продолжала бушевать: — А значит это, мой маленький господин, что твой почтенный отец растил и направлял тебя, чтобы ты однажды попал на этот берег и исполнил волю Священного Хранителя Чхоннёна, вот что это значит! Что за воля — даже шаманка не скажет, так что жди, когда тебе Сам ответит… да гляди по сторонам внимательней, читай знаки!

Морщась и потирая лоб, Сон Ён проворчал непокорно:

— Да на что Чхоннёну моя помощь, помощь обычного человека?

— Балбес, как есть балбес, — вздохнула старуха, но уже беззлобно. — Есть на земле места, куда и он не сможет дотянуться! Ну не текут там ручьи и реки, да и озер не найдешь, а дракон у нас дух водный. Вот тут ты ему как раз и сгодишься!

Сон Ён искренне в этом сомневался. Как и в том, что старая хэнё сказала ему всю правду. Но также искренне не хотелось получать новый учебный удар по голове. Оставалось только поблагодарить и откланяться.

Но, вспомнив на пороге кое о чем, вернее, о ком, Сон Ён задержался.

— Можно ли попросить, чтобы ваша внучка не работала на солнцепеке? — И, не удержавшись, добавил: — Она и без того у вас на голову слабая, а если еще и солнце маковку напечет, даже подумать страшно, что вытворит!

Старуха уставилась на него, и Сон Ён на всякий случай смерил взглядом расстояние между ними: а ведь попадет палкой, и без промашки! Но хэнё гаркнула так зычно, что даже он вздрогнул:

— Ха На, паразитка такая! Поди сюда!

Девчонка приплелась нога за ногу, волоча мотыгу — та оставляла в растрескавшейся земле пыльную борозду. Сон Ён учтиво посторонился, получив косой мрачный взгляд в награду. Уходя, услышал:

— Ты что, решила себя до смерти извести, лишь бы только о бабушке не заботиться?!

И улыбнулся.

То ли старая хэнё так удачно перефразировала отцовские слова, то ли затрещина поставила мозги на место, но с него словно сняли тяжелый груз недосказанности и… пожалуй, сомнения в собственной нормальности. Если уж Священные Хранители избрали его для какой-то цели, остается только ждать и молиться, чтобы задача была ему по силам. Известно же, что с волей Небес не поспоришь…

Хотя люди все равно пытаются.

Сон Ён наблюдал за возвращением с поисков. Ныряльщицы, сидевшие на корточках на палубе, пропустили вперед своего временного хозяина. Тот покидал судно поспешно, чуть ли не передергиваясь и не отряхиваясь брезгливо, как промокший тигр. Как же он справляется со своей водобоязнью, целыми днями приглядывая за хэнё? Не лучше ли нанять для этого специального человека? Или он так опасается за сохранность своего неведомого, бесценного, пусть пока и не найденного сокровища?

Отойдя на достаточно успокаивающее расстояние от моря, Лян Ро Иль начал поправлять рукава и полы своего цветастого одеяния. Ныряльщицы непривычно молчаливой, вздыхающей и постанывающей группкой, исподлобья поглядывая на «хозяина», торопливо направились к деревне. Выглядели они крайне утомленными. Хорошо все-таки, что Ха На увильнула от этой почетной, но тяжелой работы!

— Вас так интересуют мои поиски? — спросил Лян Ро Иль, сосредоточенно проверяя, не выпал ли из широкого рукава его веер.

— Конечно! Все вокруг о них только и говорят. Чем еще заниматься на этом Небесами забытом острове, как не обсуждать диковинных чужаков?

— Вы-то, как мне кажется, себя уже чужаком не считаете? — В выразительном голосе Лян Ро Иля опять вилась невидимая змея-насмешка. Но обычно улыбчивые глаза оставались по контрасту серьезны и пытливы.

Сон Ён замешкался. Можно лишь подивиться наблюдательности приезжего — заметил то, что отрицал он сам. Отозвался с неловким смешком:

— А что еще мне остается? Только свыкнуться с мыслью, что нам уже никогда не выбраться с этого острова.

— Не так уж много, я смотрю, вы на это времени и потратили! — вскользь заметил поглядывавший по сторонам Лян Ро Иль. Кивнул на еле заметный в сгущавшихся сумерках силуэт — тот поспешно отступил и запетлял среди вытащенных на берег рыбачьих лодок. — Вот еще один любопытствующий, причем ежедневно. Не узнали? Это сын нашего гостеприимного хозяина, чиновника Ли. — Лян Ро Иль широко улыбнулся. — Ему никак не дает покоя вопрос: чем же я околдовал его батюшку!

— И чем же?

Лян Ро Иль сказал серьезно:

— Самое великое волшебство в мире людей — деньги. И чем больше их, тем большее чудо можно сотворить!

Сон Ён поморщился: и хотелось бы аргументированно поспорить, да не получится. Возразил из чистого упрямства:

— А деяния Священных Хранителей — разве не великие чудеса?

Лян Ро Иль слегка склонил голову набок, словно прислушиваясь или обдумывая его слова. Уставился пытливо:

— Неужели вам приходилось видеть деяния Хранителей? Или лицезреть их самолично? Может, вы, как пансу, можете видеть мир квисинов и призраков?

И что на это ответить? Что парочка стариков считает, будто он призван на остров самим Чхоннёном? Или что он уже встречал здесь существ, коих до недавнего времени тоже полагал если не нянюшкиной выдумкой, то лишь отзвуком легендарного времени, когда по земле ходили великаны, а великий Тангун[41] еще только основывал свое государство?

— Если это действительно так, — серьезно продолжил Лян Ро Иль (слишком серьезно, на взгляд Сон Ёна), — можете попросить водных духов помочь мне в поисках? Похоже, человеческих глаз и человеческих рук моя жемчужина усиленно избегает…

Сон Ён встрепенулся:

— Так вы ищете жемчуг? Никогда не слышал, чтобы у наших берегов находили раковины жемчужниц! Наверное, вам лучше отправиться в страну Ван…

— Просто абы какой, пусть и самый дорогой и прекрасный, жемчуг меня не устроит! Я ищу именно свой. Тот, что принадлежал моему предку и однажды был утерян у этих берегов.

— О. И как же это произошло?

— Это не так уж и важно.

— Тогда, наверное, уместнее спросить не «как», а «когда»? Очертания берегов могли с тех пор измениться. Приливы и отливы крошат даже камни, превращая их в песок. Суша вздымается из моря и вновь уходит под воду. Как вы можете быть уверены, что ваш жемчуг все еще находится здесь?

Лян Ро Иль обвел взглядом бухту.

— Как я и говорил, моя жемчужина — не просто жемчужина. Она ждет и зовет своего хозяина. Так что я уверен, она где-то совсем рядом. Вы ведь слышали о драконьем жемчуге?

Молодой человек улыбнулся — он был уверен, что собеседник шутит. Однако Лян Ро Иль выглядел предельно серьезным. Сон Ён скептически качнул головой:

— Боюсь, я могу ответить вам вашей же фразой: а вы сами когда-нибудь встречали повелителей морей Ёнванов? Священный Хранитель и драконий жемчуг — явления одного порядка. Возможно, они на самом деле существуют, но…

Еый поджу, иначе мани поджу, драконий жемчуг, волшебная жемчужина… С ее помощью гигантский змей имуги превращается в дракона, а если ею владеет человек, та исполняет все желания хозяина. Сон Ён даже чувствовал сейчас своеобразное родство с этим загадочным, ядовитым и хитроумным искателем: они оба запутались в таинственном узоре, вышитом золотыми нитями старых легенд на сером холсте действительности.

Лян Ро Иль слабо улыбнулся, не отрывая глаз от столь ненавидимой им водной глади. Словно ожидал, что, повинуясь его призыву, искомая жемчужина всплывет со дна морского.

— Вы можете верить, можете не верить, но я-то знаю. Несмотря на всю силу и богатство нашей семьи, мы не можем быть по-настоящему свободными с тех пор, как утерян родовой жемчуг…

— Сочувствую, — произнес Сон Ён, не найдя, что еще сказать. Они помолчали, глядя на море.

— Вероятно, моя просьба вам покажется странной, — наконец медленно заговорил Лян Ро Иль, — но вы поможете мне его найти?

Сон Ён искренне удивился.

— Каким же это образом? Пусть я неплохо плаваю и ныряю, но по сравнению с хэнё — сущий младенец. Да я даже представить не могу, как вы вообще надеетесь отыскать эту жемчужину!

— Сначала подумайте и скажите, — так же медленно продолжил собеседник, — каково самое главное желание в вашей жизни?

Сон Ён стиснул зубы: опять насмехается?

— Прошло достаточно времени, чтобы вы поняли: ни оправдания, ни помилования не будет, — беспощадно продолжал Лян Ро Иль. — Нет никакой надежды на людское правосудие и справедливость. Вам остается полагаться лишь на сверхъестественные силы. Поэтому — клянусь! — если вы поможете мне отыскать жемчуг, первейшим моим желанием станет триумфальное возвращение в столицу вас и вашего почтенного отца.

Молодой человек криво усмехнулся. Отозвался с горечью:

— Да уж, только и остается, как детям, верить в сказки!

— Взгляните! — Его собеседник, повернувшись, широким взмахом руки обвел море, берег, близкие скалы, холмы и горы за спиной. Заговорил с неожиданной страстью: — Осмотритесь как следует! Это место, еще не отравленное человеческим безверием! Остров, возникший из земли, просыпанной старухой-великаншей Сонмундэ! Они ведь до сих пор всерьез показывают три скалы в Сонданни — мол, эта подставка для котла, в котором та себе варила пищу! Место, где все еще поклоняются древним деревьям — вместилищам духов и каменным обиталищам заступниц-великанш! Место, где до сих пор людям являются призраки! Где самые жалкие ноби-хэнё могут общаться с Ёнванами! Где, как не здесь, мы близки к высшим силам?!

Впечатленный молодой человек даже огляделся, готовый увидеть или услышать знак, поданный этими самыми высшими силами, — так драматично и так искренне звучал сейчас низкий голос Лян Ро Иля. Сила обаяния этого человека и впрямь сокрушительна!