Целитель. Союз нерушимый? Большаков Валерий
– Во Владивостоке пока, вещи собирает… – с удовольствием ответил Филипп Георгиевич, щурясь. – А я в отпуске до первого. Подлечился малость в Крыму – и к вам… – Помолчав, поболтав вино в бокале, он пристально глянул на «Пита» и с ходу спросил: – Как ты насчет переехать в Зеленоград?
Мама ойкнула, а папа не удивился, вообще не изменился в лице, подобрался только.
– Подумать надо… – протянул он, озабоченно забарабанив пальцами по столешнице.
– Naturally, – кивнул Старос, подхватывая бутылку. – Остатки сладки… – пробормотал он, разливая вино. – Время есть, Пит. Я и сам еще не устроился, не оформился даже. С работой, с квартирой не решено… У тебя когда отпуск?
– В июле.
– Давай сделаем так, – Филипп Георгиевич шлепнул ладонью по столу. – В июле приедешь в Зеленоград, и мы на месте все порешаем, посмотрим, что и как. В любом случае Москва там рядом, да и Ленинград недалеко…
– Да я понимаю… – затянул отец. – Ладно, беру тайм-аут до июля, а потом жди в гости!
– Welcome! – осклабился Старос.
Ночь выдалась необычайно теплой, а батареи грели по-прежнему, хоть окно растворяй. Не выдержав, я завесил радиатор верблюжьим одеялом, а сам накрылся простыней. И канул в сон.
Двумя часами позже проснулся от холода. Кисло обругав коммунальщиков, отнял у батареи одеяло. Пригревшись, поморгал сонно, но беспокойные мысли мешали спать, тикали крошечными будильниками. Самой назойливой была думка об Алоне и его «ребятишках», а самой пугающей… Чего уж там… Я заказал Збига Бжезинского – это именно так называется.
Протерев глаза, сложил руки под головой и уставился в потолок, словно в белый экран. По нему, время от времени, скользили лучи фар с улицы, а если присмотреться, то в уголке, над дверью, появлялся и пропадал слабенький отсвет мигающего светофора, переключенного на желтый.
Издалека донесся басовитый гудок тепловоза. Пятый час. Пассажирский Одесса – Москва. Поворочавшись, я лег набок и подложил под щеку ладонь. Все равно не заснуть. Ну и ладно, каникулы еще не кончились…
Особо я не переживал по поводу «заказа». С самого начала знал, на что подписываюсь, когда залезал в Т-капсулу. Без крови не обойтись, и я уже кое-кому пустил красную жижицу. Надо будет, еще пролью – никудышный из меня христианин. Большая недостача кротости и смирения – не жалею я врагов и не прощаю им. Если разобраться по-хорошему, то меня иное тревожит: удалось ли Алону задуманное? Не пострадал ли кто из его группы? Ведь, как бы свои… С этой мыслью и заснул.
Снилось мне, что я пробираюсь в какой-то аэропорт – вот просто жажду улететь куда-то за границу! И «Боинг» белеет за огромным стеклом, и в кассу очереди нет. Я достаю бумажник, роюсь в нем – какие-то потертые чеки, мятые салфетки… А денег нет! От слова совсем.
Встав, я долго умывался холодной водой, чтобы освежиться, растворить вялость – и юный организм быстро набрал тонус. Настя уже ускакала, оставив на столе записку, а на плите – яичницу с поджаристыми кусочками докторской, еще теплую. Включив радио на полную громкость, я слопал завтрак, не мостясь на стул – возбуждение, как пружина, мешало усидеть. Последние известия на волне «Маяка» я прослушал очень внимательно, но ничего о судьбе профессора Бжезинского, доктора философии, директора Трехсторонней комиссии и прочая, и прочая, и прочая, узнать не удалось.
С тем я и убыл на Одесскую, к тете Клаве – она звонила вчера, просила помочь ей прибраться на чердаке. Женщина она простая, добрая – и очень скромная. Я всегда представлял ее суетливой хозяюшкой, улучшенным вариантом фрекен Бок, и до чего же поражен был, обнаружив в тетиной шкатулке два ордена Красного Знамени и орден Ленина! Давала тетя жару немцам с румынами – и в тыл хаживала, и подпольщиков поднимала. Конечно, я согласился помочь – самому интересно зарыться в чердачные завалы. Представляю, какой там слежался культурный слой!
Дом у тети Клавы большой, старый – лет восемьдесят врастает в землю, да и стены его из праха – их выкладывали глиной, замешанной на соломе. Без крыши, без штукатурки такое сооружение растает под дождем, поползет вязким месивом.
Приставив лестницу, я храбро полез к чердачному окну, а тетя заохала, комкая передник:
– Ты там поосторожнее, Мишка! Не ровен час, провалишься!
– Да я по доскам, теть Клав! Они крепкие…
На чердаке пряталась холодная ночь – темно было и зябко. Пахло пылью и старой бумагой. Ну еще бы… Целые кипы старых газет! О, а это что такое?
Я взял в руки школьную тетрадь. «Ученицы 7 «Б» Лидии Лоскутовой». Так это ж мамина! Ничего себе…
Мама-семиклассница старательно выводила слова перьевой ручкой, учась советской каллиграфии. Слово «идти» тогда писали по-другому: «итти», а рогатенького обозначали через «о» – «чорт»…
«Троечка», однако, за диктант! Ай-яй-яй, Лидочка! Но мы никому не скажем…
Хмыкая и улыбаясь, я спустил на землю кучу макулатуры, а еще через час разгрузил чердак от хлама. Здесь даже старинный фонарь отыскался, граненый будто. Тяжелый, зараза…
Позеленевший медный таз… Облупившийся корпус телевизора «КВН» с пустой круглой линзой перед крошечным экраном… Рассохшиеся деревянные санки… Примусы, керогазы… Здоровенная макитра – когда-то в ней растирали мак точеным пестом-макогоном, готовили кутью из вареных зерен пшеницы. Зерно, помню, невкусное было, зато маковое молочко – очень даже. Тетя Клава пекла коржи, ломала их на куски и заливала маковым молоком. Так это блюдо и звалось – коржи с маком…
Неожиданно в темном углу что-то жалобно звякнуло, словно позвало. Поднырнув под стропило, вглядевшись, я присвистнул – и поздравил себя с удачной находкой. Молодец, что не поленился прийти, тимуровец юный! И тете помог, и разжился кое-чем…
Я выволок позванивавшую находку на свет – это была пишущая машинка «Ундервуд Универсал» выпуска 1934 года. Четыре ряда клавиш, русский шрифт… Все разболтано, винтики с пружинками посыпались, зато резиновый валик как новый, словно и не сох сорок лет кряду.
– Замечательно! – прошептал я. – То, что надо!
За день до каникул я отправил Андропову третью по счету кассету. Сделал закладку и бодро пошагал к телефону-автомату. И тут меня накрыло – навалился томительный, выматывающий страх из тех, что приходят во сне, когда шагаешь в пустоту. До меня вдруг дошло, что идея отправлять инфу в аудиозаписи не столь блистательна, как мне показалось вначале. Да, голос не узнать, вот только как сообщить о закладке? Звонком с телефона-автомата! А разве ты невидимка, Хилер?
Проще всего отправить письмо, вот только я не смогу изменить почерк – хоть задом наперед строчи, специалист все равно узнает, чьей рукой выписаны каракули. Да и взять под наблюдение почтовые ящики – это первое, что решат чекисты.
Ах, как я гордился своим «изобретением» – записывать инфу через преобразователь! А простенькая мысль о том, что наблюдать и за телефонными будками не сложно, как-то вот не посетила мою умную голову…
«Ундервуд» мне в помощь! Образцы текста с этой допотопной машинки вряд ли имеются в кагэбэшной картотеке. Напечатаю, что надо, сниму папиным «Зорким», проявлю пленку, нарежу – и отправлю по почте Юрию Владимировичу. Три-четыре письма опущу без особых приключений, а дальше видно будет…
– Теть Клава! – бодро позвал я, спустившись на грешную землю. – Все, чисто!
– Ой, спасибочки, Мишка! – отозвалась тетя из окна.
– Ну, пошел я…
– Подожди-подожди! – засуетилась родственница-героиня. – Сейчас я пирожочков соберу, горячие еще!
– А с чем? – притормозил я.
– С капусточкой, с тыквочкой!
– С тыквочкой? – я заинтересованно повел носом, укладывая в картонный ящик дребезжащий «Ундервуд». – Тогда точно задержусь!
Пять минут спустя я трескал плацинды с тыквой, запивая эту вкуснятину чаем из огромной глиняной кружки, а тетя Клава с умилением посматривала на племянничка.
– Начинка что надо, – нахваливал я тетину выпечку, – сладенькая… – облизнулся, – и с остринкой!
– А, это я ее перчиком!
Старенькая радиоточка «Балтика» исправно голосила под аккомпанемент духовых и струнных, а после пропикали сигналы точного времени, и диктор принялся бойко зачитывать новости:
– …Американские газеты снова муссируют слухи о «руке Москвы» в деле об убийстве Збигнева Бжезинского. Этот пещерный антисоветчик был застрелен из револьвера в маленьком городке на восточном побережье США. Агенты ФБР ведут тщательное расследование…
Я замер с набитым ртом, держа кружку на весу. Это таки произошло…
Покритиковав правящие круги Америки и продажную прессу, радио переключилось на события в Эфиопии, а я отмер. Дожевал и хорошо откусил от пирожка с «тыквочкой». Надеюсь, агенты ФБР не нападут на след парней Алона…
«Удачи вам, ребята! – поднял я кружку с чаем. – За вас!»
Со вздохом отложив карандаш, Суслов убрал черновик в стол. Его внимания требовали документы, чей ворох ежедневно шуршал по всем этажам ЦК, мигрируя, словно огромный косяк сушеной рыбы. Текучка.
Перебрав, перетасовав бумаги, Михаил Сергеевич отложил их в сторону, раскрыв секретный отчет Пельше. «Опять Арвид Янович на Юру ябедничает…» – усмехнулся Суслов, зачитав первую страницу. Прекращена секретная операция… Источник ценной информации не раскрыт… Политбюро не поставлено в известность…
Вздохнув, Михаил Андреевич закрыл отчет и снял трубку телефона с гербом СССР. Длинный и тонкий палец нетерпеливо набрал номер.
– Алло? Здравствуй, Юра, – заговорил Суслов. – Тут на тебя Пельше бочку катит, хе-хе… Скрываешь от нас важный источник информации. Мм?
– Михаил Андреевич, – донесла трубка напряженный голос Андропова, – это не тема для разговора даже по «вертушке». Я подъеду?
– Жду через полчаса, – кивнул главный идеолог, повеселев.
Еще тридцать минут можно уделить «писанине»!
Черный «ЗИЛ» выкатился в одиночестве, без машин сопровождения, а Юрий Владимирович присел на откидное кресло, неотрывно глядя в окно. Ему даже думать не хотелось, о чем выйдет разговор с Сусловым. Он уже работал под началом Михаила Андреевича, натерпелся тогда, а что его ждет теперь? Если Пельше что-то пронюхал и сообщил Суслову, то можно ждать неприятностей. Больших неприятностей…
С тяжелым сердцем Андропов покинул машину, проехавшую во внутренний дворик здания ЦК КПСС. «Старина Аврелий был прав, – подумал он со слабой улыбкой. – Делай, что должен. Будет, что суждено. Ну и ладно…»
Председатель КГБ прошел к нужному лифту, показав сотруднику «девятки» служебное удостоверение, где стоял особый штамп – без него на «священный» пятый этаж не допускали даже сотрудников аппарата ЦК.
Поднявшись на пятый, Юрий Владимирович прошел еще одну проверку и зашагал к кабинету номер два. В приемной его встретил Гаврилов.
– Здравствуйте, Степан Петрович, – слегка поклонился председатель КГБ.
– Здравствуйте, здравствуйте, Юрий Владимирович! – заулыбался Гаврилов, принимая шапку и пальто. – Позвольте шарфик… Ага… Входите, входите, вас ждут!
Андропов вошел и прикрыл за собой дверь. В сусловском кабинете было очень тепло, чисто и пусто – ничего лишнего. Его хозяин сидел за столом, горбясь над рукописью с карандашом в руке, и был так увлечен, что не сразу заметил посетителя, сосредоточенно шевеля губами и водя взглядом по строчкам.
Юрий Владимирович неуверенно сделал шаг, и Суслов оторвался от бумаг.
– А-а, Юра… – отчего-то смутившись, Михаил Андреевич суетливо собрал исписанные листы и сложил в красную папку. – Присаживайся. Так что ты там скрываешь от Политбюро?
Андропов оставался серьезен, и легкая улыбка Суслова подтаяла. В глазах за сильными очками завиднелся колючий блеск.
– Что-то серьезное?
– Очень, – глухо бросил председатель КГБ. – Что именно вам сообщил Пельше?
Хозяин кабинета молча протянул отчет председателя КПК. Юрий Владимирович удивился подобному доверию, но виду не подал. Быстро ознакомившись с бумагой, пестрящей грозными печатями, он вернул документ – феноменальная память Андропова удерживала огромные тексты, тысячи лиц и сотни событий во всех чертах и подробностях.
Подумав, председатель КГБ достал из дипломата несколько страниц, отпечатанных на машинке, – штампы, что пятнали их, и вовсе пугали высшим уровнем секретности. Придержав полупрозрачные листки в руке, словно жалея с ними расставаться, Андропов суховато сказал:
– Арвид Янович не совсем прав. Операция, о которой речь, не прекращена. Она свернута и засекречена, но по той же теме начата новая операция, доступ к документам которой строго ограничен. Кодовое название у нее – «Ностромо».
Юрий Владимирович улыбнулся уголком рта – его слабость, любит он называть миссии красиво.
– Ностромо? – сморщил лоб Суслов. – Что-то такое было, по-моему, у Конрада… Или это производное от «Нострадамуса»?
– Второе ближе к истине, – кивнул председатель КГБ, коротко вздохнул и заговорил ровным голосом, словно погружаясь в холодную воду: – Михаил Андреевич, мы вышли на источник информации о будущих событиях, но это не прогнозы и не предсказания, а четкие факты.
– И какова точность этих фактов? – откинулся на спинку кресла главный идеолог.
– Сто процентов. Вот, ознакомьтесь для зачина, – Андропов протянул листки в стиле «алаверды». – Здесь список уже подтвержденных событий.
Суслов вчитался – и брови у него полезли еще выше.
– Там много лишнего, – пояснил Юрий Владимирович, – вроде счета спортивной игры. Это, по выражению самого Ностромо, «проверочные» сообщения – мы их получали за неделю до самих происшествий и могли затем убедиться в достоверности переданной информации.
– Ах, вот как… Стало быть, у вас с этим… э-э… Нострадамусом полное взаимопонимание?
– К сожалению, нет, – Андропов огорченно покачал головой. – Мы до сих пор не смогли установить его личность. Откровенно говоря, можно было бы форсировать поиски, но мне очень не хочется утратить доверие Ностромо. Он наш, советский, очень переживает за СССР… В феврале он прислал аудиокассету с записью – и с просьбой оставить его в покое, не мешать жить, как все. Мы пошли ему навстречу – и в марте получили от него еще две кассеты! Информации – море, и она такого рода, что в неумелых или нечистых руках способна натворить немало бед. Но вот если использовать дарованные нам знания во благо, Советский Союз способен резко продвинуться вперед сразу по нескольким азимутам – в науке, в экономике, в политике. Мы могли бы совершить самый настоящий «большой скачок»! Есть информация и другого, неприятного рода… – председатель КГБ достал еще несколько листков, подержал в руке, будто не решаясь – и протянул Суслову.
Тот, погруженный в чтение, мельком глянул на новую порцию бумаг, пробормотал: «Хлопковое дело»? Интересно…» – и снова, придерживая очки на лбу, впился глазами в текст «особой государственной важности».
Андропов в эти минуты, переполненные сдержанным напряжением, отдыхал. Легче дышится, когда груз ответственности делишь с кем-то еще. Он даже не предполагал, что решится передать «на вычитку» Суслову столь «тяжелые» материалы, способные утянуть на дно секретоносителя любого уровня.
Но Михаил Андреевич в самом деле изменился – душевнее стал, что ли, живее… Бездушный робот, изрекавший трижды проверенные истины, от коих ни уму ни сердцу, внезапно очеловечился!
– Юра… – Суслов опасливо отодвинул от себя прочитанное. – Тут все правда?
– От первого до последнего слова, – сдержанно покивал председатель КГБ. – Весь месяц живем в авральном режиме – проверяем и перепроверяем каждый фактик. Одних изменников Родины арестовано сколько!
Михаил Андреевич облокотился на стол, сцепил пальцы и уложил на них подбородок.
– Брежневу ты ничего не докладывал… – невнятно проговорил он.
Визитер покачал головой.
– И не надо, – потянулся хозяин, устав от долгого сидения. – Я сам ознакомлю Леонида Ильича… э-э… с «фактиками». Рад?
– Честно говоря, да, – сконфуженно выдавил Юрий Владимирович.
Суслов кивнул.
– Только с «хлопковым делом» разберись сам! – жестко сказал он. – Понял? И чтобы никаких контактов в Ташкенте! Пошли туда разведгруппу из проверенных товарищей, забрось как будто в тыл противника… Без «как будто»! Все эти адыловы и рашидовы – наши противники, наши враги. Вот и действуйте, как на вражеской территории, без оглядки! Задача проста: посадить или расстрелять тех, кто учинил все эти безобразия! Но чтобы главари и заказчики не отделались легким испугом, сдав исполнителей. Сажать будем всех, невзирая на чины и звания! Задача ясна, товарищ Андропов?
– Так точно, товарищ Суслов! – отчеканил председатель КГБ, не находя ничего смешного в форме своего обращения.
…В пять часов пятьдесят девять минут Михаил Андреевич встал из-за стола. Документы по теме «Ностромо» легли в верхнее отделение сейфа. Наклонившись, Суслов бережно взял с нижней полки бутылку из-под «Оксамита» и посмотрел на свет. Эликсира оставалось чуть больше стакана. Вздохнув, Михаил Андреевич спрятал бутылку обратно и запер сейф. «Не жадничай, – улыбнулся он, покидая кабинет, – ты и так почти все выдул!»
Глава 9
Посольство жило своей жизнью – деловито составляло отчеты, созванивалось с госдепом, обговаривало встречи по линии советского МИДа, подсиживало вышестоящих, шпыняло подчиненных, кляузничало, шпионило потихоньку.
И вот как раз шпионам, приписанным к посольским, было с утра неуютно – Дэвид Келли покидал их. Новым chief of station назначили Роберта Фултона.
Келли сиял, как новый pyatak, а Фултон не вылезал из кабинета, вникая в курс дел. То есть, разгребая местную помойку, криво усмехнулся Даунинг.
Сам Джек отсиживался у себя, развалясь на кресле и закинув ноги на стол, на полированную спину этого бегемота. «Новой метлы» он не слишком опасался – Бобби Фултона он знал давно, было время, чтобы изучить привычки его и суждения. Приятелями они не стали, сохраняя дистанцию, но все же знакомство давало мелкие преимущества.
Даунинг усмехнулся. Все же боязнь кадровых перестановок угнездилась и в нем. Это неспроста – разбазарил ты, Джеки, всю свою энергетику, изменил любви к перемене мест. Врос в этот кабинет, сроднился с «Чайковкой», корешки пустил – попробуй, отдери! Возраст, что ли? Первый звоночек? Хватит, дескать, мотаться по планете, играя в агента 007. Остепениться пора, обвенчаться с какой-нибудь стервой, чтобы пилила без наркоза, детишек завести… Ага, подрастут и будут нетерпеливо на календарь поглядывать – когда ж папашин гроб покроют флагом и бравые морпехи в парадках салютуют, оказывая почести? Им давно в наследство вступить охота, а он как Ленин – живее всех живых…
Дверь резко распахнулась, и встрепанная Марта затараторила:
– Джек, тебя шеф вызывает!
– Иду, – вздохнул Даунинг.
Коридор он одолел подчеркнуто не спеша. Просто не хотелось суетиться, уподобляясь Крокетту или вечно потеющему Холтоффу. Снисходительно улыбаясь своему мальчишеству, Джек постучался и вошел в кабинет резидента.
Фултон, в отличие от Келли, не глядел в потолок, а сутулился над кипой бумаг. Глянув исподлобья на вошедшего, он махнул в сторону кресла и снова уткнул нос в папку, словно обнюхивая документы.
Не поднимая головы, Роберт сказал:
– Привет, Джек. Давно не виделись!
– Да-а… – протянул Даунинг. – Но я все это нескончаемое время ждал встречи с вами, шеф, и вот – сбылось!
Фултон вскинулся над папкой, ошалело глядя на Джека. На счет «три» он оценил юмор и захихикал, с треском захлопывая папку.
– Терпеть не могу весь этот канцелярский навоз! – энергично сказал резидент. – Вот, приходится разгребать, чтобы вовсе не завалило. Слушай, Джек… – покопавшись в зыбко трясшейся бумажной куче, он вытянул тонкую папочку. – Вопросов по твоей работе у меня нет, кроме… Вот, операция «Некст». Оч-чень все необычно, просто в высшей степени! Этот Мика…
– Миха, – поправил его Даунинг.
– Да-да, Миха! Он что, в самом деле предсказывает будущее?
– Если верить фактам, – Джек упер руки в колени, – Миха просто его знает. Невозможно было угадать, сколько мест в парламенте займет партия Вильсона, но он назвал точное число за четыре дня до выборов!
– Да, я читал, – задумчиво проговорил Фултон, пальцами барабаня по подбородку. – Число ядерных зарядов Израиля и все такое прочее. Маловато фактов, согласись, чтобы утверждать, будто бы места для совпадений не осталось! Зато тумана хватает.
– Могу еще подпустить, – усмехнулся Даунинг. – У меня такое ощущение, что генерала Калугина сдал именно Миха. Генерал, узнав об этом, примчался за сатисфакцией – и схлопотал пулю.
Резидент скривил губы.
– Знаешь, Джек, все больше народу в ЦРУ приходит к выводу, что мы, похоже, потеряли еще одного ценного агента в генеральском звании… Бурбона.
– Полякова?! – вытаращился гражданский помощник военного атташе. – Но… – он задумался. – А впрочем… Почему бы и нет?
Фултон кивнул.
– Один пожилой аналитик, служивший еще при Даллесе, уверен, что КГБ схватило Бурбона осенью, и с тех пор гнало через него дезу. Когда фильтруешь все эти секретные сведения, надо иметь острый нюх, чтобы заметить подозрительные мелочи. И я согласен с тем стариком – русские всегда работают очень тщательно, и уж если они допустили небрежность, то это не случайное упущение. Понимаешь?
– Ага… – протянул Даунинг. – Ага… В КГБ решили дать нам понять, что Поляков под колпаком… Следовательно, и все предыдущие секреты, переданные им, тоже сомнительны.
– Именно! – щелкнул пальцами Роберт. – И еще… – он открыл папочку. – Я нашел тут отчет агента Вендиго… Он сообщает и фамилию, и адрес Михи. Вы верите ему?
– Ему-то я верю, – ответил Джек, сохраняя на лице выражение безмятежности, – но я не верю, что он нашел Миху.
– А почему? Хочу, знаешь ли, сверить с твоими собственные ощущения.
– Почему? – задумался Даунинг и пожал плечами. – Да слишком уж просто все. КГБ искало Миху четыре месяца с нулевым результатом, а наш агент пришел и вытащил кролика из шляпы! Неужто русские не шерстили все тамошние клиники?
Фултон звучно щелкнул пальцами.
– Вот и я рассуждал похожим образом! – оживился он. – А сейчас сомневаться стал. Знаешь, как бывает порой – любитель, неумеха и неуч, с легкостью обыгрывает профи! Просто потому, что спецы, вот как мы с тобой, играют по правилам, а любители их не знают! И они затевают свою игру, даже не догадываясь, что победить в ней невозможно. Поступают странно, непонятно для нас, совершенно непредсказуемо – и одерживают победу! А не тот ли это случай? Да, КГБ – это мощная система, что перед ней шайка малолетних хулиганов? Но, Джек, вспомни свое собственное детство! Ребенок видит то, что взрослому не дано, он придает важность пустякам, на которые мы даже не обратим внимания. Недостаток ли детство? Или преимущество?
– Вы полагаете, что КГБ могло проглядеть Миху?
– Вполне! Если верить Вендиго, это обычный фельдшер. Да и не в этом же дело… Миха мог оказаться студентом, молодым рабочим или даже учеником старших классов, не важно! Кто он – не важно! Что он – вот в чем вопрос. Действительно ли Миха владеет даром заглядывать в будущее? Или мы столкнулись с удивительной цепочкой совпадений? Расскажу одну историю. – Фултон крутнулся в кресле, играя с карандашом. – Однажды некая компания, гнавшая виски, затеяла оригинальную рекламу: в бутылки из-под своей продукции напихали записки – якобы от жертв кораблекрушения. Очень трогательно начеркали все эти «Спасите! Помогите!», и даже координаты указали. Бутылки с рекламой выплескивало на берег, отдыхающие или рыбаки оценили ловкий ход, но вот нашелся и один наивный, который всерьез принял торгашеский прием за зов о помощи. Он снарядил шхуну и отправился к острову, указанному в рекламе… А там действительно нашлись люди с корабля, разбившегося о скалы! Разумеется, никаких записок они в море не бросали, но сколько ж счастья было, когда наш Мистер Наивность спас их! Вот такое совпадение…
– Тоже вариант… – сказал Даунинг, поразмыслив. – Что вы предлагаете?
– Свяжись с Вендиго, – деловито заговорил Фултон. – Пусть выходит на Миху. Попробуем его завербовать! Только забудь о ЦРУ и вообще о Штатах – надо заинтересовать Миху в сотрудничестве с могущественной международной организацией… ну-у, скажем… благотворительного толка. Или придумай что-нибудь более возвышенное. Если Миха из идеалистов, вроде наших леваков, он клюнет. Если же он хоть наполовину материалист, то щедрая, очень щедрая плата в долларах ему точно не помешает!
Кортеж нарушил правило, установленное самим Сусловым – не превышать дозволенной скорости – два «ЗиЛа», прикрытые «Волгами», неслись куда быстрей, скользя по шоссе стремительными черными тенями. От Старой площади до Завидова домчались за час с минутами. Грунтовку, уводившую в лес, подморозило за ночь, так что тонуть в грязи, как опасался главный идеолог, не пришлось.
– Приехали, Михаил Андреевич! – бодро сказал Мартьянов. – Успели!
Брежневский лимузин уже припарковался возле охотничьего домика, но больше гостей, желающих пострелять с Генеральным, не было.
«И не будет», – усмехнулся Михаил Андреевич, выбираясь из машины. В кирзовых сапогах, одетый для леса, он был почти неузнаваем.
На крыльцо как раз вышел Брежнев – и обрадовался.
– О-о! Кого я вижу! Неужто на охоту?
– А ружье дашь? – заулыбался Суслов.
– Обижаешь, Михал Андреич! Найдем!
Придерживая в кармане бутылку из-под «Оксамита», Суслов прошел в домик. Там уже вовсю хозяйничали Медведев с Федотовым, набивая дипломаты снедью и коньяком. Трое «прикрепленных», как полагалось называть телохранителей, маячили неподалеку.
Скинув куртку, Леонид Ильич остался в олимпийке, выглядя непривычно, по-домашнему.
– Помнится, Михал Андреич, ты как-то раз сюда выбрался! – сказал он, хохотнув. – Вышел из машины, потоптался, повел носом: «Сыро!» – сказал и обратно укатил!
– Времена меняются, Леня, – добродушно посмеялся главный идеолог. – Зато ты ни одной пятницы не пропускаешь!
– Только тут и отдыхаю, Михал Андреич, – вздохнул Брежнев, присаживаясь на лавку. – Тяжко…
Суслов молча достал бутылку и бережно налил в стакан.
– Выпей, Леня, – сказал он серьезно. – На вкус вода водой, а на деле – эликсир жизни. Мне его один… хм… старец привез после Нового года. Пещера есть такая, и он один знает дорогу к ней… В той пещере источник… не бьет, капает. Вот так, за полгода поллитра и набирается…
– Ишь ты… – проворчал Брежнев, насупливая пышные брови. – И что, помогает?
– Леня, – улыбнулся Суслов снисходительно, – у меня сейчас давление, как у молодого – сто двадцать на восемьдесят! Я своим больным глазом стал видеть лучше, чем когда-то здоровым. Пей. И я выпью – допью! – тут еще осталось на пару глотков…
Запрокинув голову, Михаил Андреевич выпил остатки, словив языком последнюю каплю из горлышка.
– Ну-ну… – Генсек выхлебал стакан и поморщился: – Вода как вода… Чего-то не действует твой эликсир!
– Подождать надо, – авторитетно заявил Суслов.
Тут в дверях затопали и внутрь заглянул однорукий Федоров, личный егерь Брежнева.
– Здрасте, Леонид Ильич! – пробасил он. – Э-э… Ох, извиняйте, Михаил Андреич, не признал!
– Я ж тут впервые! – улыбнулся «человек без футляра».
– Ну, сколько там кабанов? – нетерпеливо поднялся Генеральный.
– Много! – махнул егерь здоровой рукой. – И на пальцах не пересчитать! И не на моих, хо-хо!
– Веди тогда! – отрывисто велел Брежнев, натягивая куртку. – Пошли, Михаил Андреич, узнаешь, как мяско достается!
Три «Волги» во дворе дожидались охотников, адьютанты грузили в багажники дипломаты с выпивкой и закуской, а командир охотхозяйства Колодяжный следил за всем сразу, чтоб никто не ушел обиженным.
Федоров догнал Суслова и протянул ему карабин с оптическим прицелом.
– Держите, Михал Андреич! Хорошо бьет, и целкость что надо. Я слыхал, вы партизан на Кавказе собирали, стало быть, знаете, где тут дуло!
– Разберусь! – ответил «человек без галош» со смешком и сам удивился – в душе разворачивался нехилый азарт. Только бы не сплоховать.
– С почином! – протянул руку Колодяжный.
– Спасибо, Иван Константинович, – пожал ее Суслов. – Куда мне?
– А садитесь с Сергеичем! – сообразил генерал-майор. – Он тутошние места знает лучше всякого зверья!
Михаил Андреевич пролез на заднее сиденье «Волги», затащив карабин. Егерь устроился впереди, рядом с водителем.
– Поехали!
Машины зарычали двигателями и тронулись, петляя между громадных елей.
– Леса тут заповедные, – сказал, оборачиваясь, Федоров, – как в сказке! А воздух какой – не надышишься! А уж грибы пойдут – замучаешься корзины таскать! Вон, вон, глядите! Лось!
Суслов высмотрел лишь высокую бурую тень, мелькнувшую среди зарослей, но и это для городского жителя равнялось открытию.
– Михаил Сергеевич, а куда мне идти потом… Ну, на эту вашу точку или как ее…
– На охотничью вышку, Михаил Андреич! На сто первую двинете, с Леонидом Ильичем вместе. Его вышка!
Заехав в самую глухомань, машины остановились. В наступившей тишине пичуги не подавали признаков жизни, молчали, как партизаны, но постепенно возвращались к обычной своей хлопотливой лесной жизни – вновь зачирикали, засвиристели, затенькали…
– Выходим!
– Все, Михаил Андреич, – возбужденно заговорил Брежнев, – отсюда пешочком! Да здесь недалеко, метров двести…
– Доберусь как-нибудь, – хмыкнул Суслов, вешая ружье на плечо. Узковато плечико, сползать будет ремень…
Сапоги пригодились – под ногами хлюпало и чавкало. Пригрело солнышко, и разжидела земелька. Снега еще лежат, но осевшие, льдистые, талой водой исходят. Где сплошь ели да сосны, там снег дольше не растает, а дубки с березами сквозят на солнце, тени почти не дают, вот под ними первая трава и взойдет.
– Скоро совсем весной запахнет, – проговорил Генеральный. – На Украине все цветет уже, а тут не везде лед сошел…
– Так разве ж на югах поохотишься? – фыркнул Федоров. – Там и негде, все пораспахали! Вот где приволье – туточки!
– Это да! – с удовольствием согласился Брежнев и, повернувшись к Михаилу Андреевичу, заговорил очень искренне, как можно лишь наедине с собой: – Я здесь оживаю будто… Если б не Завидово, сдох бы уже. Москва, долг… Меня тут отпускает. Надышусь так, что шатает, и думаю – вот, на всю неделю хватит! Куда там… Еле дожидаюсь пятницы, чтоб опять сюда. Но долго тоже нельзя. Не хочу привыкать, а то мой единственный праздник превратится в будень…
Федоров приблизился, и Генеральный смолк.
– Близко уже, – сказал егерь, чуть задыхаясь, – во-он за тем перелеском. А следов… Один кабан, так вообще! Вот уж вправду – вепрь!
– Я смотрю, – прищурился Суслов, – вам и одной руки хватает. Справляетесь?
– Да только так! – осклабился Федоров. – Я и кошу, и на мотике рассекаю, а стрелять из ружья когда еще наловчился. Пришли!
Вышка сто один поднимала помост всего на два с лишним метра. Поднявшись, Суслов кое-как зарядил карабин, припоминая давние навыки, и осмотрелся. В секторе, который достался ему, тянулась большая поляна. Не успели охотники занять вышку, как затрещали кусты и показалась округлая щетинистая туша.
– Свинья, – выдохнул Брежнев, – не трогай! Кабана жди! Вон, видишь, земля разрыта? Секач постарался. Жди.
– Жду, – бросил Михаил Андреевич, испытывая ни с чем не сравнимое удовольствие от эволюции, пущенной вспять. Натура его стремительно дичала, возвращая к первобытным временам. И слух, и зрение, и даже нюх – все обострилось до предела. Сердце не подводило, часто качая кровь, а на языке словно пятак лежал – металлический привкус опасности.
Похрюкав, свинья рылом взрыла прошлогоднюю листву, выискивая корневища. Зачавкала, довольно похрюкивая. Следом за товаркой вышла еще парочка упитанных хрюшек.
Время шло, свежий воздух вливался в легкие, звери с птахами привыкли к охотникам, а у тех азарт не остывал, приправляя жизнь остротой ощущений. Михаил Андреевич облизал сухие губы, обтер потную ладонь о штанину. Где же добыча?
И тут, словно соткавшись из теней, возник кабан, огромный секач с клыками в ладонь. Темная с проседью щетина покрывала тушу – чудовищный ком тугих мышц. Басисто хрюкнув, вепрь развернулся, чтобы посмотреть в наветренную сторону – шея у бестии отсутствовала напрочь.
Суслов и сам не понял, когда он успел стянуть с плеча карабин, взвести и вскинуть. Резкий выстрел спугнул маток – у них даже ноги подкосились, а пуля ударила секача в левую лопатку. Но не убила и даже не повалила.
– Рано, рано стрельнул… – вздрагивавшим голосом просипел Брежнев. – Ничего-о…
Вепрь развернулся, качнувшись, и бешеным колобком рванул прямо к вышке, злобно визжа в низкой тональности, почти рыча.
Выстрел Брежнева был точен, и последние метров пять секач несся уже мертвым, уходя в перекат.
– Все! – вырвалось у Леонида Ильича. Сдерживая бурное дыхание, он вскинул ружье. – Готов! Как мы его, а? Ухайдокали в четыре руки!
– Отличный выстрел, – поддакнул Федоров. – Наповал!
Спускаясь с вышки, Суслов и сам удивился – взбодрила его охота! И ни одной мысли о том, что осталось за лесом, в Москве – и до самых, до окраин…
– А помог твой эликсир! – в изумлении задрав пышные брови, сказал Брежнев. – Это надо же, а? Ты не представляешь себе, Михал Андреич, каково это – ложишься усталый, разбитый, а заснуть – никак! Опять глотаешь это проклятущее лекарство – и как в черный колодец. А встанешь – и жизни не рад. Разваливаешься на ходу, говорить нормально и то не в силах, и муть эта, муть в голове! Порой весь день мучаюсь, не соображаю ничего, как в чаду весь, а под вечер снова в черноту… А тут… – он повертел головой. – Живой! Ах ты…
Михаил Андреевич вздохнул с облегчением – хоть не зря эликсир израсходовал.
– Только одно условие, – построжел он, – никаких лекарств! Так старец говорил.
– Это я тебе могу обещать! – засмеялся Генеральный. – Да хоть всю аптечку в унитаз! Пошли-ка, перекусим… Михаил Сергеич!
На месте стоянки уже готов был импровизированный пир.
Читать бесплатно другие книги:
