Рота. Дожить до весны Константинов Андрей
– Левонтий, ты че?! Ты его перекрестил, что ли?
Панкевич смутился и даже немного покраснел:
– Да нет… Я так… Машинально…
– Машинально, – хрюкнул Самохвалов. – Скоро святой водой кропить начнем – в духе новых веяний. Тебе, Левон, в полковые попы надо двигать. Вот там бы у тебя карьера пошла… Вон Числова поисповедовал бы…
Ротный бурчал еще что-то – Панкевич и Числов предпочли дипломатично отмолчаться…
А на вершине Исты-Корт, в направлении которой ушел разведвзвод лейтенанта Мити Завьялова, боевики уже оборудовали свой наблюдательный пункт. Снизу он, конечно же, не был виден: его хорошо маскировал густой в человеческий рост кустарник. На небольшом возвышении был установлен оптический прибор с диковинными «навороченными» окулярами. Около прибора стояли Хамзат, два араба и один афганец. Рядом с ними вертелся Алик в своей новенькой форме. Наемники поглядывали на него с легким раздражением. Алик подошел к Хамзату и взял его за руку:
– Брат, я хотел тебе спасибо сказать – за форму. Она, наверное, дорогая.
– Нравится? – улыбнулся Хамзат.
– Нравится…
Хамзат повернулся к афганцу, кивнул на Алика и пояснил на смеси русского и дари:
– Саид-джан, это мой брат – барадар… Один школа – мактаб учились… Сегодня первый раз – бой… Амруз – джанг шоди…
Афганец безэмоционально глянул даже не на Алика, а как бы сквозь него, и склонился к прибору. Хамзат шепотом сказал Алику:
– Брат, не вертись – прибор уронишь. Упадет – настройка электронная собьется. Прибор – американский. Десять тысяч долларов стоит. Как тридцать твоих форм…
Алик виновато кивнул и отошел в сторону. Хамзат наклонился к Сайду:
– Что? Снизу – идут, да?
Сайд, не отвечая, отстранился от прибора и начал прислушиваться. Потом опять припал к окулярам и наконец уверенно сказал:
– Идут. Взвод – мал-мал-меныпе.
Его черные обмороженные пальцы ласково поглаживали прибор…
Хамзат махнул рукой, и к нему подбежал боевик-чеченец. Хамзат вполголоса сказал ему:
– Скажи Саламбеку: как растянутся перед секрет-засадой – всех сразу стрелять.
И пояснил свое распоряжение Сайду с обмороженными пальцами:
– У нас – 10 брат – засада эти – убиваем, ждем следующих. Надо, чтобы гоблины все вверх пошли. Они все вверх – мы все вниз. Сразу. Мы – наступаем сверху. Они внизу – оборона нет. Фахмиди – понял?
– Мифахвам – понят, – хмуро, не глядя на Хамзата, отозвался Сайд.
…Не имея возможности наблюдать продвижение взвода Завьялова визуально, Самохвалов, конечно, нервничал. Он курил, не отходя от связиста, и вызывал, вызывал Завьялова – пожалуй, чаще, чем обычно. Что-то очень не нравилось майору в этой туманной тишине. К тому же к утру Самохвалов уже получил информацию о больших проблемах у «вэвэшников» и знал, что в ближайшее время снизу со стороны Улус-Керта их роту никто не «подопрет». И вообще – если с той стороны никто из федералов не встал, то черт его знает – кто там шляется и в каком количестве. Оно, конечно, всякое бывает – может, на «вованов» и случайно напали, но… Чтобы навязать бой почти двумстам бойцам внутренних войск (да с техникой) – это какими же надо располагать силами?
Майор досмолил очередную сигарету и хмуро бросил связисту:
– Давай, еще раз вызывай…
– Вымпел, Вымпел, ответь Сошке, – забубнил связист в микрофон. – Вымпел, ответь Сошке…
Рация захрипела, булькнула и отозвалась:
– Я – Вымпел. Прием…
Самохвалов перехватил у связиста «матюгалку»:
– Дима, как погода?
– Ничего, – отозвался Завьялов. – Пока ясно. До моря – остановки четыре. Маленьких. Выхожу к пляжу… Здесь много песка…
– Ну, что я говорил! – сказал Самохвалов подошедшему Числову. – Впереди густой кустарник. Как на карте. До вершины Диме метров четыреста…
На самом деле про то, что карта показывала впереди густой кустарник, говорил Рыдлевка, а майор как раз в этом сомневался, но Числов того их разговора не слышал. Капитану, казалось, передалось волнение ротного. Он посмотрел Самохвалову прямо в глаза и тихо сказал, имея в виду подготовку взвода разведчиков:
– Кустарник… А по лесу-то ребята почти и не работали. Ходили по горам да аулам. Чай пили… А леса они не знают…
Самохвалов лишь молча кивнул…
…Первое отделение разведвзвода – восемь бойцов – во главе с лейтенантом Завьяловым шло в стелющемся по земле тумане прямо к духовскому секрету. Они шли вдоль кромки кустарника и разговаривали.
Это было неправильно – в тумане отличная слышимость, но Завьялов разговорчики не пресекал. Более того, шедший пятым в колонне боец как раз ко взводному и обратился:
– Командир, а помните, когда в декабре на вершину вышли – тогда какие фотки сделали! Помните, тогда еще говорили, что Грузию было видать…
Шедший сразу за лейтенантом сержант Кузьмин помешал ответить Завьялову – он попытался перестроить болтуна на боевой лад:
– Пятый: справа вверх двадцать – кусты…
– Ага, – откликнулся боец. – Кажись, заяц сиганул…
Последним в первом отделении шел Грызун, автоматически среагировавший на версию о зайце:
– Ага, заяц… за волком погнался… Голодный, наверное… Потому что с тушенки охренел.
По всему отделению плеснуло смешком, кто-то «добавил юмора»:
– Не-ет. Стояк у него утренний. Завелся мужик…
Лишь когда ржать начали чуть ли не в голос, лейтенант приструнил бойцов, впрочем, не особо жестко:
– Кончайте треп…
…Между тем затаившийся в засаде уголовного вида боевик со славянской наружностью докладывал Хамзату по трубке шепотом, визуально наблюдая десантников:
– Хамзат, тут до тэбэ хлопцив дэсить… Може, трошкы ще… прыпызднылысь?
Хамзат решил, что дальше ждать – уже нет смысла. Да и его самого постоянно дергали и торопили – заброшенный лагерь строителей ЛЭП был уже просто переполнен боевиками, а новые отряды и группы все подходили и подходили. Всю эту человеческую массу нельзя было долго держать так скученно в месте, которое просто размерами не соответствовало такому количеству людей…
Поэтому Хамзат скомандовал наемнику-западенцу, несколько лет назад принявшему ислам:
– На счет пять. Огонь по последним. Чтобы первые жопу показали. Аллаху Акбар!
…Болтливый боец (его звали Миша Груздев) все никак не унимался, пытаясь на отдышке рассказать скабрезную байку:
– …И тут он ее – раз… и по самые помидоры…
Остальные сопели, но молчали – говорить, в общем-то, было тяжело, они же лезли наверх.
Договорить Груздеву помешали автоматные очереди из засады. Груздев удивленно обнял сам себя за плечи, к нему инстинктивно бросились шедшие сзади.
– К бою! – заорал нерастерявшийся Завьялов. – Уходим влево в туман… Вниз… Шестой – Сошку на связь… Кузьмин, прикрой…
Сам лейтенант отходил, пятясь, постоянно огрызаясь короткими автоматными очередями по кустам – цели он не видел, но именно одна из его «слепых» очередей оборвала жизнь муджахеда-украинца… Тем не менее только туман спас взвод разведчиков от немедленного уничтожения на месте. В тумане искривляется пространство, искажается истинная дистанция до цели…
Солдатик-связист (новенький, вместо не вернувшегося еще из госпиталя Димы Гущина) перекатывался вниз вместе с переносной станцией. Его прикрывали огнем подходившие снизу и отходившие сверху Кузьмин с Завьяловым…
…Хамзату быстро доложили о том, что его засада-секрет оказалась, мягко говоря, не очень эффективной. Ну, по крайней мере – не такой эффективной, как от нее того ожидали. В этой ситуации у Хамзата просто другого выхода не оставалось, как преследовать разведвзвод Завьялова всеми имевшимися в его распоряжении силами – то есть всем отрядом. Ведь он зачинал бой фактически на глазах верховых эмиров. Как говаривал когда-то Салман Радуев – это был важный политический момент. Запоминается и отмечается впоследствии самая большая удача и – самая первая… Поэтому Хамзат бросил вниз, на преследование практически весь отряд – послал туда и очумевшего от выстрелов Алика:
– Брат, тебе надо вниз, с остальными… У тебя кинжал есть? Значит, режь горло собакам! Добивай их…
– Это деда кинжал, – зачем-то пояснил Алик не слушавшему его Хамзату.
– Аллаху Акбар! Вперед, брат!
Хамзат подтолкнул Алика, и он побежал вместе со всеми вниз, туда, где грохотали автоматные очереди. Долго он, впрочем, не пробежал – споткнулся о камень и упал, больно ударившись подбородком о мушку автомата. Когда Алик встал – его новенькая форма была уже испачкана грязью. Отряхивавшегося Алика обогнали другие боевики, один из бежавших арабов на ходу дал ему пинка. Алик снова упал, а когда поднялся, увидел, как поднимавшиеся навстречу двое муджахедов тащили за ноги тело боевика-западенца – с вывалившимся языком и цепляющимися за камни неестественно широко разведенными руками. На левом запястье был вытатуирован трезубец… Снизу слышалось какое-то рычание, гортанные команды, выстрелы и вой – то ли волчий, то ли человечий… Но откуда здесь взяться волкам?
Алика затошнило, чтобы отвлечься, он стал горстями собирать ноздреватый талый снег, кое-где лежавший в кустах и пытаться им оттереть свою перепачканную униформу, уже не выглядевшую столь шикарно…
…Когда сверху донеслись выстрелы, к Самохвалову инстинктивно подтянулись практически все офицеры роты. Все молчали, напряженно вслушиваясь в треск радиостанции и в звуки боя наверху. Наконец мембрана разродилась искаженным отчаянным голосом лейтенанта Завьялова:
– Сошка, Сошка! Засада! Духов десять – с пляжа! У меня один трехсотый и… Кажется, уходят… нет… Кого-то в кусты тащат…
Самохвалов стиснул микрофон в руке:
– Дима, спокойно, спокойно… Займи оборону. Разберись – сколько их. В кусты сам не лезь… Понял меня?
– Понял!… Их тут…
Сверху уже не переставая били очереди. Самохвалов поднял голову, встретился взглядом с Рыдлевкой и сказал хрипло:
– Левон. Готовь резерв… Человек пять оставишь Орлову…
– Есть…
Между тем взвод лейтенанта Завьялова, довольно грамотно обороняясь, продолжал широким полукольцом отходить влево – вверх. Боевики, преследуя десантников, постепенно начали вылезать из густого кустарника. Хамзат на своем наблюдательном пункте, не видя того, как складывается бой, начал нервничать и терзать трубку «кенвуда».
– Сайд, Сайд… Ты скажешь, сколько собак?
Группа Сайда между тем пыталась атаковать Завьялова в лоб. Остальные старались кустарником выйти десантникам в тыл, чтобы напасть снизу и отрезать им путь к отступлению. Боевики хотели взять отбивавшихся десантников в кольцо, но те продолжали непрерывно отходить влево вверх, рассредоточиваясь в тумане. Митя Завьялов отходил последним, чтобы видеть, сколько боевиков примерно их атакует и чтобы прикрыть остальных. А лейтенанта страховал Тунгус, непрерывно стрелявший с руки из снайперской винтовки. Тунгусу казалось, что он «снял» уже несколько духов, но уверенности не было – боевики падали постоянно, и трудно было определить в тумане – когда они просто спотыкались, а когда их сбивали на землю пули…
– Сайд, Сайд! Сколько?! Сколько собак?!
Трубка наконец ответила Хамзату:
– Много. Совеем много, рота…
«Откуда там рота?» – не понял Хамзат и закричал в «кенвуд»:
– Что? Откуда – рота? Что, все пошли?
В голосе отвечавшего слышалась характерная для человека, ведущего бой, очумелость:
– Всэ, всэ пашлы!!
Хамзат обернулся к Асланбеку – его десятка, состоявшая только из чеченцев, была его последним резервом.
– Асланбек, твои люди… вперед. Проверь, сколько там гоблинов… Возьми гранатометы… Нам надо недолго подержать собак… Отряд «Джамар» уже двинулся к нам… Через пару часов они будут здесь.
Асланбек молча кивнул. Его десятка еще не успела уйти вниз, когда оттуда появился, тяжело дыша, расхристанный и грязный Алик. Он кинулся к Хамзату, округляя и без того большие глаза:
– Брат, там очень много русских… Можно, я останусь с тобой? Клянусь, я никого не подпущу к тебе!
Хамзату кровь бросилась в лицо, так ему стало стыдно, что Асланбек и его люди наблюдают эту сцену. Он схватил Алика за ворот и встряхнул, как щенка:
– Ты же чеченец! Убегают только собаки! Иди с Асланом, он тебе скажет, сколько там гоблинов и что они делают! Иди!
Алик, озираясь, ушел с десяткой Асланбека, а Хамзат остался на наблюдательном пункте лишь с двумя бойцами – его, можно сказать, личными телохранителями. Хамзат вслушивался в звуки боя, не замечая, что его начинает бить крупная дрожь…
У офицеров, слушавших рацию на КП роты, лица были не менее напряженными, когда радиостанция ожила очередной раз голосом Завьялова:
– Сошка, Сошка… У меня два «двухсотых», пять «трехсотых»… Один в погремушку… Треснула…
Самохвалов обернулся и крикнул ротному фельдшеру:
– Марченко! Пойдешь с резервом! Там у Завьялова один тяжелый – в голову.
Прапорщик кивнул, и Самохвалов повернулся к артиллерийскому наводчику лейтенанту Суханову:
– Никита! Вызывай огонь…
Закончить распоряжение ротному помешала вновь захрипевшая рация – голос Завьялова был совсем слабым и прерывался, как у пьяного:
– Сошка… Со-шка… Их… двадцать пять-тридцать… Идут напролом… Принимаю бой…
Через паузу, заполненную треском и уханьем, голос Завьялова донесся до Самохвалова в последний раз:
– Товарищ майор… шесть «двухсотых»… у меня семь – ранены… командир… артелей…
Рация затрещала и смолкла. Сверху на стрекот автоматных очередей стало накладываться уханье гранатных разрывов.
Самохвалов поднялся, закусив губу. Числов, ставший очень серьезным, покачал головой:
– Если гранаты, значит – работают вплотную…
Майор кивнул и дал отмашку Панкевичу, уже собравшему свой взвод, за исключением Ары и еще четверых, оставленных Орлову:
– Лева… Двигай наверх. Дай нам оборону организовать. Завьялов – еще молодой… Они отсюда – где-то в километре…
– Есть!
Панкевич со своим неполным взводом двинулся наверх. Капитан Числов успел дружески ткнуть его кулаком в плечо. Самохвалов же, не поднимая головы от рации, даже не посмотрел вслед ушедшим, он ждал, пока связист вызовет базу. База откликнулась быстро – голосом полковника Примакова, и майор начал докладывать:
– База, квадрат 1785, по улитке – семерка, вступил в бой. Судя по всему, разведка какого-то крупняка. Может, и Хаттаба. Как ждали, только раньше… Пока справляюсь…
– Давай, майор, справляйся, – отозвался Примаков. – У нас тут Рыжий, ты знаешь, в засаду попал. Глубоко. Сейчас ему помогаем. Как туман рассеется, тебя летуны навестят. Заявка давно подана… Туман, блин… Держись…
– Ага, – кивнул Самохвалов и попытался вызвать Завьялова. Майор четко, как диктор, выговаривал в микрофон:
– Дима, Дима, ответь… К тебе Рыдлевка пошел. Понял меня? Дима, ответь! Митя! Если не можешь – отходи. Ничего. Мы ждем… Только за собой подбери…
Но радиостанция молчала, не отвечая. Лейтенант Завьялов уже и не мог ответить – тяжело раненный в голову, живот и ноги, он лежал за большим валуном и еще стрелял в напиравших перебежками боевиков, стараясь прикрыть отход остатков своего взвода. Может быть, лейтенант Митя Завьялов, был и не самым лучшим разведчиком, может быть, он был простоват и не очень быстрого ума… Может быть. Но погибал он так, как и положено настоящему русскому офицеру, – без стонов и жалоб, прикрывая своих солдат…
Самохвалов оторвался от рации, глянул красными глазами на Числова и Орлова:
– Так, Сергей, Вова… Не хер тут стоять. Давайте-ка, займитесь обороной рубежа – по всем статьям… Чтоб заодно и бойцы разогрелись… Пока можно, нужно как можно глубже зарыться… Ну, мне вас учить? Давайте, хлопцы… Саранцев – давай, не стой. Тебя тоже касается…
Офицеры разбежались по подразделениям, а Самохвалов снова повернулся к рации:
– Митя, Митя… Я не слышу тебя… Ответь Сошке… Митя. Спокойно скатывайся вниз, как на саночках. Туман на твоей стороне… Митя, ответь…
Рация захрипела, ожила, Самохвалов даже сжался весь, но из мембраны вышел другой голос – не Завьялова:
– Сошка, ответь Вымпелу… Я – сержант Николаев… У нас тут… нормально… Только из гранатометов лупят. Вымпел-первый ранен, тяжело… Не всех вижу… Духов – до тридцати, может, больше… Я отхожу, но не могу оторваться… Подобрал не всех…
– Молодец, молодец сержант! – заорал Самохвалов. – Держись, к тебе твой взводный идет… Ты в сторону соскочи, пусть они катятся… Он их и встретит… Как понял меня?
– Понял, товарищ майор… Пусть они побыстрее… Сильно жмут…
Самохвалов сразу же начал вызывать Панкевича, хотя от момента его ухода прошло не более получаса. Взвод Рыдлевки двигался в быстром темпе, но – относительно, ведь они шли вверх и далеко не по ровной дорожке…
– Лева, Лева, как настроение? Уже видишь, да? Да, не все еще в мире спокойно. Да… Ты принимай Митино хозяйство, собирай всех и спокойно бери вправо – ниже – и домой… Слышишь? Как в анекдоте – если жена идет прямо, значит, она идет налево… А ты – направо и вниз, как на саночках… А мы встретим… Не задирайся особо с хулиганами… Ну, потрави с ними минут двадцать – ты же умеешь… Пусть первые оторвутся… И домой… А мы сейчас артиллерией подмогнем… Давай, Левонтий. Давай…
Самохвалов отер огромной пятерней от капелек пота лицо и рявкнул:
– Суханов! Никита! Давай сюда, живо! Сейчас базе объяснять будешь, чтобы они во-он туда положили… Видишь, вон ту хреновину? Да не ту, а вон там… Духи же, сволочи, обязательно за ней что-нибудь нарисуют. Пусть лучше ямка будет. И за перевал – туда пусть понапихают, хуже не будет… Давай, сынок, вызывай базу… Еще раз…
…Левка карабкался вверх по склону, и его собственное хриплое дыхание иногда заглушало звуки боя, идущего впереди и приближавшегося с каждой минутой. Старший лейтенант уже не мог точно сказать – сколько по времени они так бежали, если это можно было назвать бегом. Обгоняя Рыдлевку, чуть впереди клином выдвинулись Дядя Федор, Веселый, Конюх и Маугли. Рядом с Панкевичем тяжело дышал сержант Бубенцов. На боевиков они натолкнулись неожиданно – те выбежали из тумана в полный рост и начали растекаться навстречу, словно лава, только не красного, а серо-зеленого цвета…
За духами, в клочьях тумана виднелся густой кустарник и по его краям – тела десантников, неподвижные и еще пытающиеся подняться… Сквозь грохот автоматов Левке послышалось что-то, похожее на рычание. Или это был его собственный хрип?
На расстоянии 30-40 метров противники начали разбираться по парам, паля из беззвучных в общем вое и грохоте автоматов…
Первым встретил лоб в лоб бегущего навстречу боевика дембель Дядя Федор. Потом, словно в замедленной съемке, они остановились друг перед другом – Дядя Федор и здоровенный бородатый араб, словно Пересвет с Челубеем. Между ними было метров пять, не больше… Их автоматы ударили почти синхронно, и так же синхронно они упали на колени. У обоих хлынула изо рта кровь. А потом они повалились в разные стороны.
Панкевич успел очередью – навскидку – прошить прицелившегося в Родионенко боевика и словно откуда-то со стороны услышал свой собственный сорванный голос:
– Шире бери, шире! Обтекай снизу… Мургалов! Смотри! Коняев, ищи щель! У тебя ротный пулемет, блядь, а не рогатка! Родионенко, слева!
Маугли засадил короткую очередь в морду бородачу с гранатометом, тот упал, но гранату выпустить все ж таки успел. Она не взорвалась сразу, а огненной ящерицей со свистом поползла по склону – и только потом последовал взрыв, почти не слышный из-за начавшейся за спинами боевиков канонады…
Прямо на Панкевича пер боевик, с черной лентой на лбу, в выцветшем бушлате и синих спортивных штанах. Левка не видел, кто в него стрелял, но дух вдруг схватился за яйца и заревел так, что на мгновение все – и десантники, и боевики – глянули в его сторону.
За воем умирающего все же слышалось, как бегущие сзади кричат «Аллаху Акбар» – протяжно и как-то даже жалостливо…
…Откуда-то справа, пятясь спиной, вынырнул из тумана сержант Кузьмин – без бушлата, в расстегнутой гимнастерке и с пулеметом в здоровенных ручищах. Обернувшись, он заметил Панкевича – заорал ему на «ты», как равному:
– Панкевич, уводи пацанов вниз! Я прикрою! Со мной – еще семь!
Чуть разошедшийся туман на мгновение открыл поле боя: от края до края – сплошь неподвижные, скрюченные тела с дырами в животах, а стало быть – расстрелянные в упор…
…Конюх и Веселый зацепились на откосе слева и вели огонь в спины спускавшихся боевиков. Рыдлевка закричал Коняеву:
– Ваня, длинными давай, Ваня! Прижми их к земле!… Родионенко, назад!…
Но Веселый то ли не расслышал команду, то ли решил ее не выполнять – он попытался перебежать за голый валун, чтобы помочь поднимавшемуся спиной на откос сержанту Кузьмину. Сержанту было очень неудобно одновременно стрелять и пятиться на подъеме. Веселый хотел подхватить Кузьмина за шиворот, но сам споткнулся и упал, и это спасло ему жизнь – короткая очередь пролетела как раз над ним. А следующая – достала Кузьмина. Сержанта бросило назад, он дернулся несколько раз, так и не выпустив пулемета, а потом его тело покатилось по откосу, пока его сапогом не остановил подбежавший боевик с американской автоматической винтовкой в руках. Осатаневший дух с визгом вонзил ствол Кузьмину в рот и с каким-то исступлением в вытаращенных глазах начал выпускать из своей винтовки очередь за очередью. Веселый не видел, чтобы кто-то кидал гранату, но в следующее мгновение под ногами духа сверкнула вспышка и ухнул взрыв… Веселый, словно загипнотизированный, не мог отвести глаз, и в следующее мгновение он увидел, как рядом с обуглившимся до черепа лицом Кузьмина упала нижняя часть туловища боевика, из которой вывалились кишки…
…Навстречу Рыдлевке спустился Тунгус – он тяжело дышал, но доложил даже почти спокойно:
– Това…рищ… Ста…рший лейтенант… Завьялов… погиб… Мы достать его… уже не успели… Он там… остался… Раненый… нас прикрывал… Кузьмин видел, как его… духи резать начали… Наверное, уже мертвого… Там с вершины – еще духи прут – несколько десятков. Я в прицел видел… Когда в тумане дырки были…
Старший лейтенант Панкевич спокойно оценил обстановку и принял, наверное, единственно правильное решение: уходить не вниз, где прорываться к своим пришлось бы сквозь орду уже спустившихся духов, а влево вверх, в том же направлении, куда отступал взвод погибшего Завьялова…
Рыдлевка собрал всех уцелевших из своего взвода и из взвода разведки и увел наверх, туда, где сквозь туман на небольшой площади проступали контуры каких-то развалин. Они уже почти дошли, когда старшего лейтенанта «поцеловала» пуля – сорвала кусок кожи с правой половины лба…
Между тем боевики перли и перли с вершины – и это уже был не полегший почти полностью в боях со взводами Завьялова и Панкевича авангард, а подошедшие основные силы хаттабовцев…
Вышедший на НП Хамзата командир отряда «Джамар» Идрис спокойно выслушал доклад и принял решение атаковать в лоб позиции сильно ослабленной роты. Однако первую их атаку сорвал удачно нанесенный дальнобойной артиллерией удар… Хамзат недолго пробыл «командиром без войска» – в результате артналета погиб полевой командир араб Абу-Кутейба, и Идрис, недолго думая, назначил командиром его сотни Хамзата… В эту же сотню влились и ошметки авангардного отряда – человек восемь. Выживший Асланбек, нашедший Хамзата лишь ко второй половине дня, привел с собой Алика – живого и даже не раненного, но чудовищно грязного и с совсем сумасшедшими глазами. Хамзат коснулся ладонью сердца и поклонился угрюмому Асланбеку:
– Спасибо, брат. Кровью клянусь – я этого не забуду.
Асланбек лишь молча кивнул в ответ – ему не хотелось рассказывать, как он намаялся с этим странным родственником командира, который так ни разу и не выстрелил в сторону собак-федералов…
…Отбив первую фронтальную атаку духов, майор Самохвалов связался с базой и доложил:
– …На меня идут до сотни, может, больше… Это уже не разведка… Они прорываться здесь хотят…
А что база могла ответить Самохвалову? Туман никак не расходился, и авиация работать не могла. Резервов, которые можно было бы срочно за несколько часов подтянуть, – не имелось… Что в таких случаях отвечать командиру обреченной роты?
– …Надо держаться, майор. На тебя почти вся артиллерия работает. На тебя и еще на третий батальон. Метео обещает просвет… Как только… «Вованов» еле вытянули… Держись…
Артиллерия действительно работала, но эффективность ее воздействия снизилась, потому что боевики постепенно приноравливались к логике артналетов.
Самохвалов вызвал по рации Панкевича и спросил с надеждой:
– Левон, артели спрашивают, как снаряды ложатся?
Искаженный хрипом и треском голос Рыдлевки ответил:
– Ничего, но… Они часто по верхушкам деревьев и гребням скал… Взрываются. Нужно еще. По улитке – все, кроме «семерки». В «семерке» – мы…
– Понял тебя, Лева, понял… Сколько с тобой «карандашей»?
– Семнадцать… Мы поднялись выше… Здесь что-то типа развалин… Они окружили, но взять не могут. Я держу их под семьдесят… может, больше… Вижу плохо… На гранатный бросок не подпускаю… Они когда на вас с вершины идут, мы, когда туман расходится, можем им в правый фланг бить. Поэтому они и лезут на нас… Позиция хорошая…
– Понял тебя, держись, Лева! Примус звонил, ребята вот-вот подойдут…
Где-то через полчаса радиостанция вновь захрипела голосом Панкевича – возбужденным и радостным:
– Командир, надо мной вертолет! Я слышу!… Вертолет… даже два… «Крокодилы»… с прожекторами…
Самохвалов, поняв, что слышит бред раненого или контуженого Панкевича, закусил до крови губу:
– Держись, Левка, надо! Держись!…
…Где-то еще через полчаса стрельба на рубеже роты неожиданно затихла. Самохвалов не успел еще ничего понять, когда к нему подбежал Числов и разъяснил:
– Командир, там духи – пленного привели… вроде Останина из завьяловского взвода… Типа – парламентеры. Их гранатометчики прикрывают.
Самохвалов растер ладонью ноющую шею:
– Останин… Мне же докладывали, что он – убит… Ладно… Сережа, сходи, поговори с ними. Останина забери, время потяни… Время на нас работает.
– Понял, товарищ майор, – кивнул Числов и, перепрыгнув окопчик, зашагал к небольшой ложбинке между двумя пологими скатами.
Ему навстречу выдвинулся боевик без оружия, в ладно подогнанной форме с командирской портупеей. В левой руке дух держал каменные четки и нервно перебирал их пальцами. Метрах в двадцати за ним угадывались контуры еще нескольких человек.
Числов, подходя, прищурился – что-то знакомое почудилось ему в фигуре боевика. Приглядевшись, он увидел, что муджахед так же внимательно-узнавающе его разглядывает. Сергей покачал головой и хмыкнул, остановившись и засунув большие пальцы за ремень.
– Здравствуй, гоблин, – сказал Хамзат, встряхивая четки левой рукой. Правую он протягивать офицеру, конечно, не стал.
– Привет, Хамзат, – кивнул Числов. – Давно не виделись. Надо же – и впрямь встретились.
– Да, – усмехнулся Хамзат. – Только теперь – ни музыки, – ни женщин. Ни даже кофе.
– И «дяди» нет, – попробовал подколоть боевика капитан, но тот мгновенно парировал:
– «Тети» тоже…
– А это даже хорошо, – дернул уголком рта, изображая улыбку, Числов. – Зато нам никто поговорить не помешает… Так? О чем говорить будем, Хамзат?
– О жизни, гоблин. Или о смерти – это как разговор пойдет. Я что тебе хочу предложить… ка-ма-ндыр. Ты – хороший солдат, смелый. Чеченцы уважают смелость. Зачем убивать? Дай нам пройти. Нас больше полутора тысяч. Мы все равно пройдем – по вашим трупам. Вас – была рота. Теперь – меньше. Мы убьем всех. Но я не хочу лишней крови. Все устали… Поэтому возьми деньги. Мы даем 10 тысяч долларов. Понял? Встретились, постреляли и… ЧЭЧЭНЫ РАСТВАРЫЛИСЬ…
Числов даже головой потряс – такого он не ожидал.
– Ты это… серьезно?
– Серьезно, – кивнул Хамзат. – Не понимаешь? Меня понять просто… Как там у вас, в русской колыбельной: злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал… Вот я – злой чечен… Злой чечен дает тебе деньги, чтобы ты убирался с дороги… к чертовой матери, как у вас говорят… Вы, русские… Вы четыреста лет убивали чеченцев. Вы выслали мой народ в пустыню… Вы… Но я тебе все прощаю. Вот тебе деньги, вот тебе пленный – дай мне пройти по МОЕЙ земле… Возьми. Вы же, русские, – жадные. Вам всего мало – потому что у вас ничего нет. Все пропили. И воевать у вас некому – одни пацаны. Зачем ты их хочешь убить? Бери деньги и уходи.
– Нет, – покачал головой Числов. – Нет, Хамзат, не возьму.
– Почему? – спросил Хамзат, доставая сигарету и закуривая. Сергею он предлагать сигареты не стал.
– А потому, – сказал Числов, доставая из кармана бушлата пачку своих ростовских-ядреных, – потому что они ворованные. У моего народа. Твоим дядей. Который живет в России и которому там хорошо – лучше, чем мне, во всяком случае.
– Дядя, – сказал Хамзат, – здесь ни при чем.
– При чем, – не согласился Числов. – Очень даже при чем. Да и потом, если без патетики, это просто технически невозможно… Как ты это себе представляешь? Я возьму бабки и пойду делиться с офицерами? Или на всю роту дербанить? Это несерьезно, Хамзат. Где пленный?
Хамзат скривился и, отвечая, утрировал чеченский акцент:
– Всэ плэнны у нас. Сэйчас приведут твой плэнный…
Он обернулся и что-то закричал по-чеченски боевикам, прикрывавшим его сзади. Они засуетились, вытащили из кустов какого-то солдата, но к Числову не повели…
Хамзат приблизил свое лицо к лицу Сергея и сказал почти шепотом:
– Ты получишь своего пленного, он тебе расскажет… Уходи отсюда, гоблин. Дай нам пройти и уходи. Мы всех убьем. Мы – не злые. Мы свою землю любим и будем воевать за ее свободу до последнего чеченца. Такой у нас национальный характер. Нас нельзя победить…
– Да? – удивился Числов. – Интересно… А как же тогда быть с депортацией, в которой вы нас обвиняете? А, Хамзат? Как миленькие – погрузились в эшелоны и поехали… вместе с национальным характером. И как-то не было войны до последнего чеченца. А знаешь, почему? Потому что понимали – с папой Сталиным этот номер не пройдет. Либо – в эшелоны на Казахстан, либо энкавэдэшные пулеметчики покрошат всех – до последнего чеченца… И вы выбрали жизнь, потому что с той бездушной машиной разговаривать было бесполезно… А сейчас-то, конечно… С вами по любому поводу готовы на переговоры… Я помню Хасавюрт – чем не свобода вам была? Вы ее получили и пошли в Дагестан. Там что – Чечня? Мало вам, что вы здесь русских в рабах держите – в каждом ауле по зиндану… А ты этот зиндан очень большим сделать хочешь? Да? А я вот – не хочу, чтобы так было… И никто вас не травит… Ты в Москве или в Питере хоть одного чеченца-бомжа видел?
– Чеченца? – начал было Хамзат, но Числов перебил его:
– Да нормальные чеченцы давно мира хотят! Кто тебе дал право от имени всего народа говорить?
Хамзат поиграл желваками, сузил глаза:
– Красиво говоришь, гоблин… Я так не умею. Я умею воевать. Мы убьем вас всех. Нас сейчас – полторы тысячи. И еще подойдут, второй эшелон. А у вас…
– А у нас – рота, – перебил его снова Числов. – Десантная рота – так что попаритесь, убивамши. И еще – вся Россия. Во втором эшелоне, понял?! И вообще… Ни к чему этот базар… Давай пленного…
– Значит, не договорились, – пожал плечами Хамзат. – Смотри, гоблин… Потом лично зарежу… И тебя, и солдатика… Аслан!
Хамзат обернулся и резко махнул рукой. Асланбек схватил пленного за шиворот крепкой рукой и поволок его к Числову. Сергей пригляделся – это и впрямь был Останин, просто он не походил сам на себя. Солдат был без бушлата, босиком, со сломанным носом и раздробленной челюстью. Видно было, что он – в глубоком шоке и не до конца понимает, что происходит. Асланбек дотащил пленного и дал ему на прощание пинка – Сергей еле успел подхватить Останина, чтобы он не упал.
Асланбек ухмыльнулся и выразительным жестом провел ребром ладони по горлу. А потом еще добавил по-русски: