Рота. Дожить до весны Константинов Андрей
– Сережа… Сережа… Может быть, я что-то сказала не совсем… в правильной интонации… Но ты хоть понимаешь, что такое предложение, которое я тебе сделала, – оно может быть одно за всю твою жизнь?
(Эх… Ей бы просто зареветь да прощения попросить – чисто по-бабски… сказать, что жить не может без капитана Числова, а еще лучше – выдумать какую-нибудь историю, где жутко необходимы его помощь и защита, глядишь, он бы и повелся… А такие слова про уникальные предложения – они только еще раз его по самолюбию хлестнули.)
– Понимаю! – ответил после паузы Числов, внутренне холодея от необратимости своих слов и поступков. – Только я еще и то понимаю, что я – русский офицер, а не пудель, за которого можно платить и решать, как ему жить и что ему делать… И еще я, знаешь, что понимаю? Что ты, вот ты, – живешь в воюющей стране – и при этом говоришь мне, своему солдату, мол, то, что я делаю, – бессмысленно и глупо, ты же мне этим в спину бьёшь… Ты и такие, как ты… которые нормально жить хотят… А у меня там – салажата двадцатилетние – они тоже жить хотят – и не то чтобы «нормально», а просто – жить! Я для них – Родина, потому что со мной у них шансов выжить больше, чем без меня… Вот это я тоже понимаю. Понял наконец-то. Они меня ждут, а я тут… кофе с духами распиваю!
Он так это все говорил – с сердцем и чувством, что «пробил»-таки Анну Дмитриевну до печенок:
– Дурак! – закричала она. – Дурак и пень необструганный! Ну и катись!
Женская логика: Анна сорвалась именно тогда, когда почувствовала его внутреннюю правоту… Ее, конечно, тоже можно было понять – она-то хотела, как лучше… Она-то хотела этому расчудесному мужику праздник подарить, сюрприз устроить, вообще жизнь ему изменить – к лучшему, заметьте, а он… А он не только не оценил, но еще и ее же саму в ее же глазах черт знает кем выставил – ну, разве не обидно?…
– Спасибо за все, – сказал уже из прихожей Числов, удивительно быстро справляясь с замками. – Спасибо и… Мне… Я… Если что-то сказал не так – прости… Спасибо… Аня…
Анна Дмитриевна отвернулась и молчала, с трудом сдерживая слезы. Числов же решил, что она просто больше ничего не хочет ему сказать. Он вздохнул и стремительно вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.
Оставшись одна, Анна Дмитриевна зашла на кухню, налила себе фужер коньяку, выпила, потом закурила. У нее вдруг затряслись руки, и она, словно опомнившись, бросилась к телефону. Еле набрав номер, она долго слушала гудки, кусая себе губы, пока наконец не отозвалась Елена Андреевна.
– Слушаю.
– Ленка! – отчаянно закричала Анна. – Я же даже не знаю, где он служит, где мне его искать! Лена! Давай, тряси своего Сашку! Слышишь?!
Елена Андреевна ответила очень сдержанно после короткой оценивающей паузы:
– Мама, не психуй.
– Ленка, я…
– Мама, все обойдется… Я на презентации сижу под камерами… Перезвоню, как только смогу…
– Ленка!
Но в трубке уже пикали короткие гудки. Анна приложила трубку ко лбу, вся сжалась и тихонечко застонала, словно маленькая обиженная девочка…
А Числов, оказавшись на улице, побрел куда глаза глядят, спрашивая сам себя: не привиделось ли ему все случившееся за сутки с небольшим, словно какой-то наркотический бред… И стояло перед глазами лицо Анны – не то, злое и истеричное, когда она кричала ему разные гадости, а другое – красивое и счастливое в любовной истоме, нежное и желанное.
– Блядство какое! – вслух выругался капитан и закурил. Тошно ему было, ох и тошно. Давило ощущение, что потерял он что-то очень важное… будто жар-птицу из рук выпустил…
Числов сам не понял, как оказался в каком-то темном скверике, где вдруг послышались топот ног и тяжелое дыхание нескольких человек. Мимо него пробежал щуплый парнишка, за ним из темноты выбежали четверо. Парнишка споткнулся за спиной капитана, и Сергей автоматически подал ему руку, помог встать.
– Опа! – сказал один из четверки. – Зольдатен! Зольдатен геен на хер. Слышь, служивый? Вали отсюда.
– Да? – переспросил капитан. – А чего так?
– Давай, вали. Не мешай…
Числов оглянулся на убегавшего парнишку – в темноте ярко блестели белки его глаз. Парнишка тяжело дышал.
– А вас не много на него? – спросил Сергей.
– Не много, – с вызовом ответил один из догонявших. – Он – черный. Понял? Черножопый. Засрали город…
– Совсем засрали? – снова переспросил Числов.
– Да че тут, – хрипло сказал самый высокий из четверки. – Зольдатен ист тупой… На!
Он попытался с ходу ударить Числова ногой, но Сергей перехватил ногу, вывернул ее и ударил ребром ботинка парня в промежность. В это время на него кинулся второй, с кастетом на кулаке, капитан увернулся от удара и ткнул сведенными пальцами в незащищенное горло нападавшего. Третий успел задеть его по голове, прежде чем капитан сломал ему руку… Четвертый пострадал меньше всех – его Числов просто сбил подсечкой на землю и тот уже через некоторое время сумел встать на корточки… Еще один выл, катаясь по земле и держась за руку, а двое лежали неподвижно.
– Ну вот, – сказал Сергей, выравнивая дыхание и пытаясь успокоиться от какой-то животной вспышки ярости. – Ну вот и поговорили…
Парнишка, который убегал от преследователей, сказал неожиданно звонким голосом:
– Спасибо. Я теперь ваш должник.
Числов усмехнулся:
– Да ладно… Пошли отсюда… А чего на помощь не звал?
– Чеченцы не зовут на помощь.
Сергей даже остановился, а потом подвел паренька поближе к фонарю, заглянул в лицо и, ничему уже не удивляясь, присвистнул:
– Ба!… Старый знакомый! Ну и городишко! Будто деревня – все друг с другом встречаются.
Парнишка был младшим «племянником» Исмаила.
– Как тебя зовут?
– Алик… Я из тейпа Аллерой.
– Да, брат… Интересный у тебя дядя… И брат – тоже…
Алик насупился:
– Они хорошие люди. Капитан хмыкнул:
– Кто бы спорил… Особенно, когда спят зубами к стенке.
Алик гордо вскинул голову:
– А вы… Если бы узнали меня сразу – не помогли бы?
Числов только рукой махнул на ходу:
– Эх, Алик… Молодой ты еще… Как ты здесь оказался – без дяди, без брата?
Алик долго молчал, наконец решил объяснить:
– Хамзат хотел… Он с дядей Исмаилом говорил, чтобы меня здесь оставить… Пению учить… Я пою хорошо… Хотел диск записать… И еще я жениться хотел, но… Они плохо поговорили – Хамзат и дядя Исмаил. Когда совсем плохим разговор стал – я убежал… И заблудился…
– Дела, – остановился Числов. – Дела-а… Да. Странный ты какой-то чеченец. А брата твоего, говоришь, Хамзатом зовут?
Алик молча кивнул. Числов закурил, глубоко затянулся и, подумав, предложил:
– Ладно, пойдем, поищем твоего брата Хамзата… Где вы остановились, помнишь?
– Да, – закивал молодой чеченец. – Гостиница «Астория».
Капитан присвистнул – «Асторию» ему показывали во время автомобильной экскурсии.
– Не хило. Скромный отельчик. Как раз для представителей бедного чеченского народа.
Алик насупился, а Числов усмехнулся:
– Да ладно… Пошли, провожу… Это где-то тут недалеко, в центре.
Гостиница и впрямь оказалась всего в минутах двадцати ходьбы, которые Сергей и Алик прошагали молча. Каждый думал о своем. И у обоих мысли были не самыми веселыми.
У самого входа в гостиницу они буквально натолкнулись на Хамзата – он кружил по площади, видимо, переживая за пропавшего Алика. Увидев его в компании Числова, Хамзат слегка оторопел, но тут же взял себя в руки и что-то резко сказал по-чеченски. Алик виновато ответил, потом стал объяснять что-то подробнее, показывая на Сергея. Хамзата аж перекосило всего, он раздул ноздри и хрипло, отрывисто что-то приказал Алику. Тот опустил голову, виновато мазнув взглядом по Числову, и попрощался по-русски:
– До свидания.
– Бывай… Алик… из тейпа Аллерой…
Алик шмыгнул в дверь отеля. Числов посмотрел на рассерженного Хамзата, усмехнулся и развернулся было, чтобы пойти прочь, но тут и Хамзат показал, что ему не чуждо благородство:
– Погоди… Алик сказал, что ты спас его? Я… Я благодарю тебя… гоблин.
Числов повел бровями:
– Интересно ты благодаришь… Без обзывалок – никак?
Хамзат сжал зубы.
– Ладно, – сказал Числов. – Устал я что-то… От вас, от Питера этого… Ото всех… Считай, что ничего мне не должен. Все. Пошел я спать.
–Подожди…
Хамзат, казалось, с трудом подбирал слова. Ему и впрямь трудно было говорить с одним из тех, кто, по его мнению, заслуживал лишь пули…
– Подожди…
– Жду.
Хамзат потоптался еще немного и наконец разродился:
– Послушай… Мы все друг про друга понимаем. Но… Короче, я… Здесь в баре варят хороший кофе. Я приглашаю.
Числов хмыкнул:
– Да не переживай ты… Я же сказал тебе – ничего ты мне не должен. Все. Пока. Может, встретимся.
– Подожди…
Хамзат шагнул к Числову и, явно волнуясь, глядя куда-то в сторону, сказал:
– Послушай, гоблин… Если бы мне кто-то сказал, что я захочу сесть за один стол с капитаном-федералом… я бы не стал даже смеяться. Но… В этом городе как-то все не так. Здесь – какая-то другая жизнь, другой мир… Здесь мне все чужое. Странно, но так получается, что один только человек не кажется чужим – это ты. Хотя ты – мой враг… Вот. Короче, я… Поэтому только предлагаю по чашке кофе выпить. Мы с тобой вряд ли где-то еще сядем за один стол. Понимаешь?
Хамзат говорил сбивчиво, но Числов уловил его мысль. Точнее, даже не мысль, а чувство, которое двигало чеченцем. Действительно, в этом чужом городе и Числову явный дух Хамзат в какой-то момент показался не то что «своим», но…
– Ладно, – сказал Числов. – Пошли. По чашке кофе на ночь – чтобы спалось крепче.
Они уселись в баре «Борсалино», Хамзат заказал кофе, оба закурили. И очень долго молчали, но при этом напряженности за столиком не было. Когда принесли кофе, Числов первым нарушил молчание:
– Этот Алик – он тебе кто, брат? Забавный он… Действительно хорошо поет?
Хамзат еле заметно поморщился:
– Он мне… дальний родственник. Мы из одного тейпа. Поет он действительно хорошо… Я хотел… Думал, может, учиться будет…
– С дядей Исмаилом не договорился?
Хамзат зыркнул на Числова исподлобья и ничего не ответил, хотя слова капитана попали в цель…
…С Исмаилом у Хамзата действительно разговор вышел неприятный. Хамзат ведь, если честно, на что рассчитывал: у Исмаила были кое-какие проблемы с передачей положенных сумм налички воюющим в Чечне братьям. Сам Хамзат был всего-навсего посыльным, своего рода курьером – но с определенными функциями. Вот он и надеялся, сыграв на трудностях Исмаила, «втюхать» ему под опеку Алика… Ан не вышло. Только стал «наезжать» слегка, Исмаил совершенно спокойно дал понять, что делать этого не следует – особенно тому, у кого брат родной в питерской милиции работает. Этим «аргументом» он Хамзата лишил всяких козырей… Собственно, об Алике уже потом почти и не говорили… Вот такая вышла не очень приятная история… А начиналось-то все очень гостеприимно, очень по-чеченски радушно… Да, пока разговор о деньгах не пошел… Тут Исмаил стал какие-то странные вещи говорить, объяснять, что есть одна крутая баба, из-за которой нельзя деньги вынуть… Как может баба быть крутой? Даже если ее трахает очень большой московский начальник… Исмаил специально показал ее Хамзату, но тот все равно ничего не понял. И самым непонятным было – как братьям в Чечне объяснять про какую-то бабу? А ведь объяснять придется – нужно будет найти слова… Иначе Исмаил объяснит кое-кому про его старшего брата Ахмата… Конечно, все это рассказать и объяснить Числову Хамзат не мог, да и в голову ему такое не пришло бы…
– Гоблин, как твое имя?
– Сергей.
– А меня зовут Хамзат.
Они помолчали еще, потом Хамзат задал вопрос:
– Гоб… Сергей, скажи мне – но только честно. У тебя глаза воина, а не убийцы… Скажи – тебя не гложет стыд, что вы пришли на чужую землю и…
– Обожди, Хамзат, – прервал его Числов. – Что-то ты сам тут в трех соснах запутался… Если у меня глаза воина – то как же мне может быть стыдно? Воины – они всегда приходили, в том числе и в чужую землю… Вот ваши воины – пойдут в набег, побьют, пожгут, пограбят – а дома их встречают, как героев… Разве не так?
Хамзат сердито фыркнул.
– Вот в этом и вся ваша проблема, – сказал Числов. – Вы такой народ трудный, хотите по двойному, стандарту жить: чтоб вам можно было то, что нельзя другим. Но, видишь ли, другие вряд ли с этим согласятся.
– Мы хотим независимости и свободы!
– Так была уже у вас и свобода и фактическая независимость… И, между прочим, если бы вы сами не устроили такой беспредел, может, и проканало бы. Глядишь – при помощи демократической международной общественности и отделились бы… Так ведь сами же вынудили…
Хамзат покачал головой:
– Я не умею так красиво говорить, но я с тобой не согласен. Все равно – вы оккупанты, захватившие мою родину. И я…
– Я понял, – кивнул Числов. – Можешь не договаривать.
Хамзат долго молчал, смотрел на огонек сигареты, потом спросил тихо:
– Я не люблю русских. А ты, ты тоже чеченов ненавидишь?
Числов пожал плечами:
– Нет, Хамзат. Любить особо не люблю, потому что ассоциации у меня с вами… не очень приятные… Но не ненавижу. Я тебе даже больше скажу… Ты знаешь, я в какой-то мере вас понимаю… Вы такой народ… специальный… Более того – если бы я был чеченцем, кто знает, может быть, и я бы взял автомат и стрелял бы в русских… Но все дело в том, что я – русский. Да еще и офицер. А если бы у бабки были бы хрен да борода – то был бы дедка. Так что нечего тут рассуждать. И спорить нам с тобой – не о чем. У меня – своя правда. У тебя – своя. Посмотрим, чья сильнее.
– Посмотрим, – хмуро кивнул Хамзат.
Они молча допили кофе и попрощались, кивнув друг другу и не решившись пожать руки.
– Бывай, Хамзат. Береги своего Алика.
– Прощай, гоблин. Аллах даст – увидимся…
Числов пешком добрался до своего госпиталя и буквально свалился на выделенную ему койку. В эту ночь ему ничего не снилось – наверное, Бог сжалился над ним и решил дать ему хоть немного покоя…
…Витю Крестовского хоронили на Ковалевском кладбище. Народу было немного – Зинаида Степановна, Числов, Витина школьная учительница, несколько одноклассниц и одноклассников, майор Пожидаев и старший лейтенант Филиппов от военкомата, какие-то старики-соседи… Цинк был в черном, плохо оструганном гробу с прибитыми гвоздями дурацкими желтыми розочками из ленты…
…Когда четверо землекопов с тихими матерками взялись за веревки, Зинаида Степановна вдруг пошла куда-то с отрешенным видом. Числов попытался остановить ее, а она посмотрела на него ясными глазами и сказала:
– Витенька, сыночек… Как хорошо, что ты пришел. Пойдем отсюда. Тут какие-то глупости говорят, вроде ты… А почему ты не побрился? Пойдем. Я тебе оладушков испеку, ты же любишь… А твой кассетник, он у Антона из «бэ» класса… Ой, как он пьет.
У Числова остановилось сердце. Спасли его старший лейтенант Филиппов и майор Пожидаев – майор перехватил Зинаиду Степановну, а Филиппов увел Числова с кладбища и повез на аэродром – они еле поспевали к борту…
…Минут через сорок после того, как они уехали, к свежезасыпанной могиле подошла молодая, хорошо одетая женщина и начала спрашивать о капитане Числове. Это была Анна – ей все же удалось «высчитать» Сергея, правда, она опоздала… Анна Дмитриевна попросила, чтобы ей записали адрес Зинаиды Степановны, которая все никак не могла прийти в себя, а потом вдруг разрыдалась вместе с одноклассницами совершенно неизвестного ей солдата…
Когда транспортный борт, в котором находился капитан Числов, взлетел – Сергей специально отвернулся от иллюминатора. Ему не хотелось видеть этот город – такой чужой и холодный, ставший все равно родным и подаривший ему столько боли – в красивых интерьерах…
Хамзат и Алик покинули Петербург на несколько часов раньше капитана Числова.
Ч АСТЬ ТРЕТЬЯ
…Еще до того, как самолет с капитаном Числовым на борту оторвался от питерской земли, генерал-майор Афанасий Ильич Иванцов, командующий группировкой ВДВ в Чечне, проводил очередное совещание…
…За фургоном-«бабочкой» надсадно завывал электродвижок. Этот звук раздражал присутствовавшего на совещании Примакова, он недовольно поморщился и перехватил удивленный взгляд генерала. Афанасий Ильич стоял в гордом одиночестве по одну сторону стола, застланного картами в несколько слоев. В эти карты устало смотрели старшие офицеры, скучившиеся по другую сторону стола, – как будто они могли там прочесть, что день грядущий им готовит. Карты были испещрены знаками и пометками, многие из которых выглядели так, будто их наносили впопыхах, и это соответствовало действительности – задач-то наваливалось куча…
Генерал нарушил затянувшуюся паузу, уперев взгляд в полковника Примакова:
– Чего морщишься, Александр Васильевич? Это я морщиться должен. Ты мне скажи, что за херня такая? У твоего Самохвалова за пять дней – шесть трупов… Да у меня на весь 102-й полк – девять… Ты что, его отдрессировать не можешь?
Примаков вздохнул и через выдержанную паузу ответил:
– Товарищ генерал… Но у Самохвалова за эти пять дней было четыре «выхода». Ну и зачистка та… внеплановая… Вы же в курсе ситуации.
Иванцов нагнетать страсти не стал, кивнул и махнул рукой:
– В курсе, в курсе… Самохвалов – ротный крепкий, я знаю. Был бы он моложе, я бы его и на батальон поставил… Ладно… Ты мне лучше скажи – что делать будем. У меня двенадцать боевых распоряжений только до 1 марта.
Генерал ткнул пальцем в металлический ящик, и все старшие офицеры перевели взгляд с карты на этот сейфик, как будто никогда его не видели раньше. В этот момент дверь приоткрылась, и в нее протиснулся старлей-связист:
– Товарищ генерал… Боевое распоряжение, срочно…
– Во! – словно бы обрадовался Иванцов. – Видишь, уже тринадцать… Кстати, и номер кончается на тринадцать… И вот если мы на каждом выходе будем терять хотя бы по одному папуасу…
Генерал не договорил, принявшись читать принесенный связистом листок. Дочитав, передал его молча командиру полка, а сам снова обратился к Примакову:
– Что скажешь? Поставить заслон в этом, как его… – генерал склонился к карте, – вот, в Улус-Херте… «Образец „генеральского юмора“: правильное название селение Улус-Керт. Генерал, искажая название, выказывает таким образом свое отношение к чеченскому населенному пункту.» Западнее Сель-мент-таузен…
Иванцов хмыкнул на последнем названии, решил сострить:
– В Сель-мент-таузен – ментов бы, сельских! Тысячу! Таузен – это ведь тысяча, верно?
Иванцов служил в Боснии, там и нахватался «филологического опыта». Некоторые из офицеров, не имевшие таких глубоких познаний в английском языке, не поняли, в чем юмор, но на всякий случай ухмыльнулись.
Генерал, между тем, построжал лицом, и улыбки увяли так же быстро, как и расцвели.
– Ну, здесь-то не страшно… Я этот Херт знаю. Там еще высота… Сейчас вспомню… Исты-Корт… Она пологая и почти лысая. Просматривается все вдоль и поперек, так что там – духи не сунутся… Только если сдуру кто-нибудь…
Все согласно закивали: присутствовавшим было понятно, о чем говорил Иванцов. Проблема-то оставалась прежней. После взятия Грозного в «малых горах» шлялось до трех тысяч боевиков – и им позарез нужно было уходить в большие горы. Позарез, потому что их сильно жали – долбили и артиллерией, и с воздуха. Да и со снабжением у них дела были не очень. Конечно, если бы они могли дотянуть до весны, до «зеленки» – тогда бы был другой разговор. Но командиры боевиков понимали – до «зеленки», которая будет их надежно прятать, им дотянуть не позволят – а стало быть, нужно уходить… Вот на уходе их и следовало перехватывать…
Наиболее реальные маршруты их отхода старались выявить и блокировать. Все это напоминало бесконечную игру в «кошки-мышки». Направление Улус-Керта не считалось приоритетным. Прорываться там, тем более крупными силами, – это был бы чистый авантюризм со стороны духов. Ну, почти чистый авантюризм.
– Вот что, Александр Васильевич, – вновь обратился генерал к Примакову. – Что б ты мне ни говорил, а самохваловская рота – не слажена. Да, сборная, да – из кого попало… Но это и твоя вина, хотя… хотя… Вот пусть они к Улус-Керту и сходят, Пообчешутся-снюхаются… Если не совсем дураки – так и проветрятся с пользой для себя и… Все равно там перекрывать кем-то… А у них – потери приличные… А в марте я этому Самохвалову в отпуск разрешу – восемь месяцев воюет… Да, но с орденом, как ты просил, – подождет… не пропустят… Как сам мыслишь? Полковник Примаков, по сути, мыслил точно так же: действительно, рота Самохвалова была прилично потрепана, и ставить ее на какое-нибудь серьезное направление было бы… ну, не совсем по-человечески, что ли… Они, можно сказать, кровью заслужили что-нибудь полегче, тем более после той истории с несостоявшимся десантированием роты, когда чуть было не погиб весь разведвзвод… Так что по сути Примаков был согласен с генералом, а вот по форме его высказываний – извините… Ведь все то же самое можно было бы и по-другому сказать, без намеков на «неслаженность» и на его, Примакова, личную неспособность справиться с ротой. Впрочем, Иванцов, конечно, по-другому сказать не мог – у него с Примаковым отношения «слаживались» долго и, мягко говоря, неоднозначно. Когда-то, да, собственно, не так и давно, Примаков и Иванцов служили в одной дивизии, причем Примаков был начальником штаба дивизии, а Иванцов – начопером, то есть на ступеньку ниже… А потом Иванцова послали в Боснию, где Афанасий Ильич и получил «лампасы» за «политические» заслуги – его «миротворческий» командир двухзвездный генерал Уильям (Билл) Нэш был, пожалуй, единственным американцем, запросто гостившим у Иванцова – даже в бане. Кстати, возможно, именно поэтому карьера «друга Билла» и не задалась, в отличие от его сменщиков, державших российских десантников на «политически корректном» расстоянии. Да, так вот, пока Иванцов налаживал «боевое содружество» с «пиндосами» «Кличка американцев.», Примаков не вылезал из горячих точек. Александр Васильевич плохо разбирался в «верхнеполитических» нюансах. Зато он когда-то был чемпионом ВДВ по офицерскому многоборью…
Когда Иванцову дали генерала (а слух об этом, конечно же, мигом по гарнизону разнесся), Примаков в очередной раз чуть было не ушел от жены, которая решила привести новоиспеченного генерала ему в пример:
– Саша, ты когда деньги зарабатывать будешь?! Вот Иванцов…
Да, они с Иванцовым были очень разными. Даже и внешне разнились: генерал – двухметровый атлет, выразительным лицом походил на римского патриция, а Примаков был коренастым, но невысоким, лицо имел мужиковатое, чуть перекошенное, да еще с разорванной (память об Афгане) губой… Но офицеры очень уважали Примуса – он ведь и два боевых ранения имел, и в вертолете падал… Иванцов это отношение знал – и ревновал. И никогда не упускал случая не то чтобы «вставить», а… этак «подковырнуть» – вот как с самохваловским орденом. Примаков очень не любил, когда Иванцов ему тыкал особо заинтересованным отношением к Самохвалову. Хотя, конечно, если по-честному, это отношение действительно было особым. Мало кто знал, что когда-то в Афгане командир роты капитан Примаков вытащил прапорщика Самохвалова из очень крутого дерьма: тот учинил пьянку с мордобоем и врезал-то не кому-нибудь, а замполит под горячую руку подвернулся… Примаков тогда сказал Самохвалову:
– Слушай, ты, урод! Я в первый раз – спасаю. Во второй – сдаю по полной программе. И с прокурором не заржавеет. Всосал?
Самохвалов после того случая до конца Афгана даже бражку не ставил… Впрочем, про ту историю мало кто знал, а сами Примаков с Самохваловым давность своих отношений афишировать не любили.
Карьере Примакова, честно сказать, очень помешал один нехороший случай, произошедший в бытность его начштабом дивизии. Остался как-то он за комдива, а его офицеры, три месяца уже сидевшие без зарплаты, взяли местный гей-клуб «Не для всех» – почти две тысячи баксов унесли, всю ночную выручку. Унесли и, робин-гуды долбаные, разделили между детским садом и молочной станцией, где работала жена главного «грабителя-закоперщика»… Примаков потом заминал дело, как мог: и к педерастам сам ходил, даже расписку написал, что через два месяца «погасит задолженность», и с ментами пил до опупения…
Совсем было отмазал «оборотней в погонах», но… Заинтересованным в том деле оказался один местный «бугор», он же депутат Государственной Думы, который стуканул прямо министру-десантнику товарищу Грачеву:
– Ваши подчиненные, товарищ министр, грабят безвинных трудящихся…
Ой… что тут было… Какие только комиссии ни поехали «снимать» Примакова… Однако же министр, помнивший Александра Васильевича еще своим подчиненным-комбатом, на окончательное растерзание его все же не отдал – наградил «неполным служебным соответствием», нелогично для этой истории обозвал «пидорасом», но в должности оставил… Так вот, пока шло разбирательство и исход был неясен, оч-чень многие коллеги Примакова не рисковали лишний раз ему руку подать. Зато совсем из другого гарнизона приехал вечно нищий отец троих детей, капитан Самохвалов, и привез 500 долларов.
– Моторную лодку продал. Нужно будет – еще найду…
Если честно, наверное, в чем-то Примаков был мягковат и, может быть, даже излишне лиричен. «Рексом» он казался только командирам рот, даже не комбатам. Вот эту свою «лиричность» полковник скрывал за нарочитой, но беззлобной грубостью. Может быть, в нем и впрямь недоставало генеральской жесткости и «политической внятности»?
…Генерал Иванцов после долгой паузы первым отвел взгляд (какое-то время они с Примаковым пристально смотрели друг другу в глаза):
– Ладно, Примаков, действуй… С ротой Самохвалова, считай, решили… Ты езжай по полкам… А Самохвалову задачу и комбат поставит…
Поставит-то поставит, кто бы сомневался… Но Примаков не был бы Примаковым, если бы на следующий день, накануне выхода роты, он не заглянул бы к Самохвалову. Это было уже 27 февраля. В штабной палатке роты на столе, составленном из двух парт, была расстелена карта. Примаков ходил вдоль стола, держа в руке карандаш, и рассуждал вслух:
– В принципе, все должно пройти штатно – процентов на восемьдесят…
– М-м, – отозвался склонившийся над картой Самохвалов. – А еще двадцать процентов? В воле Аллаха?
Примаков усмехнулся:
– Полную гарантию, как завещал Бендер, дает только страховой полис… Поднимешься на высоту, окопаешься… Суток на трое-четверо… «Вэвэшники» снизу блок поставят. Как подойдут – они твой тыл. Помогут, если что… У них, единственно, командир молодой – капитан Ельцов – ну, ты его знаешь?
– Знаю, – кивнул Самохвалов. – Нормальный парнишка.
– Нормальный, – согласился Примаков. – И не без способностей, но… Молодой он. Вот чтоб батальоном командовать – молодой. А у него группа – считай, батальон, рыл за двести с техникой. Ты там, если что… Хотя – тебе-то, на самом деле, только их дождаться, дать им нормально обустроиться – и спускайся. И – в отпуск. Иванцов обещал. Вот как раз к 8 Марта и пойдешь. Нормально?
– Спасибо, Александр Васильевич.
– Да ладно… – Примаков отмахнулся рукой и вернулся к тому, что его волновало, что не давало успокоиться. – Если у тебя духи и сунутся, то числа первого… И будет их не много – человек двадцать, ну тридцать…
Самохвалов молча вопросительно вскинул брови, и полковник, словно нехотя, пояснил, откуда у него такие предположения по численности духов:
– Разведка, вообще-то, предупреждает, но как-то не бойко. У них там радиоперехватов – море. И арабские, и афганские, и черт-те какие. Переводить не успевают.Я верю своему прапору-бабаенку. Помнишь, еще в Афгане Лебедю переводил, маленький такой – таджик? Вот он говорит, какой-то Джамар под Улус-Кертом с кем-то соединиться должен. В первых числах. Сколько их – хрен знает, но полезут, судя по всему, на Ведено – к старым схронам и дальше – к грузинской границе… Так вот, с кем бы он ни соединился, впереди все равно разведку пустит – как раз этих двадцать-тридцать… Они и от Ботлиха дорогу проверяли… Теперь их меньше… Ну вот, если что – ты их и примешь… Правда, в этом «Джамаре» вроде бы одни наемники – всякая срань, даже негры… Пачками они сдаваться не будут. Но им для совместного прорыва тоже сутки нужны – для самого примитивного слаживания… Но это я все так говорю… на те проценты, которые «двадцать». А по уму – не должны они здесь лезть.
– Угу, – сказал Самохвалов. – Не должны. Особенно нам – ничего не должны.
– Это верно, – вздохнул Примаков. – Погода мне не нравится… Свяжись-ка еще раз с мете.
А погода и впрямь была дрянной – туман, который, похоже, рассеиваться не собирался… Самохвалов поговорил по закрытой связи, положил трубку.
– Видимость – пятнадцать метров. На трое суток – от вчерашнего. То есть до 29-го… Товарищ полковник, я вот все думаю, брать ли минометы. Скорость движения в гору – не больше трех километров… А нам километров шестнадцать шлепать… С минометами зависнем на склоне… Помните рейд на Кишкинахуд в восемьдесят восьмом, в ноябре?
Примаков сморщил лоб, припоминая:
– В октябре… А минометы – бери… Ну, пойдешь чуть помедленнее… Когда выходишь?
– В 6.00.
– Ясно… Значит, что еще… У «вованов», у Ельцова, позывной – Рыжий.
– Знаю.
– Так… Слушай, а Числов-то у тебя вернулся?
– Ага, – усмехнулся Самохвалов. – Утром еще из Моздока бросили… Какой-то он из этого Питера приехал… как пыльным мешком прихлопнутый. Повидаться хотите?
– Да, – сказал Примаков. – Есть один вопросик… Да я его сам найду… Ладно, майор, хай будэ грэчка. Аллах акбар?
– Воистину акбар…
Они обнялись. Перед тем как выйти из палатки, Примаков еще раз глянул на карту. На месте, где находился перевал Исты-Корт, майор Самохвалов пометил карандашом: БР-13, 27.02.
…Боевики и не собирались изначально уходить через Исты-Корт, но… Вмешался его величество случай.
Вытесненные из Грозного, сепаратисты понимали, что основные дороги федералы, конечно, постараются перекрыть – и в их среде были самые разные мнения о том, где конкретно прорываться… Вообще, после выхода из Грозного пошел период перестройки всего сепаратистского движения. Из двадцати тысяч боевиков треть, ополченцы, просто разбежались по домам. Правда, с оружием. Еще треть пребывала в «броуновском движении» – сугубо чеченский феномен: вчерашний боевик сегодня наудачу подряжался на стройку, а завтра мог стать обычным дорожным рэкетиром. Ну а если поступали деньги от «сердобольных братьев по вере», то почему бы и не заложить фугас – строго по прейскуранту? И только последняя треть даже не пыталась искать себе мирной жизни, надеясь лишь на «боевого друга Калашникова».
Именно в это время изрядно обновилась и иерархия «горно-ночной власти»: в «эмирах», «генералах» и прочих «полевых командирах» остались только те, кто после Грозного сумел сохранить свое воинство…
В число последних попадал и Хамзат. Его отряд выходил из Грозного с басаевцами. Из пятидесяти двух человек Хамзат потерял лишь семерых. Люди Хамзата были сплошь гудермесцы-аллероевцы, непримиримые враги влиятельного клана Ямадаевых, которые сдали федералам Гудермес, чтобы стать «элитой новой Чечни». В ту пору главным Гудермесским «эмиром» еще считался Салман Радуев, обещавший Масхадову и Басаеву оборону «до последнего гудермесца». Поначалу Хамзат Салмана и искал. Но радуевская «армия генерала Дудаева» после нескольких стычек с ямадаевцами подраспалась, бойцы разбрелись по тейповым бандам, да и у самого Салмана, носителя титановой пластины в черепе, – изрядно поубавилось «комсомольского задора». На отряд Хамзата «положил глаз» Басаев – положить-то он положил, однако по здравому размышлению решил гудермесцев в Веденский район не брать – ему нужно было прежде всего спасать своих братьев по тейпу – а где столько схронов-лежек запасешь? Зима ведь… И вообще, аллероевцы, они в горах – чужие… Правда, Масхадов – тоже аллероевец, но он не столько «военачальник», сколько «знамя национального движения»… В общем, Басаев с Хамзатом простился – хотя и симпатизировал ему: Шамиль ведь, как и Хамзат, учился у талибов.
Хамзат тогда понял главное: воевать до победы будут не чабаны-колхозники, а спецы, как он, – муджахеды с международным стажем. А такие в значительной мере были как раз у Хаттаба, подбиравшего людей не по тейповой принадлежности, а исключительно по деловым качествам. Один только отряд «Джамар» чего стоил: свыше шестисот бойцов, на треть – наемники, арабы и афганцы. Они, между прочим, ушли из Грозного еще до начала штурма – и «застолбили» Аргунское ущелье… Правда, поговаривали, что с этими наемниками тоже не все так просто было… Якобы какой-то афганец со своими людьми сунулся по ошибке в уже федеральный Гудермес и впрямую предложил Ямадаеву:
– Плати по штуке баксов в месяц – от кого хочешь район освободим. Хоть от федералов, хоть от Радуева…
Был этот афганец когда-то капитаном армии Наджибуллы, воспитанником советского училища… Но казусы, как известно, везде случаются… А вообще-то, у Хаттаба дело было поставлено хорошо. И платил «черный араб» щедрее других – а это ведь решало очень многое. С ослаблением позиций Радуева (у Салмана начались серьезные перебои с поступлением денег из России) Хамзату все проблемнее было удерживать своих людей – у всех ведь много родственников, все хотят кушать. Сам-то Хамзат скрягой не был и этим сильно отличался от уголовников-наемников. Особо легендарных заслуг за его отрядом, правда, не числилось – но он почти без потерь вышел сначала из Дагестана, потом из Грозного. Рано или поздно Хамзат все равно «сошелся» бы с Хаттабом, который, может, и не считался таким «гениальным полководцем», как Басаев, но уж «менеджером» сепаратистского повстанчества явно был «от Аллаха». Но познакомился с Хаттабом Хамзат все же случайно. Несколько недель их отряды были неподалеку друг от друга, они переговаривались по «кенвуду», и один раз от Хаттаба даже пришел человек – «черный араб» послал его за трофейной картой. Эту карту Хамзат нашел в полевой сумке погибшего федерала – начальника штаба «вэвэшного» батальона, офицер этот подорвался на фугасе… Хамзат не пожадничал, карту отдал, хотя они считались большой ценностью, за ними охотились, были они жутким дефицитом, если выражаться советским языком. Сам-то Хамзат, наученный горьким опытом «грозненской ловушки» «Важным фактором разгрома боевиков под Грозным – зимой 1999 – 2000 года – стала операция российских спецслужб по передаче масхадовцам карты с ложными коридорами выхода из окруженного города. Доверившиеся карте боевики попали на заранее подготовленное федералами минное поле. Одновременное огневое воздействие на масхадовцев привело к уничтожению или пленению более 1000 боевиков. Ш. Басаев при прорыве из „грозненской ловушки“ потерял ногу.», федеральным картам не очень верил. А потом случилось вот что: в начале февраля Хамзат вел свой еще «независимый» отряд в глубину Аргунского ущелья. На ночных стоянках они встречали хаттабовских и других арабов, но по утрам расходились, особо не делясь планами. Так было и в то утро. Висел густой туман, а значит, можно было идти по дороге.
Хамзат шагал впереди – и первым увидел какое-то село. Боевики остановились, присмотрелись: за минаретом реял флаг, какой-то коричневый, непонятный. Но, вообще-то, раз флаг не зеленый и не черный, значит, в селе «собаки». Хамзат послал разведчиков. Они вернулись через полчаса со странным докладом:
– Флаг, кажется, с Лениным. «Собак» – пятнадцать-двадцать. Но они какие-то… непонятные… Штаны у них разные, с пацанами о чем-то базарят. У них там охранение, близко не подойти…
«Разные штаны» бывали у спецназеров – и Хамзат довольно кивнул:
– Это – улов. Берем в охват…
Они, как смогли, окружили село, не сближаясь с охранением. После вопля «Аллаху Акбар!» последовала команда «вперед!».
Двоих ближайших «спецназовцев» срезали сразу, остальные залегли… Хамзат в село ворвался первым и… остановился у трупа. Это был араб – тот самый, который три дня назад приходил от Хаттаба за картой. Хамзат закричал:
– Не стрелять, свои!
К убитому чеченцу он не подошел… Когда утихла перестрелка, из ближайшего дома вышел человек с черной бородой. Это и был Хаттаб. «Черный араб» подошел к Хамзату, который читал молитву над телом убитого муджахеда. Дочитал и только потом с достоинством представился «эмиру».
Считая себя провинившимся, Хамзат послал за старостой села – его привели быстро, трясущегося старика с непокрытой головой. Хамзат спросил:
– Зачем «собачий» флаг повесил? Федералов ждал, шакал?
Старик заблеял:
– Я специально «собак» заманивал… У меня – ополчений… Пять муджахед…
Договорить ему не дали – прибежал дозорный из хаттабовского охранения:
– Эмир, «собаки»! Много! На бэтээр!
Хамзат щелкнул кинжалом – достал-убрал, потом по-чеченски спросил старосту, из какого он тейпа. Услышав в ответ, что из Аллероя, быстро перерезал горло безвольно упавшему к его ногам старику. А потом они вместе с хаттабовцами, но на почтительном расстоянии, двинулись в горы…
Конечно, староста ждал федералов и повесил флаг, изменивший цвет за десятилетие в чулане, как знак своей лояльности – чтобы зачищали помягче. Флаг был стремный, на нем было написано: «Пионерская дружина имени Николая Гикало. Будь готов!» Но другого у старосты не было… Однако до федералов в село случайно забрели хаттабовцы – вместе с эмиром. На странную тряпку они никакого внимания не обратили – висит и висит… Мало ли…
Читать бесплатно другие книги:
