Возвращение Стругацкие Аркадий и Борис

– Простите… Конечно… восемьдесят восемь… – пробормотал Кондратьев. «Радиоактивные пустыни, – подумал он. – Атомные вулканы. Черные бури…»

Вернулся Москвичев и грохнул на стол поднос, уставленный пиалами и тарелками. Среди тарелок торчала пузатая бутылка с длинным горлом.

– Вот, – сказал он. – Ешьте, товарищ Кондратьев. Вот, собственно, сациви, вот, если захотите, соус, Приправы… Десерт… Лед. Пейте вот это. «Яшма». Оно вам понравится… Пегов опять говорил с Аньюдином. Обещают планетолет завтра в шесть.

– Вчера нам тоже обещали планетолет «завтра в шесть», – сказал Басевич.

– Нет! Теперь уже наверняка! Возвращаются звездолетчики. Д-космолеты – это не продовольственные танкеры. Шестьсот человек за рейс, Земля – Венера за двадцать часов. Послезавтра в это время мы уже будем там.

– Ура, звездолетчики! – неожиданно заорал юноша и потянулся к Кондратьеву бокалом.

– Ура! Ура! – охотно откликнулось кафе, кто-то запел превосходным гулким басом: «Тяжелые громады звездолетов уносятся в Ничто…» Остальные слова разобрать было невозможно, все потонуло в невообразимом шуме, смехе, аплодисментах…

Кондратьев торопливо отхлебнул из бокала и снова уткнулся в тарелку.

Москвичев тоже ел сациви, одновременно вещая:

– С Д-космолетами мы уже через месяц будем иметь на Венере полмиллиона человек… Все оборудование и снаряжение… Нужны свои заводы. Хватит! Сто лет живем там как собаки – носа не высунешь без спецкостюма. Давно пора!..

– Совершенно незачем было там жить, – сказала вдруг Завадская.

– Как вы можете так говорить? – жалобно запищала оператор тяжелых систем. – Всегда вы так, Елена Владимировна… Вы ее не слушайте, – сказала она, обращаясь к Кондратьеву. – Она всегда так, а на самом деле вовсе этого не думает…

– Нет, думаю, – сказала Елена Владимировна. – И моя точка зрения известна Совету. Прекрасно можно было поставить там автоматические заводы и уйти оттуда.

– Уйти, – сказал Москвичев благодушно. – Еще чего… Нет уж, матушка Елена Владимировна, уйти…

Юноша сказал металлическим голосом:

– Куда ступила наша нога, оттуда мы не уйдем.

– Что мы, зря умирали там? – крикнула беленькая девочка.

– Зря, – сказала Елена Владимировна. – Надо жить, а не умирать.

– Подумаешь! – сказал юноша. – На Земле тоже умирают. Даже молодые! И, если нужно умереть для того, чтобы после нас жили, любой из нас пойдет без колебаний на-смерть. Так всегда было и всегда будет!

«Эк его!» – подумал Кондратьев одобрительно.

– Мы не позволим вам умирать, – сказала Елена Владимировна. – Уж пожалуйста, постарайтесь обойтись без этого.

– Ах, да не в этом дело, – сказала девочка. – Мы не об этом говорили. У вас, Елена Владимировна, так получалось, будто план «Венера» не нужен.

– Да, не нужен, – сказала просто Елена Владимировна.

– То есть как – не нужен? – угрожающе спросил Москвичев, отодвигая тарелку. – Нас там двадцать тысяч человек, мы даем Земле семнадцать процентов энергии, восемьдесят пять процентов редких металлов, а жить нам трудно. В оранжерею полежать на травке ходим по очереди. Голубого неба месяцами не видим.

– Так какого беса вы там торчите? – раздраженно сказал, обернувшись, широкоплечий человек, сидевший за соседним столиком. – Обошлись бы как-нибудь без ваших процентов…

– У тебя не спросили, – ответствовал Москвичев, не поворачивая головы.

Широкоплечий немедленно схватил свой стул и втиснулся между Кондратьевым и Еленой Владимировной.

– Не спросили? – сказал он. – А зря, Ваня, не спросили. – Он повернулся к Кондратьеву: – Я Зегерс, шахтер. Посудите сами, Сергей Иванович. Мы десять лет роем шахту к центру Земли. Нас тоже десять тысяч. Теперь всё бросают на Венеру. У нас отбирают производственные мощности и просят помочь. Где же справедливость?

– А вы бы отказались, – с сочувствием сказал штурман.

На лицах праправнуков изобразилось замешательство, и Кондратьев понял, что наконец что-то ляпнул. На него смотрели так, словно он посоветовал шахтеру обокрасть детский сад.

– То есть как это… отказаться? – сказал шахтер натянутым голосом.

– Простите, – пробормотал Кондратьев. – Я, кажется… В общем, не обращайте на меня внимания.

Все заулыбались. Шахтер, сообразив, видимо, что от экс-штурмана толку мало, апеллировал к Елене Владимировне.

– Ведь верно, Елена Владимировна? – сказал он.

– Вашу шахту я предлагала закрыть пять лет назад, – ледяным голосом сказала Елена Владимировна,

Москвичев злорадно захохотал.

– О врачи, врачи! – воскликнул он. – Понавыбирали мы вас в Совет на свою голову!

– Мы хотим работы! – сказала девушка. – Поймите! Большой, ответственной, чтобы вся Земля работала! Чтобы было весело и трудно! А как же иначе? Что мои тяжелые системы на Земле? Ну передвинуть домик с места на место, ну котлованчик для фабрики отрыть… Да разве я только это могу? Дайте мне построить ракетодром. – Она взмахнула сжатым кулачком. – Дайте построить город на болоте! И чтобы была буря! И подземные взрывы! И чтобы потом сказали: «Этот город строила Марина Черняк», понимаете?

– Ну… без бури и взрывов было бы лучше, – сказал Москвичев.

– Правильно, Маринка! – закричали за соседними столиками. – А то зажали нас на Земле, и развернуться негде…

За спиной Марины воздвигнулся худущий юноша с очень большим носом.

– Это все правильно, – сказал он рассудительным голосом. – Я сам подрывник и ужасно хочу больших взрывов. Но есть еще другая сторона. Самая главная, простите меня, Елена Владимировна. Двадцать тысяч человек работают на Венере в тяжелых условиях. Это очень хорошие люди. Я бы прямо сказал – лучшие люди. А мы, десять миллиардов землян, никак не соберемся им помочь! Это просто срам! Ну и что же, что они хотят работать на Венере? Это их право – работать на Венере! И раз они не хотят уходить оттуда, мы должны им помочь. И, простите, Елена Владимировна, поможем.

– Милый! – растроганно пробасил Иоанн Москвичев. – Милые вы мои десять миллиардов!..

Елена Владимировна бесконечно умными глазами поглядела на носатого юношу, улыбнулась и сказала:

– Да-да, в том-то все и дело.

«Ах, молодцы, молодцы! – весело подумал Кондратьев. – Все правы!»

– Елена Владимировна, – понизив голос, спросил он, – а вы-то сами почему летите на Венеру?

– На Венере пока еще очень мало хирургических кабинетов, – тоже вполголоса ответила Елена Владимировна. – А я хирург-эмбриомеханик. Я могу работать без кабинета, в любых условиях, даже по пояс в болоте…

Кондратьев огляделся. Шахтер перебрался поближе к Москвичезу, и сейчас Москвичев во взаимодействии с носатым юношей наступал на него, а он яростно отбивался. Коренастый Басевич шептался с оператором тяжелых систем. Елена Владимировна, прищурившись, задумчиво смотрела поверх голов. Кондратьев встал и потихоньку вышел на крыльцо. Ночь была безлунная и ясная. Над черной бесформенной громадой леса низко висела яркая белая Венера. Кондратьев долго смотрел на нее и думал: «Может быть, попытаться туда? Все равно кем – землекопом, каким-нибудь водителем или подрывником».

– Смотрите? – раздался из темноты голос. – Я вот тоже смотрю. Дождусь, когда она зайдет, и пойду спать. – Голос был спокойный и усталый… – Я, знаете, думаю и думаю. Насадить на Венере сады… Просверлить Луну огромным буравом. Была, знаете, такая юмореска у Чехова – прозорливец был старик. В конечном счете смысл нашего существования – тратить энергию… И, по возможности, знаете, так, чтобы и самому было интересно и другим полезно. А на Земле теперь стало трудно тратить энергию. У нас все есть, и мы слишком могучи. Останавливаться – не в природе человека. Противоречие, если угодно… Конечно, и сейчас есть много людей, которые работают с полной отдачей – исследователи, педагоги, врачи-профилактики, люди искусства… Агротехники, ассенизаторы… И их всегда будет много. Но вот как быть остальным? Если человеку хочется стать инженером, оператором, лечащим врачом… Конечно, кое-кто уходит в искусство, но ведь большинство ищут в искусстве не убежища, а вдохновения. Судите сами – чудесные молодые ребята… Им мало места! Им нужно взрывать, переделывать, строить… И не дом строить, а по крайней мере мир – сегодня Венера, завтра Марс, послезавтра еще что-нибудь… Молодцы Совет! Вот и начинается межпланетная экспансия Человечества – разрядка великих аккумуляторов… Вы согласны со мной, товарищ?

– С вами я тоже согласен, – сказал Кондратьев.

Женя и Шейла работали. Женя сидел за столом и читал «Философию скорости» Гардуэя. Стол был завален книгами, лентами микрокниг, альбомами, подшивками старых газет. На полу, среди разбросанных футляров от микрокниг, стоял переносный пульт связи с Информарием. Женя читал быстро, ерзал от нетерпения и часто делал пометки в блокноте. Шейла сидела в глубоком кресле, положив ногу на ногу, и читала Женину рукопись. В комнате было светло и почти тихо, в экране стереовизора вспыхивали цветные тени, едва слышно звучали нежнейшие такты старинной южноамериканской мелодии.

– Изумительная книга, – сказал Женя. – Я не могу ее читать медленно. Как он это сделал?

– Гардуэй? – рассеянно отозвалась Шейла. – Да, Гардуэй – это великий мастер.

– Как он этого добился? Я не понимаю, в чем секрет.

– Не знаю, дружок, – сказала Шейла, не отрываясь от рукописи. – И никто не знает. И он сам не знает.

– Поразительное чувство ритма мысли и ритма слова. Кто он такой? – Женя заглянул в предисловие. – Профессор структуральной лингвистики. А! Тогда понятно.

– Ничего тебе не понятно, – сказала Шейла. – Я тоже структуральный лингвист.

Женя поглядел на нее и снова углубился в чтение. За открытым окном сгущались сумерки. В темных кустах мелькали искорки светляков. Сонно перекликались поздние птицы.

Шейла собрала листы.

– Чудесные люди! – громко сказала она. – Смелые люди.

– Правда? – радостно вскричал Женя, повернувшись к ней.

– Неужели вы все это перенесли? – Шейла смотрела на Женю широко раскрытыми глазами. – Все перенесли и остались людьми. Не умерли от страха. Не сошли с ума от одиночества. Честное слово, Женька, иногда мне кажется, что ты действительно старше меня на сто лет.