Последний мятеж Щепетов Сергей
— Меньше мучиться — все равно сдохну!
Еще некоторое время они шли-бежали молча, пока сумерки совсем не сгустились. Николай начал спотыкаться и откровенно отставать. Джон впервые за время пути удостоил его вниманием: полуобернулся на ходу и прохрипел:
— Все, что ли? Наконец-то! Пора уж…
Ему ответил Вар-ка:
— Нет. Рано. Мы дойдем. Коля, давай попробуем транс. Это опасно, но выбора, похоже, у нас просто нет. Я буду говорить заклинание, а ты мысленно повторяй за мной. Сможешь? Ты, Джон, не слушай — вдруг и на тебя подействует.
— Пошел в задницу, колдун!
— Я предупредил тебя, Джон.
Наверное, минут через пять — десять Николай потерял бы сознание и без посторонней помощи. Под монотонно-ритмичное бормотание Вар-ка за спиной ему не стало легче — боль в ногах и обожженных бронхах никуда не делась, просто стало гаснуть то, чем она воспринималась. На последнем проблеске сознания Николай успел удивиться, что вокруг темно, он почти не видит, куда ступает, но почему-то не падает. Или он давно уже упал и умер?
Куда делись остаток ночи и раннее утро, Николай так и не узнал, да и, честно говоря, узнавать не хотел. Пробуждение или, точнее, обретение сознания было ужасным. Наверное, так должен чувствовать себя утром непьющий человек, который накануне допился до беспамятства и был жестоко избит. Его теребили, от него чего-то требовали, а он не понимал — не мог и не хотел понимать. В конце концов его куда-то потащили — сначала волоком, а потом на чьей-то спине. Кажется, он опять отключился и вновь пришел в себя только от удара о землю — его сбросили с небольшой высоты. В мозг пробился шепот Вар-ка:
— Кончай дурить, Коля! Давай, давай, просыпайся! Глаза открыты, ты дышишь, дышишь…
Наверное, Вар-ка опять колдовал, поскольку в голове постепенно прояснилось. Потом он тихо сказал кому-то рядом:
— Все: почти очухался.
Николаю немедленно сунули в руку какой-то предмет — он покрутил его и с удивлением понял, что это половинка бинокля. А Вар-ка опять шептал:
— Коля, вон там какой-то старый корабль и возле него люди. Нужно попытаться понять, что они делают. Я не смог — попробуй ты.
Николай вздохнул и перевернулся на живот.
Они лежали на вершине какого-то бугра, заросшего кустами. Впереди было что-то вроде широкой котловины, противоположный склон которой поднимался невысокими уступами — ну натуральная долина реки, только почему-то почти без воды. Вот это — русло, вон пойма, а дальше пошли террасы… Только обычно на низкой пойме ничего путного не растет, потому что она прочищается ежегодными паводками, а тут… А тут лес, лес, лес! А вон там, на том, что по идее должно быть прибрежной отмелью, кусты и деревья вырублены и растащены в стороны так, что образовался свободный участок — посадочная площадка? Похоже — вон штабель ящиков… А это что? Охрана?!
«Подзорная труба» давала очень большое увеличение, и Николай довольно долго рассматривал пейзаж на том берегу. Наконец его дернули за ногу и повелительно спросили гнусавым голосом:
— Ну?!
Он оглянулся — рядом на корточках сидел Охотник в полном боевом убранстве и смотрел на него щелями безбровых глаз. Так близко Николай его еще не видел, да и не хотел бы.
— Там… там… Это похоже на вертолетную площадку. А дальше вправо торчит, кажется, днище корабля или баржи — лежит на боку, ее всю за кустами не видно, но вроде большая. Люди какие-то в… скафандрах. Одни стоят с оружием и вроде как охраняют, другие ящики таскают и что-то там делают.
Охотник не изменил позы, на голове его никакого движения видно не было, голос шел откуда-то из груди:
— И без тебя знаю! Дебил, что ли? Ты можешь сказать, ЧТО они делают? И зачем?
— А что в этих ящиках?
— В ящиках? Гм… Сейчас!
Охотник легко поднялся и, пригибаясь, нырнул куда-то в кусты вниз по склону, а Николай опять стал упражняться с биноклем. Тошнота почти прошла, но боль и слабость во всем теле никуда не делись — трубку приходилось держать двумя руками. Вар-ка лежал рядом и, похоже, просто спал. Николаю спать тоже хотелось, но он держался усилием вновь обретенной воли и честно пытался понять… Собственно говоря, ему самому наиболее загадочным казался тот факт, что люди, которых он издалека рассматривает, облачены так, словно находятся в зоне то ли радиоактивного, то ли химического заражения. Баллонов с кислородом, правда, на спинах у них нет, но часть из них — те, что таскают ящики, — обмундированы во что-то очень похожее на «общевойсковой защитный комплект» с противогазом на лице. А другие — те, что с оружием, — вообще как космонавты или летчики-высотники из американского фильма. И чего они, спрашивается? Воздух-то здесь вполне нормальный… Так или иначе, но дело как-то связано с армией, с военными.
Николай уже почти заснул, когда Охотник вернулся и бросил на землю большой плоский камень. На нем было что-то изображено кусочком известняка или мела.
— На ящиках наклейки с таким рисунком. Или — почти таким. Ты это знаешь?
Николай присмотрелся:
— Кажется, что-то знакомое. Сейчас, подожди…
Он опять стал смотреть в трубу. Ну да, все сходится.
— Ну?!
— Слушай, как тебя… Петр, кажется?
— Не твое дело!
— Хамишь, однако… Не знаю уж, как тут в вашем мире…
— Говори!!
— В общем, могу предположить — утверждать не буду! — что в ящиках взрывчатка. Ребята в противогазах растаскивают и расставляют заряды. И вяжут сеть.
— Какую еще сеть?!
— Ты что, не рубишь? Взрывную, конечно! Они, похоже, собираются разнести вдрызг это старое корыто и тротила не жалеют. Если, конечно, здесь у вас имеют дело с тротилом. Чтобы заряды сработали одновременно, их нужно одновременно подорвать, то есть все сразу.
— Зачем?
— Что «зачем»? Зачем баржу взрывают? Откуда же я могу знать?
— Зачем подрывать все заряды сразу?
— Ну привет! У нас, например, обычная войсковая взрывчатка от удара взрывной волны не срабатывает: если зарядов много, а подорван будет только один, то остальные просто разбросает в стороны. Поэтому для каждого заряда нужен свой детонатор, включенный в общую сеть. Говорю сразу: способов подрыва много, и какой будет использован здесь, определить не могу: электричество, детонирующий шнур, огнепроводный шнур, комбинация разных способов — все, что угодно!
— Как они это сделают? Убью!!
— Слушай… Охотник! Чего ты от меня хочешь? Я, на самом деле, не настоящий сапер и почти никогда ничего сам не взрывал. Как это делается, правда, видел. Тебе-то чего надо? Знать, как спрятаться? Здесь, наверно, уже безопасно, хотя какая-нибудь железяка может и долететь. А запугивать меня нечего! Вы, насколько я понимаю, все равно нас собираетесь порешить, так что придумай что-нибудь другое. Лучше всего просто объясни, что тут происходит и зачем? Почему те ребята в скафандрах? Здесь что, зараженная зона?
— Это они — из зараженной зоны! Им надо помешать.
— Они комфаши? Это что, сокращенное «коммуно-фашисты», да? А вы кто? Гонители — это что? И что там, в барже?
Охотник сморщил переднюю часть головы под глазами:
— Хочешь увидеть? Увидишь! Как им помешать?
— Ну не знаю… Не дать вставить детонаторы — стерженьки такие с проводами или шнурами. Все эти шнуры-провода должны идти от заряда к заряду, а часть их стянута в одно место, откуда, собственно, и будет произведен подрыв…
Гул в небе Николай услышал еще раньше, а теперь понял, что на сей раз вертолет, похоже, идет сюда и, вероятно, где-то тут и будет садиться. В отличие от Николая Охотник не стал вертеть головой и всматриваться в клочок неба между ветвями. Он отобрал у Николая «бинокль» и гнусаво скомандовал:
— Лицом вниз! Не двигаться! Накройте их!
Собственно говоря, двигаться Николай особенно и не собирался: он только успел увидеть, как возникшие рядом человекоподобные существа накрывают их с Вар-ка крупноячеистой сеткой, к которой привязаны ветки и пучки травы, — и почти сразу уснул.
Пробуждение было насильственным и на сей раз более грубым — его встряхнули и поставили на ноги. Это был Джон.
— Хотел смотреть? Иди!
К своему немалому удивлению, Николай обнаружил, что уже может стоять и даже двигаться, перебирая ногами. Однако попытку ускорить процесс он решил пресечь сразу:
— Если ты, Джон, будешь толкать меня в спину, то я свалюсь, и тебе придется меня нести. Вряд ли тебе уже разрешили меня зарезать…
Еще одна маленькая радость заключалась в том, что Николай не чувствовал на ногах серьезных потертостей: он-то боялся, что в ботинках будет просто хлюпать кровь! Даже интересно…
По мере того как они приближались к барже, присутствие людей чувствовалось все сильнее и сильнее: кто-то впереди сворачивал в сторону, уходя с их дороги, какие-то неясные фигуры мелькали в кустах. В конце концов Николай оказался на расчищенном участке, который он принял за посадочную площадку для вертолета. Никаких ящиков тут уже не было, зато здесь и там валялись тела в серебристых или серо-зеленых комбинезонах. От одного к другому бродил высокий широкоплечий человек с маленькой лысой головой.
Николай уже понял, чем занимается Охотник, но все равно вздрогнул, когда тот выдернул очередную железку из чьего-то неподвижного тела. Звук получился негромкий, но…
Петр обращался не к нему, а к Джону. Он даже не сказал, а еле слышно пробурчал, вытирая заточенный кусок арматуры о чужой комбинезон:
— Покажешь ему трюм. И быстрее!
Судно имело в длину метров тридцать и больше всего походило на речную баржу. Никаких видимых повреждений на корпусе, кроме сквозной ржавчины, Николай не заметил, и было совершенно не понятно, как такая махина оказалась метров на десять выше ближайшей воды, которой, кстати, и было-то по колено. Джон слегка толкнул его в спину:
— Ну?!
— Не нукай! Чего ты от меня хочешь? Ящики расставлены, но никаких взрывателей-детонаторов я не вижу. Вон шнур валяется — не размотанный даже! Кому помешала эта руина? И как она тут оказалась?
— Пошли!
Поднимаясь по ржавой железной лестнице, Николай оглянулся — внизу Джон разговаривал с человеком, одетым в какие-то серо-зеленые лохмотья.
Наверху Николай задержался и стал смотреть, как внизу стремительно исчезают следы недавнего побоища: неясные, сливающиеся с травой и кустами фигуры людей уносят в заросли ящики со взрывчаткой и трупы в комбинезонах. Еще минут десять, и все будет чисто и ровно.
Тихо загудел ржавый металл под ногами — Джон спрыгнул на палубу.
— Вон там люк — иди и смотри.
На всякий случай Николай старался ступать мягко и на полусогнутых ногах — кажется, вот-вот ухнешь.
Крышка люка сорвана и валяется рядом. Николай присел на корточки и стал всматриваться в полумрак. Собственно говоря, там было неглубоко и света, в общем-то, хватало. Просто не хотелось видеть и верить.
Трюм был наполовину забит костями, а сверху лежали почти целые скелеты. Человеческие.
Глава 2
Царство Небесное
Помещение явно находилось у самой поверхности — дневной свет проникал сквозь узкую длинную щель под потолком. Теплый влажный воздух был пропитан запахом застарелого неопрятного человеческого жилья. Пока глаза не привыкли к полумраку, Николай так и не мог понять, есть тут кто-нибудь или нет, — явственно слышалось только журчание воды.
— Подойди сюда, чтобы я тебя видел, — прошелестел голос, лишенный интонаций.
Кажется, это обычная чугунная ванна с обколотой по краям эмалью. Она на две трети засыпана мелкими окатанными камнями. В нее по жестяному желобу, идущему от стены, стекает вода, а на другом конце она переливается через край на железный поддон, по которому уходит куда-то в угол — наверное, там дырка для водостока. Под тонким слоем воды на камнях лежит человек — на поверхности только его голова с коротким ежиком седых волос. Лица в полумраке не разглядеть — одни морщины, зато хорошо видно его обнаженное тело под водой — это, по сути, скелет, обтянутый дряблой размокшей кожей. Кроме почти полной атрофии мышечной ткани, Николай никаких аномалий не заметил — две руки, две ноги…
— Нравится? Вот так и живу — давно уже.
— Что, так все время и лежите в воде?
— Ага, лет тридцать уже, наверное. Никак не умру — водичка теплая, и в ней, похоже, что-то намешано. Только химанализ сделать некому. Ничего, что на «ты»? Я ведь раза в три, наверное, старше тебя.
— Сколько же вам лет?!
— Не много: семнадцать… после ста. Все живу и живу.
— Извините!
— Ничего… Меня зовут Валентин Сергеевич. А ты, кажется, Николай?
— Именно так: Турин Николай Васильевич.
— Это правда, Коля, про другие миры, про иные реальности? Или это у вас такая легенда для… дураков?
— Валентин Сергеевич, вы тоже будете устраивать проверку? Сначала меня, потом Вар-ка, потом сравните наши показания? Мне показалось, что кое-кто из ваших людей может работать лучше любого детектора лжи. Я не прав?
— Послушайте, молодой человек… э-э… Коля, твой приятель сидит за стенкой и все прекрасно слышит. В отличие от тебя, он обладает способностью… э-э… влиять на собеседника, на его восприятие. А у меня… у меня осталась только способность дышать и… усваивать пищу.
— Тем не менее мне кажется, что вы здесь главный и, наверное, только вы можете объяснить, что здесь происходит. Наши сказки, похоже, никому не интересны, но нас почему-то не убили, а привели к вам. Зачем? Для опытов? Как источник генетического материала?
— Какого материала?! Генетического? Это что же… Это в вашем… в твоем мире получило развитие?!
— Генетика? Конечно, получила. Правда не сразу. Но я, к сожалению, в этом почти дуб.
— Ну-ну, забавно… Значит, говоришь, в твоем мире коммунисты и фашисты так и остались врагами? И национал-социалистическая партия была разгромлена и уничтожена?
— Ну да, в послевоенной Германии лет двадцать шли судебные процессы над активистами.
— А потом рухнул и Советский Союз?
— Рухнул как миленький! И никто не заступился!
— Невозможно представить, просто невозможно! Все эти секретари обкомов, горкомов — за решеткой, с лопатами, с тачками… Или им сразу давали «вышку»?
— Видите ли, Валентин Сергеевич… Мне бы очень хотелось сказать, что вся наша партийная верхушка получила высшую меру, а остальные отбывают сроки. Но это, к сожалению, не так. Компартию даже не запретили, хотя попытки предпринимались. С другой стороны, у нас советская власть продержалась чуть больше семидесяти лет, и люди… В общем, вторая гражданская война не состоялась. Если хотите, я расскажу, как это все было.
— Да-да, конечно, но… потом. Понимаешь, Коля, в последние годы меня не покидает ощущение, что в любой момент я могу умереть. Просто остановится сердце — и все. А у меня дела.
— И мы вам нужны для одного из этих дел? Простите за резкость, Валентин Сергеевич, но больше «втемную» я ничего делать не буду! Хоть убейте! Хватит с меня полусотни трупов! Что там за баржа? Почему ее хотели взорвать? Откуда там столько костей? Это что, кладбище?!
— Там уже кости? Да… А раньше… Запах чувствовался за много километров, и находиться рядом…
— Что это за баржа, в конце концов?!
— Спокойно, Коля! Ты видел одну? Тогда ты не понял самого главного…
— Чего я не понял? Зачем перебили саперов?!
— Коля, Николай… Васильевич (правильно?), таких нефтеналивных барж там, в старом русле, двадцать две. И еще столько же мелких судов. Целый речной флот. И все под завязку.
— Так это…
— Да, Коля. Их погрузили в трюмы живыми. Заварили люки и отправили караван вниз по течению. Воды тогда еще хватало. А что, у вас такого не было?
— Н-не знаю… Если только Бакинский этап… в войну… Но это слишком. Разум отказывает.
— Сколько там было?
— Двести тысяч, кажется…
— У нас меньше. Думаю, не намного, но меньше. Во всяком случае, в этом караване.
— Так он… не один?!
— ЗДЕСЬ один. Почему ты так удивляешься, Коля? Ты ведь говорил, что полжизни прожил при советской власти? Мне правильно передали?
— Правильно…
— А вот что действительно непонятно и удивительно, так это ЗАЧЕМ комфашам понадобилось взрывать баржи. Ты, кажется, что-то в этом понимаешь?
— Во взрывах? Больше теоретически… Судя по количеству тротила, от баржи должна была остаться просто воронка.
— Та-а-ак… Похоже на зачистку следов. Но зачем?! Или все-таки… Тебе знакомо слово «перестройка»?
— Ну… да… Только здесь, наверное, это может быть что угодно.
— А у вас?
— У нас… Как бы это сформулировать? Ага, этим термином обозначили начало демонтажа советской власти и Советского Союза — вот так! И еще: на язык просится слово «гласность» — они обычно употреблялись в паре.
— Это что такое?
— Я бы это расшифровал как снятие некоторых запретов на распространение информации. Не всех, конечно.
— Так, Коля! Это очень важно. Мне нужно подумать. Тут где-то должен быть стул, если не унесли… Посиди немного.
Минут двадцать, наверное, Николай молча слушал журчание воды, прежде чем прозвучал следующий вопрос:
— Здесь может быть нефть?
— Нефть?! Быть — где?
— Здесь, в этом районе.
— Н-не знаю… Я же не нефтяник. Да и район у вас тут, по сути, закрытый — обнажений почти нет… Кое-что я, конечно, видел мельком… В основном, кажется, осадочные… И рельеф… Наверное, может — почему бы и нет?
— А как получают информацию об этом?
— Ну как… Бурят скважину, пока фонтан не ударит. Обычно они глубокие… Но сначала производят предварительную оценку, разведку территории. Методов всяких много, в основном геофизика. Я уж и забыл почти все — не моя специальность.
— Для чего может понадобиться скважина в десяток-другой метров?
— Ну не знаю… Может быть, чтобы получить керн — такую колонку, столбик горных пород с глубины, если нигде на поверхности они не выходят. Или чтобы опустить в дырку приборы и изучить свойства этих пород. Мало ли зачем… Есть способ сейсморазведки: в скважине взрывают небольшой заряд и фиксируют сейсмические волны — как бы просвечивают землю на глубину. Только таких скважин, кажется, должно быть несколько. Не специалист я, извините.
— Во-от оно что! Ларчик-то просто открывался!
Старик, кажется, опять собрался погрузиться в размышления, но Николая это никак не устраивало.
— Валентин Сергеевич, а МНЕ вы чего-нибудь объяснить не хотите? Просто из вежливости, а?
— Вежливость тут ни при чем. В этом году некому идти с детьми, а времени осталось мало. Если ты согласишься, то тебе придется что-то объяснить.
— Идти с детьми?! Куда и зачем?
— На границу. Отправлять их в… Царство Небесное!
— Значит, так, Коля: ты еще молодой, а информация — это жизнь. Причем не только твоя. Ты можешь сразу отказаться, и тогда, может быть, будешь жить довольно долго. Часть твоего потомства может оказаться жизнеспособной и даже здоровой — нам нельзя упускать такой шанс!
Другой вариант: ты соглашаешься, как ты говоришь, «втемную». Тогда ты должен будешь оказаться в нужное время в нужном месте. Как — не твоя забота. Прилетит вертолет, ты молча подпишешь бумаги, сфотографируешься на память, попрощаешься с детьми и… свободен.
— В каком смысле?
— В прямом: можешь сразу сдаться комфашам, а можешь попытаться вернуться сюда. Шансов немного, конечно, но они есть.
— А что я буду делать у комфашей? Может, они меня сразу и пристрелят?
— Вряд ли. Им нужна информация о нас. По крайней мере, раньше всегда была нужна. Теперь уж и не знаю… Ты им сразу все расскажешь. Все, что знаешь.
— Ага, это в том случае, если я ничего важного знать не буду, да?
— Конечно. Это касается и тебя, и твоего приятеля. Наш район комфаши называют «Мертвые земли». Но, как ты заметил, они совсем не мертвые. Народу здесь живет довольно много, и в последние годы комфаши сюда почти не суются. Очень редко кто-то из наших попадает к ним. Но если попадает, это обычно приводит к санации местности. Что такое «санация»? В лучшем случае они будут долго и упорно обстреливать с вертолетов предполагаемое место, где расположен поселок или деревня.
— А в худшем?
— Ну-у, вариантов множество: ковровая бомбардировка (знакомо?), напалм, химия… Кроме, пожалуй, десанта — на это они даже возле границы редко решаются.
— Значит, тут просто никто ничего не знает, чтобы не выдать?
— Конечно. Здесь же нет никакой армии — просто живут люди.
— Страна в стране? И война… А Гонители?
— Стоп! Или ты не понял?
— Понял. Почти половину. Не знаю, как Вар, но «вслепую» я ничего делать не буду. У вас, похоже, нет выбора, и, простите за цинизм, я могу выдвинуть кое-какие условия.
— Рискни, Коля!
— Запросто. Вы мне все объясняете, вводите в курс, так сказать. Я принимаю решение. В любом случае плата за услугу — гарантированная возможность вернуться туда, откуда мы пришли.
— Но ты уловил, что если начнешь ориентироваться в событиях и географии, тебя нельзя будет даже выпустить жить у нас в деревне? Ты будешь опасен для всех. И отпустить вас в эти, как ты их называешь, другие миры тоже нельзя, потому что я не понимаю, что это такое.
— Думаю, что можно не спрашивать, почему бы вам просто не отпустить нас туда, на сопку.
— Можешь спросить, и я отвечу. Нужно отправить детей. Это важно для всех. Ради этого многие погибнут. С вами или без вас — мы все равно попытаемся. Ваш отказ — это много лишних смертей людей, которые виноваты только в том, что родились на свет. Понятно, какой у меня выбор?
— Понятно. Знакомая ситуация… Ладно, я — играю! Но с условием! Как Вар, я не знаю…
Старик в ванной даже не повысил голоса:
— Петя, если этот парень, Вар-ка, готов играть по тем же правилам, пусть зайдет. Только глаза ему завяжи — старый я уже.
Еле слышно скрипнула дверь, и Вар-ка шагнул внутрь.
— Привет, Вар! Ты все слышал?
— Конечно, Коля! Нас, похоже, опять вяжут.
— Еще как! Тебе повязка не давит?
— Давит немного, но так приятно чувствовать себя могучим колдуном, у которого даже взгляд опасен!
— Молодые люди! У вас еще будет время поболтать… может быть. Что вы хотели узнать?
— Говори ты, Коля, а я помолчу от греха.
— Ладно… Валентин Сергеевич, тут у вас что? Зона экологического бедствия? Резервация? Что это за территория?
— Что значит «экологического», я не понимаю, но бедствие, как видишь, налицо. Как в твоем мире обстоит дело с поворотом северных рек?
— Все нормально: отбились! Официальная версия — отказались из-за протестов ученых и общественности. На самом деле, наверное, у партии и правительства были какие-то другие резоны, но дело свернули.
— У нас не свернули. У нас — повернули!
— Так во-о-от в чем дело! И мы, конечно же, болтаемся в бассейнах тех самых рек, которые повернули! Которых больше нет — одни пустые долины! Во-от оно что! То-то я смотрю… Но почему… почему такие… гм… странные растения, животные и… люди?! Я понимаю: нарушение равновесия в природе, разрушение биоценозов… Но то, что мы видели, это же все… гм… явно на уровне генов!
— Говори уж прямо: кругом сплошные уроды! Мне, правда, иногда кажется, что уроды живут как раз там — за границей санитарной зоны.
— Валентин Сергеевич, по-моему, изменение водного режима, характера руслового стока и прочего не должно привести к такому.
— Для народа Страны Советов нет ничего невозможного, ведь он вооружен единственно верным учением! Конечно, дело не только в этом. А что в твоем мире было известно о самих работах по переброске стока северных рек?
— Ну… почти ничего. Намеки, слухи… Например такой: работы уже начаты, на водоразделе установлено и подорвано несколько ядерных фугасов средней мощности с целью перемещения колоссальных объемов грунта. После этого район закрыт на карантин сроком на тридцать лет. Понимаете, когда я только начинал учиться — курса, примерно, до третьего — эта тема как бы витала в воздухе. Все наши преподаватели, конечно, имели допуски к информации разного уровня секретности, но нам почти ничего не рассказывали. Тем не менее чувствовалось, что люди ожидают начала чего-то грандиозного, когда и они сами и их ученики будут востребованы государством со страшной силой. Подозреваю, что в те годы как раз приближалось окончание карантина. Мы же должны были стать геологами по гражданской специальности и офицерами инженерно-строительных войск — по военной. А потом случилась какая-то подвижка в «верхах», и все рассосалось.
Допустим, что у вас тут произошло нечто подобное — развалить водораздел континентального порядка, пожалуй, действительно можно только ядерными фугасами, установленными «на выброс». Но, насколько я помню, после подобных взрывов радиоактивное заражение местности минимально и сравнительно кратковременно, не то, что в случае взрыва ядерного реактора атомной электростанции. Так, например, города, подвергшиеся у нас атомной бомбардировке в конце прошлой войны, давно отстроены заново и заселены. Никаких мутантов там нет, наоборот — чуть ли не самый высокий процент долгожителей в Японии. Здесь же мы видим…
— Послушай, Коля, — мягко прервал его Валентин Сергеевич, — я не бог, не член ЦК и даже не засекреченный академик — и никогда ими не был. Я простой инженер и могу только догадываться, как это все получилось. В другой обстановке ты, может быть, лучше меня бы во всем разобрался.
— И о чем вы догадываетесь?
— У меня мало информации, но было много времени, чтобы ее жевать. Какие-то работы на водоразделе велись давно. Кажется, они активизировались после подписания Советско-Американского договора о паритетном сокращении запасов ядерного, химического и биологического оружия. Там еще, помнится, был мораторий на космические исследования и информационную агрессию. А в районе водораздела, по слухам, были какие-то заводы или лаборатории. Возможно, под шумок о повороте рек наши просто взорвали какой-нибудь заводской комплекс или склады. Может быть, даже на глазах у американских инспекторов. Не зря же после этого с Советского Союза сняли продовольственную блокаду. А Центрально-Сибирскую впадину объявили зараженной территорией — карантин на тридцать лет. Потом еще на тридцать, потом еще.
— А люди?
— Тут почти и не было населения. А кто был, тех эвакуировали.
— Или только сообщили об этом?
— Ну Коля, ты уж совсем нашу партию за людоедов считаешь! Вывезли, конечно… почти всех.
— А это не они там — в баржах?
— Не-ет, наверное… Скорее всего это строители с водораздела — там же целый комплекс сооружений пришлось строить. Вот и построили.
— Так тут что, всякая зараза кругом?!
— Испугался? Может, комбинезон наденешь?
— Уже поздно, наверное, — вздохнул Николай. — А дальше что?
— У тех, кто оказался здесь с самого начала, кажется, ничего особенного не случилось. Меня, правда, паралич разбил, так и лет мне тогда было уже немало. Но вот дети…
— Те, кто родился здесь? Уже после?..
— Уже после. Особенно второе поколение… Вам еще не достаточно? Есть вещи, которые лучше не знать, чтобы спать спокойно.
— Боюсь, что нам это уже не светит.
— Ну-ну… Из младенцев мало кто доживает до года. А среди выживших очень высокий процент умственно-отсталых. Их не оставляют — это тяжело, но это закон. Пожалуй, единственный закон, который выполняется здесь неукоснительно. Если умственный дефект незначителен или выявляется уже во взрослом состоянии, таких людей стерилизуют.
— Валентин Сергеевич, послушайте! Я так понимаю, что на огромной территории живут люди… Несколько поколений… Но ведь не каменный же век на дворе! Самолеты летают, вертолеты! Аэрофотосъемка у вас наверняка существует. Такой лес, конечно, не тундра, спрятаться на некоторое время можно, но…
— А те, кто плохо прячется, долго и не живут! Искусственный отбор, так сказать. На самом же деле нас, главным образом, спасает то, что нас нет. Я так думаю.
— Это как?!
— А вот так! Не знаешь, как это бывает? Начать против нас активные действия — значит признать, что на Мертвых землях кто-то живет, кроме комаров. А так, если вслух не упоминать, то нас как бы и нет — все знают, все молчат. А мы и не высовываемся, пока нас не трогают. Тем более что вокруг или лагеря, или районы, где живут ссыльные. Знаешь, чего я боюсь больше всего? Что нашему могучему государству что-нибудь здесь понадобится. Например, какое-нибудь полезное ископаемое, за которое можно покупать у Америки продукты. Вот тогда тут все мигом стерилизуют и санируют — никакая маскировка не поможет!
— Да, для вас это будет конец.
Николай помолчал, а потом выдал:
Читать бесплатно другие книги:
