Дело чести Пучков Лев
— Давай!
Распахнув дверь номера, Эдит вышла в коридор и спустя пару секунд заглянула обратно, возбужденно округлив глаза.
— Что случилось? — одними губами спросил я, напрягшись в ожидании какой-то непредсказуемой пакости. — Что там?
— Там никто нет совсем, — шепотом сообщила Эдит. — Толстый сволочь совсем гулять пошел — сразу два!
— Очень приятно, — пробормотал я, выскальзывая в коридор и фиксируя отсутствие наблюдательного поста за стеклянными дверями. — Значит, отбой тревоги! С чем вас и поздравляю… Тем не менее, красавица моя, постой-ка тут немного — на всякий случай…
Спустя полчаса я вплыл на своем суденышке в бассейн коллектора под Бесланским мостом, привязал лодку к поручню лестницы и, сняв резиновую маску, полез наверх.
Промежуточная площадка была пуста. Я крепко зажмурился и вновь открыл глаза, на всякий случай сильно ущипнув себя за ляжку. Ни-ко-го… Тот факт, что это не галлюцинация и я действительно некоторое время назад намертво привязал здесь своего пленника, красноречиво подтверждали два обрезка капроновой веревки, свисавшие с толстых прутьев решетчатого пола площадки.
Сердце мое подпрыгнуло в груди и ухнуло куда-то в желудок. Сказать, что я впал в отчаяние, значит, сильно поскромничать. Я был уничтожен. Единственный человек, который должен был дать мне ту самую путеводную нить, способную привести к убийцам жены шотландца, бесследно исчез, выкрутившись из совершенно безнадежного положения. Более того, этот человек видел меня и, вне всякого сомнения, хорошо запомнил. Если принять во внимание тот факт, что Гасан является сотрудником наиболее влиятельной силовой структуры Ичкерии и потерял по моей милости двух соратников… страшно даже подумать, что меня ожидает в самом ближайшем будущем!
— Вот это ты влип, придурок!!! — в отчаянии заорал я, перекрикивая шум низвергавшихся в бассейн потоков нечистот и сползая по поручню лестницы на ржавую решетку площадки. — Вот это ты попал… Дебил, блядь!!! От дебил, а!!!
Посидев в полной неподвижности несколько минут, я стряхнул оцепенение и через силу заставил свое аналитическое устройство работать. Да, я с треском провалился — дальше некуда. Но я цел и невредим, головой пока крепко не ударен до полного помрачения сознания, так что можно немного побрыкаться. Так-так… Собственно, деваться мне некуда — оба доступных для отступления пути отрезаны напрочь. У выхода из коллектора — три тысячи процентов! — сидит засада и лениво покуривает, наблюдая через приборы ночного видения за люком и дожидаясь, когда мне взбредет в голову высунуть свою многострадальную задницу. Прокатиться на лодчонке до школьного подвала — бессмысленная трата времени и дыхательной смеси: единственное место, где из школы можно прошмыгнуть во двор автобазы, — место происшествия, на котором я оставил два трупа, — наверняка оцеплено усиленным нарядом Службы безопасности. Удрать оттуда ну никак не получается — как я уже говорил выше, в оперативном плане школа никуда не годна из-за стопроцентно просматривающихся подступов. В гостиницу возвращаться нельзя — Гасан наверняка успел оповестить все задействованные на «выводке» силы и сообщить мои приметы: увязать их с параметрами Кристофера Вуда для профессионалов — раз плюнуть. Если я правильно оцениваю обстановку, в данный момент Эль и его ребята с пристрастием интересуются у мадам Ловаль, куда, к чертовой матери, подевался ее бородатый дружок и вообще… А когда, вдобавок ко всему прочему, они решатся произвести полный обыск, то наверняка обнаружат более чем странные записи на кассете в диктофоне Эдит — это уже будет достаточно конкретный повод для допроса третьей степени. Бедная Эдит! Вот это я подставил девчонку!
— Сволочь ты, Сыч! — в сердцах заорал я и от избытка чувств пнул ногой свою увесистую сумку с инвентарем, лежавшую рядом на площадке. Сумка опрокинулась на бок, из нее вывалились две железяки — универсальные ножницы для резки металла совместно с разводным ключом и, проскользнув, аки угри, между прутьями решетчатого настила, плюхнулись в пенящуюся воду бассейна.
— Ну вот — на тебе подарочек, — без особых эмоций буркнул я, соображая, могли бы мне пригодиться эти две полезные вещицы или уже все — полная безнадега. Резать вроде бы нечего — дыхательной смеси все равно не хватит на исследование новых участков, годных для побега из подземного плена, а вот ключ… Ключ. Стоп!
— Ну и дурак же ты, Сыч! — одними губами прошептал я, чувствуя, что тотально вспотел от внезапно пришедшей в голову мысли. Трое суток я шастал по этим коммуникациям, не расставаясь с комплектом инвентаря — без него здесь нечего делать. Я настолько привык пользоваться разводным ключом, открывая разного рода задвижки и откручивая проржавевшие гайки, что перестал обращать на него внимание. Вот и в этот раз, накануне встречи с Гасаном, я чисто автоматически проделал все так, как привык за последние трое суток. Выбравшись из шахты коллектора в соединительный тоннель канализации, ведущий к колодцу под крайней фермой Бесланского моста, я аккуратно прикрыл за собой чугунную крышку и завинтил здоровенную гайку, блокирующую винтовую задвижку — в мои планы не входило пользоваться еще раз этим же маршрутом! Таким образом, выбраться из коллектора без посторонней помощи извне было невозможно. А возможный процент поступления этой самой помощи был настолько мизерным, что им можно было спокойно пренебречь: колодец под фермой моста и шахту коллектора разделял пятнадцатиметровый соединительный тоннель, в который вряд ли кто рискнет соваться без соответствующего снаряжения. Кроме того, как я уже говорил, тут, в коллекторе, шумновато — так что кричи сколько влезет, толку от этого — нуль. Итак — все это время Гасан торчит где-то в районе верхней площадки, у запертой снаружи чугунной крышки. Слышать мои перемещения, естественно, он не может, зато прекрасно видит свет моего фонаря и наверняка держит наготове какую-нибудь железяку, чтобы звездануть по кумполу, как только я рискну вскарабкаться наверх. Да, звездануть, связать и допросить на предмет предмета несостоявшейся встречи. А потом отобрать мой прибор для автономного дыхания и попробовать прошвырнуться по нижнему уровню тоннелей по течению нечистот.
— Вот дебил ты, Сычонок! — воскликнул я, крепко стукнув себя по лбу. — Ну не дебил разве, а! Сидел тут черт знает сколько времени, трагедию изображал! Тьфу!
Погасив фонарь, я спрятал его в карман и полез по лестнице вверх, останавливаясь через каждый метр и пытаясь вычленить из шума потоков посторонние звуки. Показалось, что там, наверху, раздался какой-то лязг — металлом по металлу. Перед Гасаном у меня имелось несомненное преимущество: он здесь впервые, а я тут неоднократно хаживал и довольно прилично ориентируюсь даже в полной темноте; он раздет и наверняка замерз до обморочного состояния, а я хорошо одет и накануне изрядно поработал веслом, разогнав организм для предстоящей схватки; кроме того, я, в отличие от этого кабинетного работника, всю свою сознательную жизнь занимался тем, что собираюсь сейчас делать. Однако надо отдать должное шустрому гэбэшнику — он довольно ловко освободился от пут: я так и не сумел сообразить, каким образом ему это удалось.
Добравшись до верхней площадки, я с минуту отдохнул, затем рывком выбросил тело на решетчатый настил, прижимаясь спиной к перилам, и, выхватив из кармана фонарь, включил его, отведя руку далеко в сторону.
Площадка была пуста. Здесь негде было спрятаться: решетчатый настил три метра в диаметре, частично огороженный проржавевшими перилами, да углубление в стене — этакий тамбур перед крышкой, запирающей выход в соединительный тоннель. Пошарив фонариком по настилу, я оторвал спину от перил и шагнул в центр площадки, намереваясь посмотреть, не открыта ли задраенная мной накануне крышка.
В этот момент мое чуткое аналитическое устройство шестым чувством уловило неслышное движение сверху — мгновенно сгруппировавшись, я кувыркнулся вперед из неудобного положения и влетел со всего маху в тамбур перед крышкой.
Дзинннь! — звонко шарахнуло что-то по перилам — в метнувшемся блике фонаря я сумел рассмотреть спрыгнувшего откуда-то сверху Гасана, который опоздал буквально на десятую долю секунды со своей ржавой арматуриной: в том месте, куда пришелся ее увесистый удар, только что находился мой многострадальный череп.
Резво развернувшись, гэбэшник прыгнул вперед и наотмашь долбанул стальным прутом, целясь мне в висок. Резко присев, я подбил «вертушкой» опорную ногу противника и, не сразу сообразив, что совершаю страшную ошибку, по инерции добавил в верхнюю часть корпуса падающего Гасана мощный айкидошный толчок, многократно усиливающий импульс потерявшего опору тела.
Высоко подбросив ноги, Гасан ударился спиной о хлипкие перила и рухнул вниз, издав короткий душераздирающий крик.
— Господи, только не это! — заполошно крикнул я, хватаясь за поручни лестницы, и, обдирая ладони, скользнул вниз.
Гасан лежал на промежуточной площадке лицом вверх — в ярком свете фонаря кровь, медленными толчками высачивающаяся из его раскрытого рта, казалась густой черной краской.
Как ни странно, падение с восьмиметровой высоты не вышибло намертво дух из крепкого организма гэбэшника — он был еще жив, хватал частыми глотками затхлый воздух подземелья и ненавидяще всматривался в сноп яркого света тускнеющим взором, будто хотел разглядеть мое лицо…
Хотелось заплакать навзрыд от отчаяния — судьба-зебра и на этот раз показала мне кукиш, не желая потворствовать моим чаяниям. Рухнув на колени рядом с поверженным пленником, я приблизил лицо к его окровавленной голове и начал причитать, путая русские и чеченские фразы:
— Гасанчик, родной — пожалуйста! Ей-Богу… клянусь Аллахом — я не хотел! Скажи что-нибудь… что-нибудь про расстрел врачей в Халашах! Скажи, а?!
Гасан судорожно сглотнул и пошевелил губами — я мгновенно прильнул ухом к его рту, ощущая жаркое дыхание умирающего.
— И-ди-от… — отчетливо прохрипел Гасан по-русски. — Не надо было… так…
— Да, я идиот — я знаю! — горячо согласился я. — Я дурак и сволочь… Гасан — ты настоящий воин, я преклоняюсь перед твоим мужеством! Но… ты умираешь, Гасан… Эти, которые расстреляли врачей, — они нелюди. Они недостойны жить! Ты это сам знаешь. Блин… От блин, а! Слушай, скажи хоть что-нибудь — пожалуйста! Неужели ты умрешь, защищая этих выблядков, а?! Имена, Гасан, имена… Слушай, я все равно их найду — это я тебе железно гарантирую! Но если я буду шариться вслепую, погибнет много лишнего народа! Смотри, я еще ничего не узнал конкретно, а уже трое, практически посторонние люди, пострадали… Гасан, пожалуйста… Пожалуйста, хоть какую-нибудь привязку!
На секунду в темнеющем взоре гэбэшника возникло некое осмысленное выражение — он шевельнул губами, словно делая мне знак. Я прильнул ухом к этим губам и расслышал слабеющий шепот:
— Гир-ли-хашшш… Мурат… Мурат Гиксоев…
— Я понял, Гасанчик, понял! — крикнул я, светя фонариком в лицо умирающего и пытаясь уловить выражение его глаз. — Мурат Гиксоев, село Гирлихаш! Все ясно! Это он — убийца?! Мурат — убийца, да?
— Не-е-ет, — на последнем дыхании прохрипел Гасан. — Он… — и замер. Схватив разбитую голову гэбэшника, я принялся в отчаянии трясти ее, пытаясь выдрать из лап смерти хоть пару мгновений, которых не хватило для окончательного ответа. Но тщетно. Смерть витала где-то над нами, беззвучно хохоча над моими бесплодными попытками, и издевательски вспенивала поверхность бассейна потоками нечистот.
Гасан не подавал признаков жизни, пощупав артерию на шее, я зафиксировал надежное отсутствие пульса. Маленький плешивый мужичонка умер как воин, получив в честном бою тяжкое увечье. Умер, утащив с собой в царство теней страшную тайну и дав мне на прощанье лишь слабенький, призрачный шанс, надеяться на который мог только самый отъявленный оптимист…
Глава 6
— Ты завалил операцию! — будто из бочки раздавался голос Зелимхана Ахсалтакова. — Убил свидетеля, не допросив его как следует! Вот это ты лопухнулся, сыченая морда! Вот это напортачил!
— Своличь, точно, — согласно покивал башкой Рашид Бекмурзаев. — Сабсэм плахой, бляд! Клянус Аллахом, э, нада ибат такой, чтобы сабсэм сдох, бляд!
— Я не хотел, — робко оправдывался я. — Кто виноват, что он оказался такой шустрый! Я из кожи лез, чтобы все получилось тип-топ! Трое суток вкалывал, как Папа Карло, не покладая рук — вон, волдыри от кирки на ладонях…
— Это ничего — волдыри, — успокоил Зелимхан, ласково подмигнув. — Тебя это будет беспокоить недолго. Потому что за такое свинство мы тебе эти руки оторвем вместе с головой. Она тебе больше не нужна — такая дурная башка. А ну!
Откуда ни возьмись из-за спины Зелимхана вылез рыжий горбоносый великан с рваным шрамом на щеке — тот самый злополучный сапер, и прицелился в меня из противотанкового гранатомета. Расстояние между нами было настолько мизерным, что я сумел рассмотреть каждую буквочку маркировки на объемном корпусе выстрела. А еще я удивился, обнаружив, что лицо и руки сапера имеют какой-то синюшно-серый оттенок и покрыты сплошь странными пятнами.
— «ПГ7 ВЛ», — как-то замедленно подмигнул сапер, наводя колпачок выстрела прямо мне в лицо. Я зябко поежился и попытался отползти в сторону — не люблю, знаете ли, когда в меня из гранатомета стреляют: вот уже столько времени занимаюсь ратными утехами, а все никак привыкнуть не могу.
— Зра граната тратишь! — возмутился Рашид, обращаясь к Зелимхану. — Такой — гранат нэ надо! Такой ибат надо, пока сабсэм нэ сдох, бляд!
— Мужики, я же старался! — плаксиво заканючил я, искательно всматриваясь в лица своих истязателей. — Я же рук не покладая… Из кожи лез…
— Из кожи? — нездорово заинтересовался Рашид. — Из кожи… Харощий мисл, бляд, ах какой харощий! — Оттолкнув гранатометчика, он быстро подскочил и ухватил меня за шевелюру левой рукой, одновременно вытаскивая правой из ножен, висящих на поясе, остро отточенный кинжал.
— Отойди, Рашид, прицелиться не даешь, — попросил рыжий сапер, как-то странно шамкая. — Давай взорвем его на хер и пойдем по делам.
— Нэ мищяй, иды абратна в ад, — отмахнулся Рашид, больно дергая меня за волосы и дыша в лицо чесночным перегаром запредельной концентрации. — Вставай, бляд! Пайдом чучело делат! Вставай! Хули лижищ, бляд!
Я вдруг замер от ужаса и почувствовал, как волосы на голове становятся дыбом. Но не перспектива, предложенная профессионалом-таксидермистом, была тому причиной, вовсе нет. Дошло вдруг, почему парниша, желающий пристрелить меня из гранатомета, так странно выглядит, и вообще… Вспомнил я, что этого самого здоровенного рыжего парня — сапера Ахсалтакова, ваш покорный слуга не так давно собственноручно отправил в царство теней, откуда, как известно, никто еще не возвращался. А этот — вот он. Стоит и подмигивает мне протухшим глазом, скаля разлагающуюся пасть в страшной ухмылке.
— А-а-а-а!!! — тоненько заверещал я от ужаса, чувствуя, что почему-то не могу крикнуть в полный голос. — 0-о-о-оуууу!!!
— Вставай, бляд! — яростно крикнул Рашид, сильно дергая меня за волосы. Господи, забери меня к себе!!! Куда ж это я попал?! Я крепко зажмурился… и проснулся.
Явь оказалась ненамного лучше событий, происходивших в царстве Морфея. Нет, покойников не было, тут Бог миловал. Зато в двадцати сантиметрах от моего лица застыла омерзительная бородатая харя, из разверстой пасти которой сифонило чесноком.
— Вставай, бляд, хули лижищ! — возмущенно крикнула харя, тотчас же усугубившись цепкой ручищей, которая вцепилась в мою шевелюру и потащила на выход из салона «Мицубиси».
Оказавшись снаружи, я осмотрелся и откровенно загрустил. Ай-я-яй, как нехорошо! Стоило мне заснуть, пригревшись на заднем сиденье нашей комфортабельной колесницы, как мы тут же вляпались в неприятности — по самые уши. Собственно, я предполагал, что на определенном этапе путешествия нас угораздит напороться на такого рода залипуху. Я даже вывел своеобразный процент вероятности возникновения такой ситуации: получилось что-то около тридцати от ста возможных. Слишком уж большой наглостью с нашей стороны было самозабвенное желание разъезжать без охраны по дорогам этой криминальной губернии, полагаясь лишь на авторитет грозного имени покровителя Грега. Для определенной категории бандитского люда Ичкерии, уважающей лишь свои собственные интересы и плевать хотевшей на разнообразные далекие авторитеты, вид трех хорошо «прикинутых» иностранцев, да еще на классной тачке, был подобен безусловному рефлексу крыс на жратву — не перешибешь никакими привнесенными факторами. Тут в некоторых местах ты хоть с головы до ног грозными бумажками обклейся — бывают, знаете ли, такие «индейцы»,[22] которые по простоте душевной забыли в своем шаловливом детстве научиться читать. Незачем им это. Свой досадный пробел в образовании они с лихвой восполняют умением стрелять навскидку из всех мыслимых положений и беспредельной удалью молодецкой, продиктованной полным отсутствием моральных критериев. Да, ожидал я нечто в этом духе, но никак не мог предполагать, что такая катавасия приключится с нами в каких-нибудь двадцати минутах езды от желанной цели. В общем, нас тривиально грабили какие-то левые нохчи, вооруженные автоматами: было их около десятка и происходило сие безобразие, насколько я сумел сориентироваться, практически на подъезде к Гирлихашу, у самой административной границы Халашинского района.
Повинуясь недвусмысленному жесту бородача, вытащившего меня из машины, я широко расставил ноги и положил руки на крышу авто, замирая рядом с мрачно сопевшим Грегом, с которым проделывали ту же самую операцию. Напротив, с другой стороны машины, растопырился Фил, проявляя завидное самообладание — он как-то сонно улыбался и являл собой воплощение полной покорности нелегкой судьбе.
— Что говорят? — живо поинтересовался я у Грега.
— Ничего не говорят, — хмуро буркнул шотландец. — Наставили оружие и жестами приказали выбираться наружу. Что тут говорить?
— Мандат показывал? — не теряя оптимизма, спросил я.
— Не дают, — сокрушенно пробормотал Грег. — Я в карман полез, а они меня — прикладом в спину… Вообще-то они меня раздражают — еще немного, и начну всем подряд лицо бить!
— Стойте спокойно, коллеги, — улыбчиво посоветовал Фил. — В такой ситуации нельзя нервировать бандитов, нужно беспрекословно выполнять все команды и ловить каждый жест, тогда степень агрессивности резко сходит на нет и между участниками ограбления завязываются своеобразные отношения, похожие на дружеские. Можете мне поверить — я специалист.
— Психолог херов, — неприязненно шепотнул я, осторожно озираясь по сторонам и оценивая обстановку.
Ограбление как ограбление — ничего особенного. Неподалеку на дороге стоит явно упертый в свое время у федералов «66», затянутый новехоньким тентом, — наиболее предпочтительное средство передвижения для ичкерского ратного люда. Трое бандитов обыскивают нас, пятеро страхуют, грамотно расположившись по обеим сторонам дороги и не путаясь друг у друга в секторах стрельбы. Еще двое — высокий симпатичный мужик с огромным породистым носом, в красивой папахе и импортном пиджаке и молодой парень в полумилицейской форме — стоят неподалеку и оживленно обмениваются мнениями по-чеченски. Так-так, о чем, бишь, они там калякают? Ага — соображают, за сколько можно толкнуть тачку и какую сумму запросить за голову каждого из пленников. Что ж, вполне деловой разговор. О том, что за нападение на иностранцев кто-то сильный и страшный может им пооткручивать головенки, никто даже и не задумывается. Нехорошо это, нехорошо… Должны же они кого-то опасаться! Ладно, попробуем покачать права.
— Господа — это недоразумение, — прочистив горло, солидно заявил я. — Мы — международная комиссия…
Плюх! — тот, что обыскивал меня, на миг прекратил заниматься своим делом и удостоил вашего покорного слугу сочной оплеухой.
— Стаиш, бляд, малчиш, твар! — лениво посоветовал агрессор, продолжая выворачивать мои карманы. — А то застрилит, на фуй, буду!
— Прекрати, Крис, — менторским тоном распорядился цэрэушник. — Рано или поздно они закончат свое грязное дело и сами приступят к переговорам. Тогда и… Ай!
Тип, который обыскивал Фила, залепил ему солидную затрещину и коротко посоветовал:
— Нэ русски — нэ нада! Русски гавары, пидзюк! Или чэчэнски! — и довольно заржал, приглашая соратников разделить веселье.
Определив в одном из пары, что стояла поодаль, главаря банды, — судя по поведению, им был высокий симпатичный мужик в папахе, — я вежливо сдублировал попытку, обращаясь к нему:
— Не надо бить, уважаемый, мы охотно выполним все ваши требования…
Высокий поднял руку, останавливая моего шмональщика, уже было размахнувшегося, чтобы залепить мне еще одну оплеуху, и подошел поближе.
— Мы международная комиссия — исследуем эпидемиологическое состояние в республике, — торопливо протараторил я. — Мы находимся под покровительством самого Аслана Баграева…
— Мнэ фуй палажит на тывой Аслан! — белозубо оскалившись, весело заявил главарь и представился:
— Я — Махмуд. Зыдэс я — самий главный. — Он широким жестом обвел рукой вокруг себя и по-детски склонил голову набок:
— Еще скажи?
— Аслан Баграев! У нас мандат есть — он подписал. Баг-ра-ев! Понимаешь? — терпеливо протянул я, дожидаясь, когда же наконец этот своенравный Махмуд допрет, на кого он «наехал», и коротко бросил Грегу по-английски:
— Покажи!
Опасливо покосившись на маячившего за спиной бандюгу, Грег осторожно достал из-за пазухи сложенный вчетверо лист и протянул его Махмуду. Приняв мандат, главарь несколько секунд изучал его, держа несколько на отлете и показательно хмуря брови. Присмотревшись, я чуть не взвыл от досады — Махмуд держал лист вверх ногами. Да он же читать не умеет! Вот, блин, влипли!
— Мы такой вот так делаим, — сообщил наконец симпатичный невежда, внезапно скомкав листок и мазанув им себя по заднице. — Жеп витират на фуй — больше нет!
Грег, улицезрев, как непочтительно обошлись с его универсальной охранной грамотой, побагровел и начал угрожающе раздувать ноздри.
— Спокойно, старина, — пробормотал я, лихорадочно соображая, как выкрутиться из этой дурацкой истории. До сих пор всесильная бумаженция срабатывала безотказно. В ходе путешествия нас неоднократно останавливали для проверки разнообразные наряды правоохранительных органов Ичкерии и несколько раз тормозили обыкновенные бандюги, мало чем отличающиеся от того отребья, что сейчас торчало на дороге и прикидывало, как им выгоднее распорядиться нашим имуществом. Никаких вопросов не возникало — достаточно было предъявить мандат. Аслана Баграева уважали все подряд — независимо от социальной принадлежности и рода деятельности.
А тут…
— Может, пригласим кого-нибудь из ваших, кто умеет читать? — как можно вежливее предложил я. — Там написано…
— Я что, бляд, читат нэ магу? — уязвленно вскинулся Махмуд. — Ты что, бляд, так подумал на фуй?!
— Нет-нет, что ты, что ты! — скороговоркой пробормотал я. — Просто там официальный стиль, так, может, не все понятно…
— Я тывой бумаг так делат! — не дослушав меня, торжественно провозгласил Махмуд и, мгновенно разодрав мандат пополам, швырнул его в дорожную грязь.
— Фак ю, порк!!! — взбешенно зарычал Грег, прыгая к Махмуду и классическим апперкотом бия его в челюсть. Мелькнули пятки — главарь шлепнулся в грязь, не успев сообразить, что же, собственно, произошло.
Щелк! Мгновенно сработала аналитическая система боевой машины по прозвищу Сыч: раз уж ситуация так обернулась, надо работать, бить локтем назад, отбирать автомат, кувыркнуться вперед и… Щелк! Аналитическая система, прогнав ситуацию, тут же выключилась, не обнаружив приемлемого варианта: слишком хорошо вышколены господа «индейцы», сориентировались на два счета! Бить локтем никого не пришлось. Как только Грег зарядил симпатичному Махмуду в челюсть, производившие обыск бандюги молниеносно отпрыгнули назад и оказались на линии группы страховки, держа нас под прицелом десятка стволов. Пока достанешь любого из них в тройном прыжке, в дуршлаг превратят, волки ичкерские!
— Лажис, бляд! — плаксиво крикнул Махмуд, удивленно таращась на могучего шотландца и кивая соратникам. С двух сторон воздух вспороли три экономные очереди. Я мгновенно плюхнулся в грязь, заметив краем глаза, что Фил также не заставил себя долго упрашивать. Опыт, знаете ли, он и в Африке опыт — когда заставляют лечь и пускают впритирку над головой очередь, в дискуссии пускаться бывает вредно для здоровья.
Пышущий гневом Грег не последовал нашему примеру. Он остался стоять неподалеку от медленно поднимавшегося Махмуда и, по всей видимости, не приняв всерьез угрозу оружием, намеревался продолжить экзекуцию.
— Падай! — крикнул я, чувствуя, как нехорошо закололо в груди от дурного предчувствия — «индейцы» разом наставили на рыжего великана все стволы и косились на главаря, ожидая команды.
— Я его этот мандат сожрать заставлю, — серьезно пообещал Грег, игнорируя опасность, и сделал шаг по направлению к успевшему подняться Махмуду. — Такие вещи у нас не проходят…
— По ногам цельтесь, — по-чеченски предупредил Махмуд, внимательно наблюдая за шотландцем. — Не убейте, смотрите — за него, думаю, хорошие бабки дадут. Еще шаг — стреляйте!
— Они, несомненно, убьют тебя, коллега, тогда ты не сделаешь то, ради чего сюда приехал, — флегматично пробурчал из-под колеса «Мицубиси» Фил. — Ложись!
Напоминание Фила заставило Грега на миг остановиться.
— Переведи, — обратился он ко мне, раздувая ноздри в боевом азарте. — Я желаю драться с ними всеми сразу. Я их… эмм… как это ваша идиома гласит? А черт, это не так важно! В общем, я буду их бить, пока они не совершат тотальный акт дефекации, а потом буду бить за то, что они совершили этот самый акт, а потом я их заставлю жрать их же дерьмо! Ну а если они победят, буду подчиняться. Только я сомневаюсь, что они победят. Эти койоты в два раза слабее своего главаря, которого я могу убить одним ударом. Переведи — слово в слово!
— И не подумаю, — отказался я. — Ты лучше ложись, пока ноги не прострелили! Кто тебе сказал, что они пожелают драться с таким буйволом? Они, смею тебя заверить, не самоубийцы! Ложись давай!
— Переведи слово в слово! — упрямо набычился Грег, разминая кулаки и плотоядно поглядывая на Махмуда. — А то я и без твоего перевода с ними разберусь!
— Вот, блин, послал Бог шефа! — тоскливо пробормотал я. — В тебя что, в жизни ни разу не стреляли? Ты почему такой трудный?
— Что хочит? — поинтересовался Махмуд, обращаясь ко мне. — Пачиму нэ лидьжит? Жит сабсэм нэ хочит?!
— Хочет драться с вами — со всеми сразу, — доложил я, благоразумно опуская вторую половину тирады шотландца. — Говорит — честный бой…
— На фуй нудьжн такой! — оборвал меня Махмуд. — Чесни бой… Скажи, если нэ слущат, убиват на фуй будим! Скажи!
— Слушай, ты что, не понимаешь, что эти мерзавцы убьют тебя не задумываясь? — злобно прошипел я по-английски. — Падай на землю и выполняй все их команды!
— Мужчины рода Макконнери никогда не боялись бандитов, — высокомерно заявил Грег. — Они что, струсили? Не хотят биться?
— Если бы ты имел обычную антропометрию, тебя бы просто стукнули прикладом по башке, — как можно убедительнее сообщил я. — Но ты, к несчастью, страшно здоров и можешь покалечить, потому подходить к тебе никто не станет, а просто пристрелят! Господи, ну какой ты тупой, а!
— Если бы хотели, давно бы уже пристрелили, — резонно заметил шотландец. — Бандиты всегда пугают свои жертвы; если проявлять твердость, они пасуют перед сильнейшим. Я в университете проходил курс прикладной психологии…
— А они не проходили этот ваш долбаный курс, — обреченно продолжил я, чувствуя, что безмерно устал от дурацкого поведения этого большого беби. — Они вообще понятия не имеют ни о каких курсах. Старший дал им команду стрелять по ногам. Если хочешь убедиться в серьезности их намерений, сделай еще пару шагов — посмотришь, что из этого получится. Давай, пошел! Идиот…
— Нэ хочит, значит, слущат, — сделал вывод Махмуд, послушав нашу перебранку. — На фуй такой нудьжн! — И обратился к своим соратникам по-чеченски:
— Придется валить этого быка. Давай по ногам…
— Стой! — пронзительно крикнул я, осененный внезапной идеей. — Мы гости Мурата Гиксоева! Мы его самые лучшие кунаки! В кунаков разве можно стрелять?
— Как сказал? — заинтересовался Махмуд, жестом показав своим подчиненным, что пока стрелять не надо. — Мурат?
— Да, Му-рат! Гик-со-ев! — проскандировал я, от души надеясь, что этот самый Мурат — следующий объект моей авантюрной программы — до сих пор жив и здоров. Тут, знаете ли, люди умирают на удивление быстро — обстановку годичной давности, которую помнил несчастный Гасан, ни в коем случае нельзя было считать величиной постоянной. А еще я надеялся, что Мурат Гиксоев не просто крестьянин или скотовод, а какой-нибудь большой мерзавец и отъявленный негодяй, которого все хорошо знают и уважают. В противном случае нам всем придется изрядно покрутить своими тренированными задами, чтобы вывернуться из этой передряги.
На породистом лице Махмуда отразилась напряженная работа мысли — парень мучительно изогнул бровь и начал шевелить губами, соображая, как ему поступить в столь нестандартной ситуации.
— Слушай, они что, действительно собираются прострелить мне ноги? — вдруг озаботился Грег, видимо, присмотревшись повнимательнее к тупым злобным рожам «индейцев» и осознав, что университетский курс прикладной психологии наверняка не распространялся на таких патологических типов. — Ты посмотри на их лица!
— Нет, они сейчас выстроятся в очередь и начнут ударно целовать тебя в задницу! — желчно проскрипел я. — У некоторых горских бандитов есть такой обычай: если кто-то большой и сильный дал в рожу их предводителю и ведет себя крайне хамски, с ним обязательно проделывают такой ритуал! Подожди, сейчас увидишь и почувствуешь!
— Мне бы не хотелось… — начал было Грег, отступая назад и приседая на корточки. Я так и не дослушал, чего же ему не хотелось — ложиться в грязь или подставлять свою волосатую задницу для поцелуев: работа мысли в породистой башке Махмуда завершилась.
— Ми били утром у Мурат, — заявил он, подмигнув своим соратникам — те вновь направили стволы на ноги Грега, который пригнулся еще ниже и, по всей видимости, уже согласился с тем, что придется все-таки поваляться в грязи. — У нэго нэт гост. Сабсэм, воабще нэт! Такой кунак — тожь нэ видел!
— Так мы к нему едем! — воодушевленно воскликнул я, от всей души радуясь, что попал в яблочко: Мурат жив и, судя по реакции главаря бандитов, имеет какой-то вес в данном районе. — Мы к нему тайно — он нас ждет не дождется и никому не говорит — секрет. Не веришь — поехали к нему, спросим.
— Вставай, — распорядился Махмуд, сделав нам с Филом жест, означающий, что можно более не валяться в грязи. Мы не заставили себя упрашивать, моментально встали и уставились на главаря, ожидая дальнейших распоряжений. На породистом лице Махмуда опять отразилась мучительная борьба мыслей: судя по всему, необходимость заниматься аналитической деятельностью повергала сына гор в состояние уныния. — Тебе Мурат ничего не говорил? — наконец поинтересовался Махмуд у полумилицейского. — Ну, типа гости к нему едут или как?
— Ничего, — отрицательно помотал головой полумилицейский и как-то подозрительно цыкнул зубом. — Если бы ехали, он бы мне сказал. Может, действительно секрет? Государственная тайна?
— Что будем делать? — удрученно пробормотал Махмуд. — И кстати, что за шишка такая — Аслан Баграев?
— Наверно, какой-то придурок в Грозном, — пожал плечами полумилицейский. — Для нас одна шишка — Мурат. Сам знаешь.
— Точно, — согласился Махмуд. — Это Мурат их всех знает, дела делает… Однако не нравится мне это — первый раз вот так… Ну давай, соображай, ты же у нас умный!
— Если эти придурки действительно по государственному делу, тогда надо отвезти их к Мурату, — глубокомысленно рассудил полумилицейский. — А если врут, а мы отвезем их к Мурату, тогда он все равно их отберет у нас и сам наварится. Тогда мы останемся с носом — с Муратом не поспоришь.
— В общем, нехорошо получается, — резюмировал Махмуд. — Может, ну их к шайтану, не будем Мурату говорить? Сделаем как обычно… Как ты думаешь?
— А если действительно государственная тайна? — возразил полумилицейский. — Мурат узнает, тогда огребемся по самые уши… Вот что — давай их пока к нам посадим, а сами поедем к Мурату и попытаемся осторожно выведать, не ожидал ли он кого оттуда, — полумилицейский потыкал пальцем вверх и изобразил на лице некое подобие почтительности.
— Хоп, — согласился Махмуд и сообщил нам, показывая на кузов «66»:
— Давай лез внутр. Немного сидет один мэст, пока ми пайдом сказат Мурат — ви приехал. Если врал — убиват на фуй! Давай!
— Одну минуточку, — попросил я, пропустив вперед Фила с Грегом и подбирая из грязи две половинки изнасилованного мандата. — Одну минуточку… Эта бумажка — послание к Мурату. Надо немного почистить и отдать ему — там как раз для него написано.
— Ладно, — великодушно согласился Махмуд, обменявшись многозначительным взглядом с полумилицейским и забирая половинки мандата. Будим отдат.
— Скажем, что нашли на дороге, — предложил полумилицейский, когда мы забрались в кузов. — И посмотрим, как он отреагирует…
Что-то около полутора часов нам пришлось просидеть в плохо оборудованной для временного содержания пленников яме, в которую нас бесцеремонно бросили по прибытии на какой-то заброшенный хутор в густом лесу. Наши конвоиры ушли в небольшой домишко, на крыше которого торчала покосившаяся труба, испускавшая тонкую струйку сизого дыма. По всей видимости, здесь в обычное время размещался своеобразный караул, стороживший отловленных на дорогах недотеп неичкерского происхождения, рискнувших путешествовать без охраны. Я с удовольствием зафиксировал тот факт, что нас никто и не подумал охранять — привалили сверху катушкой от кабеля и оставили на произвол судьбы.
— Если что, можно будет ночером отсюда свалить, — пробормотал я, рассматривая через щель под катушкой неровные края ямы и прикидывая, как можно отсюда выбраться. — А ну, Фил, подставь плечико — полюбопытствуем, что там наверху…
Фил подставил — без особого удовольствия, правда, и предупредил, что заставит меня стирать свой качественный нубук — коль скоро повезет выбраться отсюда живыми и невредимыми. Я резонно возразил, что в таком случае нужно пленить злобного
Махмуда и назначить его на сутки дежурным по прачке, чтобы он привел в порядок все наши шмотки, изгаженные по его прихоти. Мысль Филу понравилась, он даже прогнал кислое выражение, столь обычное для его цэрэушной физиономии, и изогнулся у стенки ямы буквой «зю». Вскарабкавшись на плечи, я поерзал наверху, внимательно обследовал края ямы и тотчас же утратил свежеобретенный оптимизм. Нет, не зря товарищи «индейцы» бросили нас на произвол судьбы. Видимо, мы здесь не первые сидельцы — и не последние, система давно отработана и пока сбоев не давала. Катушка из-под кабеля была настолько тяжела, что мысль о возможности сдвинуть ее с места представлялась полным абсурдом. Вероятность подкопа также отпала, как только я убедился, что яма выдолблена в неподатливом каменистом грунте взрывным способом. Нам потребовались бы хороший лом и пара кирок — типа той, что я использовал в подземельях Грозного, — чтобы за ночь отковырять от края ямы кусок, достаточный для проползновения такого большущего мужика, как Грег. При этом было потребно еще одно малюсенькое, но совершенно необходимое обстоятельство, без которого производство земляных работ не представлялось возможным: надо было, чтобы наши конвоиры заткнули уши, опились или обкурились чем-нибудь нехорошим, а еще лучше — застрелились бы сразу, чтобы не мучиться самим и не усложнять нашу и без того несладкую жизнь. В противном случае они сразу бы услышали, что в яме что-то происходит: в лесной тишине каждый звук приобретал особую отчетливость…
Спустя полтора часа прибыл Махмуд с полумилицейским, и нас торжественно извлекли из ямы. Не знаю, что там у них получилось с Муратом, но, по всей видимости, не обошлось без тривиального рукоприкладства: лоб Махмуда украшала свежая царапина, а под правым глазом полумилицейского зиял свежайший бланш, с каждой секундой все более наливаясь мутной синевой. Судя по всему, расхожее утверждение о том, что на — горца никто не имеет права поднять руку — независимо от статуса и возраста, — в данном случае потерпело полное фиаско.
— Ты правилна сказал, — печально сообщил Махмуд, приглашая нас занять места в «Мицубиси». — Поехали, Мурат вас жыдет…
Еще через полчаса мы сидели за столом в гостеприимном доме главы администрации села Гирлихаш и за обе щеки уписывали сочный шашлык из молодого овна, которого, как положено по прибытии высоких персон, приговорили минут сорок назад. К шашлыку прилагались разнообразные заедки, прекрасное домашнее вино, и грустный Мурат Гиксоев (как вы уже догадались, именно он и является этим самым главой администрации Гирлихаша) — сей вельможный дядька — озабоченно соображал, наступят ли последствия ввиду не правильного обращения с бумаженцией, на которой сам грозный Аслан Баграев начертал свое лаконичное послание. Сама чудодейственная бумаженция, выстиранная, высушенная утюгом и склеенная скотчем, лежала на комоде, располагавшемся неподалеку от стола — время от времени Мурат бросал в ту сторону скорбные взгляды. Дело в том, что в процессе чистки написанные Асланом Баграевым буквы расплылись и потеряли отчетливые очертания, что придавало документу довольно подозрительный вид. Шрифт, нанесенный принтером, не пострадал — официальная часть письма сохранилась практически в первозданном виде, а вот чернила возроптали против такого хамского обращения.
— Может, пока вы отдыхаете, я пошлю человека в Грозный? Пусть другую бумагу напишут… — наконец предложил Мурат, не выдержав мук сомнения. — А мы тем временем позвоним и скажем, что вы попали под дождь…
— Не стоит, — отказался я, посоветовавшись с Грегом и в очередной раз отметив, что начальственные товарищи ичкерского происхождения практически поголовно сносно владеют русской разговорной речью. — Очевидно же, что это не подделка. Лишний раз беспокоить такого занятого человека не хочется, а если вдруг у кого-нибудь возникнут вопросы, мы сошлемся на тебя, уважаемый Мурат. Пусть тебя это не заботит. Ну подумаешь — получилось недоразумение! Все прояснилось, ты нам оказал уважение, мы тебе — тоже… И вообще — выброси это из головы, это все мелочи.
Обрадованный Мурат тотчас же выбросил — встрепенулся, приосанился и, как полагается любому начальственному горцу, рванув пару стаканов вина, начал обстоятельно хвастать, как у них тут хорошо — в славном Гирлихаше. Воздух — во! Горы — о-го-го! Вино — от винта! Овны — вообще… И так далее, и в таком же духе — без передышки, под равномерную работу крепких шотландских челюстей, неспешное опрокидывание стаканов и неуклонно растущую степень опьянения гостей.
Я добросовестно переводил, не забывая свой вместительный желудок, сопровождал сказанное Муратом подходящими к случаю комментариями деструктивного характера и внимательно наблюдал за хозяином застолья.
Да, Мурат, за два с половиной года ты здорово изменился. Раздобрел, заматерел, прическу отрастил, налился какой-то сановной властностью — не узнать, короче. Единственное, что осталось в тебе от военной поры — искалеченные ногтевые фаланги трех пальцев левой руки, по ним-то я тебя и узнал, «душок» ты недобитый… Я вас тут, если взять по большому счету, каждого десятого знаю: в свое время приходилось общаться, если не лично, лицо в лицо, так посредством лицезрения в бинокль или иную оптику, снабженную сеткой прицеливания. Пока с шотландцами колесили по селам, создавая имитацию кипучей деятельности во благо противоэпидемической борьбы, угораздило встретиться более чем с десятком таких вот «знакомых» военной поры. Поначалу меня такие приятные встречи нервировали — каждый раз я напрягался, ожидая, что кто-то из бывших «духов» внимательно всмотрится в мою личину и заорет благим матом: «Мочи его!!! Это он, он, убийца, военный преступник!!!» — и еще что-нибудь в том же духе, в стиле «Аллах акбар» лучших времен РЧВ. Не полагаясь на внешние изменения в своем облике, я старался исказить свой голос и манеру речи, изменил походку и вообще… Короче, пока мы добрались до этого села, я до того наловчился коверкать русский на американоязычный манер, переводя Грегу с Филом обращения местных аборигенов, что утратил навыки нормальной русской разговорной речи — наверняка бы сам себя не узнал, если бы записал на магнитофон и прослушал потом. А еще я переосмыслил свое положение и перестал вздрагивать и напрягаться перед возможной угрозой разоблачения: понял наконец, что спустя столько времени здесь меня вряд ли кто узнает. Потому что во времена РЧВ я гулял тут в потрепанном «комке» и линялой косынке, с трехдневной щетиной, бритым черепом и запыленной физиономией — один из безликой камуфляжной массы озлобленных парней, держащих палец на спусковом крючке и подозрительно озирающихся по сторонам. А сейчас я был одет в хороший дорожный костюм иностранного пошива (настоящего Криса подраздели на прощанье), имел роскошную вьющуюся шевелюру, солидную бороду и вообще по всем статьям соответствовал старательно исполняемому мною имиджу американца — врача — переводчика. Вот и теперь, когда мы заявились к Мурату в гости, грязные и недовольные, он не обратил на меня никакого внимания — все свое обаяние направил на Грега, поскольку именно он упоминался в письме Аслана Баграева. Ну что ж, очень хорошо, я не в претензии. Более того, можете меня на данный момент считать самым счастливым человеком во всей суверенной Ичкерии. Потому что я уверен на девяносто процентов — теперь мне не придется ползать по окрестностям долгими ночами и выдумывать хитроумные способы умыкновения данного дядечки в лес, дабы потом вдумчиво пытать его и вытаскивать необходимую информацию. Психотип человека, как правило, остается неизменным на протяжении и более длительного периода, а тут — прошло-то всего пару лет с небольшим. В общем, я собираюсь тривиально шантажировать Мурата. Но это чуть позже, завтра, например. А пока… Пока хозяин дома тут разливается соловьем перед шотландцами, я вам расскажу, при каких обстоятельствах нам с ним довелось встречаться — все равно вам неинтересно слушать про самых лучших в Ичкерии овнов и суперобалденное вино местного разлива…
Глава 7
В начале лета 1995 года я со своими пацанами работал неподалеку от Халашинского района, будучи прикомандирован к штабу группировки для выполнения определенного рода задач. О характере этих задач я пока предпочитаю умалчивать — не так уж много времени прошло, чтобы распространяться о таких вещах без опасения быть неверно понятым некоторыми сердобольными правозащитниками.
Обстоятельства сложились так, что особенно активных боевых действий в тот период не было — наши хитрые политики, подзуживаемые своими ичкерскими кунаками, пытались найти компромиссное решение больного чеченского вопроса и соорудили так называемый мораторий на ведение огня, который предписывалось неукоснительно соблюдать всем начальникам федеральных сил. Оные начальники, сами понимаете, так же, как и «духи», всячески создавали видимость перемирия и клали с прибором на этот самый мораторий — лупили мы друг друга где придется и чем попало. Тем не менее велась активная работа по восстановлению стабилизации в регионе и в наиболее благополучных районах, непосильными потугами отдельных личностей как с той, так и с другой стороны, создавалось что-то типа зон безопасности — так называемые договорные села. По поводу этих договоров особо разглагольствовать не буду, поскольку вопрос громоздкий, по многим параметрам спорный и тянет на отдельную книгу. А вкратце это выглядело следующим образом: командование группировки договаривалось с местной администрацией — при участии, естественно, совета старейшин — насчет взаимонеубойства, если будет позволительно так выразиться. Уважаемые люди села клятвенно обещали, что расположенные неподалеку от населенного пункта заставы и блокпосты могут не опасаться за свою безопасность: ни один «дух» не придет сюда и не станет стрелять под покровом темноты; ни одного снайпера, мол, не пустят в «зеленку»; никто не будет ставить мины на маршрутах движения армейских колонн, и вообще все будет тип-топ, живи себе и радуйся. А что взамен? Да ничего особенного на первый взгляд. Федералы не должны стрелять в направлении села как из стрелкового оружия, так и из главных калибров; авиация не должна бомбить; вертолетчики, сами понимаете, пусть отдохнут, исключив данный район из секторов воздушной разведки, и вообще никто из федералов не должен приближаться к селу на расстояние наиболее действительного[23] огня из стрелкового оружия.
Потому что нечего им там делать — от войны пострадали многие семьи, и некоторые местные товарищи, ослепленные горем, могут наделать глупостей: пристрелят кого-нибудь под горячую руку, и конец миру, установленному ценой таких неимоверных усилий.
А если приспичит командованию какие-то вопросы решать, пожалуйста — вызывайте старейшин, они сядут на бэтр[24] и повезут вас куда надо, прикрывая своими старыми немощными телами от всяких случайностей. Ну что ж — неплохо на первый взгляд…|
А каким же образом, спрашивается, старейшины, вкупе с местной администрацией обеспечат режим безопасности застав и колонных путей? Придет «дух» из другого района, в котором нет договорных сел, и начнет извращаться, как душа пожелает, — кто ему помешает? А вот для этого необходимо создать в договорном селе отряд самообороны. Набрать пару десятков лояльных к федеральной власти товарищей, вооружить и поставить охранять подступы к селу. Чем вооружить и как определить степень лояльности? А об этом беспокоиться не надо — мы все тут сами сообразим. И степень лояльности определим, и оружие найдем… Вам что главное? Чтобы безопасность соблюдалась? Будет вам безопасность. Главное — не лезьте в село и соблюдайте все условия неписаного договора.
Вот в таком примерно аспекте. Командование группировки скрепя сердце соглашалось, поскольку особого выбора не было. Село получало полную самостоятельность и отсутствие контроля. Те же самые «духи» пополняли отряд самообороны и развлекались как в голову взбредет — только на выносе, поодаль от своего местожительства. Соберутся вечерком, сядут на машину и по лесной дорожке покатят в соседний район, который не пожелал договор заключать. Отстрелялись, «зарядили» трассу в нескольких местах и с легким сердцем вернулись обратно, в договорное село, куда никто из федералов не заглядывает. О существующем порядке вещей знали прекрасно все, кто с этим сталкивался по роду деятельности, — федералы из «не договорных» районов и сел частенько пеняли тем, кому посчастливилось работать на «договорной» территории: спокойно живете, мол, за счет нашей кровушки, с врагом дружбу водите. Однако никто против устоявшейся системы не ратовал: именно наличие таких островков безопасности позволяло обеспечить более-менее приличное функционирование федеральной военной машины и сохранить не одну тысячу жизней наших пацанов. Будь иначе, мы заполучили бы на всей немалой территории Чечни тотальный невидимый фронт: каждый кустик «зеленки» плевался бы огнем, каждый погонный метр полевой дороги взрывался бы под колесами нашего многострадального транспорта.
Так вот, Халаши и расположенный неподалеку Гирлихаш также являлись договорными селами и сами по себе федеральное командование не интересовали. Участки проходящих рядом колонных путей федеральных сил никто не минировал, заставы, расположенные вокруг этих сел, довольно долго не подвергались обстрелу — договор соблюдался, и всех это устраивало. А вот в соседних районах творилось нечто невообразимое. Нет-нет, открытых боевых действий не было — мораторий все же. Имела место партизанская война со всеми сопутствующими ей аксессуарами. Любой одиночный транспорт, рискнувший вылезти с заставы по каким-то делам, обязательно попадал в засаду; ударно работали ночные неуловимые снайпера, забиравшие каждую ночь несколько жизней; не менее ударно вкалывали блуждающие минометчики «духов», наносившие нам весьма значительный урон; как по распорядку рвались на минах федеральные колонны, и вообще было много крови и совсем мало толку от такой странной военной кампании. Особенно всех доставали лихие чеченские саперы, которые, если верить статистике, утащили в могилу шестьдесят процентов жизней наших пацанов, потерянных за всю РЧВ.
В тот период, который я описываю, минная война, доселе протекавшая обычным порядком, внезапно резко обострилась — без всяких видимых причин. Ни с того ни с сего возросла статистика подрывов и сопровождавших их увечий и смертей на тщательно проверяемых основных маршрутах, особенно в том самом пресловутом районе, соседствующем с договорным Халашинским. Наши аналитики, обобщив данные, поступившие из разных мест, выяснили причину стремительного роста статистики подрывов: у «духов» появилась новая мина — противотанковый «итальянец» с пластмассовым корпусом, пластиковым взрывателем и керамическим ударником. Наши миноискатели обнаружить сию диковинку были не в состоянии, и потому огромное количество этих новинок, внезапно возникшее на маршрутах федеральных колонн, стало настоящим бедствием.
Проработав оперативные данные, наша разведка вкупе с особистами, ударно потрудившимися ради такого случая на фильтр-пунктах, преподнесли командованию занимательный результат: в южных предгорьях умудрился незаметно приземлиться транспортный борт из-за «бугра», который и притащил в своем вместительном чреве «гуманитарную помощь» чеченским непримиримым — целую кучу разнообразной современной экипировки для ведения войны и крупную партию новейших противотанковых мин, против которых наши обычные металлодетекторы бессильны. А спустя неделю, окончательно доработав поступившие оперативные данные, наши аналитики вынесли однозначный вердикт: место хранения основного минного запаса «духов» расположено в договорном районе, где-то в лесу между Гирлихашем и Халашами. Заведует хранением «итальянцев» какой-то местный авторитет, он же организует минное снабжение воюющих «непримиримых», и очень может быть, что его люди — те же самые бойцы отряда самообороны — минируют дальние подступы к договорному району. Обстоятельства тому вполне благорасполагают: в договорном районе караваны с минами могут гулять безнаказанно — федералы не станут организовывать засады и производить тотальные поисковые работы, рискуя утратить доверие противной стороны и тем самым порушить все, что удалось достигнуть. В общем, «духи» до того оборзели, что оборудовали склад под самым носом у войсковой группировки, на территории, защищенной от внезапного вторжения нашего спецназа и разведки неписаными пунктами договора об условном мире. Сами понимаете, мириться с этим было нельзя: каждый час промедления был чреват новыми жертвами и потерями боевой техники.
— Короче, все бросай, бери своих пацанов и найди этот долбаный склад, — приказал мне в один прекрасный день командующий группировки, прискучив терпеть выкрутасы обнаглевших «духовских» саперов. — Прочеши каждый квадрат этого леса, найди склад, в общем, и того… если не получится по-тихому перетащить к нам его содержимое, ты это… взорви его на хер. Я тебе саперов дам, — поспешил добавить генерал, заметив, как у меня от удивления вытянулось лицо. — Неделя сроку — больше дать не могу. И помни — район договорной. Напортачишь — на твоей совести будут десятки жизней наших парней, которые погибнут в случае обострения противостояния… Вопросы?
— А если… если у меня ничего не получится? — осторожно поинтересовался я, заведомо предполагая, какой может быть ответ.
Генерал нехорошо насупился, выбил пальцами нервную дробь по импровизированному столу, сработанному умельцами ВМТО» из оружейного ящика, и сердито буркнул:
Взвод материально-технического обеспечения.
— Если не получится, тогда будет много крови, сынок. Тогда псу под хвост все эти долбаные договорные районы и относительно спокойное житие. Нам этот склад нужно добыть во что бы то ни стало — сам понимаешь… Короче, если у тебя не получится, придется делать «зачистку»[25] по полной программе… Все, уматывай, некогда мне с тобой тут лясы точить. Делай что хочешь, но без результата не возвращайся… — Вот так — коротко и без затей: иди, найди, взорви и не напортачь. Наверно, с высоты генеральских погон некоторые аспекты исполнительского уровня представляются отчетливыми и простыми, как детали ландшафта, который полководец перед боем обозревает через хорошую оптику, забравшись на высокую вершину. Вон развилка дорог — здесь будет рубеж развертывания в батальонные колонны; чуть далее, за рощицей, рубеж развертывания в ротные колонны; а дальше озера двести[26] — рубеж перехода в атаку. Его, полководца, ни капельки не волнует, каким боком будут осуществлять все эти маневры подчиненные подразделения — разведка донесла, что условия местности стабильные и не требуют дополнительного исследования. А то, что дальше озера двести ввиду повышенного уровня осадков простирается осклизлая грязевая пустошь, на которой подразделения начнут буксовать в процессе перехода в атаку и тем самым будут подвергнуты дополнительному риску, полководца не колышет — приказ отдан, исполнитель должен его исполнить — беспрекословно, точно и в срок, как и предписано Уставом…
Примерно так же получилось и с нашим командующим группировкой. Разведка донесла, что есть склад и есть вредные «духи», которые под прикрытием договорного района снабжают хитрыми минами своих соратников в обозримой видимости и слышимости. Это у них. А у нас есть спецназ, в задачу которого входит решение такого рода заморочек. Так за чем же дело стало? На тебе двух саперов — и вперед. Детали ландшафта с этого высокого холма кажутся через мой прекрасный бинокль ясными и четкими…
В общем, не буду далее распространяться, скажу проще — дельце получилось, как любил говаривать небезызвестный дед Ульянов (ЦН), архиделикатное и архипроблемное.
Начнем с того, что лес между Халашами и Гирлихашем, как и большая часть остального лесного массива Ичкерии, был напичкан минами и разнообразными домоделанными взрывными заграждениями, которые ввиду нестандартности и невозможности определения срока давности их установки обезвреживанию не подлежали. Этот проклятый лес при внешней незначительности той площади, которую он занимал на карте генерала, в натуре был представлен тремя сотнями гектаров буйной растительности, сквозь которую можно было прорубаться годами, вооружившись здоровенным тесаком и неограниченным запасом терпения. Нет, можно было бы, естественно, прогуляться по проторенным местными аборигенами тропкам, которые разбегались по лесному массиву в различных направлениях… но эти вредные аборигены, как ни странно, не надоедали каждый день главному инженеру группировки, пытаясь всучить ему по всем правилам составленные формуляры минных полей и схемы взрывных заграждений, натыканных на этих самых тропках. Потому что поголовное большинство тех товарищей, что под покровом темноты подвешивали на ветку дуба набитое подшипниками ржавое ведро со вставленной внутрь оборонительной гранатой и осторожно выводили на тропку привязанную к кольцу предохранительной чеки леску, понятия не имели, что такое формуляр или схема — в свое время им никто не удосужился объяснить такие мелочи. Иначе говоря, я со своими одиннадцатью бойцами (девять моих плюс два сапера, отстегнутых с барского плеча генералом) мог гулять здесь приставными шажками полгода и более, пока не повезло бы наткнуться на этот самый склад, существование которого, кстати, было доказано нашими аналитиками теоретически — сведения, подтверждающие его наличие, увы, напрочь отсутствовали.
Другой аспект невозможности данного состоял в особенностях района поиска — Гирлихаш и Халаши, увы, являлись договорными селами. Накануне командование группировки встречалось с представителями администрации и совета старейшин каждого села. Просили не валять дурака и выдать склад — во избежание тотальной «зачистки» и сопутствующих этому нехорошему мероприятию эксцессов. Представители администрации сделали круглые глаза — какой склад, ребята, вы что?! Если бы знали, давно бы уже взорвали сами к чертовой матери — мало нам мин, понатыканных в лесу! Да вы… Да мы… И в таком духе добрых сорок минут, с мастерскими модуляциями и слезами на глазах. Наши попробовали зайти с другого боку: понятно, если бы знали… А может, вы ничего не знаете, а между тем какие-нибудь вредные «духи» из соседнего района балуются? Гадят, мол, у вас под носом, завидуют, сволочи недоразвитые, нашему договорному житию? «Да вы что, хлопцы! — оскорбленно взвились представители. — Без нашего волеизъявления ни один лист в этом лесу не упадет! Мы тут за все в ответе! А вы говорите…» В общем, отперлись от всего наотрез — нет, и все тут. Седобородые старейшины в папахах, присутствовавшие на переговорах, подтвердили слова представителей и поклялись Аллахом, что никакого склада в лесу между Гирлихашем и Халашами нет…
Я тоже был на этих переговорах — затесался в отделение охраны командования группировки. За время функционирования в режиме «война» я хорошо освоил некоторые прикладные аспекты психологии и надеялся, что, наблюдая со стороны за поведением чеченских представителей, сумею определить: тянем мы пустышку или напали на верный след. И знаете, получилось. Несмотря на многие отрицательные качества, присущие практически каждому жителю Ичкерии, большинство чеченцев, особенно из старшего поколения, практически не умеют врать — гордость не позволяет. Нет, представители среднего поколения изощрялись вполне искренне — искрометно заливались соловьем, вешая нам на уши продукцию итальянского производства и не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Эта новая поросль деловых ичкерцев, как мне представляется, ради личной выгоды готова мать родную продать и наплевать на все устои шариата. Особенно старался глава администрации Гирлихаша, которого звали Муратом. Этот скользкий тип мне сразу не понравился — чисто интуитивно, хотя внешне он был вполне симпатичен: волевое лицо, широкие плечи, приятный голос — все тот же бархатный баритон, черт бы его побрал… Мне вообще мало кто понравился на этом сборище, кроме, пожалуй, командира отряда самообороны Гирлихаша, который во всем слушался главу администрации села и слова не проронил за все время переговоров. Командир этот выглядел вполне прилично: этакий молодой застенчивый парниша с военной выправкой — высокий, стройный, худощавый, более похожий на сельского учителя, нежели на закамуфлированного под респектабельную личину «духа». Особисты сказали, что незадолго до войны этот симпатичный малый (его, кстати, тоже звали Муратом — там этих Муратов — что собак нерезаных!) служил старлеем в инженерно-саперном батальоне где-то под Калининградом, а когда началось, бросил армию и прикатил в родное село. Его якобы выбрали на эту должность, как самого добропорядочного и опытного в военном деле молодого человека в селе — и в «духах» он был совсем немного — в первые недели РЧВ. Короче, ничего себе пацан — расстреливать с ходу я бы его не стал… А вот Мурат № 1, который глава администрации Гирлихаша, показался мне крайне подозрительным типом. Я взял его на заметку и решил, что при определенном стечении факторов надо будет этого хитрого груздя аккуратно выковырнуть из его лунки и хорошенько рассмотреть при дневном свете — наверняка будет положительный результат…
В общем, переговоры прошли впустую. Местные администраторы врали нам не очень умело, но вдохновенно, гипнотизируя командование своей псевдоискренностью и старательно выказываемой приязнью — но заметно это было только со стороны, а при личном контакте создавалось благоприятное впечатление. А вот старейшины, когда клялись Аллахом, чувствовали себя очень неуютно. И хотя их клятвопреступление, с точки зрения военной хитрости, таковым не являлось, а имело целью лишь обмануть неверного, вломившегося на их землю с оружием в руках, седобородым мужикам было стыдно — они отводили глаза в сторону и смущенно крякали…
Итак, мне предстояло обнаружить гипотетический склад с хитрыми минами, взорвать его к чертовой матери и при этом ни разу не нарисоваться. Коротко поразмыслив, я пришел к выводу, что мероприятие относится к разряду фантастических и осуществлению обычными способами не подлежит. Необходимо было соорудить нечто очень хитрое и вместе с тем очень простое и легкое в исполнении, в противном случае я рисковал стать военным преступником, не выполнившим приказ командования.
Истолковав генеральское «делай что хочешь» буквально, я не стал гонять свой специальный расчет по району и прочесывать каждый квадрат дремучей чащобы, затаившейся между Гирлихашем и Халашами. Мы запаслись достаточным количеством провианта и воды, изобразили на КПП сводного полка подготовку к убытию в долгий пеший рейд (через пять минут генералу настучат — сто пудов!), затем трагически нырнули в лесную чащу и, проскакав галопом метров восемьсот, выпали из секторов наблюдения наших часовых. И… никуда далее не пошли — оседлали симпатичный лесистый холм неподалеку от Гирлихаша и приступили к непрерывному наблюдению за подступами к селу. Чего зря ноги бить, если есть высококачественная оптика и приличная высотка в непосредственной близости от объекта?
— Молоток, командор, — одобрил мой маневр один из приданных саперов — пожилой бывалый прапор Иван Васильев, которого бойцы за глаза величали «хитрый проводок». — Вот это я люблю! Сколько будем дрыхнуть?
— В зависимости от результата, — я неопределенно пожал плечами: кто его знает, как скоро мы заметим что-нибудь стоящее? — Отдыхай, дядя Ваня, твоя работа впереди…
— Так вы что, нарушаете приказ командующего? — сообразил наконец второй сапер — зеленый летеха, недавно прибывший в зону боевых действий после выпуска из инженерного училища. — Вы что, не знаете, что за это бывает? Да нас всех за это… Да мы…
— Успокойся, лейтенант, — лениво оборвал его я. — Никто ничего не нарушает. Формулировку приказа не забыл?
— Обнаружить склад. Ликвидировать охрану и организовать скрытую транспортировку содержимого склада на КП, — четко протараторил лейтенант. — При невозможности транспортировки — взорвать. А мы никуда не идем…
— Потому что пока ничего не обнаружили, — закончил я. — Как обнаружим, так сразу и потопаем — ты не переживай. Видишь — все в строчку. Будешь работать, когда мы найдем этот долбаный склад и перережем охрану. А пока — отдыхай…
Трое суток мы тщательно следили за каждым перемещением в селе и его окрестностях, изучая особенности местности и жизненный уклад гирлихашин… эмм… гирлихашев… черт, язык сломаешь — короче, вы поняли. Я сидел на самой вершине холма в удобно оборудованном и тщательно замаскированном гнездышке, вооружившись «Вороном»[27] и мощной стереотрубой на штативе, которую выклянчил у артиллеристов, а по обе стороны от меня на значительном удалении исправно функционировали два трехсменных поста наблюдения, которым пришлось довольствоваться обычными двенадцатикратными биноклями и весьма потрепанными НСПУ[28] — не по чину хлопцам такая классная трубочка, как у меня, — в табельный комплект экипировки спецназа сия диковинка, увы, не входит.
В общем, все занимались своими делами: мы ударно наблюдали, саперы спали с утра до вечера и периодически переругивались — лейтенант пытался воспитывать прапорщика Васильева, полагая, что полученное образование и двухнедельный опыт пребывания на войне дают ему неоспоримое преимущество перед мужиковатым «куском» простецкой внешности и с мягким характером. Дядя Ваня клал с прибором на высшее образование лейтенанта и на его потуги самоутвердиться в амплуа начальника: двадцать лет пребывания в войсках и активное участие во всех локальных войнах сформировали у немолодого сапера свое, особое восприятие таких вот желторотых юнцов, которые смотрят на наш загаженный мир через розовые очки.
— Будешь выделываться — заведу на минное поле и оставлю к некоторой матери, — таким образом обычно обрывал надоевшие нравоучения дядя Ваня, игнорируя угрозы начальника лишить его гипотетической тринадцатой зарплаты и вообще отдать под трибунал за скверное обращение с вышестоящей персоной.
В Гирлихаше и близлежащих окрестностях ничего интересного не происходило. Жители вяло крестьянствовали, не проявляя особого рвения — очевидно, никто особенно не надеялся на непрочный мир. В тракторной бригаде, расположившейся на окраине села, механизаторы неторопливо возились, восстанавливая свежевзорвавшиеся на своих и чужих минах трактора, пастухи выгоняли овнов на обширные луга, находившиеся к северо-западу от села, в противоположной от леса стороне. В лес, увы, никто не ходил и не ездил.
— Мне кажется, все мы предстанем перед военным судом — за неисполнение приказа, — мрачно предрекал не на шутку встревоженный лейтенант. — С каждым часом шансы выполнить распоряжение генерала становятся все меньше…
Поначалу я было обратил внимание на телодвижения командира отряда самообороны Гирлихаша — Мурата-два. Этот педантичный парниша во второй половине дня объезжал на своем «уазике» посты, расположенные по периметру села, производя смену часовых и проверяя службу. На круг у него уходило около полутора часов, затем Мурат заруливал за зерноток, расположенный возле леса, на дальней оконечности села, и намертво пропадал часов на пять-шесть. Так вот — когда я в первый день заметил, как «уазик» бывшего офицера инженерных войск скрылся за объемной крышей зернотока, у меня от радости, что называется, в зобу дыханье сперло.
— Вот оно! — трагически прошептал я, прикипая к окулярам стереотрубы, и тут же послал гонцов к наблюдателям, располагающимся ниже по склону, с категорическим приказом: все бросить, следить за овсяным полем, что между лесом и зернотоком. Я надеялся, что сейчас стану свидетелем скрытого выдвижения этого симпатичного парниши в лес, где у него могло быть только одно дело — прокатиться на тот самый склад, ради которого мы здесь торчим.
— Ай да Сыч, ай да молоток! — возбужденно похвалился я, потирая руки. — Сейчас мы все увидим и запишем…
Прошмыгнуть незамеченным в лес Мурат не мог — в этом я был уверен на все сто. По периметру села, вкруговую, шла сплошная полоса овсяных полей, шириной от тридцати до пятидесяти метров, просматриваемая с нашего холма на всем своем протяжении. Вырасти по грудь овес еще не успел — незрелые колосья едва доходили взрослому человеку до колена, так что, если бы кто вдруг рискнул прошвырнуться в лес — даже по-пластунски, мы обязательно бы его заприметили на фоне нежной зелени.
Ждать результата пришлось довольно долго: командир отряда самообороны как в воду канул. За четыре с небольшим часа я три раза посылал гонцов к наблюдателям: нет, с их позиций также не просматривались какие-либо поползновения пересечь овсяную полосу.
— Куда же ты провалился, красивый мой? — злобно пробормотал я, разглядывая незначительный фрагмент какой-то полуразрушенной хибары, торчавший из-за угла зернотока, — вся постройка с моего НП не просматривалась. — Не в этих же развалинах сидишь, блин…
Спустя четыре часа пятнадцать минут после загадочного исчезновения из-за зернотока показался «уазик» Мурата-два и покатил к центру села. За командирской машиной неторопливо шла небольшая группа вооруженных мужчин — по всей видимости, бойцов отряда самообороны.
Вдоволь поудивлявшись, я озадачился столь странным явлением и вызвал к себе наблюдателей, располагающихся на нижних постах. Опрос бойцов помог прояснить ситуацию, но приемлемой версии не дал. Та хибара с обоих нижних постов просматривалась великолепно, там располагался штаб отряда самообороны. Возле небольшого здания был оборудован импровизированный плац, на котором Мурат-два производил развод караулов; тут же, под навесом, стоял тентованый «66» — дежурная машина, а на крыше, в небольшой деревянной башенке, сидел наблюдатель с биноклем и смотрел в сторону леса, судя по солнечным бликам. А еще мои бойцы рассмотрели на крыше хибары развевающийся российский флаг — это для нашей авиации, чтобы лихие вертолетчики не влупили ненароком, заприметив возле здания вооруженных людей…
— В сторону леса никто не перемещался? — с затаенной надеждой переспросил я, всматриваясь в физиономии бойцов: если кто-то проспал, сейчас соврет, и сразу будет видно — командиру врать они у меня не приучены.
— Не-а!!! — хором ответили наблюдатели, глядя на меня кристально чистыми глазами.
— Ясно с вами… — разочарованно пробормотал я. Версия с Муратом-два, столь заманчивая на первый взгляд, оказалась несостоятельной. Симпатичный командир отряда самообороны никуда не пропадал: он просто выполнял возложенные на него обязанности, находясь, как и подобает добросовестному исполнителю, на рабочем месте.
Удостоверившись единожды в «лояльности» командира отряда самообороны, я сосредоточил все свое внимание на Мурате-один — главе администрации Гирлихаша. В глубине души я даже порадовался: единственный чеченский мужик, показавшийся мне более-менее порядочным на том сборище, автоматически выпал из списка подозреваемых лиц — ай да я, ай да аналитик, блин! Не подвела меня интуиция — дядька Ламброзо наверняка остался бы доволен своим последователем.
Мурат-один по всем параметрам подходил на роль подозреваемого номер один в моем списке. Он часто и подолгу отсутствовал в Гирлихаше: садился с утра на свой свеженький и небитый джип «Чероки» и уматывал из села. Объекты посещения я установил с легкостью: глава администрации ездил либо в Грозный, либо в райцентр. Прикатив под вечер, вредный Мурат не колесил по селу и его окрестностям, что, как мне представляется, было бы вполне естественно для озабоченного проблемами администратора, а сразу заезжал в свою усадьбу — на том его функции и заканчивались. Сами понимаете, такое странное времяпрепровождение наводило на самые грустные мысли.
— Какого дьявола тебе дома не сидится, индюк?! — недобро бормотал я, поглядывая в стереотрубу на рассекающий окрестности джип Мурата. — Ты вообще работать собираешься, или где? Вот урод, блин! Давай в лес заворачивай, дегенерат…
Моим заочным пожеланиям своенравный Мурат так и не внял: за все время наблюдения он не предпринял ни одной попытки прокатиться в сторону притихшего леса. Мучимый сомнениями, я предположил, что хитрые аборигены невероятным образом раскусили мои замыслы и на время затаились. Сидят себе, поглядывают из незаметного укрытия на наш холм и посмеиваются в пышные усы: развлекайтесь, хлопцы, следите сколько влезет! Приняв за основу этот пунктик, я усилил и без того жесткий режим маскировки: все мои подчиненные стали по любой надобности ползать по-пластунски и прекратили общаться между собой, кроме как шепотом.
Между тем обстановка мои опасения не подтверждала: судя по интенсивным ночным перестрелкам и ежеутренним подрывам в соседних районах, неуловимые снайпера и саперы «духов» активно продолжали творить свое черное дело. Кто-то по-прежнему снабжал боевиков экипировкой и минами, просачиваясь в проклятый лес прямо у меня под носом.
К исходу третьего дня я отчаялся преуспеть в сфере пассивного наблюдения и быстренько разработал план активизации предприятия — решил взять «языка».
— Оно тебе надо? — лениво поинтересовался старый сапер дядя Ваня, когда я поделился своими соображениями. — Сиди себе смотри, может, чего и высмотришь! А ничего не высмотришь — и хер с им! К сроку пойдем на КП, доложим, что искали-искали, ничего не нашли. Кто проверять будет? Правильно — никто не будет… А ежели полезешь брать этого придурка, обязательно на неприятности нарвешься — это я тебе обещаю. Не дури, Сыч…
Лейтенант затравленно посмотрел на подчиненного, перевел взгляд на меня и уставился в землю, не решаясь возразить: за время совместного пребывания в «секрете» прапорщик так «достал» своего начальника, что тот уже не желал пускаться в бесплодные споры.
Некоторое время я размышлял, обдумывая предложение дяди Вани. Бывалый «кусок» оценил обстановку и выдал приемлемое для нашей ситуации решение. К тому моменту ситуация на театре военных действий РЧВ сложилась так, что никто из успевших нюхнуть пороху вояк не рвался совершать подвиги ради куцых побрякушек, которыми, как известно, жизнь и здоровье не заменишь. Не забывая четко козырять высокому начальству, младший офицерский состав повсеместно следовал простейшим принципам грязной войны, выработанным эмпирически и неоднократно апробированным: а) выжить самому и сохранить пацанов, которые от тебя зависят; б) не подставить соседей, чтобы они при случае не подставили тебя; в) без нужды ни в коем случае не лезть на рожон. А уже потом, четвертым пунктом, постараться выполнить боевую задачу.
Взять Мурата-один было весьма проблематично. Все его перемещения на джипе происходили на открытой местности и в непосредственной близости от договорных сел. Если бы я со своими пацанами рискнул выбраться из «зеленки» и остановить джип на маршруте движения, шансов утащить его из района у нас было бы ровно столько, сколько составлял процент вероятности убраться отсюда всей капеллой живыми и невредимыми, а это почти гарантированный нуль. Нет, мы, конечно, нехилые ребята, стрелки-снайпера, гранатометчики-рукопашники и вообще некоторые особи нашего разряда вполне могут кирпичи головой колоть, показывая по молодости да от излишка дури свою суперменистость… Но если с двух сел подскочат опытные бойцы самообороны (читай — те же «духи», только с другого боку!) числом около полусотни да вооруженные до зубов, они покрошат весь наш маленький отрядик в капусту за считанные секунды и не спросят, как звать. И у них будет железная «отмазка» при разборках с нашим командованием: налетели какие-то злые бандиты, пытались похитить уважаемого человека, представителя власти — некогда было разбираться, кто такие, человека надо было спасать…
Перехватить главу администрации Гирлихаша на каком-нибудь из наших КПП значило бы моментально поставить тех, кто в этом заинтересован, в известность о готовящейся акции: ни для кого не секрет, что за каждой заставой и каждым блокпостом велось непрерывное наблюдение со стороны «духов».
У нас все получилось бы идеально, если бы вредный Мурат пожелал хоть на минутку заехать в лес: искусство бесшумно брать «языка» в лесу моими пацанами давно освоено до мелочей. Но глава администрации Гирлихаша твердо следовал разработанному маршруту движения и, как будто предчувствуя недоброе, не приближался к лесополосе на пушечный выстрел. В общем, предприятие, мною задуманное, имело огромный процент риска, и шансов на успех практически не было. Нужно родиться семи пядей во лбу, чтобы при сложившейся ситуации провернуть то, что я задумал.
Опираясь на устоявшуюся систему, я начал было склоняться к предложению Старого сапера, но вовремя передумал — и не печальный взгляд молодого лейтенанта был тому виной. Я бы нашел слова, чтобы убедить салагу в бренности высоких идей и правильности принятого мною решения. Нет, все было проще, сантименты тут ни при чем. В данном случае не срабатывало правило «б» из списка, приведенного мною. Оставаясь в безопасности, я железно подставлял соседей: мои боевые братья ежедневно рвались на хитрых минах, которые какой-то чеченский чудотворец систематически развозил по окрестным районам, наплевав на все наши ухищрения.
— Не горюй, инженер, — подмигнул я лейтенанту. — Дядю Ваню на этот раз мы проигнорируем. Собирайтесь! Как сумерки загустеют, потопаем на новое место…
Читать бесплатно другие книги:
