Тьма после рассвета Маринина Александра

Гордеев не очень понимал, о чем идет речь, пока она не повернула какой-то рычажок, и часть стенки опустилась, превратившись в спальное место. «Умно, – с завистью подумал Виктор. – Хорошая экономия пространства. Где они такое достали?»

Череменин тем временем уселся на вылупившуюся из мебельной стенки кровать и похлопал рядом с собой, приглашая гостя присесть, распутал узел-бантик на завязках, раскрыл папку и начал перебирать сколотые скрепками листы. Через пару минут нашел то, что искал, и майор Гордеев погрузился в чтение.

Пустоты в своей квартире Настя Каменская не стеснялась и не испытывала ни малейшей неловкости, если гостям некуда было присесть. А что такого? Понятно же, что на обычную зарплату невозможно полностью обставить однокомнатное жилье за один месяц. Она честно зарабатывала, начиная со второго курса, переводила по трудовому соглашению материалы для Штаба МВД, где очень серьезно относились к изучению передового опыта работы правоохранительных органов зарубежных стран. Штаб получал огромное количество журналов и книг на иностранных языках, и все это нужно было как минимум прочесть и прореферировать, потом специально обученные сотрудники просматривали рефераты, докладывали, куда надо, и уже тогда определялось, какие тексты нужно переводить полностью. Для всей этой работы требовались люди со знанием иностранных языков, и МВД на совершенно законных основаниях привлекало не только штатных переводчиков, которых было катастрофически мало, но и сторонних. И пока Анастасия Каменская училась в университете, сотрудничество с информационно-аналитической службой Штаба МВД было для нее постоянным источником дохода. Пусть и не бог весть какого, но по сравнению с сорокарублевой стипендией довольно заметного. Деньги эти она почти не тратила, отдавала родителям, чтобы к окончанию юридического факультета решить квартирный вопрос и разменять трехкомнатную квартиру, в которой они жили, на двухкомнатную для мамы и отчима и «однушку» для Насти. В принципе, «трешка» менялась либо на две однокомнатные, либо на «двушку» и комнату в коммуналке. Для того чтобы выкроить две отдельные квартиры, требовалась солидная доплата. Вот на эту доплату они и собирали всей семьей. Варианты размена искались долго, но летом, сразу после получения диплома, Настя наконец переехала. На что хватило остатков денег – то и купила, а остальное подождет. Место, где спать, место, где работать, и место, где можно съесть бутерброд и выпить кофе, – вполне достаточно для нормальной жизни. Кто может лучше – пусть делает, а ей, Насте, вообще неинтересно заниматься бытом и тем, что называется «вить гнездо».

Зато работать ей было интересно. Для большинства сотрудников органов внутренних дел слова «карточки первичного учета» автоматически означали рутину, скуку и обязаловку, от которых лучше попытаться отмотаться, а если не получается – сделать побыстрее, подписать у начальства и скинуть в учетную группу. Карточка по форме 1 «На зарегистрированное преступление», по форме 2 «На выявленное лицо, совершившее преступление», по форме 3 «На уголовное дело»… И в каждой куча граф, которые должны быть заполнены. Тоска зеленая. Для всех, кроме Анастасии Каменской. Она обожала цифры и факты, и чем их больше – тем лучше. Сведенные в огромных размеров таблицы, разделенные на множество строк и граф, они рисовали перед ее глазами красочную картину жизни сложной симбиотической системы, в которой существовали и взаимодействовали друг с другом одновременно два организма: криминальный и правоохранительный.

Она никогда не хотела стать следователем, или работать в уголовном розыске, или быть адвокатом. Романтика борьбы с преступностью была ей чужда, сериал «Рожденная революцией» ни на что не вдохновлял, «Знатоки» казались конфетно-приторными и чересчур морализаторскими, зато кинофильм «Золотая мина» вызвал массу вопросов, которые она немедленно задала отчиму Леониду Петровичу.

– Видишь ли, ребенок, в оперативной работе нам часто приходится нарушать как внутренние приказы и инструкции, так закон, и нормы морали, – честно ответил тот. – Обычно в книгах и фильмах изнанку нашей работы не показывают, на это есть жесткая цензура, целый Главлит трудится, чтобы ничего неправильного людям не рассказывать. В «Золотой мине» консультантом пригласили нашего заместителя министра, а он проглядел. Ну, или не учел. Или посчитал, что про это можно говорить. Не знаю. Но скандал был знатный.

Если до этого разговора студентка юрфака Каменская предполагала, что в будущем займется чистой наукой, например, теорией права, то теперь ей захотелось разобраться, как же на самом деле все устроено, из чего состоит и как функционирует тонкая, почти неразличимая грань между «можно» и «нельзя», «допустимо» и «недопустимо». Убивать нельзя, это аксиома. А государству, выходит, можно? А как быть с оценкой доказательств «по внутреннему убеждению»? Как просканировать и измерить это убеждение, чтобы точно установить, где оно искреннее, а где лукавое?

Анастасия Каменская не очень-то верила в официальную статистику, а вот цифрам верила. Она их любила и умела с ними разговаривать, и чем больше цифр вносилось в ее таблицы, тем яснее она видела, какие процессы за ними стоят. Если статистика – это кривое зеркало, то вполне по силам увидеть, что происходит на самом деле, нужно только вычислить коэффициент кривизны. Вот для этого самым подходящим и оказалась работа в учетной группе. Сначала Настя разберется, откуда берутся те или иные показатели, поработает в районном Управлении внутренних дел, а потом будет искать возможность перевестись в ЗИЦ, зональный информационный центр, где формируется статистика по всей Москве. Возможно, когда-нибудь ей повезет: она будет работать в Главном информационном центре МВД СССР и иметь доступ к картине по всей стране.

Работу свою она любила, ей было интересно, и она пока еще ни разу не пожалела о своем решении, когда на комиссии по распределению ей предложили выбирать между должностями инспектора паспортной службы, инспектора по делам несовершеннолетних и инспектора учетной группы. Запросов от МВД было в том году немало, но девушкам предлагали весьма ограниченный перечень мест, куда их могли направить на работу. Еще спасибо, что был выбор из хотя бы трех вариантов: выпускница Каменская как отличница приглашалась на комиссию в числе первых, пока еще не все интересные назначения разобраны. Тем, кто учился на «тройки», доставалось такое распределение, какое им и в страшном сне не могло присниться.

Как человек, выросший рядом с сотрудником уголовного розыска, Настя хорошо понимала, что такое служебные разговоры, проявляла деликатность, не спрашивала лишнего, умела становиться глухой и слепой, когда нужно, и не распускать язык, если через мнимую глухоту и слепоту что-то все-таки просачивалось. Поэтому она не спросила, зачем Леонид Петрович привел к ней домой какого-то толстяка по фамилии Гордеев, не удивилась, когда ее попросили найти рефераты и переводы, и закрыла дверь и в комнату, и в кухню, когда отчим отправил ее «попить кофейку». Дело привычное.

Пока кипятилась вода в чайнике, она поставила в раковину немытые чашки, из которых пили отчим и его гость, и бросила взгляд на листы, не убранные в папку. Обычные ориентировки на розыск, такие всегда вывешивают для всеобщего обозрения на улицах рядом с входом в отделение милиции. Настя пробежала глазами тексты: имена пропавших, возраст, приметы внешности, описание одежды, названия городов. Раз оставлены на столе, значит, ничего секретного.

Она залила кипящую воду в джезву с молотым кофе и задумчиво посмотрела на папку, лежащую на подоконнике. Эту папку принес Леонид Петрович, которого Настя всю свою жизнь называла папой. Заглянуть, что ли? Нет, не нужно. Нельзя. Есть договоренности, которые ни она, ни папа никогда не нарушат. Хотя любопытно, конечно.

Ладно, раз нельзя залезть в чужие секреты, она потренирует память. Память – ее любимый надежный инструмент, благодаря которому Настя Каменская овладела несколькими иностранными языками и имеет возможность подрабатывать в свободное время переводами. И инструмент этот следует содержать в порядке и в тонусе.

Над краями джезвы поднялась пузырчатая пенка. Настя капнула в кофе холодной воды, чтобы крупицы осели на дно, немного подождала и налила в чашку горячий ароматный напиток. Уселась за стол, закрыла глаза и мысленно представила себе таблицу, в которую заносила только что прочитанные данные на пропавших подростков. Имена и фамилии расположила на строках, сверху вниз, остальные данные – в графах, слева направо: город, дата исчезновения, возраст, рост, цвет глаз, цвет волос, особые приметы, одежда… Пару раз останавливалась, припоминая и вызывая в памяти листок ориентировки, испытывала соблазн открыть глаза и подсмотреть – вот же они, совсем рядом, только руку протянуть! Но тогда тренировка не имеет смысла. Нужно вспомнить самой. Вспоминала, радовалась, хвалила себя и продолжала заполнять несуществующую таблицу.

Кофе в чашке закончился как-то очень быстро. Неужели она потратила на таблицу так много времени? Всего-то десять человек: девять мальчиков и одна девочка, а она провозилась целых пятнадцать минут. Что с этими детьми? Они такие разные по типу внешности… И в разных городах… Для похищения с целью незаконного усыновления – слишком большие. Для сексуального насилия? Девочка не вписывается. Сбежали из дома? Погибли? Судя по тому, что папа хранит у себя ориентировки за четыре года, ребят так и не нашли. По крайней мере, не нашли живыми. Наверное, ответы находятся в папке, которая лежит на расстоянии вытянутой руки, но – нет, нельзя. Есть договоренности. И есть взаимное уважение и доверие. Лучше сдохнуть от любопытства, чем разрушить их.

Но…

Насте нужно было подумать. Совсем немного. Всего пару минут. Поэтому она решила сначала вымыть чашки и джезву, а уж потом сказать то, что собиралась.

Чашки вымыты, поставлены на сушку, даже плита протерта влажной тряпочкой. Тянуть дальше повода нет. Настя постучала в дверь и приоткрыла ее. Папа и его гость Гордеев сидели на кровати рядышком, склонившись над отпечатанными на машинке листками. Это были вторые экземпляры, которые Настя всегда оставляла у себя: где потом найдешь столько интересных материалов о развитии науки и о деятельности полиции за рубежом?

– Дяденьки, вы меня извините, пожалуйста, я знаю, что лезу не в свое дело, но материалы, которые вы оставили на кухне, не секретные.

Гость-толстячок по фамилии Гордеев уставился на нее в полном изумлении. Настя усмехнулась про себя, знала, что на слово «дяденьки» реакция бывает и похлеще. Леонид Петрович поднял на нее спокойные, но настороженные глаза, его-то выходка падчерицы нисколько не удивила.

– Тебе есть что сказать, ребенок?

– Мало что. Но Смелянский и Муляр не из этих. Они другие.

– Почему? – требовательно спросил Череменин. – Потому что их двое, мальчик и девочка? Это я и сам заметил, можешь не сомневаться.

– Не поэтому. Одежда, папуля. Они совсем по-другому одеты. На всех остальных пропавших есть хотя бы один предмет из категории остродефицитных или вообще привозных, заграничных. В Тюмени – джинсы Wrangler, которые у спекулянтов стоят двести пятьдесят рублей, и это у мальчика пятнадцати лет. В Красноярске – канадская дубленка, в Новороссийске – кроссовки «Адидас», родные, не поддельные. В Минске – снова джинсы, но другой фирмы, Lee. В Вологде – итальянские замшевые мокасины. Ну и так далее. И только Сергей Смелянский и Алла Муляр одеты совсем просто. В перечне одежды Смелянского указан темно-красный свитер австрийского производства, но его не видно. Видна только куртка серого цвета, самая обычная, типа фабрика «Большевичка».

– Все верно, – невозмутимо кивнул отчим. – Подростки из семей высокого достатка, все родители имели доступ к дефициту тем или иным способом. Это установленный факт. Что-то еще?

– Дяденьки, вы не поняли. Во всех случаях, кроме московского, те вещи, которые свидетельствуют о достатке и доступе к дефициту, видны любому, кто мимо пройдет. У мальчика Смелянского дорогой свитер был под курткой, его не видно, понимаете? Если ребят похищали или заманивали, ориентируясь на одежду и по ней делая вывод о финансовом положении родителей, то со Смелянским и Муляр это не прокатывает.

Отчим и его гость переглянулись.

– Ты хочешь сказать, что если детей похищают, то похититель точно знает, из каких они семей? Он знаком либо с самими подростками, либо с их родителями? – медленно проговорил Гордеев.

– Ну да. Или московские ребята вообще не из этой серии. Если знакомство, то у вас девять эпизодов, а если знакомства нет, то восемь и отдельно еще один.

Леонид Петрович резко поднялся, шагнул к Насте, крепко схватил ее за плечо и потащил из комнаты.

– Выйдем, – коротко бросил он и буквально втянул ее в кухню.

Глаза его сверкали сердито, подбородок напрягся, губы сжаты. Но стоило ему увидеть листы ориентировок, небрежно брошенные на стол именно в том виде, как он их и оставил, лицо смягчилось.

– Сам виноват, – буркнул он. – Не убрал в папку. В папку-то ты, я надеюсь, не заглядывала?

– Нет. Мы же с тобой когда-то договорились раз и навсегда. Поэтому я даже не буду спрашивать, что случилось с этими детьми, хотя узнать ужасно хочется. Они живы?

Череменин отрицательно покачал головой.

– Последних пока не нашли, остальные – нет, к сожалению. Ребенок, ты сама-то понимаешь, что так делать не надо?

– Пап, но ориентировки же не секретные…

– Не секретные, – согласился он. – Но это мои материалы. Мои. А не твои. Я с себя ответственности не снимаю, я не должен был приносить сюда папку и уж тем более не должен был оставлять тебя наедине с ней. Или ее наедине с тобой, – он слабо улыбнулся. – Я непозволительно расслабился, привык, что с тобой у меня никогда не бывает проблем и ты прекрасно понимаешь, что такое служебная информация и служебные разговоры. Но это наша с тобой внутренняя жизнь, ребенок, наши договоренности, наши отношения. А ты позволила себе при постороннем человеке дать понять, что имеешь возможность совать нос в мою работу. И что теперь прикажешь делать? С пеной у рта доказывать, что ты не такая, ты другая, ты своя, ты никому никогда ни одного слова и так далее?

– Ты привел его сюда, ко мне, – упрямо возразила Настя. – Значит, ты ему доверяешь, считаешь его умным и порядочным.

Она в общем-то понимала, что поступила неправильно. Надо было промолчать. И вообще не стоило читать эти бумажки. Самым разумным было бы сразу же, как только она увидела на столе какие-то документы, позвать отчима, мол, папа, ты свои документы забыл…

– Ладно, папуля, давай мириться, – виновато сказала она. – Оба неправы. Но я неправа чуточку больше. Сойдемся на этом?

Леонид Петрович обнял ее, поцеловал в макушку.

– Сойдемся. Но и я тоже хорош, совсем бдительность утратил.

Они вернулись в комнату, где толстенький гость по фамилии Гордеев продолжал увлеченно читать.

– Поехали, Витя, подброшу тебя до дома, спать давно пора, – сказал Череменин.

Тот со вздохом и явным сожалением отложил папку и встал.

– И то верно.

Пока мужчины одевались, Настя бережно сложила свои драгоценные материалы и аккуратно завязала папку. Первое, что она купит, когда еще подкопит денег, это книжный шкаф. Самый большой, какой удастся достать. Хотя где его достанешь? Лучше, наверное, искать чешские книжные полки, они чаще появляются в продаже. Много-много полок, которые можно развесить по всем стенам от пола до потолка и расставить книги и папки. Мечты, мечты…

– И что это было? – спросил Гордеев, как только они покинули квартиру.

– Это был мой ребенок, у которого мозги математика, а душа юриста. Вот такой неудобоваримый коктейль.

– Интересно! – хмыкнул Виктор. – И где ж такой коктейль разливают? Вернее, кому наливают?

– Наливают в Бабушкинском РУВД.

– Следствие?

– Учетка.

– Что оканчивала?

– Юрфак МГУ.

– Давно?

– Да нет, летом. Даже звание еще не получила.

Гордеев умолк и снова заговорил, только когда они сели в машину.

– Леня, а ведь девочка дело говорит. Вы не пробовали искать общих знакомых всех родителей?

– Нет. В голову не приходило, если честно. Но я буду думать над этим. И ты по последнему эпизоду подсвети вопрос, лады?

– Угу, – промычал Виктор, не разжимая губ.

Еще немного подумал, глядя на мелькающие за окном огни.

– Жалко, что девчонка. Таким самое место в розыске. Эх, была бы парнем…

– Мечтатель ты, Витя. Ты же знаешь, женщинам в уголовном розыске доверяют только малолеток и немножко бэ-ха-эс-эсные дела. В другие отделы их не берут. Да она и сама не рвется на оперативную работу, ей в учетке нравится, там циферки всякие, она это любит. И характер у нее неподходящий для розыска.

– А что не так с характером? – живо поинтересовался Гордеев.

– Напористости нет, наглости, уверенности. Настя у меня тихая, скромная девочка, которая больше всего на свете боится, что сделает что-нибудь не так и старшие будут ругать, – улыбнулся Леонид Петрович. – Разве таким людям можно идти в опера?

– Таким – нельзя, – согласился Виктор.

От горячего душа поверхность зеркала запотела, пришлось протирать стекло краем полотенца, чтобы побриться. Виктор Гордеев смотрел на свои упругие круглые щеки и привычно думал: «Хорошо бы, конечно, сбросить вес. Зато бриться удобно…»

В дверь ванной осторожно постучали.

– Витя, можно войти? – послышался голос жены.

Он отодвинул задвижку и вернулся к бритью.

– Что, Надюша?

– Хоть поговорю с тобой, а то ведь другого времени не бывает, приходишь, когда я сплю, а по утрам торопишься, – улыбнулась Надя. – Мальчишки скоро тебя в лицо узнавать перестанут, будут чисто теоретически знать, что у них есть отец.

– Ну, не преувеличивай, иногда я по вечерам бываю дома.

Подумал и добавил, не очень, впрочем, уверенно:

– И по выходным тоже… Иногда…

– Особенно сегодня, в воскресенье, – хмыкнула жена.

– Я же тебе объяснял про «усиление»! Никаких выходных до особого распоряжения. Как у парней в школе?

– Все в порядке, за это не волнуйся. Поскольку у тебя все равно усиление, мы с ними самостоятельно спланировали сегодняшний выходной, поедем на экскурсию. Не возражаешь?

– Я – только «за», – бодро откликнулся Виктор.

Надежда Андреевна Гордеева работала учителем, и оба сына учились в той же школе, так что надзор за мальчиками в смысле успеваемости был постоянным.

– А у тебя как на службе? – спросила она осторожно: знала, что вопросы о работе следует задавать максимально аккуратно. – С переводом что-нибудь слышно?

– Слышно, но тихо, – уклончиво отозвался Гордеев, изнутри натягивая языком щеку.

– Витюша, а может, не нужен тебе этот перевод? Ну зачем тебе иметь дело с убийствами? Ты прекрасно работаешь, ты на хорошем счету, вот-вот подполковника получишь.

Да блин! Вот обязательно порежется!

– Газетку оторви, – попросил он сердито.

Через полминуты Надежда вернулась и протянула ему чистый, без типографской краски, клочок, оторванный от газеты, – самый верный способ остановить кровь из небольшого пореза. Виктор прилепил бумажку на ранку и начал подбривать с другой стороны.

– Мне сколько лет, Надя? А я все еще майор. При нормальном ходе событий я давно должен быть подполковником, но, если ты помнишь, пересидел в капитанах, потому что на той должности потолок звания был капитанский, и получить майора я мог только на более высокой должности. Ты ведь не забыла, почему я тогда не согласился на повышение?

– Помню, – вздохнула жена.

– И в майорах я пересидел больше года, потому что поцапался с начальником и тот отказался писать на меня представление. Так что теперь надо наверстывать. В «убойный» меня зовут на должность замначальника, я там и подполковника получу, и полковника.

– Но ведь ты так хорошо умеешь делать то, что делаешь, – с сомнением заметила Надя. – А вдруг окажется, что у тебя не получится так же хорошо ловить убийц? Или коллектив не понравится, или работа неинтересная. В отделе розыска ты на своем месте, Витя, ты ас, ты признанный профессионал, тебя уважают и ценят коллеги. А там?

– А там должность и звание. Перспектива.

– Даже если скучно или люди неприятные?

«Вот что значит быть учителем литературы! Всегда у нее на первом месте вечные ценности и идеи благородства», – с усмешкой подумал Гордеев. Но ведь именно поэтому и любил он свою Наденьку. Другой такой нет.

– Надюша, рассуждения про «скучно» и про приятных коллег – это для гражданских. Для тех, кто носит погоны, подобные рассуждения неприемлемы. Каждый лейтенант должен хотеть дослужиться до полковника, это аксиома. Если не хочет, значит, он не годится для службы. Ты права, я бы с удовольствием остался в отделе розыска, но перспектив у меня нет. Я и так старший группы, следующая ступень – заместитель начальника, но он назначен не так давно, он молод и освобождать кресло в ближайшее время не собирается. Если я буду ждать, пока он уйдет, я состарюсь и уже никому не буду нужен.

– А если в главк? Там ведь тоже есть отдел розыска.

– Ага, только он работает по всему Союзу. Сейчас я работаю только по Москве, в командировках бываю не очень часто, и ты меня хотя бы по утрам видишь, – улыбнулся он. – Или я тебе уже смертельно надоел? Хочешь, чтобы уезжал надолго и почаще?

– Ну Витя, – с укором протянула Надежда.

– Да кому я нужен в главке! – с досадой бросил Гордеев. – Чем ближе к руководству, тем мощнее должна быть волосатая лапа, которая тянет и поддерживает. Где моя сорочка?

– Висит на стуле, я погладила. Пойдем, я тебя покормлю, и мы с мальчиками побежим, уже четверть восьмого, нам через полчаса выходить, экскурсионный автобус отправляется в девять, а до него еще доехать надо.

Завтраки Надежда Андреевна делала обильные и вкусные, стремясь посытнее накормить своих мужчин. Глядя на накрытый стол, за которым двое пацанов восьми и одиннадцати лет уплетали оладьи с вареньем, Виктор Гордеев ощутил знакомый холод внутри, ледяной и парализующий. Страшно, невозможно представить, что с ним будет, если хоть с одним из мальчиков случится то, что… В силу своей работы Гордеев постоянно имел дело с родными и близкими пропавших, и нередко этими пропавшими бывали именно дети. Он как-то научился не переносить служебные проблемы на семью, и теперь мог даже по две-три недели ни разу не подумать о невыносимом. Но после вчерашнего разговора с Леней Черемениным не думать не получалось.

– Капитан Носилевич Кирилл Борисович, – сухо произнес начальник, представляя Гордееву незнакомого мужчину, сидящего в кабинете. – Указание руководства: работать в тесном контакте с ним и выполнять указания.

Капитан, стройный симпатичный блондин с приятной улыбкой, протянул Гордееву руку. Ладонь теплая и сухая, рукопожатие крепкое. Все вместе было таким располагающим, что Виктор мгновенно почувствовал острую и немотивированную неприязнь. Впрочем, для неприязни особого мотива и не требовалось, она была присуща всем милицейским по отношению к «старшим братьям». Комитет государственной безопасности всегда стоял выше МВД, офицеры КГБ – белая кость, их служба считалась более важной, и если Комитету что-то нужно – органы внутренних дел обязаны выполнить, не задавая вопросов. И при этом еще описаться от счастья, что их скромная работа пригодилась великому делу государственной безопасности.

– Нас интересует дело о пропавших подростках. Я буду присутствовать при опросах и участвовать в них, – объявил Носилевич без долгих предисловий. – Надеюсь, возражений нет?

– Участвовать в качестве кого? – спросил Гордеев.

Носилевич молча достал из нагрудного кармана два удостоверения, оба красные, но разного оттенка. То, которое потемнее, – сотрудника КГБ, которое посветлее – знакомое, родное, милицейское. Сверкнул корочками и тут же убрал в карман, не раскрывая, так что для Виктора осталось загадкой, какое именно подразделение органов внутренних дел там обозначено. Ну да, у таких, как этот капитан, и липовая ксива всегда найдется. Ладно, чего уж теперь… Сколько Виктор Гордеев служил, сколько себя помнил, Комитет всегда был на коне, а сейчас, когда главный чекист страны превратился в главного человека государства, ссориться с улыбчивым капитаном тем паче опасно. Самое противное, что комитетчики могут требовать почти любую информацию, не раскрывая причин и объектов собственного интереса.

– Представлять меня фигурантам не нужно, но если потребуется, я смогу оправдать свое присутствие вполне убедительно, так, чтобы никого не подставить, – мягко проговорил капитан Носилевич. – В двух словах обрисуйте мне основные версии.

Гордеев взглянул на начальника, мол, прямо здесь будем обсуждать? Тот угрюмо кивнул.

– Первая версия: побег. Вторая: похищение с целью сексуального насилия. Третья: похищение с целью вымогательства денежных средств или по мотивам мести. Это основные, которые мы отрабатываем в первую очередь, – скупо доложил Гордеев.

– Третья версия, насколько я понимаю, основана на особенностях семьи Смелянских?

– Вы правильно понимаете.

Начальник отдела метнул на Гордеева короткий сердитый взгляд, дескать, нарываешься не по делу, аккуратнее надо, скромнее себя веди.

– Подростки пропали в среду, сегодня воскресенье, для вымогательства слишком много времени прошло, – заметил Носилевич. – Давно бы уже позвонили, предъявили свои требования. А вот месть и иные личные мотивы кажутся мне очень перспективными. Значит, так, товарищ майор: прошу вас в ходе опроса выяснять у всех, кто был в гостях у Смелянских, их передвижения и контакты в течение последней недели. Нет, лучше даже за десять дней, начиная с первого ноября. Полагаю, вы и без моей помощи сформулируете вопросы должным образом.

Ах ты боже ж ты мой! Я за тебя, тупой недалекий мент, все придумаю, решу, под каким соусом ты будешь задавать нужные мне вопросы, и сам рядом посижу, поприсутствую, проконтролирую, чтобы ты чего-нибудь не накосячил и не упустил. И по похищениям детей ты, капитан Носилевич, видать, самый крупный спец в Советском Союзе, все знаешь. А как же похищение детей Деревянко в 1976 году? Забыл? Там ведь именно ради выкупа похитили, и позвонили с требованием денег далеко не сразу. Дело было столичное, московское, ты не мог о нем не слышать, а сейчас делаешь голубые глазки, дескать, в нашей стране такого быть не может, это все буржуазные штучки. «Успокойся, – сказал себе Гордеев. – Так жизнь устроена. И другой она не будет».

– Товарищ капитан…

– Можно просто Кирилл, – приветливо улыбнулся Носилевич.

– Десятого ноября в гостях у Смелянских было десять взрослых человек. Плюс двое подростков и сами Смелянские, итого четырнадцать. Нам предстоит опросить двенадцать душ. Сотрудники с «земли» работают по первой и второй версиям, по направлению Смелянских будем работать только мы с майором Телегиным из службы БХСС. Поскольку направления у нас с Телегиным разные, мы не должны вести опрос в одиночку, стало быть, всех двенадцать человек будем опрашивать вместе. Мы с ним не можем разделиться.

– Понимаю, – кивнул капитан КГБ. – И что из этого следует?

Гордеев пожал широкими округлыми плечами.

– Вам придется высидеть двенадцать бесед. Потратите очень много времени. Если бы вы сказали, кто именно представляет для вас наибольший интерес, мы бы с них и начали. Вам же проще.

«И мы быстрее отделаемся от тебя», – добавил он мысленно.

– А мы не ищем легких путей, – весело рассмеялся Кирилл. – И я никуда не тороплюсь.

«Ну, я хотя бы попытался, – подумал Виктор. – Ясное дело, ни один опер не раскроет истинное поле своего интереса. Будет напускать туману и отделываться общими словами. Все мы такие».

– Пойдемте, я познакомлю вас с Телегиным, и поедем к Смелянским. Начнем с них, а там посмотрим.

Гогу Телегина совершенно не озаботило подключение представителя «старшего брата» к розыску пропавших детей. Его поле – спекулянты и расхитители, а спекулянты почти всегда связаны либо с подпольными фабрикантами, либо с теми, кто привозит товары из-за границы, то есть с выездными персонажами. Понятно, что с сотрудниками соответствующих служб КГБ майор Телегин сталкивался куда чаще, чем тот же Виктор Гордеев, он к ним привык, приладился, приспособился и не испытывал ни малейшего дискомфорта от необходимости совместной деятельности. Усевшись на переднее пассажирское сиденье рядом с капитаном Носилевичем, Гога завел веселую ни к чему не обязывающую трепотню о проблемах обслуживания новой модели «Жигулей», о том, где лучше менять резину, а где – масло и сколько стоит перебрать движок. Носилевич отвечал охотно и подробно, а Гордеев сидел сзади и тихо злился. На Гогу – за то, что ему легко и не противно общаться с комитетчиком, на себя – за то, что не может преодолеть неприязнь к симпатичному капитану. А ведь это непрофессионально! Сыщик должен уметь быть приятным человеком и располагать к себе любого, от кого можно получить информацию, независимо от того, нравится собеседник или вызывает отторжение. И Носилевич, считающий милиционеров низшей кастой, и Гога играют свои роли, притворяются добродушными, открытыми и готовыми к сотрудничеству. Оба все делают правильно.

Дом, в котором жили Смелянские, Виктор знал только по внешнему виду, бывать в квартирах ему не доводилось.

– Кто-нибудь из вас уже встречался с родителями мальчика? – спросил Носилевич, оглядывая фасад, вдоль которого тянулись длинные лоджии. – Как они вообще?

– С ними разговаривали ребята из местного РУВД, – отозвался Гордеев. – Но по опыту могу сразу предупредить: родители «потеряшек» – это совсем не то же самое, что родители погибших. Там не шок и горе, а тревога и страх. Механизм другой, поэтому и поведение другое.

Капитан понимающе покивал головой.

– То есть от Смелянских можно ожидать всего, чего угодно?

– И даже такого, чего не ожидаешь. Так что приготовьтесь, товарищ капитан.

– Слушай, может, перейдем уже на «ты»? – неожиданно предложил Кирилл.

– Давай, – тут же согласился Гога.

– Можно, – отозвался Виктор без энтузиазма.

В отличие от Татьяны Муляр, матери пропавшей девочки, Елена Андреевна Смелянская находилась в квартире не одна. Далеко не одна. Дверь оперативникам открыла строгая пожилая женщина в темном трикотажном костюме и с высоким шиньоном на голове, в глубине коридора мелькнула еще одна женская фигура.

– Прошу, – дама в костюме сделала церемонный жест рукой. – Елена Андреевна в гостиной.

Смелянская сидела за столом, перед ней какие-то бумаги и телефон, шнур от которого тянулся из коридора. «Директор у себя в кабинете. Собранная, жесткая, будто готовая к прыжку», – подумал Гордеев. Женщина подняла голову, во взгляде – нетерпение и как будто даже вызов.

– Вы что-нибудь узнали? Вы выяснили, где дети? – спросила она, даже не поздоровавшись.

«Лицо-то каменное, а голос выдает», – отметил про себя Виктор.

– Елена Андреевна, нам нужно еще раз побеседовать, – сказал он.

– Теперь уже с вами? А где тот молоденький, который в прошлый раз приходил?

– Старший лейтенант Разин ищет вашего сына.

– А вы тогда что делаете? Вместо того чтобы искать детей, вы ходите по домам и ведете разговоры? Какие еще у вас могут быть вопросы? Мой сын не мог сбежать из дома, я вам, кажется, ясно это объяснила. Он спокойный умный мальчик, очень послушный, прекрасно учится, его любят и уважают товарищи, у него нет и не может быть причин сбегать.

Гордеев удовлетворенно кивнул. Смелянская, сама того не подозревая, уже сделала за него половину работы.

– Если у подростка нет причин сбегать из дома, значит, его вынудили, заставили. Вот об этом нам и нужно поговорить.

– Да кто же мог его заставить? – Смелянская возмущенно всплеснула руками. – Сережа не водится с плохими компаниями, все его друзья из очень хороших семей.

Гордеев оглянулся. За его спиной в проеме раздвижной стеклянной двери стоят две женщины: строгая пожилая и еще одна, лет тридцати пяти, крашеная блондинка с крупными серьгами в ушах, у обеих на лицах напряженное внимание, ловят каждое слово. Рядом с ним молча стоит Гога, чуть позади – Носилевич. Гога ждет, когда можно будет вступить, а Носилевич вряд ли скажет хоть что-нибудь, его дело – слушать и запоминать, если вдруг будет произнесено что-нибудь важное для него.

– Попрошу посторонних удалиться, – с грубоватой строгостью бросил Виктор. – И дверь закройте, пожалуйста.

Пожилая дама и блондинка с серьгами нехотя отступили в коридор и задвинули дверь. Гордеев бесцеремонно уселся за стол, как можно ближе к Смелянской, чтобы разговаривать, не повышая голоса: уверен был, что женщины постараются подслушивать.

– Елена Андреевна, у вас есть недоброжелатели?

Смелянская удивленно приподняла брови, потом недовольно сдвинула их.

– Я занимаю ответственную должность. Совершенно естественно, что есть люди, которые хотели бы сами эту должность занять, они вряд ли любят меня и желают мне добра. Я не понимаю…

– А враги? – спокойно продолжал Гордеев, нимало не беспокоясь о том, что невежливо оборвал человека, «занимающего ответственную должность». – Враги у вас есть? Может быть, люди, которые должны вам большие суммы денег и не отдают, а вы настаиваете? Или люди, которые хотели бы вам отомстить за что-нибудь?

По сценарию предполагалось, что этот вопрос станет последним вопросом майора Гордеева, и как только на него будет получен ответ, причем любой, на сцену выйдет майор Телегин. Однако же, как зачастую и бывает, сценарий потерпел неудачу, чтобы не сказать – крушение. Елена Андреевна из болезненно-бледной превратилась в пепельно-серую.

– Как вы смеете? – начала она негромко, но тут же сорвалась на визг. – Почему вы не ищете моего сына, а задаете мне вопросы, которые не имеют никакого отношения к Сереже? Вы должны бегать, задрав хвосты, землю носом рыть, у меня пропал ребенок, а вы чем занимаетесь? Изображаете видимость деятельности, чтобы было чем отчитаться перед вашим руководством? Вы, трое офицеров, тратите время на пустые разговоры, вместо того чтобы искать детей! Значит, так: разговаривать я буду только со следователем, пусть он занимается бумажной работой, пусть задает мне любые вопросы и тратит на это время, а вы отправляйтесь делать свою работу и искать Сережу и Алену. Можете считать, что ваш визит окончен!

– Не получится, Елена Андреевна, – раздался за спиной у Гордеева голос капитана Носилевича.

Смотри-ка, открыл рот и даже что-то сказал. Хотя не должен был бы. Интересно, какую игру он ведет? Зачем влезает на чужую поляну?

– Что значит «не получится»? – выкрикнула Смелянская. – Почему? Я немедленно звоню…

– Потому что нет никакого следователя, – заявил капитан.

– Как это нет? А где он?

– Елена Андреевна, следователь ведет расследование уголовных дел. Пока дело не возбуждено, нет и следователя.

Носилевич по-прежнему стоял чуть поодаль, не делая ни шагу, чтобы приблизиться.

– Я не понимаю…

Смелянская заметно сбавила тон.

– Вы хотите сказать, что дело не возбудили?

– Не возбудили.

– Но почему? Как это может быть?! Дети пропали, их нет уже четвертые сутки, а дело до сих пор не возбудили? Да чем вы там вообще занимаетесь?! – Она снова начала говорить все громче и громче. – Я позвоню и потребую, чтобы немедленно…

– Елена Андреевна, не надо так кричать, – с мягкой улыбкой произнес капитан КГБ. – Уголовные дела возбуждаются тогда, когда есть признаки того, что было совершено преступление. О каком преступлении мы можем говорить в данном случае? По какой статье должны возбудить дело?

– Знать статьи – это ваша обязанность, – огрызнулась Смелянская. – Я директор универмага, а не прокурор. Двое подростков исчезли неизвестно куда, и вы хотите сказать, что здесь нет преступления?

– Думаю, что есть, – согласился Носилевич. – Но какое? Пока дети не найдены, мы можем только догадываться, что могло с ними случиться. Я охотно верю, что и ваш сын, и Алена Муляр не могли захотеть сбежать от родителей в полную неизвестность. Значит, произошло нечто иное и, вполне возможно, преступное. Но нельзя возбудить уголовное дело с формулировкой «вероятно, совершено какое-то преступление», понимаете? Нужно точно знать, какое именно. А если не точно, то хотя бы приблизительно. Основания нужны не только для обвинения, для подозрений они тоже нужны. Таков закон. Если подростки не сбежали и не стали жертвой несчастного случая, значит, их похитили. И нам нужно получить фактические данные о том, кто мог это сделать и по каким мотивам. Поэтому, Елена Андреевна, мы будем задавать вам вопросы, а вы потрудитесь, пожалуйста, отвечать на них, иначе мы не сможем собрать достаточно материала для возбуждения дела.

– Да какие еще вопросы?! Не знаю ли я, кто мог похитить детей? Нет, не знаю! Не знаю!!! Какие еще у вас вопросы?

Она закрыла лицо руками и сгорбилась. Железная леди все-таки сорвалась. «Хотелось бы понимать: это именно то, чего добивался комитетчик? – спросил себя Гордеев. – И зачем ему это? Надеется вывести ее из себя и заставить проболтаться о какой-нибудь контрабанде или о связях с иностранцами? Тупо и глупо. И странно к тому же. Я всегда думал, что Комитет работает тоньше».

– Давайте не будем терять время, Елена Андреевна, – терпеливо произнес Виктор Гордеев. – Поверьте мне, поисками Сережи и Алены занимается достаточно много наших сотрудников, все они хорошие профессионалы, знают свое дело и очень стараются найти ребят как можно быстрее. У нас с коллегами есть свой участок работы, и чем скорее мы выполним поставленную перед нами задачу, тем лучше для дела. Вы же понимаете, что для поисков задействованы самые лучшие силы и контроль осуществляется самый строгий.

Последнюю фразу он произнес особенным голосом, добавив в него интимной выразительности, чтобы Смелянская осознала: ее звонок «наверх» возымел должный эффект.

Эти слова подействовали. Виктор правильно рассчитал: для высшей касты – все самое лучшее, а директор любого магазина в советской стране – это именно высшая каста, потому что к ним на поклон ходят и знаменитые артисты, и обласканные властью писатели, и крупные ученые, и прочая «нерядовая» публика. Как там у Райкина было? Достать «через завсклад, через старший туварвед, через заднее кирильцо». Директор крупного универмага – практически небожитель, перед ним все двери открыты. Великая сила дефицита, который является единственной реальной властью и управляет всей повседневной жизнью людей.

Гога Телегин сразу уловил перемену в Елене Смелянской, сел за стол напротив Гордеева и раскрыл блокнот, приготовившись записывать.

– Итак, Елена Андреевна, давайте вспомним во всех подробностях последние десять дней до исчезновения вашего сына. Начнем с первого ноября…

А капитан Носилевич не шелохнулся, с места не сдвинулся, так и стоял в некотором отдалении. Гордеев то и дело посматривал на него и видел: Носилевич слушает очень внимательно.

Настя Каменская не любила рано вставать, она была типичной совой, с удовольствием читала или работала до поздней ночи, и подъем в семь утра по будильнику всегда был для нее мучительной пыткой. Она с трудом сползала с постели, чувствуя себя вялой и какой-то отупевшей, руки и ноги плохо слушались, мозги не шевелились, и ей пришлось в свое время разработать целую программу, чтобы приводить себя в пригодное состояние к началу сперва учебного, а потом рабочего процесса.

Сегодня воскресенье, и организм никак не желал смириться с тем, что предстоит рабочий день. В принципе усиленный режим несения службы распространяется только на тех, кто носит погоны, и Насте как сотруднику, еще не получившему первое офицерское звание, было не обязательно выходить на службу в выходные дни, но ей даже в голову не пришло проманкировать. Она будет работать наравне со всеми аттестованными коллегами. Во время «усиления» полагалось находиться на рабочих местах с девяти утра до девяти вечера, но начальник сделал послабление для женщин, разрешил им уходить в шесть часов, как обычно. Разумеется, на начальников подразделений это не распространялось: будь ты женщина или мужчина, а сидеть будешь все двенадцать часов каждый день до отмены.

Накануне отчим и его гость, толстячок по фамилии Гордеев, ушли незадолго до полуночи, после этого Настя еще часа полтора посидела над переводом, а утром, стоя под душем и переключая воду с очень горячей на ледяную и обратно, пыталась для тренировки памяти мысленно воспроизвести вчерашнюю таблицу, которую составила в голове по материалам незаконно прочитанных ориентировок. Может, напрасно она полезла со своими скороспелыми выводами? Сколько здесь вариантов? Основных – два: либо последние подростки, Смелянский и Муляр, не входят в серию, либо входят. В пользу первого варианта говорит отсутствие видимых дефицитных предметов одежды, в пользу второго – наличие такой вещи на мальчике Смелянском, но под курткой. А девочка, Алла Муляр? Ее куда пристегнуть? Ну, допустим, она просто была вместе со своим другом, ее прихватили заодно, чтобы не отпускать свидетеля. Ладно. А как можно объединить в серию все девять эпизодов с учетом последнего, московского? Только личным знакомством преступника с семьями потерпевших. Он входил либо в круг контактов родителей, либо в круг общения самих подростков. И кто же это может быть, если принимать во внимание огромный географический разброс? Ответ находится на поверхности: командированный. Например, шофер-дальнобойщик. Или снабженец. Или еще кто-то, кто по работе выезжает в разные города и республики. Этот ответ настолько очевиден, что глупо предполагать, будто отчим и его коллеги не проработали такую версию. Командированными они наверняка занялись в самую первую очередь. И ни к чему не пришли. Значит, что-то другое. Но что? «Летун», меняющий места работы каждые четыре-пять месяцев? Возможно. Но как его вычислить? Никак. Если только случайно попадется.

Запиликал пластмассовый кухонный таймер, который Настя приносила в ванную и выставляла на 15 минут: ровно столько в ее утреннем графике отводилось на контрастный душ, ни минутой больше. Все рассчитано, чтобы являться на работу вовремя и ни в коем случае не опаздывать.

Она закуталась в старенький, местами изрядно облысевший махровый халат, выползла из ванной и стала с тоской обозревать пустые полки холодильника. О том, что «еды нет, совсем никакой», она хорошо помнила, но, как и многие молодые люди, все равно надеялась на чудо. А вдруг она что-то проглядела, не заметила? Нет, увы, память не подвела и на этот раз: на решетчатых полочках не нашлось ничего, кроме полузасохшего ошметка «российского» сыра и одной сморщенной сосиски. А, еще масло и полбанки томатной пасты, но это уж совсем ни к чему… Или к чему? Голь на выдумки хитра. Настя достала из деревянной хлебницы остатки белого батона за 18 копеек, кусочек сыра потерла на мелкой стороне терки, бросила грустную сосиску в кипяток, чтобы немного взбодрить ее увядшее тельце. Сосиску режем на кружочки, прикидываем на глазок соотношение этих кружочков с площадью нарезанного батона. Сковороду на газ, кладем масло, ждем, пока растопится, потом раскладываем дольки батона, слегка обжариваем с одной стороны, переворачиваем, смазываем тонким слоем томатной пасты, кладем сосисочные кружочки, сверху присыпаем тертым сыром, накрываем крышкой, убавляем огонь до минимального. Пока доходит, можно сбегать в комнату одеться. Взгляд на часы: пока все по плану, она успевает. Зато теперь в холодильнике уж точно ничего съестного нет. Разве что изобрести какое-то блюдо, состоящее исключительно из сливочного масла и томатной пасты. «Придется после работы таскаться по магазинам», – уныло думала Настя, натягивая джинсы. Ходить по магазинам в поисках продуктов она не любила. Хорошо, что у нее есть Лешка Чистяков, иначе помереть бы ей с голоду по причине собственной лени. Кто он ей? Школьный друг, периодический любовник, вечный жених? Всего понемножку, но главное – он есть. И не имеет никакого значения, каким словом его называть. Вот папа, например, зовет Лешку рыжим гением, и в этом нет ничего обидного, потому что он действительно гений и действительно рыжий.

На работе все шло своим чередом, обычная рутина, если не считать того, что со вчерашнего дня можно было то и дело услышать, как сотрудники разных подразделений шепотом обсуждают перспективы кадровых перестановок. Ну, ясное дело, вся власть в стране теперь сосредоточилась в руках человека, ненавидящего нынешнего министра внутренних дел Щелокова, и вопрос только в том, сколько времени понадобится, чтобы эта ненависть материализовалась в конкретные шаги. Смена министра неизменно влечет за собой смену всей команды, но начинают всегда сверху, и пока дойдет до низовых подразделений – или эмир умрет, или ишак сдохнет. Так что на местах, в принципе, волноваться вообще не о чем, но, однако ж, всех почему-то волнует этот вопрос. Особенно мужчин. Насте Каменской как женщине, работающей в самом низу иерархической пирамиды, все это было не особо интересно. Как бы ни менялась кадровая политика, сотрудники учетной группы – не те фигуры, о которых следовало беспокоиться. Они не принимают никаких решений, и от них ничего не зависит. Главная задача для Насти Каменской на текущий период – освоить знания, умения и навыки, слушать и наблюдать, чтобы четко понимать, как устроена система получения и прохождения информации, откуда берутся показатели, что на них влияет и как можно их изменять в сторону увеличения или уменьшения. В общем, «учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин и как учит Коммунистическая партия». И вторая задача – не накосячить так, что выгонят даже раньше, чем прилетят первые погоны с двумя маленькими лейтенантскими звездочками.

Ближе к середине дня ее попросили сходить за какими-то документами к заместителю по следственной работе Сабурову. Дверь в нужный кабинет оказалась заперта, неподалеку подпирал стенку незнакомый мужчина в форме с капитанскими погонами.

– Я тоже его жду, – сказал капитан, увидев, как Настя безрезультатно сначала стучит в дверь, потом дергает за ручку. – Он вышел, сказал, вернется через десять минут, а уж полчаса прошло.

Настя посмотрела на часы: пятнадцать минут второго. Этот зам по следствию вряд ли вернется раньше, чем через час. Все в управлении знали, что он всегда обедает строго вовремя и почему-то очень долго. То есть начинает трапезу в час, а вот заканчивает далеко не в два часа.

– Обед, – вздохнула она, сочувственно глядя на капитана. – Придется набраться терпения.

– А где у вас столовая? – оживился незнакомец.

– Только буфет. Но в основном мы – как все люди, приносим с собой бутерброды, едим прямо на рабочем месте. Вы, наверное, в министерстве работаете?

– Как вы догадались? – удивился он.

Настя пожала плечами.

– Про столовую спросили. В министерстве есть, это точно. А нам не положено. Кстати, я как раз туда иду. Если хотите поесть – пойдемте, но Сабурова вы там все равно не найдете, начальники с простым народом не питаются.

Капитан понимающе улыбнулся и кивнул.

– Спасибо, пойдемте. И вправду есть хочется.

Они прошли коридор и начали спускаться по лестнице.

– А вы, значит, бутерброды с собой не приносите? – спросил он весело.

– Когда как. Сегодня не принесла, не из чего, дома ничего нет.

– Что ж так-то? До зарплаты не дотягиваете?