Джихад по-русски Пучков Лев
Отправив вахтершу с поручением, Адил вновь вышел на улицу, чтобы присоединиться к Александру Евгеньевичу — поздороваться, перекинуться дежурными приветственными фразами.
— Как наша дама? — поинтересовался хозяин «Иры». — Не передумала?
— Конечно, нет. Куда денется… — небрежно бросил Адил и, не уловив должной реакции, поспешил добавить:
— …от такого крутого мужика. Бегом прибежит, конечно, от радости будет в ладоши хлопать…
Через несколько минут из вестибюля выпорхнуло прелестное создание лет девятнадцати, облаченное в дешевенькое пальтецо с каким-то выдрьим воротником, фальшиво бликовавшим в ярком свете фонарей. Наблюдая за грациозной фигуркой, приближающейся к машине, Александр Евгеньевич почувствовал душевный трепет — сердце радостно подскочило в груди, ликуя от предвкушения оргастической ярости, тихонько завопили семенники, наполняя чресла жарким пламенем вожделения.
— Пальто, конечно, плохое совсем, — покачал головой Адил, открывая дверь и выходя из салона. — Плащ бы ей кожаный, с подкладкой. Бабок, конечно, нет у нее. В «Мире кожи» можно совсем хороший плащ купить — баксов за двести — двести пятьдесят. Ты как на это смотришь? Ну, не сразу, конечно, если, конечно, понравится, если еще встречаться будете…
— Ага, — буркнул Александр Евгеньевич, не отрывая взгляда от студентки. — Что там — «Мир кожи»! Черт-те куда переться. Купим завтра где-нибудь поближе…
— Знакомьтесь. Саша — Лена, — коротко представил Адил, усаживая девушку в машину. — Ну, вы гуляйте, я пошел.
— Какие у нас планы на вечер? — несколько смущенно поинтересовалась Лена, обдав застывшего в ожидании мужчину запахом мятной жвачки.
— Видео, музыка на любой вкус, шикарный ужин с шампанским, автопрогулка по вечерней столице, — скороговоркой выдал Александр Евгеньевич, с упоением вдыхая аромат дешевеньких духов и свежевымытых недорогим же шампунем девичьих волос — успевшее уже забыться сочетание, мгновенно всколыхнувшее стойкую ностальгию по студенческим годам. — Возражения есть?
— Возражения? В общем, нет, хотя… а вы меня обратно привезете, или самой добираться придется? — озабоченным тоном поинтересовалась Лена.
— Только скажи, принцесса, — хоть на край света! — царственно пообещал Александр Евгеньевич, поворачивая ключ в замке зажигания. — И вот что — не надо на «вы», ладно? Просто — Саша. Я еще не такой старый, каким кажусь с первого взгляда. Хорошо?
— Хорошо, Саша, — легко согласилась студентка. — Поехали…
«Скурвился» Александр Евгеньевич месяца четыре назад. Да, в конце сентября это было, аккурат на следующий день после очередного званого ужина у Ирининых родителей. Ох уж эти ужины — рауты — приемы! Чтоб им провалиться в одночасье куда поглубже совместно со всеми этими нанафталиненными раритетами советской эпохи…
Александр Евгеньевич чувствовал себя прескверно, хотя накануне, кроме трех рюмок водки, ничего не пил, в такой компании как-то не пьется, хоть убей. Даже завтракать не стал, хотя никогда не жаловался на аппетит.
Воскресенье имело место, заглушить работой дрянное состояние возможным не представлялось — нужно было проводить время в семье и изображать безмятежность счастливую, дабы не испортить Ирине настроение. А тут, помимо всего прочего, сын с мамой разошлись во взглядах на творчество какого-то Омара Хайяма (Сергей — мамин сын, планировал поступать на восточный фак и серьезно готовился к этому шагу) и затеяли жаркую дискуссию.
— Чистота нравственной посылки? Да что ты говоришь, maman! Да за версту же веет спекулятивной манипулятивистикой, ничем даже не прикрытой. Развлекался дядечка, тщеславие тешил, скучно ему было взаимососуществовать с посредственностями, погрязшими в собственной глупости и невежестве. И где же ты тут рассмотрела позитивную основу творческой нацеленности на подтягивание так называемых сограждан до своего персонального, омархайямовского уровня? Умненький сноб откровенно потешался над себе подобными, совершенно не ставя целью дать им какое-то рациональное зерно, здравые идеи, имеющие практическое применение. Он просто издевался над ними! Эти его всеславные рубайя, которые — подумать только! — в общеобразовательную программу заложены, на самом деле не что иное, как наполненные деструктивным нигилизмом второсортные стишата, следствие не правильной работы желчного пузыря либо тривиального переедания — пожрать мудрец любил, дай боже. И никто, обрати внимание, никто ведь даже не попытался оспорить эти псевдоморалистические пасквили — принимали и принимают как некое божественное откровение! Он же всем вокруг говорил — вы ублюдки, идиоты, дауны и так далее. А как конструктивно решить эту дауноориентированную проблему — не говорил. Плевать ему было на это! И все, открыв рот, внимали. И по сию пору внимают. Что это — параллакс сознания? Или некая форма тотальной суггестии, и поныне не поддающейся объяснению? Он был инопланетянин-наблюдатель, да? Дескать, все-то у вас тут в дерьме, а я вот — светлый и чистый такой, сижу на горе, наблюдаю…
— Рефлексия, — цедила Ирина сквозь зубы. — Субдоминантное воздействие гормонального бума на мировоззренческую позицию. Иначе говоря — юношеский максимализм, явная поляризация возводимых в ранг идефикс псевдоценностей по отношению к общечеловеческим нормам, аксиоматично постулированным даже не десятками поколений лучших представителей рода человеческого — а сотнями, а то и тысячами! Это отнюдь не концептуальное расхождение — это же чистейшей воды примитивный оппортунизм!
И в таком духе — как заведенные, полтора часа подряд.
«Эх, водочки бы с огурчиком да в баньку с шоферами, — томился промеж этих высокоумных прений Александр Евгеньевич, чувствуя себя последним идиотом и полным невеждой. — Взять, что ли, почитать на досуге этого Хайяма, чтобы иметь понятие, о чем вообще речь. Так некогда ведь. Начало года, новые проблемы, недавно открытый районный филиал чуть ли не ежедневно сюрпризы подбрасывает, хоть брось все и занимайся только им одним… Кстати — чем не повод, чтобы удрать из дома?!»
Бесшумно выскользнув из гостиной, хозяин дома быстро облачился в деловой наряд, прихватил для солидности кейс и, заглянув к дискутирующим, выпалил скороговоркой, предвосхищая неизбежный вопрос:
— Совсем забыл — надо ряд вопросов проработать по районному филиалу. Прокачусь в офис, поковыряюсь немного…
— Это что за внеплановый приступ трудового энтузиазма?! — подбоченилась было Ирина, но, угадав в глазах супруга отчаянную просьбу о помиловании, быстро поняла, в чем дело. Умница, все на лету схватывает! Золото, не жена, была бы чуток поглупее, цены бы ей не было…
— Ладно, езжай. Смотри там не перенапрягись… В офисе глава фирмы напрягаться не стал вовсе: за отсутствием секретарши исполнил сам себе пол-литровую кружку кофе, содрал галстук и, усевшись за служебный компьютер, битый час с азартом гонял «Half-life», яростно матерясь, когда его неловкого персонажа угрызали жвалами либо шибали разрядом вредоносные мутанты.
А через битый час в офис заявился Ибрагим. То ли просто так, от нечего делать, то ли почуял телепатическим путем дрянственность настроения хозяина — одним словом, приперся. Посидел рядышком несколько минут, скучающе глядя на экран монитора (компьютерная грамота для сына гор осталась непостижимой тайной — он считал преступлен кем тратить свое драгоценное время на такие ненужные шалости), красноречиво зевнул пару раз и предложил обычную программу. Выпить, закусить как следует, пообщаться накоротке и все такое прочее.
— Можно, — оживился Александр Евгеньевич, глянув на часы: если всего два-три часа посидеть да больше пятисот грамм не пить, а потом прогуляться по морозцу минут двадцать и «Ригли» пожевать — все будет в норме. Никаких побочных эффектов, за которые мог бы зацепиться взыскательный взгляд супруги. — Только надо будет куда-нибудь на окраину. Если попремся туда, куда обычно ходим, моментально Маме настучат — ваш, мол, культурно отдыхает. А я вроде поработать отпросился, так что…
— Обижаешь, дорогой! — взвился Ибрагим. — Какой кабак, э? Хорошее место есть! Там уже все есть. Совсем рядом, кстати. Поехали?
Поехали. Хорошим местом оказалась четырехкомнатная квартира в десяти минутах езды от головного офиса «Иры». Хозяин квартиры — один из многочисленных родственников ингуша, якобы отчалил по делам за бугор, а его попросил присмотреть за жилплощадью. Насчет «все есть» Ибрагим несколько преувеличил: накрытый стол в гостиной действительно место имел, но там были только разнообразные закуски и хорошая водка. Пока гость скидывал пальто, ингуш набрал номер, рявкнул в мобильник: «Давай!» — и жестом пригласил шефа располагаться.
— А-р-р-р! — довольно прорычал Александр Евгеньевич, с ходу усаживаясь за стол, даже не помыв рук и сразу подтягивая к себе грибы и квашеную капусту.
Едва успели метнуть по первой, как двое шустрых пацанов притащили из расположенного неподалеку кафе, хозяином которого являлся один из соплеменников Ибрагима, здоровенный поднос с шашлыками, люля и зеленью.
— Аммр-р-р-р! — оценил Александр Евгеньевич ингушскую оперативность, сбрасывая с себя пиджак и впиваясь крепкими зубами в исходящее соком молодое мясо, подбитое ароматным дымком. — Еще вчера гулял по пастбищам родной Назрани, да?
— Он в Химках гулял, — не понял юмора Ибрагим. — Что — нехороший?
— Хороший, хороший, — поспешил уверить Александр Евгеньевич. — Нам без разницы, где гулял — лишь бы вкусный был…
После третьей Ибрагиму позвонили. Коротко переговорив на родном наречии, он сокрушенно развел руками:
— Двоюродный племянник звонит. Студент, второй курс. Он тут недалеко с девушками гуляет, спрашивает — мы его обедом не покормим? Даже не знаю, что ему сказать…
— Сколько их там у него? — насторожился Александр Евгеньевич, оценивая взглядом знатока запас провианта на столе и около.
— Один-два, — доложил Ибрагим и, предвосхищая следующий вопрос, поспешно уточнил:
— Они все такие худые, ма-аленькие — много не едят…
— Да ну, какой разговор! — устыдился своих сомнений Александр Евгеньевич. — Зови давай, не помирать же молодежи — с голоду!
Едоков оказалось не два-три, а ровным счетом четверо: сам Адил с двумя бутылками вина и трое студенток-второкурсниц — симпатичные юные создания, румяные и свежие с морозца, до умиления простые и прожорливые. Опасаясь, что провианта все же не хватит, Ибрагим опять звякнул — велел, чтобы чуть попозже принесли еще.
Александр Евгеньевич с математикой всегда дружил, быстро смекнул, что к чему: расклад получался вполне неслучайным и где-то даже подготовленным — трое мальчиков на трое девочек. Однако вида не подал, не обмолвился ни словом — решил посмотреть, что из этого получится.
Посмотрел. Получилось все просто великолепно. Непринужденная обстановка, веселье, девчушки-хохотушки, милые простушки, раскрасневшиеся от вина, — неожиданно для себя Александр Евгеньевич оказался центром внимания, сыпал шутками, каламбурил в тему, чувствовал себя если и не пупом Земли, то одним из холмов столицы уж обязательно. Обстановка постепенно все более разряжалась, и вскоре поевшая молодежь завелась потанцевать. Кто-то этак ненавязчиво приспустил шторы, после двух задорных дергунов на медленный танец потащили и Ибрагима с Александром Евгеньевичем.
В общем, случилась та самая непринужденная атмосфера студенческой пирушки, что ностальгически отдается в наших очерствевших сердцах даже спустя много лет по миновании золотой бесшабашной поры на любом официальном банкете, независимо от категорий и сановности.
Александр Евгеньевич тихо млел, прижимая в медленном танце податливое юное тело, вдыхая запах расчесанной на пробор девичьей макушки, чувствовал, как забыто закипает в жилах подогретая хорошей водкой кровь. Нестерпимо сладко заныло внизу живота, покачиваясь в такт музыке, ощутил умудренный опытом президент фирмы, как могуче вздыбилась его плоть, бесстыдно просясь вон из штанов. И девчушка, естественно, это почувствовала, но не отпрянула возмущенно, напротив — прижалась плотнее, обняла крепче широченные плечи партнера и стала медленнее двигаться, почти застыла на месте.
В этот момент Александр Евгеньевич остро пожалел, что они сейчас не одни. Ох ты, боже мой, какой случай! Такого, может быть, уже никогда в жизни не будет! Выгнать бы сейчас всех к чертовой матери и…
Тут следует пояснить — для скептиков в первую очередь, что для Александра Евгеньевича ситуация данная была отнюдь не ординарной. В отличие от сложившегося стереотипа о половых дебошах новых русских, наш парень вел себя вполне достойно и за годы семейной жизни проявил полную солидарность с богом даденной супружницей своей. То есть можете, конечно, не верить, но он ни разу ей не изменил! Любил Ирину, обожал до крайней степени, всегда желал обладать ею — вы знаете уже, что все предпосылки для этого присутствовали, но…
Но! Не будучи доминирующей особью в тандеме, Александр Евгеньевич вынужден был довольствоваться второстепенным положением. «Ляг так, повернись этак, замри — да погоди ты, дергунчик, куда лезешь, прелюдия же еще! Лежать! Вот так, умница…»
Представляете? А тут вдруг ощутил себя наш президент господином. Каждой клеточкой своего дремлющего под цивильной оболочкой таежного организма ощутил: может делать с этой юной податливой лапочкой все, что захочет. И такое вдруг звериное желание проснулось в сибирских недрах — хоть бери нож и режь подряд всех лишних…
Резать, однако, никого не пришлось. Ловкий нахал Ибрагим, словно воспринимая флюиды, исходившие от хозяина, подтанцевал к нему со своей партнершей и вроде бы ненароком вытеснил из гостиной в прихожую. Качнувшись к уху Александра Евгеньевича, обдал жарким шепотом: «Туда!» — ткнув пальцем в сторону спальни — и тотчас же оттанцевал обратно, словно ничего и не было.
Про розовый туман в курсе? Да-да, тот самый розовый туман эротического свойства, когда детали интерьера словно бы теряют естественную форму и очертания, а сердечко со страшной силой бьется о грудную клетку, заставляя забыть обо всем на свете, кроме этого. Разумеется, этому нездоровому атмосферному явлению имеется элементарное физиологическое обоснование: ввиду сильного хотения кровь приливает к голове и остальным местам тоже, оттого все вокруг словно бы погружается в розовый цвет. Но те, кто в этот туман попадает вдруг, они же никаких объяснений слушать не хотят — им бы побыстрее добраться до заветной цели.
Вот и Александр Евгеньевич попал — оказавшись в прихожей, ухнул в розовый омут, перестал соображать и действовал словно бы на автопилоте. Откуда-то всплыли забытые студенческие навыки: схватил девчушку в охапку, втащил в указанную спальню, дверь ногой захлопнул… А тут как по заказу: шторы тяжелые наглухо задвинуты, тускло мерцает ночник, широченная кровать беспардонно подмигивает белоснежной простыней — кто-то ведь удосужился разобрать!
«А ведь подстроили все, — проскочила откуда-то из розового тумана черно-белая мысль, пока руки завидущие лихорадочно теребили нехитрое девичье бельишко, разоблачая податливую юную плоть. — Ох и подстроили! Ох и… Ох-ххххх…»
Вот так получилось. С тех пор развлечения подобного рода как-то вроде бы самопроизвольно вошли в систему — с легкой руки Ибрагима, разумеется. Ингушский племяш ухитрился под каким-то благовидным предлогом сфотографировать самых симпатичных сокурсниц, проживающих в общаге, по мере надобности передавал эти фото через дядю и договаривался с девчатами насчет «приятно провести вечер с крутым мужиком». С течением времени Ибрагим как-то незаметно выветрился из этой порочной цепочки, и теперь Александр Евгеньевич контактировал с Адилом напрямую: звонок, фото, переговоры, встреча у подъезда общежития, передача тела с рук на руки. А в благодарность за труды периодически подбрасывал юному сыну гор некоторые суммы на карманные расходы. Разумеется, внешне это выглядело как тривиальное сутенерство, но Александр Евгеньевич сам себя убеждал, что все обстоит совсем иначе. Вечер в приятной компании, скромный подарок девушке — что же тут предосудительного? Никто же ведь силком не тащит, все по обоюдному согласию. А между тем это греховное времяпрепровождение как будто вдохнуло в зрелый организм сибиряка какие-то новые силы, дало возможность почувствовать себя настоящим мужиком — повелителем женской природы. Интимные отношения с Ириной неожиданно приобрели иное качество — изменились в лучшую сторону для обоих. Что-то такое он стал узнавающе различать в женском естестве — что-то доселе непонятное и неизведанное, необъяснимое словами. И Мама, естественно, почувствовала это, однако, будучи целиком сосредоточена на происках вредоносных врагов, судьбе своей семьи, престиже и благоденствии фирмы, отнесла такие приятные изменения исключительно на свой счет. Что Сашка мужлан? Послушный механизм в ее руках, верное и испытанное средство для достижения успеха. А причина, разумеется, в ее титанических усилиях: изнурительные тренировки, диета, баня, массаж, косметические процедуры и так далее. И бывало, заполучив от «постылого» мужа третий к ряду оргазм за вечер, Ирина Викторовна блаженно гладила себя по атласному тренированному животу, слушала, как сладко сопит рядом хорошо потрудившийся могучий сибиряк, рухнувший в омут сна, и горделиво шептала:
— Молодец, Кочерга, умница! Так держать…
… Добравшись до указанного дома, Александр Евгеньевич бросил машину снаружи, в длинном ряду беспризорных третьеразрядных авто, толпившихся у тротуара под окнами. Чресла гудели — хотелось побыстрее оказаться в квартире и приступить к упоительному обихаживанию вновь поступившей в пользование прелестной юной особи. Уже войдя с Леной под арку, вспомнил предупреждение Ибрагима насчет вредных мальчишек, но задумался лишь на секунду, махнул рукой — черт с ними, «дворниками» и зеркалами, не бог весть какая ценность, другие купим!
Квартира оказалась на третьем этаже, в подъезде — чисто, ухожено, котами воняет в пределах дозволенного. В общем, вполне прилично. Бабуля-хозяйка дверь открыла с первого предъявления, даже не стала спрашивать — кто и от кого, заперла за гостями, ткнула пальцем в сторону гостиной, указала на кухню, пользуйтесь, мол, и, не поднимая взгляда, уковыляла к себе в спальню.
Кухню проигнорировали как пережиток: сняв верхнюю одежду в прихожей, сразу прошли в зал. Бегло оглядев интерьер, Александр Евгеньевич остался вполне доволен. Объемная софа, покрытая бежевым ворсистым пледом, журнальный столик со стилизованным под антиквариат канделябром о трех свечах, интимно зеленеющий под абажуром ночник, на полу ковер во всю комнату, видеомагнитофон, музыкальный центр, сервант с набором посуды — в общем, все как обещали.
Быстренько сервировали ужин на журнальном столике, Александр Евгеньевич включил музыку — первым стоял диск одного из самых древних альбомов Энигмы, а верхний свет включать не стал. Каково? Нормально — Лена возразить не сочла нужным. Ну и прекрасно, значит, все будет в порядке, можно приступать.
Сидели на софе, пили под Энигму шампанское. Девочка питалась и что-то непрерывно щебетала с набитым ртом — о каких-то институтских проблемах, извечно неразрешимых и страшно актуальных. Александр Евгеньевич ничего не ел и молчал — голодным удавом глядел на Лену и наливался жгучим огнем вожделения. Ах, какое упоительное чувство предвкушения буйной радости плоти, какое эротическое наваждение, навеянное присутствием юной девы — такой простой, милой, доступной…
С трудом выдержав минут десять, ухажер прокашлялся и хриплым голосом предложил потанцевать. Студентка с недоумением указала на стол — мол, едим же еще, какие могут быть танцы?
— Да успеем еще десять раз поесть, еще весь вечер впереди, — пробормотал Александр Евгеньевич, вытаскивая Лену из-за стола. — Иди сюда… — и плавно закружился по комнате, прижимая к себе гибкое тело, чувствуя, как с каждой секундой организм набухает дурной силой, отвечая на прикосновения прелестных выпуклостей, преступно взятых в плен тесным лифчиком. Непорядок! Нужно освободить пленниц, дать им вольно дышать, привести соски в соответствие с регламентом нормального набухания…
Не удержавшись, впился жадным поцелуем в девичьи губы, пахнущие шампанским и гусиным паштетом, сжал студентку в объятиях так, что косточки хрустнули, повалил на диван, лихорадочно стаскивая одной рукой с себя штаны.
— Колготки! Потише — совсем новые… Ой-й-й, больно!!! — только и успела вскрикнуть Лена — а буйный сибиряк уже неудержимо мычал от страсти, одним движением могучих рук разрывая в клочья колготки совместно с трусиками, раздвигая коленями девичьи бедра и несколькими мощными толчками вгоняя своего звенящего от напряжения богатыря в совсем не готовую к столь грубому вторжению юную плоть…
Взрыв долгим не бывает. Первичное буйство физиологии, как и следовало ожидать, отзвучало ярко и стремительно: тридцать шесть с половиной полных фрикций, двенадцать восторженных вскриков, и в завершение — окрашенный в фантастические цвета ядерного распада оргазмище, более схожий с извержением вулкана.
— М-м-м-м-ммм, — блаженно промычал Александр Евгеньевич, крепко зажмурив глаза и не желая приходить в себя. — Чтоб мне провалиться — никогда такого не было…
И, судя по всему, соврал. Потому что немедленно вслед за сказанным…
— Бац!!! — на ядреный затылок сибиряка обрушился страшный удар чем-то тяжелым. Александр Евгеньевич, так и не раскрыв глаз, плавно провалился в вязкую глухомань небытия…
Глава 5
Против кого дружите?
…Цель оправдывает средства…
Пикколо Макиавелли
На некоторое время центром внимания стал станичный фельдшер Бурлаков, известный пьяница и коновал по сути своей, — оказалось, что не такой уж он и валенок в медицине, когда приспичит. Отняв у кого-то из казаков исподнее, фельдшер сноровисто спеленал новорожденного, укутал в свою телогрейку и перепоручил старшине Чубу, который по праву считался самым опытным нянем — воспитал на своем веку с добрый десяток внуков.
Затем Бурлаков занялся ранеными: остановил кровотечение новичку с раздробленной ступней, перевязал «притертого» и его водилу и, покопавшись в своей зеленой сумке из плащ-палатки, извлек коробку со шприц-тюбиками промедола. И задумался на минуту, сведя в кучу дугообразные жидкие брови.
— Коли, нах. Чо замер, нах? — прикрикнул атаман, наблюдавший за фельдшером.
— А у вас промедола нету? — поинтересовался фельдшер у «притертого» — жалко было тратить на чужаков дефицитное лекарство, которое ко всему прочему можно было использовать для «торчка» и выгодно менять на хорошие вещи. — Вам же должны выдавать на службе?
— Нету, — исходя болевой испариной, покачал головой омоновец. — Водка есть. Там, у мангала…
— И то дело! — обрадовался Бурлаков и, оправдываясь перед атаманом, поспешил заметить:
— Они же уже и так датые, нельзя мешать одно с другим. Ща накатят по стакашку — нормально будет. Потом отходить начнут, добавлю. А?
— Делай как знаешь, — махнул рукой атаман и повернулся к расшпиленному кузову казачьего «66», в котором на заботливо припасенных носилках усадили «притертого» с водилой:
— Вы — как?
— Давай, чего там, — «притертый» ткнул пальцем в сторону чеченской «таблетки», в которую уложили «тяжелого» новичка с раздробленной ногой на место раненого солдата. Солдата временно выдворили на улицу и укутали в одеяло, намереваясь усадить в кабину «таблетки», после того как ее отмоют от крови двое «нарядчиков», уже припустивших к Тереку с ведрами:
— А Димка вообще не пил, можно было бы и ширнуть… Я в принципе в норме, до райцентра — без проблем. Вовка, ты как — насчет водочки?
— Можно, — отозвался раненный в плечо омоновский водила. — До этого грамм триста засосали, хуже не будет. А Димке поставить надо бы… Не жлобись, доктор, потом сквитаемся как-нибудь.
— Коли «тяжелого», нах! — распорядился атаман, видя, что Бурлаков сомневается. — Петро! А ну — к костру, нах, водки принеси! Бегом, нах!
Петро — станичный киллер, белобрысый, белобровый, веснушчатый малый лет двадцати, с красным лицом, пораженным полным отсутствием какого-либо намека на интеллект, метнулся к костру за водкой. Бурлаков досадливо крякнул, извлек из сумки коробку с промедолом и полез в «таблетку».
— Две коли, — предупредил атаман. — Не жалей, нах, «тяжелый» ведь!
— Егорыч, баба — жена Беслана Сатуева, — некстати вспомнил Антон. — Ее втихаря везли в райцентр рожать. А дед, судя по всему, родственник.
— От, еб… — досадливо нахмурился атаман. — Ну, привалило… Теперь, нах, надо будет окопы по околице копать. Ну и угораздило тебя, Антоха…
Антон виновато потупился. Он разделял чувства атамана и прекрасно понимал, что на ближайшее время подкинул станичникам большущую проблему. Раньше было проще: полезла рейдовая группа через реку — огонь из всех стволов, кто не спрятался, мы не виноваты. Трупы выложили на берегу, дали вверх три ракеты красного огня — забирайте. Воины ислама, отправляясь в рейд, прекрасно знали, что могут нарваться на казачью пулю. Но то были ичкерские солдаты, «духи», никому из сотрудников наших правоохранительных органов и в голову не могло прийти отправиться на ту сторону, дабы проводить расследование пограничного инцидента. Та сторона — табу. Была…
А сейчас вся территория, на которой проводится так называемая контртеррористическая операция, входит в юрисдикцию военной прокуратуры СКВО.[10] Завтра поутру сюда подскочит следственная бригада, прокатится в ближайшие села за Тереком, будет уточнять детали, выяснять, что почем, а местные товарищи, в свою очередь, выведают у прокурорских некоторые обстоятельства дела и скорее всего не пожалеют средств, чтобы те поделились кое-какой информацией закрытого типа. Обратная связь, так сказать… А беременных жен полевых командиров в Приграничье расстреливают, мягко говоря, далеко не каждый день, так что обязательно возникнет нездоровый ажиотаж со всеми вытекающими.
В общем, имеются все предпосылки для возникновения крепкой взаимной любви между станицей Литовской и Бесланом Сатуевым, который в угоду новой страсти может покинуть насиженное гнездо в горах, куда еще не скоро ступит нога федералов, и как-нибудь ласковой туманной ночкой пожалует со всей своей кодлой в гости к станичникам. Вот это будет соитие, вот это будет любовь! До последнего вздоха…
— А теперь потолкуем, Андрей Иваныч, — предложил озабоченный атаман после того, как омоновцы засадили одним махом по стакану универсального «анестезирующего препарата». — Смотри, как хреново все получилось, нах. Хреново ведь? Последний денек вам тут, вроде все уже… А?
«Точно — «притертого» зовут Андрей, — отметил стоявший рядом с кузовом «66» Антон и вяло удивился:
— Вот память у атамана! Единожды сидел за столом с человеком — и то полтора месяца назад, больше не встречался».
— Понятно — хреново, — согласился омоновец, морщась от только что принятого лекарства. — А чего тут толковать? Давай быстрее в райцентр, потом ii. Или по дороге… Ты с нами едешь?
— Не, надо щас, — решительно махнул папахой атаман. — Вы через пять минут окосеете, нах, Бурлак по дороге вам еще добавит — с вами потом толковать будет неспособно. Ты уж потерпи минуту-другую — давай все обрешаем. Потом еще спасибо скажешь…
— Замять не получится, — догадливо покачал головой Андрей. — Сам понимаешь — нам отчитываться перед прокурором за «двухсотых» и наши драные шкуры.
— Не, то ясно — какой там «замять»! — истово воскликнул атаман. — Замять никто и не предлагает… Ты как себе думаешь, нах… ежли б не Антоха… гхм… не мой энша, где бы вы с Вовкой щас были?
— О чем разговор, атаман! Тут все ясно, — с чувством воскликнул омоновец, неловко разворачиваясь в сторону Антона. — Энша, за нами должок. Тут без вопросов.
Правда, сначала я так зол на тебя был — убить был готов. Но факт, мы с Вовкой тебе обязаны жизнью.
— Работа такая, — без эмоций буркнул Антон. — Ничего такого вы мне не должны…
— Должны, должны… Слыхал, чья жена? — продолжал гнуть свое атаман. — Завтра, нах, весь округ об этом будет трещать. Так?
— А что, у нас есть выбор? — угрюмо насупился Андрей. — В любом случае расследование будет…
— Да пусть себе — расследование, — пренебрежительно поморщился атаман. — Расследование! Тоже мне, нах, велика важность… Мы можем все так обтяпать, чтоб, значит, всем любо было, нах — и вам и нам. Давай, значит, чтоб без долгов, нах — вам Антоха жизнь спас, теперь вы — в обратку. Ась?
— Г-вори, чего пр-рдумал, — без особого воодушевления, слегка заплетающимся языком выговорил омоновец — ударная доза «анестезина» начала действовать.
Атаман некоторое время молчал, наблюдая, как в другой «66» грузят тела двоих омоновцев, павших от руки несчастной снайперши. Второй новичок, раненный в живот, «дошел» на руках у Бурлакова — тот был бессилен что-либо сделать. Казаки, не занятые работой, стояли неподалеку и тоже угрюмо молчали, отводя глаза — вид смерти им не в диковинку, но имитировать мужественное безразличие никто не пытался. Никто не роптал, хотя от места происшествия до станицы большей части ГБР предстояло добираться пешком по грязи — машины отдали для дела.
— Значит, так, нах, — определился атаман. — Значит, так… Вы на рекогносцировке были. Этот х…й, — тычок пальцем в сторону мертвого чеченского деда, валявшегося в грязи, — он в лесу сидел. И давай, нах, по вам палить. А потом вы его завалили, нах. Вот вам труп и ствол, нах. Для прокуроров. Любо?
— Масса нестыковок, — покачал головой омоновец. — Масса. «Таблетка» — раз. Баба — два. Солдат — три. Ребенок — четыре. Деда, что твой энша завалил, могут запросто опознать… Масса нестыковок.
— Бабу закопаем; — нимало не смутившись, внес коррективы атаман. — Никто в жизни не найдет, нах. «Санитарку» заберем себе. Подмаклюем, нах, Бурлаку в хозяйство отдадим — все одно, что совсем пропала. Чечененка подержим недельку у себя, нах, потом в дом малютки отдадим, в райцентр, нах, скажем — подкидыш. Солдата… Слышь, солдат, ты молчать будешь или как?
— А что я с этого буду иметь? — заинтересовался салага. — Мне в принципе по барабану, я к этой чернухе — никаким боком…
— А мы тебя в расход не пустим, нах! — расщедрился атаман, расплываясь в довольной улыбке от внезапного и острого осознания широты своей заскорузлой казачьей души. — Если слово дашь, что молчать будешь. А не дашь — щас рассчитаем и закопаем. Как бы тебя и не было. Петро?
Станичный белобровый киллер с готовностью снял карабин с предохранителя, перевел его в положение «для стрельбы стоя» и с нездоровым интересом уставился на тощего салагу.
— Да ну вас на хер с вашими приколами! — моментально сориентировался салага, едва только глянув на физиономию Петрухи. — Конечно, буду молчать. Мне по барабану. Даю слово мужика — никому ничего не скажу. Никогда.
— А нарушишь слово, нах, — мы тебя из-под земли достанем, — пообещал атаман. — Ты вот что — может, нах, мы тебя сначала месяц-другой покормим, потом прокурорским отдадим? Вроде ты полз из плена, да на нас и выполз. Сам. А мамке твоей как-нибудь звякнем, нах, чтоб, значит, шуму не подымала… Ась?
— Не надо меня в прокуратуру, — после некоторого раздумья сказал салага. И добавил застенчиво:
— Мне и в часть нельзя. Я гранатометчик. Пять ПГ-7ВМ[11] продал и в СОЧе[12] был — домой хотел свалить. Меня нохчи из-под самого «Кавказа»[13] хапнули — чуток осталось… Нет, не надо меня в прокуратуру.
— Нуу-у-у-у, так ты вообще теперь наш! — нешуточно обрадовался атаман. — Не боись, хлопче, — мы тебя в обиду не дадим. Не дадим, нах… Ну чо, Андрюха, все сходится. Ась?
— Тебе б в адвокаты, — не то похвалил, не то в укор сказал Андрей. — В принципе все нормально. Вот только дед… Деда могут опознать. Если прокурорские не поленятся, дадут фото в разработку, тогда вся эта петрушка не имеет смысла…
Атаман не стал спорить — покладисто покачал головой и тотчас же отдал распоряжения: солдата сажать в его «уазик», труп чеченки оттащить подальше в лес и похоронить со всеми почестями, приличествующими такому случаю.
— Это как? — заинтересовались омоновцы. — Что за почести такие?
— Закопать как можно глубже, нах, утрамбовать, завалить валежником, чтобы, значит, и намека на могилу не было, — пояснил атаман. — Чтобы, значит, никто никогда не нашел… Так, теперь насчет деда. Насчет деда…
Атаман подозвал Петро и коротко распорядился, ткнув пальцем в сторону валявшегося в грязи трупа пожилого чечена. Петруха свистнул помощника из числа праздных казаков, труп подволокли к ближайшему дереву, привалили спиной к стволу. Станичный киллер смотался к атаманскому «уазику», взял у водилы надфиль и, вылущив один патрон из своего магазина, потратил пару минут на обработку пули. Затем отошел на десять шагов назад, прицелился и… выстрелил трупу в лицо. Действия белобрового никем не комментировались: атаман сказал, значит, так надо. Только «анестезированные» омоновцы, наблюдавшие из кузова за Петрухой, молча переглянулись — судя по всему, столь варварские методы запутывания следствия в их арсенал пока не входили.
— Ну, все вроде бы, — резюмировал атаман. — Пусть теперь опознают, нах… Все, по рукам?
— По рукам, — без особого энтузиазма согласился Андрей. — Ты такой мудрый, что и возразить нечего.
— А и не надо, — оживленно потер ладони атаман. — Не надо. А вы вот что… Вы сменитесь, домой поедете, страх, значит, потеряете… Вы там за словами следите. Не дай боже, нах, сболтнете ненароком где — считай, весь труд псу под хвост. У вас, в городах, этих зверей — валом. Вечером сболтнете, нах, утром уже до наших краев докатится — такие дела у них быстро делаются…
— Да ты не сомневайся, атаман, — угрюмо буркнул омоновец. — После всего этого нам самим одно только и остается. Будем молчать как рыбы…
Атаман остался организовать охрану места происшествия и лично проследить, как назначенные казаки будут искажать для завтрашней следственной бригады картину случившегося и заметать следы. Антон ждать не стал: быстренько загрузили с мальчишками дрова и поехали в станицу. Чего ждать-то? Разделение труда никто не отменял. Один стреляет, другой заметает следы. Так что, сделал свое дело — гуляй смело. Только не забывай после такого дела при гуляний вертеть башкой на 360 градусов…
Домой попали уже затемно. Татьяна выскочила из дома, ощупала всех троих, обругала срывающимся от радости голосом — уж как переволновалась, когда у брода стрельба занялась да ГБР по тревоге укатила! Запалила у дровяника две коптилки,[14] метнулась в летнюю кухню — ужин готовить.
Антон поставил задачу сынам: разгрузить прицеп вповалку, складывать завтра, по свету. Сам быстренько обслужил оружие, зачехлил, повесил на место в теплых сенцах, запалил третью коптилку и привычно прошелся по хозяйству.
Казачье суеверие: ежели станичники выехали за околицу — неважно, в рейд, на разведку, в дозор или просто дровишек припасти, хозяйка загодя не готовит пищу, а только по прибытии мужиков. (Примеч. авт.)
Все было в полной справе, руку не к чему приложить. Баня жарко натоплена — ждет уставших за день работяг. Буренка Зорька с трехмесячным телком Хавьером (Антонов крестник, естественно, пацаны хотели, по обычаю, Асланом назвать — все равно по осени забивать) лежат на чистых опилках, методично переминают жвачку. У Хаттаба с Шамилем чищено, хрюкают сыто, Шамиль лениво встал с подвизгом, подставил хозяину розовый бок в белесой щетине — почесать, а Хаттаб вообще проигнорировал появление Антона, так и остался валяться. Куры спать уселись, многолетний плейбой петух Данила, почуяв присутствие человека, недовольно заквохтал, хлопая крыльями, но слезать с жерди не стал — кормлен, значит. Здоровенный кобелина с разноцветным носом — Джохар на ночь спущен с цепи, прыгает, как малый щен, вокруг казачат — играться хочет. Антон взял лопату, пошел к Джохарову дерьмодрому за будкой — прибрать. А там прибрано. Не хозяйка — золото. Все успевает делать.
Хорошо дома, уютно. Оказаченная душа бывшего горожанина радуется. Было бы еще мирно в Приграничье — и ничего более не надобно. Но на то оно и Приграничье. Никогда не будет здесь мирно. История так распорядилась…
Подходя к летней кухне, Антон через окно углядел отсутствие люльки и слегка насторожился. Бросила Илью одного? Да не может такого быть! Круто развернувшись, трусцой припустил в дом, не снимая сапог, проскочил в горницу…
— Кудыть в обувке! — сердито прикрикнула сидевшая с вязаньем у люльки Авдотья Тихоновна — Татьянина мать. — Совсем сдурел, батька?
— Извиняй, Тихоновна, — покаянно пробормотал батька, пятясь в прихожую. У казаков в своем дому каждый глава семьи — батька, независимо от возраста и социального статуса. Заведено так. А ведь действительно, сдурел батька! Как только извилина повернулась такое подумать о Татьяне?
— Как наш казачина?
— А чо ему? — подслеповато прищурилась на Антона теща. — Жреть да спит, кажному бы так. Чо у вас тама за стрельботня была?
— Да так, омоновцы малость пошалили, — пожал плечами Антон. — Ничего страшного.
— Васька приехал?
— Вот-вот будет. Там омоновцев ранило, надо организовать отправку в райцентр, — отчитался Антон. Васька — это атаман, брат Татьяны, он же Егорыч, он же бессменный станичный батька. Мать живет с его семьей, потому как волею случая порушен древний казачий уклад. Младшему сыну в роду положено за стариками догляд держать. Но обоих младших убили на первой чеченской, и в роду остались Василий да Татьяна. Поэтому Тихоновна живет у атамана.
С рождением Ильи мать стала частенько захаживать к Татьяне — понянчиться с внуком. А до этого, сколько помнит Антон, как-то сторонилась, не спешила выказывать благорасположение к вновь образованной ячейке общества. То ли не верила, что случайно обнаруженный на берегу Терека примак станет полноценным членом семьи, то ли опасалась радоваться раньше времени: имелись, знаете ли, вполне резонные прогнозы, что внешне ничем не примечательного Антона постигнет та же участь, что досталась большей части мужского населения станицы за последние семь лет…
Оставив Тихоновну бдеть у люльки, Антон прогулялся в летнюю кухню. Татьяна споро хлопотала у плиты, готовя нехитрый ужин, — жарила с салом картошку, к которой будет подано топленое молоко, хлеб да квашеная капуста. Глянула через плечо, почему-то не улыбнулась привычно. Антон отнес несоответствие поведения стандарту на счет внеплановой стрельбы у брода, придернул занавесочку, подкрался сзади, обнял, забирая в руки объемные налитые полушария, крепко прижал к себе, ощущая каждый изгиб и выпуклость ладной казачкиной фигуры. Легонько куснул за шею, поерзал непристойно бедрами, давая почувствовать подруге жизни, как он рад ее видеть, и пристроился было хрипло шептать на ухо обычные гадости:
— Сегодня, королева, мы вашей пещере устроим инквизицию. Мы вашу курчавую подружку превратим в духовую печь — так ей будет жарко. Мы ее, как мочалку, разлохматим. Ох, как ей будет несладко! М-м-мыххх! Ваши сдобные пухлые булки будут беспощадно измяты и надолго сохранят отпечатки наших похотливых пальцев. Хана вашим булкам, приговор окончательный, обжало-ванью не подлежит. Соски ваши будут зверски искусаны, утренняя порция молока высосана — Илья будет худеть. Ужасные засосы покроют ваши пышные бедра и хорошенькую шейку — сплошным слоем покроют, вы будете у нас вся синяя. Пупок ваш будет дымиться от трения. Ожидается стремительный натиск по всему фронту, дикие прыжки по всей площади кровати, затем кровать рухнет на пол, а на полу мы ваши стройные лодыжки пристроим на свои могучие плечи и с разбега кэ-э-эк…
— Хватит дурью маяться, — Татьяна сердито повела плечами, высвобождаясь из мужниных объятий — щеки привычно заалели. Всегда краснеет в таких случаях, никак не может приноровиться к Антоновым эротическим изыскам. — Шел бы пацанам помог — быстрее бы управились.
— Вот так, да? — Антон отошел к окну, сел на табурет и легковесно всплеснул руками. — Да ничего там такого не было, с чего ты взяла! Ты не думай, все в пределах нормы было… Там так получилось: сидим мы спокойно, обедаем, я решил ворон спугнуть — ну, стрельнул пару раз…
— Мне Серьга уже все рассказал, — не оборачиваясь, бросила Татьяна через плечо. — Ты чечененка хотел себе взять?
Ну, естественно, этого следовало ожидать: пока Антон гулял по хозяйству, Серьга — мамин любимчик — забежал молочка хлебнуть, да и заодно выстрочил все, что на языке вертелось. Стукачок ты наш доморощенный! Месть будет ужасной. Сто отжиманий — как минимум…
— Ну, хотел, не хотел… Какое-то странное чувство было, что я должен что-то сделать… Как-то компенсировать…
— Василь не дал?
— Не дал. Скандал устроил. Аж позеленел весь от злости…
— Ясно. Детенка куда дели?
— Чубы забрали. На недельку. Потом в райцентр свезут, в дом малютки.
— У Машки молока почти не осталось. Чай, в июле родила… Не потянет, пожалуй, двоих-то. У Вальки молочница — только-только оклемалась…
— Разберутся, — махнул рукой Антон, — у Чубов куча девок, которые регулярно обновляют демографическую статистику на радость станичникам. Не пропадет у них дите…
— А что — солдат?
— А, ну да, солдат… У солдата выходной — пуговицы в ряд… Ну, раненый, понятное дело. Егорыч, как закончит там, подвезет. Решили, что у нас некоторое время побудет.
— Кто решил? Сам, наверно, напросился?
— Ну, так вышло… Понимаешь, его могли отдать кому угодно, у нас справных хозяев хватает, для которых лишний рот не особенная помеха. Только тут одна маленькая проблемка… В общем, его нужно идеологически обработать. Чтобы потом не было мучительно больно за допущенные ошибки… Так ты из-за этого дуешься? Вот уж не думал, что…
— Бирюки проездом были — до сватов в Ермоловку ездили, — буркнула Татьяна, вытаскивая из кармана передника микроскопический листок бумаги и бросая его на стол. — Вот, передали.
Антон развернул листок. Похоже на творчество малолетнего маньяка, дорвавшегося до Панкиных фломастеров: малюсенький корявый вертолет, от него — стрелка, острие которой упирается в отчетливо вычерченный гигантский член, покрытый кабаньей щетиной, еще стрелка, указующая на плохонькую, едва угадываемую в штрихах наковальню, и — цифры: 30.01 — 3.30. Художественные изыски Джо, означающие примерно следующее: «С вертушкой — облом, ждем тебя у кузнецов сегодня ночью в половине четвертого». Или завтра утром в три тридцать — как вам будет угодно.
— Смотрела?
— Смотрела… Опять на неделю?
Ну, теперь все ясно. Перестрелка у брода, чеченский беби, раненый солдат — все ерунда. Обнаружен подлинный первоисточник барышниной кручины.
— Дня на три-четыре, — виновато потупился Антон. — Ты не думай — там ничего такого… э-э-э… в общем, это совершенно безопасно. Прогуляемся кое-куда, разомнемся…
— В гробу я видала твои разминки! — Татьяна подвинула сковороду на край печки, развернулась, уперла кулачки в крутые бедра, сердито поддула непослушно спадавшую на лоб челку: вполне готова к продолжительной борьбе на идеологическом фронте.
— А то я не знаю, чем вы там занимаетесь! После каждой такой твоей гульки весь район на ушах стоит! Нет, ты точно какой-то каличный! Ну чего тебе не хватает, а? Семья, дом, всего навалом, баба справная, дите родил вон… Да сколько ж можно?!
, — Там все такие, как я. Мастера. Я в полной безопасности, — сурово отчеканил Антон, поворачиваясь к жене каменным профилем — практика показала, что такие проявления критики снизу необходимо гасить в самом зародыше, иначе обеспечены затяжные дебаты самого тупикового характера. — И давай не будем об этом — договаривались же…
— Не езди никуда, а? — голос женщины дрогнул, руки из оборонительной позиции суетливо метнулись по сторонам, не находя себе места, затем в умоляющем жесте сложились перед грудью. — Я тебя прошу — хватит, а? Антоша, миленький, родненький… Господи, вас же всех убивают! Все ж вы так — уходите, улыбаетесь — безопасно, мастера… потом вас в кузове обратно привозят…
— Типун тебе на язык, — Антон недовольно нахмурился:
— Напророчишь тут… И не надо судить так общо. Люди разные, сама знаешь. Обещаю, что в кузове меня не привезут.
— У нас все есть, — напомнила Татьяна. — Мы себя всегда прокормим — и без этих твоих гулек за Терек…
— Нам деньги нужны, — неуступчиво буркнул Антон. — Не мешай мне зарабатывать нам светлое будущее.
— Тут же не в деньгах дело, Антоша, — Татьяна ловко сократила дистанцию официального отчуждения, прильнула к мужу, уткнулась лицом в плечо, всхлипнула тишком. — Я ж вижу…
— Скажем так — не только в деньгах, — поправил Антон, осторожно тиская казачку и целуя в ушко. — Но — клянусь задницей, как только заработаем достаточное количество денег, чтобы обеспечить безбедное существование нашим отпрыскам, — завяжу. Уедем куда-нибудь в приличное место, купим дом, пацанов в университет отдадим — заживем, одним словом, как люди…
— «Завяжу»! — передразнила Татьяна, украдкой вытирая слезы. — Зарекался козел капусту не есть… Иди уж, мальчишек подгони. Давай, заканчивайте да в баню — у меня почти готово…
Из дома Антон выехал ровно в два часа ночи. При благоприятном стечении обстоятельств до Кобыльей Пади, в которой располагалась усадьба кузнецов, можно было добраться и за час — «Нива» в порядке, пока ни разу не подводила. Но наш парень не привык полагаться на обстоятельства, которые, как показывала практика, в конечном итоге зачастую оказывались не такими уж и благоприятными, каковыми выглядели первоначально. Лучше иметь полчаса для маневра — запас карман не ломит.
Уделив три минуты для проверки наряда по охране места происшествия, Антон выехал на верхнюю дорогу и втопил, что называется, на всю железку, выжимая из мотора «Нивы» максимум скорости, доступный на расхлябанной грунтовке, покрытой слегка подмерзшим слоем грязи.
Несмотря на возмутительно короткий сон накануне, настроение было вполне патетическим. Впереди маячила настоящая мужская работа, требующая полного напряжения сил, великой изворотливости и максимального «включения» аналитических способностей. Работа, в идеологическом аспекте целиком и полностью совпадающая с мировоззренческой позицией Антона, гарантирующая достойную оплату и вместе с тем полная смертельного риска.
— А не рискует только труп, — пробормотал Антон вслух одно из любимых присловий полковника Шведова. — Лежит себе беззаботно и воняет…
Не доезжая до райцентра, Антон свернул с грунтовки в степь и неторопливо выписал по балке кривую, обходя два блокпоста на трассе, расположенные на въезде и выезде из городка. Старая добрая леность начальственного ума, широко апробированная еще на первой чеченской: ставить блокпосты и заставы на дорогах. А может, и не леность вовсе, а заботливо оставленная для решения различных вопросов лазейка. Предполагается, что «духи» и «индейцы»[15] должны дисциплинированно топать по дороге через шлагбаум и подвергаться досмотру, при котором у них непременно что-нибудь такое обнаружат, что может стать поводом для задержания. А они, дуралеи этакие, отчего-то не ходят как положено. Они все больше — в объезд. Но в любом случае — спасибо разгильдяям. Случается, не только «духи» катаются в обход блокпостов и застав…
В падь спускаться не пришлось: на взлобке, у обочины стояли работающие на холостых оборотах пятидверный «уазик» и «Лендкрузер-100». Правильно, наверху как-то поспокойнее: обзор, временной запас для маневра на случай непредвиденных обстоятельств, да и стрелковая позиция не в пример лучше, чем в пади. Ожидающих было семеро: Шведов и Джо — в «японце», Барин, Сало, Север и Мент — в отечественном вездеходе, расточенном, отрегулированном, как часы, приспособленном для перемещения по ЗОНЕ, пожалуй, не хуже зацелованных во все места импортных внедорожников.
Команда в сборе, за исключением Мо. Мо, как это принято говорить у военных, остался «на хозяйстве». Седьмой — абориген, один из братьев Бирюков — то ли Петр, то ли Василь, Антон их постоянно путал из-за большой внешней схожести: оба кряжистые, здоровенные, бородатые, глаза, носы, прически и даже голоса — одинаковые. Но не близнецы. Но похожи. Но не…
Ожидавшие разом покинули машины, пошли здороваться, Шведов на ходу отдал Бирюку распоряжение, чтобы забрал «Ниву» Антона и загнал во двор усадьбы.
— Здражлаю, тыщ полковник! — задорно отчеканил Антон, щелкая каблуками резиновых сапог.
— Головой ударился? — в голосе Шведова сквозило вялое раздражение: спать хотел полковник, не желал он отправляться в вынужденное путешествие по промозглой мглистой ночи, пусть даже и на комфортабельной машине. — Чего орешь? Новости рассказывай.
Антон коротенько доложил о событиях у брода. Стреляли. Два «двухсотых», три «трехсотых». С той стороны — двое «двухсотых». В официозе даем одного — для отчета. Прокуратура будет завтра с утра. Все схвачено, заточено, закопано, развеяно… Нет оснований для беспокойства, одним словом.
— Вот это ты влип, — озабоченно поскреб бороду Шведов. — Сатуев — это, брат, совсем нехорошо. Некстати это… Если, не дай бог, кто из казаков протреплется где…
— Зря вы так, дядя Толя, — вступился за казаков Антон. — Я, между прочим, если вы заметили, уже больше года живу в станице… И никто пока что не «протрепался» — как вы изволили…
— Ладно, посмотрим, — недовольно оборвал соратника Шведов. — Я тебя чего позвал-то… с вертушкой облом получился. У них график полетов изменился, повезут одного «большого» кое-куда. Как насчет прогуляться?
Антон пожал плечами. Насчет «прогуляться», разумеется, без особого восторга. Шведов договорился с летунами насчет «левого» рейса: нужно было к девяти утра подъехать на авиабазу «Моздок» — полтора часа на колесах, поболтаться в брюхе «26» — минут двадцать и на малой высоте десантироваться по стропе в условленном месте. А спустя два часа их должны были подобрать километром севернее. К обеду были бы дома.
Но — увы, ЗОНА не терпит сослагательного наклонения. Сейчас, ввиду этого сломанного графика, придется пару часов пробираться по балочкам на «УАЗе» — без фар, с приборами, затем вприпрыжку топать по грязи, подгоняя темп перемещения под имеющееся в наличии время, чтобы успеть до рассвета на место. А потом, после контакта, мерзнуть весь день в овраге, дожидаясь темноты. При дневном свете по территории ЗОНЫ, не предназначенной для контролируемых перемещений (то есть вне трасс с блокпостами и заставами), можно передвигаться только в крайнем случае — если уж так придавило, что иного выхода нет. В обычное же время там открыто гуляют только три категории граждан: федералы — разведка и спецназ, сумасшедшие и самоубийцы. Ни к одной из вышеперечисленных категорий команда Антона не принадлежит, так что придется ждать ночи. Сутки вон, одним словом. А еще — где-то на фоне печальных обстоятельств, несколько поодаль, маячила сумасбродная мыслишка: вообще-то при первоначальном планировании гулять сегодня по ночи предстояло Шведову и Джо — им с ранья нужно быть в Моздоке, на встрече с клиентом. Может, полковник нестыковку с вертушкой специально устроил, из вредности? А то обидно — он, голова предприятия, будет красться в объезд постов и застав, а члены рядовые с комфортом — на вертушке? Дрянненькая такая мыслишка, не лишенная, впрочем, некоторых оснований для того, кто изучил чекиста-ветерана как свои пять пальцев…
— Он всю эту неделю лежал на печи и мучительно размышлял — а не прогуляться ли пешочком по ночи, да там, где грязи побольше? — с патетикой в голосе вставил Джо. — И — вот оно! Сбылась мечта идя… эмм… гения оперативно-тактического искусства.
Антон не счел нужным тратить слова на балаболистого боевого брата: левой рукой достал из кармана пальчиковый фонарик, включил на секунду и направил слабенький сиреневый лучик на свой правый кулак, из которого красноречиво торчал вверх средний палец.
— Протестую! — возмутился Джо. — У меня фонарика нет, ответить не могу!
— Протест отклоняется, — Шведов хмыкнул — отчего-то идиотская шутка с фонариком его не в тему ободрила. — Значит, так, Антон…
Инструктаж длился не более пяти минут: все обговорили задолго до, никаких новых деталей по делу за последние несколько дней не возникло. Затем Антон экипировался — соратники привезли его оружие, «разгрузку»[16] с магазинами и гранатами, — сел на место старшего в «УАЗ» и хлопнул по плечу ожидавшего за рулем Сало:
— Можно!
И разъехались: «Лендкрузер» покатил к райцентру, а «УАЗ» — в сторону границы. В принципе у полковника имеется достаточный комплект липовых документов, чтобы перемещаться через блокпосты в дневное время. Но тут ситуация требует поступиться комфортом: клиент, очень может быть, в «разработке», явиться на встречу с ним в условленное время днем — большой риск засветиться. Нет уж, лучше подскочить к рассвету да выдернуть мужчинку втихаря из гостиничного номера, полусонного да ничего не ожидающего…
Минут через пятнадцать Сало свернул с дороги в балку, выключил фары и пристроил на голову ночной прибор. И пошел неторопко, на пониженной передаче. Антон устроил оружие меж колен, склонил голову на грудь и принялся дремать. Маршрут «пробит» давным-давно, неоднократно обкатан — на такой черепашьей скорости придется тащиться часа два до места стоянки. Там, дальше, густо понатыканы села, по тихой ночи шум двигателя слышен за километр — скрытое перемещение возможно только пешком. А пока наши парни неспешно ползут по балкам да ложбинам, я хочу предложить вниманию тех, кто раньше не был знаком с командой Сыча, коротенькую историческую справку.
Во-первых — ЗОНА. Никакого покушения на классику: ЗОНОЙ можно назвать любую территорию, на которой творятся странные явления неспецифического характера, не подпадающие под общепринятые параметры. Так вот, ЗОНА, если покороче, — это все, что за Стародубовском и аж до самой грузинской границы. Эта обширная область по-прежнему декларативно именуется частью Федерации и числится в разряде законопослушных регионов, ей даже аббревиатуру придумали подходящую: СКР (Северо-Кавказский регион). Но Антон со товарищи и иные хищные особи, что промышляют в этой области, называют ее просто и скромно — ЗОНОЙ. Видите, никакого плагиата.
ЗОНА эта живет и питается по своим неписаным правилам. Здесь совершенно иные понятия о ценности человеческой жизни и цене на разнообразный товар повышенного спроса. Здесь в течение последних десяти лет пропадали и по сей день, независимо от размаха так называемой контртеррористической операции, пропадают люди, машины и целые эшелоны — безвозвратно, безнадежно, безысходно. Черная дыра земного происхождения. В этой ЗОНЕ законы в общепринятом понятии этого слова не действуют. Здесь действуют законы сильнейшего и всеобщей покупаемости, действуют полевые командиры и просто «индейцы», а также всяческое интернациональное отребье авантюрного профиля и некоторые господа, зарабатывающие себе на жизнь ратным трудом. А еще в ЗОНЕ действуют разнообразные мелкопоместные князьки. Князькам этим наша Конституция в законодательном порядке дала в кормление — совершенно официально, прошу заметить, — довольно приличные наделы земель, не очень густо населенных народом, но обладающих правами отдельных государств. Вот они и балуют, кто как может, на свой манер. «Возьмите столько суверенитета, сколько сможете унести…» Помните? Ну и взяли… В принципе хотели-то как лучше, а получилось — сами видите. Результат — ЗОНА…
Читать бесплатно другие книги:
