Парни из старшей школы Брэнди Меган

Затем я ставлю ногу на бампер, делая вид, что отряхиваю что-то с лодыжки. Это заставит их еще повернуться, а парни смогут уйти с парковки.

Один из мужчин шагает ко мне, поэтому я разворачиваюсь и быстро сажусь на капот. Они все идут ко мне, и мой пульс от паники ускоряется – меня словно загнали в клетку.

Парни уже должны быть у своего джипа.

Пора убираться.

Я собираюсь скользнуть вправо, но один из мужчин делает шаг в мою сторону и блокирует мой маневр, его скользкое тело задевает меня, его возбуждение мерзко выступает сквозь грязные джинсы.

Я смеюсь, но смех выходит сдавленным, и тогда смеются они.

– Может, закатим вечеринку на четверых, детка? Мы будем хорошо с тобой обращаться. Правда, завтра тебе будет тяжело ходить, но вы, проститутки, к такому делу привычные, верно?

Я широко улыбаюсь, но улыбка выходит натянутой, и хватка вокруг моего запястья крепчает.

– Да, думаю, тебе понравится. Почему бы…

Моя свободная рука взлетает вверх, тыльная сторона ладони ударяет его по носу, и оттуда тут же начинает хлестать кровь. Мужчина с дикими глазами отшатывается назад, но ко мне уже приближается следующий.

Я замахиваюсь сумкой, чтобы ударить его, но другой хватает меня со спины. Я расслабляю каждый мускул и всем весом наваливаюсь на него, и у этого мелкого засранца не хватает сил.

Мои ноги снова касаются земли, и я, оттолкнувшись, бью того, кто идет на меня спереди, по яйцам.

Вроде срабатывает, но в следующую секунду мое горло обхватывают окровавленные руки, и меня поднимают с гравия.

Я размахиваю руками, чтобы схватить его, но он крепко держит меня и не собирается отпускать. Тогда я подтягиваю ноги вверх, заставляя его держать меня, а потом хорошенько бью его по почкам.

Он хрипит, но продолжает удерживать меня железной хваткой. Черт, у меня почти больше нет вариантов, особенно если подтянутся остальные.

Мужчина начинает трясти меня, рыча мне в лицо, и наши тела с глухим стуком падают на землю.

Я начинаю кашлять и, отодвинувшись на пару метров назад, пытаюсь восстановить дыхание, пока мужчина катается, корчась от боли. Уверена, он хорошенько приложился головой.

Я поднимаю глаза и вижу Мэддока.

И Ройса.

И Кэптена.

Какого хрена?

Движение справа заставляет меня вскочить на ноги. Я быстро бью коленом одного из мужчин, когда тот бросается на меня, а парни укладывают остальных.

Ройс хватает меня за майку и начинает тащить прочь. Приближаются еще шаги и голоса, поэтому я хватаю рюкзак и бегу с ним, но когда я оглядываюсь, то вижу, что Мэддок все еще отделывает того мужика, который держал меня за шею.

Мои шаги замедляются, и Ройс тянет сильнее.

– Идем же, мать твою! – кричит он, но я высвобождаюсь, бросаю сумку и бегу обратно.

Поймав в воздухе руку Мэддока, я тяну его за собой.

Он разворачивается для удара, но, увидев меня, замирает. Его глаза пробегают по моему телу, ища возможные повреждения, а потом наши взгляды встречаются.

Я киваю.

– Мы должны идти.

Его лицо ожесточается, он стискивает челюсти, и я снова киваю.

– Живо! – кричит Кэптен где-то впереди под рев двигателя.

Мэддок вскакивает на ноги и хватает меня за руку. Но я вырываюсь и бегу на шаг впереди него.

Ройс открывает заднюю дверь, и мы трое запрыгиваем внутрь. Кэп нажимает на педаль, и мы уезжаем.

Я собираюсь перелезть через консоль на переднее сиденье, где больше места, но Мэддок тянет меня назад.

И снова в течение тех десяти минут, что мы едем обратно, никто не говорит ни единого чертова слова.

Кэп с визгом останавливает машину перед приютом для девочек. И вдруг все три пары глаз смотрят на меня.

– Что?

Они молчат.

Я закатываю глаза и собираюсь вылезать, но Кэптен нажимает на кнопку, активируя гребаную блокировку дверей.

– Это было безрассудство. – Кэптен сощуривает глаза.

– Ты прямо-таки описал меня одним словом. Так я поступаю, я такая.

– Тебе могли причинить вред.

– А теперь новости, мальчики: такая жизнь мне не в новинку. Порой я влипаю в неприятности, но всегда нахожу, как выкрутиться. Просто иногда бывает сложнее, чем обычно.

– Ты так поступила, чтобы мы могли улизнуть, – говорит Ройс, подавшись вперед, словно чтобы лучше видеть меня.

Я отвожу глаза.

– Я так поступила, чтобы вернуться домой до того, как Мейбл обнаружит, что меня нет.

– Врешь, – говорит Мэддок, и я бросаю на него гневный взгляд.

– Зачем мне врать?

– Не будь трусихой, Рэйвен! – упрекает меня он. – Говори как есть.

Я по очереди смотрю на всех троих. Они ждут от меня очевидного ответа.

Зарычав, я вскидываю руки вверх.

– Ладно. Вы наткнулись на тех мужиков. Вы знали их или о них. Короче говоря, вы узнали голоса, и по каким-то причинам вам не хотелось, чтобы вас увидели. Мне же было по барабану, увидят меня или нет, так что я решила помочь вам и отвлечь их. – Я сердито сверлю глазами троицу. – Вы должны были уйти… незамеченными.

Парни смотрят на меня, но никто не произносит ни слова. Даже не знаю, какие Брейшо хуже – молчаливые или грубые.

Меня начинают раздражать их пристальные взгляды, тем более что они не позволяют мне понять, о чем думают.

У всех троих одинаково непроницаемое выражение лица. Но они что-то крутят у себя в головах – они не говорят об этом, потому что понимают друг друга без слов.

Надо признать, это чертовски круто. Они связаны между собой куда глубже, чем может показаться посторонним, и кажется, каждый из них точно знает, о чем думают двое других.

Наверное, поэтому их так любят и боятся. Или втайне ненавидят, но в любом случае уважают. Потому что они единое целое.

И они еще пообщаются между собой, решая, что делать дальше.

Но не в моем присутствии.

Потому что кто я такая?

Просто мусор, брошенный на хлипкий порог и которому не на кого положиться. Вечно никому не нужный изгой, с чем, как я себе всегда говорила, я уже давно смирилась.

Раздается щелчок, и, когда я снова пробую нажать на ручку дверцы, она открывается.

Взяв свою сумку и не оглядываясь, я направляюсь к окну своей спальни.

Незаметно проскользнув в дом, я переодеваюсь. Потом иду в ванную и моюсь как могу под маленькой струей воды, которую включила, чтобы никого не разбудить: нам нельзя принимать душ после того, как выключают свет.

Я выхожу из ванной и тут же застываю на месте, увидев Мейбл с маленьким ночником в руках. Но она лишь кивает.

– Ступай в кровать, дитя.

Мне даже не нужно ничего придумывать. У меня такое чувство, что ей известно больше, чем она хочет показать.

Я обхожу ее, возвращаюсь в свою комнату и ложусь в кровать. Затем включаю свой фонарик, вставляю в уши наушники и врубаю музыку. Нащупав нож, я засовываю его под пояс шортов и, уставившись на дверь, жду, когда ко мне придет сон.

Мои глаза уже начинают закрываться, когда рядом со мной вдруг возникает чья-то фигура. Я быстрым движением открываю нож и поднимаю руку, чтобы блокировать тянущуюся ко мне руку чужака.

Лезвие касается кожи, и фигура отскакивает.

Я лихорадочно шарю по простыне и, подняв фонарик, навожу его на человека.

Передо мной стоит Мэддок, недовольно рассматривающий свою футболку. Над его бедром расплывается красное пятнышко.

Его глаза поднимаются на меня.

– Черт подери, ты порезала меня!

– Какого черта ты тут делаешь?! – сердито шепчу я.

Проигнорировав мой вопрос, Мэддок снимает через голову футболку и осматривает рану.

Да к черту рану… привет, кубики на животе и – офигеть просто! Ох, эти бедра. Толстые вены вычерчивают идеальный путь для моего языка, начинающийся в нескольких сантиметрах от его пупка и исчезающий в серых спортивных штанах. Которые совсем не скрывают размеры его хозяйства, которое проглядывается через тонкий хлопок.

Да, ему есть чем похвастаться.

И готова поспорить, что, если чуть-чуть потянуть за шнурки, его штаны скользнут вниз, открывая доступ к главному призу.

Но вот Мэддок судорожно вздыхает, и я поднимаю на него глаза.

Ох, точно, я же порезала его!

Я быстро ползу на коленях по матрасу и уже через секунду встаю перед ним. Облизав палец, я провожу им по ранке, чтобы убрать кровь, и он вздрагивает.

– Расслабься. Я чуть-чуть поцарапала тебя, не может быть, чтобы было настолько больно.

Мэддок отталкивает мою руку, когда я нажимаю на ранку.

– Мне вообще не больно.

Я поднимаю руки, а потом опускаюсь на кровать.

– Я бы попросила прощения, но ты сам виноват. Нечего было подкрадываться ко мне.

Он облизывает губы, продолжая смотреть на меня. С его руки свисает футболка.

– Зачем ты пришел?

– Чтобы убедиться, что ты дома.

– Вы же сами высадили меня у крыльца, разве нет?

– Это ни хрена не значит. – Он пожимает плечами.

– Значит, ты хотел узнать, отправилась ли я домой или тайком пробралась в чужую кровать?

Мэддок даже не пытается ничего отрицать. Но и не соглашается.

– Что ж, я у себя, так что теперь ты можешь идти.

Не обращая внимания на мои слова, Мэддок тянется к моему ножу, но я рывком хватаю его.

Его глаза вспыхивают.

– Зачем тебе это?

– Привычка. – Это не ложь.

Я начинаю нервничать под его пристальным взглядом и заставляю себя не ерзать на месте.

Это что-то новенькое, и совсем мне не нравится.

– Почему ты спишь с ним?

– Не твоего ума дело.

– Дружки твоей матери? – догадывается он, и мои ноздри раздуваются.

– Не притворяйся, что тебя это волнует.

– Я и не притворяюсь.

– Тогда не притворяйся, что тебе интересен мой ответ, – огрызаюсь я, ощущая пустоту в животе. – Убирайся ко всем чертям.

Мэддок не двигается, пытаясь сохранить свой мрачный вид. Но если он себе на уме, то я наблюдательна – он внимательно разглядывает меня, высматривая повреждения. Не то чтобы мои синяки и ссадины могли заставить его медлить… но все же.

– Хорошо. А теперь, Рэйвен, слушай внимательно. Ты больше никогда не будешь драться для Бишопа. – Он выпрыгивает в окно.

Я прислоняюсь к раме.

– Скажешь, что от него мне тоже нужно держаться подальше?

Мэддок оглядывается на меня через плечо, и опять этот безжалостный взгляд.

– Не задавай глупых вопросов, на которые ты и так знаешь ответ.

Мои глаза следят за движением его языка, когда он проводит им по губам.

Но тут Мэддок делает шаг назад, и наши взгляды снова встречаются.

Он качает головой и исчезает в темноте.

Улыбаясь сама себе, я закрываю за ним окно. Засранец.

Я кручу в руке нож и провожу пальцем по стирающейся гравировке на ручке: «Семья – это не только общая кровь».

Не знаю, что это значит, но сам нож меня успокаивает.

У моей матери был только один мужик, который осознавал, что у нее есть ребенок, и соответствующе вел себя, пока был с ней. Он все равно был куском дерьма, появлялся и исчезал в ее комнате, как и все остальные, но каждый раз приносил мне мороженое и портативный DVD-плеер с новым фильмом. Он говорил мне включить звук, и обычно к тому времени, когда заканчивалось кино, заканчивался и его платный сеанс. Он забирал фильм и уходил.

Но когда мы виделись в последний раз, пробыл у нас совсем недолго. Мужчина опустился рядом со мной и с каким-то торжественным видом дал мне этот нож. Он велел мне всегда носить его с собой, но пользоваться им только тогда, когда я почувствую в этом необходимость. Он сказал, что написанные слова – это истина, что я не должна принимать свою жизнь только потому, что родилась в ней.

Он сказал мне, что семья – это выбор, а не бремя рождения. Он сказал, что лишь от меня зависит, когда я прочувствую это и когда перестану соглашаться на меньшее, чем хочу.

Мне кажется, что в тот самый момент он наконец понял, что моя мама брала «работу» домой, и чувствовал себя полным дерьмом, но в то время я приняла его слова и держалась за них. И с того самого дня мой нож помогает мне спать по ночам.

Мэддок стал вторым, чья кровь окропила его лезвие.

Но сомневаюсь, что он будет последним.

Я снова ложусь в кровать, включаю фонарик, вставляю наушники и прячу нож.

Но сон ко мне так и не приходит.