Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница (сборник) Коллинз Сьюзен

10

Шестьдесят секунд. Ровно столько до удара гонга, возвещающего, что диск можно покинуть. Попробуешь сойти раньше – и тебе оторвет ноги минами. Шестьдесят секунд, чтобы оглядеть кольцо трибутов, равноудаленных от Рога изобилия, гигантского лежащего на боку золотого конуса с жерлом футов двадцати высотой и загнутым хвостом, переполненного всякой всячиной, полезной для выживания на арене: продуктами, сосудами с водой, оружием, лекарствами, одеждой, средствами для разведения огня. Вокруг тоже разбросаны вещи – чем дальше от Рога, тем меньше их ценность. К примеру, всего в двух шагах от меня лежит кусок непромокаемой пленки размером три на три фута – в ливень худо-бедно сгодится. Зато у края Рога я вижу свернутую палатку, которая защитит почти от любой непогоды. Конечно, если у тебя хватит смелости пойти и сразиться за нее с двадцатью тремя трибутами. Именно это мне и запретил Хеймитч.

Мы находимся на ровной, утоптанной площадке. За трибутами напротив не видно ничего, кроме неба, – наверное, там сразу начинается склон или даже обрыв. Справа озеро. Слева и сзади – редкий сосновый лес. Наверняка Хеймитч хотел бы, чтобы я отправилась туда. Причем не мешкая.

«Улепетывайте, что есть духу; чем дальше, тем лучше, и ищите источник воды», – звучат у меня в голове его инструкции.

Куча добра передо мною выглядит так соблазнительно… И то, что не достанется мне, достанется другим. Большинство трофеев, как всегда, разделят между собой профи. Вдруг что-то притягивает мой взгляд: там, на сваленных вместе скатках одеял поблескивают серебряный колчан со стрелами и лук с уже снаряженной тетивой, готовый к бою!

Он мой. Его положили для меня!

Я быстрая. Быстрее всех девочек в школе в коротких дистанциях, только две-три опережают меня на длинных. Тут всего ярдов сорок, как раз мне по плечу. Я прибегу первой, успею схватить лук… Вопрос в том, сумею ли я достаточно быстро убраться. Пока я вскарабкаюсь по скаткам и возьму оружие, подоспеют другие. В одного или двух я бы смогла выстрелить, ну а если их будет дюжина? Оказавшись рядом, меня легко пронзят копьями или сшибут дубинкой. Или даже просто забьют здоровенными кулачищами.

С другой стороны, не на одну же меня все накинутся. Лучше в первую очередь устранить более серьезных противников, а не тощую девчонку, пусть даже получившую одиннадцать баллов на тренировках.

Хеймитч никогда не видел, как я бегаю. Иначе он, возможно, не настаивал бы, чтобы я сразу уносила ноги, а посоветовал добыть оружие. Тем более оружие, которое для меня может оказаться спасительным. Во всей горе вещей я вижу только один лук! Минута заканчивается, решать нужно сейчас. Ноги сами собой принимают удобную стойку для бега – не в сторону леса, а к куче одеял, к заветному оружию. И тут справа от себя, через пять трибутов я замечаю Пита: он смотрит на меня и качает головой. Или это только кажется? Расстояние большое, и солнце светит в глаза. Пока я думаю, раздается гонг.

И я опоздала! Упустила свой шанс! Несколько секунд задержки заставили меня изменить план. Мгновение я топчусь на месте, не зная, какое направление избрать, потом бросаюсь вперед и хватаю с земли кусок пленки и буханку хлеба. Пожива настолько смехотворна, и я настолько зла на Пита за то, что он отвлек меня, что с досады я решаюсь пробежать еще ярдов двадцать за ярко-оранжевым рюкзаком, набитым неизвестно чем. Ну не уходить же совсем с пустыми руками!

Какой-то парень, кажется, из Дистрикта-9, подбегает к рюкзаку одновременно со мной. Мы вырываем его друг у друга из рук, как вдруг он кашляет, обдавая мое лицо теплой липкой кровью. В отвращении я отшатываюсь назад, и парень оседает на землю. В его спине торчит нож. Другие трибуты уже успели добежать до Рога изобилия и теперь готовы атаковать. Сжимая в руке полдюжины ножей, ко мне мчится девушка из Дистрикта-2. Я видела ее на тренировках. Она никогда не промахивается. Я ее следующая мишень.

Мой неопределенный, расплывчатый страх сгустился во вполне конкретный, осязаемый ужас перед этой девочкой-хищницей, которая вот-вот меня прикончит. Адреналин выплескивается в кровь, и я опрометью кидаюсь к лесу, набросив рюкзак на плечо. За спиной свист ножа. Инстинктивно защищая голову, вздергиваю рюкзак вверх; в него вонзается лезвие. Продеваю руку во вторую лямку и бегу дальше. Девушка не станет меня преследовать: в Роге изобилия еще так много хороших вещей. Мои губы растягиваются в ухмылке. Спасибо за нож.

На опушке я оборачиваюсь, чтобы окинуть взглядом поле битвы. Около дюжины трибутов рубятся друг с другом у Рога. На земле лежат несколько тел. Те, кто предпочли унести ноги, уже достигли леса или бегут по лугу в противоположную от меня сторону. Я мчусь дальше, пока деревья не скрывают меня полностью от других трибутов, потом перехожу на бег трусцой, чтобы не выдохнуться слишком быстро. Следующие пару часов я то бегу, то быстро иду, стараясь увеличить отрыв от соперников. Хлеб я потеряла, когда боролась с парнем из Дистрикта-9, зато кусок пленки успела засунуть в рукав. Теперь я на ходу достаю ее, аккуратно сворачиваю и кладу в карман. Потом высвобождаю нож. Хороший, с длинным острым клинком, с зубчиками у рукояти – будет удобно пилить. Засовываю его за пояс. Рассмотреть содержимое рюкзака пока не решаюсь. Надо идти. Останавливаюсь только для того, чтобы прислушаться, не бежит ли кто следом.

Я могу идти долго. Не впервой. Вот без воды не обойдусь. Найти воду – это второе указание Хеймитча; первое я не выполнила, а тут уж смотрю во все глаза. Пока без толку.

Лес постепенно меняется. Среди сосен появляются другие деревья, некоторые мне знакомы, других я никогда раньше не видела. Доносится какой-то звук. Я вытаскиваю нож, готовая защищаться, но это всего лишь кролик. «Рада встрече», – шепчу я. Если есть один, будут и другие, дожидающиеся моих силков.

Местность идет под уклон. Это мне не очень нравится. На дне лощин я чувствую себя будто в западне. То ли дело наверху. Например, на холмах вокруг Дистрикта-12. Всегда видно, если приближается враг. Впрочем, выбора нет; я двигаюсь дальше.

Как ни странно, я совсем не устала. Не зря все эти дни ела как не в себе. Во мне бурлит энергия, даром что я так мало спала в последние ночи. И лес подпитывает меня новыми силами. Приятно побыть в одиночестве, даже если это всего лишь иллюзия: вероятно, меня сейчас показывают на экране. Не постоянно, но время от времени. В первый день столько смертей, что трибут, мирно шагающий по лесу, вряд ли привлечет много внимания. Будут показывать просто для сведения: жива, мол, пока, не ранена, идет. Это один из самых насыщенных дней по части ставок. Начало Игр, первые жертвы. Хотя не сравнить с тем, что будет, когда игроков останется раз, два и обчелся.

Ближе к вечеру начинают палить из пушек. Один выстрел – один мертвый трибут. Сражение у Рога изобилия, должно быть, закончилось: тела жертв собирают только после того, как их убийцы разойдутся. И из пушек в первый день стреляют, когда битва уже позади. Раньше просто невозможно за всем уследить. Я позволяю себе остановиться перевести дух, пока буду считать выстрелы. Один… два… три… четыре… Еще, и еще, и еще… Одиннадцать. Одиннадцать убитых. Тринадцать в Игре. Я ногтями соскребаю с лица засохшую кровь мальчика из Дистрикта-9. Он точно умер. А Пит? Пережил ли он этот день? Узнаю через несколько часов, когда в небе высветят портреты погибших.

Внезапно меня обуревает тревога: а что, если Пита уже нет, а его обескровленное бледное тело подобрали и везут в Капитолий, чтобы вымыть, переодеть и отправить в простом деревянном ящике назад в Дистрикт-12? Что, если он не здесь и едет домой? Я изо всех сил стараюсь вспомнить, видела ли его с тех пор, как началась кутерьма. Помню только, как он качал головой перед ударом гонга.

Хотя, может быть, даже лучше, если Пит умер. У него не было воли к победе. А на мою долю точно не выпадет ужасная роль его убийцы. Да, наверное, лучше, если он уже выбыл. Навсегда.

Я в изнеможении опускаюсь на землю вместе с рюкзаком и отцепляю лямки. Все равно с ним надо разобраться до наступления темноты. Посмотреть, какие у меня ресурсы. Рюкзак добротный, жаль только, цвет неудачный – оранжевый. В темноте будет прямо-таки светиться. Завтра утром первым делом займусь его маскировкой.

Откидываю клапан. Больше всего я была бы сейчас рада воде. Про необходимость найти ее источник Хеймитч не с потолка взял. Без воды долго не протянешь. Пару дней я, возможно, еще смогу справляться с жаждой, но потом стану совсем беспомощной развалиной и загнусь за неделю, если не раньше. Осторожно вытаскиваю содержимое рюкзака: тонкий черный спальный мешок из теплоотражающей ткани, пачка галет, пакетик вяленой говядины, йод во флакончике, коробок спичек, моточек проволоки, солнечные очки. И большая пластиковая бутыль – пустая как барабан.

Воды нет. Неужели так трудно было наполнить бутыль? Я замечаю, как сухо у меня в горле и во рту, облизываю потрескавшиеся губы. Я шла весь день по жаре, много потела. Мне не привыкать. Вот только когда я хотела пить дома, в своем лесу, то всегда находила какой-нибудь ручеек, а зимой растапливала снег.

Когда я складываю вещи обратно в рюкзак, меня пронзает ужасная мысль. Озеро! Пока ждали горн, я видела озеро! Вдруг это единственный источник воды на всей арене?! Неплохой способ согнать нас вместе и устроить грандиозное побоище? От того места, где я сейчас, до озера день пути, и проделать его без капли воды – задачка еще та. А там, конечно, окажется, что озеро охраняют профи. Я уже готова поддаться панике и тут вспоминаю кролика, которого вспугнула сегодня. Он ведь находит воду! Остается выяснить где.

Надвигаются сумерки, и на душе у меня паршиво. Деревья слишком редкие и хилые, толком спрятаться негде. Сосновые иглы под ногами приглушают шаги, зато на них не видно следов животных, по которым я смогла бы выйти к воде. И я все еще продолжаю спускаться вниз в лощину, глубже и глубже. Кажется, она бездонная.

Есть тоже хочется, но начинать драгоценный запас галет и говядины еще слишком рано. Вместо этого подхожу к сосне, срезаю ножом твердую внешнюю кору и наскребаю большую горсть мягкого луба. Медленно жую его, продолжая идти. После недели самого роскошного питания в мире переходить на древесную кору трудновато. Впрочем, я столько ее съела за свою жизнь, что долго привыкать не придется.

Через час очевидно: больше откладывать некуда, пора искать место для ночевки. Ночные хищники уже выползают из своих обиталищ; время от времени слышны их завывания и уханья. Охотиться на кроликов буду не я одна. Хорошо бы самой не стать добычей. Возможно, как раз сейчас меня выслеживает целая стая!

Хотя что там хищники! Свои собратья трибуты куда опаснее. Наверняка многие выйдут ночью на поиски. Из тех, кто выжил в драке перед Рогом изобилия. У них есть еда, неистощимый запас воды из озера, фонари и факелы. И, конечно, оружие, которое им не терпится испробовать. Надеюсь только, что я ушла дальше, чем пойдут они.

Достаю проволоку и устанавливаю в кустах две петли-ловушки. Это опасно: может навести на мой след, но что делать, еды у меня почти нет. А днем ставить ловушки некогда. Потом иду еще минут пять.

Место я выбираю очень тщательно. Наконец нахожу подходящую иву – не очень высокую, зато ее окружают несколько других, и за их висячими густыми ветвями легко укрыться. Я забираюсь наверх по толстым сучьям до развилины, достаточно прочной, чтобы устроить на ней постель. Задача непростая, однако мне удается более-менее удобно расположить спальный мешок. На его дно я помещаю рюкзак, следом заползаю сама. Затем снимаю ремень и привязываюсь им к суку – осторожность не повредит. Теперь если я случайно повернусь во сне, то не грохнусь на землю. Так как я невелика ростом, мешка хватает, чтобы залезть в него с головой, но капюшон я тоже натягиваю. Ночью быстро холодает. Я все-таки молодец, что добыла рюкзак. Спальный мешок – вещь незаменимая. Уверена, не один трибут сейчас всерьез озабочен тем, как ему согреться, а я тем временем могу поспать. Если бы еще не мучила жажда…

Едва наступает ночь, я слышу гимн, предшествующий показу погибших. Сквозь ветви мне виден парящий высоко в небе герб Капитолия. На самом деле его проецируют на огромный экран, привязанный к одному из планолетов-невидимок. Гимн затихает, и на мгновение небо темнеет. Дома по телевизору каждое убийство показывают в подробностях, а здесь это считалось бы неправомерным преимуществом для части трибутов. Если бы я, к примеру, застрелила кого-нибудь из лука, мои навыки обращения с этим оружием перестали бы быть секретом. Здесь на арене показывают фотографии – те же, что и при объявлении результатов тренировок, но под лицами нет баллов, только номера дистриктов. Я делаю глубокий вдох и готовлюсь загибать пальцы.

Первой на экране появляется девушка из Дистрикта-3. Это значит, что трибуты-профессионалы из дистриктов 1 и 2 остались в живых. Кто бы сомневался. Затем парень из Дистрикта-4. А вот это уже странно – обычно первый день профи выдерживают в полном составе. Парень из Дистрикта-5… Девушка-лиса, стало быть, выжила. Дистрикты 6 и 7 потеряли обоих своих трибутов. Парень из Восьмого. Оба из Девятого. Да, это тот парень, с которым я дралась за рюкзак. Пальцы закончились. Остается только один убитый. Пит? Нет, это девушка из Дистрикта-10. Конец. Торжественная финальная музыка и герб Капитолия. Потом – темень и звуки леса.

От сердца отлегло. Пит – жив. Я снова говорю себе, что, если меня убьют, его победа поможет маме и Прим. Это объяснение позволяет мне внести хоть какой-то разумный порядок в эмоции, которые охватывают меня при мысли о Пите. Чувство благодарности за то, что он подарил мне шанс своим признанием в любви. Злость на его высокопарные рассуждения на крыше. Страх, что мы в любой момент можем столкнуться с ним один на один на арене.

Одиннадцать погибших и ни одного из Дистрикта-12. Кто же остался?.. Пять профи. Лиса. Цеп с Рутой. Рута… значит, ей все-таки удалось пережить первый день! Я рада. Это десять… Трех других вспомню завтра. Я много прошла сегодня; сейчас темно, и я высоко на дереве. Надо отдыхать.

Я почти не спала последние две ночи, а сегодня целый день на ногах. Постепенно я заставляю свои мышцы расслабиться. Смыкаю веки… Хорошо, что я не храплю…

Хрусь! Меня будит звук сломанной ветки. Как долго я спала? Четыре часа? Пять? Кончик носа совсем закоченел. Хрусь! Хрусь! Что это? Кто-то идет? Нет, не похоже. Скорее, спускается с дерева. Хрусь! Хрусь! Кажется, справа, в паре сотен ярдов от меня. Медленно, бесшумно я поворачиваю голову в том направлении. Сплошная тьма. Несколько минут слышен только шорох. Потом вспыхивает искра, и расцветает небольшой костерок. Пара ладоней греется над пламенем. Больше ничего не видно.

Я прикусываю язык, чтобы не выплеснуть на незадачливого трибута весь набор ругательств, какие только знаю. О чем он только думает?! Ладно бы развел костер вечером – тогда захватчики Рога изобилия были, конечно, еще слишком далеко и не заметили бы огня. Теперь-то они уже точно не один час прочесывают лес в поисках жертв! С тем же успехом можно размахивать флагом и кричать: «Сюда! Идите и убейте меня!»

И угораздило же меня оказаться рядом с самым большим недоумком на целой арене! Да еще привязанной к дереву и не имея возможности бежать, потому что можно запросто столкнуться с убийцами. Понятно, что ночь холодная, и не всем удалось раздобыть спальный мешок, но тут уж сожми зубы и терпи до рассвета – иначе крышка!

Следующие пару часов я лежу, не смыкая глаз, в мешке и злюсь. Может, слезть с дерева да и самой прикончить беспокойного соседа? Изначально моей тактикой было бегство, а не нападение. Но находиться рядом по-настоящему опасно. С дураком – не со своим братом. К тому же это будет нетрудно: вряд ли у него есть хоть какое-то оружие, а у меня – отличный нож.

В небе еще темно, но уже чувствуются первые признаки рассвета. Я начинаю думать, что все-таки нас – меня и трибута, на которого я задумываю покуситься, – не найдут. И тут я их слышу: несколько пар ног внезапно переходят на бег. Трибут у костра, видимо, задремал: она даже не успевает броситься наутек. Теперь я знаю, что это девушка – мне слышны ее мольбы и предсмертный крик. Потом смех, поздравления. Чей-то возглас: «Двенадцать готовы, одиннадцать впереди!» – и одобрительное гиканье в ответ.

Значит, они действуют сообща. Не то чтобы это было для меня неожиданностью – в начале Игр альянсы не редкость. Сильные объединяются против слабых, а когда перебьют их, принимаются друг за друга. Нетрудно догадаться, что на сей раз союз образовали выжившие профи из дистриктов 1, 2 и 4. Двое юношей и три девушки. Те, что ели за одним столом.

Они обыскивают вещи девушки. Судя по комментариям, ничего путного не находят. А вдруг это Рута? Нет, она слишком умна, чтобы вот так взять и развести огонь.

– Пойдем. Пусть заберут труп, пока не завоняло.

Я почти уверена, что голос принадлежит звероподобному парню из Дистрикта-2. Другие соглашаются, и, к своему ужасу, я слышу, как эта свора направляется в мою сторону! Но они ведь не знают, что я здесь? Откуда? В зарослях меня не видно… По крайней мере, пока не встало солнце. Потом черный цвет спального мешка превратится из маскировочного в предательский. Пусть бы они шли да шли своей дорогой – и через минуту оказались ко мне спиной!

Профи останавливаются на поляне ярдах в десяти от моего дерева. В руках у них фонарики, факелы. Сквозь ветви видны то чей-нибудь ботинок, то рука. Я замираю, боясь даже вздохнуть. Заметили меня? Нет, пока нет… Их мысли заняты другим.

– Пора бы им выпалить из пушки, а?

– Наверное. Ничто не мешает сделать это сразу.

– А может, она жива.

– Нет. Я сам ее заколол.

– Почему тогда нет выстрела?

– Кто-то должен пойти и убедиться, что дело сделано.

– Я же сказал!

Спор разгорается все сильнее, и тут один трибут утихомиривает остальных:

– Мы только зря тратим время! Пойду добью ее, и двигаем дальше!

Я чуть не падаю с дерева. Это голос Пита!

11

Слава богу, хватило ума пристегнуться! Я скатилась с развилины и теперь вишу на ремне лицом вниз, сквозь мешок цепляясь за ствол рукой и ступнями, между которыми еще и рюкзак попал.

– Ну давай, женишок, – говорит парень из Второго. – Сходи проверь.

Когда Пит разворачивается, чтобы идти, я секунду вижу его, освещенного факелом. Лицо распухшее от синяков, на руке окровавленная повязка. Судя по шаркающему звуку, он прихрамывает. Вот, значит, как! Мне качал головой – не лезь, мол, на рожон, – а сам тем временем думал нырнуть в самое пекло, наплевав на советы Хеймитча.

Ладно, это я еще могу понять. Ну, соблазнился, положим. Это еще мелочи. Но связаться со стаей волков, чтобы убивать остальных! Да никому из нашего дистрикта такое и в голову никогда не приходило! Профи – наглые мерзавцы, живодеры, пляшущие под дудку Капитолия и получающие за это куски пожирнее! Их ненавидят везде, кроме их собственных дистриктов.

Представляю, что теперь говорят о Пите у нас дома! И он рассусоливал передо мной о высоких материях!

Очевидно, благородный мальчик сыграл со мной на крыше еще одну шутку. Что ж, эта – последняя! С нетерпением буду ждать его портрета на ночном небе. Если сама раньше не убью.

Профи молчат, пока Пит не уходит подальше, затем говорят приглушенными голосами.

– Почему бы нам не прикончить его прямо сейчас? Зачем откладывать?

– Да пусть себе таскается. Чем плохо? Может, пригодится еще. Видал, как с ножом управляется?

С ножом? Вот это новость! Сегодня у меня ночь открытий. Как мало я знаю о своем друге Пите!

– К тому же с ним мы быстрее выйдем на нее.

Я не сразу понимаю, что они имеют в виду меня.

– Почему? Думаешь, она повелась на его сопливую сказочку про любовь?

– А что, может быть. По-моему, обычная дурочка. Вспомню, как она вертелась в своем платье, аж блевать охота.

– Знать бы, как она умудрилась получить одиннадцать баллов.

– Спроси у женишка. Он-то знает.

Шорох шагов Пита заставляет их замолчать.

– Ну что, мертвая была? – спрашивает парень из Дистрикта-2.

– Живая. Была, – отвечает Пит. Ему вторит пушечный выстрел. – Идем?

Банда профи убегает, и почти сразу же начинает светать, и воздух наполняется птичьим гомоном. Пару минут я еще выжидаю в той же неудобной позе, хотя мышцы уже дрожат от напряжения, затем взбираюсь на сук. Надо слезать вниз и идти дальше, а какое-то время я просто лежу, переваривая услышанное. Пит не только присоединился к профи, он помогает им искать меня – дурочку, но опасную, потому что получила одиннадцать баллов. А все благодаря луку и стрелам. Питу это хорошо известно.

Правда, им он еще не рассказал. Тянет время, понимая, что это единственное, благодаря чему его не убивают? Все еще притворяется перед зрителями, будто любит меня? Что он затеял?

Внезапно птичьи трели смолкают. Затем одна птица издает пронзительный тревожный крик. Точно как тогда, когда поймали рыжеволосую девушку. Высоко над затухающим костром возникает планолет. Изнутри выпадают громадные металлические челюсти, которые медленно и осторожно захватывают мертвое тело и поднимают его на борт. Планолет исчезает. Птицы поют снова.

– Давай, – шепчу я сама себе.

Выбираюсь из спального мешка, скатываю его и засовываю в рюкзак. Делаю глубокий вдох. Пока я была в мешке, скрытая темнотой и ивовыми ветвями, камеры вряд ли могли меня хорошо видеть. Теперь-то они наверстают. Как только спущусь на землю, точно удостоюсь крупного плана.

Зрители, наверное, здорово позабавились, слушая разговор профи и зная, что я тоже их слышу и вижу среди них Пита. Пока я еще толком не решила, как мне себя вести. В любом случае нужно показать, что я полностью владею ситуацией, а вовсе не сбита с толку и напугана.

Тут приходится просчитывать каждый шаг.

С этими мыслями я выныриваю из листвы на утренний свет, и на секунду замираю, давая камерам возможность хорошенько на мне сфокусироваться. Склонив голову набок, я многозначительно улыбаюсь. Вот им! Пусть поломают голову, что означает эта улыбочка!

Я уже совсем собралась идти дальше, как вдруг вспоминаю о силках. Не совсем благоразумно проверять их сейчас, когда другие трибуты так близко, тем не менее просто взять и уйти я не могу. Видно, охотничьи инстинкты укоренились во мне слишком крепко. Да и соблазн велик – что, если там дичь?

Риск оправдан – в силках превосходный кролик. Мигом его свежую; голову, лапы, шкуру, хвост и внутренности присыпаю листьями. Жаль, костра не развести… От сырой крольчатины легко подхватить туляремию, это вам не шутка – испытано на себе. Тут я вспоминаю убитую девушку, и спешу к месту ее ночевки. Ага! Угли еще горячие. Быстро режу мясо, нанизываю кусочки на вертел из прутьев и прилаживаю над углями.

Теперь я даже рада камерам. Пусть спонсоры увидят, что я умею охотиться и не теряю осторожности от голода. Пока еда готовится, я маскирую свой оранжевый рюкзак с помощью куска обуглившейся палки. Довольно успешно. Еще бы грязью разок обмазать. Но без воды грязи не бывает…

Взвалив поклажу на спину, я хватаю вертел, присыпаю угли пылью и отправляюсь в сторону, противоположную той, куда ушли профи. Половину кролика я съедаю на ходу сразу же, а остатки заворачиваю в пленку. От мяса перестает урчать в животе, однако жажда меньше не становится. Вода сейчас для меня главное.

Я продолжаю старательно скрывать эмоции – готова спорить, моя физиономия все еще красуется на экранах Капитолия. А Клавдий Темплсмит со своими гостями в студии досконально разбирают тактику Пита и мою реакцию. Хотела бы я сама во всем разобраться! Пит показал истинное лицо? И что теперь? Как теперь расценивают наши шансы? Потеряем ли мы спонсоров? Есть ли они у нас вообще? Уверена, что есть. По крайней мере были.

Определенно, с басней про несчастных влюбленных покончено. Пит разделался с ней одним махом. Или все-таки нет?.. То, что он пока не распространялся обо мне профессионалам, возможно, сыграет нам на руку! Если я буду выглядеть довольной, люди, глядишь, подумают, что мы с Питом специально так договорились.

На небе всходит солнце – жаркое даже сквозь кроны деревьев. Я намазываю губы кроличьим жиром и стараюсь дышать ровно, но толку мало. Прошли всего сутки, а я уже ощущаю признаки обезвоживания. Пытаюсь вспомнить все, что знаю о поиске воды. Ручьи сбегают с холмов в долины, я иду вниз – это правильно. Найти бы теперь следы животных. Или место, где растительность особенно пышная. Везде все одинаковое, ничего не меняется. Местность все так же идет под уклон, вокруг те же птицы, те же деревья.

День проходит, и ясно, что беда не за горами. Моя моча темно-коричневого цвета, да и той почти нет, голова раскалывается от боли, язык пересох. Глаза болят от яркого света, но когда я надеваю солнечные очки, со зрением происходит что-то странное – я сую их обратно в рюкзак.

Ближе к вечеру мне кажется, я спасена: передо мной кустики с ягодами. Я торопливо срываю несколько, чтобы высосать из них сладкий сок, но, уже поднеся ко рту, присматриваюсь внимательнее. Ягоды похожи на чернику, только форма немного другая, а когда я разламываю одну из них, внутри она красная. Никогда не встречала таких. Может, ягоды съедобные, а может, это ловушка, придуманная распорядителями Игр. Даже инструктор в Тренировочном центре предупреждала нас, чтобы мы не ели никаких растений, если на сто процентов не уверены в их безвредности. Да это и без предупреждений понятно. Жажда так сильна, что только вспомнив слова инструкторши, я нахожу в себе силы выбросить ягоды.

Я изнурена, и это не обычная усталость от долгой ходьбы. Часто останавливаюсь передохнуть, хотя знаю, что мой единственный шанс – не прекращать поиски. Пробую другую тактику: забираюсь на дерево так высоко, как только позволяют мои трясущиеся руки и ноги, и осматриваюсь. Кругом, куда ни кинь взгляд, только безжалостный лес.

Ноги заплетаются, но я продолжаю путь дотемна.

Из последних сил взбираюсь на дерево и пристегиваюсь ремнем. Есть не хочу, просто посасываю кроличью косточку, чтобы чем-нибудь занять рот. Когда приходит ночь, звучит гимн, и высоко в небе появляется фотография девушки из Дистрикта-8. Той, которую ходил добивать Пит.

Страх перед бандой профи ничто в сравнении с раздирающей меня жаждой. Они ушли в другую сторону, и сейчас тоже нуждаются в отдыхе. А может, у них кончилась вода, и они вернулись к озеру.

Не исключено, что для меня это тоже единственный путь.

Утром все гораздо хуже. Голова пульсирует дикой болью в такт ударам сердца. При малейшем движении кажется, будто мне выворачивают суставы. С дерева я не спрыгиваю, а падаю. На упаковку рюкзака уходит несколько минут. Где-то внутри я осознаю, что делаю все неправильно: нужно быть осторожнее и шевелиться побыстре, но сознание затуманено, и я не могу ни на чем сосредоточиться. Привалившись спиной к стволу, я осторожно провожу пальцем по языку, сухому и грубому, как наждак, и пытаюсь сообразить, как мне быть. Где взять воду?

Вернуться к озеру? Бесполезно. Не дойду.

Дождь? На небе ни облачка.

Искать дальше. Единственный шанс.

Внезапная мысль переполняет меня такой злостью, что даже в голове проясняется: Хеймитч! Вот, кто может прислать мне воду! Всего-то нажать на кнопку, и она тут же будет доставлена на серебряном парашюте. Уверена, среди моих спонсоров есть один или два, способных пожертвовать на бутылочку воды. Это на самом деле очень дорого, так ведь и спонсоры люди не бедные. Может, Хеймитч не понимает моего положения?

– Воды! – говорю я так громко, как только смею, и жду, что вот-вот сюда спустится парашют.

Напрасно.

Что-то не так. Неужели я ошибаюсь, и никаких спонсоров нет и в помине? Или их оттолкнуло поведение Пита? Не верю. Наверняка куча народу готова купить для меня воду, просто Хеймитч отказывается ее отправить. Как ментор, он распоряжается всеми взносами, а меня он ненавидит и никогда этого не скрывал. Ненавидит так сильно, что позволит мне умереть от жажды? Но как он решится на такое? Если ментор обделяет своих подопечных, ему придется за это ответить. Перед народом. Перед собственным дистриктом. На это не пойдет даже Хеймитч. Какие бы ни были мои знакомые торговцы с Котла, вряд ли они примут его с распростертыми объятиями. Где он достанет себе выпивку? Что же тогда? Хочет помучить меня за то, что была с ним непочтительна? Переманивает всех спонсоров помогать Питу? Или напился пьяным и понятия не имеет, что тут происходит? Почему-то я уверена, что это не так, и Хеймитч вовсе не желает меня погубить. Что ни говори, на свой лад он честно старался подготовить меня к трудностям. В чем же тогда дело?

Я закрываю лицо руками, хотя расплакаться мне сейчас не грозит. Даже под страхом смерти из моих глаз не выкатилось бы ни слезинки. О чем думает Хеймитч? Несмотря на все мои подозрения, гнев и ненависть, в глубине души я, кажется, знаю ответ.

Возможно, он хочет тебе что-то сказать. Это послание. Но о чем? И тут до меня доходит. Есть только одна причина для Хеймитча не присылать мне воду: я ее почти нашла.

Стиснув зубы, я встаю на ноги. Рюкзак потяжелел раза в три. Подбираю отломанный сук вместо посоха и иду. Солнце жарит вовсю, еще сильнее, чем в первые два дня. Я чувствую себя старым искореженным башмаком, пересохшим и потрескавшимся на жаре. Каждый шаг – усилие, но останавливаться нельзя. Сесть и отдохнуть нельзя. Если я сяду, то подняться уже не смогу. Я даже не вспомню, зачем мне вставать.

Какая легкая добыча я теперь! Любой трибут, даже крохотная Рута, смог бы со мной совладать: только подтолкнуть слегка, чтобы упала, а потом прирезать моим же ножом. У меня не будет сил сопротивляться. Впрочем, если и есть в этой части леса кто-то еще, то у него другие заботы. У меня такое ощущение, что на миллионы миль вокруг нет ни одной живой души.

Хоть бы я и вправду была одна. Так нет, за мной следит камера, куда ж без нее! Я сама сколько раз видела по телевизору, как трибуты замерзают, истекают кровью, умирают от голода или обезвоживания! Теперь я звезда экрана. Разве что где-нибудь особенно кровавое побоище случилось.

Мои мысли уходят к Прим. Вряд ли она смотрит Игры в прямом эфире, но на перемене в школе обязательно покажут обзор. Ради нее я стараюсь приободриться.

К середине дня очевидно, что конец близок. Ноги подкашиваются, сердце колотится как бешеное. Поминутно я забываю, где нахожусь и что делаю. Несколько раз, споткнувшись и упав на колени, я чудом встаю снова. Потом палка, служащая мне опорой, проскальзывает, и я растягиваюсь ничком на земле, не в силах подняться. Закрываю глаза.

Я переоценила Хеймитча. У него и в мыслях не было помогать мне.

Все в порядке. Здесь не так уж плохо. Воздух прохладнее, скоро наступит вечер. Легкий, сладкий аромат напоминает о кувшинках. Пальцы поглаживают землю, приятно гладкую. Хорошее место, чтобы умереть.

Кончики пальцев рисуют круги на прохладной, скользкой земле. Люблю грязь. Как часто я читала по ее мягкой поверхности, где искать дичь. И от укусов пчел помогает. Грязь, грязь. Грязь! Глаза моментально раскрываются, и я всаживаю пальцы в землю. Это грязь! Поднимаю голову. А там действительно кувшинки! Кувшинки в пруду!

Ползу. По грязи. Меня ведет запах. В пяти ярдах от места, где я упала, начинаются густые заросли, за ними – пруд. На поверхности плавают раскрывшиеся желтые цветы – мои милые кувшинки.

Я едва удерживаюсь, чтобы не окунуть лицо в воду и пить, пить, пока не лопну. К счастью, во мне осталась еще крупица благоразумия. Трясущимися руками я достаю бутыль и наполняю ее водой. Затем добавляю туда пару капель йода для дезинфекции – надеюсь, хватит. Полчаса ожидания – форменная пытка, но я выдерживаю. По крайней мере, мне кажется, что прошло полчаса – уж, во всяком случае, дольше не утерпеть.

Теперь медленно, по глоточку, уговариваю я саму себя. Делаю глоток и заставляю себя подождать. Потом второй. Часа за два осушаю всю бутыль. Затем еще одну. Приготовив третью, я забираюсь под дерево, не торопясь попиваю воду, ем кроличье мясо и даже позволяю себе драгоценную галету. Ко времени гимна я более-менее прихожу в норму. Сегодня лиц не показывают: никто не погиб. Завтрашний день надо будет провести здесь: отдохну, замаскирую грязью рюкзак, половлю рыбешек – я их видела, пока наслаждалась питьем, – а на гарнир еще и корней кувшинок нарою. Я уютно устраиваюсь в спальном мешке, не выпуская из рук бутыли, будто в ней моя жизнь – впрочем, так оно и есть на самом деле.

Несколько часов спустя я просыпаюсь от топота множества бегущих ног. В тревоге смотрю по сторонам. Рассвет еще не наступил, но мои пронизанные мгновенной болью глаза видят все и так.

Трудно было бы не заметить надвигающуюся на меня огненную стену.

Мой первый порыв – скорее слезть с дерева; я даже забываю, что пристегнута к нему ремнем. Кое-как торопливые пальцы справляются с пряжкой, и я кулем падаю на землю, запутавшись в спальном мешке. К счастью, рюкзак и бутыль уже в нем – собирать вещи некогда. Я сую внутрь ремень, перебрасываю мешок через плечо и бегу.

Весь мир растворился в дыму и пламени. С деревьев обламываются горящие сучья и падают, разбрасывая снопы искр, мне под ноги. Все, на что я способна, – это бежать, куда бегут другие: кролики, олени. Даже стая диких собак. Инстинкты животных острее, чем мои, и я целиком полагаюсь на них. Беда в том, что и бегают они гораздо быстрее меня. Грациозно они проносятся мимо, пока я то и дело спотыкаюсь о корни и ветки.

Жара страшная, но хуже жары дым, от которого я уже задыхаюсь. Натягиваю на нос край рубашки, хорошо, что она пропитана потом: дышать становится немного легче. Бегу. Меня душит дым, мешок нещадно бьет по спине, а ветки, внезапно выныривающие из серой пелены, царапают лицо в кровь. Бегу, потому что так надо.

Этот пожар не случайность, не вышедший из-под контроля костер, разведенный кем-то из трибутов. Языки пламени, настигающие меня, ровные и неестественно высокие. Огонь вызван с помощью машин распорядителями Игр. Сегодняшний день выдался чересчур спокойным: нет погибших, а может быть, и боев не было. Капитолийцы того и гляди заскучают и скажут, что в этот раз не Игры, а тоска зеленая. Такого распорядители не допустят.

Их расчет понять нетрудно. Есть команда профи, и есть остальные, разбежавшиеся, наверное, кто куда по всей арене. Пожар заставит нас обнаружить себя и сбиться в кучу. План не самый оригинальный из тех, что я видела, зато очень и очень эффективный.

Я прыгаю через толстый горящий сук, но недостаточно высоко – задняя часть ветровки загорелась. Стащив с себя и затоптав кое-как огонь, я запихиваю ее, опаленную и дымящуюся, в спальный мешок, надеясь, что недостаток воздуха не даст ей разгореться. Бросить жалко. Все свое имущество я несу на себе – больше рассчитывать не на что.

Дальше хуже, горло и нос обдирает жаром. Я захожусь от кашля, а легкие, кажется, сейчас сварятся. Положение становится буквально невыносимым: каждый вдох прошивает грудь жгучей болью. Я как раз успеваю забежать за каменные глыбы, когда открывается рвота. Скудный ужин и остававшаяся в желудке вода пропали даром. Я стою на четвереньках, пока меня выворачивает наизнанку.

Надо бежать дальше, а тело бьет дрожь, и голова будто набита ватой. Малость отдышавшись, беру в рот немного воды, полощу рот и выплевываю. Потом выпиваю несколько глотков. Одна минута, увещеваю я себя. Одна минута на отдых. Я использую это время, чтобы вытащить свои запасы, скомкать спальный мешок и как попало запихнуть все в рюкзак. Минута вышла. Знаю, что пора двигаться дальше, но мысли путаются, и я никак не соображу куда. Быстроногие звери, служившие мне компасом, оставили меня далеко позади. Уверена, я еще ни разу не была в этой части леса: раньше не попадались сколько-нибудь крупные камни. Куда меня гонят? Назад к озеру? Или в совершенно незнакомое место, полное новых опасностей? А я только-только нашла уголок, где рассчитывала спокойно провести день… Нельзя ли как-нибудь обойти огонь и вернуться к пруду? Стена огня должна где-то заканчиваться, и бесконечно гореть не будет. Не потому что у распорядителей не хватит топлива, а снова из-за опасений, что зрители обвинят их в однообразии. Если бы мне удалось попасть за кромку пожара, я, возможно, избежала бы встречи с профи. Идти, конечно, придется не одну милю – сначала просто подальше от этого пекла, а потом окольным путем назад, но почему бы не попытаться? Едва я принимаю решение, как в каменную глыбу за моей спиной врезается огненный шар – всего на пару футов выше моей головы. Я пулей вылетаю из-под уступа, подгоняемая страхом.

Интригующий поворот в Игре. Пожар придумали, чтобы нас расшевелить, зато теперь зрители развлекутся на всю катушку! Когда раздается следующее шипение, я тут же распластываюсь на земле, не дожидаясь, пока увижу шар. Дерево слева от меня окутывают языки пламени. Оставаться на одном месте – значит погибнуть. Я вскакиваю на ноги, и третий шар ударяет в землю; там, где я только что лежала, вырастает огненный столб. Время будто замирает, пока я отчаянно уворачиваюсь от снарядов. Я не вижу, откуда их выпускают, но точно не из планолета – угол, под которым они падают, не очень большой. Возможно, орудия спрятаны здесь повсюду – среди деревьев и каменных глыб. А где-нибудь в прохладном, чистом зале кто-то сидит за пультом – вот сейчас нажмет на кнопку, и мне конец. Нужно лишь одно прямое попадание.

Все мои планы возвращения к пруду – и без того смутные – забыты напрочь, пока я бегаю зигзагами, пригибаясь и подпрыгивая. Шары размером с яблоко, однако их сила огромна. Все чувства обостряются до предела и подчинены одной задаче – выжить. Нет времени раздумывать. Раздается свист – и ты либо действуешь, либо погибаешь.

Неосознанно я все-таки продвигаюсь вперед. Я смотрела Голодные игры с детства и знаю, что разные части арены оборудованы неодинаково, и игроков подстерегают в них разные опасности. Если я уберусь подальше от этого места, то, возможно, орудия меня не достанут. Не исключено, правда, что я тут же провалюсь в яму с гадюками. Впрочем, пока это волнует меня меньше всего.

Трудно сказать, как долго длится мое метание, но постепенно атака ослабевает. Самое время: меня снова мутит. На сей раз горло и нос разъедает кислота, выделившаяся из шаров. Тело судорожно содрогается, пытаясь освободиться от яда. Жду следующего свиста, чтобы броситься в сторону. Все тихо. Глаза из-за рвоты слезятся и щиплет. Одежда пропитана потом. Сквозь кислый смрад дыма и блевотины я каким-то образом улавливаю запах горелых волос. Нащупываю рукой косу, и действительно – огненный шар отжег от нее добрых шесть дюймов. Между пальцами рассыпаются почерневшие пряди. Я пялюсь на них, словно завороженная их внезапным преображением, и тут раздается новый свист.

Мышцы успевают среагировать, но недостаточно быстро. Ядро врезается в землю сбоку от меня, задев по пути мою голень. Я совсем обезумела от вида горящей штанины. Корчусь, кричу и с ожесточением работаю ногами и руками, пытаясь убраться из этого ада. Немного придя в себя, катаю ногой по земле; огонь почти затухает. Потом, не долго думая, отрываю тлеющую ткань голыми руками.

Я сижу в нескольких ярдах от огненного столба. Икра ноги болит нестерпимо, на руках вздулись красные рубцы. От дрожи я не могу сдвинуться с места. Если распорядители собираются меня прикончить, лучшего момента не придумаешь.

Перед глазами встает Цинна с богатой, сверкающей тканью в руках – «Огненная Китнисс». Распорядителям Игр не откажешь в чувстве юмора. Возможно, именно красивые костюмы Цинны навели их на мысль помучить меня таким изощренным способом. Цинна, конечно, не мог этого предвидеть. Наверное, сейчас ему даже жаль меня. Почему-то мне кажется, что я ему не совсем безразлична. Лучше бы он меня голышом на колеснице выпустил – так безопаснее.

Атака закончилась. Распорядители не жаждут моей смерти. Во всяком случае, пока. Разумеется, они могли бы всех нас уничтожить за секунду, едва прогремел гонг. Изюминка в том, чтобы заставить нас убивать друг друга. Нет, случается, убивают и сами, но это больше для острастки. Чаще стараются свести нас лицом к лицу. Из чего следует, что если в меня перестали палить, то где-то рядом находится по меньшей мере один трибут.

Можно было бы взлезть на дерево и спрятаться там, но дым еще слишком густой – вверху я тем более задохнусь. Я с трудом встаю и ковыляю подальше от стены огня, озаряющей небо. Сама она как будто уже не движется, только тучи черного дыма по-прежнему настигают меня.

Постепенно появляется и другой свет – утренний. Солнечные лучи рассеиваются в дыму. Дальше пятнадцати ярдов вокруг ничего не видно. Кто угодно может незаметно подобраться ко мне. Стоило бы на всякий случай вынуть нож, да боюсь, что долго его не удержу. Руки ужасно болят, хотя по сравнению с голенью это пустяк. Ненавижу обжигаться, всегда ненавидела, даже если совсем чуть-чуть, от горячего противня с хлебом. Для меня нет худшей боли, чем от ожога, но такой, как сейчас, я не испытывала никогда в жизни.

Я так изнурена, что даже не замечаю, как зашла в лужу, пока вода не достигает щиколоток. Вода бьет из трещины в камнях – ключевая, восхитительно прохладная. Я погружаю в нее руки и мгновенно чувствую облегчение. Мама всегда говорила, что самое лучшее при ожоге – холодная вода. Она вытягивает жар. Конечно, мама имела в виду небольшие ожоги. Для рук, возможно, то, что надо. А как быть с голенью? У меня до сих пор не хватило храбрости взглянуть на нее, и думаю, там простые средства бесполезны.

Какое-то время я лежу на животе у края лужи, опустив руки в воду. Огненные узоры на ногтях начали облупливаться. Хорошо. Огня с меня хватит. На всю жизнь.

Смываю с лица кровь и пепел и пытаюсь вспомнить, что знаю об ожогах. В Шлаке они не редкость. Печи мы топим углем. Да еще аварии в шахтах… Однажды к нам принесли молодого парня без сознания. Умоляли маму помочь. Шахтерский врач от него отказался. Сказал, чтобы забирали домой умирать. Но родственники не хотели с этим смириться. Парень лежал у нас на столе как труп. Я мельком увидела зияющую обугленную рану на его бедре: плоть прогорела до самой кости, – и тут же выбежала на улицу. Я ушла в лес и целый день охотилась, стараясь отвлечься от жуткого образа изуродованной ноги и воспоминаний о папиной смерти. А Прим – подумать только! – Прим, боявшаяся собственной тени, осталась дома и помогала. Мама говорит: целителями рождаются, а не становятся. Они сделали все, что было в их силах, но парень умер. Врач оказался прав.

Ногой надо срочно заняться, а я все еще не решаюсь на нее посмотреть. Вдруг она такая же, как у того парня, и я увижу свою кость. Хотя… мама говорила, что если ожог очень сильный, то боли может и не быть вовсе, потому что разрушены нервные окончания. Ободренная этой мыслью, сажусь и поворачиваю ногу, чтобы было видно.

И едва не теряю сознание: кожа, рубиново-красная, сплошь покрыта волдырями. Я делаю несколько медленных, глубоких вдохов, зная, что камеры сейчас направлены на мое лицо. Нельзя выказать слабость. Иначе помощи не жди. Жалким видом никого не удивишь. А вот стойкость часто вызывает восхищение.

Отрезаю ножом обрывки штанины и осматриваю рану внимательнее. Ожог размером с ладонь. Кожа нигде не почернела. Пожалуй, от воды вреда не будет. Осторожно опускаю икру ноги в лужу, опираясь каблуком о камень, чтобы не замочить ботинок. От облегчения у меня вырывается вздох. Есть какие-то травы, они ускоряют заживление, вот только припомнить я их не могу. Вода и время – единственные мои лекари.

Не пора ли идти? Дым постепенно рассеивается, но в нем еще таится угроза. Если я пойду дальше от пожара, то не напорюсь ли на вооруженных до зубов профи? К тому же стоит только приподнять ногу, как она вспыхивает новой болью. С руками иначе: хоть ненадолго я могу вытащить их из воды. Это позволяет мне разобраться с вещами. Наполняю бутыль водой, капаю йод и, подождав полчаса, наконец утоляю жажду. Без всякого желания грызу галету, чтобы как-то утихомирить желудок. Сворачиваю спальный мешок. За исключением нескольких подпалин он не пострадал. Чего никак не скажешь о куртке. Вонючая, обгоревшая, задний край испорчен безвозвратно. Я отрезаю целый фут снизу, и теперь она мне едва достает до пупка. Все лучше, чем ничего. И капюшон цел.

Несмотря на боль, мной овладевает сонливость. Хорошо бы забраться на дерево и выспаться, но там я буду слишком заметна. К тому же уйти от воды выше моих сил. Я аккуратно складываю свое добро и даже надеваю рюкзак, однако уходить не решаюсь. В луже замечаю растения со съедобными корнями. Вот и завтрак. Ем их с остатками крольчатины. Запиваю водой. Солнце неторопливо описывает дугу на небе. А стоит ли куда-то идти? Где я найду более безопасное место? Я откидываюсь спиной на рюкзак и поддаюсь слабости. Если профи меня ищут, плевать, пусть находят, успеваю подумать, проваливаясь в забытье. Пусть находят.

И они находят. Хорошо, что я собралась заранее: когда слышу их шаги, у меня меньше минуты форы. Уже опускаются сумерки. Едва проснувшись, я вскакиваю и шлепаю прямо по луже к кустам. Из-за ноги я не могу бежать быстро, но и у преследователей прыти, похоже, поубавилось. Я слышу их кашель, хриплые перекликающиеся голоса.

Однако они все ближе и ближе. Загоняют меня, как стая диких собак, и я поступаю, как всегда в таких случаях – выбираю дерево повыше и карабкаюсь вверх. Если бежать было больно, то лезть невыносимо: при беге напрягаются только мышцы, а здесь мои бедные ладони постоянно трутся о корявую кору дерева. Медлить нельзя, и когда появляются профи, я уже на высоте двадцати футов. Мы смотрим друг на друга. Надеюсь, им не слышно, как грохочет мое сердце.

Вот и конец. Какие у меня шансы против них? Все в сборе: пять профи и Пит. Единственное мое утешение – они тоже выглядят порядком потрепанными. Но они вооружены. Смотрят на меня, как на верную добычу, и скалятся. Что ж, они правы. Я в ловушке. И тут меня осеняет. Да, они крепкие и сильные, зато я легкая. Потому-то я, а не Гейл, срываю самые верхние плоды и ворую яйца из самых высоких гнезд. Я легче любого из них фунтов на пятьдесят-шестьдесят.

Теперь улыбаюсь я.

– Ну, как дела? – бодро кричу я.

Они ошарашены, а зрителям понравится.

– Нормально, – отзывается парень из Дистрикта-2. – А у тебя?

– На мой вкус было жарковато. – Я почти слышу смех из Капитолия. – Здесь вверху воздух чище. Не хотите подняться?

– С удовольствием.

– Катон, возьми с собой, – говорит девушка из Первого, протягивая серебряный лук и колчан.

Мой лук! Мои стрелы!

– Не надо. – Катон отстраняет лук. – Кинжалом сподручнее.

Я вижу его – короткий массивный клинок за поясом.

Жду, пока Катон залезет на дерево, и поднимаюсь выше. Гейл говорит, что в этом я похожа на белку: моментально вскарабкиваюсь на самый тонкий сук. Дело не только в весе, но и в умении: надо знать, где браться руками, куда ставить ноги. У меня большая практика. Я взбираюсь еще футов на тридцать, когда слышу треск. Катон летит вниз, цепляясь за сучья и ветки. Он здорово стукается о землю, у меня даже мелькнула надежда: не свернул ли он себе шею, но нет – встает на ноги, ругаясь как сапожник.

Следом решает попытать счастья девушка с луком – я слышала кто-то называл ее Диадемой (ну и дурацкие же имена дают детям в Дистрикте-1!). У нее хватает ума не лезть дальше, как только сучья под ногами начинают трещать. Я теперь на высоте восьмидесяти футов. Тогда девушка стреляет в меня из лука. Сразу становится ясно, что она совсем не умеет с ним обращаться. Одна стрела все-таки застревает в ветках настолько близко, что до нее можно дотянуться. Я дразню девушку, размахивая над нею стрелою, словно бы только для этого и добытой. На самом деле при случае я думаю воспользоваться ею по назначению. Будь то серебряное оружие у меня в руках, перестреляла бы всех до единого, они бы и опомниться не успели.

Профи собираются на совет, до меня доносятся их раздраженные голоса. Злятся, что я выставила их болванами. Но день уходит, а вместе с ним и возможность новой попытки напасть на меня. Наконец Пит резко подводит итог: