Гончие Лилит Старк Кристина
«Угнетает? – сорвался я. – А что изменилось, Лилиан?! Вот он я – такой же, каким и был всегда! Если все дело в той гребаной книжонке, то я сожалею, о'кей? Куплю тебе новую! Господи! Только пусть все станет так, как было! Совсем скоро у нас родится наш ангел, и…»
И вот тогда ее понесло.
И вот тогда я увидел, насколько плохи наши дела…
«Как ты смеешь называть книжонкой Книгу всей моей жизни?! Как смеешь упоминать имя Бога в нашем доме? И какой такой ангел у нас родится?! Я не хочу рожать ангела, потому что он убьет меня!» Она начала кричать, что я обманул ее. Что никакой я не Самаэль. Что если бы ему на спине нарисовали ангела, то Самаэль бы тут же обратился в пепел. А я не кто иной, как Камаэль – страж ворот Эдема, палач Бога, который решил убить двух птиц одним камнем: и Мессию родить, и у Люцифера его невесту отбить. Кричала, что этот ребенок убивает ее, потому что он – ангельское отродье, а она – порождение Тьмы. Что он разъедает ее изнутри, как кислота, обжигает, как раскаленное пушечное ядро. И еще такие дикости, от которых у меня волосы на голове зашевелились. Я выбежал из комнаты всего на минуту, чтоб взять телефон и вызвать девять-один-один, – а когда вернулся, то обнаружил ее бьющуюся в конвульсиях на полу, с ножом в животе…
Каждый найдет своего дьявола, если будет искать достаточно усердно.
Лилиан забрала «скорая», и позже врачи диагностировали тяжелый приступ шизофрении. Ребенок не выжил. Она обвинила меня в покушении, и меня снова посадили за решетку. На этот раз я бы точно легко не отделался, если бы не камеры, которые я разместил по всему дому в целях ее же безопасности.
Потом об этом стало известно газетчикам, и те перевернули все с ног на голову. Интернет затопила лавина сплетен. Я не делал никаких официальных заявлений, а пустота всегда наполняется домыслами. Да и репутация у меня уже была такая, что ничем не отмыть…
Впрочем, репортеры отчасти были правы. Во всем, что произошло, было больше моей вины, чем ее. Больной человек не виноват в том, что болен. Не виноват, что живет в мире своих фантазий и что они для него реальны: демоны и ангелы, распри между небом и адом. Реален хитрец Камаэль, который одурачил невесту Люцифера и обманом заставил ее носить его ребенка. Реален вред, который святое дитя причиняет его матери. Реальна боль, которую она чувствовала…
А вот куда я смотрел? О чем думал? Почему не присмотрелся к ней, почему не слышал предвещавшие беду звоночки, которые звенели не переставая? Я приложил руку ко всему, что в результате вылилось в убийство неродившегося ребенка: начиная с избиения в наш первый день и заканчивая полнейшей слепотой в день последний. Я создал этого монстра, я сам вложил нож ей в руку. Насколько же сильно мы можем влиять на людей, сами того не осознавая. Жаль, что мне пришлось похоронить ребенка, чтобы это понять.
Два года я приходил в себя. Ушел из группы, все бросил и уехал в ЮАР. Думал, что свихнусь, но музыка уберегла. Я начал писать песни для других исполнителей и продавать их за неплохие деньги. Выплескивал в ноты всю свою боль и ярость. Говорят, что все можно пережить, если подобрать нужную песню[54]. Не врут.
Но на этом наше с Лилиан дьявольское танго не закончилось. Она сбежала из психиатрической клиники, в которой ее принудительно лечили, и как в воду канула. Копы рыскали по всем Штатам, но поиски ни к чему не привели. Поначалу мне не было никакого дела до нее, сбежала – скатертью дорога! Но потом кто-то разгромил могилу моей дочери, а мой «ленд ровер» взорвался на парковке. Очевидно, Камаэль должен был поплатиться за свои гнусные выходки.
Я нанял детективов, желая найти Лилиан и наконец прекратить все это. Но вскоре понял, что деньги уходят в пустоту, и решил создать собственное сыскное агентство. Вряд ли сильно на этом сэкономил, но теперь, по крайней мере мог требовать от своих людей полной отдачи.
Потом я решил во что бы то ни стало наладить испорченные отношения с отцом. Тот много лет занимался охранным бизнесом и мог помочь своему горемычному отпрыску не откинуться раньше времени. Наконец случилось то, о чем он всегда мечтал: его сын отложил гитару, освоил навыки владения оружием, прошел спецподготовку и вплотную занялся делами семейного бизнеса. Все что угодно, лишь бы сумасшедшая женушка не отправила его на шесть футов[55] под землю. Научился чутко спать и мгновенно реагировать на шум…
В ту ночь, когда тебе не спалось и ты пришла ко мне, я схватился за оружие быстрее, чем вспомнил, что теперь у меня есть хорошенькая соседка, которой, вероятно, одиноко и не спится. Прости, это был просто рефлекс, который помогал мне не сыграть в ящик в расцвете лет.
После всех этих танцев на адской сковородке меня передергивало от одной только мысли о серьезных отношениях. Поразвлечься одну ночь – почему бы и нет (и лучше в доме, где, кроме меня с ней, будет находиться кто-то еще), но прикипать к кому-то душой… Ставить на кон остатки своей психики с целью выиграть сомнительное семейное счастье… Зачем? Если хочешь выжить на этой войне – бери быстро, обгладывай жадно и ничего не давай взамен. Ни руки, ни тем более сердца. Я превратил свой дом в Саймонстауне чуть ли не в бордель, днем меня берегла от сумасшествия музыка, ночью – девушки, и только под утро приходилось туго, когда снилась дочь в кружевном платье, собирающая дикие ягоды в волшебном лесу: весь подол в багровых пятнах…
А потом пришла ты. Такая не похожая на всех других. Не охотящаяся за сенсациями, не лезущая ко мне в душу, не испытывающая никакого уважения к легенде хардкора. Тебе было плевать, кто я, что у меня в голове, сколько денег на моем банковском счету и что за скелеты у меня в шкафу. Ты была рада общаться со мной ровно до тех пор, пока я вел себя как английский джентльмен. А за каждую выходку или дурацкую шутку с удовольствием расплачивалась ядовитым сарказмом.
Нравилось ли мне все это? О да. А еще безумно хотелось затащить тебя к себе и долго учить манерам. Но тогда пришлось бы остаться с тобой наедине, а я этого давно не практиковал. Стоило мне вообразить тебя в моей постели, и я тут же видел полуживое тело Лилиан, лежащее на окровавленной кровати в моем трейлере…
Но отказываться от задуманного в угоду призракам прошлого я тоже не собирался. Поэтому в тот первый вечер, когда ты осталась у меня, за домом присматривал мой приятель-полицейский. Затем я попросил приехать Фиону – с той же целью: в доме, кроме тебя и меня, должен был кто-то находиться. Она знала, что к чему.
А дальше, после пары проведенных вместе с тобой дней, мои мозги расплавились. Я не мог думать ни о чем другом, кроме того, как поскорей надеть обручальное кольцо тебе на палец и сделать своей. И будь что будет. Как в той песне: «Если тебе понравилось что-то, надень на нее кольцо»[56]. Торопился, как мог, потому что боялся, что если не сделаю предложение, то ты упорхнешь и не вернешься. Или кто-нибудь расскажет тебе, кто я. Когда все гладко и вокруг сплошное суфле из радуги, то почему-то ждешь, что вот-вот долбанет молния…
И она долбанула.
Ты уехала, и с тобой начало твориться что-то неладное. Твои слезы, твое отчаяние, твои проблемы с работой – я все это видел. Я ничего не знал о твоей начальнице, но чувствовал, что она держит тебя за горло. Тоже поехал в Америку, но ты отказалась встречаться. Решил убить время, пока ты не освободишься, проведал пару своих забегаловок, встретился кое с кем из приятелей… И вот наконец – райские врата нараспашку! – ты едешь ко мне. Встречаю тебя в парке – такую зареванную, такую странную, как будто ты слегка под кайфом, такую горячую. Ты тащишь меня в беседку, срываешь с себя одежду, прыгаешь на меня без прелюдий. Такой я тебя еще не видел, но ладно, мало ли как ты привыкла избавляться от стресса.
Я успел отдать распоряжение засыпать цветами спальню в моем доме в Лос-Анджелесе. Там же нас ждал кабриолет, разукрашенный лентами морковного цвета: я хотел прокатить тебя по ночному Лос-Анджелесу, показать город ангелов во всей его невообразимой ночной красоте. Хотел встретить с тобой рассвет на Венис-бич…
– Боунс. – Я прижимаюсь лицом к его груди. – Мне так заморочили голову…
– Знаю, теперь уже знаю. Когда ее не одолевали шизофренические приступы, Лилиан всегда была гениальным стратегом и манипулятором. Она могла бы уговорить аллигатора сожрать собственный хвост… Но тогда, очутившись на берегу озера в полном одиночестве, с долбаным букетом водяных лилий, я думал, что рехнусь. Думал, тебя похитили. Поиски, паника, звонки в полицию и больницы… И наконец ты нашлась – с коктейлем химии в крови, рассказывающая какую-то дичь про какую-то компанию, охотящуюся за спермой знаменитостей. Честно, я был готов к чему угодно, но только не к еще одной женщине с больной головой. Чего-чего, а этого добра я нахлебался так, что чуть не умер.
Свалить из клиники было легко, а вот выкинуть тебя из головы – проблематично. И тогда я попросил Шантель присмотреть за тобой. Она работает в моем детективном агентстве. Присмотреть и заодно выяснить, что, черт возьми, происходит.
Да, я знаю, это было малодушно. Знаю, тебе пришлось туго. Но ничего лучше не придумал. Мать Шантель, доктор Даллас, кстати, была одним из врачей, проводивших судебно-психиатрическую экспертизу Лилиан. Я не просил ее как эксперта оценить и твое психическое состояние, клянусь… Но, тем не менее, она посчитала своим долгом сообщить мне, что у тебя нет проблем с психикой, а значит, все, что ты говоришь, скорее будет правдой, чем бредом. К тому времени я и сам уже понял, что зря психанул. Но ты сбежала снова. Как в воду канула. И пока я надеялся, что это просто обида, мои люди сообщили, кто именно внес залог за Джека Моретти, брата Лилиан.
Все эти годы я продолжал держать его в поле зрения. Тот еще тип: несколько судимостей в прошлом и проблемы с психикой. Лилиан с ним не общалась, пока была со мной. Но потом, вероятно, снова связалась с братцем, безумцы тянутся друг к другу. Когда за него внесли залог, я понял, откуда ноги растут. И был шокирован, когда узнал, что деньги переведены со счета Скай Полански. Одно из двух: либо ты ее сообщница, либо тебя использовали. Я ни секунды не верил в первое, ты слишком светлый человек, чтобы якшаться с людьми вроде Моретти.
И значит, ты вряд ли понимала, чем тебе это может угрожать.
Ты уже знаешь, как я отнесся к тому видео. Рванул прямиком в участок, желая поставить на уши всех копов и поймать эту тварь, которая посмела к тебе притронуться. И только потом узнал, что Фиона дозвонилась до тебя и потребовала исчезнуть. Ей тоже отправили это видео, но она не поняла, что к чему… Гребаный век нечеловеческой жестокости в постели: все это стало нормой настолько, что, кажется, даже эксперт не сможет отличить изнасилование от игры. Мы тогда с сестрой страшно поругались, но тебя это не вернуло. К тому времени я начал думать, что уже ничто не вернет.
Ты перестала отвечать на письма, твой телефон оказался вне сети, я потерял с тобой всякую связь. Ты словно в воздухе растворилась. Иногда я просыпался и думал, уж не приснилась ли мне ты. Не была ли ты моим бредом – не большей реальностью, чем невеста Архангела Камаэля из сказок сатанистов…
Помню, как эти три слова – невеста Архангела Камаэля – засели у меня в голове. Я даже не въехал поначалу, что именно меня так зацепило. Вся эта сатанинская тематика никогда меня не интересовала, в одно ухо влетало, в другое вылетало, а тут вдруг такая реакция на эту «невесту».
А потом все понял.
Понял, что если не найду тебя как можно скорее, то, вероятно, больше никто и никогда не найдет. Если шизофрения Лилиан никуда не делась, то она до сих пор считает меня Камаэлем. А ту, которой я сделал предложение, – будущей Богородицей. А Богородице, соответственно, уготовано копье и могила.
Мои люди искали тебя во всех пятидесяти штатах. За любую информацию была обещана астрономическая награда. Чего я только не делал. Даже пришел на церемонию АМА вопреки жгучей ненависти к публичной жизни, СМИ и репортерам. Теперь только они могли помочь мне.
Когда ты позвонила из аэропорта, я уже примерно представлял, что происходит. И молился второй раз в своей жизни… Впервые я обратился к Богу на могиле дочери.
А после второго раза был третий, четвертый, пятый и так далее. «Господи, пусть она долетит до Дублина и сможет выйти из аэропорта». «Святой Отец, дай мне сил объяснить ей все, что должен, и пусть она не возненавидит меня». «Боже, пусть она успеет выйти из дома быстрее, чем Лилиан активирует детонатор…»
Хочешь знать, что произошло в той комнате?
Случилось то, что спасло нам всем жизнь. Шизофрения протекает приступообразно: периоды полного делирия сменяются временным просветлением, когда человек вполне вменяем. Лилиан явилась в дом моего отца, чтобы разделаться с невестой Камаэля, а заодно и со всеми, кто ее стережет. Но, когда она увидела меня, разум вернулся к ней ненадолго. Я назвал ее настоящим именем – Лилиан, и она не стала поправлять меня, как делала прежде. А меня она внезапно назвала Гарри, а не Самаэлем. В тот момент она вообразила, что мы все еще женаты и встретились после долгой разлуки. А тебя приняла за поклонницу, которая пришла за автографом. Если бы она по-прежнему видела в тебе Богородицу – мы бы с тобой сейчас не разговаривали.
Я не знал, сколько продлится этот период относительного просветления, поэтому торопился, как мог. Знал, что ты не пожелаешь уйти, а раз так – пусть тебя унесут силой. Я понимаю, что ты чувствовала, но, чтобы спасти тебя, я должен был действовать быстро… Прости.
Я сказал Лилиан: нужно снять с нее то, что на нее надето. Она не поняла, что я имею в виду. Не осознавала, во что сама себя упаковала. Разум вопил: нужно просто запереть ее в доме и бежать, но… Я не мог, просто не мог. Смотрел на нее и видел в ней ту девочку, которую чуть не убил в нашу первую встречу. Просто держал ее за обе руки, боясь, что если выпущу, то она приведет в действие детонатор, который неизвестно где находился…
Тем временем подъехала «Гарда», и звук сирены снова перевернул карту черной рубашкой вверх: Лилиан ушла, Лилит пришла. Самоуверенная, агрессивная, мрачная. Я ей сказал, что тебя в доме нет, а раз так, то и взлетать на воздух нет смысла. И она это приняла. Согласилась сдаться полиции. А потом, улыбаясь сквозь слезы, сказала: «Ты же все равно не позволишь мне добраться до нее, Камаэль? Тогда почему бы мне не расправиться хотя бы с тобой? Нам будет хорошо в одной могиле, вот увидишь…»
Инстинкт самосохранения буквально вышвырнул меня из комнаты в коридор, а потом меня накрыло рухнувшей стеной. Очнулся уже в больнице спустя несколько суток. Травм не сосчитать, но, слава богу, все еще на этом свете.
Мои парни умудрились потерять тебя. Как же я был зол… Потом я вспомнил, что слышал твой голос в больнице, но не мог понять, было ли это реальностью или бредом. Начал расспрашивать врачей и описывать тебя, и оказалось, что один из них тебя знает. Так мы познакомились с Терри…
– А Лилит? Она…
– Надеюсь, именно там, куда и мечтала попасть, – у трона ее властелина. То, что осталось от тела, похоронили на Малуддартском кладбище, пока я был в госпитале. Лилиан ненавидела Ирландию. Каково, интересно, ей теперь покоиться в ирландской земле.
Глава 29
Я плакала большую часть его рассказа, начиная с убийства ребенка, – не могла остановиться. Но внешнее проявление эмоций было снежинкой на верхушке айсберга. Внутри у меня все кипело. Я испытывала боль, сочувствие, стыд за каждый собственный промах и каждую свою ошибку. Боунс прижимал меня к себе, ерошил мои короткие волосы, и я мысленно молилась, чтобы эти руки никогда не устали утешать меня.
– Если бы только у меня хватило духу рассказать тебе обо всем сразу. – Боунс, сжав зубы, приподнимается на локтях и откидывает голову на спинку дивана.
Обхватываю его руками, кладу голову ему на плечо, но мои прикосновения, по-видимому, доставляют ему боль и дискомфорт.
– Давай позову Терри, и он поможет тебе перебраться в мой дом? – предлагаю я. – Тебе нужно лечь, и я хочу быть рядом всю ночь, до утра и дальше, сколько позволишь…
– Скай, – перебивает он и, собираясь с силами, добавляет: – У меня самолет сегодня ночью.
– Как? – моргаю я. – Почему?
Боунс вздыхает, не размыкая объятий, и в этом его объятии я чувствую какую-то странную обреченность.
– В той комнате, когда думал, что не успею спасти тебя… Я понял, что твое благополучие – это важнейшая для меня вещь. И если есть хоть малейшая вероятность того, что рядом со мной ты будешь в опасности, то… значит, я не позволю тебе быть рядом.
– Нет! – Я вскакиваю и смотрю в его лицо. Белое, бескровное, нездоровое.
– Прошлое никогда меня не оставит, никогда не позволит забыть, кем я был и что творил. Рядом со мной ты не будешь знать спокойной жизни. Я буду размещать повсюду камеры, поддерживать постоянный контакт с полицией, я поселю тебя в доме, где на каждой стене, под каждым столом и стулом будет кнопка быстрого вызова. Я заставлю тебя брать уроки стрельбы, пока ты не научишься с закрытыми глазами попадать в цель, заставлю тебя учиться драться, чтобы ты смогла защитить себя от меня. И каждую ночь буду уходить в отдельную комнату и запирать себя на ключ. Исключением будут только дни гриппозной лихорадки – типа той, что я подхватил тогда здесь. Только в такие дни, когда буду лежать тряпкой, ты сможешь оставаться в моей кровати. Я никогда не смогу разделить с тобой удовольствие выпить вина или остаться в безлюдном вместе вдвоем.
– Боунс, – выдыхаю я, предчувствуя, что он клонит к чему-то ужасному.
– Я столько раз замечал панический ужас у тебя на лице, когда ты на меня смотрела. В беседке… В комнате с Лилиан… Сегодня, когда пересек твой порог… И мне невыносимо думать, что однажды этот страх может оказаться не беспочвенным.
– Нет, нет! Я знаю, что ты никогда не причинишь мне вред!
– Кроме того, я понятия не имею, что будет с моей спиной. Терри и все его коллеги говорят, что есть шанс вылезти из этого кресла, но никто не знает, сколько времени займет восстановление. Возможно, столько, что подыскать себе какого-то другого мужчину будет для тебя куда лучшей затеей, чем оставаться со мной. И я никогда не позволю тебе родить. Неконтролируемый страх за ребенка сведет меня с ума. Я не знаю, как ты относишься к детям, но думаю, однажды захочешь стать матерью. И тогда это станет огромной проблемой, Скай. Итого: я развалина, страдающая детобоязнью, манией контроля[57] и паранойей, которая не сможет дать тебе семью и обеспечить безопасную, спокойную жизнь.
– Нет! Я отказываюсь слушать это, отказываюсь принимать!
– Тебе нужно найти надежного человека и начать жить на полную катушку. Ты просто обязана. Перед тобой весь мир – и он весь твой.
– Я не верю, что ты сделал с ней это, – и никогда не поверю! Она была психопаткой, о'кей? Это она измочалила себя в щепки в твоем трейлере! Уж не знаю как!
– Мне нравится думать, что ты не веришь в мою способность причинять боль…
– Ты сделал мне предложение, черт возьми! Значит, тогда ты представлял нас вместе, а сейчас уже нет?
– Я был эгоистом и отказывался мыслить трезво. Но если перестать думать о себе и подумать о тебе, то… Я не стою того, Скай. Не стою ни капли.
– Стоишь! И у меня просто в голове не укладывается, что сейчас, когда мы наконец выплыли из всего этого бурного дерьма, ты от меня отказываешься!
Вскакиваю на ноги и начинаю мерить шагами комнату. Мне кажется, еще немного, и я потеряю сознание.
Боунс опирается на руки и медленно, с трудом встает. Ноги держат его, он не парализован, но видно, что предпринятые усилия и попытка сохранять равновесие вызывают у него сильнейшую боль. Бросаюсь к нему и обхватываю его руками, поддерживая, обнимая, защищая от всего мира. Только вот он не обнимает меня так же крепко…
– Ты не могла бы принести сюда ту картину? – внезапно просит он. – Я видел ее у тебя в доме. Ей там не место. Верни ее Шарлиз, это работа ее мужа, пусть она ее хранит. А тебе не нужно смотреть на нее, хорошо? Позови, пожалуйста, Терри и принеси картину сюда прямо сейчас. Если тебе не сложно…
Он целует меня в лоб и обнимает – крепко, судорожно…
– Принесу, принесу чертову картину! А потом свяжу тебя и утащу в свою пещеру! Боунс, ты и правда рехнулся… Ты рехнулся…
Я помогаю ему сесть в кресло, зову Терри и миссис Эпплгрин (те мирно беседуют на террасе дома) и иду за картиной.
«Хочешь знать, когда я сдамся? Никогда. Я не сдамся никогда, Сэм Гарри Оушен. Черта с два!»
Вхожу в свой дом, смотрю на картину и прислоняюсь спиной к стене. Лилит мертва, но даже после смерти она умудрилась разлучить нас с Боунсом. Почему она мертва теперь? В самый неподходящий момент! Почему я уже не могу схватить ее за горло и вытрясти из нее правду?!
Снимаю картину со стены и возвращаюсь с ней к Шарлиз. Захожу в дом, и во мне зарождается дурное предчувствие. По гостиной из стороны в сторону, как тигр по клетке, бродит мрачный Терри. Миссис Эпплгрин высмаркивается в платочек. А Боунса нигде нет. Картина выскальзывает у меня из рук и со стуком падает на пол.
– ГДЕ ОН?!
– Он уехал, – хмурится Терри. – Я видел подъехавшее такси, когда ты позвала нас в дом. Думал, вы вдвоем куда-то собрались…
– И ты отпустил?!
Как безумная, выскакиваю из дома и бросаюсь к гаражу. Нужно его догнать, нужно прокричать, что я согласна на что угодно: на камеры по всему дому, на сон в разных комнатах, на унылую жизнь чайлд-фри – только бы он был рядом! Я должна убедить его в этом, даже если придется изобрести новый язык!
Терри бежит за мной и тоже заскакивает в машину.
Вперед! Догнать такси, перехватить Боунса в аэропорту, вернуть его в мою жизнь! Сейчас же!
Но надменные звезды плевать на меня хотели со своей небесной высоты. Я не нашла его в общем зале ожидания, а дальше стойки регистрации меня не пропустили.
– Дальше идут только пассажиры! – возмутилась чернокожая регистраторша необъятных размеров, восседающая за стойкой.
Я тут же рванула к кассе и затребовала билет.
– Куда? – осведомился у меня кассир.
– В США! На ближайший рейс!
– Ваши документы? Документов у меня не было.
Кассир отослал меня к диспетчеру, а тот сжалился и дал объявление по всему аэропорту, да так громко, что теперь только глухой не знал, что Скай Полански потеряла Гарри Оушена. Что небо потеряло океан.
И только когда на пятое объявление никто не откликнулся, я сдалась. Я сложила руки и разревелась. Терри отвел меня в машину и повез домой. Некоторое время я молча смотрела в окно, а потом меня прорвало:
– Его бывшая жена была жестоко избита при невыясненных обстоятельствах. Все случилось в трейлере, где находились только она и он. Гарри все еще думает, что это его рук дело, – и ничто не может его переубедить. Он боится, что может случиться что-то подобное, что способен причинить мне боль. Когда надо постоянно думать о ком-то, переживать, то в один прекрасный день понимаешь, что тебе лучше всего будет ни с кем. Вот и у него так! Похоже, его достало это состояние. Черт! А мне-то что делать? Я ведь двинусь без него! Он спас мне жизнь, Терри! Если бы на меня рухнула крыша, я бы уже кормила червей. Уж такая я везучая… Заедь в магазин! Куплю вина! А лучше водки! Не хочу ничего чувствовать, не могу больше!
– Магазин закрыт, – коротко ответил Терри и промчался мимо.
– Предатель… Завтра сама куплю. Целый ящик… Я ее ненавижу! Она же ему всю жизнь перекромсала! Она мертва, а я ее ненавижу! И ненавижу себя за то, что ненавижу мертвеца! Куплю ящик водки и выпью сама. И почему только раньше не начала…
– Все, все, давай подождем до утра. Когда Бог закрывает двери, он открывает окно.
– Похоже, в том склепе, где меня заперли, окон попросту нет.
Вселенная в открытую насмехалась надо мной, не уставая демонстрировать мне мою ничтожность и бессилие что-либо изменить. Поэтому меня преследовало желание совершить хоть какой-то посильный бунт. Напиться, например. Пока Терри – не знаю, где он бродит, – не явился и не отобрал штопор.
Организм, истерзанный стрессом, предал меня окончательно. Особенно начали беспокоить расстройства по женской части. Утром я позвонила доктору Бхагнари («Сто лет, сто зим!» – воскликнул он) и расстроила его тоже, сообщив, что потеряла беременность. Он полчаса охал, и ахал, и сочувствовал мне.
– Раджив, я до сих пор прихожу в себя. Самочувствие просто отстой. Нервы ни к черту. Что-то, видать, нарушилось в гормональной системе, – предполагаю я, открывая бутылку с утра пораньше.
– Менструальный цикл восстановился? – оживляется доктор Бхагнари. – Можете прислать мне копии документов, которые дали вам в госпитале?
– Месячных я еще не видела, жду.
– А сколько уже прошло? Два месяца?
Вроде того. Я потеряла счет этим безумным дням.
– Езжайте в аптеку, Скай, и… Записывайте!…
– Минуточку, – ищу карандаш в вазе с разной мелочовкой.
– Есть такое средство…
– Записываю.
– Средство называется «тест на беременность». Купите и приступайте.
Бутылка выскальзывает из моих рук, опрокидывается, вино хлещет из горлышка.
– Простите, что? – Хватаю тряпку и, прижав телефон к уху плечом, начинаю возить ею по столу. – Я ослышалась…
– Нет, вы не ослышались. Я не вижу другого объяснения такой долгой задержке. Какое УЗИ вам сделали? Вагинальное? Нет? Все другие виды не так надежны. Вы перепроверили результат? Всегда возможна ошибка. Вы могли потерять один плод из двух, но второй мог благополучно продолжить развиваться. На раннем сроке его могли не заметить… Скай, вы там? Скай?
Земля.
Помедленней.
Я же сейчас сорвусь, и меня унесет в открытый космос.
Терри нянчился со мной ровно неделю, а потом его работа взяла его за воротник и потащила обратно. Он уговаривал вернуться с ним в Ирландию. Боялся, что я пущусь во все тяжкие после его отъезда. Потом, видя, что я притихла, присмирела и даже не прикасаюсь к алкоголю, он успокоился и со спокойным сердцем улетел. Я пообещала писать ему каждый день, чтобы он знал, что со мной все в порядке.
В тайне надеясь, что он пересылает мои письма Боунсу, я отправляла каждый день по письму. Рассказывала, куда езжу, где бываю, какая славная погода стоит в чудесном городе Саймонстауне…
Пусть знают, что со мной все в порядке. И что нет нужды ехать ко мне. Пусть никто не приезжает и не видит все эти детские одежки в коробках, расставленных по всему дому. Множество игрушек. Журналы для мам. Первые книжки малыша – пухлые, картонные, с яркими картинками. И, наконец, пусть никто не видит меня саму – пополневшую, с глазами, сияющими неземным счастьем. Ей-богу, каждый, кто меня увидит, подумает, что я под кайфом.
Я никому ничего не сказала. Никто не заслуживал знать.
Даже он.
Когда Вселенная перестает лупить тебя по голове и вдруг посылает маленький лучик света – никому не говори. Молчи. Пусть этот луч принадлежит только тебе. Внезапным счастьем, как и ворованными конфетами, нужно наслаждаться тихо, молча и втайне от всех.
Но глупо было надеяться, что мое спасительное уединение протянется хоть сколь-нибудь долго. Прошло два месяца с момента отъезда Боунса. Ранним декабрьским утром я открыла дверь после звонка, ожидая курьера из магазина, и судорожно вытянулась по струнке. Передо мной, несмело улыбаясь, стояла Фиона.
– Я знаю, что поступила ужасно, – начала она. – Скай, если бы я только могла отмотать время обратно!
Я даже ничего не смогла ответить. Если нужно было отвечать. Просто закуталась поплотнее в кардиган, пряча животик и футболку Боунса, в которой ходила уже третий день, и махнула рукой, приглашая Фиону войти. Она не заметит, она все равно ничего не заметит. Мало ли, отчего я пополнела. Вдруг я просто заедаю пончиками стресс.
Но едва успела прикрыть дверь, как снова раздался звонок: на этот раз на пороге возник ослепительно улыбающийся паренек с огромной коробкой у ног и связкой разноцветных воздушных шариков в руке.
– Доставка из магазина «Малыш-крепыш»! – громко объявил он, протягивая мне связку. – Вы заказывали детское автокресло?
Я втянула голову в плечи, абсолютно точно зная, что Фиона тоже это услышала.
– Да, заказывала, – пробормотала я, поборов желание выпроводить и курьера, и Фиону.
Думаю, я была первым в мире клиентом, который встретил детское автокресло с таким похоронным выражением лица. Курьер затащил в дом коробку с нарисованными улыбающимися карапузами. Я расписалась на бланке доставки и медленно прикрыла дверь за пареньком.
– Скай, – выдохнула Фиона и кинулась меня обнимать. И эти объятия – искренние, крепкие, сестринские – чуть не прорвали дамбу, которую я так долго строила вокруг своего бездонного резервуара слез.
– Это то, что я думаю?
– Это то, что ты думаешь, – сдалась я.
– Сукин сын, – выпалила она.
– Он здесь ни при чем…
– Ни при чем? – округлила глаза Фиона, указывая взглядом на коробку с детским автокреслом. – А по-моему, очень даже при чем. Слава богу, его посадили! Ублюдок!
– Как посадили? – моргнула я.
– Посадили. Пожизненно. О боже, Скай, ты не думала об аборте?
Я нахмурилась, недоумевая, что она несет.
– Фиона, о ком ты говоришь?
– О Моретти, конечно! О ком же еще?
– При чем тут Моретти?
Пару секунд мы смотрели друг на друга в полном недоумении, а потом Фиона зажала рот руками.
– Это не ребенок Моретти, так? Не результат того изнасило…
– Ах… Нет.
Хотя, наверное стоило соврать. Как бы Фиона не побежала к брату и не сровняла с землей мой крохотный Эдем.
– А чей? Прости, если влезаю.
– Мой. Только мой, – сказала я и побрела за лимонадом и стаканами.
– Ребенок Гарри? – сказала мне в спину Фиона, и я остановилась на полпути.
– Фиона, послушай. Я знаю, как сильна твоя связь с братом, и у вас наверняка нет секретов друг от друга, это же он рассказал тебе, где меня искать, так? Но, бога ради, ему не нужно знать. Он ясно дал мне понять, что мы не можем быть вместе, и для него этот вопрос закрыт. И еще он ярый противник детей. И еще столько всего, что волосы дыбом! Поэтому…
– О БОЖЕ. ЭТО РЕБЕНОК ГАРРИ! Ну все. Мне точно стоило соврать.
Даже не ожидала, что простой разговор по душам способен подарить такое облегчение. Мы с Фионой сидели в саду в плетеных креслах, вытянув ноги, потягивая безалкогольное пиво и любуясь пожарищем заката. Я выложила ей все, как на духу, и под конец подумала, что вряд ли когда-нибудь смогу все это повторить. Слишком тяжело, слишком больно. Фиона допила свое пиво и открыла следующую бутылку, резко срывая с нее крышку.
– Проклятая ведьма… Я тоже не верю, что он мог сделать это с ней. Но Гарри всегда полагался только на факты, а все факты, мягко говоря, были не в его пользу. Боюсь, он уже не поменяет свое мнение, если за столько лет не поменял. Ох, если бы только собаки умели говорить!
– При чем тут собаки?
– В ту ночь в трейлере с Лилиан и Гарри был его щенок. Ты не знаешь, да?
– Он об этом не упоминал.
– Он не любит об этом вспоминать. Щенок мальтезе – мальтийской болонки. Кто-то из фанов ему подарил. Гарри всюду возил его с собой, поселил в своем трейлере и вообще был без ума от этого комка шерсти. Даже на сцену его с собой таскал. Есть видео, где Кокс, окрашенный в красный цвет, бегает по сцене во время концерта с прицепленными рогами и драконьими крылышками.
– Что с ним случилось?
– Умер через несколько дней после того происшествия в трейлере. Все, что я знаю. Наверное, ему тоже досталось от… того, кто напал на Лилиан.
«Стоп. ЧТО?»
Бывают моменты, когда твоя жизнь перестает быть удобной плоскостью и начинает стремительно крениться. И вот ты, мгновение назад спокойно сидевшая на заднице, вдруг начинаешь лететь вниз по отвесному склону, вопя и задыхаясь от волнения.
Я сжала бутылку в руке так крепко, словно она могла расплескаться, пока меня крутило, вертело и несло вниз по наклонной.
– Его показывали врачу? – хрипло выговорила я.
– Гарри? Ну еще бы!
– Нет, щенка, Кокса!
– Не думаю. Судя по тому, что рассказывал Гарри, буча тогда была такая, что мама не горюй. Копы, репортеры, разъяренные фанаты, беснующиеся из-за отмены концертов. Гарри вообще сидел в тюрьме, пока с него не сняли обвинения. Вернулся, а собаки нет.
– Вскрытие делали?
– Да какое там вскрытие. Я даже не уверена, похоронили ли его по-божески.
– Фиона, мне нужно узнать, похоронили щенка или нет. И если да, то где. Позвони Гарри, спроси. Это важно!
Фионе удалось выяснить, что Кокса все же похоронили должным образом. Кто-то из участников группы нашел возможность это сделать, невзирая на копов, репортеров и царящий вокруг «Костей» хаос.
– Нам покажут, где это. Если ты потом раскошелишься на пиво. Один из парней, который играл в группе, знает, где могила. Это где-то в Милуоки, в Висконсине. Тот город, где все и случилось.
– Отлично. Спроси, сможет ли он послезавтра показать мне это место…
– Что? Какое еще послезавтра? Декабрь на дворе! В тех краях сейчас снега выше крыши. Съездишь весной.
– Сейчас. Я должна поехать туда сейчас.
– Тащиться на другой континент, в разгар зимы, будучи беременной, чтоб положить цветы на могилу щенка? А я думала, что все на свете повидала…
– Фиона, если этот человек сможет показать место буквально на днях, то я звоню и бронирую билет. Выясни.
– Бронируй два билета, – покачала головой Фиона. – Мне уже не терпится сунуть свою голову в эту морозилку и посмотреть, что ты затеяла.
В Ирландии снег выпадает не чаще, чем счастливцы срывают джекпот в лотереях. Ирландским детишкам неведомы ни санки, ни снеговики, ни теплая обувь на меху, поэтому все ирландцы до конца жизни испытывают болезненный, нездоровый трепет при виде кружащего в воздухе снега. Наверное, то же самое происходит с жителями пустынь, когда на землю обрушивается дождь. Но, черт возьми, почему к снежинкам и узорам на окнах всегда идут в комплекте скользкие дороги и собачий холод?
Я так и не привыкла к холоду, пока жила в Бостоне. Весну, помню, встретила с восторгом и чувством эйфории, как заключенный праздновал бы условно-досрочное освобождение.
К тому моменту, когда мы с Фионой наконец добрались до Милуоки, я напоминала замороженную индейку: одну из тех огромных, пузатых птиц, что горами завозят в магазины к Рождеству. Не помогали согреваться даже три свитера и пуховик.
Фиона взяла машину напрокат, и мы двинулись искать городское кладбище, где нас должен был встретить наш проводник Барри. Тот, кто согласился покинуть теплый дом, чтобы погулять по кладбищу у черта на куличках. Очевидно, он очень любит халявное пиво!
На парковке у церкви, что стояла рядом с кладбищем, я достала из багажника маленькую лопату, покупка которой в строительном магазине вызвала у Фионы чуть ли не приступ истерики, и рюкзак с набором юного садовника: рукавицы, металлический совок и рулон полиэтиленовых пакетов.
– Знаешь, как называется человек, гуляющий по кладбищу с лопатой? – насупилась Фиона.
– Археолог.
– Вандал, – фыркнула она. – Скай, прикрой ее чем-нибудь, ради бога.
– Мы слишком хорошенькие и слишком девочки, чтобы быть вандалами. Мы археологи. Где же твой Барри?
– Скоро приедет. Держи.
Фиона вручила мне стакан с горячим кофе и затянула потуже мой шарф.
– Скай, я не знаю, что ты задумала, но надеюсь, все это не зря. Правда. И еще. Наверное, после сегодняшнего дня ты не будешь со мной разговаривать, поэтому я скажу тебе это сейчас: ты удивительная, Полански…
– Что? – встрепенулась я. – Не буду разговаривать? Это еще поче…
И тут на парковку въехал навороченный глянцево-черный внедорожник, взметающий за собой вихрь сверкающих на солнце снежинок. Очевидно, Барри тоже сколотил состояние в бурной юности, как и Гарри.
Барри-Гарри…
Поверить не могу!
– Фиона! – выдохнула я, следя за машиной и испытывая приступ паники. – Только не говори, что навешала мне лапши на уши! Господи, ну зачем?!
– Оказалось, что щенка похоронил Гарри! Кокс умер за день до его выхода из тюрьмы. Никто другой не смог бы показать тебе место!
От волнения меня бросило в жар, показалось даже, что под ногами вот-вот начнет таять снег.
– Скай, ему очень плохо без тебя, – быстро заговорила Фиона, заглядывая мне в глаза, словно требуя максимум моего внимания. – И тебе плохо без него. И у вас будет ребенок, о котором он должен узнать. Тебе не удастся скрывать это всегда! К тебе может нагрянуть наш отец, ты ему очень понравилась, он все порывается приехать к тебе и извиниться за ту ночь… Ну, когда тебя вытащили из его дома, как мешок с дровами… Или доктор Крюгер, который живет через улицу и, будь уверена, докладывает Гарри, как у тебя дела. Он рано или поздно узнает! И если ты ему не объяснишь, чьего ребенка вынашиваешь, то сам он сделает неправильный вывод. Точно такой же, какой сделала я! А это его добьет! Пожалуйста! Не выводи все это на новый уровень…
– Фиона, он вышвырнул меня из своей жизни!
– Нет, он вышвырнул себя из твоей жизни! Это не одно и то же!
– Не могу… Не могу! И, вот увидишь, он уедет, как только узнает меня!
– Не уедет. Гарри знал, что ты будешь здесь. И, уж поверь, радовался, как щенок. Кстати, в зимней одежде ничего не заметно, успеешь собраться с мыслями.
– Да ты сама забота! – съязвила я, с ужасом глядя на внедорожник, водитель которого уже открыл дверь и опустил ногу на заснеженную землю.
Видимо, мне не суждено было встретить этого мужчину в подобающем виде: то я стучусь в его дверь, напялив на себя застиранное тряпье. То встречаю его в мальчишеском футбольном трико, да еще и обрив голову наголо. То предстаю перед ним в безразмерном пуховике, который Фиона нашла в своем доме за пять минут до вылета, на парковке возле кладбища, с лопатой в руках! Где мы встретимся в следующий раз, Сэм Гарри Оушен? И что на мне будет надето – большой поролоновый костюм Микки-Мауса? Акваланг? Лошадиная сбруя? Вселенная, я верю, твое чувство юмора не знает границ.
Читать бесплатно другие книги:
