Гончие Лилит Старк Кристина
– Сингл-молт[46], – говорит Терри.
– И коктейль «Рыдающее небо», – добавляю я.
– Какой-какой? – переспрашивает Хьюго.
– «Рыдающее небо». Черный ром, черничный ликер и голубой Кюрасао. Лимонная стружка в качестве молний. Поверить не могу, что ты забыл.
Хьюго моргает, хмурится, застывает на месте.
– Глазам не верю! Скай?!
– Тише-тише, небеса не глухие, – смеюсь я, пока Хьюго тискает меня своими ручищами. Старые добрые друзья – вот и еще одна причина не обрывать жизнь раньше срока.
Терри отправляется в уборную, и мы с Хьюго остаемся одни.
– Черт возьми, я уже которую неделю пытаюсь дозвониться до тебя. Электронная почта, видимо, в твоей вселенной тоже не существует? – хмурится Хьюго.
– Прости, я не думала, что ты будешь меня искать.
– Конечно, зачем мне тебя искать? – ворчит он. – Скучать по тебе не скучаю. Звонить, прикидывая разницу во времени, меня тоже достало. Ну разве что мне хотелось сообщить, что все документы готовы и осталось только перевести деньги на счет продавца и закрыть сделку.
Я хлопаю глазами, пытаясь вникнуть в то, что он говорит.
Хьюго ставит передо мной стакан с «Рыдающим небом» и глубоко вздыхает:
– ДОМ. Тот дом в Африке, он твой. Практически. Черт!
Я не то чтобы об этом забыла, но мою жизнь завернули в такой рулет, что покупка виллы Боунса, на которую я положила глаз, сама собой переместилась в список второстепенных дел. И вдруг гром среди ясного неба: дом мой.
– Хьюго, прости… Бог ты мой, я просто замоталась, и…
Внутри меня набирает обороты смерч. Виток за витком, все выше и выше! Сейчас меня подбросит до потолка!
Дом в Саймонстауне! В котором остались мои мысли, мое сердце и моя душа. Если и есть на этой планете место, где я смогу снова почувствовать себя счастливой, так это на краю земли, у мыса Доброй Надежды, у подножия Столовой горы. Я буду снова бродить теми же пляжами, ездить теми же дорогами, есть ту же еду, что и ТОГДА. И еще у меня будет наша постель, наша кухня, наши ступеньки на второй этаж, на которых он сделал мне предложение. Он – тот человек, который остался там, в прошлом. Вечный заложник волшебной страны, куда мне больше нет дороги. Нам больше никогда не встретиться, но я буду видеть его призрак сквозь колеблющийся над пляжем воздух. Буду видеть его рядом с собой на сиденье машины. Буду обнимать этот призрак, лежа в кровати…
– Только не говори, что передумала. После всего, что я для тебя сделал. Я подсыплю тебе отравы в стакан! – грозно подтягивает рукава Хьюго.
– Я завтра же свяжусь со своим банком и распоряжусь о переводе денег. Ты не упоминал мое имя, так? Прежний владелец дома не в курсе, кто его покупает?
– Ни сном ни духом.
– Отлично. Только бы он не узнал, и все будет зашибись.
– Какое тебе до него дело? – интересуется Хьюго.
– Никакого. А вот он не прочь убить меня, – ухмыляюсь я.
Хьюго фыркает. Он думает, я шучу.
Терри возвращается и устраивается рядом. Хьюго отправляется готовить «Космополитен» для новоприбывшей красотки. Я помешиваю трубочкой в своем стакане, не в силах отвлечься от мыслей о моем новом приобретении. Пить больше не хочется, ничего не хочется. Я слишком взволнована.
– Ты в норме? – спрашивает Терри.
Я киваю, хотя «норма» – это сейчас наименее соответствующее моему состоянию слово.
– Я же вижу, что нет.
– Терри, – вздыхаю я, понурив голову, и внезапно слова начинают сыпаться из меня без остановки: – Я купила дом своего бывшего парня и собираюсь уехать туда и предаться убийственной тоске по прошлому. Собираюсь спать в нашей с ним постели, бродить теми же улицами, где мы вместе гуляли, и рыдать по ночам в подушку. Теперь скажи мне, что я идиотка и мазохистка, и порекомендуй психотерапевта, ты наверняка знаешь парочку…
Он молчит, словно собирается с мыслями, а потом пожимает плечами:
– Это твоя жизнь, Скай. Хочется бежать – беги, хочется кричать – кричи, хочется сложить все свои нервные клетки в один костер и смотреть, как ярко они горят, – вперед. Только не вздумай прыгать с крыши. Мне день за днем приходится бороться за жизни людей, и я этого не оценю.
Повертев в руках стакан, Терри задумчиво продолжает:
– Самоубийство – это насмешка над теми, кто отдал бы все за здоровое, сильное тело. Насмешка над матерью, выхаживающей неизлечимо больного ребенка. Над мужчиной, который дни и ночи проводит у постели умирающей жены. Над стариком, который не в силах спасти единственного сына. Вот скажи, ты когда-нибудь плевала кому-нибудь в лицо?
– Нет.
– Сделаешь с собой что-нибудь – и это будет равнозначно плевку в лицо всем таким людям. И мне тоже.
Молчу, сказать нечего. Чувство, похожее на стыд, румянит лицо.
– Где он? – интересуется Терри.
– Кто?
– Твой бывший парень.
– Один дьявол знает, где он. Но, надеюсь, счастлив и доволен собой.
– Честно говоря, я не в восторге от твоей затеи. Тебе сейчас противопоказано бродить по руинам прошлого.
Мне приятна его забота. Мне нравится думать, что хоть кому-то не все равно, что со мной будет. Особенно после того, как меня разломали, растоптали и выбросили. Да, я видела его темную сторону – в тот день, когда Терри предпочел мне гончую. Но кто бы не предпочел? Окажись я на месте этого самодостаточного молодого мужчины, у которого есть ум, привлекательная внешность, отличная работа и все, что к этому прилагается, – будь на его месте, кого бы я выбрала? Роскошную красотку, которая предлагает развлечение на одну ночь без обязательств, – или наивную молоденькую простушку, которая ходит по пятам и грезит серьезными отношениями? Сейчас я могла понять его поступок. Прощать все еще не собиралась, черта с два. Но понять могла…
– Ну, все, не смотри на меня так. Я не буду убивать себя. Доволен?
– Вполне.
– А теперь давай вернемся, ты не против? Просто умираю от усталости…
Я вышла из ванной и надела одну из пижам Терри. Что творит со мной моя безумная судьба? Сегодня отдаешься одному мужчине, а уже завтра носишь одежду другого. Сегодня паришь высоко в облаках, а завтра лежишь на земле с переломанными крыльями, уткнувшись лицом в чужую подушку. Сегодня ты фейерверк, а завтра пепел…
– Терри, душ свободен! – кричу на всю квартиру. Он не отзывается, и я иду в гостиную, туда, где ему приходится спать из-за моего вторжения две недели назад. Свет выключен, Терри лежит на диване с планшетом и что-то смотрит, надев наушники. По его лицу скользят блики – отражение другой реальности, в которую он сейчас погружен с головой.
Встаю перед ним. Терри поднимает глаза и вынимает из одного уха наушник.
– Душ свободен.
– Иду. Только сначала узнаю, кто убийца. Осталось всего… шесть серий.
– Что смотришь?
– Сериал «Убийство». И у меня все еще никаких догадок.
– Убийца наверняка тот, кто самый милый и пушистый, – говорю я.
– Давай проверим, права ты или нет? – Терри отодвигается к краю и похлопывает по дивану, предлагая мне присоединиться к просмотру.
– Нет, спасибо, – отказываюсь я.
– Боишься? – улыбается он.
– Боюсь – но только того, что ты возомнишь невесть что.
– Да ладно тебе, ничего я не возомню. Иди сюда. Мне нужно уйти в спальню и лечь спать. Нужно уйти – но я остаюсь и устраиваюсь на диване рядом с Терри. Не все ли равно, где хранить кучку своего пепла? Не все ли равно, куда складывать обломки?
– Вот этот – мэр города – страшно мутный тип. Но зрителю так часто намекали, что он может быть убийцей, что в это уже не особенно верится…
– Терри? Почему ты мне помогаешь? Мне нечего предложить тебе взамен. Я – руины. Из жалости? Из чувства вины?
– Я бы объяснил, но, боюсь, ты съедешь раньше, чем мне бы хотелось.
Терри не герой моего романа. И я уже давно не схожу по нему с ума. Но временной портал – еще один! – вдруг открылся прямо в этой комнате. Мне снова двадцать, мы лежим и смотрим кино у него дома, я влюблена в него по уши, но Терри не хочет никаких отношений, потому что его предыдущая девушка размолола его в щепки. Все, чего ему хочется, это прийти в себя и не ввязываться в новое безумство. Но я не знаю всего этого, мне кажется, что и он меня любит, просто очень нерешителен. Позже я пойму, что парни вроде него не могут быть нерешительными. Если уж они не берут в оборот девушку, то только потому, что не слишком-то она им и нужна… Это понимание придет потом, но сейчас я живу предвкушением наших будущих отношений. Я сплю в обнимку с игрушками, которые он мне дарит. Я пытаюсь похудеть, практикуя извращенные диеты, и, конечно же, я не знаю никакого Боунса. И никакую Лилит. Я свободна и счастлива – и счастье переполняет меня! Я никогда не была гончей, никогда не спала ни с кем за деньги, не делала всех этих безумных вещей, и мне не за что расплачиваться. Весь мой мир уместится в этой комнате. Я в прошлом, и это прошлое так восхитительно в своей простоте…
Поворачиваюсь на бок и встречаю направленный на меня взгляд. Прошлое, возьми меня! Поглоти целиком, как река. Пусть по поверхности разойдутся круги. Мне будет так хорошо в твоей глубине! Я хочу забыть будущее. Я хочу не помнить, что меня ждет.
Опускаю руку на щеку Терри, касаюсь его волос. Словно вдруг увидела его впервые.
– Знаешь, если буду хорошо работать, то Джонни повысит меня до бармена, – шепчу я, выдавливая из себя слабую улыбку. – И тогда Хьюго придется искать работу где-то еще, ха-ха. А Кейт рассказала мне рецепт новой диеты. Нужно съедать двести грамм «Нутеллы» каждый день, и все. Она божится, что диета сработает.
Терри хмурится, смотрит на меня пристально.
– А еще к нам заходит странная посетительница. Ее зовут Лилит. Мне кажется, ей что-то от меня нужно. Вот бы знать, что именно! Боюсь, скоро она подошлет к тебе опытную гончую, чтобы взорвать мой мир. Ну и пусть. Знаешь, что я сделаю, когда получу ту самую эсэмэску? Просто удалю ее и мысленно пожелаю тебе хорошо провести время. Не вини людей за то, что не оправдали твоих надежд. Вини себя, что ожидал от них слишком многого…
– Скай, – шепчет Терри, притягивая меня к своей груди, и я стискиваю зубы, чтобы не разреветься.
– Но сейчас мне так хорошо рядом с тобой, Терри. Я хочу, чтобы время остановилось. Чтобы мы с тобой застыли, как жуки в янтаре. За пределами этого момента нет жизни, я погибну… там, в будущем.
– Все наладится, все наладится, – говорит он, касаясь губами моего лба.
И тут вся моя жизнь действительно сжимается до настоящего мгновения. Обнимаю Терри за шею, жмусь к нему…
– Если ты помогаешь мне не из жалости, то… «Точно не из жалости», – говорят его объятия.
Я ему нравлюсь. Сильно. Гораздо сильнее, чем год назад. Теперь у меня другой вкус – вкус гончей… Я целую его так, будто в его губах заключен мой шанс на выздоровление. Как будто он – одна большая бутылка лекарства, которую мне нужно просто выпить залпом, и тогда я поправлюсь. Я снова буду здорова.
Терри приподнимается и склоняется надо мной, его пальцы рисуют волнистые линии на моей шее и моем плече, с которого сползла пижама. Он смотрит на меня, и я пьянею от этого взгляда, но стоит мне закрыть глаза…
И я вижу разбивающийся о сушу морской вал. Брызги, кружево пены, белый волос молнии, который небо роняет в океан. А на фоне бушующей стихии я вижу фигуру человека, который рисковал ради меня жизнью. Который был готов разделить со мной ложе океана, если я не выплыву…
Терри сажает меня к себе на колени и покрывает мою шею поцелуями. Они жгут до боли. Меня словно касаются раскаленным железом.
– Терри… Прости… Не могу. – Я сползаю с него и стискиваю голову руками. – Хотела бы, но все станет только хуже. Ты меня возненавидишь, а у меня и так врагов выше крыши… И он… все еще в моей голове.
Мне кажется, Терри сейчас заорет на меня и выгонит из гостиной. Воздух в комнате пропитывается его разочарованием и моим стыдом. Но он не орет. Вздыхает, касается моего плеча.
– Я не тороплю тебя, Скай. Пепел – это еще не конец. Нужно время, чтобы ветер его развеял. Вот тогда можно начать заново.
Говорят, что утро – это время разочарований и рези в глазах, когда они наконец-то распахиваются. Время головной боли и стыда. Не в моем случае. Я всегда любила утра. Утреннее солнце способно вымести из души всю пыль и успокоить боль. Тело легкое, как будто состоит из крыльев бабочек. А в голове такая тишина, что, кажется, вот-вот вспомнишь все свои прошлые жизни. И если в этом утре еще и банка кофе найдется, то вот и рай на земле. А этот парень, в одних штанах готовящий для тебя омлет, – он, наверное, ангел.
– Ты была права, – говорит мне Терри через плечо. – Убийцей оказался самый белый и пушистый персонаж.
– Я же говорила.
– Да, ты эксперт.
– Ничего удивительного. Мы живем в мире оборотней. Встретишь человека, полюбишь – а он и не человек вовсе. Оборотень. Сначала унесет тебя высоко в небо, а потом перебьет крылья и швырнет вниз.
Терри ставит передо мной тарелку и садится напротив. Омлет выглядит так аппетитно, что, кажется, я готова съесть его вместе с тарелкой.
– Терри, я собираюсь купить сегодня билет до Кейптауна, – говорю я, разламывая тост на кусочки.
Он прикрывает глаза и качает головой, как будто слышит откровенную чушь, которая полностью противоречит здравому смыслу. Терри выглядит почти несчастным. Наверное, он будет скучать. Я нашла в нем какую-то странную отдушину. Не представляю, каково это будет – снова остаться один на один с собой. Говорить только с собой. Есть в одиночестве. К хорошему быстро привыкаешь.
– Терри?
– Ты уже слышала мое мнение. Так что езжай – только не смей там хандрить! Разозлись на него, что ли. Злость помогает выжить.
– Ты… Я тут подумала… Хочешь поехать со мной?
Глава 26
Терри был нужен мне. То ли потому, что я успела привыкнуть к его обществу, то ли потому, что боялась остаться одна. Не думаю, что я могла бы влюбиться в него снова – в моем сердце не осталось мест для новых стрел Амура. Но в том, чтобы привести в царство Боунса другого мужчину, заключался какой-то отрадный символизм, мудрость жизни. Вера в то, что на любом пепелище рано или поздно расцветают цветы.
Однако Терри не смог поехать со мной. Он сослался на безумный график и пару тяжелых пациентов, которым был жизненно необходим. Но пообещал, что сможет выкроить время в конце месяца и прилететь на несколько дней. Так что я набрала воздуха в легкие, как пловец перед прыжком в воду, и нырнула в мою реку одиночества.
И ее воды сомкнулись у меня над головой.
Я сама долетела до Кейптауна, сама взяла в аренду машину, сама встретилась с брокерами Боунса и забрала ключ. «Да-да, я поверенный Хьюго О'Салливана. Надеюсь, он предупредил вас о моем приезде? Вот и славно».
Потом я сама заехала в супермаркет, сама сложила покупки в машину, сама отправилась в соседний Саймонстаун и нашла свое королевство призраков, дремлющее под куполом африканского неба. Пусть поздняя осень топит Ирландию в суицидальных слезах, я сбежала под солнце чужой весны. И ни капельки об этом не жалела.
Я сама открыла ворота и гордо заехала в гараж. Жакаранды[47] – придворные, все в голубых камзолах, встретили меня, тихо перешептываясь: «Где же наш король?»
– Король пал в бою. Теперь я ваша королева.
Потом я сунула ключ в замочную скважину и повернула его твердой рукой. Король ушел отсюда, почти ничего не забрав с собой. Даже картины на стенах и клюшка для херлинга остались на своих местах. Очень щедрый правитель. Или просто легко находящий замену прежним вещам… И людям.
Я прошла в гостиную и остановилась посредине, оглядывая великолепие своих владений. Великолепие, погруженное в уныние. Все заброшено, покрыто полиэтиленом и тряпичными чехлами, сад зарастал бурьяном, окна помутнели от дождей и пыли…
Но ничего, я верну этому месту прежний блеск. Все будет так, как было. Как в тот день, когда Фиона пекла блинчики, вот тут. А здесь танцевал Оливер, возомнивший себя диджеем всех времен и народов. А в этом углу спали собаки. А здесь блаженно потягивал «Саванну Дарк»[48] доктор Крюгер. А там сидели мы с Боунсом, слегка ошалевшие от свалившегося на нас счастья. И Ашанти смеялась так звонко, словно не смеялась десять лет и вдруг решила в одночасье наверстать упущенное…
Я стояла посреди гостиной, а вокруг меня кружили призраки прошлого, приветствуя свою королеву. А она, тронутая столь горячим приемом, пыталась проглотить ком в горле и вытирала уголки глаз рукавом свитера.
Мне будет по силам вынести и это тоже. Сдаться сейчас – это как утонуть в метре от берега после того, как пережил кораблекрушение.
И, кроме того, я обещала Терри.
Я заботилась о доме. А дом заботился обо мне. Камешек по камешку, я отстраивала свое королевство.
Мыла окна, распахивая их во всю ширь и впуская внутрь головокружительный морской воздух. Снимала чехлы и чистила мебель. Перестирывала и возвращала на место постельное белье, которое кто-то сложил в полиэтиленовый мешок и запихнул в кладовку. Каждая вещь, которую Боунс посчитал ненужной и бросил здесь, казалась мне внезапно найденным сокровищем: старые светильники, посуда, ковры, книги и журналы на полках.
Кроме того, я обнаружила, что мусорный бак на заднем дворе забит какой-то одеждой, пустыми бутылками, старыми музыкальными дисками, полотенцами и всякой мелочью, которую, по-видимому, просто выметали из шкафов и выбрасывали не глядя. Открыв в себе авантюризм кладоискателя, я выгребла из бака все эти бесценные сокровища, отмыла, перестирала, отчистила и вернула на подходящие места. Теперь в шкафу была не только моя одежда, но и висело несколько футболок Боунса, кровати были застелены бельем, на котором он когда-то спал. Горели свечи в тех подсвечниках, которые он когда-то покупал… И звучала та музыка, диски с которой он не пожелал забрать. Наверное, она ему не слишком нравилась… Но уже тот факт, что он слушал ее однажды, делал ее особенной. Если не сказать бесценной.
Я заверну свои кости и оставлю их за стенами этого дома, там, на дороге. Кружась по спирали, падаю вниз. Холодный пар вырывается из холодного горла. Темнота накрывает все вокруг, бежать некуда…[49]
Я вздрагивала каждый раз, слыша его прозвище[50]. Терла глаза, когда их жгло от невыплаканных слез. Бродила по дому, укутавшись в плед. Вытаскивала диски из проигрывателя и вставляла другие…
Смотрю вверх из самой глубины. Лунный свет танцует на поверхности воды. Здесь, внизу, так спокойно… Все равно, что собор, в котором не нужно дышать, не нужно молиться, не нужно говорить. До ложа океана еще тысяча миль – вот там я и преклоню голову. Ты только не отпускай меня, не отпускай… Ты только не отпускай меня, не отпускай… Океан держит меня в своих руках, я предана ему всей душой. Этот безумный шторм – небеса для такой грешницы, как я. А руки океана – мое святое избавление… Я соскальзываю в эту глубину. Мне так холодно, но так хорошо…[51]
Наверное, мы были похожи: я и это легкое, хрупкое инди, лишенное агрессии, ярости, бунта, нарочитой сексуальности. О да, если бы я была музыкой, я была бы инди – одиноким, задумчивым ребенком, кутающимся в клетчатое пальто на промозглом ветру и вздрагивающим от громких звуков.
Она звучала, и звучала, и звучала в моем новом доме и в моей голове – музыка, которая не впечатлила Боунса, до которой ему не было никакого дела и которую он легко выбросил из своей жизни.
Так же, как и меня.
Прошел месяц – вернее, медленно прополз мимо, волоча за собой хвост. Мое одиночество нарушали только звонки Терри и визиты миссис Шарлиз Эпплгрин – той самой старушки-соседки, которая однажды невольно слышала, как я кричала Боунсу, что надену его футболку и доведу в ней себя до оргазма. Правда, она меня не узнала. Решила, что видит впервые. А я не стала напоминать ей, что мы уже встречались несколько месяцев назад. Только тогда я была длинноволосая и отчаянно счастливая…
Я представилась ей новой хозяйкой виллы Оушена, и миссис Эпплгрин, обнаружив во мне внимательную слушательницу, стала заходить ко мне по вечерам на чашку чая и с удовольствием рассказывать обо всем, что так или иначе ее занимало.
– Дорогая, между прочим, здесь живут пингвины! Вы об этом знали? Нет? О, тогда вам обязательно нужно съездить на пингвиний пляж! Пингвины в Африке, ну разве это не прелестно?
– Дорогая, тут в ресторанах подают крокодилье мясо. Но не ешьте его – не ешьте! Крокодилов на фермах кормят дохлыми цыплятами! Представьте, вы заказываете блюдо из крокодила, но на самом деле, по существу, потом едите дохлых цыплят. Заказывайте страусятину! Страусы, слава богу, едят зерно.
– Скай, вам известно, что кустарник, из листочков и веточек которого делают ройбуш, растет только здесь, в Южной Африке – на крохотном участке земли в районе Западного Кейпа? Его пытались выращивать еще много где: в Штатах, в Австралии и в Китае, – но все попытки с треском провалились. А все потому, что он хорошо растет только в сожительстве с местными микробами и отказывается расти в другой почве! Это все печально, потому что климат в Западном Кейпе меняется – температуры растут, а дождей все меньше, – кустарнику это не нравится, и его плантации сокращаются. Предположительно, ройбуш окончательно может исчезнуть с лица Земли в течение следующих ста лет. Так что пейте его, Скай, пейте. Пока вот он, перед вами…
– Вы наслышаны об апартеиде? Это когда белые люди заправляли здесь всем, а небелые не считались за людей. Но мало кто знает, что апартеид заключался не в делении населения на белых и черных, а в делении на целых четыре группы: белые, черные, индийцы и цветные. Причем цветные были выше по статусу, чем индийцы и черные, и имели больше прав. В этом заключался хитрый замысел белых! Они искусственно создавали неравенство и культивировали взаимную ненависть между черными, индийцами и цветными, чтобы затруднить им объединение против белых. Само слово «апартеид» – оно из языка африкаанс – означает «разделение».
– Вы думаете, африкаанс – это какой-то местный, африканский язык? О нет, нет! Это голландский язык, на котором разговаривали первые южноафриканские колонизаторы! Но так как в массе своей это были моряки, головорезы и прочие безобразники, то говорили они на весьма своеобразном голландском, который мало походил на голландский литературный. Ну, вы поняли, дорогая. Также ребята-матросы очень не любили спряжения-склонения и прочую чушь, в результате чего африкаанс утратил все эти штучки-дрючки, характерные для германских языков. Произошло его сильное упрощение, потерялись личные окончания, существительные утратили различия по родам. А еще ребята-колонизаторы плотно общались с другими коллегами по цеху и не гнушались словечками из английского, португальского, французского и местных языков. В общем, оказавшийся в особых, походных условиях язык стал развиваться самостоятельно, и в результате получилось нечто, отдаленно похожее на голландский, но со своим особенным, босяцким очарованием!
Я слушала все эти истории, открыв рот, как ребенок. Что за удивительная страна! А однажды, устав описывать местную флору, фауну и особенности режима апартеида, миссис Эпплгрин решила рассказать мне о том, кто жил до меня в этом доме.
Ой, нет. Нет, нет, нет…
– Знаете, а ведь я расстроилась, когда узнала, что Сэм продает дом. Это парень, который жил здесь до вас. Он, конечно, шумный молодой человек, но за несколько лет я успела привыкнуть. Шум меня не беспокоит, музыка тоже. Ну, разве что под «Раммштайн» плохо засыпала…
– Шарлиз, да вы сама доброта! И как вы это терпели?
«Пожалуйста, пусть она сменит тему!»
– Сэм был удивительно щедрый человек. Пошумит-пошумит, а потом закатит вечеринку с брааи для всех жителей улицы. Или фейерверк устроит – да какой! Или новые фонари поставит. Ради этого и ночные вечеринки можно было потерпеть. Никто не возражал. Удивительный молодой человек. Во всем хорош. Разве что в одежде не разбирался… То футболки на нем какие-то рваные, вылинявшие. То штаны с дырками на коленях. Неужто заштопать никак нельзя было? – качает головой Шарлиз, выискивая в вазочке конфетку получше.
– Это мода такая, – хихикаю я, вдруг расслабившись и даже начиная получать удовольствие от болтовни миссис Эпплгрин.
– Не знаю, не знаю… По-моему, ни в одежде, ни в женщинах он все-таки не разбирался… О, шоколадная! Скай, где вы купили эти конфеты?
– В Пик-эн-Пэй. Шарлиз, вы сказали в женщинах?
– Да, я хорошо помню жену его молодую, с которой он проводил тут медовый месяц. Как же ее звали, дай бог памяти… Что-то похожее на цветок… А, Лилианна! Странная девушка она была. Красивая, как ангел: волосы, как у Рапунцель, молоко, но странная… Знаете, она ведь чуть не убила моего Чарли.
– Кто такой Чарли?
– Мой джек-рассел. Сэм обожал собак, а она их не любила. Однажды она пришла ко мне и заявила, что Чарли шпионит за ней.
Миссис Эпплгрин подливает себе чаю и кивает, округлив глаза:
– Да-да, представьте только. Сказала, что он перепрыгивает к ним через забор и глаз с нее не сводит, особенно когда она в бассейне купается. И еще подсматривает за ней и Сэмом, когда они… ну, вы понимаете… ребенка делают. Еще заявила, что Чарли по ночам заглядывается в ее окно и скалится. Он, конечно, любитель погулять по окрестностям – но чтоб в окна заглядывать!.. Вы же знаете, Скай, какой у джек-расселов рост? Вот-вот. Чтоб заглянуть в окно, Чарли пришлось бы для себя стульчик подставить! Думается мне, что собаки наводили на нее какой-то мистический страх. «Они слишком много смотрят и слишком много болтают! – сказала она мне однажды. – Не хватало еще, чтоб вся округа потом обсуждала!» Так, знаете ли, как будто Чарли не пес, а ребенок какой, который кому-то что-то рассказать может! А потом Чарли заболел. Есть перестал, лаять, начал рвать с кровью…
– О господи…
– Я отвезла его к врачу, и что вы думаете. У Чарли в пищеводе застряло украшение. Подвеска из золота. Все горло бедному мальчику искромсали, чтобы эту штуковину достать. А она острая была, с шипами, напоминала звезду. Проткнула пищевод в трех местах.
– На пятиконечную звезду?
– Да, но не обычную, а с мордочкой в середине, похожей на козлиную. Рожки, бородка. Раз увидишь – и уже не забудешь. И знаете что? Я видела это украшение на жене мистера Оушена. Видела до того, как Чарли заболел.
– Ничего себе… И вы думаете, что она могла таким вот экзотическим образом попытаться убить собаку?
– Уж не считаете ли вы меня чуть-чуть того? – возмущается миссис Эпплгрин, сжимая фантик в кулачке. – Я, конечно, дама в возрасте, но не страдаю старческим слабоумием. Я до шестидесяти лет работала судьей в Высшем суде Норт Готенга в Претории и, к счастью, наделена способностью анализировать. Кто еще может попытаться убить пса, как не тот, кто недолюбливает его и носит то самое украшение, которое потом обнаруживается у собаки в пищеводе? Конечно, она могла просто потерять его, но вряд ли Чарли посчитал бы его аппетитным. Он любил только корм «Роял Канин» и ящериц по кустам погонять. Так что…
Ого. Чуть ли не краснею от смущения.
– Вы сказали об этом кому-нибудь?
– Хотела. Но Лилиан с Сэмом скоро уехали, и прошел целый год до того, как он вернулся. Без нее, слава богу. Ничего я не стала говорить. Это потеряло актуальность, да и все равно Сэм бы не поверил. Уж слишком ее любил. Сидит, бывало, в саду и глаз с нее не сводит… А как они танцевали на тех вечеринках, что он устраивал для всех соседей! Даже я, чего только ни повидавшая на своем веку, краснела, как кайенский перец…
Прикрываю глаза, пытаясь справиться с безумным приступом ревности.
– Ясно… И что же было потом? Видели вы ее еще когда-нибудь?
– Нет. Никогда. Должно быть, они расстались. Я считаю, что ни делается – все к лучшему. Но Сэм, вероятно, так не думал. Однажды мой Чарли перемахнул к нему за забор, и я решила зайти к Сэму, спросить, не видал ли он где моего песика. Пусть это останется между нами, но он тогда очень много пил. Двери мне никто так и не открыл, но я видела большой ящик бутылок. Хотя шумных вечеринок он больше не закатывал. Поговаривали, что Сэм ранил ножом свою жену. Но я не верю во все эти россказни, кто угодно, только не он. Уж я бы скорей поверила, что это она его ранила. Лилианна была из таких, знаете, девушек, которые или с ума сведут, или в могилу загонят.
– Может, у вас сохранились фотографии… той поры? Любопытно посмотреть на тех, кто жил в этом доме раньше.
– Ничего такого… Однако мой покойный супруг нарисовал их портрет! Лилианна уговорила Джона, когда узнала, что он рисует. Сэм был равнодушен к живописи, а она… Думается мне, что с картинами у Лилианны было то же, что и с собаками: она видела в них то, чего не видели другие. Вряд ли Сэм забрал картину с собой. Скорее всего, пылится где-нибудь на чердаке.
– Вы думаете? Между прочим, я не нашла никакой лестницы, ничего подобного, что вело бы на чердак. Есть ли он тут вообще?
– Есть, есть, что же это за дом без чердака!
– Тогда поищу еще! Любопытно. – Я встаю из-за стола и складываю стопкой блюдца. – Хотите еще чаю?
– Нет, благодарю. Кстати, когда покупали дом, вы успели познакомиться с мистером Оушеном?
– Н-нет, всем занимались брокеры. А что?
– Жаль, жаль. Мне кажется, вы бы ему понравились, Скай, – кивает миссис Эпплгрин.
Я застываю на месте.
– Почему вы так решили?
– В вас есть нечто общее. Должно быть, доброта и одиночество.
В тот же вечер, вооружившись фонариком, я поднялась на чердак, куда, оказывается, вела лестница с торца дома. К замку в двери подошел самый маленький ключ в связке. Замок ожил сразу, а вот петли сильно заржавели, и мне пришлось минут десять дергать дверь. А потом она поддалась…
Я ожидала увидеть узкое темное пространство, пыльное и заставленное коробками, но моим глазам внезапно открылась сухая и чистая мансарда со светлым паркетом. Тут лежала в истрепанном чехле старая электрогитара, стоял ящик с новыми игрушками, судя по несорванными биркам, еще были несколько рулонов розовых обоев и детская кроватка в большой нераспечатанной коробке. Я окаменела, рассматривая вещи, купленные для ребенка, который так и не родился: они представляли собой материальное воплощение невыразимой тоски. Здесь, на чердаке было законсервировано прошлое – страшное, горькое, темное, – и я только что сорвала пломбу.
Я задержала дыхание, словно могла отравиться воздухом этого помещения. Оглядела стены в поисках картины, но ничего не нашла. Потом вытащила из ящика розового плюшевого зайца, провела пальцем по вышитой на нем надписи «Папина Принцесса». Значит ли это, что игрушки купил отец ребенка, или ничего не значит? Потом я подняла и взяла под мышку рулоны обоев (почему бы действительно не оклеить ими одну из комнат?) и спустилась с чердака. Ни ногой туда больше. Я и без того устала бродить по могилам.
И уже в кухне, при ярком свете галогенных ламп, я заметила, что вместе с обоями прихватила картонную тубу, внутри которой обнаружилось то, что искала: свернутый в трубочку холст. Грубое полотно, покрытое масляными красками. Я развернула картину и положила ее на пол, придавив уголки чашками. Отступила, разглядывая с высоты своего роста.
Боунса я узнала сразу – человеческое воплощение короля тьмы: бесовская улыбка, обрит наголо, глаза льдисто-серые, пристальные, преломляющие в своей глубине солнечный свет. А вот та, что рядом с ним… Неужели это она? Боунс прижимает к себе молодую хорошенькую девушку с фиолетово-черным тюльпаном в руке и с золотой пентаграммой на шее. Белое платье на тонких бретельках едва прикрывает маленькую грудь. Ключицы подведены нежно-розовым. Не знаю, сколько косметических операций Лилит перенесла потом, но они изменили ее до неузнаваемости. У девушки на картине и той женщины, которую я знала, одинаковыми были только глаза и овал лица, все остальное стерло и нарисовало заново полчище хирургов.
Художник был безусловно талантлив: ему удалось изобразить не только Лилит и Боунс, но и их одержимость друг другом. Здесь была нарисована любовь. Настоящая ЛЮБОВЬ. Что бы я отдала за то, чтобы он смотрел на меня так же? Да почти все…
Я решила, что не выброшу картину. Она была достойна уважения, зависти, ревности. Она была отражением завораживающе красивых чувств, которым не страшна вечность.
На следующий день я съездила в город и заказала для нее дорогую раму. Немного доплатила, и картину обрамили для меня в тот же день. Вечером ее привез мне мальчишка-посыльный, я сорвала с нее упаковочную бумагу и сразу же повесила на стену. В гостиной над тем диваном, где когда-то делала Боунсу «эротический массаж».
«Ты чертова мазохистка, Полански. Чертова мазохистка!»
Вовсе нет. Мне просто нужно переболеть этим. Я должна смотреть на них до тех пор, пока не перестану что-либо чувствовать. Пока соответствующий болевой рецептор не потеряет чувствительность от слишком частой стимуляции. Я буду смотреть на них утром и вечером, буду в компании этой парочки завтракать и пить вино перед сном, пока однажды меня не переломает. Пока не приму все это как должное, как неизбежное, как предписанное свыше: Боунс и Лилит должны быть вместе. А я – пыль, которую ветер несет мимо этого храма.
В конце октября позвонил Терри и сказал, что хочет приехать. Долго допытывался, как у меня самочувствие и настроение. Наверное, пытался представить, с кем доведется проводить уик-энд – зареванной депрессивной мученицей или уже оклемавшейся от удара амазонкой.
Амазонкой я никогда не была, а мученицей быть устала, о чем ему прямо и сказала.
– На секс, наркотики и рок-н-ролл не рассчитывай, но скучать я тебе тоже не позволю. Здесь есть пингвины! Представил? Натуральные такие афропингвины. Целая колония! Тут, между прочим, до Антарктики рукой подать, вот оттуда они сюда и попали пару миллионов лет назад! И здесь уйма достопримечательностей! И солнце во все небо – просто рай для отсыревших, зарастающих плесенью ирландцев. Вернешься загорелый, вся твоя лечебница обзавидуется. Ну и… мне будет очень приятно твое общество, Терри.
– Надеюсь, – слегка нервно сказал он.
– Что с тобой? Боишься? Тут уровень преступности всего-то в двадцать пять раз выше, чем в Ирландии.
– Во сколько?!
– В двадцать пять раз. И это еще хорошо! Вот в Гондурасе…
Терри засмеялся, но с ним точно было что-то не так.
В день его приезда я неважно себя чувствовала. То ли переохладилась, искупавшись в океане, то ли снова подхватила вирус, то ли меня доконал-таки надменный взгляд юной Лилит с картины. Кусок не лез в горло, все валилось из рук. Ночью я почти не спала, а потом все утро боролась с сонливостью.
Я долго вертелась у зеркала, приглаживая отрастающие волосы и стараясь придать им хоть какое-то подобие прически. Впервые за долгое время накрасила ресницы. Примерила новое платье – оранжевого цвета. Сбежавшая из больницы психопатка потихоньку обретала осмысленный взгляд, бывшая узница концентрационного лагеря понемногу наедала щечки, бритый наголо солдат наконец-то ушел с передовой и вернулся домой отращивать кудри и залечивать раны. Не хватало только ласковой руки, которая обняла бы за плечи. Нежных губ, которые вернули бы вкус к жизни. Хотя, возможно, и не нужны они мне вовсе. Любить – как употреблять алкоголь. Все веселятся, пока пьют. Но потом непременно приходит похмелье.
Не помню точно, чем я занималась, когда в дверь позвонили. Кажется, заваривала ройбуш. Или укладывала тарелки в посудомоечную машину. Или протирала зеркало в ванной. Одним словом, была занята, а когда услышала звонок, тут же все бросила и побежала к двери. Ну наконец-то!
Распахиваю дверь. Терри одет не по погоде, под глазами тени – друзья двадцатичасового перелета, кожа по-ирландски бледная, триста лет не видавшая солнца. Ничего, я сделаю из тебя человека!
– Как долетел? Не отвечай, вижу, что ужасно! Я обнимаю его, кудахча и рассыпая вокруг искры радости. Терри стоит на пороге и неловко переминается с ноги на ногу.
– Да проходи уже, или мне затаскивать тебя силой?
– Скай… Пообещай, что не будешь… нервничать. Черт. Он бледен не по-ирландски. Это бледность иного рода: он взволнован. Он нервничает.
– Что стряслось? – замираю на месте я.
– Ничего не стряслось, просто… Пообещай, что дашь все объяснить.
– Не могу ничего обещать, пока не узнаю, о чем речь.
– Ладно… Постой здесь, – говорит он и исчезает за дверью.
Что за?..
Закрывшаяся за Терри дверь открывается снова, и…
Я пячусь, натыкаюсь на стол, хватаюсь за столешницу, опрокидываю чашку с горячим чаем. Он капает мне на ногу, пропитывает подол платья. Мне в висок словно вонзается стрела с металлическим наконечником – оглушительно, с хрустом.
Терри снова входит в гостиную, уже не один. Он толкает перед собой инвалидное кресло, в котором…
Ударяю себя по щеке, тру виски, закрываю глаза.
В кресле сидит и не сводит с меня глаз мой… Нет, не мой – возлюбленный Королевы Инферно!
Глава 27
Я потрясена настолько, что могу стоять целую вечность, не чувствуя ни капающего мне на ногу горячего чая, ни прилипшего к бедру подола платья. И я могу смотреть на него вечно – на бледное, как мел, лицо, на руки, крепко сжавшие подлокотники, на волосы, в которые я так часто запускала пальцы…
Я могу замереть, как статуя, как глыба камня, – только бы он не признал во мне живое существо. Только бы он покинул эту гостиную как можно быстрее… Мне нет дела, почему он в инвалидном кресле и как давно. Должно быть, Лилит так сильно тискала его в порыве страсти, что сломала ему хребет.
Я могу стоять молча и неподвижно. Но только до тех пор, пока он не начнет говорить. Если он посмеет обратиться ко мне, бросить в меня хоть одно слово – я взорвусь. Причем так сильно, что взрывная волна докатится до самого пляжа.
– Скай, – обращается ко мне Боунс.
– Уходи! – произношу я громко и четко, как приговор.
– Скай, пожалуйста, – просит Терри.
Читать бесплатно другие книги:
