Учение Дона Хуана Кастанеда Карлос
Необходимо лишь установить начало и направление бесконечного пути. Любые попытки систематизации в итоге бесполезны. Достижение совершенства возможно лишь в субъективном смысле непосредственного переживания всего, что окажется способен увидеть ученик.
Георг Зиммель
Carlos Castaneda. The Teachings of Don Juan
Copyright © 1968 by Carlos Castaneda
© ООО Издательство «София», 2014
Введение
Летом 1960 года я, в ту пору еще студент факультета антропологии при Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, предпринял несколько поездок на Юго-Запад с целью сбора информации о лекарственных растениях, используемых местными индейцами. Одна из этих поездок и привела к началу описываемых здесь событий.
Я ожидал автобус на станции в приграничном городке, беседуя с приятелем, который сопровождал меня в качестве гида и помощника. Вдруг он наклонился ко мне и прошептал, что вон тот старый седой индеец, который сидит у окна, отлично разбирается в растениях, и в пейоте особенно. Я попросил нас познакомить.
Приятель окликнул старика, потом подошел к нему и пожал руку. Поговорив с минуту, он жестом подозвал меня и исчез, предоставив мне самому выпутываться из ситуации. Старик был невозмутим. Я представился; он сказал, что зовут его Хуан и что он к моим услугам. По-испански это было сказано с отменной учтивостью. По моей инициативе мы обменялись рукопожатиями и оба замолчали. Это молчание, однако, не было натянутым, оно было спокойным и естественным.
Хотя морщины, покрывавшие его смуглое лицо и шею, свидетельствовали о почтенном возрасте, меня поразило его тело – поджарое и мускулистое. Я с важностью сообщил, что собираю сведения о лекарственных растениях. Хотя я почти ничего не знал о пейоте, тем не менее дал понять, что сведущ в этом вопросе и что вообще со мной стоит познакомиться поближе.
Пока я нес эту чушь, он медленно кивнул и пристально взглянул на меня, не говоря ни слова. Я невольно отвел глаза, и сцена закончилась гробовым молчанием. Наконец, после нестерпимо затянувшейся паузы, дон Хуан поднялся и выглянул в окно. Подошел его автобус. Он попрощался и уехал.
Я был раздражен своей дурацкой болтовней под его необычным взглядом, – казалось, он видел меня насквозь. Вернулся приятель и, узнав о моей неудачной попытке выведать что-нибудь от дона Хуана, постарался меня утешить – старик, мол, вообще неразговорчив и замкнут. Однако тягостное впечатление от этой первой встречи было не так-то легко рассеять.
Я приложил усилия, чтобы разузнать, где живет дон Хуан, и после не раз приезжал к нему в гости. При каждой встрече я пытался вывести его на разговор о пейоте, но безуспешно. Мы, тем не менее, стали хорошими друзьями, и со временем мои научные изыскания были позабыты или, во всяком случае, приобрели совершенно новое направление, о котором я вначале не мог и подозревать.
Приятель, который нас познакомил, позже разъяснил, что дон Хуан не был уроженцем Аризоны, где мы встретились; он родился в мексиканском штате Сонора, в племени индейцев яки.
Поначалу дон Хуан был для меня попросту занятным стариком, который очень хорошо говорит по-испански и превосходно разбирается в пейоте. Однако знавшие его утверждали, что он «брухо» – целитель, знахарь, колдун, маг.
Прошел целый год, прежде чем он начал мне доверять. В один прекрасный день он сообщил, что обладает особыми знаниями, которые передал ему «бенефактор»[1] – так он называл своего учителя. Теперь дон Хуан, в свою очередь, избрал меня своим учеником и предупредил, что мне предстоит сделать очень серьезный выбор, так как обучение будет долгим и трудным.
Рассказывая о своем учителе, дон Хуан часто употреблял слово «диаблеро». Этим словом, которым, кстати, пользуются только индейцы из Соноры, называют оборотня, который занимается черной магией и способен превращаться в животных – птицу, собаку, койота или любое другое существо.
Как раз во время очередной поездки в Сонору со мной произошло любопытное приключение, иллюстрирующее отношение индейцев к «диаблеро». Я вел машину ночью, в компании двух друзей-индейцев. Вдруг дорогу пересекло животное, похожее на собаку. Один из моих попутчиков предположил, что это громадный койот. Я притормозил и свернул к обочине, чтобы получше рассмотреть странное существо. Еще несколько секунд оно стояло в лучах фар, а затем скрылось в кустарнике. Это был, без сомнения, койот, только вдвое больше обычного. Под конец возбужденной перепалки мои друзья сошлись в том, что животное было, во всяком случае, очень необычное, а один из них высказал предположение, что это был «диаблеро». Я решил воспользоваться этим случаем и расспросить местных индейцев об их поверьях, связанных с диаблеро. Я рассказывал эту историю многим, выспрашивая, что они об этом думают. Привожу три разговора, которые иллюстрируют их мнения на этот счет.
– Как ты думаешь, Чой, это был койот? – спросил я выслушавшего эту историю молодого индейца.
– Кто его знает. Да нет, собака, конечно. Койот поменьше.
– А может, это был диаблеро?
– Ну вот еще. Такого не бывает.
– А почему ты так считаешь, Чой?
– Люди воображают всякое. Бьюсь об заклад, поймай ты это животное – и оказалась бы простая собака. Были у меня как-то дела в другом городе, встал я до рассвета, оседлал лошадь. Выезжаю – вижу, на дороге черная тень, точно большая зверюга. Лошадь встала на дыбы, выбросила меня из седла, да и сам я порядком струхнул. А оказалось – это соседка, тоже в город направилась.
– Ты хочешь сказать, Чой, что не веришь в существование диаблеро?
– Диаблеро? А что это такое? Скажи-ка мне, что такое диаблеро!
– Да не знаю, Чой. Мануэль, который с нами тогда ехал, сказал, что это мог быть диаблеро, а не койот. Может быть, ты мне скажешь, что такое диаблеро?
– Ну, говорят, что диаблеро – это брухо, который во что захочет, в то и превратится. Так ведь каждый знает, что это враки. Старики здесь напичканы историями про диаблеро. Но от нас, от молодых, ты этих глупостей не услышишь.
– Что это было за животное, как ты думаешь, донья Лус? – спросил я женщину преклонных лет.
– Точно все знает один Господь, но я так думаю, что это был не койот. Бывает такое, что посмотришь – койот, а на самом деле вовсе не койот. Скажи, бежал он просто или что-нибудь нес в зубах?
– По большей части стоял на месте, но в тот момент, когда я его увидел, мне показалось, что он что-то ест.
– А ты уверен, что он ничего не нес в зубах?
– Трудно сказать. А что, тут есть какая-то разница?
– Да, разница есть. Если он что-то нес в зубах, то это был не койот.
– Тогда что же?
– Мужчина или женщина.
– А как они у вас называются, донья Лус?
Она не ответила. Я выспрашивал и так и сяк, но безуспешно. Наконец она сказала: «Не знаю». Я спросил, не их ли называют диаблеро. Да, ответила она, есть и такое название.
– А ты сама не знаешь какого-нибудь диаблеро?
– Знала я одну женщину. Ее убили. Я тогда была еще ребенком. Женщина, говорили, превращалась в суку и как-то ночью забежала в дом белого, хотела стащить сыр. Белый ее застрелил из двустволки, и как раз тогда, когда сука сдохла в доме белого, женщина умерла у себя в хижине. Собрались ее родственники, пришли к белому и потребовали выкуп. За ее убийство белый выложил много денег.
– Как же они могли требовать выкуп, если белый убил всего лишь собаку?
– А они сказали, что белый знал, что это не собака, ведь с ним были еще люди и все они видели, как собака встала на задние лапы и, совсем как человек, потянулась к сыру, который лежал на подносе, а поднос был подвешен к кровле. Они тогда ждали вора, потому что сыр того белого каждую ночь исчезал. Так что белый убил вора, зная, что это не собака.
– А теперь есть диаблеро, донья Лус?
– Такие вещи под большим секретом. Говорят, что их уже нет, но я сомневаюсь, потому что кто-то из семьи диаблеро должен получить его знание. У них свои законы, и один из них в том и состоит, что диаблеро должен кому-то из своего рода передать свои тайны.
– Как ты думаешь, Хенаро, что это было за животное? – задал я вопрос древнему старику.
– Собака с какого-нибудь местного ранчо, что же еще?
– А мог это быть диаблеро?
– Диаблеро? Ты ненормальный. Они не существуют.
– Ты хочешь сказать, что теперь не существуют или вообще не существовали?
– Когда-то существовали, это да. Это всем известно. Кто ж этого не знает. Но люди их очень боялись и всех поубивали.
– Кто же их убил, Хенаро?
– Да все племя. Последний диаблеро, которого я знал, был С. Он своим колдовством извел десятки, если не сотни людей. Терпение наше кончилось, как-то ночью мы собрались все вместе и взяли его врасплох, да и сожгли живьем.
– А давно это было?
– Году в сорок втором.
– Ты что, сам это видел?
– Да нет, но люди до сих пор об этом говорят. Говорят, от него даже золы не осталось, а ведь дрова для костра специально были сырые. Все, что осталось под конец, – так это большая лужа жира.
Хотя дон Хуан сказал, что его учитель был диаблеро, он никогда не говорил, где получил от него знания, и никогда не упоминал его имени. О себе дон Хуан не рассказывал почти ничего. Все, что я смог из него вытянуть, это то, что он родился на Юго-Западе в 1891, почти всю жизнь прожил в Мексике; в 1900 его семью вместе с тысячами других индейцев Соноры мексиканские власти выселили в Центральную Мексику; в общей сложности в Центральной и Южной Мексике он прожил до 1940. Таким образом, поскольку он много путешествовал, его знания, возможно, были продуктом многих влияний. И хотя сам он себя считал яки из Соноры, я сомневаюсь, укладываются ли его познания в круг традиционных представлений сонорских индейцев. Впрочем, здесь я не собираюсь заниматься определением истоков его культуры.
Мое ученичество у дона Хуана началось в июне 1961. До сих пор, как бы ни проходили наши встречи, я неизменно воспринимал его с позиции наблюдателя-антрополога. Во время этих первых бесед я втайне делал заметки, чтобы потом с их помощью восстановить по памяти весь разговор. Но когда началось обучение, этот метод оказался малопродуктивным, поскольку разговор всякий раз касался слишком многих вещей, обычно самых неожиданных. Со временем, после упорных протестов, дон Хуан все же разрешил мне вести записи в открытую. Я хотел вообще все, что можно, фотографировать и записывать на диктофон, но тут он был тверд, и мне пришлось отступиться.
Вначале ученичество проходило в Аризоне, а потом, когда дон Хуан перебрался в Мексику, – у него в Соноре. Распорядок встреч устанавливался сам собой – я попросту приезжал на несколько дней при каждом удобном случае. Летом 1963 и 1964 гг. мои посещения были особенно частыми и продолжительными. Теперь я вынужден признать, что такой режим был малоэффективным, поскольку уводил меня из-под безраздельного контроля со стороны учителя, а ведь в магии это главное условие успеха. С другой стороны, я думаю, в этом было определенное преимущество, поскольку я оставался сравнительно свободным, а это, в свою очередь, стимулировало критичность оценки, что было бы невозможно в случае безусловного и всепоглощающего подчинения. В сентябре 1965 г. от дальнейшего обучения я отказался.
Спустя несколько месяцев я вернулся к своим записям и оказался перед проблемой, как их упорядочить и свести в какое-то связное целое. Поскольку собранный материал был почти необозрим и перегружен всяким хламом, я для начала попытался выработать какую-то систему классификации. Я разделил материал по темам и расположил по иерархии субъективной значимости, а именно по степени воздействия лично на меня. Постепенно вырисовалась следующая структура: использование галлюциногенных растений; используемые в магии рецепты и процедуры; приобретение «предметов силы» и обращение с ними; использование лекарственных растений; песни и легенды (фольклор).
Однако общий критический обзор зафиксированного мной опыта привел меня к выводу, что всякие попытки классификации не дают ничего, кроме изобретения новых категорий, поэтому любые усилия рационализировать эту схему закончатся лишь еще более доморощенным изобретательством. Мне это было совершенно ни к чему. Попытка уяснить все, что я испытал, означала необходимость осмыслить стройную систему подтвержденных опытом конкретных представлений. Уже после первой пейотной церемонии («сессии»), в которой я принимал участие, для меня стало очевидным, что в учении дона Хуана есть внутренняя логика. Решившись однажды меня обучать, он затем передавал мне свои знания в неукоснительном порядке, в строгой последовательности. Именно этот порядок был для меня непостижим.
Этим, по-моему, объясняется то, что даже через четыре года обучения я все еще оставался начинающим. Я понимал только, что знания дона Хуана и его методы передачи этих знаний были те же, что у его «бенефактора», поэтому и трудности в моем понимании учения были, по всей вероятности, аналогичны тем, с которыми в свое время столкнулся дон Хуан. Он сам отметил однажды наше сходство в качестве начинающих и несколько раз проронил, что тоже был не в состоянии понять своего учителя. Поэтому я пришел к выводу, что для любого начинающего, будь он индеец или кто угодно, магическое знание представляется непостижимым из-за необычайного характера испытываемых явлений. Лично для меня, как для человека западной культуры, они были столь ошеломляющими, что истолковать их в привычных терминах повседневной жизни было заведомо невозможно, и это означало, что обреченной будет также любая попытка их классификации.
Так для меня стало очевидным, что знание дона Хуана имеет смысл рассматривать лишь с его собственной точки зрения; лишь в этом случае оно будет достоверным и убедительным. В попытках согласовать наши представления я пришел к выводу, что всякий раз, пытаясь разъяснить мне свое знание, он с необходимостью использовал собственные понятия. Поскольку для меня эти понятия и концепции были изначально чуждыми, усилия увидеть его мир его глазами ставили меня в нелепое положение. Поэтому первой задачей было определить его систему концептуализации. Работая в этом направлении, я заметил, что сам дон Хуан особую роль отводил использованию галлюциногенных растений. Именно это я положил в основание собственной систематизации магического опыта.
Дон Хуан использовал три вида галлюциногенных растений, каждый в отдельности и в зависимости от обстоятельств: пейот (lophophora williamsii), дурман (datura inoxia или d. meteloides) и гриб (по всей вероятности, psilocybe mexiсana). Галлюциногенные свойства этих растений были известны индейцам задолго до появления европейцев. У индейцев они находят, сообразно свойствам, различное применение: их используют при лечении, при колдовстве, для достижения экстатических состояний или, скажем, просто ради удовольствия. В контексте же учения дона Хуана употребление дурмана и гриба связывается с приобретением особой силы, мудрости или, иначе говоря, знания того, как «правильно» жить.
Для дона Хуана ценность растений определяется их способностью вызывать поток необычного восприятия. С их помощью он вводил меня в переживание этого потока с целью раскрытия мира магии, удостоверения его реальности и адекватной оценки. Я назвал этот поток переживаний «состоянием необычной реальности», то есть такой реальности, которая отличается от повседневной. Их различие определяется самой природой этих состояний, которые в контексте учения дона Хуана расцениваются как совершенно реальные, хотя их реальность крайне далека от обычной.
Дон Хуан считал, что переживание необычной реальности – единственный способ практического освоения магии и приобретения силы[2]. По его убеждению, именно этой главной цели подчинены все прочие компоненты учения. Этим, казалось, определялось его отношение ко всему, что не было с нею непосредственно связано. В моих записях полно его замечаний по самому разному поводу. К примеру, как-то он заметил, что некоторые предметы несут в себе определенное количество «силы». Сам он не испытывал к предметам силы особого почтения, но сказал, что к их помощи нередко прибегают слабые брухо. Я то и дело выспрашивал его о таких вещах, но его они, казалось, совершенно не интересовали. Однако на этот раз он неожиданно заговорил.
– Существуют определенные предметы, которые наделены силой, – сказал он. – Таких предметов, которыми с помощью дружественных духов пользуются маги, множество. Эти предметы – орудия, и не просто орудия, а орудия смерти. И все же это только орудия. У них нет силы учить. Строго говоря, они относятся к разряду предметов войны и предназначены для нанесения удара. Они созданы для того, чтобы убивать.
– Что это за предметы, дон Хуан?
– Это не обычные предметы, скорее, это – разновидности силы.
– Как можно получить эти разновидности силы?
– Все зависит от того, какого рода предмет тебе нужен.
– А какие существуют?
– Я уже сказал – множество. Предметом силы может быть что угодно.
– Какие же тогда имеют наибольшую силу?
– Сила предмета зависит от его владельца, от того, какого сорта человеком он является. Предмет силы, которым пользуется слабый брухо, – почти шутка; и наоборот, орудия сильного брухо получают от него свою силу.
– Какие предметы силы наиболее обычны? Что из них предпочитает большинство брухо?
– Тут не может быть «предпочтения». Все они предметы силы, все до единого.
– Есть ли у тебя самого какие-нибудь, дон Хуан?
Он не ответил, только взглянул на меня и рассмеялся. Потом надолго замолчал, и я подумал, что мои вопросы раздражают его.
– Для этих разновидностей силы существуют ограничения, – продолжал он. – Но этот момент, я уверен, непонятен для тебя. У меня самого чуть ли не вся жизнь ушла на то, чтобы понять, что один «союзник»[3] стоит всех предметов силы с их детскими тайнами. Такие штуки я имел, когда был мальчишкой.
– Что они из себя представляли?
– «Маис-пинто», кристаллы и перья.
– Что такое «маис-пинто», дон Хуан?
– Это росток маиса с красной прожилкой посередине.
– Всего лишь один росток?
– Нет, у брухо их сорок восемь.
– Как они действуют, дон Хуан?
– Каждый может убить человека, войдя в его тело.
– Как росток попадает в тело человека?
– Это предмет силы, и его сила заключается, помимо всего прочего, в том, что он входит в тело.
– И что тогда?
– Росток проникает в тело, а потом оседает в груди или в кишках. Человек заболевает и, если только брухо, который взялся его лечить, не окажется сильней его врага, – через три месяца умрет.
– А можно его как-нибудь вылечить?
– Единственный способ – высосать росток, но немногие брухо отважатся на это. Конечно, брухо может в конце концов высосать росток, но, если у него не хватит силы его извергнуть, тот убьет его самого.
– Но каким вообще образом росток умудряется проникнуть в тело?
– Ты не поймешь этого, если не знаешь колдовства с маисом, которое является одним из самых сильных, какие я знаю. Оно делается при помощи двух ростков. Сначала росток прячут в бутоне только что срезанного желтого цветка, затем, чтобы он вошел в контакт с врагом, нужно спрятать его где-нибудь, где тот обычно бывает, – скажем, на тропинке, где он ходит каждый день. Как только жертва наступит на бутон или как-нибудь его коснется – колдовство совершилось. Росток погружается в тело.
– А что с этим ростком потом происходит?
– Вся его сила уходит в человека, и росток свободен. Теперь это совсем другой росток. Он может остаться там же, где произошло колдовство, или попасть куда угодно, – это уже не имеет значения. Лучше замести его под кусты, где его склюет какая-нибудь птица.
– А может птица склевать росток прежде, чем его коснется человек?
– Таких глупых птиц нет, уверяю тебя. Птицы держатся от него подальше.
Затем дон Хуан описал довольно сложную процедуру, посредством которой такие ростки силы могут быть получены.
– Запомни одно: «маис-пинто» – это всего лишь орудие, это не союзник, – сказал он. – Стоит тебе понять эту разницу – и твои проблемы исчезнут. Но если ты думаешь, что с помощью этих штуковин можно достичь мастерства, то ты просто дурак.
– Что, союзник такой же сильный, как предметы силы?
Он презрительно фыркнул. Я видел, что испытываю его терпение.
– «Маис-пинто», кристаллы, перья – все это игрушки по сравнению с союзником, – сказал он. – Они нужны лишь тогда, когда нет союзника. Искать их – пустая трата времени, особенно для тебя. Что для тебя действительно необходимо – это постараться получить союзника. Если тебе это удастся, ты поймешь то, о чем я сейчас говорю. Предметы силы – это детские забавы.
– Пойми меня правильно, дон Хуан, – запротестовал я. – Конечно, я хочу иметь союзника, но я также хочу узнать все, что смогу. Ты ведь сам говорил, что знание – это сила.
– Нет, – сказал он с чувством. – Сила зависит лишь от того, какого рода знанием ты владеешь. Какой смысл в знании вещей, которые бесполезны?
В системе верований дона Хуана процесс приобретения «союзника» основывался главным образом на использовании состояний необычной реальности, которые он во мне вызывал с помощью галлюциногенных растений. Он считал, что, фокусируя внимание на этих состояниях с учетом прочих аспектов знания, которому он меня учил, я приду к адекватному восприятию магической реальности.
Книга, таким образом, содержит наиболее важные фрагменты моих полевых записей, где речь идет об испытываемых мною в процессе обучения состояниях необычной реальности. Порядок подачи фрагментов не всегда хронологический, поскольку я следовал логике развертывания учения. Я никогда не записывал свои впечатления прежде, чем они улягутся и я смогу осмыслить их сравнительно беспристрастно. Однако комментарии дона Хуана к испытанному мною в очередной раз я записывал немедленно, поэтому подчас они опережают описание самого опыта.
Мои полевые записи представляют субъективную интерпретацию того, что я испытывал непосредственно во время опыта. Эта интерпретация воспроизводится здесь в точном соответствии с моим изложением испытанного дону Хуану, который требовал исчерпывающего и точного воспроизведения каждой детали и подробнейшего пересказа каждого переживания.
Для полноты картины я добавлял некоторые бытовые детали, и, кроме того, записи включают также мои попытки анализа мировоззрения дона Хуана.
Чтобы избежать повторений, я упростил наши диалоги и убрал все второстепенное. Однако, чтобы передать все же общую атмосферу, мои правки коснулись лишь тех диалогов, в которых не содержалось ничего нового, что способствовало бы моему постижению этого пути. Информация от дона Хуана обычно была как бы случайной, и подчас малейшее его замечание вызывало целую лавину расспросов, которые длились часами. С другой стороны, было множество случаев, когда он все рассказывал сам.
Глава 1
Мои заметки о встречах с доном Хуаном начинаются с 23 июня 1961 года. С этого дня началось мое обучение. До этого я встречался с ним лишь в качестве наблюдателя. При всяком удобном случае я просил рассказать мне, что он знает о пейоте. Каждый раз это кончалось ничем, и все же, судя по его колебаниям, какая-то надежда оставалась.
И вот на этот раз он дал понять, что может снизойти к моим просьбам – при условии, что я обрету ясность мышления и буду точно знать, о чем прошу. Это условие было для меня непонятным, поскольку моя просьба относительно пейота была, в сущности, предлогом установить с ним более тесный контакт. Я рассчитывал, что моя ссылка на его собственные знания вызовет его на большую откровенность – и я, таким образом, смогу без особых препятствий узнать все, что он вообще знает о растениях. Однако он истолковал мою просьбу буквально, а именно – как желание получить знания о пейоте.
Пятница, 23 июня 1961
– Ты научишь меня тому, что знаешь о пейоте, дон Хуан?
– Почему ты этого хочешь?
– Просто хотелось бы узнать об этом побольше. Разве сама по себе тяга к познанию – не достаточная причина?
– Нет! Ты должен спросить в самом своем сердце, чего ради тебе, зеленому юнцу, вздумалось связываться со столь серьезными вещами.
– А сам ты чего ради этому учился?
– Ты почему об этом спрашиваешь?
– А может, у меня такая же причина.
– Сомневаюсь! Я – индеец. У нас разные пути.
– Если серьезно, моя причина – просто сильное желание этому учиться, просто я хочу знать, чтобы знать. Но у меня нет плохих намерений, честное слово.
– Верю. Я курил тебя.
– Что?..
– Неважно. Мне известны твои намерения.
– Ты что, хочешь сказать, что видел меня насквозь?
– Назови как угодно.
– Так, может, ты все-таки будешь меня учить?
– Нет!
– Потому что я не индеец?
– Нет. Потому, что ты не знаешь своего сердца. Что по-настоящему важно – это чтобы ты точно знал, почему тебе так сильно этого хочется. Учение о Мескалито – вещь крайне серьезная. Будь ты индейцем – одного твоего желания в самом деле было бы достаточно. Но лишь у очень немногих индейцев может появиться такое желание.
Воскресенье, 25 июня 1961
В пятницу я весь день был у дона Хуана. Я рассчитывал уехать часов в семь вечера. Мы сидели у него на веранде, и я решил еще раз спросить насчет обучения. Затея казалась безнадежной, и я заранее смирился с отказом. На этот раз я спросил его – может быть, существует способ, при котором мое желание выглядело бы так, как если бы я был индейцем. Он долго молчал, а я все ждал ответа, поскольку, казалось, он что-то мысленно взвешивает.
Наконец он сказал, что способ есть, и начал обрисовывать проблему. Прежде всего он обратил внимание на тот факт, что я очень устаю, сидя на полу, и для начала мне следует найти на полу «пятно», как он выразился, где я мог бы сидеть без устали сколько угодно.
До этого я сидел, обхватив руками щиколотки и прижав колени к подбородку. Едва он сказал это, как я почувствовал, что совершенно выдохся и спину у меня ломит от усталости.
Я ожидал объяснений, что это за «пятно», но он и не думал ничего объяснять. Я решил, что, может быть, он имеет в виду, что мне надо пересесть, поэтому поднялся и сел к нему поближе. Он запротестовал и ясно подчеркнул, что «пятно» – это место, где ты чувствуешь себя самим собой – сильным и счастливым. Он похлопал рукой по тому месту на веранде, где сидел, и сказал, что вот, к примеру, его собственное место; затем добавил, что эту задачу я должен решить самостоятельно, причем не откладывая.
Для меня такая задача была попросту загадкой. Я понятия не имел, с чего начать, да и вообще – что именно делать. Несколько раз я просил дать мне какой-нибудь ключ или хотя бы подсказку насчет того, как приступить к поискам этого самого места, где я буду чувствовать себя сильным и счастливым. Я стоял на своем и доказывал, что совершенно не представляю себе, что же имеется в виду и как вообще подойти к решению этой задачи. Он предложил мне походить по веранде, – возможно, я все же сумею найти «пятно».
Я встал и начал ходить взад-вперед; наконец почувствовал, до чего это глупо, и сел перед ним.
Он, казалось, был очень недоволен мной и обвинил меня в том, что я ничего не желаю слушать и вообще, похоже, не собираюсь учиться. Потом успокоился и вновь начал втолковывать, что отнюдь не на каждом месте можно сидеть или вообще там находиться и что в пределах веранды есть одно уникальное место – «пятно», на котором мне будет лучше всего. Моя задача – найти его среди всех остальных. Если угодно, это можно понимать так, что я должен «почувствовать» это «пятно» среди всех остальных мест, без всяких сомнений определить именно то место, которое мне подходит.
Я возразил, что, хотя веранда и не очень велика (два с половиной метра на четыре), пятен на ней множество и понадобится уйма времени, чтобы проверить каждое; а кроме того, если учесть, что он не указал мне размеров пятна, их количество вообще возрастает до бесконечности. Но спорить было бесполезно. Он встал и очень жестко предупредил, что на поиски у меня может уйти хоть неделя, и если это меня не устраивает, то я могу уезжать хоть сейчас, – говорить больше не о чем. Он подчеркнул, что самому-то ему отлично известно, где мое пятно, поэтому я не смогу его обмануть. Это единственный способ, сказал дон Хуан, засчитать в качестве достаточной причины одно лишь мое желание учиться знанию о Мескалито. В его мире, добавил он напоследок, ничто не дается даром, а уж знание – и подавно.
Он пошел в кусты за домом помочиться, а потом оттуда вернулся прямо в дом.
Я подумал, что задание найти это самое «пятно счастья» – попросту предлог, чтобы от меня отделаться, но все же встал и вновь принялся выхаживать по веранде. Небо было безоблачным, и на веранде и вокруг было хорошо видно. Расхаживал я, должно быть, примерно час или больше, но не произошло ничего такого, что указало бы на местонахождение пятна. Я устал и сел на пол; через несколько минут пересел на другое место, пока с помощью такой, с позволения сказать, системы не проверил всю веранду. Я честно старался «почувствовать» между местами разницу, но ее критерий был для меня непостижим. Я чувствовал только, до чего это безнадежно, и все же не уходил. В конце концов не для того я за тридевять земель сюда тащился, чтобы уехать ни с чем.
Я лег на спину и заложил руки за голову. Затем перевернулся и немного полежал на животе. Такой маневр я повторил по всему полу. Впервые, похоже, я наткнулся хоть на какой-то критерий. Лежать на спине было теплее. Я снова начал кататься по полу, теперь в обратную сторону, и снова проверил весь пол, на этот раз укладываясь ничком там, где прежде ложился навзничь. Ощущения тепла или холода были неизменными – в зависимости от моего положения, но разницы между местами не было.
Тут меня осенило: место дона Хуана! Я сел на его место, потом лег, сначала на живот, потом на спину, но и здесь не было ровно ничего примечательного. Я встал; я был сыт по горло. Нужно попрощаться с доном Хуаном, подумал я, только не хотелось его будить. Я взглянул на часы. Два часа ночи! Я прокатался по полу шесть часов.
В этот момент на веранду вышел дон Хуан и снова направился вокруг дома в кусты. Потом вернулся и остановился в двери. Я чувствовал отчаяние, мне хотелось сказать ему напоследок что-нибудь оскорбительное и уехать. Но тут я подумал, что это ведь не его вина; в конце концов, я сам напросился на эту комедию. Я сказал – сдаюсь; я как идиот катался всю ночь по полу и все еще не вижу никакого смысла в его загадке.
Он рассмеялся и сказал, что ничего удивительного, ведь я не пользовался глазами. И в самом деле, этого я не сообразил, поскольку сразу понял с его слов так, что разницу нужно «почувствовать». Я начал было опять спорить, но он меня прервал, заявив, что глазами тоже можно чувствовать, – если не смотреть на вещи в упор. Если уж я за это взялся, то, может быть, стоит попробовать то, что у меня осталось, – мои глаза.
Он закрыл за собой дверь. Я был уверен, что все это время он исподтишка наблюдал за мной, – потому что как иначе он мог знать, что я не пользовался глазами.
Я снова начал кататься по полу, поскольку это было проще всего. Теперь, однако, лежа на животе, я клал на руки подбородок и всматривался в каждую деталь.
Немного погодя темнота вокруг изменилась. Стоило мне уставиться прямо перед собой, как вся периферия поля зрения приобретала яркий однородный зеленовато-желтый цвет. Эффект был поразительным. По-прежнему уставясь перед собой и стараясь не сбить фокус, я пополз боком, передвигаясь каждый раз на фут.
Вдруг в точке примерно посредине веранды я заметил смену оттенка. Справа на периферии поля зрения зеленовато-желтоватый цвет превратился в ярко-пурпурный. Я сконцентрировал на нем внимание. Пурпурный цвет посветлел, не убывая в яркости, и таким и оставался, пока я удерживал его боковым зрением.
Я накрыл это место курткой и позвал дона Хуана. Он вышел на веранду. Внутренне я торжествовал: я в самом деле видел смену оттенков. На него это, однако, не произвело особого впечатления, но он предложил мне сесть на это место и описать свои ощущения.
Я сел на пол; потом лег на спину. Он стоял рядом и то и дело спрашивал, как я себя чувствую; но я не чувствовал в себе каких-то изменений. Минут пятнадцать я старался почувствовать или увидеть, что ли, какую-то разницу, а рядом терпеливо ждал дон Хуан. Наконец я почувствовал, до чего мне все это опротивело. Во рту появился металлический привкус. Неожиданно разболелась голова. Похоже было, я вот-вот заболею. Мысль о бесплодности любых моих усилий привела меня в ярость.
Дон Хуан, должно быть, заметил, как я расстроен. На этот раз он был очень серьезен и внушительным тоном сказал, что если я в самом деле хочу учиться, то мне придется в отношении самого себя быть непреклонным. Для тебя, сказал он, существует лишь один выбор: либо сдаться и уехать, распрощавшись со своей мечтой, либо разгадать загадку.
Он скрылся за дверью. Я хотел уехать немедленно, но слишком устал. К тому же смена оттенков была столь очевидной, что здесь попросту не мог не скрываться какой-то критерий, а кроме того, не исключено ведь, что существуют еще какие-то признаки. Да и уезжать сейчас было уже поздно. Я сел, вытянул ноги и начал все сначала.
На этот раз, миновав пятно дона Хуана, я быстро добрался с места на место до конца пола, затем развернулся, чтобы захватить внешний край веранды. Дойдя до центра, я зафиксировал еще одно изменение в окраске, опять на периферии поля зрения. Разлитый повсюду однородный зеленовато-желтый цвет в одном месте, справа от меня, превратился в яркий серо-зеленый. Какое-то время этот оттенок держался, затем вдруг перешел в новый, не тот, который был раньше. Я снял ботинок, отметил эту точку и вновь начал кататься, пока не покрыл пол во всех возможных направлениях. Больше никаких изменений в оттенках не было.
Я вернулся к точке, отмеченной ботинком, и тщательно ее осмотрел. Она находилась в шести футах на юго-восток от той, что была отмечена курткой. Рядом лежал валун. Я присел на него передохнуть, пытаясь найти ключ и всматриваясь в каждую деталь, но по-прежнему не чувствовал никакой разницы.
Я решил попробовать с первой точкой. Опустившись на колени, я собрался уже лечь на куртку, когда вдруг почувствовал что-то совершенно необычное. Более всего это напоминало физическое ощущение, как будто что-то буквально давит на мой желудок. Я моментально отскочил. Волосы на затылке встали дыбом. Ноги согнулись, туловище наклонилось, а руки со скрюченными, как когти, пальцами были выброшены вперед на уровне груди. Я поймал себя на этой странной позе и еще больше испугался.
Я невольно попятился и, наткнувшись на валун, сполз на пол рядом с ботинком. Я пытался сообразить, что же меня так напугало. Может быть, я перестарался и слишком устал. Уже давно рассвело. Я чувствовал, что мои мысли путаются и что я совершенно разбит. Но это еще не объясняло мой внезапный страх; кроме того, я по-прежнему не мог понять, чего, в конце концов, хочет от меня дон Хуан.
Я решил сделать последнюю попытку. Я поднялся и медленно приблизился к месту, отмеченному курткой, и вновь почувствовал невыносимое давление в области желудка. На этот раз я решил ни за что не отступать. Я уселся, потом встал на колени, чтобы лечь на живот, но никак не мог этого сделать, несмотря на отчаянные усилия. Я уперся ладонями перед собой в пол веранды. Дыхание участилось, желудок забунтовал. Меня охватила неодолимая паника, я изо всех сил боролся с желанием удрать. Тут я вспомнил, что дон Хуан, наверное, за мной наблюдает. Я медленно отполз к ботинку и прислонился спиной к валуну. Я хотел передохнуть и собраться с мыслями, но заснул.
Я услышал над собой голос и смех дона Хуана и проснулся.
– Ты нашел его, – говорил он.
Я понял не сразу, и он еще раз повторил, что мое «пятно» – и есть то самое место, где я заснул. Он опять спросил, как я себя на нем чувствую. Я ответил, что не замечаю никакой разницы.
Он предложил мне сравнить свои нынешние ощущения с тем, что я испытывал на первом «пятне». Впервые до меня дошло, что я, пожалуй, не смогу объяснить все свои ощущения этой ночи. Он с вызовом приказал мне сесть на «пурпурное пятно». Но это место по какой-то необъяснимой причине наводило на меня страх, и я решительно отказался. Он заключил, что только дурак не увидит разницы.
Я спросил, имеются ли у этих двух пятен названия. Хорошее пятно, сказал он, называется «sitio»[4], а плохое – «врагом». Эти два пятна – ключ к самочувствию человека, в особенности того, кто ищет знание. Просто сидеть на «своем» месте – значит уже накапливать силу; и наоборот, «враг» ослабляет человека и может даже быть причиной его смерти. Он сказал, что всю свою энергию, которую я столь щедро растратил за ночь, я восполнил только тем, что задремал на собственном месте.
Еще он сказал, что разные цвета, которые я видел на разных пятнах, обладают таким же неизменным эффектом, умножая или отбирая силу.
Я спросил, нет ли еще каких-нибудь касающихся меня пятен и как их разыскать. Он ответил, что мест, сходных с этим, в мире множество, и находить их проще всего по соответствующим цветам.
Для меня все-таки осталось неясным, решил ли я в конце концов эту проблему, и вообще – существовала ли она на самом деле. Я был уверен, что дон Хуан всю ночь за мной подсматривал, а потом решил меня подбодрить и свел все к шутке, объяснив, что я, мол, уснул как раз где надо. И все же это было как-то малоубедительно, а когда он потребовал для пробы сесть на другое пятно, я ни за что не мог себя заставить это сделать. Существовало странное несоответствие между моими логическими выкладками и несомненным опытом страха перед этим другим пятном.
Дон Хуан, в свою очередь, был совершенно убежден в моем успехе и, выполняя уговор, заявил, что теперь будет учить меня тому, что знает о пейоте.
– Ты просил меня научить тебя тому, что я знаю о Мескалито, – сказал он. – Я хотел проверить, устоишь ли ты, когда встретишься с ним лицом к лицу. Мескалито – дело более чем серьезное. Тебе придется взвесить и призвать все свои силы. Теперь я вправе засчитать одно лишь твое желание учиться в качестве достаточной причины, чтобы взять тебя в ученики.
– Ты в самом деле будешь учить меня тому, что знаешь о пейоте?
– Я зову его Мескалито и тебе советую называть его так.
– Когда мы приступим?
– Угомонись. Сначала ты должен быть готов.
– А я готов!
– Шутки свои оставь при себе. Тебе придется подождать, пока у тебя не останется сомнений, и тогда ты с ним, может быть, встретишься.
– Мне что, нужно подготовиться?
– Нет. Просто ждать. Ты еще вполне можешь передумать. Ты быстро устаешь. Этой ночью ты готов был все бросить, едва лишь столкнулся с первыми трудностями. Мескалито требует несравненно большей твердости.
Глава 2
Понедельник, 7 августа 1961
Я прибыл в дом дона Хуана в Аризоне в пятницу, часам к семи вечера. С ним на веранде сидело еще пятеро индейцев. Я поздоровался с доном Хуаном и в ожидании сел. После продолжительной паузы один из них встал, подошел ко мне и сказал по-испански: «Buenas noches»[5]. Я тоже встал и сказал: «Buenas noches». Потом все они по очереди повторили церемонию, пробормотав «Buenas noches», и обменялись со мной рукопожатием, точнее, просто касались своими пальцами моих, тотчас отдергивая руку.
Мы опять уселись. Казалось, они просто стесняются, точно не знают, что сказать, хотя все говорили по-испански.
Было, наверное, около половины восьмого, когда вдруг все встали и, по-прежнему не произнося ни звука, направились за дом. Дон Хуан сделал знак следовать за ним, и мы забрались в стоявший за домом старенький грузовик-пикап. Я сел сзади с доном Хуаном и двумя индейцами помоложе. Никаких сидений или скамеек не было, и пришлось усесться прямо на металлический пол, который казался ужасно твердым, особенно когда машина свернула с шоссе на грунтовую дорогу. Дон Хуан сказал мне на ухо, что мы едем к одному из его друзей, у которого имеется для меня семь Мескалито.
– А у тебя самого разве нет, дон Хуан? – спросил я.
– Есть. Но не для тебя. Видишь ли, свести тебя с Мескалито должен кто-то другой.
– Можно узнать почему?
– Может быть, ты ему не понравишься и он тебя отвергнет, тогда ты никогда не сможешь познакомиться с ним как следует и полюбить его, и, значит, придет конец нашей дружбе.
– Почему я могу ему не понравиться? Я же ему ничего не сделал.
– А вовсе не обязательно что-нибудь «делать», чтобы понравиться или не понравиться. Он либо принимает тебя, либо сметает прочь.
– Но если я ему, положим, не понравлюсь, так, может, я могу сделать что-нибудь, чтобы понравиться?
Двое индейцев, очевидно, услышали мой вопрос и засмеялись.
– Нет! – сказал дон Хуан. – Тогда уже никто ничего не сможет сделать.
Он отвернулся и, казалось, забыл обо мне.
Мы добирались, наверное, не меньше часа, пока наконец не остановились у небольшого дома. Уже совсем стемнело, и когда водитель выключил фары, я смог различить лишь смутный контур постройки.
Молодая женщина, – судя по акценту, мексиканка, – пыталась успокоить без конца лаявшую собаку. Мы вылезли из машины и подошли к дому. Мужчины вполголоса поздоровались с мексиканкой и вошли внутрь дома, а она все пыталась криком унять собаку.
Комната была просторная, но забитая всяческой рухлядью. Маленькая тусклая лампочка едва рассеивала полумрак. У стены стояло несколько стульев со сломанными ножками и продавленными сиденьями. Трое индейцев уселись на красный диван, продавленный почти до самого пола, старый и грязный, который, однако, среди прочего хлама выглядел наиболее респектабельно. Остальным достались стулья. Долгое время все сидели молча.
Вдруг один из мужчин встал и вышел в соседнюю комнату. Это был индеец лет пятидесяти, высокий и смуглый. Через минуту он вернулся с жестянкой из-под кофе. Он снял крышку и вручил банку мне. В ней было семь каких-то странных предметов, разных по форме и размеру – одни почти круглые, другие продолговатые. На ощупь они напоминали ядро ореха или поверхность пробки, на вид – темную ореховую скорлупу. Довольно долго я вертел их в руках, потирая и поглаживая.
– Это жуют, – сказал дон Хуан вполголоса.
До этого я не замечал, что он сидит рядом. Я взглянул на остальных, но никто не смотрел в мою сторону, они о чем-то очень тихо переговаривались. Тут меня охватила тревога и сильный страх. Я почти потерял над собой контроль.
Читать бесплатно другие книги:
