Напоминание о нем Гувер Колин
– В «Макдоналдс»! – говорит она.
– Я не хочу в «Макдоналдс», – говорю я, пока мы переходим улицу, направляясь к моему грузовику.
– «Макавто»!
Я открываю заднюю дверцу и помогаю ей забраться в детское кресло.
– А как насчет мексиканской еды?
– Не-а. «Макдоналдс».
– А китайской? Мы давно не ели китайскую.
– «Макдоналдс».
– Знаешь что? Если ты наденешь на игру свои щитки, то мы пойдем в «Макдоналдс». – Я пристегиваю ее в кресле.
Она мотает головой.
– Нет, я хочу в сапогах. И я все равно не хочу есть, я сыта.
– К обеду проголодаешься.
– А вот и нет, я съела целого дракона. Я всегда буду сытой.
Иногда меня беспокоит, сколько она всего выдумывает, но она рассказывает все свои истории так убедительно, что я чаще удивляюсь, а не волнуюсь. Я не знаю, в каком возрасте ребенок должен понимать разницу между враньем и выдумкой, но я оставлю это на Грейс и Патрика. Мне не хочется подавлять мое любимое в ней качество.
Я выезжаю на улицу.
– Ты съела дракона? Целого дракона?
– Ага, но только это был маленький дракон, детеныш, и поэтому он уместился в мой живот.
– Где это ты нашла детеныша дракона?
– В «Волмарте».
– Они продают там детенышей драконов?
Она принимается рассказывать, как в «Волмарте» продают детенышей драконов, но только надо иметь специальный купон, и их могут есть только дети. Когда мы доезжаем до Романа, она объясняет, как надо их готовить.
– С шампунем и солью, – говорит она.
– Но шампунь же не едят.
– Так ты его и не ешь – ты в нем готовишь дракона.
– А-а-а. Я глупый.
Роман садится в машину с таким счастливым видом, точно собирается на похороны. Он ненавидит дни бейсбола. Он не слишком-то жалует детей. Он помогает мне тренировать их только потому, что никто из других родителей не вызвался это делать. А поскольку он работает на меня, то я просто внес это в круг его служебных обязанностей.
Он единственный из моих знакомых, кому платили бы за работу детского тренера, но, похоже, сам он к этому не стремится.
– Привет, Роман, – нараспев говорит Диэм с заднего сиденья.
– Я выпил только одну чашку кофе; не разговаривай со мной.
Роману двадцать семь, но они с Диэм в своих отношениях, полных любви и ненависти, встречаются где-то посередине, потому что оба ведут себя, как будто им по двенадцать.
Диэм принимается барабанить по его подголовнику.
– Проснись, проснись, проснись!
Роман поворачивает голову и смотрит на меня.
– Вся эта фигня, которой ты занимаешься в свое свободное время, чтобы помочь детям, не принесет тебе никакой пользы в загробной жизни, потому что религия – всего лишь социальный конструкт, созданный обществом, которое желает контролировать людей, так что рай – это всего лишь условность. А мы сейчас могли бы спокойно спать.
– Вау. Не хотел бы я увидеть тебя до кофе. – Я выезжаю с его двора задним ходом. – Если рай всего лишь условность, что же тогда ад?
– Бейсбольное поле.
9
Кенна
Еще не было и десяти утра, а я уже побывала в шести местах, пытаясь найти работу. И везде одно и то же. Они давали мне заявление. Спрашивали насчет опыта. Я говорила, что у меня его нет. И объясняла почему.
Тогда они извинялись и отказывали, но прежде оглядывали меня с ног до головы. Я знаю, что они думали. То же самое, что сказала моя квартирная хозяйка Рут, когда увидела меня в первый раз. Не думала, что ты будешь выглядеть вот так.
Люди считают, что женщина, побывавшая в тюрьме, должна выглядеть определенным образом. Что мы все одинаковые. Но мы матери, жены, дочери, люди.
И все, что мы хотим, – чтобы хоть в чем-то нам повезло.
Хоть в чем-то.
Седьмым местом, куда я прихожу, становится продуктовый магазин. Он находится чуть дальше от моего дома, чем мне бы хотелось, примерно в шести километрах, но я уже опробовала все, что можно, между ним и домом.
Когда я захожу внутрь, с меня течет пот, так что я заглядываю в туалет, чтобы умыться. Я мою руки, когда в туалет заходит невысокая женщина с шелковистыми темными волосами. Она не идет в кабинку. Просто прислоняется к стене и закрывает глаза. На ее бейджике написано: «Эми».
Когда она открывает глаза, то замечает, что я смотрю на ее туфли. На ней мокасины с вышивкой белыми и красными бусинами в форме круга.
– Нравится? – спрашивает она, поднимая ногу и покачивая ею из стороны в сторону.
– Да. Очень красивые.
– Их делает моя бабушка. Мы тут должны носить кроссовки, но старший менеджер не стал возражать против моих туфель. Думаю, он меня боится.
Я смотрю на свои грязные кроссовки. Мне становится противно. Я даже не понимала, что хожу в такой грязной обуви.
В таком виде нельзя искать работу. Я снимаю одну кроссовку и начинаю мыть ее в раковине.
– Я прячусь, – говорит женщина. – Так-то обычно я не торчу в туалете, но там в магазине сейчас одна старуха, которая всегда на все жалуется, а я, ну честно, сегодня не в состоянии выносить всю эту фигню. У меня дома двухлетка, и она не спала всю ночь, и я очень хотела взять больничный, но я старшая по смене, а старшим по смене больничный не положен. Так что мы приходим.
– И прячетесь в туалете.
– Именно, – ухмыляется она.
Я меняю кроссовки и начинаю мыть вторую. С комком в горле я спрашиваю:
– А вы нанимаете персонал? Я ищу работу.
– Вообще да, но у нас, наверное, нет ничего для тебя.
Она не должна заметить мое отчаяние.
– А кого же вы нанимаете?
– Упаковщиков продуктов. Это неполная ставка, мы обычно держим их открытыми для подростков с особыми потребностями.
– А. Ясно. Нет, конечно, я не хотела бы отнимать у кого-то работу.
– Да не в этом дело, – говорит она. – У нас не так-то много желающих из-за малого количества часов, но нам правда нужен кто-то на частичную ставку. Вроде двадцати часов в неделю.
Этого не хватит даже на квартплату, но если я стану хорошо работать, то, может, и смогу дослужиться до другой позиции.
– Я могу поработать, пока не появится кто-то с особыми потребностями. Мне бы сейчас не помешали деньги.
Эми оглядывает меня сверху вниз.
– А почему тебе так это нужно? Платят очень фигово.
Я начинаю обуваться.
– Ну, я… – Я завязываю кроссовку, оттягивая неизбежное признание. – Я только что вышла из тюрьмы. – Я стараюсь произнести это быстро и уверенно, как будто меня это особо не волнует. – Но я не… Я смогу выполнять работу. Я никого не подведу, и от меня не будет неприятностей.
Эми довольно громко смеется, но, когда я не смеюсь вместе с ней, она складывает руки на груди и наклоняет голову.
– Черт. Да ты что, серьезно?
Я киваю.
– Ага. Но если это против правил, я полностью понимаю. Ничего страшного.
Она отмахивается.
– Да ну. У нас и правил-то особых нет. Мы не сетевой магазин – мы можем нанимать кого хотим. Если честно, я обожаю смотреть этот сериал, Оранжевый – новый черный, так что если ты мне расскажешь, где там наврали, то я дам тебе заполнить заявление.
Я готова расплакаться. Но вместо этого изображаю улыбку.
– Я слышала столько шуток про этот сериал. Думаю, мне надо его посмотреть.
Эми кивает.
– Да. Да. Да. Сериал просто обалденный, и актеры отличные. Пошли со мной.
Мы с ней приходим к стойке обслуживания клиентов у входа в магазин. Она роется в ящиках, находит бланк заявления и протягивает мне вместе с ручкой.
– Если заполнишь прямо на месте, я поставлю тебя на инструктаж уже в понедельник.
Я беру у нее заявление. Мне так хочется поблагодарить ее, обнять, сказать, что она изменила всю мою жизнь. Но я просто улыбаюсь и тихо иду с заявлением на лавочку возле входа.
Я вписываю свое полное имя, но среднее имя беру в кавычки, чтобы они поняли, что меня надо называть Николь. Я не могу носить в этом городе бейдж с именем «Кенна». Кто-нибудь узнает его.
И начнутся разговоры.
Я успеваю заполнить половину первой страницы, когда меня прерывают.
– Привет.
Услышав этот голос, я крепко сжимаю ручку пальцами. Я медленно поднимаю голову – и передо мной стоит Леджер с тележкой, в которой лежит дюжина упаковок «Гаторейда» [1].
Я переворачиваю листок, надеясь, что он не успел прочесть вписанное туда имя. Сглотнув, я стараюсь показаться более уравновешенной по сравнению со своим вчерашним состоянием. Я указываю на «Гаторейд».
– В баре сегодня особый заказ?
Кажется, он испытывает облегчение, как будто ожидал, что я пошлю его к черту. Он стучит по упаковке.
– Тренирую детишек играть в бейсбол.
Я отворачиваюсь, этот ответ почему-то смущает меня. Он не походит на детского тренера. Повезло этим мамашкам.
О нет. Он тренирует детей. Разве у него есть ребенок? Ребенок и жена? Я что, едва не переспала с женатым бейсбольным тренером? Я стучу ручкой по планшету.
– А ты, что… хм-м… Разве ты женат?
Его ухмылка подсказывает мне, что нет. Он мог даже не произносить этого вслух, но он качает головой и говорит:
– Нет. – А потом кивает на заявление у меня на коленках. – Ты устраиваешься на работу?
– Ага. – Я перевожу взгляд в сторону стола обслуживания. Эми смотрит на меня. Мне так нужна эта работа, и я боюсь, что она может подумать, будто я стану отвлекаться на симпатичных барменов во время работы. Я отворачиваюсь, боясь, что болтовня с Леджером испортит все мои шансы. Я снова переворачиваю заявление, но кладу его так, чтобы он не видел моего имени. И начинаю писать адрес, надеясь, что он уйдет.
Но Леджер не уходит. Он отодвигает тележку в сторону, чтобы люди могли ходить мимо него, прислоняется плечом к стене и говорит:
– Я надеялся снова встретить тебя.
Нет, я не буду так поступать.
Я не буду поощрять наше общение, пока он не понимает, кто я.
И не буду рисковать этой работой, заигрывая с посетителями.
– Ты можешь уйти? – шепчу я, но так, чтобы он услышал.
Он корчит гримасу.
– Я сделал что-то не так?
– Нет, но мне правда нужно заполнить это заявление.
Он стискивает челюсти и отталкивается от стены.
– Мне просто показалось, что ты сердишься, и я как-то неловко чувствовал себя после вчерашнего, так что…
– Все в порядке. – Я снова оглядываюсь на стойку, и Эми все еще смотрит на меня. Обернувшись к Леджеру, я молю: – Мне правда очень нужна эта работа. А прямо сейчас мой будущий босс смотрит сюда, и – ничего личного, но ты весь в татуировках и выглядишь не очень, а мне не надо, чтобы она подумала, что из-за меня у нее возникнут неприятности. Мне плевать, что было вчера вечером. Все было по согласию. Все было нормально.
Он медленно кивает и хватается за ручку тележки.
– Все было нормально, – повторяет он, заметно обиженный.
Я чувствую некоторую неловкость, но не собираюсь ему врать. Он засунул руку мне в джинсы, и, если бы нам не помешали, мы бы, наверное, закончили бы тем, что трахнулись. В его грузовике. Ну насколько хорошим получился бы этот секс?
Но он прав – это было больше, чем нормально. Я не могу даже посмотреть на него, чтобы не заглядеться на его губы. Он отлично целуется, и мысли об этом меня преследуют, а ведь у меня столько гораздо более важных дел в жизни, чем пялиться на его рот.
Он пару секунд стоит молча, а потом вытаскивает из тележки пакет и достает коричневую бутылку.
– Я купил карамель. На случай, если ты снова зайдешь. – Он кидает бутылку в тележку. – В любом случае – удачи.
Он неуверенно поворачивается и выходит за дверь.
Я пытаюсь продолжить заполнять заявление, но понимаю, что вся дрожу. Мне кажется, будто во мне застряла бомба, которая начинает тикать в присутствии Леджера. И с каждой секундой я все ближе к тому, чтобы взорваться и выдать ему все свои тайны.
Я заполняю заявление, хотя почерк выходит нечетким, потому что руки дрожат. Когда я возвращаюсь к стойке и отдаю его Эми, она спрашивает:
– Это твой приятель?
Я изображаю дурочку.
– Кто?
– Леджер Уард.
Уард? Бар назывался «У Уарда». Он хозяин бара?
В ответ на вопрос Эми я мотаю головой.
– Нет, я его почти не знаю.
– Жаль. Он тут у нас лакомый кусочек, с тех пор как они с Леа разошлись.
Она говорит это так, будто я должна была знать эту Леа. Наверное, в таком городке все знают всех. Я гляжу на дверь, через которую ушел Леджер.
– Я не ищу лакомых кусочков. Мне бы обычную работу.
Эми смеется и просматривает мое заявление.
– Ты выросла здесь?
– Нет, я из Денвера. Я приехала сюда учиться в колледже. – Я вру, ведь я никогда не ходила ни в какой колледж – но это был университетский город, и когда-то я собиралась пойти учиться. Просто этого так и не случилось.
– А, да? И что ты учила?
– Я не закончила. Потому и вернулась, – снова вру я. – Хочу записаться со следующего семестра.
– Тогда эта работа для тебя идеальна; можно составить удобное расписание. Приходи в понедельник в восемь на инструктаж. У тебя есть права?
Я киваю.
– Да, я принесу. – Я не говорю, что получила права только месяц назад, после того как много месяцев их восстанавливала. – Спасибо. – Я пытаюсь сказать это как можно более искренне. Пока у меня все получается. У меня появилось жилье, и вот работа.
Теперь только осталось найти мою дочь.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но Эми говорит:
– Погоди. Ты что, не хочешь узнать, сколько тебе будут платить?
– Ой. Да, конечно.
– Минимальная оплата. Я знаю, это смешно. Я тут не хозяйка, иначе я бы добавила. – Она наклоняется и опускает голос. – Знаешь, может, попробуешь найти работу на складе у Лоу? Они платят вдвое больше даже начинающим.
– Я на той неделе подавала заявление онлайн. Они не берут таких, как я.
– О. Черт. Ладно. Тогда до понедельника.
Прежде чем уйти, я еще задаю ей вопрос, который, наверное, не должна была задавать.
– Еще одно. Вы знаете того парня, с которым я разговаривала? Леджера?
Она удивленно поднимает бровь.
– А что?
– У него есть дети?
– Племянница или что-то вроде. Он иногда приходит с ней сюда. Милая малышка, но я уверена, что он не женат и без детей.
Племянница?
А может, дочка его умершего лучшего друга?
И он приходит сюда с моей дочкой?
Я выдавливаю улыбку, несмотря на всю бурю раздирающих меня эмоций. Еще раз благодарю и быстро выскакиваю из магазина, надеясь, что каким-то чудом грузовик Леджера все еще стоит на улице и что моя дочь там вместе с ним.
Я оглядываю парковку, но они уже уехали. Мое сердце падает, но я все еще чувствую, как по моему телу разбегаются волны адреналина, маскирующегося под надежду. Потому что я знаю, раз он тренирует детей, то Диэм, скорее всего, будет в его команде. С чего бы еще он тренировал их, если у него нет своих детей?
Я думаю, не пойти ли мне прямо на бейсбольное поле, но решаю, что все нужно делать правильно. Сперва я хочу поговорить с Патриком и Грейс.
10
Леджер
Я вытаскиваю из мешка оборудование, стоя на краю поля, когда Грэйди подходит с другой стороны сетчатого забора и вцепляется в него пальцами.
– Ну? И кто это был?
Я притворяюсь, что не понимаю, о чем он говорит.
– Кто был кто?
– Девица, которая вчера была в твоем грузовике.
Глаза у Грэйди красные. Похоже, на нем начали сказываться ночные смены.
– Посетительница. Я просто подвез ее домой.
Уитни, жена Грэйди, стоит с ним рядом. По крайней мере, возле нее не обнаруживается остальной бригады мамашек, но по ее взгляду я немедленно понимаю, что меня обсуждает все бейсбольное поле. Я могу выдержать нападение только одного семейства одновременно.
– Грэйди сказал, у тебя в машине вчера была девушка.
Я окидываю Грэйди взглядом, и он беспомощно поднимает руки, как будто его жена вытащила из него эту информацию под пытками.
– Да никто это не был, – повторяю я. – Просто подвез посетительницу до дома. – Интересно, сколько еще раз мне придется сегодня это повторить.
– Кто она такая? – спрашивает Уитни.
– Ты ее не знаешь.
– Мы тут всех знаем, – говорит Грэйди.
– Она не местная, – говорю я. Может, я и соврал – а может, сказал правду. Я и сам не знаю, потому что мне ничего о ней не известно. Ну, кроме того, какая она на вкус.
– Дестин отрабатывал замах, – говорит Грэйди, переводя разговор на своего сына. – Вот погоди, увидишь, как у него получается.
Грэйди хочет, чтобы все отцы ему завидовали. Мне этого не понять. Детский бейсбол должен проходить весело, а люди подобного типа устраивают из него такое состязание, что губят весь интерес.
Пару недель назад Грэйди чуть не подрался с судьей. И ударил бы его, если бы Роман не вытолкал его с поля.
Я сомневаюсь, что такие страсти вокруг детской игры кому-то идут на пользу. Но Грэйди очень серьезно относится к спортивным занятиям сына.
А я… не так. Иногда я думаю, может, это потому, что Диэм мне не дочь. Будь это так, сердился бы я из-за спортивной игры, где даже счет не ведут? Не знаю, способен ли я любить своего биологического ребенка больше, чем Диэм, но мне спортивные достижения совсем не важны. Кто-то из родителей считает: раз я профессионально играл в футбол, то должен быть более честолюбивым. Да я всю жизнь имел дело с честолюбивыми тренерами. Я и согласился тренировать эту команду только затем, чтобы никакой честолюбивый придурок не подавал Диэм плохой пример.
Дети должны разминаться, но Диэм стоит перед первой отметкой, рассовывая мячи в карманы своих бейсбольных штанов. В каждом кармане у нее уже лежит по парочке, и теперь она пытается засунуть третий. От их веса штаны уже начинают сползать.
Я подхожу и присаживаюсь перед ней на колени.
– Ди, ты не можешь забрать себе все мячи.
– Это драконьи яйца, – говорит она. – Я посажу их у себя в саду и выращу маленьких дракончиков.
Я перекидываю мячи Роману один за другим.
– Драконы растут не так. На яйцах должна сидеть мама-дракониха. Их не закапывают в саду.
Диэм нагибается за камушком, и я замечаю, что она засунула еще два мяча себе за пазуху. Я расстегиваю ее рубашку, и мячи падают к ее ногам. Я кидаю их Роману.
– А я тоже выросла в яйце? – спрашивает она.
– Нет, Ди. Ты человек. Люди не вылупляются из яиц – мы растем… – Я молчу, потому что собирался сказать: Мы растем у нашей мамы в животе, но я всегда стараюсь избегать разговоров про родителей с Диэм. Мне не хочется, чтобы она начала задавать вопросы, на которые у меня нет ответов.
– Где мы растем? – спрашивает она. – На деревьях?
Черт.
Я кладу ей руку на плечо и игнорирую ее вопрос, потому что понятия не имею, что рассказывали ей Грейс и Патрик о том, откуда берутся дети. Это не мое дело. Я не готов к этому разговору.
Я кричу, чтобы дети строились, и Диэм, к счастью, отвлекается на свою подружку и убегает от меня.
Я с облегчением выдыхаю, поскольку разговор закончился.
Романа я высаживаю в баре, чтобы избавить его от посещения «Макдоналдса».
Да, мы идем в «Макдоналдс», хотя Диэм так и не надела свои щитки за всю игру, потому что со мной она поступает по-своему чаще, чем наоборот.
Говорят, выбирай свои битвы, но что делать, если ты выбираешь не биться?
– Я больше не хочу играть в бейсбол, – вдруг ни с того ни с сего заявляет Диэм. Принимая это решение, она макает картошку в мед и, конечно, перемазывается сладким.
Я пытался заставить ее есть картошку с кетчупом, потому что его гораздо легче вытирать, но Диэм не была бы собой, если бы не делала все самым неудобным образом.
– Тебе больше не нравится бейсбол?
Она отрицательно качает головой и облизывает пальцы.
– Ладно. Но нам осталось всего несколько игр, и у тебя есть обязательство.
– Что такое обязательство?
– Это когда ты соглашаешься что-то делать. Ты согласилась стать частью команды. Если ты бросишь посередине сезона, твоим друзьям будет тяжело. Как ты думаешь, сможешь доиграть этот сезон?