Пиранья. Алмазный спецназ Бушков Александр
Мадлен послушно шла за ним. Подойдя к стойке, Мазур положил перед портье ключ. Старый прохвост выглядел все таким же бесстрастным, куда там вышколенному английскому дворецкому, но в глубине выцветших глаз все же таилось удивление. Наверное, первый раз на его памяти постоялец покидал уютное заведение пол ручку с девицей в ночь-полночь.
Мазур протянул вялым барственным голосом:
— Я вернусь утром. За мной в девять должен заехать капрал… Кстати, вы когда кончаете смену?
— В десять утра, сеньор…
— Отлично. Я могу чуточку задержаться. Если меня не будет в девять, скажете капралу, чтобы подождал. Более чем на четверть часа я не задержусь.
— Слушаюсь, сеньор…
Перед ними распахнул дверь швейцар, гораздо менее искусно скрывавший удивление. Они спустились по невысокой широкой лестнице. Ночь выдалась лунная, было прохладно, поперек улицы протянулись резкие черные тени ломов, и где-то неподалеку пьяные голоса орали какую-то непонятную песню — народный фольклор, надо полагать.
— Ну, веди, мачалабо.
Она пошла вправо, Мазур последовал за ней. Сказал подходящим к случаю тоном, веско-деловым:
— Я, ты, наверное, поняла, не отсюда…
— Конечно, поняла, — сказала Мадлен. — Ты у нас впервые… а девушек не избегаешь. Так что обязательно побывал бы здесь раньше, и не раз. Но все говорили, что видят тебя впервые…
— Я из столицы, — сказал Мазур. — Служба безопасности концерна.
Видишь ли, наши тут выявили теплую компанию из инженеров и старших чиновников, которые давненько уж наладили довольно искусную систему хищения топазов — на той стадии, когда добытые камешки еще не учтены. В скором времени мы ими займемся всерьез, а пока что я — в качестве передового отряда. Я с тебя не беру слово хранить тайну, ты девочка умная, сама все понимаешь…
— Ну, конечно, — сказала она с некоторой печалью. — Ты меня такими сведениями повязал. Сболтну не то и не там — и может дойти до этих… на которых ты охотишься. А церемониться они не стану! Топазы — не алмазы, но если красть регулярно и помногу, денежки тоже приличные. Такие, за которые убивают…
— Вот то-то и оно, — сказал Мазур. — С одной стороны — «столичный ревизор с большими полномочиями» звучит очень красиво и авторитетно. С другой… В такой глуши ревизоры имеют тенденцию бесследно пропадать, ищи их потом хоть до конца времен… Слышала, наверно?
— Ага, приходилось…
Африканская специфика тут ни при чем, увы, подумал Мазур. Сия тенденция и посейчас имеет место быть, и не только в странах наподобие Ньянгаталы. Да и в родном Отечестве бывало всяко. Пеший-Леший родом с Урала, как-то рассказывал старую тамошнюю криминальную историю. То ли при Анне Иоанновне, то ли при Елизавете Петровне уральские горнозаводчики, и до того гнусно прославленные сатрапы в классическом стиле «закон — тайга, медведь — прокурор», заигрались настолько, что обычные регулярные подношения столичным вельможам не сработали, Санкт-Петербург ощерился, и на Урал поехал ревизор с большими полномочиями, чуть ли не штатский генерал чином. Ему бы, как было принято во времена Петра Первого при подобных ревизиях, прихватить с собой дюжину преображенцев в цивильном — а он самонадеянно отправился в одиночку — скорее всего, был классическим столичным жителем, восточнее Урала отроду не бывавшим и привыкшим, что к западу от Хребта перед ним ломают шапки все поголовно, от крепостных мужиков до губернаторов. Тут вам не здесь… Столичный ревизор очень быстро ухитрился пропасть без вести не в глухой уральской тайге, а во вполне цивилизованных по тогдашним меркам местах — города, заводы, бюрократия и полиция… Как ни старались историки и краеведы, концов не нашли. И, как пелось в какой-то музыкальной комедии: и в современности бывало всяко. Лаврик рассказывал как-то, что в андроповские времена, когда чекисты начали разматывать кое-какие узбекские шалости, трое из них бесследно исчезли, и не разысканы до сих пор — ну, правда, с развалом Союза искать перестали…
— Вот такая и у меня невеселая ситуация, — сказал Мазур. — Есть сведения, что кто-то в столице — будучи в доле — меня заложил еще на старте. И я вполне мог в «Топазовом раю»… ну, скажем, отравиться несвежей жирафятиной, а заодно со мной и ты как нежелательный свидетель.
— А ведь запросто… — протянула Мадлен. — Свидетелей в таких делах не оставляют… Вот теперь все окончательно понятно. Одного я не пойму: если ты знал заранее, как все обстоит, почему приперся в одиночку? Жандармы тебя возят, но эскортом за тобой не ходят и у двери номера караулом не стоят. Что ж ты так? На лопуха никак не похож?
— Да просто получилась нестыковка, — сказал Мазур. Я тут предварительно прокрутил еще одну ревизию — чтобы, как говорится, два раза не ездить. Потому и объявился в наряде для джунглей, потный и немытый. Там обстановка была гораздо более безопасная, вот и работал в одиночку. Предполагалось по расчетам, что я сюда приеду только завтра утром — а я вот, парень хваткий, справился раньше. Ну, и поступил чуточку опрометчиво, уже в Лубебо сообразил, что дал маху. Завтра утром приедут наши, нехилая такая группа, там не только ревизоры, но и ребята из криминальной полиции. Вот тут уж все заинтересованные лица быстренько по углам забьются, не рискнут и пальцем пошевелить. Так что моя задача — продержаться до завтрашнего утра. Ничего особенно сложного, в общем, если будешь мне помогать как следует.
— Я же помогаю, — сказала Мадлен. — Ой, посмотри…
— А что такого? Самый обычный переулок.
Она засмеялась:
— Тут пару месяцев назад инженеры с шахты хорошо разыграли новичка. Только что приехал из Европы, в Африке первый раз, любым байкам верил… В Инкомати чего только не продают, были бы деньги. Они там купили надувного резинового льва в натуральную величину, как две капли воды похожего на настоящего, даже шерсть есть, синтетическая. Там такое зверье, кажется, продают для детишек из богатеньких семей — в Инкомати денежных людей много, это не наша дыра. Ну, и выставили его где-то вон там, тле забор покосившийся. И повели этого простака якобы к су пер классным девкам. Вывели аккурат на льва — и первые разбежались с воплями. Потом говорили, что не все продумали, надо было кому-то с него глаз не спускать… В общем, его потом час искали по всему Лубебо, полицейских будили, выпихивали помогать. Нашли примерно в миле отсюда, на каком-то чердаке. Как он туда попал, и сам объяснить не мог, только трясся и зубами стучал, бутылку виски в него влили, прежде чем чуточку успокоился.
— Качественно, — сказал Мазур, как всякий флотский человек, любивший и ценивший хороший розыгрыш, и сам порой таковые учинявший в молодые голы. — Умом не тронулся?
— Да нет, отошел, освоился уже. Это все Шарль Бодискур, француз, главный шутник на шахте, частенько такое отчебучит… Он все смеется и говорит, что это оттого, что он земляк Д'Артаньяна… Ты знаешь, кто такой Д'Артаньян? Я не знаю, а он никогда не объясняет…
Чтобы не вдаваться в литературоведческие тонкости, Мазур сказал попросту:
— Эго у них в провинции был такой шутник и весельчак, легендарный прямо-таки.
— Ага, тогда все понятно… Шутник… Они льва забрали потом — как-то так получилось, что его никто не спер, хотя тут на улице без присмотра ничего оставить нельзя. Видимо, не придумали, к чему этого льва приспособить и кому продать, вот и оставили, — она фыркнула. — Шарль потом целую катушку пленки нащелкал — как будто я с этим львом, и так, и сяк, и по всякому. Такой шутник…
Гасконцы — они такие, мысленно согласился Мазур. Общаться не общался, но наслышан. Опять же — классика, те самые «Три мушкетера». Нужно признать, что Д'Артаньян устроил изящный розыгрыш, когда беззастенчиво поимел миледи под видом Арамиса. В хороших традициях флотского юмора. Да и другие его проделки были неплохи, взять хотя бы…
Мадлен легонько ойкнула от неожиданности. Мазур мгновенно отбросил посторонние мысли.
Из переулка наперерез им проворно выскочили двое, загородили дорогу, в руке у одного блеснуло в лунном свете лезвие длинного узкого кинжальчика, больше похожего на шило. Второй заорал не особенно и внушительным фальцетом:
— Эй, белый, ты почему с нашими девочками ходишь?
Это настолько напоминало нравы иных городских окраин времен его юности, что Мазур едва ли не умилился. И чуточку расслабился. На серьезных бандитов эта парочка не походила ничуть: в драных полотняных штанах и дырявых майках, оба щуплые, хиленькие, этакие недомерки-недокормыши, державшиеся не особенно и близко. Тот, что с перышком, приплясывал и дергался в попытках придать себе грозный вид, но получалось плохо. Конечно, и такие крысята могут быть опасными — но исключительно тогда, когда собьются в приличную кодлу.
А когда их двое на одного, да еще не самого безобидного на свете — чепуха на постном масле…
Не хотелось тратить на них очень уж много времени. Поэтому Мазур, не ставя на землю сумку, которую держал в левой руке, оставив правую свободной на случай всяких неприятных неожиданностей, расстегнул куртку и откинул полу. В лунном свете солидная пистолетная кобура была бы отлично видна и с большего расстояния — а эти задохлики стояли всего-то в паре метров от него.
Мазур лаконично сказал:
— Это пистолет. Он стреляет. Вопросы будут?
Ситуация изменилась мгновенно. Оба проворно отпрыгнули, один выбросил вперед руки с растопыренными ладонями, второй жалобно возопил:
— Братан, сразу б так и сказал! Мы что? Мы ничего… Шутили мы просто, скучно у нас…
— Ладно, — сказал Мазур. — А ну-ка, живенько покажите, как вы бегать умеете. Валите, я в спину не стреляю, вообще на такую мелочь патронов не трачу, они тоже денег стоят…
Они принялись отступать, бочком-бочком, осторожно держа его в поле зрения. Оказавшись у переулка, из которого выскочили, припустили туда так, словно прослышали, что на другом конце города всем желающим бесплатно раздают самогонку баклажками.
Мадлен хохотала. Еле выговорила:
— Ну ты их уделал…
— Было бы кого уделывать… — проворчал Мазур. — Это у вас тут грабители такие? Под стать городишке?
— Да откуда у нас грабители… — махнула она рукой… — У рванины грабить нечего, а кто побогаче, может такую от — ветку выкатить… Эти тоже — никакие не грабители. Просто пощипывают приезжих, все равно, белых или черных. Потребности у них скромные: если повезет и попадется пугливый лох стрясти пару монет на самогонку и курево. Попадаются такие, что принимают их всерьез и откупаются, иногда не самой мелкой бумажкой. А бывает, и нередко, что парень потвёрже таким и по роже надает, и ножик отберет ради хохмы. На той неделе двое таких — но не эти — прыгнули на дальнобойщика из Инкомати. А дальнобойщики — тот еще народ, если ты не знаешь…
— Слышал кое-что, — сказал Мазур. — «Колесники»?
— Ага, парень был из них. Резкий и с пушкой… и с чувством юмора. Он им велел раздеться до нитки и чесать подальше что есть мочи. Ну они так и сделали — а куда денешься, если у парня пушка? До сих пор над ними весь город хохочет… Пошли?
— Пошли, сказал Мазур. — Так куда ты меня ведешь?
— Совершенно безопасное местечко, — сказала Мадлен. — Персональный развлекательный центр господина мэра. Наподобие «Топазового рая», только гораздо скромнее. Там у него и дом приемов, и «отель» наподобие «Рая», и бар…
— Тьфу ты, — сказал Мазур. — У вас еще и мэр есть?
— А как же, милый? — фыркнула Мадлен. — Лубебо — жуткая дыра, но официально числится городом. А значит, полагается и мэр, и многое другое… — она повернулась к Мазуру и многозначительно подняла палец, откровенно улыбаясь. — В том числе и городской бюджет, и ассигнования из провинции на всякие городские нужды…
— Так-так-так… — сказал Мазур. — Все понятно. Интересно, из бюджета и ассигнований горожанам хоть грошик достается, или все куда-то улетучивается?
— Ну, кое-какой грошик все же достается, — сказала Мадлен. — Он не великого ума мужик, но и не законченный дурак, понимает, что нельзя все же воровать все до грошика. Но штука-а-арь… — протянула она не без уважения. — Вот тебе живой пример: с медициной. В соответствии с какими-то там законами есть ежегодные деньги на государственную медицину для бедных. И что ты думаешь? Есть в Лубебо бесплатная государственная медицина. Целая комнатушка с вывеской, там сидит девка с фельдшерским дипломом. И у нее даже есть аптека: пара коробок с таблетками от головы, от живота, от прочих потрохов. Она в случае чего вообще-то может и чирей вскрыть, и зуб выдернуть ржавыми щипцами, и, что чаще всего, перевязать, когда кому-то по пьянке башку разобьют или порежут. Те таблеточки, что от разного венерического, или те, от которых, если сожрать горсть, забалдеть можно, она уже за денежку толкает, хотя обязана бесплатно выдавать. Жалованье у нее — кошкин смех, так что она главную денежку зарабатывает, раздвигая ножки под колесниками — у нас дальнобойщиков много, возле большой дороги расположены. — Мадлен фыркнула, — Сначала попробовала в нашу систему впереться, только ни рожей, ни фигурой не вышла для приличных клиентов. Шоферам сойдет, они ее охотно пользуют, иногда прямо в «лечебнице». Ну вот, а по бумагам в лечебнице не одна комната, а пять, и есть еще и дипломированный врач, и рентгеновский аппарат, и еще всякая медицинская приспособа. Ага… Ближайший дипломированный врач, рентгеновский аппарат и все такое — на шахте, но, понятно, только для своих… хотя за денежку и городского полечат или обследуют. И с почтамтом так, и с сиротским приютом, и официозной газетой, которые на бумаге есть, а в жизни отродясь не бывало.
— Ага, — понятливо сказал Мазур. — Ревизии, конечно, положены, но ревизоры тоже жрать хотят…
— Вот именно. Ну, и от шахты ему нерегулярно капает за разные делишки. Но самое-то интересное! — она так и закатилась. — Знаешь, что он ухитрился провернуть? Еще три года назад устроил через префекта провинции ежегодные ассигнования на развитие в Лубебо общественного транспорта, как-то: не только автобусов, но еще троллейбусов и трамваев. Прикинь?
— Да уж, — сказал Мазур, покрутив головой. — Фантазии не лишен. Интересно, сколько он префекту отстегивает?
— Говорят, половину, — сказала Мадлен. — Все равно, и половина — приличные деньги. Ну вот… А для души он и устроил мелкое подобие «Топазового рая». Сам там оттопыривается, его компашка, ревизоров туда водят за счет заведения, а иногда и из префектуры приезжают, порадоваться жизни подальше от родных мест. Центр провинции у нас — если ты не знаешь — город относительно большой, народу там тысяч полста, и оппозиция в муниципальном собрании есть самая настоящая, и парочка бульварных газет с хваткими репортерами… Въезжаешь в ситуацию?
— Въезжаю помаленьку, — спросил Мазур. — А ты, я так подозреваю, и там подрабатываешь?
— Ну да, — безмятежно сказала Мадлен. — А почему нет? Публика чистая, деньги хорошие, и не только за «ножки-врозь» — заведение, я уже говорила, «Топазовому раю» и в подметки не годится, с персоналом там плохо, так что случается и фотографам позировать, и стриптиз танцевать, а пару раз эти, из префектуры, снимали со мной фильмы наподобие тех, которыми Нильсен балуется: спектакли с разными костюмами. Тут уж и вовсе хорошие деньги. Один хмырь из префектуры давно обещает меня в Инкомати устроить на студию… там самая крутая студия в стране, которая снимает качественную порнушку — только тянет и тянет, может, и не знает там никого, только хвастает…
— В «Топазовом раю» знают, что ты у мэра подрабатываешь?
— Вот это вряд ли, — серьезно сказала Мадлен. — У нас, конечно, секреты хранят плохо, но все равно, мэр — прохвост тот еще, усердно конспирируется, что твой подпольщик из какого-нибудь Фронта.
У него есть могучие стимулы тайну блюсти: сам понимаешь, местечко хлебное, есть людишки, которые втихомолку на него рот разевают, охотно бы подсобрали компромата и через префектуру, парламент провинции или прессу постарались бы напакостить и подсидеть. Нет, в «Раю» не знают, не похоже, — она поколебалась и все же призналась: Вот Лапанату — тот да, знает…
Мазур усмехнулся:
— Ты ему и на мэра стучишь?
— А что мне мэр — отец родной? — пожала плечами Мадлен. — Кое-какая денежка и тут перепадает. Что до «Топазового рая» — я, в конце концов, там не на службе, контрактов не подписывала, на постоянном жалованье не состою. Вот и нефиг им знать, чем я в свободное время занимаюсь. Я девочка вольная, где хочу, там и подрабатываю. И потом, есть еще одна выгода: холуям в мэровском заведении тоже, конечно, приходится процентик отстегивать, но меньше, чем этим пиявкам из «Рая», которые еще и норовят иногда завалить бесплатно, Анатоль особенно, секс-гигант сраный. Какая мне радость, что у него штырь чуть ли не по колено, если он норовит его бесплатно загнать?
Она щебетала что-то еще, с наивным цинизмом выкладывая закулисные подробности здешней изнанки жизни, но Мазур слушал уже вполуха, думал о своем. Похоже, он рассчитал все правильно. Как уже не раз случалось, ставил себя на место погони и перебирал возможные варианты развития событий. На сей раз — с учетом того, что преследователи могли точно знать, за кем именно гонятся, кто именно улепетывает с алмазами.
Пронюхал же это как-то Стробач? А ведь он — далеко не самый крутой охотник. У Алмазного спецназа как минимум не меньше — наверняка побольше — людей, техники и возможностей, чем у тех, кто послал Стробача на охоту. Один немаловажный нюанс: Алмазный спецназ — это держава, а хозяева Стробача — не более чем бизнесмены, пусть и крупные, но без особых позиций в стране, не то что у себя, в прилегающей державе, так что вынуждены действовать нелегально. И вертолетов им не поднять (хотя купить их могут черт те сколько), и солдат взять неоткуда. И трудновато им будет подъехать к жандармскому капитану Амбатене, с некоторых пор — ангелу-хранителю Мазура.
А вот Алмазный спецназ заявится уже реалистами-пессимистами, гораздо умудренными житейским опытом, не так уж трудно убедить капитана, что ему следует срочно переквалифицироваться из ангелов-хранителей в охотники. Капитану просто-напросто объяснят: хотя Мазур, и настоящий адмирал, занимающий именно ту должность, что указана в грозном удостоверении, алмазы он именно что спер — для себя лично или для кого-то еще, предстоит выяснить, но это дело десятое. И все, что они скажут, будет чистой правдой. Объяснят: так и оставшееся неизвестным Мазуру его превосходительство — тоже самый настоящий сановник, но в данном случае вульгарно крышует вора, потому что тоже в доле. И это тоже будет чистая правда — ну, разве что доли его превосходительству явно не полагается, но это уже дело десятое.
Упавший сгоревший самолет уже наверняка давным-давно нашли. И очень быстро установили, сколько людей погибло, сколько среди покойников отсутствует. Вполне возможно, уже знают, кто именно выжил, — и установили, что никакие партизаны выживших не захватывали, что они ушли вольными пташками. Мазур с Анкой — сначала они вдвоем, а потом один Мазур — двигались не в безвоздушном пространстве. Вдвоем их видели в той деревне с партизанами. Одного Мазура видели в миссии. Так что свидетелей немало, а орелики из Алмазного спецназа, есть такое подозрение, допрашивать будут каждого барсука в округе. Как Мазур на их месте.
Если Мазур все же четко идентифицирован как беглец с алмазами в защечных мешках, если доберутся до капитана Амбатене, объяснят ему истинное положение дел и капитан им поверит — автоматически выходят на «Топазовый рай», потому-то Мазур и не стал там оставаться на ночь. Потому-то и не пошел домой к Мадлен — в «Топазовом раю» наверняка знают адрес своего постоянного кадра, портье видел, как Мазур с ней уходил. В общем, личный мэрский бордельчик дает не стопроцентную, но все же серьезную гарантию остаться необнаруженным до утра. А утром… Что будет утром в случае, если Алмазный спецназ уже здесь — да и в том случае, если его нет — нужно прокачать самым тщательным образом перед броском по очередному отрезку маршрута (в данном случае, Лубебо — Инкомати), но времени для этого еще достаточно. Пока что надо прокачать другое — план действий на случай, если его все же обнаружат в мэрском заведении…
— …жирная толстая скотина — этот мэр, — болтала Мадлен. — Знаешь, что он мне недавно предлагал? Идти к нему в офис постоянной сотрудницей на жалованье. Обещал назначить референтом или чем-то таким, нашел дурочку! Это значит, собирается меня драть что ни день — и не платить, ссылаясь на то, что мне и так идет жалованье. А оно наверняка будет меньше тех денег, что я за те же сеансы заработаю в качестве вольной охотницы. И в офисе наверняка придется сидеть постоянно, как жопой к стулу пришитая. Да еще, чего доброго, заставит какие-нибудь казенные бумажки ворошить — он у нас мастер драть с одного крокодила три шкуры, да еще дожидаться потом, когда четвертая нарастет. Нашел дурочку…
— Да, действительно… — сказал Мазур. — Смысла нет идти в референты.
Мадлен сказала мстительно:
— Я бы и про эту жирную скотину написала книгу — столько про него знаю. Уж после этого меня не пристукнули бы, у мэра кишка тонка, это не «топазовые ребята». Вот только кому это будет интересно? Кому он нужен? Ну, разве что его конкуренты, те самые претенденты на место заинтересовались бы… но сколько их там? Полтора обормота. На них много не заработаешь.
— А просто продать им компромат на мэра? — с нешуточным любопытством поинтересовался Мазур. — Коли уж мэр слишком мелок, чтобы кого-нибудь пристукнуть?
— Да я думала уже… — призналась Мадлен. — Дохлый получился бы бизнес. Настоящих, серьезных денег они все равно не заплатили бы — не из скупости, а оттого, что серьезных денег у них нету. По большому счету — мелочь провинциальная, игры провинциальные, ну, и соответственно, денежки провинциальные. Нет уж, лучше держаться намеченного — поработать еще годик и перебираться в Инкомати. А то, смотришь, тот хмырь из префектуры все же не врет насчет киностудии…
— Могу подарить идею, — сказал Мазур. — Совершенно бесплатно. Напиши книгу чуточку другого плана. «Тайны провинции»… что-то в этом роде, если понимаешь мою мысль. Коррупция в провинции, эротическая жизнь провинции и все такое прочее. Кипение порочных страстей и коловращение неправедных денег в местах, которые жители больших городов полагают сонной скучной глубинкой. Сечешь? Вот тут можно и про мэра, и про этих, из префектуры, и чуточку зацепить «Топазовый рай» — не называя имен и особо опасных подробностей выложив ровно столько, чтобы тебя не взялись пристукнуть. Уловила?
Мадлен даже остановилась, глянула на него, честное слово, восхищенно:
— Слу-у-ушай! А ведь гениальная идея! Если с такой точки зрения, если все взвесить и сто раз отмерить, чтобы не пристукнули…
Вот только писательница из меня… Мне и в школе-то сочинения никак не давались, я и свидетельство получила только потому, что давала учителю и так, и сяк… Нет, писать-то меня научили грамотно, а вот сочинять…
— Ну, это просто делается, — сказал Мазур. — Найдешь какого-нибудь газетного щелкопера в том же центре провинции — сама говорила, что там есть хваткие бульварные писаки. Возьмешь его в долю, и все получится — ты будешь рассказывать, а он уж раскудрявит так, что покупателей будет достаточно…
— Ух ты! И точно! Я как-то не подумала… а ведь слышала, что так делается. Спасибо от души, неплохая мысль…
Вот так вот мимоходом и поборюсь с коррупцией в африканской глубинке, весело подумал Мазур. Дома не особенно-то и получалось, так хоть здесь…
— Долго еще? — спросил он.
— Да нет, считай, почти пришли. Что ты улыбаешься?
— Электричество и душ… — сказал Мазур. — Особенно душ…
— Ну, электричества там нет, — разочаровала его Мадлен. — Шахтерские мэра не особенно балуют, и его домики не попали в «топазовый квартал», к которому свет и водопровод подведены. А приличный генератор ставить его жаба давит. Керосиновыми лампами обходится. Что-то в этом есть: какая разница, при электричестве или керосиновой лампе трахаться? Этим, из префектуры, даже нравится — экзотика, им в кайф. А вот душ есть. У него там аквантано.
— Что?
— А ты не знал? Это еще португальцы придумали, когда не было водопровода. На крыше стоит здоровенный бак с водой, так что душ будет полноценный. В Лубебо у всех, кто побогаче, стоят аквантано. Закачивают воду из речки. Будешь смеяться, может, но здесь самый процветающий бизнес — торговля водой. Есть один тип — я с ним тоже трахалась — он и держит монополию. У него восемь водовозок и еще десяток грузовиков, которые из Инкомати возят питьевую воду в бутылях. Даже многие из рвани покупают. Кипятить речную черт знает сколько времени, пока вся зараза не выварится — еще дороже обходится. Да и зараза в речной воде бывает такая, что ее не изничтожишь, хоть сутки кипяти… Даже у нас в деревне все дачака покупали воду в бутылях — я ж говорю, расходов меньше…
Ну вот, почти и пришли. Домов пять миновать — и во-о-он оно, слева в конце улицы, мэрское гнездышко…
— Погоди-ка, — сказал Мазур. — Что, туда и постояльцев со стороны, вроде меня, пускают?
— Ну вообще-то сторонних не пускают, — сказала Мадлен. — Велик ли навар с обычного постояльца? Не для того заведение устроено. Но со мной — пустят. Своя девочка клиента привела — это уже другой расклад. Правда, денежку, сам понимаешь, придется совать всем и каждому… я тебе сейчас быстренько растолкую, кому сколько нужно будет совать, чтобы не баловать чересчур, а по таксе…
Мэрским гнездышком оказался двухэтажный прямоугольный дом годочков семидесяти от роду, содержавшейся в порядке, обнесенный ажурной чугунной оградой. Естественно, без всякой вывески — не стремился мэр к публичности, в точности как партийные шишки в советские времена, обожавшие такие точно домики без вывесок — служившие тем же целям, что и этот очаг культуры. А как его еще назвать? Танцы здесь имеют место быть — пусть специфические. Даже фильмы снимают — пусть опять-таки специфические. По здешним меркам — именно что очаг культуры, ха…
Мадлен уверенно распахнула ажурную калитку — хорошо смазанные петли не скрипнули — первой направилась к крыльцу, у которого скучающе расхаживал верзила с заткнутой за пояс внушительной дубинкой, сделанной по образцу старинных боевых палиц времен короля Бачаки — тщательно отшлифованное наждачной, чуть изогнутое древко с небольшой бульбой на нижнем конце, набалдашник размером с небольшое яблоко с небольшим конусиком-выступом. Мазур еще во время прошлой командировки изучил такие дубинки и знал: оружие серьезное, можно нанести и тычковый улар, а уж если со всей дури приложить по башке — мозги вынесет. Мастерски обращаться с такой дубинкой — целое искусство, старинные оружейники и воины дело знали…
Верзила заступил дорогу без тени агрессивности — скорее уж с равнодушным видом автоматического шлагбаума. Подробно проинструктированный касаемо тарифов Мазур сунул ему не особенно и крупную купюру. Верзила моментально посторонился и даже изобразил на роже (служившей наглядным доказательством того, что человек, как некоторые сплетничают, произошел от обезьяны) подобие гостеприимной улыбки.
В небольшом вестибюле, довольно ярко освещенном большой керосиновой лампой пол потолком их встретила персона совершенно иного облика — необъятная толстуха, очень похоже, фусу, в цветастом платье и тюрбане из пестрого ситца, с широкой добродушнейшей физиономией, расплывшейся в самой что ни на есть искренней, дружелюбной улыбке. Этакая повариха из «Хижины дядя Тома» — как бишь ее звали? — любимица белых господ и владычица кухни вкупе с чернокожим персоналом. Вот только у Мазура создалось впечатление, что эта милейшая тетушка, если возникнет такая необходимость, без колебаний и угрызений совести шарахнет чем-нибудь тяжелым по затылку…
Мадлен о чем-то потарахтела с ней на котором-то из местных языков, который Мазур по невежеству в данном вопросе не брался определить, да и никакой нужды в этом не было.
— Порядок, — повернулась Мадлен к Мазуру. — Тихо сегодня, свободных номеров чуть не половина. Отстегни ей.
Мазур подал толстухе пару купюр уже гораздо более высокого номинала. Та вовсе уж расплылась, жестом показала ему на беленый коридор — очень похоже английского она, в отличие от молодого поколения, не знала. Провела в самый конец, распахнула одну из дверей, за которой стояла полная темнота, жестом предложила подождать и вошла туда. Тут же комната осветилась. Они с Мадлен вошли.
Действительно, комфортом здешний номер значительно уступал тому, из «Топазового рая», но все было чистенько и опрятно. Широкая старомодная железная кровать с высокими никелированными спинками, увенчанными блестящими шарами, простой, но добротно сколоченный стол, два стула, столик, на котором стояла большая керосиновая лампа с синим стеклянным абажуром. Во весь пол — здешний вязаный половик с зигзагообразными, черно-бело-красными узорами. Узенькая дверь в противоположной от окна стене. И белье на постели, и скатерка на столе, желтая в черную клетку — чистые. Одним словом, жить можно. Бывало гораздо хуже.
Толстуха что-то протарахтела.
— Дай ей еще пару сотен, — сказала Мадлен. — Сейчас принесет ужин и что-нибудь выпить. У нас с собой есть, но все равно, тут так полагается.
— Вот кстати, — сказал Мазур, у которого давно выветрился из головы хмель — в отеле дозу он принял детскую. — А здешняя самогонка заслуживает того, чтобы ее в рот брать?
— Смотря какая, — сказала Мадлен. — Чмимабу или джукателу пусть рвань хлещет, они на ацетон разбавленный похожи а вот габундо — вполне приличный напиток, белые его вовсю пьют. Заказать бутылку?
— Закажи, — сказал Мазур. — И вот что еще… Как думаешь, у нее тут не найдется обычной чистой майки и чистых носков? А то мои уже к стенке ставить можно…
Ничуть не удивившись, Мадлен кивнула:
— Если этой бегемотихе дать денег, она тебе что угодно приволочет. Сунь ей, пожалуй что, еще пару сотен.
Мазур так и поступил. Выслушав от Мадлен непонятную Мазуру длинную инструкцию, толстуха кивнула, широко улыбнулась и, переваливаясь по-утиному, выкатилась за дверь. Мадлен присела на стул, закинула ногу на ногу, попросила:
— Дай сигаретку, что-то я сто лет не курила…
Мазур подал ей сигарету, огоньку, закурил сам и уселся на свободный стул. Одну из штор оттопыривала распахнутая створка окна, в комнату струилась ночная прохладца. Мазур встал, откинул штору, высунулся в окно и осмотрел двор.
— Тут как-то один раз… — начала Маллен.
— Помолчи минутку, ладно? — сказал Мазур. — Мне тут надо быстренько прикинуть кое-что…
Она покладисто умолкла, стряхивая пепел в большущую, грубо вылепленную пепельницу из обожженной некрашеной глины. Мазур в темпе прокачал окружающую обстановку — расположение комнаты в доме, двор, ограду, прилегающие дома, противоположную сторону улицы. Честно говоря, это ничем не поможет, если дом окружит орава чертей с автоматами, но так уж полагается, в подкорку въелось. В конце концов, идеального укрытия в Лубебо все равно не найти, придется уж надеяться на обычное везение…
Минут через пять объявилась толстуха, поставила на стол поднос с литровой примерно бутылкой без этикетки, полной светло-желтой жидкости, двумя стаканчиками из толстого синего стекла, тарелками с неизбежными мясом-фруктами-шашлычками. Подала Мазуру майку и носки, с игривым видом покосилась на постель, бросила короткую фразу и улетучилась — если только к бабище ее сложения и габаритов применимо такое определение.
— Что она сказала? — спросил Мазур.
— Похабные пожелания, — фыркнула Мадлен. — Местная поговорка. «Что бы кол не падал, а ракушка не истерлась».
— Что-то в этом есть… — сказал Мазур, подошел к двери и задвинул широкую кованую задвижку, явно сохранившуюся со старых времен. Капитальная дверь, тяжелая и сработанная на века, замучаются выламывать… но ведь выломают в конце концов, если твердо решат это утворить. Ладно, будем готовиться к худшему, но надеяться на лучшее, давненько уж не попадал в серьезную ловушку, авось и теперь пронесет…
Критически осмотрел обновы. Конечно, не «откутюр», определенно б/у: синяя майка, чуть выцвела, явно ношеная и стирана не раз и, похоже, чуточку ему велика, носки тоже не шедевр, но не дырявые.
И майку, и носки хорошо простирнули, правда, погладить не озаботились — ну, не до жиру, по-любому лучше его задубевшей майки и липнувших к ногам носков.
Мазур повесил куртку на крючок. Потом постарался придать комнате более уютный вид — то есть положил под подушку «Беретту» с патроном в стволе, запасную обойму и обе гранаты. Хмуро наблюдавшая за ним Мадлен никак это не прокомментировала. Усевшись за стол (Мадлен молча последовала его примеру), он наполнил стаканчики до краев, сказал:
— Ну, за ночь без гостей… — И осушил свой.
И в самом деле, неплохое пойло. Напоминает виски. Ничего удивительного, если вспомнить, что в США долго именовали «виски» вульгарный самогон, который из яблок или кукурузы, в зависимости от штата, гнал на заднем дворе каждый второй фермер, не считая каждого первого. Да и теперь технология производства иных сортов не особенно отличается от самогоноварения.
— Они ведь могут и не прийти? — спросила Мадлен.
— По крайней мере, я на это очень надеюсь, — сказал Мазур. — Но могут и прийти.
— И что, будут убивать тебя сразу?
— Вряд ли, — подумав, сказал Мазур. — Ну, тебе-то печалиться не стоит. Ты ничего такого не знаешь, опасной для них быть не можешь. Проще тебя припугнуть, чем вешать на шею труп. Они же местные, значит, будут знать, что ты тоже местная и никуда в случае чего не денешься. В общем, если что-то начнется, ныряй под кровать и притворяйся половичком…
— Значит, убивать тебя сразу они не будут… Но тогда выходит, они захотят узнать, что ты знаешь уже? Ты так просто не скажешь, значит, они начнут круто спрашивать… Вот тут я уже буду опасным свидетелем. Потому что наверняка они никуда тебя не потащат — проще на то время, пока тебя будут спрашивать, согнать всех, кто есть в ломе, в одну комнату, приставить охранника… Они конечно, представляться не будут, но все и так поймут, кто они такие — кроме псов с шахты, других крутых белых с пушками тут просто не бывает. А против них никто в городке не пискнет и будет держать язык за зубами… Так что и меня хлопнут, если что. Я про такой расклад думала, еще когда мы сюда шли…
Мазур спросил с неподдельным интересом:
— Слушай, а почему ты тогда не слиняла? И почему сейчас даже не пробуешь слинять? Не стал бы я палить тебе в спину, и ты должна была это сообразить…
— Как тебе сказать… Ты веришь в вашего Иисуса?
— Сложный вопрос, — сказал Мазур. — Скорее да, чем нет. Не на все сто процентов, но и сказать, что совсем не верю, никак не могу. А что?
— Выясняю твою жизненную позицию. Что до меня, в богов я не верю — ни в вашего Иисуса, ни в наших. Совершенно. В духов и чертей, правда, верю. И в Соседние Миры тоже. А если про какой-то фундамент, то я фаталистка. Ага, ты не удивляйся, я и такое слово знаю, — она, глядя в потолок, мечтательно улыбнулась. — Мне про фатализм все подробно растолковал учитель, тот самый, пенсильванец. Когда после уроков в пустой школе ставил на коленки и давал в ротик. Он и сказал как-то: «Детка, я фаталист. Конечно, твой папаша и родичи могут обо всем узнать и оторвать мне яйца, или голову, или все вместе. Но могут и не узнать, когда-то это еще будет — а классно сосешь ты уже сейчас», — она рассмеялась. — Я не стала его разочаровывать. Узнай хоть отец с родней, хоть вся деревня, его бы никто и пальцем не тронул. По нашим обычаям…
— Я знаю, — сказал Мазур. — Это замужнюю моментально прирежет муж или родственники, если поймают на измене. А незамужняя лет с четырнадцати может трахаться с кем угодно и сколько угодно…
— Ага, вот именно. Только не с четырнадцати, а уже с тринадцати… А мне, когда он первый раз показал, для чего еще может служить ротик, кроме как есть и пить, уже стукнуло пятнадцать. Главное, чтобы люди не видели. Ему бы одно грозило: расходы на виски. У нас так принято: если отец или родичи узнают, кто трахает незамужнюю дочку, начинают к тому регулярно шляться и раскручивать на выпивку. А уж если белый, учитель… Они бы его по три раза в неделю выставляли на городское виски. Крестьяне — народ практичный, что бедняки, что дачака… дачака даже практичнее.
— Ага, — сказал Мазур. — И ты, добрая душа, не захотела любовника вводить в лишние расходы?
— Нет, тут еще романтичнее, — засмеялась Мадлен. — Хотела сделать ему приятное. Знай он всю правду, было бы скучнее: ну, еще одна парочка трахается, дело житейское. А так… Прикинь, он себя чувствовал этаким отважным героем, то и дело ходившим под смертью, или по крайней мере отрыванием яиц… хотя и не знаю, что для мужика хуже. Каждый раз, когда он мне заправлял, неважно, куда, у него нервы позванивали, как струны на бамбеле: ух, я не только удовольствие получаю, еще и под смертью хожу… Согласись, растешь в собственных глазах в такой-то ситуации…
— Проказница… — прокрутил головой Мазур.
— Да ну, тут другое, — сказала Мадлен. — Я же ему не портила настроение, наоборот, хотелось сделать приятное. Он так-то ничего был парень, грубо со мной не обращался, подарки дарил…
— Понятно… — сказал Мазур. — Значит, фаталистка?
— Ага. Он мне подробно растолковал, в чем фатализм заключается, и знаешь, мне страшно понравилось. С тех пор по фатализму и живу. Если где-то на дороге впереди есть моя преждевременная могила, она там есть, ее никак не обойдешь, точнехонько к ней однажды выйдешь. А если ее нет, совсем хорошо… А ты — фаталист?
— Углубленно как-то никогда не задумывался, — сказал Мазур чистую правду. — Может быть. Не исключал бы. Интересный ты экземпляр…
— В смысле?
— В богов не веришь, в духов с чертями веришь…
— Не слышала, чтобы богов кто-нибудь видел, — сказала Мадлен. — А вот с духами и чертями сталкивались люди, которым можно верить. Ты не согласен?
— Представь себе, согласен, — серьезно сказал Мазур.
Случалось ему — и не на одном континенте — сталкиваться кое с чем, в материализм не умещавшимся категорически. А уж здесь, совсем недавно… Он прекрасно помнил пещеру с черепами, силуэты леопардов, гноящие зеленые глаза…
— А в Соседние Миры я верю по другой причине, — сказала Мадлен. — Я книги читаю очень редко, детективчики и всякое такое — но в школе прочитала пару серьезных. Хорошо помню: нет на свете такого народа, который не верил бы в Соседние Миры. Все их называют по-разному, но верят с незапамятных времен — а это неспроста: когда с незапамятных времен и абсолютно все… Убедительно. А в богов верили не все и не всегда. Король Бачака вот ни в каких богов не верил…
— И плохо кончил, — фыркнул Мазур.
— А его братья? — отпарировала Мадлен. — Оба тоже, люди до сих пор передают от поколения к поколению, ни в каких богов не верили. И что? Поделили королевство Бачаки более-менее по совести, меж собой хватило ума не враждовать. И всю оставшуюся жизнь им везло: войны выигрывали, земли присоединяли, умерли оба своей смертью и в преклонных годах. Так что раз на раз не приходится. А ты веришь в Соседние Миры?
— Ну, тут обстоит примерно так же, как с верой в Иисуса… — сказал Мазур, наполняя стаканчики.
Здешний пантеон он хорошо изучил еще в прошлую командировку — в период недельного безделья среди прочего проштудировал и книгу какого-то этнографа на эту тему: очень уж мало книг было под рукой, изучал от корки до корки все, что имелось.
Не столь уж сложная система. Богов и богинь здесь ровно восемь, и нет среди них ни воплощений зла, ни воплощений добра: могут быть и добрыми, и злыми по настроению, в точности как древнегреческие. Есть еще десятка три духов и чертей. Вот тут уж по-другому: одни чисто добрые, другие чисто злые. Черти злые поголовно — хотя порой могут отпустить попавшего к ним в когти человека просто потому, что блажь нашла.
В общем, довольно просто, не высшая математика и не женская логика. А вот с Соседними Мирами гораздо сложнее…
Их тут два — Верхний и Нижний, туда уходят после смерти. Есть много общего с христианскими адом и раем — в том, что касается бытовых условий. В Верхнем разные яства растут на кустах, ручьи текут пальмовым вином, хорошим самогоном, молоком, здешними нехмельными напитками. Дичь сама подставляет бок под стрелу, львы и леопарды смирнее ягнят, мужчинам на каждом шагу попадаются красивые сговорчивые девушки, а женщинам — юные красавцы. И заправляет там всем Большой Лунный Бегемот, добрейший и мудрейший, умеющий говорить по-человечески.
В Нижнем Мире, соответственно, все наоборот: либо безжизненные пустыни, где страдаешь от жажды, либо болота по пояс — в которых никогда не утонешь, но пить нечего, кроме болотной жижи. Все время впроголодь: пока поймаешь паршивую земляную мышку или достанешь с высоченного колючего дерева гроздочку орехов, семь потов сойдет. Звери и змеи кусают и жалят — причем умереть не умрешь, но раны и укусы заживать будут долго. И никаких красавиц с красавцами, все как-то так устроено, что удовлетворять иные потребности приходится исключительно с людьми своего же пола, такими же жителям и. Аналога Лунного Бегемота, разве что злого и жестокого, нет вообще. Что, не исключено, еще хуже, чем если бы он был — житель Нижнего Мира знает, что он брошен на произвол судьбы какой бы то ни было разумной силой, а это, есть подозрения, прибавляет страданий.
Вот только есть два существенных различия меж Соседними Мирами и раем с адом…
Во-первых, и райское блаженство, и адские муки — конечны. Никто не знает, сколько времени пройдет, но когда-то обязательно грянет Страшный суд, изменив загробную жизнь самым кардинальным образом. Говоря современным языком, полностью переформатировав матрицу. А вот Верхний и Нижний Мир вечны. Они — навсегда. Они и есть Вечность.
Во-вторых, в Верхний Мир попадают далеко не одни праведники, а в Нижний — далеко не одни грешники. Бывает по-всякому. Здесь все зависит от многих факторов: какой последний поступок совершил человек в своей жизни, при каких обстоятельствах он умер или погиб — и еще десятка два непременных условий, которые уже вылетели из памяти. Одним словом, чертовски сложная система. Одно слово — Африка…
— Ладно, — поднялся он. — Пойду душ приму, — и стал расшнуровывать ботинки.
Мадлен живо поднялась, скинула платьице и потянула вниз узенькие трусики:
— Спинку потереть?
— Неплохо было бы, — сказал Мазур.
По совести говоря, компаньонка в душе ему была решительно ни к чему, но Мазур не хотел оставлять ее одну в комнате. Безусловно, она ничего не украла бы — не та ситуация. Крадут случайные девки, знающие, сколь ничтожны шансы еще раз столкнуться нос к носу с обворованным клиентом. Здесь расклад совершенно другой — на своем нынешнем рабочем месте Мадлен ни грошика не сопрет у любого, связанного с шахтой (да и у любого другого), особенно у того, кого она полагает волкодавом из столичной службы безопасности всего концерна.
Здесь другое. Извечное женское любопытство, доставшееся им в наследство от праматери Евы (причем яркий пример Евы, для которой любопытство имело самые печальные последствия, ее нынешних праправнучек сплошь и рядом ни в чем не убеждает). Короче говоря, по тому самому неутолимому любопытству может заглянуть в сумку — а читать она умеет. И останется совершенно Мазуру ненужный след, заметный, как пятно чернил на белоснежной скатерти. Если сюда все же относительно рано доберутся «алмазные» и начнут искать концы, на нее выйдут очень быстро. А узнавши истинное положение дел, умная девочка по свойственному ей железному житейскому практицизму молчать не будет, наоборот, наизнанку вывернется, чтобы не оказаться в серьезных неприятностях. И со своей точки зрения вообще-то будет совершенно права — ей свое будущее защищать надо, а не случайного клиента, от которого больше ни гроша не дождешься. Нет уж, ни к чему такой след…
Душ, как и номер, роскошью не блистал — углубленный в пол на ладонь стальной дырчатый поддон, окруженный бетонной приступочкой. Конусообразный раструб под потолком, один-единственный кран — без всяких «хол» и «гор». Однако для вышедшего из джунглей человека, несколько дней не мывшегося, и это было праздником. Зато больших полотенец оказалось с избытком.
Встав под раструб, Мазур приготовился к потоку холодной воды, но все оказалось не так хреново. Африка все же. За день вода изрядно прогрелась, так что была даже чуть тепленькой. Он прямо-таки блаженствовал. Мешала разве что Мадлен — спину-то она старательно намыливала, но одной рукой, а второй охальничала в совсем другом регионе, решив, очевидно, что разговоры кончились и пора переходить к главному разделу программы. Глупо думать, что сие — и кое-что последующее — не вызывало у Мазура никакой реакции. Исторической правды ради, вызывало соответствующую. Так что процесс мытья затянулся дольше обычного проходя параллельно с шалостями, к соблюдению гигиены уже никакого отношения не имевшими.
Выйдя из душевой, чистехонький, отмывшийся до скрипа и растершийся полотенцами до покраснения кожи, Мазур себя почувствовал другим человеком. В хорошую баньку бы сейчас, и в одиночестве — но откуда в Африке баня…
Не утруждаясь одеванием, он уселся за стол и последовал завету славного фельдмаршала Суворова: «После бани укради, но выпей». Благо и красть ничего не приходилось.
Мадлен, тоже не утруждая себя одеванием, браво хлопнула стаканчик все в том же хорошем стиле советского боцмана, лукаво глянула на Мазура и забралась в постель, предварительно извлекши из сумочки пару необходимых пакетиков (все правильно, этот беспокойный континент держит печальное первенство мира по распространению СПИДа).
— Э, нет, — сказал Мазур. — К стенке лягу я. У меня ж там под подушкой все необходимое, а тебе, если ляжешь с краешка, будет в случае чего удобнее под кровать нырять.
Она сговорчиво перебралась на краешек. Перелезши через нее, Мазур сказал:
— Ну что, посмотрим, чему тебя пенсильванец учил?
— Кто меня только ни учил, чему меня только ни учили, — промурлыкала Мадлен, прижимаясь к нему. — Может, и ты чему-нибудь научишь… Что ты закатился?
Мазур не сразу перестал хохотать — ничего не мог с собой поделать: по ассоциации вспомнился анекдот о русском Ванюше, который, попав в парижский бордель, продемонстрировал тамошней мадемуазели классический русский стиль: дал пару раз по физиономии и выгреб все деньги. Однако переводить девушке этот анекдот не следовало: какая Россия? Он понятия не имеет, где такая…
Перед тем как забраться в постель, он посмотрел на часы. Пара минут второго. А все пока что живы, и никто не швыряет в окно газовые гранаты, никто не прилаживается высаживать дверь — лепота! Правда, люди понимающие ходят в гости гораздо позже, под утро, во время пресловутой «собачьей вахты», когда глаза слипаются сами. Ну, постараемся чуть подремать, однако одним глазком…
Мадлен с хрустом разорвала пакетик, и начались сплошные жирные многоточия.
Глава V. Высоко в небеса
Стробач, оскалясь, стоя напротив него на выжженной солнцем каменистой равнине, медленно поднял руку, целя в Мазура указательным пальцем, — и грянул гром…
Мазур вскинулся, потряс головой, отчаянным морганьем прогоняя остатки кошмарного сна. И тут же запустил руку пол подушку, выхватил оттуда пистолет. Рядом ойкнула подхватившаяся Мадлен.
И тут же грохнуло еще раз, не так уж и далеко, и еще раз. И тут же наперебой затарахтели очереди.
— Это… — пролепетала Мадлен.
— Лежи тихо! — тихонько рыкнул Мазур.
Перепрыгнул через нее на пол, голышом, держа пистолет дулом вверх, подбежал к окну, привычно встал у стены так, чтобы не зацепила ненароком шальная пуля, если ей вздумается залететь в окно (ну дура же, еще Суворов говорил!), прислушался.
Очереди грохотали безостановочно. Указательным пальцем на миг чуть отодвинув штору, Мазур убедился, что рассветом и не пахнет.
И убедился еще, что шальной пули в окно ждать не следует — бой разгорался, грубо прикидывая, в километрах полутора отсюда.
Он представления не имел, кто с кем сцепился, но давным-давно научился читать «грамматику боя, язык батарей». Бой проходил на одном месте. Кроме автоматов работало еще как минимум три ручных пулемета не самого крупного калибра, и порой посреди стрекотания очередей раскатисто бабахало. Для обычной гранаты крепенько, для артиллерийского снаряда — не тот звук… ну что же, не загадка, разрывы выстрелов из гранатометов. Они самые.
Он прекрасно помнил, кто недавно прикопил себе пару десятков одноразовых гранатометов, о ком говорил капитан, как о главной возможной угрозе. Мать твою сучью, дышлом крещеную, как писал классик! Если прикинуть, бой идет как раз у занятого жандармами здания. То самое, чего профессиональным чутьем опасался Амбатене — Рамадос нагрянул-таки в гости. А если учесть, что у капитана всего восемнадцать человек и пара пулеметов… Он, правда, держит оборону в каменном здании старинной постройки — но эти преимущества свелись на нет наличием у противника кучи гранатометов — то и дело разлается их баханье, нападающие не экономят… Если учесть, что у Рамадоса человек сто, что любая подмога явится слишком поздно — если ее вообще удалось вызвать… Положение у капитана — хреновее некуда.
Так! Еще пара автоматных очередей — но уже в другом месте, левее и ближе. Долгая пауза, еще пара очередей, снова коротких — и снова пауза. А это у нас где? Мазур добросовестно посмотрел в уме сверху на ту часть города, по которой довелось ходить — его учили и такому. На сей раз нет стопроцентной уверенности, но все за то, что редкие короткие очереди — ага, еще одна! — раздаются в «Топазовом раю».
Положив пистолет на стол, Мазур в три микросекунды натянул трусы, запрыгнул в штаны, надел майку, носки, ботинки, зашнуровал их, не пропуская ни одной дырочки, проделал это в таком темпе, что суровый боцман Сабодаш, немало в свое время свирепствовавший, заставляя курсантов одеваться, как он говорил, «в темпе молнии» несомненно, умилился бы.
— Это не за тобой… — сказала Мадлен дрожащим голосом, высунув голову из-под одеяла. — Это никак не за тобой…
— Ценное наблюдение, — сказал Мазур. Перегнулся через нее и вытащил из-под подушки обе гранаты. — Но может получиться так, что от этого не легче…
В самом деле. Бой у жандармерии продолжается, в «Топазовом раю» иногда постреливают из пистолетов и автоматов — но вот что еще может стукнуть в голову партизанскому Бонапарту из окрестных болот, предсказать нельзя. Не стоит исключать, что он решит навестить и логово представителя прогнивших империалистических властей — то бишь этот домик, уютный будуарчик мэра. Вся мэрова конспирация сводится исключительно к отсутствию вывески — но наверняка весь город знает, что тут за хаза. Вполне возможно, те две девки — не первые и не единственные разведчики Рамадоса, у него может оказаться в Лубебо самый натуральный резидент, какой-нибудь обитатель здешних трущоб, всему городу известный как безобидный пьянчужка. Видывали мы подобное в других местах, и на этом континенте, и на других…
В дверь загрохотали словно бы старинным, литым из железа утюгом, послышались непонятные женские крики — и голос показался Мазуру знакомым. Он посмотрел на Мадлен.
— Открой, — сказала та. — Это тетка Хуанита…
Отодвинув массивную щеколду, Мазур отпрянул в сторону. В коридоре и в самом деле стояла толстуха, особо возбужденной или испуганной она не выглядела, но улыбка с лица пропала напрочь, на пистолет в руке Мазура она не обратила ни малейшего внимания — сама держала дулом вниз обрез двуствольного дробовика солидного калибра, держала сноровисто, явно не впервые в жизни.
Глядя мимо Мазура, она что-то протарахтела Мадлен, повернулась и умчалась по коридору.
— Она говорит, чтобы погасили лампу, — сказала Мадлен. — На всякий случай. Похоже, это партизаны…
Вновь задвинув щеколду, Мазур проворно повернул вычурное железное колесико, фитиль втянулся в прорезь горелки и погас. Воцарилась почти полная темнота — впрочем, чуточку посеревшая. Взяв со стола часы, Мазур убедился, что до рассвета недалеко. Защелкнул браслет на запястье, сел за стол и закурил, положив пистолет рядом с пепельницей. Бросил Мадлен:
— Оденься на всякий случай, вдруг куда-нибудь драпать придется.
Читать бесплатно другие книги:
