Происхождение Браун Дэн
— Сегодня вечером, давайте будем похожими на древних исследователей, — заявил Кирш, — на тех, кто оставил все позади и отправился через огромные океаны… на тех, кто впервые мельком увидел землю, которую никогда ранее не видел… на тех, кто пал на колени в трепетном осознании, что мир оказался намного больше, чем осмелилась признавать их философия. Их давние представления о мире рассыпались перед лицом нового открытия. Таким сегодня будет наше мышление.
«Впечатляюще, — размышлял Лэнгдон, — любопытно, был ли заранее записан дикторский текст Эдмонда, или это сам Кирш за кулисами читал сценарий».
— Друзья мои, — раздался голос Эдмонда над ними… — Мы собрались сегодня вечером, чтобы услышать новости о важном открытии. Я прошу снисходительно дать мне возможность выступить на сцене. Сегодня, как и во всех переменах в человеческой философии, крайне важно понять исторический контекст, в котором рождается подобный момент.
Прямо во время реплики, вдалеке прогремел гром, Лэнгдон почувствовал глубокий звук низких частот из громкоговорителей, бробурчавших в его кишке.
— Чтобы помочь нам лучше акклиматизироваться сегодня вечером, — продолжал Эдмонд, — на наше счастье, с нами сегодня известный ученый — легенда в мире символов, кодов, истории, религии и искусства, а также и мой дорогой друг. Дамы и господа, пожалуйста, поприветствуйте профессора Гарвардского университета Роберта Лэнгдона.
Лэнгдон привстал на локтях, когда толпа восторженно захлопала, и звезды над головой растворились в широком формате большой аудитории, заполненной людьми. На сцене Лэнгдон ходил взад и вперед перед восхищенной аудиторией в своем фраке от Харриса Твида.
«Именно эту роль Эдмонд и упомянул,» — подумал он, беспокойно усевшись в траву.
«Первобытные люди, — объяснял Лэнгдон с экрана, — связывали удивление перед непонятным с мирозданием, особенно с теми явлениями, которые они не могли рационально понять. Чтобы решить эти тайны, они создали огромный пантеон богов и богинь, чтобы объяснить все, что было за пределами их понимания, — гром, приливы, землетрясения, вулканы, бесплодие, язвы и даже любовь».
«Это сюрреалистично,» — подумал Лэнгдон, лежа на спине и уставившись на самого себя.
«Для древних греков отлив и прилив океана объяснялись изменением настроения Посейдона». На потолке образ Лэнгдона размывался, но его голос продолжал рассказывать.
Изображения ошеломляющего океанского прибоя материализовались, сотрясая всю комнату. Лэнгдон с удивлением наблюдал, как грохочущие волны превратились в пустынную вьюжную тундру с сугробами. Откуда-то над лугом пролетел холодный ветер.
«Сезонный приход зимы, — продолжал голос Лэнгдона, — был вызван печалью планеты из-за ежегодного похищения Персефоны в подземное царство».
Теперь воздух снова стал теплее, и из-за снежного пейзажа поднялась гора, поднимающаяся все выше и выше, ее вершина извергала искры, дым и лаву.
«Римляне, — вещал Лэнгдон, — считали, что вулканы являются домом Вулкана — кузнеца богов, — которые работали в гигантской кузнице под горой, из-за чего из дымохода извергалось пламя».
На Лэнгдона мимолетно пахнуло дуновением серы и он поразился, как Эдмонд превратил лекцию Лэнгдона в мультисенсорный опыт.
Грохот вулкана резко прервался. В тишине снова начали стрекотать сверчки, и теплый ветерок с запахом травы подул на луг.
«Древние придумали бесчисленных богов, — объяснял голос Лэнгдона, — чтобы трактовать не только тайны своей планеты, но и тайны их собственных тел».
А высоко вновь появились мерцающие созвездия звезд с наложеннными на них рисунками различных богов, их представляющих.
«Бесплодие вызывалось падением покровительства богини Юноны. Любовь была результатом нападения Эроса. Эпидемии объясняли как наказание, посланное Аполлоном».
Новые созвездия теперь зажигаются вместе с изображениями новых богов.
«Если вы читали мои книги, — продолжал голос Лэнгдона, — вы поймете как я использую термин «Бог пробелов». То есть, когда древние испытывали недостатки в своем понимании окружающего их мира, они заполняли эти пробелы Богом».
Теперь небо заполнилось массивным коллажем из картин и статуй, изображающих дюжины древних божеств.
«Бесчисленные боги заполнили бесчисленные бреши, — сказал Лэнгдон. — И все же на протяжении веков возрастало научное знание. — Коллаж из математических и технических символов наводнил небо над головой. — Поскольку в нашем понимании бреши природного мира постепенно исчезали, наш пантеон богов начал сокращаться».
На потолке, образ Посейдона вышел на первый план.
«К примеру, когда мы узнали, что приливы были вызваны лунными циклами, в Посейдоне больше не было необходимости, и мы избавились от него, как от олицетворения глупого мифа непросвещенного времени».
Изображение Посейдона развеялось в клубе дыма.
«Как вы знаете, та же участь постигла всех богов, умирающих один за другим, поскольку они изжили свое значение для наших эволюционирующих умов».
Наверху образы богов начали исчезать один за другим — боги грома, землетрясения, язв и так далее.
Когда количество рисунков стало уменьшаться, Лэнгдон добавил:
«Но не заблуждайтесь по этому поводу. Эти боги не «уходили спокойно в ночи»; это неприятный процесс для культуры — отказываться от своих божеств. Духовные убеждения глубоко укоренились в нашей психике еще с юных лет теми, кого мы любим и, в большинстве своем, доверяем — нашим родителям, нашим учителям, нашим религиозным лидерам. Поэтому любые религиозные сдвиги проходят в течение поколений, и не без глубоких страхов, а часто и кровопролития».
Звук грохочущих мечей и криков теперь сопроводил постепенное исчезновение богов, чьи образы исчезали один за другим. Наконец, остался образ единственного бога — иконописное морщинистое лицо с белоснежной бородой.
«Зевс… — огласил Лэнгдон своим сильным голосом. — Бог всех богов. Самый грозный и почитаемый всеми языческими божествами. Зевс, больше чем любой другой бог, сопротивлялся своему собственному вымиранию, усиливая жестокую битву против смерти своего собственного образа точно так же, как до этого были заменены более ранние боги, чье место занял Зевс».
На потолке промелькнули изображения Стоунхенджа, шумерских клинописных табличек и Великих Пирамид Египта. Затем вернулся бюст Зевса.
«Последователи Зевса были настолько стойко отстаивали своего Бога, что у завоевавшей христианской веры не было другого выбора, кроме как принять лицо Зевса как лицо нового Бога».
На потолке бородатый бюст Зевса гармонично реформировался во фрески того же бородатого лица, что и у христианского Бога, как изображено в «Создании Адама» Микеланджело на потолке Сикстинской капеллы.
«Сегодня мы больше не верим в такие истории вроде Зевса — мальчике, воспитанным козлом и наделенным даром власти одноглазыми существами, называемыми Циклопами. Для нас, с учетом современного мышления, эти сказки были классифицированы как мифологические причудливые вымышленные истории, которые бегло знакомят нас с интересным взглядом на наше суеверное прошлое».
На потолке теперь красовалась фотография пыльной библиотечной полки, где в темноте, томились кожаные тома по древней мифологии рядом с книгами по космотеизму, Баал, Инана, Осирис и бесчисленными ранними книгами по теологии.
«Сейчас все по-другому! — сказал глубокий голос Лэнгдона. — Мы люди нового времени».
В небе появились новые изображения — блестящие и сверкающие фотографии космических исследований… компьютерные чипы… медицинская лаборатория… ускоритель частиц… устремленные ввысь струи.
— Мы интеллектуально развитые и технологически опытные люди. Мы не верим в гигантских кузнецов, работающих под вулканами или богов, которые контролируют приливы или времена года. Мы не такие, как наши древние предки.
«Или такие?» — Лэнгдон прошептал это в душе, шевеля губами вместе с воспроизведением.
«Или такие? — пробормотал Лэнгдон с экрана над головой. — Мы считаем себя современными рациональными людьми, но самое широкое распространение нашего вида религии включает в себя целый ряд магических утверждений — людей, необъяснимо воскресших из мертвых, чудесных непорочных зачатий, мстительных богов, посылающих язвы и наводнения, мистических обещаний загробной жизни в облаках — на небесах или огненном аду».
Когда Лэнгдон говорил, на потолке мелькали известные христианские образы Воскресения, Девы Марии, Ноев ковчега, расступившегося Красного моря, небес и ада.
«Итак, на мгновение, — сказал Лэнгдон, — представим себе реакцию будущих историков и антропологов человечества. С точки зрения перспективы они будут оглядываться назад на наши религиозные убеждения и классифицировать их как мифологии невежественного времени? Будут ли они смотреть на наших богов так, как мы смотрим на Зевса? Будут ли они собирать наши священные писания и избавляться от них, засунув на эту пыльную книжную полку истории?»
Вопрос надолго повис в темноте.
А затем, голос Эдмонда Кирша внезапно нарушил тишину.
— Да, профессор, — пророкотал с высоты голос футуриста. — Я верю, что все так и произойдет. Я верю, что будущие поколения спросят себя, как такой технологически развитый вид, как наш, мог поверить в то, чему учат нас современные религии.
Голос Кирша усилился, и новая серия изображений развернулась на потолке — Адам и Ева, женщина, закутанная в паранджу, индийское хождение по углям.
— Я считаю, что посмотрев на наши нынешние традиции, — заявил Кирш, — будущие поколения придут к выводу, что мы жили в непросвещенное время. В качестве доказательства они укажут на наше убеждение в том, что мы были созданы Богом в волшебном саду или что наш всемогущий Творец требует, чтобы женщины закрывали головы, или что мы рискуем, сжигая собственные тела в честь наших богов.
Появилось больше изображений — быстрый монтаж фотографий, изображающих религиозные обряды со всего мира — от экзорцизмов и крещений до пирсинга и жертвоприношения животных. Слайд-шоу завершилось глубоким тревожным видео индийского клирика, висящего с крошечным младенцем над краем пятидесятифутовой башни. Внезапно клирик отпустил младенца, и ребенок упал с высоты пятьдесят футов прямо на растянутое одеяло, которое радостные жители деревни держали как пожарную сетку.
«Падение с Гришнешварского храма,» — подумал Лэнгдон, вспоминая, как некоторые считают, что это приносит божественную милость к ребенку.
К счастью, тревожащее видео подошло к концу.
Теперь, в полной темноте над головой резонировал голос Кирша.
— Как может быть, что современный человеческий ум способен точно анализировать логику и одновременно позволяет нам принимать религиозные принципы, которые должны рушиться даже при малейшем рациональном анализе?
Над головой вновь развернулось блестящее звездное небо.
— Как выясняется, — заключил Эдмонд, — ответ довольно прост.
Звезды в небе снова стали ярче и значительнее. Между звездами появились связующие нити, образующие с виду бесконечную сеть связанных между собой узлов.
«Нейроны,» — понял Лэнгдон, как только Эдмонд начал говорить.
— Человеческий мозг, — объявил Эдмонд. — Почему он верит в то, во что верит?
В воздухе вспыхнули несколько узлов, посылая импульсы электричества через волокна к другим нейронам.
— Подобно органическому компьютеру, — продолжал Эдмонд, — ваш мозг имеет операционную систему — набор правил, которые организуют и определяют всю хаотическую информацию на входе, которая передается в течение всего дня, — язык, запоминающаяся мелодия, сирена, вкус шоколада. Как вы можете себе представить, поток поступающей информации бешено и неумолимо расширяется, и ваш мозг должен осознать все это. На самом деле, именно программирование операционной системы вашего мозга определяет ваше восприятие реальности. К сожалению, это шутка, потому что тот, кто писал программу для человеческого мозга имел извращенное чувство юмора. Другими словами, не наша вина, что мы верим в бредовые вещи, в которые верим.
Связи между нейронами над головой шипели, и в мозгу пузырились знакомые изображения: астрологические карты; Иисус, идущий по воде; основатель саентологии Л. Рон Хаббард; египетский бог Осирис; индуистский четырехрукий Бог-слон, Ганеша; и мраморная статуя Девы Марии буквально плачет слезами.
— И, как программист, я должен спросить себя: «Какая странная операционная система создаст такой нелогичный результат? Если бы мы могли заглянуть в человеческий разум и прочитать его операционную систему, мы бы нашли нечто подобное».
Четыре слова появились в гигантском тексте над головой:
ПРЕЗИРАЙ ХАОС.
СОЗДАВАЙ ПОРЯДОК.
— Это базовая программа нашего мозга, — сказал Эдмонд. — И поэтому, это именно то, к чему склонны люди. Против хаоса. И за порядок.
Внезапно комната задрожала от какофонии диссонирующих фортепианных звуков, словно ребенок застучал по клавиатуре. Лэнгдон и окружающие его невольно напряглись.
Эдмонд попытался перекричать какофонию.
— Этот звук, когда кто-то барабанит на пианино, совершенно невыносим! И все же, если мы возьмем те же ноты и организуем их в лучшем порядке…
Бессистемный грохот музыкальных звуков мгновенно прекратился, вытесненный успокаивающей мелодией «Лунного света» Дебюсси.
Лэнгдон почувствовал, что его мышцы расслабились, и напряжение в комнате, казалось, улетучилось.
— Наши мозги радуются, — сказал Эдмонд. — Те же ноты. Тот же инструмент. Но Дебюсси создает порядок. И это такая же радость — создавать порядок, который побуждает людей собирать головоломки или выравнивать картины, висящие на стене. Наша предрасположенность к организации записана в нашей ДНК, и поэтому вовсе не удивительно, что величайшее творение, созданное человеческим разумом — это компьютер, разработанный специально для того, чтобы помочь нам установить порядок из хаоса. Фактически, слово на испанском языке, означающее компьютер — ordenador, т. е. буквально, «создающий порядок».
Появилось изображение массивного суперкомпьютера с молодым человеком, сидящим в своем одиночном терминале.
— Представьте, что у вас есть мощный компьютер с доступом ко всей информации в мире. Вам разрешено задавать этому компьютеру любые вопросы, которые вам нравятся. Вероятность предполагает, что вы, в конце концов, зададите один из двух фундаментальных вопросов, которые занимали людей с той поры, как мы впервые стали осознавать себя.
Мужчина сделал набор в терминале, и появился текст.
«Откуда мы появились?»
«Куда мы движемся?»
— Другими словами, — сказал Эдмонд, — вы спросите о нашем происхождении и нашей судьбе. И когда вы зададите эти вопросы, это будет ответом компьютера.
Терминал вспыхнул.
НЕДОСТАТОЧНО ДАННЫХ ДЛЯ ТОЧНОГО ОТВЕТА.
— Не очень любезно, — сказал Кирш, — но, по крайней мере, честно.
Возникло изображение человеческого мозга.
— Однако, если вы спросите этот маленький биологический компьютер — «откуда мы появились?» — произойдет кое-что еще.
Из мозга струился поток религиозных образов — вот Бог протягивает руку, чтобы вдохнуть в Адама жизнь, Прометей, изгоняющий первобытного человека из грязи, Брахма, создающий людей из разных частей его собственного тела, африканский бог, разделяющий облака и опускающий двоих людей на землю, норвежский бог, создающий из коряги мужчину и женщину.
— А теперь спросите, — сказал Эдмонд, — «куда мы движемся?»
Большинство изображений проистекает из мозга — девственно чистые небеса, огнедышащий ад, иероглифы египетской Книги Мертвых, каменная резьба астральных выступов, греческие изображения на Элизианских полях, каббалистические описания нешамот Гильгула, диаграммы реинкарнации из буддизма и индуизм, теософские круги Саммерлэнда.
«Для человеческого мозга, — пояснил Эдмонд, — любой ответ лучше, чем никакой. Мы испытываем колоссальный дискомфорт, когда сталкиваемся с «недостатком характеристик», и поэтому наши мозги придумывают данные, предлагая нам, по крайней мере, иллюзию создания порядка — создавая несметное число философий, мифологий и религий, чтобы убедить нас в том, что в невидимом мире действительно есть порядок и организация».
Пока продолжали появляться религиозные образы, Эдмонд говорил со все нарастающей интенсивностью.
«Откуда мы появились? Куда мы движемся? Эти фундаментальные вопросы человеческого бытия всегда преследовали меня, и годами я мечтал найти ответы». Эдмонд сделал паузу, его тон стал печальным. «Трагически, из-за религиозной догмы, миллионы людей считают, что они уже знают ответы на эти главные вопросы. И поскольку не каждая религия предлагает одни и те же ответы, целые культуры в конечном итоге воюют за то чьи ответы являются правильными, а какие версии история Бога являются Единственно Истинной Историей».
Возвышавшийся экран наводнился изображениями стрельбы и разрывающихся минометных снарядов — жестокий монтаж из фотографий, отображавших религиозные войны, за этим последовали изображения рыдающих беженцев, семей переселенцев и убитых граждан.
«С начала религиозной истории человеческий род был вовлечен в бесконечный перекрестный огонь — с атеистами, христианами, мусульманами, евреями, индусами, приверженцами всех религий, и единственное, что объединяет нас всех, — это наше глубокое стремление к миру».
Грохочущие образы войны исчезли и на смену им появилось молчаливое небо мерцающих звезд.
«Представьте себе, что произойдет, если мы чудесным образом узнаем ответы на главные вопросы жизни… если мы все внезапно взглянем на одно и то же безошибочное доказательство и поймем, что у нас нет выбора, кроме как распахнуть объятия и принять это… всем вместе, как человеческому роду».
На экране появился образ священника, он закрыл глаза в молитве.
— Духовные вопросы всегда было сферой религии, побуждающей нас слепо верить в ее учения, даже если в них мало логики.
Появился коллаж, изображающий горячо верующих, всех с закрытыми глазами, поющих, поклоняющихся, воспевающих, молящихся.
— Но вера, — заявил Эдмонд, — по своему определению, требует доверия к чему-то невидимому и неопределенному, принимая как факт нечто, чему нет эмпирических доказательств. И поэтому, понятно, все мы вкладываем нашу веру в разные понятия, потому что нет универсальной истины. — Он сделал паузу. — Однако…
Изображения на потолке растворялись в одной фотографии, студентки, с широко открытыми глазами и сосредоточенным взглядом смотрящей в микроскоп.
«Наука — это антитеза веры», — продолжил Кирш. «Наука, по определению, является попыткой найти физическое доказательство того, что пока неизвестно или еще не определено, и отвергнуть суеверие и неправильное восприятие в пользу наблюдаемых фактов. Когда наука предлагает ответ, этот ответ универсален. Люди не идут на войну; они сплачиваются».
Теперь экран воспроизводил исторические кадры из лабораторий в НАСА, ЦЕРНе и в других местах — где ученые разных рас вскакивали в общей радости и обнимались, когда выявлялись новые фрагменты информации.
«Друзья мои, — прошептал Эдмонд, — я сделал много предсказаний в своей жизни. И сегодня вечером я собираюсь сделать еще одно. — Он медленно вздохнул. — Эра религии подходит к концу, — сказал он, — и наступает эра науки».
В комнате воцарилась тишина.
«И сегодня, человечество подошло к свершению квантового скачка в этом направлении».
Эти слова вызвал неожиданную дрожь у Лэнгдона. Каким бы ни было это таинственное открытие, Эдмонд явно создавал почву для серьезного столкновения между ним и религиями мира.
ГЛАВА 18
ConspiracyNet.com
НОВОСТИ ОТ ЭДМОНДА КИРША
БУДУЩЕЕ БЕЗ РЕЛИГИИ?
В прямом эфире, за которым в настоящий момент следят беспрецедентных три миллиона онлайн-зрителей, футурист Эдмонд Кирш намерен объявить о научном открытии, которое предполагает дать ответ на два самых давних вопроса человечества.
После заранее записанного увлекательного введения от лица Гарвардского профессора Роберта Лэнгдона Эдмонд Кирш подверг нелицеприятной критике религиозные убеждения и смело предположил, что «век религии подходит к концу».
Сегодня вечером известный атеист выглядит немного более сдержанным и почтительным, чем обычно. Для просмотра прошлых антирелигиозных тирад Кирша нажмите здесь.
ГЛАВА 19
Адмирал Авила занял положение за матерчатой стеной куполообразного театра, спрятавшись от взглядов за лабиринтом лесов. Оставшись внизу, чтобы не было видно тени, он теперь укрылся всего в нескольких дюймах от внешней оболочки стены возле передней части зрительного зала.
Он молча полез в карман и достал четки.
Все нужно сделать вовремя.
Перебирая руками нить с бусинами, он нащупал тяжелое металлическое распятие, довольный, что охранники с металлодетекторами внизу, едва бросив взгляд, позволили этому предмету проскользнуть мимо них.
Бритвенным лезвием, припрятанным в основании распятия, адмирал Авила прорезал в матерчатой стене вертикальную шестидюймовую щель, аккуратно раздвинул ткань и заглянул через нее в иной мир — покрытое паркетом поле, где сотни гостей возлежали на одеялах и пристально смотрели вверх, на звезды.
Они и представить не могут, что их ждет.
Авила был рад увидеть, что два агента Королевской гвардии заняли позиции спереди, на противоположной стороне поля, возле правого угла аудитории. Они стояли пристально наблюдая, незаметно укрывшись в тени деревьев. В тусклом свете они не разглядят Авилу, пока не станет слишком поздно.
Кроме охранников рядом с ними находилась только директор музея Амбра Видаль, которая, кажется, испытывала неловкость, наблюдая за представлением Кирша.
Довольный своей позицией, Авила закрыл щель и переключил свое внимание на распятие. Как и у большинства крестов, у него было две коротких линии, которые составляли поперечный стержень. Однако на этом кресте поперечные линии прикреплялись магнитом к вертикальному стержню и могли быть удалены.
Авила схватил одну из перекладин крестовины и изогнул ее. Часть креста выскользнула из рук, и оттуда выпал маленький предмет. Авила сделал то же самое с другой стороны, оставив распятие безруким — теперь это был лишь прямоугольник металла на тяжелой цепи.
Он спрятал четки обратно в карман для сохранности. Вкоре они мне понадобятся. Теперь он сосредоточился на двух маленьких предметах, спрятанных внутри перекладин креста.
Две пули ближнего действия.
Авила протянул руку за спину, пошарил за поясом и вытащил из-за спины предмет, который он пронес контрабандой под кителем.
Прошло несколько лет с тех пор, как американский ребенок по имени Коди Уилсон разработал «Освободитель» — первый трехмерный полимерный пистолет — существенно улучшенной технологии. Новое керамико¬полимерное огнестрельное оружие все еще не обладало большой мощностью, но чего ему не хватало, оно с лихвой восполняло незаметностью для металлоискателей.
Мне нужно лишь приблизиться.
Если все пойдет по плану, его нынешнее местоположение окажется идеальным.
Регент каким-то образом получил информацию о точном расположении и последовательности событий в этот вечер… и ясно дал понять, как должна выполняться миссия Авилы. Результаты окажутся жестокими, но теперь став свидетелем безбожного предисловия Эдмонда Кирша, Авила почувствовал уверенность в том, что его грехи сегодня будут прощены.
Регент сказал ему, что наши враги ведут войну. Мы должны убивать или окажемся убитыми сами.
Стоя у дальней стены в правом переднем углу зрительного зала, Амбра Видаль надеялась, что она не выглядит так же неловко, как она себя чувствовала.
Эдмонд сказал мне, что это научная программа.
Американский футурист никогда не стеснялся своего отвращения к религии, но Амбра никогда не думала, что в сегодняшней презентации проявится такая враждебность.
Эдмонд отказался ознакомить меня с ней.
Разумеется, без последствий с членами музейного совета не обойдется, но проблемы Амбры сейчас были гораздо более личными.
Пару недель назад Амбра рассказала очень влиятельному человеку о ее причастности к сегодняшнему событию. Мужчина настоятельно призвал ее не участвовать. Он предупредил об опасностях размещения презентации без каких-либо знаний о ее содержании — особенно если она подготовлена известным иконоборцем Эдмондом Киршем.
«Он фактически приказал мне все отменить, — вспомнила она. — Но его самодовольный тон слишком меня разозлил, и я не послушалась».
Теперь Амбра стояла одна под звездным небом и представляла, как этот человек где-то сидит и смотрит эту прямую трансляцию, обхватив голову руками.
«Конечно, он смотрит, — подумала она. Реальный вопрос: отругает ли он?»
Внутри собора Альмудена епископ Вальдеспино сидел за своим столом, пристально глядя в свой ноутбук. Он не сомневался, что все в соседнем Королевском дворце тоже смотрят эту программу, особенно принц Хулиан, следующий в очереди на трон Испании.
Принц был готов взорваться.
Сегодня вечером один из самых уважаемых музеев Испании в сотрудничестве с выдающимся американским атеистом транслировал то, что религиозные эксперты уже называют «кощунственным, антихристианским рекламным трюком». Еще больше раздувая пламя споров, принимающая сегодняшнее мероприятие директор музея была одной самых из самых известных знаменитостей в Испании — эффектная Амбра Видаль — женщина, которая последние два месяца лидировала в заголовках испанских новостей и наслаждалась обожанием всей страны. Невероятно, что мисс Видал решила поставить все под угрозу, поддержав полномасштабную атаку на Бога.
Принцу Хулиану придется это прокомментировать.
Его предстоящая представительская роль как суверенного католического лидера Испании будет лишь малой частью проблемы, с которой ему придется столкнуться в борьбе с сегодняшним событием. Гораздо большая озабоченность заключалась в том, что в прошлом месяце принц Хулиан сделал радостное заявление, и Амбра Видаль сразу стала центром внимания всей страны.
Он объявил об их помолвке.
ГЛАВА 20
РОБЕРТ ЛЭНГДОН чувствовал себя неловко из-за того, как разворачивались события этого вечера.
Презентация Эдмонда чуть не стала опасным и публичным разоблачением веры в целом. Лэнгдон спрашивал себя, неужели Эдмонд почему-то забыл, что он обращается не только к группе ученых-агностиков в этой комнате, но и к миллионам людей во всем мире, которые смотрели презентацию онлайн.
Конечно, эта презентация проводилась, чтобы разжечь споры.
Лэнгдон беспокоился о своем участии в программе, и, хотя Эдмонд, конечно, имел в виду видео как часть презентации, Лэнгдон стал причиной непроизвольной вспышки для религиозных споров в прошлом… и он предпочел не повторять печальный опыт.
Однако, Кирш, предпринял преднамеренное аудиовизуальное нападение на религию, и Лэнгдон теперь начинал переосмысливать свое беспечное пренебрежение к голосовому сообщению Эдмонда, полученному от епископа Вальдеспино.
Голос Эдмонда вновь заполнил пространство, визуальные образы вверху перетекли в коллаж из религиозных символов со всего мира.
— Должен признать, — продекламировал голос Эдмонда, — у меня были сомнения по поводу сегодняшнего заявления, в частности, из-за того, как оно может повлиять на веру людей. — Он сделал паузу. — Поэтому три дня назад я предпринял нечто для себя нетипичное. Пытаясь проявить уважение к религиозным точкам зрения и оценить, как мое открытие может быть воспринято людьми разных вероисповеданий, я тактично проконсультировался с тремя видными религиозными деятелями — толкователями ислама, христианства и иудаизма — и поделился с ними своим открытием.
По залу эхом разошелся приглушенный ропот.
— Как я и ожидал, все трое отреагировали с глубочайшим удивлением, и да, даже прогневались по поводу того, что я им раскрыл. И хотя реакция была отрицательной, я хочу их поблагодарить, что они любезно со мной встретились. В их интересах я не буду раскрывать их имена, но сегодня хочу обратиться к ним непосредственно и поблагодарить их за то, что они не пытались вмешаться в ход этой презентации.
Он сделал паузу.
— Видит бог, у них была возможность это сделать.
Лэнгдон слушал и удивлялся, до чего искусно Эдмонд проходил по тонкой линии, оставаясь на своей территории. Решение Эдмонда встретиться с религиозными лидерами предполагало открытость, доверие и сопричастность, которыми этот футурист не славился. Встреча в Монсеррате, как теперь склонен был думать Лэнгдон, отчасти была исследовательской миссией, а отчасти — рекламным маневром.
Неплохая заявка на то, чтобы остаться неподсудным, подумал он.
— Исторически, — продолжал Эдмонд, — религиозный пыл всегда подавлял научный прогресс, поэтому сегодня я умоляю религиозных деятелей по всему миру отнестись ко всему сдержанно, с пониманием того, что я сейчас скажу. Пожалуйста, давайте не будем повторять кровавого насилия, происходившего в истории.
Изображения на потолке плавно перетекли в нарисованный старинный город, окруженный стенами — это был столичный город совершенно круглой формы, расположенный на берегах реки, протекающей через пустыню.
Лэнгдон с ходу распознал древний Багдад, необычная круговая планировка которого подкреплялась тремя концентрическими стенами с зубцами и амбразурами наверху.
— В восьмом веке, — сказал Эдмонд, — город Багдад стал выделяться как крупнейший в мире центр знаний, принимавший к изучению в своих университетах и библиотеках все религии, философские течения и отрасли науки. На протяжении пяти столетий исходивший из города поток научных открытий был таким, какого мир прежде не видел, и его влияние до сих пор ощущается в современной культуре.
Наверху вновь появилось звездное небо, на сей раз рядом со многими звездами были приписаны их названия: Вега, Бетельгейзе, Ригель,
Альгдебаран, Денгеб, Акраб, Китальфа.
— Все эти названия происходят из арабского языка, — сказал Эдмонд. — На сегодняшний день более двух третей всех звезд на небе имеют взятые из него названия — потому что они были открыты астрономами из арабского мира.
Небо быстро заполнилось таким количеством звезд с арабскими названиями, что они практически заслонили небосвод. И вновь названия погасли, оставив лишь небесный простор.
— И, конечно, если мы хотим посчитать звезды…
Рядом с самыми яркими звездами начали появляться одна за другой римские цифры.
I, II, III, IV, V…
Потом числа неожиданно исчезли.
— Мы не используем римские цифры, — сказал Эдмонд. — Мы используем арабские.
Нумерация опять появилась с использования арабской системы нумерации.
1, 2, 3, 4, 5…
— Вы также узнаете эти исламские изобретения, — сказал Эдмонд. — И все мы по-прежнему используем их арабские названия.
Слово АЛГЕБРА всплыло на небе, окруженное серией многопараметрических уравнений. Затем появилось слово АЛГОРИТМ с разнообразным набором формул. Затем АЗИМУТ с диаграммой, изображающей углы на горизонте Земли. Поток ускорился… ЗЕНИТ,
АЛХИМИЯ, ХИМИЯ, ШИФР, ЭЛИКСИР, АЛКОГОЛЬ, АЛКАЛИН, ЗЕРО…
Когда появлялись знакомые арабские слова, Лэнгдон подумал, насколько трагично, что так много американцев представляли Багдад просто одним из тех многих пыльных, раздираемых войной городов Ближнего Востока в новостях, даже не догадываясь, что он когда-то был центром человеческого научного прогресса.
— К концу одиннадцатого столетия, — сказал Эдмонд, — в Багдаде и вокруг него имело место величайшее на Земле интеллектуальное исследование и открытие. Затем, почти за одну ночь, все изменилось. Блестящий ученый по имени Хамид аль-Газали, который теперь считается одним из самых влиятельных мусульман в истории, написал ряд убедительных текстов, ставящих под сомнение логику Платона и Аристотеля, и объявил математику «философией дьявола». Таково стечение событий, которые подрывают научное мышление. Изучение богословия стало обязательным, и в конечном итоге все исламское научное движение рухнуло.
Научные термины наверху испарились и их сменили изображения исламских религиозных текстов.
— Откровение заменило исследование. И по сей день исламский научный мир все еще пытается восстановиться. — Эдмонд сделал паузу. — Конечно, христианский научный мир не стал лучше.
На потолке появились портреты астрономов Коперника, Галилея и Бруно.
— Систематические убийства церкви, тюремное заключение и осуждение некоторых из самых блестящих научных умов в истории задерживали прогресс человечества, по крайней мере, на столетие. К счастью, сегодня, с нашим лучшим пониманием преимуществ науки церковь смягчила свои атаки… Эдмонд вздохнул. — А смягчила ли?
Появился логотип в виде земного шара с распятием и со словами:
Мадридская декларация о науке и жизни
— Прямо здесь, в Испании, Всемирная федерация католических медицинских ассоциаций недавно объявила войну генной инженерии, заявив, что «наука не имеет души» и поэтому должна быть ограничена Церковью.
Логотип земного шара теперь трансформировался в другой круговой образ — в схему огромного ускорителя частиц.
И вот наконец сверхпроводящий суперколлайдер из Техаса, который стал самым крупным в мире коллайдером частиц, с возможностью изучения самого момента Творения. Эту машину, по иронии судьбы, разместили в самом сердце Библейского пояса Америки.
Изображение растворилось в массивном кольцеобразном бетонном сооружении, раскинувшемся в техасской пустыне. Установку построили лишь наполовину, она покрылась пылью и грязью, и ее по-видимому, бросили.
Американский суперколлайдер мог дать человечеству огромное расширенное представление о вселенной, но проект отменили из-за перерасхода средств и политического давления от некоторых пугающих источников.
В сводке новостей появился молодой телеведущий, размахивающий бестселлером «Божественная часть» и сердито выкрикивающий: «Мы должны искать Бога в наших сердцах! Не внутри атомов! Миллиардные расходы на этот абсурдный эксперимент — это позор штата Техас и оскорбление Бога!
Голос Эдмонда вернулся.
— Описанные мною конфликты, в которых религиозное суеверие превзошло разум — это просто стычки в продолжающейся войне.
Потолок внезапно вспыхнул коллажем суровых фотографий из жизни современного общества — линии пикетчиков за стенами генетических исследовательских лабораторий, священник, поджигающий себя на конференции по трансгуманизму, евангелисты, трясущие кулаками и удерживающие над головой книгу Бытия, рыба Иисуса, поедающая рыбу Дарвина, гневные религиозные рекламные щиты, осуждающие исследования стволовых клеток, права геев и аборты, и тут же гневные рекламные щиты в ответ.
Лежа в темноте, Лэнгдон чувствовал, как колотилось его сердце. На мгновение он подумал, что трава под ним дрожит, как будто приближается поезд метро. Затем, когда вибрация стала сильнее, он понял, что земля действительно дрожит. Глубинная грохочущая вибрация сотрясала траву под спиной, и весь купол трясся от рева.
Лэнгдон узнал этот рев. Это был звук грохочущих речных порогов, транслировавшихся через акустическую систему, проложенную под дерном. Он почувствовал холодный, влажный туман, обвивающий тело и опускающийся на лицо, словно он лежал посреди бушующей реки.
— Слышите этот звук? — Эдмонд перекрикивал грохочущие пороги.
— Это неотвратимая волна реки научного познания!
Водный поток зарокотал еще громче, и Лэнгдон ощутил щеками влагу от тумана.