Хирург Герритсен Тесс
Иван фыркнул:
– Позвольте мне кое-что сказать вам о моем отце. Он не из тех, кто сдается. И я сам такой же.
– Ради всего святого, Иван, сейчас речь идет не о том, чтобы победить или проиграть! – вмешалась Мэрилин. – Вопрос в том, когда отпустить его.
– А ты так торопишься с этим? – обрушился Иван на сестру. – При первых же признаках трудностей малышка Мэрилин всегда сдавалась, рассчитывая на то, что папочка выручит. Меня-то он никогда не выручал.
В глазах Мэрилин заблестели слезы.
– Ты ведь сейчас думаешь вовсе не об отце. А о том, чтобы остаться победителем.
– Нет, я просто хочу, чтобы ему дали шанс побороться за жизнь. – Иван посмотрел на Кэтрин. – Я хочу, чтобы для моего отца было сделано все необходимое. Надеюсь, это понятно.
Глядя вслед брату, Мэрилин утирала с лица слезы.
– Как он может говорить, что любит отца, если ни разу не приехал к нему? – Она посмотрела на Кэтрин. – Послушайте, я не хочу, чтобы моего отца реанимировали. Вы можете записать это в его карту?
Это была своего рода этическая дилемма, перед которой пасовал каждый врач. Хотя Кэтрин была солидарна с Мэрилин, последние слова брата содержали недвусмысленную угрозу.
– Я не могу изменить предписание, пока вы с братом не договоритесь по этому вопросу, – сказала она.
– Он никогда не согласится. Вы сами слышали.
– Тогда вам придется еще раз поговорить с ним, – как можно мягче проговорила Кэтрин. – Убедить его.
– Вы боитесь, что он подаст на вас в суд, да? Поэтому не хотите изменить предписание.
– Я вижу, что он настроен очень воинственно…
Мэрилин печально кивнула:
– Так он и побеждает. Причем всегда.
«Я могу заштопать, залатать тело, – подумала Кэтрин. – Но не могу склеить эту разбитую семью».
Когда полчаса спустя она выходила из клиники, ей все еще вспоминалась эта встреча, исполненная боли и враждебности. Был вечер пятницы, и впереди ее ждал свободный уик-энд, но она почему-то не испытывала радости по этому поводу. Сегодня жара была еще сильнее, чем вчера, и она стремилась поскорее окунуться в прохладу своей квартиры, налить себе ледяного чаю и усесться перед телевизором, настроенным на канал «Дискавери».
Она стояла на перекрестке, ожидая зеленого сигнала светофора, когда вдруг взгляд ее выхватил название поперечной улицы. Вустер-стрит.
На этой улице жила Елена Ортис. Адрес жертвы упоминался в статье, напечатанной в «Бостон глоб», которую Кэтрин наконец заставила себя прочитать.
Светофор мигнул. Неожиданно для самой себя она свернула на Вустер-стрит. Она никогда раньше не ездила этим маршрутом, но сейчас что-то неумолимо тянуло ее вперед. Ей непременно захотелось увидеть то место, где побывал убийца, дом, в котором ее собственные ночные кошмары стали явью для другой женщины. Ладони увлажнились, а сердце билось все чаще по мере того, как возрастали цифры на табличках с номерами домов.
У дома Елены Ортис она остановила машину.
В самом здании не было ничего примечательного, ничего, что кричало бы о смерти и ужасе. Кэтрин видела перед собой обычное трехэтажное строение из кирпича.
Она вышла из машины и окинула взглядом окна верхних этажей. В какой из этих квартир проживала Елена? Может, в той, с полосатыми шторами? Или в этой, за ширмой вьющихся растений? Она подошла к подъезду и просмотрела имена жильцов. В доме было шесть квартир; табличка против квартиры 2А пустовала. Имя Елены Ортис уже было стерто, выведено из списка живых. Никто не хотел лишнего напоминания о смерти.
Если верить «Глоб», убийца проник в квартиру через пожарный выход. Вернувшись на боковую улицу, Кэтрин разглядела стальную лестницу, примыкавшую к стене дома со стороны тенистой аллеи. Сделав несколько шагов вперед, она вдруг резко остановилась. По коже поползли мурашки. Она оглянулась назад: по улице проехал грузовик, трусцой пробежала женщина в спортивном костюме. Какая-то пара садилась в свою машину. Ничего подозрительного, и все-таки она не могла унять приступ паники.
Она вернулась к своей машине, закрыла двери и, вцепившись в руль, принялась повторять про себя: «Все в порядке. Все в порядке». Когда из вентилятора подул прохладный воздух, Кэтрин почувствовала, что успокаивается. Наконец, вздохнув, она откинулась на спинку сиденья.
И опять потянулась взглядом к дому Елены Ортис.
Только тогда она заметила машину, припаркованную в тени аллеи. И табличку с номерным знаком на заднем бампере.
«POSEY5».
В следующее мгновение она уже рылась в сумочке в поисках визитной карточки детектива. Дрожащими пальцами она набрала номер его телефона.
– Детектив Мур, – ответил он по-деловому.
– Это Кэтрин Корделл, – произнесла она. – Вы приходили ко мне на днях.
– Да, доктор Корделл.
– Скажите, Елена Ортис ездила на зеленой «хонде»?
– Простите?
– Мне нужно знать номер ее машины.
– Боюсь, я не совсем понимаю…
– Просто скажите мне!
Ее резко прозвучавшая просьба, больше похожая на ультиматум, удивила его. В трубке повисла долгая пауза.
– Сейчас проверю, – сказал он и, видимо, отложил трубку в сторону.
Фоном звучали далекие мужские голоса, звонки телефонов. Вскоре он вернулся на линию.
– Это заказной буквенный номерной знак, – сообщил он. – Думаю, он имеет отношение к семейному цветочному бизнесу.
– «Поузи-пять», – прошептала она.
Пауза.
– Да, – подтвердил он наконец, и голос его прозвучал как-то странно. В нем была тревога.
– Тогда, в разговоре, вы спрашивали, знала ли я Елену Ортис.
– И вы сказали, что нет.
Кэтрин судорожно глотнула воздух:
– Я ошиблась.
6
Она нервно вышагивала по приемному покою пункта скорой помощи; лицо ее было бледным и напряженным, а медные волосы напоминали нечесаную гриву. Когда в дверях показался детектив Мур, она взглянула на него с нетерпением.
– Я была права? – спросила она.
Он кивнул.
– Действительно, под псевдонимом Поузи-пять она была зарегистрирована в Интернете. Мы проверили ее компьютер. А теперь расскажите мне, как вы это узнали.
Кэтрин оглядела приемный покой, в котором, как всегда, царила суматоха, и предложила:
– Пройдемте в кабинет дежурного врача.
Комната, в которую она его привела, напоминала темную маленькую пещеру: окна здесь не было, а обстановкой служили кровать, стул и рабочий стол. Для измученного после дежурства врача, мечтающего отоспаться, комната казалась просто райским уголком. Но Муру стало неловко от такой тесноты, и он задался вопросом, не смущает ли и ее эта вынужденная близость. Они оба огляделись по сторонам, выискивая, куда бы присесть. В конце концов она устроилась на кровати, а он подвинул себе стул.
– На самом деле я никогда не видела Елену, – начала Кэтрин. – Я даже не знала, что ее так зовут. Мы заходили в один и тот же чат-рум. Вы знаете, что это такое?
– Ну, что-то вроде живого общения через компьютер.
– Да. Группа людей, которые в одно и то же время выходят в режим онлайн, могут пообщаться. Это приватный сайт, предназначенный только для женщин. Чтобы попасть туда, нужно знать пароли. И на экране монитора вы видите только псевдонимы. Никаких реальных имен и лиц, так что анонимность гарантируется. Это дает определенную свободу, и можно без опаски обмениваться секретами. – Она сделала паузу. – Вы никогда не пользовались подобным сайтом?
– Боюсь, это не по мне – беседовать с невидимками.
– Иногда, – тихо произнесла она, – невидимка – единственный человек, с которым вы можете говорить.
Он услышал глубокую боль в ее словах и не нашелся что сказать.
Она глубоко вздохнула и устремила взгляд не на него, а на свои руки, сложенные на коленях.
– Мы встречаемся раз в неделю, по средам, в девять вечера. Я захожу на сайт чат-рума, набирая позывные СПТС, а потом: «Женская помощь». И вот я там. Я общаюсь с другими женщинами, отправляя им сообщения через Интернет. Они появляются на экране, где мы все можем их видеть.
– СПТС? – переспросил Мур. – Я так понимаю, что это…
– Синдром посттравматического стресса. Клинический термин, объясняющий душевное состояние таких женщин.
– О какой травме мы говорим?
Она подняла голову и посмотрела ему в глаза:
– Изнасилование.
Слово как будто повисло в воздухе, накаляя его одним своим звучанием. Жестокий смысл его был равнозначен физическому удару.
– Вы заходите туда из-за Эндрю Капры, – мягко произнес он. – Из-за того, что он сделал с вами.
Она смутилась и отвела взгляд. Потом еле слышно прошептала:
– Да. – И опять уставилась на свои руки.
Мур наблюдал за ней, чувствуя, как закипает в нем злость на того, кто посмел надругаться над этой женщиной. Капра оскорбил не только ее тело, но и душу. Ему вдруг стало любопытно, какой она была до того, что с ней произошло. Была ли она мягче, дружелюбнее? Или всегда сторонилась людей, оставаясь холодной, словно цветок, схваченный морозом?
Кэтрин выпрямилась и, собравшись с духом, продолжила:
– Так и состоялось мое заочное знакомство с Еленой Ортис. Я действительно не знала ее настоящего имени. Для меня она была всего лишь Поузи-пять.
– И сколько женщин заходит на этот сайт? – поинтересовался Мур.
– Раз на раз не приходится. Некоторые вдруг исчезают. Появляются новые имена. В любой из вечеров нас может быть от трех до десяти.
– А как вы узнали о существовании этого сайта?
– Из брошюры о жертвах изнасилования. Ее распространяют в городских клиниках и женских консультациях.
– Итак, можно сказать, что все эти женщины из Бостона и его пригородов?
– Да.
– А Поузи-пять, она регулярно посещала сайт?
Кэтрин на какое-то мгновение задумалась.
– Она периодически появлялась в течение последних двух месяцев. Она мало говорила, но я видела ее имя на экране и знала, что она участвует в разговоре.
– Она рассказывала о том, что с ней случилось?
– Нет. Просто слушала. Мы посылали ей приветствия. Она благодарила. Но о себе ничего не рассказывала. Как будто боялась. Или просто стыдилась откровенничать.
– Выходит, вы не знаете, была ли она когда-то на самом деле изнасилована.
– Я знаю, что была.
– Откуда?
– Потому что Елене Ортис оказывали помощь в этом пункте скорой помощи.
Он удивленно уставился на нее:
– Вы нашли ее историю болезни?
Она кивнула:
– Мне пришло в голову, что после изнасилования ей, возможно, понадобилась медицинская помощь. Эта больница – ближайшая к ее дому. Я проверила по компьютеру. В нем хранятся имена всех пациентов, которых осматривали в этом пункте скорой помощи. Там было и ее имя. – Она встала. – Я покажу вам эту запись.
Мур последовал за ней обратно в приемное отделение. Был вечер пятницы, и в коридоре скопилось немало пациентов с различными травмами. Типичный любитель расслабиться алкоголем прижимал к разбитой физиономии ледяной компресс. Рядом с ним сидел подросток, не успевший проскочить на желтый сигнал светофора. В общем, привычная армия покалеченных горожан. Клиника «Пилгрим» была самым загруженным пунктом скорой помощи в Бостоне, и Мур, пробираясь сквозь строй медсестер и больных, лавируя среди каталок и свежих луж крови на полу, чувствовал себя так, будто оказался в эпицентре вселенского хаоса.
Кэтрин провела его в регистратуру – помещение размером со шкаф, сплошь уставленное стеллажами.
– Вот здесь временно хранятся листки первичного приема, – сказала Кэтрин. Она сняла с полки регистрационный журнал, помеченный «7 мая – 14 мая». – Каждый раз, когда пациент обращается в пункт скорой помощи, заполняется так называемый листок первичного приема. Обычно это одна страница, содержащая пометки врача и его рекомендации по лечению.
– А медицинская карта не заполняется? – уточнил Мур.
– Если это разовый прием, медицинская карта вообще не заводится. Единственная запись остается на этом листке. Потом они поступают в наш центр обработки информации, где их сканируют и сохраняют на диске. – Она открыла журнал с записями за период с седьмого по четырнадцатое мая. – Вот он.
Он встал у нее за спиной и заглянул в папку поверх ее плеча. Запах ее волос мгновенно отвлек его внимание, и ему пришлось одернуть себя, заставив сосредоточиться на деле. Визит был датирован 9 мая, часом ночи. Имя пациента, адрес и банковские реквизиты были отпечатаны сверху; остальная часть бланка была заполнена от руки. Типичные каракули врача, подумал он, отчаянно пытаясь разобрать слова, но ему удалось прочесть лишь первый абзац, написанный рукой медсестры:
«22-летняя женщина, испанского происхождения, подверглась сексуальному насилию два часа назад. Аллергии нет, лекарств не принимала. Кровяное давление 105/70, пульс 100. Температура 37,2».
Остальной текст был неразборчив.
– Вам придется перевести это для меня, – попросил он.
Кэтрин обернулась к нему, и их лица вдруг оказались так близко, что он уловил ее дыхание.
– Вы не можете прочесть? – спросила она.
– Я могу читать по протекторам шин и пятнам крови. А это – увы.
– Это почерк Кена Кимбалла. Я узнаю его подпись.
– Я даже не могу определить, написано ли это по-английски, – полушутя проговорил Мур.
– Для любого врача это вполне читаемо. Просто нужно знать коды.
– Этому учат в медицинской школе?
– Да, наряду с тайнописью и дешифровкой.
Было странно обмениваться остротами по столь мрачному сюжету, и тем более странно слышать их из уст доктора Корделл. Это был первый проблеск женщины, спрятанной в своей скорлупе. Женщины, которой она была до того, как в ее жизнь вторгся Эндрю Капра.
– В первом абзаце запись о физическом осмотре пациентки, – объяснила она. – Врач пользуется медицинской стенографией. «ГУГГН» означает: «голова, уши, глаза, горло, нос». У нее был синяк на левой щеке. В легких чисто, сердечной аритмии не отмечено.
– Что значит?..
– Нормально.
– А разве врач не может просто написать: «Сердце в норме»? – удивленно поднял брови Мур.
– А почему полицейские говорят «транспортное средство», вместо того чтобы просто сказать «автомобиль»?
Он кивнул:
– Принято.
– Живот мягкий, плоский, без органомегалии. Другими словами…
– Нормальный.
– Вы быстро схватываете. Далее он описывает состояние… малого таза, где уже есть отклонения от нормы. – Кэтрин сделала паузу. Когда она вновь заговорила, голос ее звучал заметно тише, и в нем уже не было и тени юмора. Она вздохнула, словно собираясь с силами, чтобы продолжить. – Во влагалище была кровь. Царапины и синяки на внутренней части бедер. Характер разрыва вагины указывает на то, что это был насильственный половой акт. На этом, как пишет доктор Кимбалл, он был вынужден закончить осмотр.
Мур сосредоточился на последнем абзаце. Его он смог прочитать, поскольку запись не была закодирована.
«Пациентка пришла в волнение. Отказалась от составления акта по факту изнасилования и от дальнейшего осмотра. После ультразвука и сдачи анализа на венерические заболевания она оделась и ушла, не дожидаясь вызова представителя властей».
– Выходит, факт изнасилования зафиксирован не был, – сказал он. – Вагинального мазка не делали. Образцы на ДНК не отбирали.
Кэтрин молчала. Она стояла, опустив голову, крепко сжимая в руках скоросшиватель.
– Доктор Корделл! – Он тронул ее за плечо.
Кэтрин резко дернулась, словно от ожога, и он тотчас убрал руку. Она подняла взгляд, и Мур увидел ярость в ее глазах. В этот момент от нее исходила такая сила, что позавидовал бы любой мужчина.
– Изнасилована в мае, растерзана в июле, – произнесла она. – Как прекрасен мир для женщины, не так ли?
Какое-то время они стояли молча. Потом Мур произнес:
– Мы беседовали со всеми членами ее семьи. Никто даже не упомянул об изнасиловании.
– Значит, она им не рассказывала.
«И сколько таких женщин, хранящих молчание? – задался он вопросом. – Сколько из них держат свою боль в тайне от тех, кого любят?» Глядя на Кэтрин, он думал о том, что и она была вынуждена искать утешения в компании незнакомых людей.
Она достала из папки листок, чтобы он мог сделать фотокопию. Держа его в руке, он обратил внимание на имя врача, и ему пришла в голову еще одна мысль.
– А что вы можете сказать о докторе Кимбалле? – спросил он. – Ну, о том, кто осматривал Елену Ортис?
– Блестящий врач.
– Он обычно дежурит в ночную смену?
– Да.
– Вы не знаете, он дежурил в ночь на прошлый четверг?
Ей понадобилось какое-то мгновение, чтобы оценить смысл этого вопроса. Когда же ей стала ясна подоплека, она была потрясена.
– Вы ведь не думаете…
– Это рутинный вопрос. Мы изучаем все предыдущие контакты жертвы.
Но вопрос был далеко не рутинным, и она это знала.
– Эндрю Капра был врач, – тихо произнесла Кэтрин. – Неужели вы считаете, что еще один доктор…
– Мы не исключаем такой возможности.
Она отвернулась и судорожно вздохнула:
– В Саванне, когда происходили все эти убийства, я полагала, что не знаю убийцу. Мне казалось, что если я когда-нибудь встречу его, то непременно узнаю. Почувствую. Эндрю Капра дал мне понять, как горько я ошибалась.
– Такова банальная сторона зла.
– Именно это я и усвоила. – Кэтрин горько усмехнулась. – Зло может явиться в самом заурядном обличье. И человек, с которым я каждый день встречаюсь, здороваюсь, оказывается, вынашивает коварные планы за моей спиной. – И добавила, уже совсем тихо: – Фантазирует о самых изощренных способах убийства.
Сгущались сумерки, когда Мур возвращался к своей машине, но дневная жара еще напоминала о себе тяжелыми испарениями, поднимавшимися с асфальта. Ночь не обещала комфортного сна. И опять по всему городу будут распахнуты окна в квартирах женщин навстречу хилым порывам ветерка. И ночным монстрам.
Он остановился и повернул назад, к больнице. Ярко-красный крест над пунктом скорой помощи горел, словно маяк в ночи. Символ надежды и исцеления.
«Может, это и есть твоя территория охоты? То самое место, куда приходят женщины, чтобы залечить свои раны?»
Из темноты, вспыхивая огнями, выплыла карета «скорой помощи». Он подумал о том, сколько разных людей проходит за день через приемный покой. Лаборанты, врачи, санитары, уборщицы…
«И полицейские».
Больше всего ему не хотелось рассматривать эту версию, и все-таки ее нельзя было сбрасывать со счетов. Профессия блюстителя порядка могла быть притягательной для того, кому доставляло удовольствие охотиться на людей. Оружие, нагрудный знак были весомыми символами превосходства над другими. И разве это не проявление высшей власти – право истязать и убивать? Для такого охотника весь мир – это огромная долина, кишащая добычей.
Ему остается только выбирать.
Казалось, дети были повсюду. Риццоли стояла в кухне, где пахло кислым молоком и тальком, ожидая, пока Анна Гарсиа закончит вытирать с пола яблочный сок. Начинающий ходить малыш жался к ноге Анны; второй в это время вытаскивал из кухонного шкафа крышки от кастрюль и хлопал ими друг о друга, изображая игру на тарелках. На высоком стуле сидел карапуз, улыбавшийся сквозь маску из шпинатного пюре. А по полу ползал еще один кроха, выискивая что-нибудь опасное и запретное, что можно засунуть в свой маленький жадный ротик. Риццоли не любила детей, и ей было неуютно в их окружении. Она чувствовала себя, словно Индиана Джонс в змеиной яме.
– Это не все мои, – поспешила объяснить Анна, нагнувшись над раковиной. Малыш по-прежнему волочился за ней, словно якорная цепь. Она отжала грязную губку и сполоснула руки. – Мой только этот. – Она указала на прилипшего к ней мальчугана. – Тот, с крышками, и который на стуле – дети моей сестры Лупе. А ползает ребенок моей кузины, я нянчу его. Раз уж я все равно сижу дома со своими, так почему бы не присмотреть?
«Логика сумасшедшей», – подумала Риццоли. Но, что самое интересное, Анна вовсе не выглядела несчастной. Она как будто не замечала повисшей у нее на ноге гири, ее не раздражал грохот крышек. В ситуации, которая для Риццоли обернулась бы нервным срывом, Анна выглядела женщиной, которая точно знает, где ее место, и вполне им довольна. Риццоли подумала о том, что когда-нибудь и Елена Ортис, будь она живой, превратилась бы в такую же наседку. Настоящая мать большого семейства, с удовольствием подтирающая пол в кухне. Анна была очень похожа на свою младшую сестру, отличаясь разве что более пухлой комплекцией. А когда она обернулась и солнечный свет упал ей на лицо, у Риццоли возникло жуткое ощущение, будто она видит перед собой ту женщину, чей труп недавно осматривала в морге.
– С этими маленькими проказниками я совершенно ничего не успеваю, – посетовала Анна. Она подняла болтавшегося на ноге малыша и ловко подсадила его на бедро. – Так, давайте посмотрим. Вы ведь пришли насчет цепочки. Сейчас я принесу шкатулку с украшениями.
Она вышла из кухни, и Риццоли запаниковала, оставшись наедине с тремя ребятишками. На ее колено легла липкая ладошка, и, посмотрев вниз, она увидела, что ползающий малыш жует отвороты ее брюк. Она легонько отпихнула его и отодвинулась подальше от беззубого рта.
– Вот она, – сказала Анна, вернувшись со шкатулкой, которую поставила на кухонный стол. – Мы не захотели оставлять это в ее квартире, ведь там постоянно толкутся уборщицы. Братья решили, что мне следует держать ее у себя, пока семья не решит, что делать с драгоценностями.
Она подняла крышку, и зазвучала нежная мелодия «Где-то моя любовь». Анна, казалось, тут же растворилась в музыке. Она сидела не двигаясь, и глаза ее медленно наполнялись слезами.
– Госпожа Гарсиа!
Женщина сглотнула слезы:
– Извините. Должно быть, это мой муж поставил. Я не ожидала услышать…
Прозвучали последние сладостные ноты, и музыка смолкла. В тишине Анна уставилась на украшения, скорбно склонив голову. С печальной неохотой она открыла одно из отделений, выстланных бархатом, и извлекла оттуда ожерелье.
Риццоли почувствовала, как забилось сердце, когда она взяла из рук Анны украшение. Цепочка была в точности такой, какой запомнилась ей еще в морге, когда она увидела ее на шее Елены, – крохотный замочек и ключик на тонкой золотой нити. Она перевернула замочек и увидела на обратной стороне клеймо: «18 карат».
– Откуда у вашей сестры это ожерелье?
– Не знаю.
– А вам не известно, давно ли оно у нее появилось?
– Это, должно быть, что-то новое. Я никогда его не видела до того дня…
– Какого дня?
Анна с трудом проглотила слюну. И тихо произнесла:
– Того дня, когда я забрала это из морга. Вместе с другими украшениями.
– На ней также были серьги и кольцо. Их вы видели раньше?
Читать бесплатно другие книги:
