Хирург Герритсен Тесс

Она сунула босые ноги в кроссовки, которые достала из своего шкафа в больничной раздевалке, и, сделав глубокий вдох, вышла из комнаты.

— Будут через две минуты! — оповестила ее медсестра. — Из «скорой» сообщили, что пульс едва прощупывается.

— Доктор Корделл, оперировать будем в первой травме.

— Кто в бригаде?

— Доктор Кимбалл и двое стажеров. Слава Богу, вы здесь. У доктора Эймса что-то случилось с машиной, и он никак не доберется.

Кэтрин влетела в операционную. С первого взгляда ей стало ясно, что бригада готовится к худшему. К капельницам уже были подвешены три емкости с лактатом Рингера. Курьер стоял возле двери, чтобы бегом доставить пробирки с кровью в лабораторию. Двое врачей-стажеров замерли по обе стороны операционного стола с внутривенными катетерами в руках, а Кен Кимбалл, дежурный врач пункта скорой помощи, уже надорвал стерильную упаковку лапаротомического лотка.

Кэтрин надела хирургическую шапочку, просунула руки в рукава стерильного халата. Медсестра завязала халат сзади и подала ей первую перчатку. Каждая новая деталь одежды словно прибавляла ей авторитета, и она чувствовала себя все более сильной и уверенной в себе. Здесь, в операционной, она была спасительницей, а не жертвой.

— Что за история? — спросила она Кимбалла.

— Нападение. Травма шеи и живота.

— Огнестрел?

— Нет. Колотые раны.

Кэтрин замерла, надевая вторую перчатку. Она почувствовала нарастающее волнение.

«Шея и живот. Колотые раны».

— «Скорая» въезжает! — крикнула из коридора медсестра.

— Ночь — самое время для ненависти, — сказал Кимбалл и вышел встретить пациента.

Кэтрин, уже в стерильной одежде, осталась на месте. В палате вдруг стало очень тихо. Ни врачи-стажеры, топчущиеся у стола, ни медсестра, которой предстояло подавать Кэтрин инструменты, не проронили ни слова. Все были сосредоточены на том, что происходило за дверью.

В коридоре раздался громкий крик Кимбалла:

— Давай, быстро, быстро!

Дверь распахнулась, и в операционную вкатили носилки. Кэтрин мельком увидела пропитанные кровью простыни, спутанные темные волосы. Лицо женщины скрывал пластырь, который удерживал на месте трубку аппарата искусственного дыхания.

На «раз-два-три!» санитары переложили пациентку на операционный стол.

Кимбалл откинул простыню, открыв тело жертвы.

В этом хаосе никто не расслышал судорожного вздоха Кэтрин. Никто не заметил, как она отшатнулась от носилок. Она уставилась на шею жертвы с наложенной давящей повязкой, которая уже насквозь пропиталась кровью. Потом перевела взгляд на живот, с которого как раз снимали такую же повязку, и струйки крови уже текли на простыни. Даже когда все вокруг засуетились, подсоединяя капельницы и стимулятор сердечной деятельности, закачивая воздух в легкие, Кэтрин стояла, словно парализованная ужасом.

Кимбалл снял с живота повязку. Петли кишок вывалились и плюхнулись прямо на стол.

— Верхнее шестьдесят, едва прощупывается! Синусовая тахикардия…

— Я не могу вставить капельницу! У нее вены ни к черту!

— Ставь подключичку!

— Дай мне еще один катетер.

— Черт, ничего не видно, все в крови.

— Доктор Корделл! Доктор Корделл!

Все еще словно в тумане, Кэтрин повернулась к медсестре, которая только что звала ее, и увидела, что та хмурится, глядя на нее поверх хирургической маски.

— Прокладки нужны?

Кэтрин сглотнула. Сделала глубокий вдох.

— Да. Прокладки. И отсос… — Она вновь устремила взгляд на пациентку. Молодая женщина… И тут же вспомнилась другая операционная, в Саванне, когда она сама лежала на столе.

«Я не позволю тебе умереть. Я не отдам тебя ему».

Она схватила с лотка тампоны и гемостатический зажим. Теперь она была само внимание, в ней опять проснулся профессионал. Богатый опыт хирургической практики автоматически подсказывал, что делать. В первую очередь она занялась раной на шее и отодрала давящую повязку. Темная кровь хлынула на пол.

— Сонная артерия! — сказал один из врачей-стажеров.

Кэтрин прижала губку к ране и сделала глубокий вдох.

— Нет, если бы сонная артерия, женщина уже была бы мертва. — Она обернулась к медсестре. — Скальпель.

Инструмент тут же оказался в ее руке. Кэтрин сделала паузу, готовясь к тонкой операции, потом приложила кончик скальпеля к шее, быстро прорезала кожу и повела инструмент выше, к челюсти, обнажая шейную вену.

— Он не добрался до сонной артерии, — сказала она. — Но все-таки задел яремную вену. Ее травмированная стенка уперлась в мягкие ткани шеи. — Она отложила скальпель и взяла щипцы. — Стажер, приложите тампон. Нежно!

— Вы собираетесь делать реанастомоз?

— Нет, мы просто обрежем кончик. У нее будет вспомогательный дренаж. Мне необходимо обнажить часть вены, чтобы наложить шов. Сосудистый зажим.

Инструмент тут же оказался у нее в руке.

Кэтрин поставила зажим и щелкнула им, перекрывая открытый сосуд. После этого она с облегчением вздохнула и бросила взгляд на Кимбалла.

— Так, один источник кровотечения перекрыли. Потом я его зашью.

Она переключилась на брюшную полость. К тому времени Кимбалл и второй врач-стажер очистили полость с помощью отсоса и прокладок, и теперь ничто не мешало работать. Кэтрин аккуратно отложила в сторону петли кишок и уставилась в открытую рану. То, что она увидела, повергло ее в ярость.

Подняв голову, она встретилась взглядом с Кимбаллом, который явно был шокирован увиденным.

— Кто же это сотворил такое? — тихо произнес он. — С кем мы имеем дело, черт возьми?

— С чудовищем, — сказала она.

— Жертва все еще в операционной. И пока жива. — Риццоли резко захлопнула крышку сотового телефона и посмотрела на Мура и доктора Цукера. — Теперь у нас есть свидетель. Наш убийца становится беспечным.

— Дело не в беспечности, — сказал Мур. — Просто он заторопился. Ему не хватило времени довести дело до конца. — Мур стоял возле двери спальни, изучая пятна крови на полу. Кровь, еще свежая, поблескивала в свете ламп.

«Она не успела засохнуть. Хирург ушел отсюда совсем недавно».

— Фотография была отправлена Корделл по электронной почте в семь-пятьдесят пять вечера, — сказала Риццоли. — Часы на фотографии показывали время два-двадцать ночи. — Она показала на будильник, стоявший на ночном столике. — Время на часах установлено правильное. А это значит, что он фотографировал прошлой ночью. Он держал жертву живой в этом доме более суток.

«Растягивая удовольствие».

— Он наглеет, — заметил доктор Цукер, и в его голосе прозвучали настораживающие нотки восхищения. Тем самым он как будто признавал, что противник у них достойный. — Он не только держит жертву живой в течение всего дня; он даже оставляет ее здесь на время, чтобы отправить электронную почту. Наш мальчик играет с нами в психологические игры.

— Или с Кэтрин Корделл, — сказал Мур.

Сумочка жертвы лежала на комоде. Мур, в перчатках, принялся просматривать содержимое.

— Бумажник с тридцатью четырьмя долларами. Две кредитные карты. Карточка члена ААА (Автомобильной ассоциации Америки). Именной бейдж служащего отдела продаж компании «Лоуренс Сайентифик Саплайз». Водительские права на имя Нины Пейтон, двадцать девять лет, рост 157 сантиметров, вес 55 килограммов. — Он перевернул водительские права. — Донор органов.

— Думаю, один из них она только что отдала, — сказала Риццоли.

Мур расстегнул молнию на боковом кармане.

— Здесь ежедневник.

— Да? — заинтересовалась Риццоли.

Он открыл блокнот на странице текущего месяца. Там было пусто. Он пролистал назад, пока не нашел запись, сделанную восемью неделями ранее: «Заплатить аренду». Он полистал дальше и увидел другие записи: «Д. рождения Сида», «Химчистка», «Концерт 8:00», «Совещание для персонала». Все это были будничные мелочи, из которых, собственно, и состоит жизнь. Но почему записи так внезапно оборвались восемь недель тому назад? Он подумал о женщине, которая писала эти слова, аккуратно выводя буквы синими чернилами. О женщине, которая, возможно, ждала, когда подойдет очередь чистой страницы декабря, мечтала о Рождестве и снеге, не думая, разумеется, о том, что может не дожить до этого.

Он закрыл ежедневник, и на него нахлынула такая печаль, что на мгновение перехватило дыхание, и он не мог вымолвить ни слова.

— В простынях ничего не осталось, — сказал Фрост, обыскивая постель. — Ни хирургических нитей, ни инструментов — ничего.

— Для человека, который так спешил, — заметила Риццоли, — он, пожалуй, чересчур хорошо прибрался. И смотрите, у него нашлось время сложить ночную сорочку. — Она показала на хлопковую сорочку, которая была аккуратно сложена на стуле. — Это никак не вяжется с тем, что он торопился.

— Но он оставил свою жертву живой, — сказал Мур. — Это самая непростительная ошибка.

— Что-то не вяжется, Мур. Он складывает ночную сорочку, убирает за собой. И вдруг проявляет такую беспечность, оставляя живого свидетеля? Он слишком умен, чтобы делать такие ошибки.

— Даже самые умные могут напортачить, — сказал Цукер. — Тед Банди под конец совсем утратил осторожность.

Мур посмотрел на Фроста.

— Это ты звонил жертве по телефону?

— Да. Когда мы обзванивали всех по списку, что нам дали в библиотеке. Я позвонил в этот дом примерно в два или два-пятнадцать. Включился автоответчик. Я не стал оставлять сообщение.

Мур оглядел комнату, но не увидел автоответчика. Он вышел в гостиную, и там на столике в углу стоял телефонный аппарат. В нем имелся определитель номера, и кнопка памяти была испачкана кровью.

Кончиком карандаша он нажал на кнопку, и информация о последнем звонке высветилась на экране: «Полиция Бостона, 2:14».

— Может, это его и вспугнуло? — предположил Цукер, который прошел в гостиную следом за ним.

— Он был здесь, когда звонил Фрост. На кнопке определителя номера кровь.

— Итак, зазвонил телефон. А наш неизвестный еще не закончил. Он не получил удовлетворения. Но телефонный звонок среди ночи определенно обеспокоил его. Он вышел сюда, в гостиную и увидел, откуда был звонок. Звонили из полиции, пытаясь связаться с жертвой. — Цукер задумался. — Что бы сделали в этом случае вы?

— Убрался бы отсюда как можно быстрее.

Цукер кивнул, по его губам скользнула легкая улыбка.

«Для тебя все это — игра», — подумал Мур. Он подошел к окну и выглянул на улицу, которая превратилась в яркий калейдоскоп вспыхивающих огней. Перед домом выстроился целый автопарк из патрульных машин. Прибыла и пресса; а фургончики местных телеканалов уже настраивали свои спутниковые антенны.

— Он не успел получить удовольствие, — сказал Цукер.

— Но он же завершил экзекуцию, — возразил Мур.

— Нет, это не главное. Так, легкое напоминание о его визите. Он приходил сюда не за тем, чтобы взять орган. Он пришел испытать настоящее блаженство: почувствовать, как из женщины капля за каплей вытекает жизнь. Но на этот раз ему не повезло. Ему помешали, и он испугался приезда полиции. Он недостаточно долго наблюдал за тем, как умирает его жертва. — Цукер выдержал паузу. — Новая добыча будет найдена очень скоро. Убийца раздражен, и напряжение становится невыносимым. А значит, он уже в поиске следующей жертвы.

— Или уже выбрал ее, — сказал Мур. И подумал: «Кэтрин Корделл».

Первые проблески рассвета осветили небо. Вот уже сутки Мур не спал и держался только на кофе. И все-таки, глядя на розовеющее небо, он испытывал не усталость, а новый приступ волнения. Между Кэтрин и Хирургом определенно существовала какая-то связь, которую он никак не мог разгадать. Словно невидимая нить привязывала Кэтрин к этому чудовищу.

— Мур.

Он обернулся и увидел Риццоли, во взгляде которой угадывалось радостное волнение.

— Только что позвонили из отдела преступлений на сексуальной почве, — сообщила она. — Наша жертва — весьма невезучая дама.

— В каком смысле?

— Два месяца назад Нина Пейтон была изнасилована.

Новость ошеломила Мура. Он вспомнил пустые страницы в дневнике жертвы. Восемь недель назад записи прервались. Видимо, тогда жизнь Нины Пейтон в корне изменилась.

— Есть протокол по факту изнасилования?

— И не только, — сказала Риццоли. — Были собраны улики.

— Две жертвы изнасилования? — удивился доктор Цукер. — Неужели все так просто?

— Вы думаете, насильник вернулся, чтобы убить их?

— Не исключено. Десять процентов серийных насильников впоследствии возвращаются к своим жертвам. Это своеобразный способ продлить мучение. Навязчивая идея.

— Насилие как прелюдия убийства. — Риццоли фыркнула от отвращения. — Прелестно.

Муру внезапно пришла в голову новая идея.

— Вы сказали, что были собраны улики? Значит, делали и вагинальный мазок?

— Да. ДНК скоро расшифруют.

— Кто брал мазок? Она обращалась в пункт скорой помощи? — Он был почти уверен в том, что она ответит: «Да, в „Пилгрим“».

Но Риццоли покачала головой.

— Нет, не в пункт скорой помощи. Она обращалась в женскую клинику «Форест-Хиллз». Это недалеко отсюда.

На стене в приемной клиники висел огромный плакат с изображением женских половых путей с впечатляющим заголовком: «Женская красота совершенна». Хотя Мур и готов был согласиться с тем, что женское тело есть воплощение прекрасного, при виде столь откровенной диаграммы он почувствовал себя грязным развратником. Он заметил, что несколько женщин, ожидавших в приемной, поглядывали на него, словно газели на хищника. То, что его сопровождала Риццоли, казалось, не меняло отношения к нему как к врагу.

Он испытал облегчение, когда администратор наконец сказала:

— Она сейчас вас примет, детективы. Последняя комната направо.

Риццоли первой вышла в коридор, увешанный тематическими плакатами: «10 признаков оскорбительного поведения партнера». «Как распознать изнасилование?». С каждым шагом Мур все сильнее ощущал себя виноватым за всех мужчин сразу. Риццоли, конечно, были неведомы эти муки совести, она здесь была на своей территории. Территории женщин. Она постучала в дверь с табличкой: «Сара Дейли. Старшая медсестра».

— Войдите.

Женщина, которая встала им навстречу, была молодой и стильной. Под белым халатом скрывались голубые джинсы и черная майка, а ее мальчишеская стрижка подчеркивала темные озорные глаза и высокие скулы. Но вот от чего Мур никак не мог отвести взгляд — так это от маленького золотого колечка в левой ноздре. Во время беседы у него было такое ощущение, будто он обращается именно к этому колечку.

— После вашего звонка я еще раз просмотрела ее медицинскую карту, — сказала Сара. — Я знаю, что был составлен полицейский протокол об изнасиловании.

— Мы его читали, — сказала Риццоли.

— И с чем связан ваш визит?

— Прошлой ночью на Нину Пейтон было совершено нападение в ее доме. Сейчас она в критическом состоянии.

Первой реакцией медсестры был шок. И тут же ему на смену пришла ярость. Мур распознал это по тому, как вздернулся ее подбородок и сверкнули глаза.

— Это был он?

— Он?

— Ну, тот мужчина, который изнасиловал ее?

— Мы не исключаем такую возможность, — сказала Риццоли. — К сожалению, жертва находится в коме и не может говорить.

— Не называйте ее «жертвой», — раздражено проговорила медсестра. — У нее есть имя.

Риццоли тоже вскинула подбородок, и Мур догадался, что она на взводе. Начало беседы нельзя было назвать удачным. Он поспешил вмешаться:

— Мисс Дейли, речь идет о невероятно чудовищном преступлении, и нам необходимо…

— Ничего невероятного не бывает, — возразила Сара. — Во всяком случае, когда мы имеем в виду то, что мужчины проделывают с женщинами. — Она взяла со стола папку и протянула ему. — Ее медицинская карта. Наутро после изнасилования она пришла в клинику. Я видела ее в тот день.

— И вы же осматривали ее?

— Я делала все. И беседовала, и осматривала. Я взяла вагинальные мазки и подтвердила, что при осмотре под микроскопом обнаружена сперма. Я вычесала лобковые волосы, собрала образцы ногтей — все, что нужно в таких случаях. Дала ей противозачаточную пилюлю.

— Она не обращалась в пункт скорой помощи за другими анализами?

— Женщина, которая к нам приходит, получает всю необходимую помощь в этих стенах, причем от одного врача. Ей совсем ни к чему этот парад лиц. Так что я сама беру кровь на анализ и отправляю в нашу лабораторию. И я же делаю необходимый звонок в полицию. Если, конечно, жертва этого хочет.

Мур открыл папку и увидел заполненную анкету пациента. В ней значились дата рождения Нины Пейтон, ее адрес, телефон, место работы. Следующая страница была исписана мелким почерком. Первая запись была датирована 17 мая.

«Причина обращения: сексуальное изнасилование.

История со слов потерпевшей: 29-летняя белая женщина полагает, что подверглась сексуальному насилию. Прошлой ночью, пребывая в баре „Грамерси“, она почувствовала себя плохо и, по ее словам, пошла в дамскую комнату. Что было дальше, не помнит…»

— Она проснулась дома, в своей постели, — сказала Сара. — Как добралась домой, не помнила. Не помнила, как разделась. И уж точно не помнила, как могла порвать на себе блузку. Как бы то ни было, в постели она оказалась совершенно голая. Бедра были испачканы, как ей показалось, спермой. Один глаз заплыл, и на обоих запястьях были синяки. Она довольно быстро догадалась о том, что произошло. И у нее была такая же реакция, как у всех других жертв насилия. Она подумала: «Я сама виновата. Нельзя быть такой беспечной». Вот так всегда у женщин. — Она в упор посмотрела на Мура. — Мы во всем виним себя, даже если подонком оказался мужчина.

Выслушав такую гневную отповедь, Мур не нашелся с ответом. Он уткнулся в медицинскую карту и стал читать протокол медицинского осмотра.

«Пациентка пребывает в прострации, говорит монотонно. Она пришла без сопровождения, пешком…»

— Она все повторяла про ключи от своей машины, — сказала Сара. — Она выглядела избитой, один глаз припух. Ни на что не реагировала, только твердила о том, что потеряла ключи от машины и ей нужно их найти, иначе она не сможет добраться на работу. Мне не сразу удалось прервать этот однообразный монолог и заставить ее говорить со мной. Эта женщина прежде не знала горя. Она была образованна, независима. Работала торговым представителем в компании «Лоуренс Сайентифик Саплайз». Каждый день общалась с людьми. И вот она оказалась здесь, практически невменяемая. Одержимая навязчивой идеей найти эти идиотские ключи от машины. В конце концов, мы открыли ее сумку и поискали во всех карманах. Ключи нашлись. Только после этого она смогла сосредоточиться и рассказать мне о том, что с ней произошло.

— И что она рассказала?

— Примерно около девяти вечера она пошла в бар «Грамерси», где должна была встретиться с подругой. Подруга так и не появилась, и Нина какое-то время пробыла там. Выпила мартини, поболтала с какими-то парнями. Послушайте, я была в этом баре, по вечерам там полно народу. Женщина вполне может чувствовать себя в безопасности. — И добавила, уже с оттенком горечи: — Как будто есть такое место, где можно чувствовать себя в безопасности.

— А она помнила того мужчину, который отвез ее домой? — спросила Риццоли. — Нам действительно нужно это знать.

Сара посмотрела на нее.

— Вы все про этого насильника? Те двое полицейских из отдела сексуальных преступлений тоже интересовались только им.

Мур, видя, как бесится Риццоли, понимал, что обстановка накаляется. И поспешил ответить:

— Детективы сказали, что она не смогла описать его.

— Они допрашивали ее при мне. Она сама попросила меня остаться, так что всю историю я выслушала дважды. Они все выспрашивали у нее, как он выглядел, а она не могла вспомнить. Она действительно ничего не помнила.

Мур перевернул еще одну страницу в медицинской карте.

— Вы видели ее еще раз, в июле. Всего неделю назад.

— Она пришла, чтобы сделать повторный анализ крови. Тест на ВИЧ может оказаться положительным через шесть недель. Это еще одна жуткая сторона злодеяния. Сначала тебя изнасилуют, а потом узнаешь, что тебя еще и наградили смертельной болезнью. Эти шесть недель становятся настоящей пыткой для женщин, которые не знают, есть у них СПИД или нет. Они страдают, думая о том, что, возможно, в их крови уже размножается коварный вирус. Когда они приходят на повторный анализ, мне приходится выступать в роли психотерапевта. Заверять в том, что я позвоню сразу же, как только получу на руки результат анализа.

— Вы не делаете анализы здесь?

— Нет. Мы отправляем их в лабораторию «Интерпат».

Между тем Мур добрался до последней страницы карты, где были приведены результаты анализов: «ВИЧ-тест: отрицательный. Сифилис: отрицательный». Страница была тонкой, почти прозрачной. «Почему-то самые важные новости поступают к нам именно на таких хлипких листочках, — подумал он. — Телеграммы. Экзаменационные баллы. Анализы крови».

Он закрыл медицинскую карту и положил на стол.

— Когда вы увидели Нину во второй раз — в тот день, когда она пришла на повторный анализ крови, — как она вам показалась?

— Вы хотите знать, была ли она по-прежнему травмированной?

— Не сомневаюсь в этом.

От его спокойного ответа ярость Сары словно улетучилась. Она откинулась на спинку кресла — будто, лишенная злости, утратила и жизненные силы. Какое-то мгновение она обдумывала его вопрос.

— Когда я увидела Нину во второй раз, она была похожа на ходячую смерть.

— Как это?

— Она сидела на том стуле, где сейчас сидит детектив Риццоли, и у меня было такое чувство, что я вижу сквозь нее, будто она прозрачная. После изнасилования она так и не вышла на работу. Думаю, ей тяжело было видеть людей, особенно мужчин. Она была парализована странными фобиями. Боялась пить водопроводную воду и вообще все, что не было герметично упаковано. Напиток должен был обязательно находиться в запаянной бутылке или банке, куда нельзя впрыснуть яд. Она боялась, что мужчины, увидев ее, сразу поймут, что она была изнасилована. Она была уверена, что насильник оставил сперму на ее простынях и одежде, и каждый день часами стирала. Та Нина Пейтон, которой она была когда-то, умерла. Вместо нее я видела перед собой призрак. — У Сары дрогнул голос, и она уставилась на Риццоли, представляя на ее месте другую женщину. Сколько таких женщин прошло перед ней — разные лица, разные призраки, но все с глубокой душевной травмой.

— Она не говорила о том, что ее преследуют? Что насильник вновь появился в ее жизни?

— Насильник никогда не исчезает из вашей жизни. Пока вы живете, вы принадлежите ему. — Сара сделала паузу. И добавила, с горечью: — Может быть, на этот раз он просто пришел предъявить права на свою собственность.

Глава 9

Викинги приносили в жертву не девственниц, а шлюх.

В год 922 от Рождества Христова арабский дипломат ибн Фадлан оказался свидетелем такого жертвоприношения в племенах, которые он назвал русами. Он описал их как высоких и светловолосых мужчин атлетического телосложения. Из Швеции они спускались вниз по русским рекам к южным рынкам Хазарии и Халифата, где торговали янтарем и мехами в обмен на шелк и серебро Византии. Именно на этом торговом пути, в местечке под названием Булгар, в излучине реки Волги, готовили умершего знатного викинга в его последний путь в Валгаллу.

Ибн Фадлан был свидетелем этих похорон.

Лодку покойника вытащили на берег и подняли на постамент из березовых бревен. На палубе соорудили шатер и в нем ложе, которое накрыли греческой парчой. Труп спустя десять дней после погребения был эксгумирован.

К удивлению ибн Фадлана, почерневшая плоть не смердела.

Выкопанный труп обрядили в дорогие одежды: брюки и носки, сапоги и тунику, парчовый кафтан с золотыми пуговицами. Его усадили на ложе, подложив под спину подушки. Вокруг разложили хлеб, мясо, лук, хмельной напиток, ароматные растения. Потом забили собаку и пару лошадей, петуха и курицу, и их тоже снесли в шатер, чтобы служили покойнику в Валгалле.

И, наконец, привели юную рабыню.

Все десять дней, что покойник лежал в земле, девушку предавали блуду. Одурманенную хмелем, ее таскали из палатки в палатку, и она удовлетворяла похоть каждого. Она ложилась, расставив ноги бесконечной веренице потных, стонущих мужчин, и ее истасканное тело превратилось в общий сосуд, куда сливалась сперма соплеменников. Так оскверняли ее, портили, готовя к жертвоприношению.

На десятый день ее привели к лодке в сопровождении старухи, которую называли Ангелом Смерти. Девушка сняла с себя браслеты и кольца. Крепко выпила, чтобы забыться. После чего ее впустили в шатер, где сидел покойник.

Там, на парчовом ложе, ее опять изнасиловали. Шесть раз подряд шестеро мужчин передавали друг другу ее тело как кусок мяса. И когда все было кончено, когда все шестеро насытились ею, девушку уложили рядом с мертвым господином. Двое мужчин держали ее за ноги, двое — за руки, а Ангел Смерти мастерила петлю на ее шее. Когда мужчины туго затянули петлю, Ангел подняла широкий кинжал и вонзила его в грудь жертвы.

Снова и снова впивался в грудь кинжал, разбрызгивая кровь, как семя, воспроизводя сцену недавнего насилия. Имитируя ожесточенную звериную случку, финальным актом которой становится смерть.

* * *

— Ей потребовалось массивное переливание крови и свежезамороженной плазмы, — сказала Кэтрин. — Сейчас давление стабилизировалось, но она все еще без сознания и подключена к аппарату искусственного дыхания. Вам придется набраться терпения, детектив. И надеяться на то, что она проснется.

Кэтрин и детектив Даррен Кроу стояли за стеклянной перегородкой бокса, в котором лежала Нина Пейтон, и наблюдали за колебанием трех линий на сердечном мониторе. Кроу ждал за дверями операционной, пока шла операция, потом дежурил возле пациентки в реанимации и вот теперь возле бокса отделения интенсивной терапии. Его роль не ограничивалась лишь охраной; он рвался допросить свидетельницу, и за последние несколько часов успел порядком надоесть всему медицинскому персоналу, требуя постоянных отчетов о состоянии потерпевшей и слоняясь возле бокса.

Вот и сейчас он повторил вопрос, который задавал все утро:

— Она будет жить?

— Основные показатели состояния организма стабильны — это все, что я могу сказать.

— Когда я смогу поговорить с ней?

Кэтрин устало вздохнула.

— Вы, похоже, не понимаете, в каком критическом состоянии она находилась. Она потеряла более трети объема крови еще до того, как попала сюда. Возможно, функции мозга нарушены из-за такого сбоя в кровоснабжении. Когда она придет в сознание, если вообще придет, вполне вероятно, что ей не удастся ничего вспомнить.

Кроу заглянул сквозь стеклянную перегородку.

— Тогда она бесполезна для нас.

Кэтрин смотрела на него с нарастающей антипатией. Он так беспокоился о Нине Пейтон, но всего лишь как о свидетеле, который мог быть полезен следствию. Ни разу за все утро он не назвал ее по имени. Для него она была лишь «жертва» или «свидетель», Глядя на нее сквозь стекло, он видел не женщину, а средство достижения цели.

— Когда ее переведут из бокса? — спросил он.

— Еще слишком рано говорить об этом.

— А нельзя ее перевести в отдельную палату? Если мы запрем дверь, ограничим доступ к ней персонала, тогда никто не узнает, заговорила ли она.

Кэтрин прекрасно знала, к чему он клонит.

— Я не позволю использовать свою пациентку как наживку. Она должна оставаться в этом боксе для круглосуточного наблюдения. Видите эти линии на мониторе? Это ЭКГ, центральное венозное давление и артериальное давление. Я должна видеть любое изменение в ее состоянии. Бокс — единственное место, где это можно сделать.

— Скольких женщин мы спасем, если остановим его сейчас? Вы об этом подумали? Кому как не вам, доктор Корделл, знать, на что обречены будущие жертвы.

Она рассвирепела. Он нанес удар в самое больное место. То, что сделал с ней Эндрю Капра, было настолько личным, интимным делом, что она не отваживалась обсуждать его даже с отцом. Детектив Кроу вновь разбередил старую рану.

— Она может быть единственным шансом поймать его, — настаивал Кроу.

— Это все, на что вам хватило ума? Использовать коматозную женщину в качестве приманки? Подвергать опасности других пациентов клиники, приглашая убийцу явиться сюда?

— А почему вы исключаете возможность того, что он уже здесь? — проворчал Кроу и с этим удалился.

«Уже здесь». Кэтрин не смогла удержаться от того, чтобы не оглядеться по сторонам. Медсестры, как обычно, сновали между пациентами. Группа врачей-хирургов собралась возле мониторов. Процедурная сестра тащила лоток с трубками для кровопускания и шприцами. Сколько людей проходило через двери клиники каждый день? И много ли было среди них тех, о ком она могла сказать, что знает этого человека и доверяет ему? Да никого. Эндрю Капра открыл ей жестокую правду: чужая душа потемки.

— Доктор Корделл, вас к телефону, — окликнул ее дежурный.

Кэтрин прошла на пост медсестры и взяла трубку.

Звонил Мур.

— Я слышал, вам удалось вытащить ее с того света.

— Да, она все еще жива, — бесстрастно произнесла Кэтрин. — Но говорить она пока не может.

Последовала пауза.

— Я так понимаю, что звоню не вовремя.

Она опустилась на стул.

— Простите. Я только что беседовала с детективом Кроу, а потому настроение у меня не самое радужное.

Страницы: «« « 4567891011 » ... »»