Проклятый ректор Обухова Лена

Глава 1

Звонкая пощечина обожгла щеку и отозвалась знакомым жаром в груди, но мои глаза остались сухи. Только гневно сверкнули на отца, которого практически трясло от злости. Не то чтобы мне не было больно, обидно или страшно. Крутой нрав отца приводил меня в трепет с самого детства, но даже в детстве я никогда не плакала. Говорят, я не делала этого даже в младенчестве. Орать, конечно, орала, как все новорожденные, но слез никогда не было. И на недавних похоронах матери, на которых я едва не задохнулась от отчаяния, тяжелым камнем придавившего грудь, мои глаза не проронили ни одной слезинки. Сейчас огонь вспыхнул где-то на уровне солнечного сплетения, но глаза даже не увлажнились.

– Я не выйду за него замуж, – чеканя каждое слово, отрезала я, держась за покрасневшую щеку и обхватив себя другой рукой, словно закрываясь от отца. – Мне плевать, что он твой друг и сосед. Я тебе не корова, которой можно распоряжаться по своему усмотрению. Я твоя дочь!

Мы вели этот разговор уже не первый раз. Пятый, если говорить точно. За пять дней, прошедших со смерти мамы, мы говорили об этом уже пятый раз. И с каждым разговором отец становился все настойчивее, а его слова – все резче. Но ударил он меня впервые. За эту неделю.

– Не льсти себе, Тара, – процедил отец, тяжело дыша. Его взгляд жалил гораздо больнее пощечины. – Твоя мать притащила тебя из Лекса. Я всю жизнь терпел твое присутствие только ради нее. И теперь ты либо выйдешь замуж за достойного человека, который пожелал тебя, уродку, либо можешь убираться на все четыре стороны и отныне обеспечивать себя сама. Видеть тебя в своем доме я больше не хочу.

Сказал – как чашку кипятка в лицо выплеснул. Я стояла посреди гостиной нашего небольшого, но благодаря стараниям мамы всегда уютного дома, и смотрела на отца широко распахнутыми глазами. В детстве у меня часто возникало подозрение, что он меня не любит и даже с трудом терпит, но маме всегда удавалось убедить меня, что это не так.

– Он же заботится о тебе, – говорила она. – Как и обо мне. Это и есть любовь.

Я верила, потому что никакой другой отцовской любви не знала и не видела. Но вот мамы не стало – и исчезла даже такая любовь. После этих слов стало понятно почему. Он действительно никогда не любил меня, только, видимо, маму. Достаточно сильно, чтобы терпеть в своем доме побочного ребенка, но недостаточно, чтобы полюбить и его.

Отец развернулся и ушел в свой кабинет, а я еще с минуту растерянно стояла посреди комнаты, захлебываясь обидой, миллионом вопросов и страхом перед будущим, которое внезапно стало таким зыбким. Еще вчера я думала, что настойчивое желание выдать меня замуж – это просто реакция отца на горе. Мне казалось, что если я как следует объясню, почему не хочу выходить замуж за нашего соседа, который в сущности был хорошим человеком, он поймет и не станет настаивать. Теперь же я поняла, что давно ему мешаю, если не сказать – раздражаю. Он не отступится, скорее, действительно выгонит меня из дома.

Когда первое оцепенение прошло, я почти бегом кинулась наверх, в свою комнату. Достала из шкафа сумку и принялась складывать в нее вещи, уменьшая каждую, чтобы экономить место и вес. Магический поток из-за всплеска эмоций подчинялся плохо, приходилось, направляя его в заклятия, плотно сжимать в кулаке маленькую подвеску – серебряный медальон, служивший мне фокусирующим артефактом. Словно я снова была маленькой девочкой, едва научившейся пользоваться магией.

К счастью, большая часть моих вещей давно перекочевала в Орту, где я училась уже третий год, а дома оставались только те, которые я носила редко. В письменном столе, в небольшом ящике за дверцей с магическим замком, и вовсе хранилась только шкатулка с небольшим количеством драгоценностей, которые мама начала дарить мне на дни рождения лет с пятнадцати. К неполным двадцати накопилась пара сережек, колечко да браслет. Шкатулка, которую мама вручила мне как первый подарок, явно была рассчитана на большее количество содержимого. Я схватила ее и засунула в сумку, не уменьшая. И тут же услышала грохот, словно на пол упало что-то тяжелое, но невидимое. Я пошарила рукой по полу и действительно наткнулась на невидимый предмет. После применения заклятия проявления оказалось, что я держу в руках еще одну шкатулку.

Эта новая шкатулка выглядела куда красивее той, что хранила мои украшения. И была немного больше. Поверхность крышки украшал витиеватый узор, сложенный из тонких серебряных нитей. Он изображал морское дно, местами общую картину дополняли крошечные ракушки и камешки. Нити сплетались в волны, водоросли и разнообразных рыбок, а по центру превращались в изящную русалку. Я коснулась пальцами узора, пробежала по шершавой поверхности ракушек, думая о том, что никогда в жизни не видела моря, но всегда хотела на него посмотреть. Мама об этом знала. Может быть, эта шкатулка – заранее заготовленный подарок на двадцатилетие? Оно только в апреле, а сейчас подходил к концу январь, но мама могла готовиться к моему совершеннолетию заранее.

Шкатулка была тяжелой сама по себе, но и внутри что-то лежало: содержимое громыхнуло, когда она упала. Я попыталась поднять крышку, но та не поддалась. Ни одно известное отпирающее заклятие не помогло, поэтому я в недоумении уставилась на шкатулку. Она закрыта до моего дня рождения? Или мама наложила какое-то сложное заклятие, которое теперь никто и никогда не сможет снять? Это подарок или какая-то тайна? Учитывая странные обстоятельства ее смерти, я легко могла поверить и в первое, и во второе.

Внизу громко хлопнула дверь. Видимо, отец все еще злился и не мог усидеть на месте. Я торопливо засунула вторую шкатулку в сумку и, выпрямившись, огляделась по сторонам. Забрать с собой всю комнату я не могла, даже понимая, что, возможно, никогда сюда не вернусь. Я взяла с полки еще пару любимых книг, уменьшила их и положила в сумку к остальным вещам.

Горечь снова зажгла огонь в груди. В каком-то смысле я любила этот дом, ведь другого у меня не было. Я не знала другой жизни, и все мои воспоминания, счастливые и не очень, связаны с фермой отца… то есть человека, которого я считала своим отцом. Все рухнуло слишком стремительно: еще неделю назад я писала маме письмо, делилась планами на каникулы, спрашивала, не будет ли отец против, если мы с ней пару дней проведем в Аларии – столице Второй Республики – в честь окончания мною третьего курса Орты. И вот теперь у меня нет ни матери, ни даже отца. И единственный человек, которому я нужна, – это наш сосед, который хочет на мне жениться. И как бы он ни был мне симпатичен раньше, как друг семьи, меня не тянуло в неполные двадцать лет выходить замуж за фермера – ровесника моих родителей.

Плохо было то, что третий курс учебы в Орте заканчивался всего через месяц. Оставалось отучиться неделю да сдать экзамены. А за четвертый год отец – то есть муж мамы – может и не захотеть теперь платить. Да и до совершеннолетия мне еще почти три месяца. Пусть выдавать дочерей замуж насильно в магическом мире уже не принято, но определенное давление он все равно мог оказывать. Мне нужно было решить, что теперь со всем этим делать.

Я шагнула к двери комнаты, но на секунду задержалась у большого зеркала в пол, стоявшего у выхода, поймав в нем свое отражение. Конечно, назвав меня «уродкой», отец немного преувеличил. Я была достаточно хороша, чтобы мною соблазнился одинокий фермер сорока с небольшим лет: нормально сложена, хоть и худощава из-за тонкой кости, немного выше среднего роста, светлокожая, голубоглазая, с длинными светлыми волосами. Я знала, что многим мужчинам нравится подобная внешность.

Но увидев в отражении по-прежнему совершенно сухие глаза на бледном, слегка осунувшемся лице, я подумала, что в чем-то действительно «уродка». Неумение плакать определенно было ненормальным. И, наверное, пугало людей, которые знали об этом. На похоронах я ловила на себе неодобрительные взгляды соседей и друзей семьи, которые наверняка считали, что мне просто нет дела до смерти мамы.

Я тряхнула головой и решительно потянула на себя дверь. Надо как можно незаметнее покинуть отчий дом и поскорее вернуться в Орту. До конца триместра у меня еще есть немного времени подумать и решить, что делать.

Почти не помню тот день, когда я покинула отчий дом, как мне казалось, навсегда. Наверное, я что-то делала, что-то учила – ведь из-за похорон пропустила почти неделю учебы, а надо было готовиться к сессии, но все мысли крутились вокруг слов, которые мне сказал… ну да, мой отец. Поскольку другого у меня не было, а этого я привыкла считать родным, я решила, что так и буду его называть.

Я не понимала, как мама могла учиться в Лексе? Это самый древний университет в нашем мире. Его основал один из трех последних великих королей – Норд Сорроу. Еще пять веков назад последний правитель королевства Рейвен открыл в своей стране первую школу для обучения разным наукам и магии, до этого дети все постигали дома. Даже тогда Лекс предназначался исключительно для обучения знати. В него ехали из разных стран, но принимались только отпрыски знатных, древних родов. Конечно, туда могли принять и кого-то по протекции при условии соответствующей оплаты, но такие случаи были редки.

Прошло пять веков, Лекс из школы превратился в университет, но критерии отбора учеников почти не поменялись: туда по-прежнему брали исключительно богатых и знатных, представителей современной политической, деловой, магической и творческой элиты и потомков древних родов. Могла ли мама быть из подобной семьи? Я была вынуждена признать, что теоретически возможно все.

Я очень мало знала о маме, кроме того, что видела каждый день. Она никогда не говорила о прошлом или о своей семье, о родителях. С самого детства я принимала это как непреложный факт, и мне в голову не приходило задавать какие-то вопросы. Как оказалось, зря.

Мама скрывала от меня не только правду о том, кем была до брака, но и о моем настоящем отце. Не хотела его помнить, знать и видеть? Не могла быть с ним по другим причинам и предпочла не делить эту боль со мной? Я терялась в догадках.

На следующий день я отправилась в библиотеку Орты, чтобы почитать про Лекс и убедиться, что мои знания об этом месте верны. Разглядывая в книге изображение мрачного, на мой вкус, замка с острыми шпилями башен, темным камнем стен и узкими стеклами окон, я думала о том, как мало видела в своей жизни. Нашу ферму, маленький городок неподалеку, Аларию да Орту. А ведь мир так велик. Не говоря уже о том, что совсем рядом, по другую сторону Занавеси, существует еще один мир, в котором живут обычные люди, не маги. Мир, из которого маги когда-то ушли, но в который не так давно некоторые начали возвращаться. Орта принимает на обучение их детей, чтобы рассказать им в рамках спецкурса о нашем мире и научить пользоваться магическим потоком, поэтому здесь расположены порталы, через которые легко можно попасть в так называемую «европейскую часть», что бы это ни значило. А я ни разу не проходила через эти порталы, хотя они совсем рядом!

Каждый вечер перед сном я крутила в руках найденную в столе шкатулку, то снова пытаясь ее открыть, то просто разглядывая утонченную отделку. Что там внутри? Ничего не значащие безделушки или что-то важное? Не зря же мама спрятала ее в моем столе да еще наложила невидимость! Прятала что-то от отца? Могло ли внутри быть что-то связанное с моим настоящим отцом?

Или внутри то, что стало причиной ее смерти?

Этот вопрос тревожил меня больше других. Я знала, что легионеры, расследовавшие случившееся, вынесли однозначный вердикт: несчастный случай. Отец на пару дней покидал ферму по делам, а когда вернулся, обнаружил маму мертвой у подножия лестницы. С помощью специального ритуала легионеры выяснили, что смерть была ненасильственной. То есть никто не помогал маме упасть, она упала сама. Это почти невозможно: даже если бы она оступилась, инстинкт самосохранения призвал бы магический поток, и левитация остановила бы падение. Так происходило в большинстве случаев. Но легионеры получили результат своего ритуала и нашли в доме пустую бутылку вина и бокал, из которого мама пила в тот вечер. И на основании всего этого вынесли вердикт.

Я не верила в их версию. Мама, конечно, время от времени позволяла себе бокал вина, особенно когда отца не было дома, но она никогда не напивалась. Либо магию легионеров обманули, что было сложно, но возможно, либо сами легионеры солгали. Все знают, что Легион порой покрывает преступления, в которых замешаны представители элиты. Я видела это собственными глазами всего год назад.

Орта – тоже один из древних университетов. После объединения королевств в Первую Республику, Норд Сорроу, ставший ее первым и последним канцлером, поручил создание Орты своим друзьям, которые тоже отказались от своих престолов, – Роне Риддик и Гордону Геллерту. Он не хотел менять традиции Лекса, поэтому просто инициировал создание более демократичной школы, в которой могли бы учиться все желающие. Орта стала первой магической школой молодой Республики. Видимо, именно поэтому нынешний канцлер решил отправить своего сына учиться именно сюда, а не в элитный Лекс: чтобы показать свою близость к народу, поставить знак равенства между своей семьей и семьями других граждан Республики. Только быть равным перед законом у него смелости не хватило.

В прошлом декабре ходили упорные слухи, что его сын – Марек Кролл – напал на одну из девушек со спецкурса и пытался изнасиловать. Обвинения предъявлены не были, его даже не допросили, но о том, что он сделал, шептались еще долго. Дело замяли, и оно больше никогда не всплыло. Даже тогда, когда та девушка со спецкурса оказалась в разы выше по статусу и самого Марека, и его отца. Впрочем, к тому времени канцлер уже отказался от сына по другим причинам и выслал его за Занавесь, в мир обычных людей, без права возвращения.

Изменения, которые происходили в Республике последние полгода, конечно, очистили Легион, но я очень сомневалась, что тот мог стать кристально чистым за такой короткий срок. И если в смерти моей мамы замешан кто-то из высшего общества, к которому она могла когда-то принадлежать, то никакого честного расследования не будет. Убийца не будет наказан.

От этой мысли у меня в груди вновь разгорался пожар. Тот самый, который появлялся каждый раз, когда другая девушка, нормальная, на моем месте расплакалась бы. Я всегда считала, что неумение плакать – это просто отклонение. Какой-то изъян, сбой в организме. Так всегда говорил мой отец, и я верила ему. Теперь же я задавалась вопросом: могло ли это быть связано с моим настоящим отцом? Какая-то наследственная черта или семейное проклятие? Меня на проклятия проверяли и ничего не нашли, но семейное проклятие, наложенное пару поколений назад, может проявляться у потомков, при этом не обнаруживаясь. Мне все чаще казалось, что если я найду родного отца, то получу ответы на многие вопросы.

А еще, чем больше я обо всем этом думала, тем больше мне хотелось найти родителей мамы, то есть своих бабушку и дедушку. Я не знала, по каким причинам мама порвала с ними связь. Может быть, те плохо восприняли ее беременность? Или она только боялась, что они плохо воспримут ее беременность? Или ее тоже вынуждали за кого-то выйти замуж? Двадцать лет назад, да к тому же в высшем обществе, могли и заставить.

Однако мама умерла, и спросить обо всем этом мне теперь было не у кого. Мой как бы отец прямо сказал, что дальнейшее общение между нами возможно только после того, как я приму предложение руки и сердца его друга и соседа. Да и не факт, что он сам что-то знает о родных мамы или о моем настоящем отце. Где простой фермер – и где люди, обучающиеся в Лексе?

Замуж мне не хотелось. Ни за нашего соседа, ни вообще, честно говоря. Я не видела в браке ничего хорошего. Изо дня в день прислуживать чужому мужчине? Чтобы он при этом постоянно попрекал куском хлеба и каждой потраченной кроной? Нет уж! Я мечтала получить образование, найти работу, которая позволит оплачивать счета, и поселиться в крупном городе, где много людей, среди которых можно найти близких мне по духу. Ни там, где я выросла, ни даже в Орте мне этого сделать не удалось. А в большом городе шансов больше. По крайней мере, мне так казалось.

А еще из крупного города проще попасть к морю, оттуда порталы ведут во все уголки Республики. Даже на территории низших, хотя туда я определенно не собиралась наведываться. А вот услышать вживую шум волн, пройтись по мелкому песку босыми ногами, окунуться в прозрачную воду – этого всего я хотела. И от всех этих возможностей – от полной свободы – меня отделял всего один учебный год. Я специализировалась в снадобьях, но Мастером становиться не собиралась – слишком долго и слишком дорого учиться. Меня устраивала перспектива стать обычным ремесленником. С таким образованием можно найти хорошую работу при аптеке, больнице или в одной из многочисленных лавок, торгующих разнообразными снадобьями. Да, я была близка к своей мечте и полной свободе.

Но теперь я хотела не только этого. Я хотела возмездия для мамы и правды для себя. То, о чем раньше я почти не задумывалась, теперь вдруг стало жизненно необходимо: понять, кто я и где мои корни.

Возможное решение всех проблем пришло в голову внезапно, посреди ночи в самый разгар сессии, разбудив и заставив несколько секунд ловить ртом воздух, пока спятившее сердце не успокоится. Решение это выглядело одновременно очень просто и невероятно сложно: мне нужно попасть в Лекс. Только там я могла найти ниточки, которые привели бы меня или к родному отцу, или к родителям мамы. Даже была крошечная вероятность того, что я смогу найти убийцу. Правда, что делать в таком случае, я не представляла.

Простым это решение было потому, что теоретически перевестись на четвертый год в другой университет я могла. Это не воспрещалось. Но речь шла о Лексе! А я официально была дочерью фермера без родословной, уходящей корнями во времена древних королей. Для таких, как я, дорога в Лекс закрыта, и потому это решение было невероятно сложным. И еще одна проблема: плата за обучение. К тому моменту я уже знала, что мама завещала лично мне небольшую сумму, и даже не требовалось достигать совершеннолетия, чтобы потратить ее на что-то вроде учебы. Только этой суммы не хватило бы даже на год обучения в Орте. А в Лексе я и вовсе смогла бы оплатить только один триместр. Впрочем, образовательный кредит никто не отменял, а одного триместра мне бы хватило, чтобы получить его, если я не успею найти то, что мне нужно.

Так что глобально вопрос упирался в одно: как попасть в Лекс?

Я думала об этом целую неделю, но в голову пришел только один вариант: воспользоваться протекцией. Безумная идея. И мне она не нравилась, именно поэтому я пыталась придумать другой вариант. Но его просто не существовало. Я не любила просить, не хотела быть кому-то должной, но желание узнать правду о себе оказалось сильнее гордости. К тому же я все равно планировала влезть в кредитные обязательства, а потому быть должной Яну Норману выглядело уже не так страшно.

Глава 2

У Яна Нормана в Орте учились немногие, но знали о нем все. Мало кто рисковал проходить его курсы, потому что он преподавал дисциплины, связанные с очень непопулярной ныне темной магией. Знали его по той же причине: долгие годы он был единственным темным магом, преподававшим в Орте. До тех пор, пока прошлым летом с его магией что-то не случилось и он не перестал быть темным. Никто толком не знал, что произошло, но факт оставался фактом: в один прекрасный день профессор Норман сменил черный форменный костюм на серый. Это означало, что светлым он все равно не считался.

Его заметно побаивались. Я занималась у него на втором курсе, и сама каждый раз входила в аудиторию Нормана с замиранием сердца. При этом никто из нас не мог толком объяснить, что такого страшного мы в нем видим. Он редко повышал голос, всегда был вежлив, но что-то заставляло нас обходить его стороной. Поэтому в сплетни о романе профессора со студенткой спецкурса вдвое его моложе, которые упорно ходили по Орте год назад, я до последнего не верила. И, как и многие, была шокирована, когда эта история завершилась громкой свадьбой в конце августа.

Все так или иначе знали, что Ян Норман носит иллюзию и прячет под ней настоящее лицо. Я слышала об этом с первого курса. Одни говорили, что иллюзию ему позволили доктора после того, как ничего не смогли сделать с последствиями какой-то травмы, уродовавшей лицо. Другие утверждали, что он беглый преступник. Третьи – что профессор скрывается от какого-то скандала. И только когда та самая студентка спецкурса оказалась ревоплощением древней королевы, которого магический мир ждал пять веков, появилась новая версия. Именно из-за нее я решилась обратиться к Норману за помощью.

Эта гениальная идея пришла мне в голову в ночь с субботы на воскресенье, и я очень боялась, что до понедельника передумаю, поэтому искать профессора Нормана я отправилась прямо с утра. Однако в столовой мы, очевидно, разминулись, в рабочем кабинете его, естественно, в честь выходного не было. Личный кабинет оказался заперт, и на мой стук тоже никто не ответил. После недолгого колебания я даже постучалась в его личные комнаты, но и там никого не было. Оставалось всего несколько мест, где я могла его найти, если только профессор не покинул Орту по каким-нибудь делам.

В библиотеке мне не повезло, зато в спортивном корпусе – да. Тренажерный зал был пуст, как и всегда утром в воскресенье, но из дальнего зала иллюзий доносился какой-то шум, поэтому я решила проверить, кто там.

Иллюзия была отключена, зал выглядел обычным залом со светлыми стенами, в центре которого двое упражнялись в фехтовании. В высоком, крепком светловолосом мужчине я без труда узнала профессора Нормана, хоть мне раньше и не доводилось видеть его в спортивном костюме. Партнершей оказалась его молодая жена, бывшая студентка спецкурса Таня Ларина.

Мне подобный способ проводить воскресное утро казался очень странным, но выглядело все так, словно это была привычная тренировка. Профессор Норман наносил удары, как мне казалось, совершенно не сдерживаясь, Таня отвечала не менее яростно, хвост рыжих волос метался из стороны в сторону при каждом ее движении. Они оба двигались стремительно и при этом очень грациозно. Может быть, они так ссорятся?

Я застыла на пороге, не решаясь прерывать бой, и терпеливо дожидаясь, пока кто-нибудь из них обратит на меня внимание. Но фехтовальщики были полностью поглощены друг другом и своей схваткой.

Через пару минут Таня неожиданно перешла в более активное наступление. Ей удалось выбить меч из руки мужа. Прижав Нормана к стене, она с видом победителя остановила лезвие меча у его горла.

– Ты убит, – тяжело дыша, провозгласила она и радостно добавила: – Я наконец-то победила!

– Не совсем. – Профессор покачал головой, улыбаясь. – Может быть, я и убит, но ты тоже мертва.

Должно быть, мы с Таней одновременно посмотрели вниз, туда, где Норман направлял острие небольшого кинжала в ее грудную клетку. Лезвие было достаточно длинным, чтобы, пройдя между ребер, пробить насквозь легкое.

– Черт! – досадливо воскликнула Таня, отходя от него. – Так нечестно…

– А кто сказал, что противники должны вести себя честно? – усмехнулся Норман, отлипая от стены. – Не надо подходить так близко. Ты могла проткнуть меня с расстояния вытянутой руки, а не прижиматься ко мне.

Таня убрала меч в ножны и скрестила руки на груди, все еще выглядя раздосадованной.

– Вот возьму и последую твоему совету: весь день прижиматься не буду. Или даже неделю.

Он склонил голову набок, продолжая улыбаться, но выражение лица стало удивленным.

– Это угроза?

Таня не ответила, демонстративно глядя в сторону, но мне почему-то казалось, что это ненастоящая обида. Норману, видимо, тоже, потому что он вдруг резким движением привлек ее к себе и принялся целовать. Обиды его жены хватило секунды на полторы, а я решила все же привлечь к себе внимание, пока дело между ними не зашло слишком далеко.

– Профессор Норман! Доброе утро, простите, что помешала. Мне очень нужно с вами поговорить.

Они резко разорвали объятия, увеличивая расстояние между собой. Таня заметно смутилась, а ее муж остался, как всегда, невозмутим.

– Госпожа Роук? Чем обязан?

Это было еще одной особенностью профессора Нормана: он помнил по именам всех своих студентов, даже тех, кто посещал только одну дисциплину. Возможно, потому что студентов у него было не так много, как у других преподавателей. Или же он обладал хорошей памятью.

– Мне очень нужна ваша помощь, – без предисловий сообщила я, осторожно подходя ближе.

– Если я могу вам чем-то помочь, я с удовольствием это сделаю.

Его спокойный, уверенный тон не оставлял сомнений, что так и будет. Профессор сцепил руки за спиной, как это часто делал, и приготовился слушать. Его совершенно не смущало то, что он в тренировочных брюках и промокшей от пота футболке с коротким рукавом вместо обычной преподавательской формы. Я очередной раз задалась вопросом, почему же мы, студенты, так его боимся?

– Я, наверное, оставлю вас, – предложила Таня, как будто заметив, что мне ужасно неловко.

Она даже успела сделать шаг к выходу, но я остановила ее:

– Нет, Таня, пожалуйста, останьтесь. Ваша помощь нужна мне ничуть не меньше.

Ее это заметно удивило. Я запоздало подумала о том, что между студентами в Орте не принято обращение на «вы». Но как еще я могла общаться к ней, учитывая то, кем она была? Да и в данный конкретный момент я разговаривала не со студенткой Орты, а с женой моего преподавателя. Как студентка спецкурса Таня закончила обучение еще в июне и с тех пор ждала начала обычного для магов учебного года. Снова студенткой Орты она станет только в марте. Подумав об этом, я тут же начала переживать о том, что назвала ее по имени.

– Мы вас внимательно слушаем, – голос профессора Нормана вернул меня к реальности.

Я набрала полную грудь воздуха и быстро выпалила, боясь на полуслове растерять остатки наглости и уверенности:

– Мне очень нужно перевестись в Лекс для обучения на четвертом курсе, и для этого мне нужна ваша протекция. Я прекрасно понимаю, что не имею никаких оснований просить вас об этом, а у вас нет ни малейшей причины мне помогать, но… пожалуйста.

Норман удивленно приподнял брови и переглянулся с женой, как будто хотел убедиться, что я сказала именно то, что он услышал. Однако когда он заговорил, голос его звучал довольно нейтрально:

– Это весьма… неожиданная просьба, госпожа Роук. Надеюсь, вы позволите уточнить, с чего вдруг вам разонравилась Орта и так срочно потребовалось поступить в Лекс?

– Нет, мне нравится Орта, – заверила я. – Просто мне очень нужно попасть в Лекс.

– Я все еще не понимаю – зачем?

Я знала, что он спросит, поэтому заранее приготовила объяснение, которое отчасти было правдой, а потому могло его убедить:

– У меня недавно умерла мать, а мой отец хочет выдать меня замуж за своего друга. Полагаю, вы знаете жесткие правила Лекса. Вступать в брак во время обучения там запрещено. Это дало бы мне защиту как минимум на год.

– А ты не можешь просто сказать отцу, что не хочешь замуж? – удивилась Таня.

– Я говорила. Не раз. Его это вывело из себя.

– Но он же не может тебя заставить…

– Заставить – нет, – кивнула я. – Но требовать будет. В Орте ничто этому не помешает. А в Лексе он даже не сможет меня навещать без предварительного согласования с их ректором.

– Мне кажется, это очень странный способ избежать неугодного замужества, – заметил Норман, нахмурившись. – Хотите, я поговорю с вашим отцом? Или просто запрещу ему посещать Орту.

– А вы можете? – удивилась я.

– Со следующего учебного года смогу.

Я не сразу поняла, что это значит, но потом сообразила: видимо, Абрахама Реда – нашего странноватого ректора – все же снимают с должности. То, что на его место назначают Нормана, было вполне ожидаемо. Особенно учитывая, что в главном холле портрет Гордона Геллерта заменили портретом Норда Сорроу.

Однако для меня это стало плохой новостью: моя и без того шаткая причина теперь совсем не годилась.

– Мне кажется, тут дело совсем не в перспективе замужества, – догадалась Таня. Наверное, я слишком громко думала. – Но настоящую причину ты по каким-то причинам не хочешь называть.

Мне оставалось только смущенно кивнуть. С чего я вообще взяла, что смогу их обмануть?

– Хорошо, предположим, – кивнул Норман. – Если вам неловко ее называть, я не буду настаивать. Но с чего вы взяли, что ректор Лекса меня послушает? Кто я такой, чтобы давать подобные протекции?

Я перестала гипнотизировать взглядом пол и удивленно посмотрела на него.

– Но как же? Все ведь знают, что вы – это он.

– Кто – он?

– Норд Сорроу. Древний король и основатель Лекса, – почти шепотом сказала я. – Конечно, официально вы этого не признали, но… все ведь и так знают.

Он опять удивленно приподнял бровь, на этот раз одну, и недовольно покосился на жену. Та вновь демонстративно смотрела в сторону. Конечно, ведь именно ее намеки, которые она давала в разных интервью, привели к тому, что «все знали».

– Я боюсь, госпожа Роук, – сдержанно заметил Норман, – что неподтвержденных слухов недостаточно для протекции в Лексе.

– Но ты ведь можешь попробовать обратиться к их ректору, – вмешалась Таня, когда моя слабая надежда уже почти успела умереть. – Хотя бы как почти ректор Орты.

Норман снова недовольно посмотрел на нее, демонстрируя, что не в восторге от этой идеи. Не дожидаясь его ответа, она снова заговорила сама:

– Хорошо, тогда я к нему обращусь. Может быть, просьба ревоплощенной Роны Риддик для него что-то значит.

Моя надежда вновь ожила. Конечно, это обещание еще ничего не значило, но оно давало мне шанс.

– Спасибо вам огромное, – я постаралась вложить в эти слова всю свою благодарность. – Я буду вашей должницей.

Таня отмахнулась, а Норман вздохнул, но ни спорить, ни отговаривать жену не стал. Он только посмотрел на меня, как показалось, с сочувствием. Причины такого взгляда я поняла много позже.

Глава 3

О том, что ректор Лекса согласен встретиться со мной для собеседования, я узнала уже после начала каникул. Таня Ларина неожиданно прислала мне с феей записку, в которой приглашала зайти к ним с мужем на обед. Меня это приглашение смутило. Кто я такая, чтобы обедать с теперь уже ректором Орты и ревоплощенной королевой? Но мой отказ выглядел бы слишком вызывающе, как пренебрежение, а мне не хотелось никого обижать.

В домашней обстановке профессор – то есть, теперь уже ректор – Норман мало чем отличался от самого себя в аудитории: такой же спокойный, сдержанный и вежливый. Разве что одет был более свободно: в светлые брюки и рубашку вместо серой преподавательской формы. Возможно, его сдержанность объяснялась моим присутствием. Мне стало любопытно, каким он бывает с женой наедине. В браке своих родителей я чаще видела холодность, отчужденность и взаимное разочарование. Я не знала, было ли так всегда или стало к тому времени, как я подросла и начала запоминать. Может быть, когда-то мой неродной отец тоже смотрел на маму с такой безграничной нежностью, а она обращалась к нему с откровенным восхищением?

Таня радостно поведала мне, что ректор Лекса – Найт Фарлаг – в своем ответном письме был очень любезен и пригласил меня на собеседование, по результатам которого примет окончательное решение. Судя по кривой усмешке ректора Нормана, которая сопровождала эти ее слова, в действительности все было совсем так просто. Я была благодарна Тане за то, что она преуменьшала свои заслуги: и так не знаю, как буду расплачиваться с ней за заботу.

– Ректор Фарлаг будет ждать тебя завтра в два часа дня, – пояснила Таня. – Ты подойди к порталам без пяти, мы тебя проводим, а на той стороне встретит кто-то из сотрудников Лекса.

– Вам совершенно необязательно меня провожать, – пробормотала я, смущаясь еще больше.

Я не понимала, что за пляски вокруг меня? Впрочем, Тане могло быть просто скучно. Она ведь из Покинувших – выросла в мире людей, а в мире магов у нее едва ли широкий круг общения. Королевами обычно восхищаются, а не дружат с ними.

– Полагаете, сможете самостоятельно настроить портал на Лекс? – легко уел меня Норман. Заметив мою растерянность, кивнул. – Я так и думал. Так что я там буду исключительно для этого.

– К тому же нам все равно идти к порталам, чтобы отправиться в Аларию, – весело добавила Таня. – В гости к моим родителям.

– Традиционный семейный обед, – с несколько натянутой улыбкой уточнил Норман.

– Попробуй в следующий раз сказать это с большим энтузиазмом, – поддела его Таня.

Ректор Норман опустил вилку, так и не донеся ее содержимое до рта, и выразительно посмотрел на жену.

– Что за намеки? Я обожаю обедать у твоих родителей.

Даже я услышала нотки сарказма в его тоне.

– Еще скажи, что обожаешь мою маму, – хмыкнула Таня, подперев подбородок рукой и насмешливо глядя на мужа.

– Конечно, я обожаю твою маму, – сдержанно подтвердил Норман. – Иногда мне кажется, что я обожаю ее даже больше, чем тебя.

Мы с Таней не выдержали одновременно, только она рассмеялась в голос, а я постаралась сделать это тихо.

– Лжец, – укоризненно, но при этом очень нежно заметила Таня, глядя на мужа с широкой счастливой улыбкой.

Норман тоже тихо рассмеялся, ничуть не обидевшись на это заявление, после чего мы продолжили есть, обмениваясь преимущественно ничего не значащими фразами об Орте, учебе, погоде и последних новостях.

Под конец, когда основные блюда были съедены, Норман поинтересовался нашими мыслями насчет десерта. Я попыталась отказаться, но Таня энергично заверила меня, что у них на десерт какие-то невероятно вкусные пирожные, которые мы обязаны хотя бы попробовать. Норман взмахом руки отправил посуду в университетскую столовую, а сам поднялся из-за стола и заявил, что займется напитками лично.

– Госпожа Роук, вы будете чай? – Дождавшись моего кивка, он перевел взгляд на жену. – А тебе, конечно, кофе?

Она снова тепло улыбнулась ему и тоже кивнула. Профессор коснулся рукой ее плеча и поцеловал в макушку, прежде чем оставить нас наедине. Кажется, он просто нашел повод уйти, чувствуя, что его присутствие смущает меня.

Наблюдая за ними, я впервые подумала, что, возможно, в браке есть и какие-то плюсы.

– Тара, скажи, что на самом деле так влечет тебя в Лекс?

Вопрос застал меня врасплох. Мне не очень хотелось распространяться на эту тему, но теперь я уже не могла отказать Тане Лариной в ее любопытстве.

– После похорон мамы мой отец обмолвился о том, что он мне не родной, – глядя на свои сцепленные руки, лежащие передо мной на столе, призналась я. – И сказал, что мама привезла меня из Лекса. А я даже не знала, что она там училась. Я вообще ничего о ней не знаю, кроме того, что она моя мама.

Я больше ничего не стала говорить, полагая, что Таня достаточно умна и поймет все без моих слов.

Она действительно понимающе кивнула и вздохнула. А когда заговорила, голос звучал почему-то печально, хотя до этого она все время выглядела довольно веселой.

– Я прекрасно понимаю, как важно найти себя, понять, кто ты и что тебе с этим делать. Но ты же знаешь, что в Лексе тебе придется нелегко? Ян кое-что объяснил мне про особенности этого университета и лиц, которые там учатся. И должна сказать, что целое учебное заведение, наполненное людьми вроде Марека Кролла, приводит меня в ужас. Даже не знаю, что хуже: оказаться там или в подземелье, которое кишит низшими. – Она криво усмехнулась. – Поэтому имей в виду, если вдруг станет невыносимо, ты всегда можешь вернуться. Ян заверил, что зачислит тебя обратно в любой момент.

– Разве так можно? – удивилась я.

Она улыбнулась и пожала плечами.

– Я не знаю, можно так или нет, но если Ян сказал, что примет, значит, он так сделает.

И снова в ее голосе было столько тепла и восхищения, что я отчаянно ей позавидовала. Наверное, хорошо быть настолько уверенной в мужчине.

Я не выдержала и все-таки задала вопрос, который мучил меня с того дня, как было официально объявлено об их грядущей свадьбе:

– Как вы на это решились? Я имею в виду, на отношения с ним? Разве вас не пугало, что он темный и скрывает свое лицо? И вообще… Он же… намного старше. Или все дело в том, что когда-то у вас с ним уже был роман, и вы об этом знали?

Мне показалось, что она смутилась. Я этого никак не ожидала, а потому тоже почувствовала себя неловко. Мама всегда говорила, что не стоит лезть другим людям в душу, и я очень редко нарушала это правило.

– Сложно объяснить, – после продолжительной паузы ответила Таня, глядя куда-то вдаль и одновременно в себя. – Я ни на что не решалась. Когда начинались наши отношения, я их отчаянно хотела. Не скажу, что это всегда было легко. Да и сейчас не всегда легко. Мы во многом разные. Мы выросли в разных мирах, у нас очень разный жизненный опыт и… скажем так, культурный код. Он не всегда понимает мои шутки, я не всегда понимаю его действия. Но у нас есть кое-что очень важное: мы всегда хотим понять друг друга. А то, что не можем понять, стараемся просто принять. Когда-то нас спасает его мудрость, когда-то – моя эмоциональность. Мы просто знаем, что мы разные. И знаем, что ни один из нас не стремится обидеть другого. И если так случилось, то дело в каком-то недопонимании. Это помогает.

Ее слова напомнили мне то, что часто повторяла моя мама: не обижайся на отца – он не хотел нас обидеть, умей прощать, смиряйся…

– Стоит ли все это того?

Наверное, я спросила в тот момент сама себя, но Таня все равно ответила:

– При определенных условиях необходимость понимать, принимать и прощать из угрюмого каждодневного подвига превращается в естественную потребность.

– При каких?

На ее лице снова появилась простая, открытая улыбка, которая делала ее совсем непохожей на какую-то там королеву.

– Когда любишь.

В этом мне оставалось только поверить ей на слово, потому что я сама пока еще ни разу не любила.

Ректор Лекса Найт Фарлаг в первую очередь поразил меня своим возрастом. Я привыкла к ректору Орты Реду, которому было далеко за шестьдесят, и даже назначение ректором сорокалетнего профессора Нормана мне казалось странным. Но это легко объяснялось его статусом. А возраст Найта Фарлага едва ли даже приближался к сорока, и я не представляла, кем нужно быть, чтобы в таком возрасте занять такую должность.

Во вторую очередь меня поразила его внешность. Нет, ректора, наверное, можно было назвать достаточно привлекательным мужчиной: высокий, подтянутый шатен с гармоничными чертами лица. Наверняка студентки влюблялись в него без памяти. Меня смутила заметная небритость, взъерошенные волосы, словно он недавно встал с постели и не подумал их расчесать, мятая рубашка и небрежная поза, в которой он восседал за своим столом. Я даже не сразу поняла, что человек, к которому меня привели, и есть ректор Лекса.

А еще Фарлаг носил черный костюм. Совсем не похожий на преподавательскую форму Орты, но черный цвет сразу заставил воспринимать его как темного.

– Садитесь, – не здороваясь, велел он, кивнув на кресло, стоявшее по другую сторону стола.

Его голос звучал глухо, но почему-то мне показалось, что он умеет быть очень громким и… звучным, что ли. Стараясь унять сердцебиение, я осторожно опустилась в кресло, тайком окидывая взглядом кабинет. Рассмотреть что-либо оказалось непросто: узкие окна были задрапированы плотными шторами, совсем не пропускающими свет, одинокий светящийся шар висел в воздухе почти над самым креслом посетителя, поэтому меня он освещал хорошо, а все остальное тонуло в полумраке, включая моего собеседника. Это заставляло нервничать.

– Итак, – начал Фарлаг. Он подпирал голову рукой, поставив локоть на ручку кресла, и гипнотизировал меня взглядом темных глаз, которые из-за теней, падавших на лицо ректора, казались черными. – Объясните, госпожа Рок, по какой такой причине вы сочли необходимым – а главное, возможным – для себя учиться в Лексе?

– Роук, – как можно спокойнее поправила я.

– Что?

– Моя фамилия – Роук. Не Рок.

Он молчал, наверное, с полминуты. И я тоже молчала, дожидаясь его реакции. И дождалась.

– Я очень надеюсь, что это не единственный ваш аргумент в пользу права учиться в Лексе.

Насмешливый, высокомерный тон, от которого внутри вспыхнул крошечный огонек гнева. К счастью, гасить такие вспышки я хорошо умела. Я откашлялась, чтобы голос в ответственный момент не подвел, и выдала новую версию, поскольку понимала, что ректору Фарлагу точно не стоит объяснять про неугодное замужество:

– Я специализируюсь в снадобьях, хочу стать хорошим специалистом. И я слышала, что в Лексе очень сильная подготовка по этому предмету. Сильнее, чем в Орте.

На самом деле ничего такого я не слышала. Просто в Лексе традиционно каждый предмет преподавался на высшем уровне, ведь здесь собирали лучших преподавателей со всей Республики, абы кого не брали.

Глаза Фарлага заметно сузились, словно он внезапно стал плохо видеть и пытался теперь сфокусировать на мне взгляд. Я непроизвольно поерзала на месте.

– Стало быть, курс снадобий, преподаваемый в Орте, оказался недостаточно хорош для дочки фермера? – язвительно усмехнулся он.

На этот раз слова прозвучали пренебрежительно, и меня кольнула обида. Я сознательно села прямее и чуть вздернула подбородок, чтобы он не догадался о том, как меня задели его слова.

– Стремление быть лучше не зависит от родословной, – ответила я, все еще старательно контролируя голос.

– Снадобья, используемые в сельском хозяйстве и животноводстве, довольно просты, – продолжил ректор тем же насмешливо-пренебрежительным тоном.

– Я не планирую возвращаться на ферму… отца.

Он тихо фыркнул и едва заметно покачал головой. В этом звуке и движении мне почему-то послышалась непроизнесенная фраза: «Я так и думал». И наверняка подумал он совсем не то, что я имела в виду, поэтому посчитала нужным уточнить:

– Я хотела бы найти работу в городе, желательно при аптеке или больнице. Медицинские снадобья в большинстве своем достаточно сложны, а некоторые и вовсе доступны только Мастерам. У меня нет возможности стать Мастером, но я хотела бы уметь как можно больше, чтобы иметь больше шансов найти хорошую работу.

– Похвально. – Фарлаг даже издевательски поаплодировал мне.

А вот теперь в груди начало разгораться настоящее пламя, погасить которое было уже не так просто. Вдобавок грудную клетку словно обручем сдавило. Интересно, он пригласил меня сюда, только чтобы поиздеваться? Что бы я ни говорила, все вызывало только насмешку и презрение. После доброжелательных преподавателей Орты такое отношение казалось гадким и несправедливым. Интересно, они тут все такие? Я вспомнила слова Тани Лариной о том, что место, полное людей вроде Марека Кролла, хуже подземелья с низшими. А ведь она наверняка знала, о чем говорит: столкнулась в своей жизни и с тем и с другим.

На мгновение у меня появилось желание встать, высказать этому снобу в лицо все, что я думаю о его манере разговора, и гордо удалиться. Вернуться в Орту, доучиться спокойно. Кредит не придется большой брать, быстрее верну. И к демону тайны моего рождения и смерти мамы!

Но я сдержала себя. По моей инициативе за меня просили. И если уж ревоплощенная королева не переломилась, делая это, то и я вполне могу потерпеть. Один триместр, три с половиной месяца. Не так уж и много.

Поэтому я промолчала, продолжая сидеть все так же прямо, хотя от этой позы уже сводило мышцы спины и шеи.

Фарлаг тоже молчал и уже даже не смотрел на меня, невидящим взглядом уставившись на поверхность письменного стола, на котором в беспорядке были разложены какие-то бумаги и мелкие канцелярские принадлежности. В конце концов он вздохнул и довольно резко заявил:

– Нет ни одной причины, по которой я должен взять вас в Лекс. Вы небогаты, ваши результаты в Орте не тянут на выдающиеся, ваш род… Да у вас просто нет никакой родословной. Вы никчемная дворняжка, которая пытается пролезть на выставку породистых собак. Вы никоим образом не подходите Лексу. Большинство студентов справедливо сочтут ваше присутствие оскорблением. Надеюсь, вы понимаете, что подружиться здесь с кем-то и обеспечить себе безбедное будущее у вас не получится? Для содержанки вы недостаточно хороши внешне.

Каждое его слово было словно пощечина, от которой мое сердцебиение учащалось, дыхание становилось тяжелее, а огонь в груди горел все сильнее. Так вот что он подумал? Что я ищу себе богатого мужа или, на худой конец, любовника? Меня снова распирало изнутри от желания сказать ему все, что я думаю по этому поводу, а он выжидающе смотрел на меня. Ждал, что я заплачу? Вынуждена его разочаровать. Говорить все, что думаю, тоже не стала, но от некоторых слов все же не удержалась, стараясь, впрочем, чтобы они не прозвучали слишком уж дерзко:

– Поверьте, безродная дворняжка в моем лице совершенно не намерена заводить здесь себе высокородных друзей… В каком-либо качестве. У меня другие цели. Я осознаю, что не подхожу Лексу из-за своего происхождения. Но хочу заметить, что вы тоже не очень-то подходите должности ректора университета из-за своего возраста. Наверняка многие преподаватели, которые старше и опытнее вас, в свое время тоже восприняли ваше назначение как оскорбление. Однако, как мне кажется, это не мешает вам справляться со своей работой. Не помешает все это и мне в учебе.

Финальная лесть вырвалась исключительно по наитию. Я не представляла, насколько Фарлаг справляется со своей работой. Но он сам наверняка считал, что справляется хорошо. У столь спесивых людей другого мнения о себе быть не может.

Ректор внезапно подался вперед, оперся локтями о стол. Его лицо попало под свет шара, и я смогла разглядеть, что глаза у него не черные, а карие с зелеными прожилками. Они едва заметно слезились, как от едкого дыма или запаха. Или резкого света. Он поморщился, движением руки отогнал шар подальше и тихо выплюнул всего одно слово:

– Сэр.

– Что? – не поняла я.

– В Лексе, обращаясь ко мне или кому-то из преподавателей, вы обязаны добавлять обращение по нашей должности или «сэр».

Я сглотнула, не веря в свою удачу.

– Это значит, что вы принимаете меня в Лекс? Сэр, – поспешно добавила я. Придется к этому привыкнуть.

– А вы думаете, я могу отказать ревоплощению Роны Риддик и ее мужу, который, вероятно, создал этот университет? Не знаю, почему они просили за вас, но я вынужден удовлетворить их просьбу. Только предупреждаю: в течение двух недель после начала обучения вы должны найти себе личного наставника из числа преподавателей. Если никто не захочет им стать, вы будете отчислены. Без возвращения оплаты за обучение. Подумайте об этом, прежде чем ее вносить.

– Что ж, в таком случае я оплачу для начала только первый триместр, – поспешно зацепилась за эту возможность я, а потом поторопилась добавить: – Сэр.

Он снова откинулся на спинку кресла и бросил в мой адрес только одно слово:

– Свободны.

Я подскочила с места, скомканно попрощалась и быстро зашагала к двери. Лишь на пороге чуть замедлилась и оглянулась через плечо на ректора.

Тот сидел, все так же откинувшись на спинку кресла, ладонь одной руки прижав к лицу, а другой – сжав в кулак. Что-то в этой позе заставило меня думать, что ему больно.

Но не мог же он так страдать из-за того, что взял в Лекс дочку фермера?

Глава 4

Первое марта – первый день нового учебного года – выпал на пятницу. И два выходных дня, которые должны были за ним последовать, оказались единственным приятным обстоятельством.

День начался с заселения в общежитие, которое произвело на меня неизгладимое впечатление. Нет, мне нравилось в Орте, я считала, что там очень удобно. И хотя у меня за три года так и не возникло теплых доверительных отношений с соседкой, необходимость делить комнату на двоих меня не напрягала. В Лексе мне тоже предстояло жить с соседкой, но при этом делить с ней не комнату, а целые апартаменты: у каждой из нас была своя спальня, и моя оказалась больше той комнаты, в которой в Орте мы жили вдвоем. В ней же стоял и письменный стол. Делить нам предстояло просторную светлую гостиную, с камином, диваном, уютными креслами и небольшим обеденным столом в углу, и туалетную комнату, в которой одновременно умещались и душевая, и довольно большая ванна.

Апартаменты привели меня в восторг, но он длился недолго. Ровно до тех пор, пока я не познакомилась со своей соседкой. И если с прежней у нас был вежливый нейтралитет, то с первых секунд общения с новой я поняла, что большую часть времени буду проводить в собственной спальне, а не в общей гостиной.