Инфер 4 Михайлов Дем

Вот оно… теперь картинка сложилась…

Именно в центре, между колоннами, что поддерживали своды, тому, кто с легкостью отшвыривал многотонные машины, удалось вскрыть напольные плиты в достаточном количестве, а затем выбить из-под них бетон, чтобы начала поступать вода и образовалось озеро шириной в тридцать с чем-то метров. Глубина неизвестна, но вряд ли она важна, главное – наличие воды.

Почему?

Потому что те три холма вокруг озерца и еще один, что гораздо ближе к нам, радостно светятся достаточно большим количеством желтых тусклых огоньков, хотя среди них встречаются очаги света чуть ярче. Холмы обитаемы – как и ангар.

– У здешних холмов есть глаза, – произнес Каппа, успевший занять позицию на капоте мертвого бульдозера с эмблемой Атолла Жизни во весь корпус.

– Там!

Возбуждения в голосе Ссаки было столько, что я не стал презрительно морщить жопу и сразу же глянул в предложенном направлении. Увидел нечто не вписывающееся – или слишком хорошо вписывающееся? – сделал увеличение и… шатнулся вперед, падая с плиты.

– Я увидела! – с надеждой выдохнула наемница. – Я!

– Ссака со мной, – уже в движении приказал я. – Остальным ждать. Наблюдай, Каппа.

– Есть! – мечник не смог скрыть звучащего в голосе разочарования.

Двигаться скрытно в этом месте было легко – укрытий хватало. Прежде чем выбрать подходящее место для будущего озера, неизвестные твари успели пошариться по всей территории утопающего в сумраке ангара, изгибая или вырывая плиты, сдвигая и сгребая технику. Укрытий до жопы. Главное – двигаться в ровном мягком ритме и заранее просчитывать маршрут так, чтобы все время находиться под защитой того или иного укрытия. Мы быстро удалялись от входа в Сумрачную Территорию, но противоположная стена приближалась куда медленнее – сказывались размеры этой рукотворной каверны.

– Лид?

Правильно поняв вопрос, я остановился рядом с поставленным дыбом смятым электротягачом и, оценив расстояние до вершины холма, принял решение:

– Лезем оба. Кресты не трогаем. Не высовываемся.

– Лишь бы все это дерьмо не придавило нам жопы, – пробухтела Ссака, проворно взбираясь по боку во многих местах пробитой цистерны еще одного тягача.

Я двигался по соседней «опоре». Через минуту мы оказались у самого верха, где и замерли, скрывшись в решетчатой тени под изогнутой фермой мертвого крана. На вершину стального холма из хлама будто бейсболка был нахлобучен кузов многотонного грузовика. Получилась относительно ровная монолитная площадка, на которой и находились привлекшие наше внимание объекты.

Семь крестов, три из них заняты распятыми гоблинами. Один сдох, распух и влажно шипит дохлой жопой, испуская из себя трупные воды. На еще одном кресте голая скальпированная девка со срезанными сиськами и утыканным сварочными электродами животом. Эти электроды в каждом из обитателей крестов, но в девке их раз в десять больше. Похоже, кто-то тайно выражал своих похотливые мечтания. Уронив покрытую запекшейся кровью голову, девка подергивается, явно собираясь скоро присоединиться к коллективу жопного хорового пения. И третий крест… на нем обладатель таких же украшений, лишенный скальпа, члена и яиц мускулистый крепыш с обожженным снизу лицом – походу, ему сжигали бороду, чьи жалкие остатки еще видны на щеках. Крепыш, уставившись в никуда, пребывал в говорливом бреду, явно споря с кем-то невидимым, но уже пришедшим по его душу:

– Нет! Нет! Нет! К каждому есть ключик – кроме тех, кто не имеет замка. Ведь ключ надо вставлять в душу, а не в жопу. Вставлять прямо в гребаное подсознание, а затем проворачивать. И каждый раз это происходит по-разному. Каждый раз ключ разный. Но знал бы ты, сколько у меня в незримой связке универсальных ключей, что подходят к миллионам душевных замков… Ты знаешь названия этих ключей…

Пауза… долгий хрип… недолгая тишина… и черные рваные губы расползаются в презрительную кровавую ухмылку:

– Что? Деньги, власть и секс? Это универсальные ключи? Нет!

Пауза… на этот раз подольше. Стон боли, к которому добавляет свою плачущую лепту агонизирующая девка. И опять лихорадочное бормотание:

– Нет! Тогда это взятка, а не ключ! Ценность ключа в том, что ты, по сути, ничего не даешь взамен, а свое все же получаешь… Хотя, может и ты что-то даешь – нечто эфемерное, но очень и очень желаемое. Я умею! Умею договориться! О, лидер! Мой серебряный лидер Флоратор! Доверь эту миссию моему боевому звену! Я не подведу! Я договорюсь! Я…

Мелко задрожав, крепыш ударился затылком о крест и расслабился, медленно выпуская воздух уже мертвыми губами.

– Флоратор… – сдавленно пробулькала Ссака. – Лидер Флоратор… щас сдохну от смеха…

– Гномы, – выдохнул я, переводя взгляд с новоиспеченного мертвеца на соседний крест.

– Поговорить не удалось. Баба тоже не жилец.

– Но еще не сдохла, – возразил я. – Цепляй ей к жопе запасную аптечку. И отдавай приказ впрыснуть все бодрящее разом.

– Ее это прикончит, – предупредила поползшая наемница.

– Да что ты говоришь? – удивился я.

– Ну туда-то зачем электроды запихивать? – поразилась подползшая к полудохлой девке Ссака. – О… они их еще и подпалить пытались. Бенгальских огоньков захотелось, ушлепки?! – она не замечала, что в ее голосе зазвучала та извечная древняя солидарность одной бабы к другой.

– Уймись, боец, – зевнул я. – И подари ей веселье.

– Обезбол тоже вколю.

– Мне похер. Главное – не дай аптечке погрузить эту дохлятину в сон!

– Сделано…

Эффекта долго ждать не пришлось. Получившая ударную дозу целительной химии изуродованная девка вздрогнула, подняла голову и заорала так громко, что наверняка привлекла к себе внимание всех здешних обитателей. Да и посрать – Ссака уже отползла, вернувшись под защиту противоположного от озерца склона. Даже если оттуда в это время смотрели на далекий от центра эшафотный холм, то вряд ли что-то сумели увидеть. В этом проблема подобных казней – воняет, течет, мешает наслаждаться жратвой и питьем, да и потрахаться при такой вони нормально не удастся. Поэтому убрали кресты с распятыми подальше. И дали нам шанс подобраться к казнимым. Хотя есть ли толк?

– Заткнись, боец! – рявкнул я, и воющая девка осеклась, повела в мою сторону ободранной башкой, из ее пробитых скобами и затянутых на болты рук лениво потекла кровь.

– Кто… кто… Лидер Флоратор? Ты послал за нами…

– Нет. Я Оди. Гоблин Оди.

– А… а… дерьмо святое… – опять уронив голову, девка засмеялась. – Ты ангел смерти, Оди? Не зря твоим именем пугают. Я сама с опаской ходила сумрачными кор… – ее речь прервалась внезапно. Обвиснув, она замерла, аптечка с потушенными огнями и вырубленным звуком часто завибрировала на ее ребрах, пытаясь вернуть жизнь в этот истерзанный кусок мяса.

– Боец!

– Да! Да! Я на посту! На посту! Я полезна!

– Ты уже умерла. Понимаешь это?

– Да… да…

– Аптечка тебя не вытянет.

– Да…

– Успей рассказать – на кой черт вы здесь? Не похоже на гномье поселение.

– Энзимы! Энзимы поймали нас! Засада!

– Энзимы?

– Уходи, гоблин Оди… они поимеют тебя… они не хотят говорить… миссия провалилась…

– О чем вы пришли говорить?

– Металл! Металл! – это слово вылетало из ее уже почти дохлого сухого рта со звонким лязгом. – Металл! Гномы куют металл! Нам нужен металл! Дайте металла… дайте!

– Чем они вооружены?

– Дайте металла!

– Эй! Какое у энзимов вооружение?

– Металлом окованы наши сердца…

– Вооружение?

– Разное… огнестрел… тесаки… грязные твари… мы хотели договориться… Металл!

– Техника?

– Рыцари-великаны шагают… бум… бум… ковши на руках…. И ножницы… перерезали сестрицу Пульвассу… вместе с броней…

– Шагоходы? Строительные шагоходы?

– Сдохни, гоблин Оди… От… отсоси! Мы… я…

На этом общение закончилось. Одним трупом стало больше. Зная, что весь отряд слышал через передатчик откровения похотливой девки, я тихо приказал:

– Выдвигайтесь тем же путем сюда, Каппа.

– Есть.

– Ссака. Давай им навстречу. На полпути тормозни, займи позицию и подстрахуй.

– Есть.

Оставшись у вершины в одиночестве, я ползком добрался до изуродованного трупа, дотянулся до выплюнувшей все содержимое аптечки и парой осторожных тычков по клавишам оживил ее световые сигналы. Как и ожидалось, сначала загорелся, а затем сиротливо замигал единственный красный огонек. Пациент сдох, аптечка ничего поделать не может. Этот мигающий красный огонек мне и был нужен. Убравшись с вершины, я замер в терпеливом ожидании, зная, что рано или поздно подмигивающая красным вершина эшафотного холма привлечет чье-то внимание.

– Лид…

– Слышу, – ответил я Каппе.

– Засек у озера движение. Бортовая электроника опознала тяжелый шагоход. Скорей всего, промышленный.

– Ага, – согласился я, с высоты занятой позиции оглядывая огромный ангар. – Наверняка он и есть. Продолжайте движение.

– Есть.

Сменив позицию, я забрался в смятую кабину электротягача, с удобством расположившись на водительском кресле, что больше напоминало трон, хотя на самом деле представляло собой универсальную конструкцию, совмещающую в себе массажное кресло, рабочее место, трансформирующуюся кровать и терминал с доступом в виртуальные миры полного погружения – надо же чем-то заниматься бесполезному живому куску мяса в полностью автоматическом беспилотном тягаче. Хотя вон те бульдозеры выглядят абсолютно аналоговыми. Там из электроники будет разве что аптечка вцепившегося в рычаги управления водителя.

Еще через семнадцать минут наконец-то случилось ожидаемое – в очередной раз высунувшись со стороны тягача, оставаясь под прикрытием смятой кабины, я увидел вразброд шагающую группу из четверых гоблинов – определенно гоблинов, тут и сомнений не возникло, несмотря на странное обозначение «энзимы». На груди лидера висит дисковый автомат, за спинами еще двух виднеются пока не опознанные стволы, четвертый лениво тащит на плече что-то вроде двуручного меча. Метрах в пятидесяти за ними очень неспешно ковыляет ходульная конструкция – прозрачная освещенная просторная кабина, высоченные тонкие ноги, крохотные ручные универсальные манипуляторы, свисающий между ножных опор крюк на тросе. Это, считай, не переделанный средний погрузчик, что обычно занимается контейнерами. Похожий на скелет трахнутого клоуна-паяца шагоход шел медленно, но уверено, сидящая в кабине-аквариуме девка позевывала, явно не пребывая в восторге от перспективы посмотреть, что же там за красный огонек зажегся в жопе явно сдохшей гномы. Эта техника не для боев – эту витрину даже башкой прошибить можно. Скорее для внутренних операций, связанных с перетаскиванием.

Но… я не поверю, что весь этот металлом стащили в кучи, смяли и даже сплющили шагоходы. Нет. Тут поработало что-то живое. Что-то очень сильное и умеющее действовать целенаправленно. А учитывая приложенную силу, глядя на заброшенные вверх многотонные бульдозеры, легко понять, что размеры у этих любителей тягать тяжести немаленькие. А раз так… где они? Мое внимание снова обратилось к темной линзе озерца между колоннами и стальными холмами.

Доложившийся Каппа замолк, замерев у подножия стальной кучи. Он молчал, но вся его стальная фигура выражала вопрос и нетерпеливое ожидание. Стоявшая за ним Ссака мало чем уступала в выразительности, хотя ее экз уступал Глефе мечника. Я их не разочаровал:

– Продолжим беседу. Доставьте двоих. Любого из пеших и пилота шагохода. И чтобы никакого шума, гоблины.

– А можно кровавой драмы? – шипяще поинтересовалась наемница, явно изнывая от злобы.

– Мне посрать.

– Спасибо, лид.

– Остальным – наблюдайте! – велел я, коротким жестом указав наилучшую позицию для созерцания.

Раздав указания, я вернулся в кресло, опустил винтовку на водительскую дверь и замер, наведя ствол на грудь пилота шагохода. В таких машинах, если устройство не демонтировали, одним нажатием кнопки врубается тревожный ревун, что мгновенно даст знать всей округе о проблемах. Свои мысли я озвучивать не стал, собираясь понаблюдать за действиями сержантов.

Вражеская группа лениво приближалась, одним своим видом доказывая, что они чувствуют себя в полной безопасности. В какой уж раз я изумлялся этой повальной похеристичности и беззаботности. С чего у них такая железобетонная самоуверенность? Туда даже «пейзаж» играет против них – хаотично разбросанные горы из искореженной стали, пологие длинные холмы, топорщащиеся рваным острым металлом, узкие петляющие тропы, груды обычного мусора, торчащие из пола стальные плиты. Они живут в неконтролируемом хаосе, где очень трудно маневрировать даже при идеальном знании местности. Обзор невероятно дерьмовый. С самого высокого холма – того, что рядом с озерцом и выглядит ярче всех благодаря десяткам огоньков – обзор открывался чуть лучше, но даже со своей неудобной позиции я уже успел определить, что здесь полно мертвых сумрачных зон. Так откуда такая самоуверенность, гниды?

Каппа вступил в дело первым. Выпрыгнув как черт из коробочки, он влетел в «витрину» просторного кокпита, с легкостью пробив толстый пластик. Один выверенный удар, и пилот шагохода обвис на удерживающих его ремнях. Машина автоматически сложила ноги и замерла уродливым кузнечиком. Вылетевший из кокпита мелькнувший в воздухе брошенный тесак врезался в спину гоблина с двуручным мечом, пробив его насквозь и выйдя из груди. Развернувшаяся троица впередиидущих изумленно замерла, вытаращившись на произошедшее за считанные секунды. К их ногам рухнул странно приплясывающий гоблин с пробитым телом. Выпрыгнувший из кокпита Каппа, удерживая на плече обмякшую девку, спокойным шагом двинулся мимо охреневших гоблинов. Тот, что с автоматом, схватился было за оружие и… рухнул на колени, пытаясь нащупать вдруг выросший у него из затылка пучок ржавых арматурин. Ссака надавила сильнее, заставляя арматуру пройти сквозь башку и вылезти через рот. Резко рванув, она раздробила череп, снеся верхушку головы. Высвободив оружие, она вбила обляпанные мозгом арматурины в прикрытые рабочими очками глаза начавшего вскидывать оружие второго врага. У третьего рывком выхватила зажатую в лапах винтовку и ласково прижала бронированный палец к его прыгающим от ужаса губам. Тот мелко закивал.

Задумчиво хмыкнув, я перевел винтовку на дальние холмы и скомандовал:

– Хорхе, забирайте пленных и вяжите. Ссака вскройся. Переведи шагоход в мертвую зону.

Получив подтверждение, я добавил:

– Неплохо… но выпендрежа многовато, гоблины.

С неохотой выбравшись из кабины, где так хорошо клонило в дрему, я спустился, успев послать в опустевший наблюдательный пункт двойку гоблинов с оптикой. Пусть бдят. Присев рядом с дрожащим пленным ушлепком, я вскрылся, и в то же время рядом тяжело опустился «кузнечик», звякнув тяжеленным крюком-членом о сталь в десятке сантиметров от лица пленника. Тихонько заблеяв, он протяжно перданул, явно пытаясь о чем-то вымолить с помощью неизвестной мне жопной азбуки.

– Рассказывай, – велел я, доставая нож и втыкая ему в ступню.

На этот раз он заорал, а заодно и обделался. Ну точно сигналит… Крик ему прервал ласковым пинком Каппа, что тоже успел выползти из экза. Убедившись, что послание принято и понято, мечник прихватил автомат и полез на холм.

– Что… что рассказывать? Кто вы?! Гномы?! Ты гном?!

– Я что похож на говна кусок?

– Н-нет! Н-нет, ферменс! Не похож!

– Как ты меня щас назвал, гнида тупая?

– Я… я… – скуксившись, гоблин тихонько заплакал, уткнувшись разбитым хлебалом в пол.

– Святая пульпа, – выдохнула дернувшаяся девка, очнувшись и вскинув голову. – Что за…

Увидев мое лицо, торчащий из ноги соседа нож, она осеклась и затихла, прижавшись к ледяной стали. Здесь вообще довольно прохладно – особенно после солнечных жарких джунглей. Навскидку здесь чуть больше десяти градусов тепла. Поэтому одеты пленники соответствующе – старые комбезы с частыми заплатками и нашитыми стальными пластинами. Причем комбезы интересные – это не ткань, а кожа. Причем кожа странная – полупрозрачная, но толстая, темная. Обувь такая же – короткие сапоги из такого же материала. На одежде повсюду частые отверстия и клапаны – ну да, иначе сдохнешь.

– Говори, кожаная, – поторопила девку Ссака, уперев ей ботинок в поясницу. – Говори!

– Вы кто?!

– Они смерть наша кислотная, Пфосси, – проскулил первый гоблин.

– Рассказывайте, – повторил я, и моя усмешка стала шире, а воткнутый в ступню нож вошел глубже. – Рассказывайте!

– Но ты не спрашиваешь, ферменс! Ты ничего не спрашиваешь!

– Я спрошу, – пообещал я, рывком выдергивая нож. – Я спрошу…

Выслушав добровольную истовую исповедь ушлепков, что каждый раз искренне огорчались, теряя очередной палец или кусок плоти, я оторопело поморгал, глядя в одну точку минуты три, но этого срока не хватило и пришлось удвоить временный промежуток.

При допросе я сделал упор на самое главное, внимательно отслеживая реакцию переглядывающихся пленников. Они были настолько разными по характеру и поведению, что совместный допрос дал гораздо больше толку, чем отдельные два.

Я выяснил, где находятся три стальных двери с бронированными сканерами, что остаются равнодушными к прикасаниям местных. Раньше туда вели три лучеобразных «улицы», что расходились от той двери, с чьей помощью мы сюда угодили.

Левая – самая большая – дверь сейчас открыта, частично отъехав на катках в сторону, да так и умерев. Это настоящий тоннель, что ведет в овальный зал с центральной широкой дорожкой, снабженной множеством пандусов, каждый из которых входит в одно из небольших углублений, расположенных в выложенном плиткой полу. Сверху свисают десятки манипуляторов, что свободно перемещаются по потолку – вся эта техника мертва, равно как и две стальные полусферы. Четыре раза в сутки зал заливается сдобренной химикатами синеватой ледяной водой, что доверху наполняет сотни углублений и заодно покрывает пол двадцатисантиметровым слоем. Через час вода уходит через сливы, после чего еще на час пол и нижняя часть стен покрываются слоем сероватого снега. За залом находится место, где они очнулись – частично залитый водой морозильник, поделенный на отсеки и заваленный спящими гоблинами. Сколько всего изолированных отсеков в морозильнике неизвестно, но там толстенные стальные двери с крохотными оконцами, сквозь которые можно видеть, что все это похоже на нечто вроде выгнутого дугой поезда. Каждый отсек – вагон. Редко, действительно очень редко, морозильник дергается, пытаясь качнуться вперед, продвигаясь на метр и со скрежетом и лязгом возвращаясь назад. Что-то, сука, не срабатывает, и поезд остается на месте. Хотя сутулый хреносос Доррис тихо выдвинул теорию, что это не поезд, а что-то вроде гигантского ориентированного по горизонтали колеса. Что-то вроде закольцованной конвейерной ленты. Зал служит для размещения только прибывших, их укладывают в углубления, прокалывают спецсредствами, а затем омывают, промывают, что, кстати, разные вещи и наконец замораживают. Затем манипуляторы подхватывают спящие тела и укладывают в один из отсеков морозильника. Ах да – некоторых, но хорошо, что не всех, еще и… про-мать-его-ампутировали по полной программе. Реально! Они очнулись полными ампутантами, к всеобщему испугу заходясь воем и дергаясь на окровавленных полках. А отрезанные руки и ноги покачивались в специальных держателях на потолке… тот еще, мать его, кошмар… Как всех обработали и уложили в отсек, гигантское колесо делает часть оборота, подставляя к залу пустой отсек, а полный продвигая к следующей операции.

Какая операция является следующей?

Хреносос Доррис предположил, что дальше идет вторая сортировка, где поочередно отсаживают «пассажиров», направляя их на разные… холодильные склады, как бы дерьмово это не звучало.

Почему хреносос так решил?

Да потому что на стенах уже вскрытых отсеков имеется отчетливая и примерно одинаковая надпись вроде: «Общий. Базовая сортировочная –18» или же «Общий. Базовая сортировочная –19» и так далее. Пройти по отсекам и проверить они не смогли – многие двери заблокированы, хотя температура там повысилась, и многие либо проснулись, либо же умерли в заморозке – захлебнулись в водяном слое на полу. И им еще повезло – пробудившиеся задохнулись, когда кончился кислород. Те, кому посчастливилось очнуться во вскрытых отсеках, смогли вдоволь «насладиться» агонией несчастных бедолаг.

Такое вот дерьмо-дерьмище…

Где сейчас такой умный хреносос Доррис?

А он умер, пытаясь отыграться и заодно отомстить. Ведь его хренососом прозвали, когда он проиграл все имущество и решил сыграть на «мягкую услугу». И проиграл. Пришлось отсосать победителю – а выиграл Великан Боб, и великаном его прозвали не из-за роста. Огорченный прозвищем Доррис вызвал Боба на решающий раунд. И снова проиграл – одну «мягкую» и одну «жесткую» услугу. Но долг не отдал – полоснул себя по глотке и истек кровью.

Что? Память? Нет, воспоминаний нет, и с этим почти глухо. Была одна старуха – уже пробудилась старой – так она, поняв, что выглядит морщинистой аксилой, вскрыла свой тайный мясной карман и наглоталась таблеток, что там хранились. Ее так торкнуло, что она едва успела всех послать нахер и тут же ушла в глубокий бред, перешедший в еще более глубокую кому. Но часть времени она бредила, вспоминая пылающие города, багрово-черные облака, прочертивший небеса по всей планете метеоритный дождь от разом сходящих с орбит тысяч интернет-спутников, про Атолл Жизни и то, что они сраные, мать их, счастливчики… Да… вот так…

Куда ведут остальные двери?

Сенсоры на всех дверях заблокированы. А центральная дверь еще и закрыта. За левым проходом морозильник. А за правым небольшой зал с десятками блокированных стальными заплатами проходов, огромным глубоким пустым бассейном в центре и несколькими пустыми биологическими контейнерами немалых размеров. Бассейн сейчас превращен ими в свалку совсем уж ядовитой или даже радиоактивной хрени, что порой находится среди здешнего металлолома. Что за центральной дверью или за той, что напротив нее – неизвестно. Но, наверное, выход. Жаль только туда не попасть. Стены слишком прочны, их не берет даже имеющаяся у них промышленная техника.

Но они пытаются! И успешно!

Правда, мнения разделились – причем разделились строго по холодильным группам. Те, кто очнулся в морозильнике 18, предпочли возложить все надежды на пробивание тоннеля сквозь горную породу под стальным полом. Работы начались недавно – когда удалось запустить первые три шагохода, способных выполнять эту работу. А та группа, что преимущественно вышла из холодильника 19, большую часть времени проводит на свалке, где пытается собрать взрывное устройство, что будет способно пробить дыру в одной из двух запертых дверей. Есть еще и третья группы – эти просто терпеливо ждут, одновременно выполняя нехитрые и нетрудные работы по хозяйству, что кормит их всех.

Как долго они уже здесь?

Десять лет. Они живут в одиннадцатом году от рождества Святой Троицы Аэраторов. Но только последние три года освещены светом мирного сосуществования. А до этого их мирок накрывал мрак междоусобной войны, что унесла почти две сотни жизни.

Что? Мать вашу! Что?! Вас вообще сколько было изначально?! Чуть больше четырехсот, а в каждом из четырех вскрывшихся морозильных отсеков было тесно складировано по двести пятьдесят мерзлых гоблинов? Выжили не все? Ладно… сука, ладно… Вот вас всего четыреста, вы заперты в сучьей консервной банке, и вы принялись истреблять друг друга, вместо того чтобы объединить усилия, направленные на выживание и достижение гребаной свободы?!

Именно так. Добиться мира удалось не сразу. Но с превеликим трудом это все же удалось. Помог великий покерный турнир, и с тех пор эта игра у них в великом почете, а ставки святы. Не зря же именно эти правила вспомнил и пересказал умирающий от какой-то болезни Стирес, что втихаря нажрался мяса торкнутой старухи, вспомнившей свою молодость и конец мира… Хотя к моменту мира их осталось всего чуть больше десяти дюжин рыл…

Но для них и это слишком хорошо – эти слова произнесла окончательно очнувшаяся и разговорившаяся мрачная девушка-пилот

Она же их и пояснила – они умудрились угробить всех детей. Их было чуть больше двадцати, в возрасте примерно от трех-четырех до столь же примерных четырнадцати. Вряд ли тут была сортировка по возрасту, скорей всего, так просто совпало. В любом случае дети мертвы. И это только их вина, причем не единственная. Каждый из них либо замарал руки кровью, либо изнасиловал, обманул, развел на имущество, кого-то обыграл и затем заставил платить своим телом… в общем, все настолько дерьмово, что она, если честно, предпочла бы заплатить сполна и сдохнуть в этой стальной пещере так и не увидев солнца. Они заслужили это – все до единого дерьмоеды, что не достойны звания «человек».

Переваривая ее ответ, я потратил минуту на смакования шиза-коктейля, поданного Хорхе. Этого временного промежутка вполне хватило девке, чтобы связанными руками выхватить из ляжки соседа нож и полоснуть им сначала его по глотке, а затем и себя. Я мог помешать, но не собирался этого делать, задумчиво смакуя шизоидную кислятину и глядя на мерцающий огоньками главный стальной холм.

Я уже получил ответы на все волнующие меня вопросы.

Про гномов, что не подозревают, насколько слабым стало племя энзимов, про способ их паскудного выживания, про странное святое трио каких-то аэраторов и про то, куда нам двигаться дальше.

Поднявшись, я отдал приказ, и через несколько минут мы пришли в движение, покинув подножие не эшафотного, как оказалось, холма. Наш путь лежал к центральной блокированной двери.

Как и ожидалось, мы встретили ноль сопротивления, и это вполне логично – по рассказам пленников, за все время здешнего их прозябания центральные двери не открывались ни разу. Смысл сторожить глухую по их понятиям стену?

В остальных же «горячих» точках охрана была выставлена.

Гномы попадали в набитый драгоценным металлолом зал через три крысиные лазейки, каждая из которых открывалась и закрывалась по два раза в сутки. Лазейки выглядели как установленные в стене полутораметровой высоты горизонтальные поршни, каждый из которых раз в двенадцать часов лениво выползал, выталкивая в решетчатый короб немного грязи, представляющей собой густую серо-черную слизь, странным образом воняющую молоком и машинной смазкой одновременно. Стены будто сморкались. Через эти ноздри раньше и прибывали гномьи отряды, истребив немало энзимов. Повезло, что в эти лазы было невозможно поместить больше семи гномьих бойцов и уж точно нельзя было протащить этим путем тяжелую технику – если она вообще была у сучьих гномов.

В первый гномий ласковый визит энзимы встретили их распростертыми восторженными объятиями – помощь прибыла! Спасение! В подставленную грудь им и прилетели игольные и картечные выстрелы. Больше такой ошибки энзимы не допускали, приняв кровавые правила и начав убивать в ответ. Позднее, после нескольких крайне неудачных для гномов вылазок, их подземные вожди с огромным запозданием попытались наладить мирные отношения, но этот фокус уже не сработал. Остервенелые сучьим бытием энзимы с радостью убивали всех чужаков. И вылазки прекратились – после последней типа массовой атаки, когда одновременно через три лазейки прибыли вражеские бойцы, попытавшиеся подавить энзимов огневой мощью и тремя десятками мелких страшных тварей, похожих на лысую четырехлапую мошонку с пастью. Твари полностью подчинялись удивительной командирше – тощей татуированной девке, что едва втиснула свою костлявую жопу прямо в шкуру одной из таких тварей – только покрупнее и поярче окрасом.

Гномам не помогла их рать монстров – твари успели убить всего-то двух энзимов до того, как на боевую сцену прибыла Святая Троица Аэраторов.

Белл, Констанс и Владимир.

И стоило им появиться, как уродливые твари гномов просто замерли, а затем начали отступать. Они прижались к стене, где и оставались, пока аэраторы неспешно не подползли ближе, чтобы столь же неспешно их проглотить. Изумлению гномов не было предела – особенно поразилась тощая девка, которую изверг собственный уродливый конь.

Это была последняя гномья атака, и следующие три года – вплоть до нашего прибытия в зал-мирок энзимов – гномы тут не появлялись. Видимо, усвоили урок. А когда от них явилась эта вот делегация с ложными обещаниями, воинственные энзимы, что уже успели наладить быт и получили надежду на освобождение, с презрением отвергли предложение мира. Гномов долго истязали, а затем прикрутили к стальным крестам, где и оставили «дозревать» вкусняшки для животов аэраторов.

Аэраторы…

После рассказа о них я очень хотел увидеть этих тварей – и не из желания полюбоваться ими.

Аэраторы, тогда их было пятеро, были найдены еще не получившими своего племенного наименования энзимами в том самом бассейне, что тогда еще не пустовал. Бассейн был частично наполнен водой и частично сползающей по бортикам и стенам серой слизью, что истекала из закрытой ныне широченной трубы в потолке. В бассейне медленно плавали они – аэраторы – сплетая и расплетая свои прекрасные тела, снабженные пучками длинной жесткой щетины, частыми соплами на коже, мелкими лапками и мощными броневыми щитками на головах. Каждый из аэраторов в те времена достигал минимум шести метров в длину, при этом толщина их тел была несоразмерна длине – прекрасные создания были очень толстыми. Сами туловища были примерно в метр с небольшим в диаметре. Сплошные комки стальных мускулов, настолько сильных, что один аэратор мог с легкостью сдвинуть с места бульдозер. Но главное – они были разумны. Самый большой из них и ныне мертвый Великий Даня обладал разумом, вполне сравнимым с гоблинским. Говорить они не могли, а вот указывать на те или иные буквы и символы были способно двое из аэраторов. И оба погибли в боях с проклятыми гномами. Так пятерка аэраторов стала тройкой. Мир съеденному праху Великих Дани и Марии.

У аэраторов, после того как бассейн окончательно опустел, случился период безумства. Они, испуганные, ошеломленные, дезориентированные, метались по огромной стальной ловушке в поисках влаги. Но не находили. Именно тогда случились все разрушения, а «пейзаж» крохотного мирка обрел свои текущие очертания. Повезло, что ведомые инстинктом существа сумели создать себе небольшое озерцо в центре зала, где и укрылись. Так началось общения аэраторов и энзимов, так они наладили свои добросердечные отношения. И с тех пор энзимы выполняют свои прямые функции, в то время как аэраторы кормят энзимов. Можно сказать, что они кормят друг друга…

Поточнее?

Ну…

Аэраторы всеядны, но больше плотоядны. Однако у них огромная проблема с пищеварительной системой – просто так она не усваивает питательные вещества. Что-то не срабатывает в их огромных мертвых желудках.

Поэтому аэраторы глотают энзимов. Ненадолго – каждый такой непрерывный сеанс длится минут десять. Проглоченная пара одетых в защитную одежду энзимов, оказавшись в первой камере желудка изрядно выросших аэраторов, начинает прыгать, бродить, пинать стенки не желающих сокращаться и вечно зарастающих какой-то плесенью желудков. Эта плесень блокирует поступление к пище пищеварительных ферментов. Поэтому энзимы специальными скребками счищают ее, одновременно массируя стенки желудков. Через десять минут они выбирают наружу тем же путем, каким пришли, а аэратор вентилирует свою утробу, затем некоторое время пребывает под водой, чтобы успокоить нежную кожу, после чего выныривает на берег, и процедура повторяется. Так до десяти раз утром и столько же циклов вечером. Но вечером работ больше с выделением, чем с пищеварением – открывающие свои задние бутоны аэраторы принимают энзимов, что выгребают экскременты из клоаки и чистят ее тоже не желающие сокращаться стенки.

Аэраторы не остаются неблагодарными – каждый день они выделяют из своих сопел пусть неприглядную, но удивительно питательную густую черную смолу. Три ложки такой смолки способны обеспечить все пищевые потребности взрослого гоблина на протяжении суток.

Чем питаются аэраторы? Мерзлой человечиной и гномами. Хотя ни в коем случае нельзя кормить аэраторов чем-то жестким – лучше всего дать человечинке дозреть, стать мягкой и податливой как масло. Затем следует ее истолочь, избавиться от всех костей, разбавить пюрешку водой и только затем кормить аэраторов. Ну а затем массировать им желудки. Воняет, конечно, но у них есть запас защитных масок. А желудочных едких ферментов, что неохотно выделяются из очищенных стенок желудка, энзимы не боятся – раз в несколько лет огромные создания сбрасывают свои шкуры, плюс выплевывают желудочную старую кожу. Из этого материала создаются прекрасные защитные костюмы.

В общем – жизнь энзимов прекрасна. Главное, чтобы не было войны.

Вот дерьмо…

Я настолько охренел, когда узнал главную функцию энзимов, что едва не забыл спросить про предназначение самих аэраторов – вряд ли их создали, чтобы они кормили аварийно размороженных ушлепков.

Ответ меня поразил.

Умеющие общаться аэраторы – те, что ныне мертвы – поведали о своем бытие до того, как они очутились в высыхающем бассейне.

Предназначение этих гигантских то ли червей, то ли червяг в том, чтобы носиться в густой биомассе и взбивать, аэрировать ее, питать выделяемой смолкой и так до бесконечности. Они были созданы, чтобы поглощать все отработанное из этой жидкой биомассы и отрыгивать у специальных раструбов, где скапливалась серая слизь.

Питать, очищать, взбивать и аэрировать, насыщая кислородом. Вот их жизненная цель.

Но их почему-то отторгли – видимо, что-то не так было с их телами.

Мне потребовалось несколько минут, чтобы осознать.

Аэраторы – это мозговые черви Камальдулы.

Те, что насыщают ее мозговую жидкость кислородом и питательными веществами. Те, что пожирают мусор. Кто своими щетками трет и чистит стенки емкости там, где плавает мозг искусственного разума, правящего этим миром.

А энзимы… они просто робинзоны клоаки, мать его. Им тупо не повезло. И я даже не знаю, как назвать гоблинов, чьей судьбой стало массирование собственными телами желудков и жоп кормящих их мозговыми витаминами червей.

Это настолько безумно, настолько все через жопу, что я предпочел даже не думать об этом дерьме.

Единственное, что я сделал, после того как прижал палец к сенсору и заблокированная множество лет дверь со скрежетом начала открываться – подтащил и бросил у стального мощного косяка несколько рваных гусеничных траков. Понявшие мой замысел Каппа и Ссака молча помогли. Когда мы покинули мир энзимов и двинулись дальше, за нашей спиной осталась щель шириной в метр с небольшим.

Вход для гномов.

Выход для энзимов.

А что делать безумным ушлепкам-энзимам… решать им самим. Захотят – выйдут. Не захотят – освободят проем, и двери снова закроются, отрезая их от мира.

Я уже знал, что у них нет своих «новых» детей, что были рождены здесь. А стало быть, их племя обречено на вымирание. Но мне посрать. Пусть сами решают, как им быть дальше.