Рейд. Оазисы. «Выход» Конофальский Борис

Глава 1

Солнце едва выползло из-за оранжевых песчаных холмов на востоке, а саранча давно зарылась в песок. Впрочем, саранчи тут немного. Даже стойкая к жаре песчаная тля и то стала прятаться. Искать себе скаты барханов с тенью. Последние термиты хватали тлю, торопились, уносили маленьких блёклых насекомых в свои огромные подземные дома.

Термитники. Они торчали, словно пальцы, над волнами песка, хаотично разбросанные, тянулись до горизонта, большие и маленькие, от двух метров и до шести, такие высокие, что никакой бархан никогда и ни при каком ветре не занесёт выходы для трудолюбивых обитателей этих строений. Горохов Андрей Николаевич осматривается, он знает, что к одиннадцати часам столбик термометра перевалит через цифру «шестьдесят», а к двум часам дня будет семьдесят градусов по Цельсию. Если, конечно, восточный ветер не принесёт от раскалённых гигантских дюн облака. Вот вчера, например, не принёс. И, кажется, первый раз за свою жизнь уполномоченный наблюдал на градуснике показатель, соответствующий семидесяти двум градусам. Принимать воду внутрь при такой температуре = занятие малопродуктивное, если у тебя нет убежища, в котором ты сможешь переждать пекло. Через три часа пей воду-не пей, тепловой удар всё равно накроет тебя сначала волной усталости, а уж потом и тошнотворным, жарким покрывалом безразличия, даже если ты прячешься в тени. А на третьем этапе просто выключается свет и следует потеря сознания. Как выживают в таком пекле дарги, уполномоченный не думал. Дарги. Что о них думать? Они почти животные. Эти существа адаптировалась к таким температурам, от которых люди будут просто валиться на горячий песок и умирать. Пятнистая кожа на ногах этих человекообразных так ороговела, что они спокойно ходят босиком по песку, в котором быстро запекалось мясо. И они, эти пятнистые твари, людоеды и полуживотные, где-то тут, в этой жаре, рождались, вырастали и шли отсюда на север, шли и шли вместе с жарой и песчаными волнами, бесконечным потоком своим оттесняя и оттесняя людей всё севернее и севернее.

Дарги выдерживали эту жару. Даже их дети тут выживали. А вот уполномоченному здесь было очень тяжело. По-настоящему тяжело, даже несмотря на то, что его не совсем нормальный знакомый провёл с ним сложную и длительную процедуру – как Валера это называл, «биомодернизацию».

Дружбан Валера. Фамилии своей Валерик ему так и не назвал. Даже на работу он устраивался под кличкой «Генетик». Валера Генетик, и всё. Так меня и зовите. Странный? Не то слово. Повёрнутый на биологии, вернее, на генетике. И на все добытые деньги покупающий себе самое лучшее оборудование.

Он уверял уполномоченного, что теперь тот будет переносить жару лучше. Лучше? Насколько лучше? Нет, Валерик этого не знал, но знал, что лучше. Генетик частенько нёс чушь и слабо ориентировался в окружавшем его мире. Но… Он каким-то чудом лечил самого себя – и вылечивал от всяких своих врождённых болезней. Лечил и других, втихаря поднимал на ноги полумертвых людей со страшными, порой смертельными ранами. Причём не брезговал. Вылечивал людишек, которых, по мнению Горохова, лечить и вовсе было не нужно. Уполномоченный также помнил и про то, что Генетик быстро вылечил и его самого после весьма серьёзного ранения. Такое разве забудешь? Помимо лечения людей от тяжёлых ран, которое и приносило Валере основной доход, он делал и другие удивительные и зачастую непонятные вещи… Он называл их опытами.

Но Горохов ко всем этим его талантам относился настороженно, особенно после того, как Валеру выперли из Современного Института Генетики и Общей Биологии за вопиющую некомпетентность. Уполномоченный сам читал об этом отчёт. И самыми яркими словами в том отчёте были: «профанация», «некомпетентность» и даже «мракобесие». Но Валерик был, кажется, рад, что его уволили, он теперь занимался своими делами, создавал на краю города свою лабораторию. Что-то там делал всё время, но и про Горохова никогда не забывал. И всякий раз при встрече уверял, что у него для уполномоченного есть одно улучшение. По сути, Андрей Николаевич был единственным его другом… Скорее, всё-таки приятелем, нужным человеком. Друзей Генетик не заводил, на дружбу у него не было времени, он был слишком увлечён своими исследованиями, в которых уполномоченный ему помогал по мере сил. За что Валера его благодарил как мог. И вот один раз, пока у него было время, – после исполнения очередного приговора у него был отпуск – Валера уговорил его на улучшение. Обещал, что после процедуры Горохов будет переносить высокие температуры не хуже дарга.

– А я пятнами, как дарг, не покроюсь? – сомневался Андрей Николаевич. – Кожа коричневой не станет у меня?

– Нет, – заверял его Валерик, он давно уже не заикался, – только внутренние изменения, на уровне мембран клеток. А улучшение будет очевидным.

Улучшение. Никакого улучшения Горохов, после тридцати шести дней плавания в ванне с биораствором, не почувствовал, а вот мышцы, мышцы за это время заметно ослабли, ушли. И ему показалось, что у него появилась одышка. И ещё месяц, вырванный из жизни. Как не бывало его. Укол в плечо – пробуждение на металлическом столе. Месяца нет.

Но Валера убеждал его, что у него в клетках произошли нужные изменения, что межклеточное пространство увеличилось, и ещё, и ещё что-то, и ещё… В общем, говорил всякие непонятные слова. Можно, конечно, было его и убить, но… Валерик очень сильно изменился с тех пор, как уполномоченный его встретил. Говорят, в детстве он вообще был неходячим инвалидом. А сейчас Генетик был очень даже подвижен и бодр.

Андрею Николаевичу сначала пришлось принять слова Генетика, а потом ещё приводить себя в порядок несколько месяцев. Хотя в его возрасте хорошие физические кондиции давались уже заметно тяжелее, чем раньше.

Эти воспоминания сейчас ему кажутся просто нереальными: Города, прохладные лаборатории, спортзалы и бассейны с водой… Это всё словно из другого мира. А здесь, в этой вселенной, наступает день.

Горохов смотрит на восток, на белое солнце. Оно белое даже через затемнённые и запылившиеся очки. Он делает длинные вдохи через респиратор; воздух, проходя через фильтры, хоть чуть-чуть, хоть самую малость, охлаждается. Не обжигает.

Нет, облаков сегодня точно не будет. Ветра почти нет, барханы за день, до самых сумерек, не сдвинутся ни на метр. Куда ни брось взгляд, везде эти бесконечные, до горизонта, горы, раскалённые пески. Степь. Жуткая жара и песок.

Степь всегда убивает человека, кого-то медленно, изо дня в день, иссушающей жарой и разъедающей тело проказой, кого-то быстрее: тупой, монотонной и бесконечной, ежедневной борьбой за выживание. А кто-то просто не заметит паука на своей одежде или упустит клеща и даст ему углубиться в ткани. А может быть, набредёт на сколопендру или варана. Или просто заблудится, сожжёт весь бензин, выпьет всю взятую с собой воду и умрёт от теплового удара или жажды. В общем, в степи как кому повезёт.

Андрей Николаевич родился, вырос и половину свой жизни провел в степи, он всё, ну, или почти всё, знал о ней, хотя так далеко на юг ещё никогда не заходил. Никогда. И находясь сейчас здесь, он понимал, что ему нужно искать себе убежище. И побыстрее.

Термитники. Кто-то из стариков в его детстве говорил, что термитники уходят в землю иногда на двадцать метров. Кто ж в здравом уме будет это проверять? Ещё говорили, что там, на двадцатиметровой глубине, температура будет градусов двадцать пять, а может, и холодина во все двадцать. А ещё там, скорее всего, будет и вода. Ну, это врали, наверное, но вот если выкопать в плотном грунте рядом с термитником яму в полтора-два метра глубиной и накрыть её тентом, там температура будет на двадцать градусов ниже, чем на открытой местности в тени. А вот это как раз был факт. Именно так Андрей Николаевич вчера и спасался от семидесятиградусной жары. Говорят, термиты создают специальные системы вентиляции, охлаждения, чтобы их яйца не погибали от высоких температур. Может быть. В общем, термитник – это то, что спасёт его и сегодня от страшной полуденной жары.

Короче, нужно было копать. Уполномоченный подошёл к мотоциклу и взялся за лопату, торчавшую из багажной сумки. Кстати, мотоцикл тоже нужно будет уложить на северную сторону бархана, в тень, и забросать песком. Так как резина и весь пластик на мотоцикле от местной жары теряли структуру, разрушались. А значит, работы у него было предостаточно. Нужно было начинать, не ждать, пока от жары шевелиться станет невмоготу. Но начать он не успел. Андрей Николаевич был далеко от передатчика, почти на пределе работы рации, и поэтому из тяжёлой белой коробочки в основном донёсся треск и шипение. И в этом шипении он скорее угадал, чем разобрал слова:

– Второй, второй, слышишь меня? Прием.

Уполномоченный достал рацию из кармана, но сразу отвечать не стал. Это было бессмысленно, он стоял между барханов, принимающая сторона получит только неприятный шум из эфира. Поэтому Горохов полез на ближайшую песчаную волну, но вылез не сразу: чуть поднявшись, достал прицел от револьвера и секунд десять рассматривал через прицел окрестности; за два последних дня он дважды находил коптером следы даргов, возможно, и они видели следы его шин и слышали работу его мотоцикла, так что в этих местах нужно быть начеку.

– Второй, второй, как слышишь, приём? – хрипит рация.

Горохов наконец прячет прицел в кобуру, взбирается на самый верх бархана, разматывает шарф, закрывавший голову от солнца и жары, оттягивает от лица респиратор и нажимает кнопку передачи.

– Первый, слышу тебя. Приём.

– Второй, давай возвращайся. Приём, – доносится из рации. «Первый», кажется, даже обрадовался, что Горохов на этот раз так быстро отозвался.

«Давай возвращайся». Просто и без затей. Если бы «первый» сказал: мы взяли след, мы их нашли или дело сделано, уполномоченный обрадовался бы, но вот это короткое «давай возвращайся» расставляло все точки над «i». Они устали. Лейтенант Гладков и четверо его солдат больше не хотели тут торчать. Здесь, на краю вселенной, в этом пекле, находиться дальше им было просто не под силу.

– Еду, – в это короткое слово Горохов вложил всё своё разочарование, всё недовольство. Он не добавил положенного слова «приём» или заканчивающей фразы «конец связи», уполномоченный просто положил рацию в карман пыльника и стал спускаться с бархана. «Второй» что-то ещё хрипел из кармана, но Горохов уже не мог разобрать слов. Да и не хотел он их разбирать: По фигу, что там лепечет этот лейтенант. Слабак. Андрей Николаевич подошёл к мотоциклу, вернул лопату на место. Достал из коптера аккумулятор и вставил его в паз зарядки. Всё, на сегодня дрон отлетался. Потом развернул нарисованную от руки карту, взял компас, но на всякий случай ещё пару раз взглянул на поднимающееся солнце, прикинул направление движения. Северо-северо-восток. База там. Спрятал карту и компас, вставил обрез ружья в специальный кожух, с правой стороны от руля, чтобы оружие было под рукой в любой момент. Только выхватить и взвести курки.

Двадцать, ну, двадцать два километра по карте, но так как почти весь путь будет лежать поперёк барханов, то по земле выйдет все тридцать. Петлять ему и петлять. Верные два часа езды с большим расходом бензина, и последний час езды придётся как раз на начавшийся зной. Чтобы не останавливаться лишний раз, Горохов берёт из багажной корзины флягу и пьёт теплую воду. Пьёт столько, сколько может выпить. Заматывает голову шарфом так, чтобы шарф лежал и поверх фуражки, натягивает перчатки. Вот теперь можно трогаться в путь.

Солнце всё выше, теперь оно светит справа. Так и будет до конца пути. При езде встречный воздух будет охлаждать, но не сильно.

В общем, он приготовился к утомительной поездке. Андрей Николаевич бросает взгляд на термометр: пятьдесят! Уже пятьдесят, а ведь солнце только в начале пути. Ему лучше поторопиться, он выкручивает ручку акселератора, и мотоцикл набирает ход, оставляя за собой след на песке да облако пыли и мелкого песка вперемешку с тлёй.

Тут, на далёком юге, живности немного. Горохов с удовлетворением отмечал, что здесь почти нет песчаных клещей. В его детстве, которое прошло намного севернее здешних мест, вырезание клещей из-под кожи у детей по утрам было для матерей делом таким же естественным, как утренние процедуры. А тут Андрей Николаевич за неделю, проведённую в степи, нашёл на своей одежде всего двух мерзких насекомых. Да и пауков здесь очень мало. Но кое-кто из мерзких гадов всё-таки ему попадался. Минут через тридцать движения он свернул налево и хотел было двинуться на запад вдоль длинного пологого бархана, собираясь добраться до того места, где снова можно будет свернуть на север, но увидел относительно свежую цепочку знакомых следов: сколопендра. На кого эта тварь тут могла охотиться, он даже не догадывался, здесь же почти пустыня! Птицы тут вообще нет, во всяком случае, уполномоченный не видел за неделю ни одного следа дроф. Что сколопендра тут жрёт, кроме саранчи? Кто-нибудь мог подумать, что сколопендра охотится на даргов. Но это было сомнительно, скорее дарги охотились на неё, чем наоборот. Судя по следам, животное было не очень большое, тем не менее слезать с мотоцикла и искать её, тратить патроны и время, ему не хотелось. Он просто развернулся и поехал на восток, чтобы там, между барханами, найти проход на север. И проехав немного, всего метров двести, он нашёл такой проход. И хорошую, открытую, почти свободную от песчаных волн местность, заросшую степной колючкой, по этой местности можно было спокойно и не меняя то и дело направления проехать на север метров триста до следующей песчаной волны. И тут его внимания привлекло кое-что такое, чего тут, в степи, среди барханов, быть не должно. Померещилось? Нет. Он отчётливо видел нечто чёрное, нечто вертикальное и кривое, что выглядывало их-за длинного, необычного бархана. Ему пришлось остановиться и протереть от пыли очки. Термитник?

Высотой метров шесть, семь, восемь? Ну, допустим, такие бывают. Но вот только такими кривыми их термиты не строят. Да и сделаны термитники из песка, они по цвету мало отличаются от барханов. А то, что торчало впереди, было насыщенного чёрного цвета. И что же это может быть?

Лейтенант и его солдаты ждали уполномоченного. Но Андрей Николаевич не мог проехать мимо того, чего он в степи ещё не видел. И Горохов двинулся как раз в сторону этой чёрной штуки. Поехал медленно, всё время останавливаясь. Всё, что есть в степи, может нести, да скорее всего и несёт, опасность. И чтобы быть во всеоружии, ты, если собираешься здесь выживать, должен всё знать об окружающем мире. Всё знать. Этому его научил отец. В детстве.

Не доехав до чёрного столба, он увидал ещё один такой, только пониже, чуть южнее первого. Андрей Николаевич остановил мотоцикл и, не заглушая двигателя, достал из кармана рацию. Теперь связь должна быть хорошей, расстояние до базы значительно уменьшилось. И он нажал кнопку передачи.

– Первый, первый, вызывает второй, как слышишь? Приём.

Лейтенант отозвался почти сразу, как будто ждал, что Горохов его вот-вот вызовет.

– Второй, я первый, слышу тебя хорошо. Приём.

– Первый, пятнадцать километров на юг от лагеря – какие-то чёрные столбы. Приём.

– Второй, понял тебя, чёрные столбы, юг, пятнадцать километров от базы. Приём.

– Первый. Нанеси на карту точку. Пойду к ним. Хочу их осмотреть. Приём.

– Второй. Принято, нанесу, – в голосе лейтенанта слышится сомнение. – Второй, а тебе оно очень надо? Приём.

Андрей Николаевич не отвечает. Нет смысла болтать. Он бросает рацию в карман и глушит мотор. Прицел от револьвера. Он лежит в кобуре револьвера в отдельном кармане. Его неразлучный друг, не менее близкий, чем сам револьвер. Горохов слезает с мотоцикла и достаёт трубку из белого металла. Поднимается на бархан, не очень высоко. Снимает очки и подносит восьмикратный прицел к глазу. Долго смотрит. И ничего не может понять. Уполномоченный видит торчащие над барханами кривые столбы. Их больше, чем два, он видит десяток. Некоторые из них заканчиваются разветвлением, и почти все они сужаются кверху. Ему вообще непонятно, что это. Такого он в степи ещё не видел. На всякий случай Андрей Николаевич достаёт из внутреннего кармана дорогой радиометр. Включает его, смотрит на табло, ждёт, пока тот начнёт работать. На севере нормальный фон двадцать пять-тридцать микрорентген; здесь, в этом пекле, прибор обычно показывал и до сорока. Прибор заработал, защёлкал. Выдал на дисплей цифру «сорок два». В принципе, ничего страшного. Жить можно. Но уполномоченный не стал выключать прибор, спрятал его в карман. Ему нужно быть настороже. Местечко-то непонятное.

Глава 2

Нужно было поторопиться. Эти чёрные штуковины, они, конечно, интересны, но солнышко припекает всё жёстче. Поэтому он вернулся к мотоциклу и поехал на восток навстречу солнцу. Барханы как раз удобно лежали с востока на запад, тормозить и петлять необходимости почти не было. Уже через десять минут он был невдалеке от первого чёрного столба. Вернее, от песчаной волны, за которой прятался столб.

Странный и немаленький бархан в пять метров высотой, а местами и до шести, но странен он был не высотой, бывают и десятиметровые волны песка, просто все барханы укладываются всегда по местной розе ветров. Здесь песок лежал волнами с востока на запад. А этот лёг ровно поперёк. И дюны тоже никогда не ложатся против розы ветров. Все это выглядело удивительно.

Он не спеша поднялся на песчаную волну, рядом с которой поставил мотоцикл, и с неё увидел… как из-за этого странного длинного бархана выглядывают корявые, чёрные столбы.

По идее, неплохо было бы запустить коптер, но возиться с ним…

Уполномоченный возвращается к мотоциклу, достаёт из кожуха дробовик и взводит курки. Так спокойнее. Он несколько секунд смотрит по сторонам: небо, песок, ни одного следа на барханах. Тихо. В степи днём всегда тихо. Это ночью степь наполнена звуками. Ну ладно. Уполномоченный идёт к той самой странной песчаной волне, что легла так неправильно и преграждает ему путь, доходит до нее и не спеша поднимается на гребень. И останавливается. Он никогда не видел ничего подобного. Перед ним пара десятков этих искривлённых, чёрных столбов. Они разбросаны без всякой системы по большой, освобожденной от песка местности. На всей площади, наверное, в пол квадратных километра, нет песка. Совсем нет. Столбы торчат из ровного, как стол, высушенного и твёрдого грунта, на котором ничего больше не растёт. Ни вездесущей колючки, ни кактусов. Даже термитников тут нет. Ни одного, даже мёртвого, нет. Хотя в этих местах их немало.

И всю эту странную картину кольцом окружает не менее странный бархан, который уложился вопреки всем правилам вокруг этой местности, словно стеной отгораживая её от всей остальной пустыни.

Андрей Николаевич, оглядывая эту невидаль, пытается понять, что же это такое. Но ему всё-таки придётся спуститься с бархана на этот твёрдый грунт и подойти к чёрному, с разветвлением кверху, словно у кактуса, столбу. И он делает шаг вниз.

Едва уполномоченный встал ногой на грунт, как у него в кармане что-то отчётливо щёлкнуло. Он сразу узнал этот звук. Забыл про него. Радиометр. Горохов лезет в карман и достаёт его. Ну, так и есть. Тут радиация превысила допустимый предел безопасности: семьдесят два микрорентгена.

«Угу, вот оно как». Ну, пока ещё не страшно, и он двигается дальше, к этой чёрной штуковине.

А радиометр пищит и пищит при каждом его шаге. Он снова глядит на экранчик: девяносто шесть.

«Лучше отсюда убираться». Но он уже подошёл к черному разветвляющемуся столбу. Осталась пара шагов. И только теперь уполномоченный понял, что это перед ним.

Дерево… Горохов знал, что далеко на севере есть много деревьев, там есть целые сады. Персики, яблоки, ещё какие-то плоды, он видел деревья на картинках, с листьями и плодами, но не видел их такими… Обугленными. Уполномоченный, несмотря на беспрерывно щёлкающий радиометр, сделал ещё один шаг вперед и рассмотрел, что на столбе, то есть на дереве, из длинной трещины, тянущейся сверху и почти до земли, свисала большая и прозрачная капля.

«Не вода, конечно». Это было что-то похожее на жидкий и абсолютно прозрачный силикон. Андрей Николаевич достал из ножен тесак, сделал ещё один шаг к чёрному стволу и уже намеревался поддеть эту каплю на лезвие, но она, словно заметив его, быстро втянулась в щель. Как будто спряталась от него.

«Ишь ты! Неужели живая?»

Он сделал шаг назад, но капля не выкатилась на ствол обратно.

Ему здесь всё было интересно, и этот живой силикон, и деревья, откуда-то взявшиеся в степи, и странный бархан, стеною окружавший это место, но… Он снова взглянул на экран радиометра: сто сорок один! Нет, дальше тут находиться ему не хотелось. Горохов пошёл к мотоциклу, на ходу доставая из кармана рацию. Он должен был передать то, что увидел, чтобы лейтенант написал пояснения на карте. Ну, на тот случай, если уполномоченный не доберётся до базы сам.

***

Он и слушать его не хотел, да что там слушать, уполномоченный наперёд знал, что будет ему говорить лейтенант. Да, Горохов всё понимал: люди измотаны – да. Тепловые удары, солдатам нужна медицинская помощь и отдых в нормальных условиях – кто ж спорит? Воды и бензина уже немного – да. Бензин, конечно, есть, и его хватит на обратную дорогу, ну, в том случае, если не произойдёт ничего неожиданного, в общем, топлива в обрез – и это тоже правда. Всё, всё это Андрей Николаевич знал. Поэтому, когда лейтенант Гладков, крепкий и опытный человек, на вид ровесник Горохова, отвёл его в тень за утёс из красного песчаника, Андрей Николаевич даже респиратор с очками не снял, хотя это было и невежливо. Он лишь размотал шарф, освободив голову. Так и слушал лейтенанта. У него с самого начала операции с Гладковым сложились хорошие отношения. И несмотря на то, что Гладков был всего лишь лейтенантом, а Горохов уже страшим уполномоченным, что соответствовало званию подполковника, Андрей Николаевич допустил общение на «ты», сам был инициатором этого. Так они и общались, хоть и без всякого панибратства.

Но теперь, когда лейтенант стал ему рассказывать, объяснять, что дальше тут находиться со своими людьми он не может, Горохов спросил у него, подчёркнуто переходя на официальный язык:

– Это ваше окончательное решение, лейтенант?

Гладков сразу всё понял, и продолжил разговор уже по форме:

– Так точно, господин старший уполномоченный. Извините, но дальнейшее пребывание на этой широте грозит полной потерей личного состава. У меня из четырёх человек только один боец ещё не получал теплового удара. А люди у меня проверенные. Но даже им нужен отдых. А нам ещё сто двадцать километров по карте, а по степи до Красноуфимска все двести получится, и всё по пеклу. Тут даже ночью под сорок пять. Так что мною принято решение сегодня сразу после заряда выдвигаться к блокпосту Красноуфимск.

Да, всё так и было, до ближайшего оазиса Красноуфимск петлять придётся километров… двести. И то, что ночью в этих местах сорок пять градусов по Цельсию, было правдой, лейтенант ничего не придумывал. Но уполномоченного эти доводы не убеждали. Ведь они здесь в шаге, ну или в двух, от выполнения задания. Два кровавых ублюдка Вовчик Сорока и Юрумка, они тут, рядом, в этой же жаре парятся, скорее всего, без бензина и воды. Вчера перед вечерним зарядом, пока порывы ветра не занесли их, Андрей Николаевич нашёл следы, следы одного человека. Он запомнил, куда они вели, он уже приблизительно знал квадрат, где эти твари могут затаиться.

Ещё день, ну максимум два, и уполномоченный найдёт их. Найдёт и приведёт приговор в исполнение. И тогда все могут ехать домой с чувством выполненного долга. Ехать за наградами. Неужели лейтенант не понимал этого? Горохов же ему докладывал по рации про следы!

Нет, Гладков всё понимал. Просто или не верил, что Горохов уложится в два дня, или уже и вправду не мог больше ждать и рисковать своими людьми.

Уполномоченный наконец стягивает респиратор с лица и несмотря на удивлённый взгляд лейтенанта – как тут можно ещё и курить? – губами тянет из пачки сигарету. Прикуривает и произносит с холодной безжалостностью:

– Имейте в виду, лейтенант, я обязательно укажу в рапорте, что вы пошли на поводу у нижних чинов и свернули операцию в шаге от успешного завершения.

– Есть иметь в виду, господин старший уполномоченный, – сухо отвечает Гладков.

Он уже принял решение и знал, что из-за этого у него могут быть неприятности. Лейтенант к ним был готов. И видя, что он собирается повернуться и уйти, Горохов спрашивает его:

– Сколько у вас осталось бензина, господин лейтенант?

Гладков ещё не понимает смысла этого вопроса и отвечает:

– При полных баках – две полных бочки и одна канистра.

– Четыреста двадцать литров? – Горохов выпускает в раскалённый воздух струю табачного дыма.

– Ну, где-то так. Плюс-минус пять литров, но это не считая того, что в баках, – соглашается лейтенант.

До них доносится звук работающего на холостых оборотах двигателя квадроцикла, его гоняют по такой жаре, так как к нему подключен кондиционер, охлаждающий палатку.

– Ещё вы литров пять сегодня израсходуете на кондиционер, – продолжает считать уполномоченный. – И всё равно топлива у вас хватает.

– До Красноуфимска хватит с избытком, – соглашается лейтенант.

– А с водой что? – спрашивает Андрей Николаевич.

– Воды триста сорок литров. Это не считая личных НЗ, – лейтенант, кажется, начинает понимать, почему Горохов интересуется. – Что вы задумали, господин уполномоченный?

Горохов делает затяжку и отвечает, выпуская дым:

– Оставьте мне шестьдесят литров бензина и двадцать пять литров воды и можете ехать.

– Так вы, что, остаётесь? – удивляется лейтенант.

– Ну, кто-то же должен выполнять задания, – нравоучительно произносит Андрей Николаевич.

Кажется, Гладков не совсем верит в намерения Горохова, он стоит чуть растерянный, не уходит. Теперь ситуация несколько меняется. Одно дело было свернуть поиски бандитов и всем уйти, и совсем другое дело – уйти, бросив высокопоставленного офицера Трибунала в пустыне одного.

Лейтенант мнётся, теперь он не знает, что делать, и Горохов, видя это, делает последнюю затяжку, тушит окурок об скалу, под которой они стояли, и молча идёт к палатке, в которой прячутся от жары солдаты.

По всем правилам степи, палатка не стоит в тени под скалой. Палатка – это тент, что накрывает яму-землянку, вырытую у основания утёса. Там прохладнее, под тент заведён раструб кондиционера, и тихо тарахтевший мотор тяжёлого квадроцикла давал для кондиционера ток.

Горохов откинул полог и заглянул в палатку. Гудел кондиционер, из раструба прямо на флягу с водой дул едва прохладный воздух, неярко горела лампа фонаря. Четверо солдат, мокрые и полураздетые, но с оружием, обложившие себе головы влажными тряпками, сидели, лежали внутри. Только двое повернули головы в его сторону, когда он появился. Двое других даже не открыли глаз. В палатке было заметно прохладнее, чем на улице, но вряд ли там было ниже сорока градусов. Ну, во всяком случае, здесь, внутри, можно было не опасаться теплового удара. Никто из солдат его не поприветствовал, они ещё пару дней назад заводили с ним разговор о возвращении. Первый раз эти люди попали в пекло, когда в тени термометр показывал семьдесят. Конечно, их можно понять, шла вторая неделя, как они мотались по степи, уходя всё дальше на юг, в жару, за пытающимися скрыться бандитами. Но тогда уполномоченный сразу им отказал. И теперь в своих недомоганиях после тепловых ударов они явно винили его. Это нормально. Он и сам бы себя обвинял на их месте.

Уполномоченный закрыл полог плотнее, чтобы зной не проникал под тент, и встал. Взглянул на часы и термометр. Одиннадцать часов без десяти минут, шестьдесят два градуса. Может, сегодня будет не так жарко, как вчера, но жарко будет. До семидесяти к двум часам дотянет. Так что ему тоже будет тяжело, но он не раскисал, как эти… Нужно готовить себе убежище. Он повернулся к стоящему за ним и обливающемуся потом лейтенанту.

– Оставьте мне восемьдесят литров бензина, тридцать литров воды и кондиционер, маленький, на полкиловатта, одноместную палатку. Остального топлива должно вам хватить до оазиса.

Гладков молча кивнул: да, должно хватить, – и спросил:

– А провиант?

– Галет пару пачек, пару кукурузных блоков, штук пять банок фруктов, два кило вяленой дрофы. Ну и хватит.

– Оружие? – спрашивает лейтенант, предварительно кивнув.

– Нет, не нужно, своим управлюсь, – он секунду думает. И прежде, чем Гладков уходит, говорит ему: – Лейтенант, оставьте мне свой разведывательный мотоцикл.

Лейтенант не решается ни спросить, ни ответить, но по его лицу уполномоченный видит, что тот сомневается.

Глава 3

Пережидать зной ему пришлось одному. Ну не проситься же в палатку к солдатам, которые винят его в том, что им тут так паршиво. Искать термитник и копать времени, да и сил, уже не было, пришлось быстро раскинуть палатку у утёса и подключить кондиционер к генератору мотоцикла. Мотор работал на самых низких оборотах, но три литра топлива за шесть часов всё равно сгорело. Зато ему удалось даже поспать пару-тройку часов. Как только солнце покатилась за горизонт и как только жара стала отступать, лейтенант и его люди стали собираться. Через час, когда солнце ещё не село, они уехали. Уполномоченный без особой теплоты пожелал им добраться до дома без проблем. В ответ Гладков пожелал ему того же.

Всё. Один. Андрей Николаевич даже не стал смотреть вслед уезжающим квадроциклам. У него было полно дел. И все дела важные. В степи не бывает мелочей, а темнеет очень быстро. День – быстрые сумерки – темень.

Едва солнце спряталось, над степью пронёсся дикий и яростный заряд. После ветра пыль осела, и на небо выползла огромная, почти полная луна. Такая яркая, что рядом с нею почти не было видно звёзд. Резкий ветер с песком и пылью, он переждал его в палатке и вылез из неё, когда было уже относительно светло и над барханами привычно застрекотала крыльями саранча. Тогда он залил бак доверху, поставил канистру бензина и канистру воды на багажник. Бросил в сумку еды на сутки. И, чуть подумав, всё-таки взял с собой кондиционер. Всё остальное закопал у одного из утёсов. Там же, в тени утёса, он закидал песком лёгкий мотоцикл, что оставил ему лейтенант. Горохов надеялся, что он ему не пригодится, но если с его мотоциклом что-то случится – мало ли как всё пойдёт… – то этот солдатский транспорт будет его последней и единственной надеждой выбраться отсюда. Нет, не зря он попросил лейтенанта его оставить.

Уполномоченный залез на пологую скалу и стал смотреть на юг, потом на звёзды, потом опять на юг. После этого достал карту, компас и фонарь. Уселся и стал прикидывать свой дальнейший путь, свои действия. Подумав и сделав некоторые отметки на карте, уяснив и решив для себя, как будет действовать, он достал сигареты. Закурил, пряча огонёк в перчатку, курил и смотрел по сторонам. На степь, наполнившуюся шумом, на луну, на россыпи необыкновенно ярких звёзд, засыпавших весь небосвод. Горохов не раз оставался один на один со степью, он не боялся степи, хотя в последнее время пребывание в ней становилось для него тягостным. С возрастом всё труднее было осознавать свою незначительность на фоне бескрайнего океана песчаных волн, на фоне бездонного звёздного неба. Совсем недавно он понял, что ему хочется покоя. Прохлады. Хватит с него белых песчаных волн и кактусов, хватит с него страшной, выматывающей жары, теплой воды и еды пополам с песком. Ему уже хотелось, чтобы на глаза попадались зелёные сады и поля, а не чёртовы барханы. Чтобы в полдень прятаться на веранде дома, а не закапываться в песок под термитник, в надежде пережить середину дня с его семидесятиградусным, убивающим зноем. Ему давно хотелось к прохладному морю. На север. Впрочем, сидя на камне и разглядывая звёзды, на север не попасть…

Горохов взглянул на термометр. Сорок три? Удивительно, значит к часу ночи тут будет нежарко. Он начал думать, что после полуночи температура упадёт до благостных тридцати восьми. Это, наверное, из-за северного ветерка. Уполномоченный встал. Стряхнул с себя налетевшую пыль и расслабленность приятного безделия. Лирику эту дурацкую, про звёзды, бескрайнюю степь и благодатный север тут же позабыл. Ему нужно было сделать дело. Быстро привести приговор в исполнение и побыстрее убраться из этого ада на север. Андрей Николаевич ещё раз взглянул на юго-запад, уточнил направление. Именно в той стороне он видел следы. Ещё раз взглянул на звёзды – это чтобы лишний раз не вытаскивать компас. И, спустившись с камня, пошёл к мотоциклу. Но перед тем, как двинуться в путь, он быстро съел пачку кукурузных галет и банку дорогого яблочного компота. До рассвета этого должно было ему хватить.

***

Горохов не торопился, не гнал, не жёг понапрасну топливо. Да и работающий на высоких оборотах двигатель дальше слышно. Проехав без остановки пятнадцать километров, он начал останавливаться. Глушил мотор, лез на ближайший бархан: слушал и смотрел. Ночью в степи от крыльев саранчи стоит шелест, лёгкое гудение, это звук насыщенный, легко перебивающий все другие звуковые колебания малой интенсивности, в общем, если рядом кто-то не орёт и не свистит, за шелестом трудно что-либо расслышать. А после заряда, пока пыль не осядет, и видно было так себе. То, что было рядом, при большой сияющей луне ещё можно было разобрать, но вот в оптику почти ничего не было видно. И коптер запускать было бессмысленно. Слишком много контраста. Тем не менее, уполномоченный всё равно останавливался и подолгу осматривался. Но ничего, что могло бы его насторожить, он не видел. Примерно через час Горохов уже добрался до того места, где недавно видел следы. Вернее, до того района, где он их видел. Андрей Николаевич заглушил двигатель, опять влез на бархан, чтобы посмотреть вдаль. Пыль оседала, теперь уже были видны термитники, барханы, камни. Где могут прятаться люди? У камней. Сами людишки могут быть где угодно, в барханах искать себе пропитание, могут прятаться у термитников, но мотоциклы… Мотоциклы и вещи они сложат только в тени утёсов из красного песчаника, а здесь, в предгорьях, их немало. Больше негде. Закапывать всё ценное в барханы они станут вряд ли. Один короткий, даже несильный самум, и все барханы перемешаются, сдвинутся, потом попробуй найди тот, в котором ты всё спрятал. Хотя – всякое может быть, они напуганы, они устали, они сходят с ума от жары. А за ними гонятся, они могут и глупостей наделать. В общем, Горохов не отбрасывал ни одного варианта. Для него было важно найти этих людей.

Теперь всё нужно делать тихо. Дальше только пешком. Мотоцикл оповестил бы всех присутствующих, что он приехал. Впрочем, может быть, он уже их и оповестил. Треск двигателя перекрывал даже звуки шелеста саранчи.

Горохов спустился с бархана и не спеша, по большой дуге, прячась за песчаными волнами, пошёл к утёсам и длинным дюнам, что опирались на эти камни, тянулись с востока на запад. Андрей Николаевич часто останавливался и, находясь в тени, осматривал те площади, что были освещены. Искал следы и даже принюхивался: вдруг запах бензина или табака почуется? Нет, ни следов, ни запахов, ни звуков. Саранча и свежий, после заряда, песок. Так он и добрёл до утёсов и стал по длинному отлогому скату дюны подниматься к камням. Шёл с тёмной стороны, на обрезе уже взвёл курки. Но зря. Когда поднялся, стал искать, хотел найти хоть какое-нибудь подтверждение присутствия людей. Но ничего не нашёл. Он даже немного разрыл песка под камнем, в том месте, в которое сам закопал бы вещи, реши он тут остановиться. Но нет. Ничего. Даже намёка на присутствие людей тут не было. Если бы не приятная прохлада, которой он наслаждался, Андрей Николаевич даже расстроился бы. Он хотел сесть и покурить, но тут луна, поднявшаяся уже достаточно высоко, осветила местность, которая находилась восточнее утёсов.

Это была плоская возвышенность. А возвышенности в степи не заметаются песком. Через них не ходят барханы. И там растут растения: колючка и кактусы. И эта возвышенность как раз была покрыта разнообразной растительностью. Любимые места варанов. Очень не хотелось бы ему встретиться с какой-нибудь вечно голодной, шестиметровой, но быстрой ящерицей, которую не убить с одного выстрела. Чуть подумав, уполномоченный решил, что здесь, в этом пекле, рептилии просто не вырасти до таких размеров, ей здесь просто нечего жрать. Так он подумал и пошёл в сторону возвышенности.

Часть пути пришлось идти по открытой, освещённой местности. Очень неприятная была часть пути, в синем свете луны его чёрный контур был идеальной мишенью. Но, слава Богу, он быстро преодолел ее и поднялся на заросший холм. Зашёл и сразу понял, что шёл он сюда не зря. Во-первых, тут нет варанов – слишком много отличных, целых кактусов. Вараны сожрали бы их, несмотря на колючки, в первую очередь. Во-вторых – это бросилось в глаза – обломанные алоэ. Этот кактус можно считать условно съедобным, его молодые побеги можно есть, они очень горькие, горечь – защита от саранчи и тли, но в них есть и сахар, и влага. Так что, если припрёт, будешь жрать горькое, никуда не денешься. И кто-то их тут ел. А ещё… Он заметил, что у кустов колючки верхние длинные побеги в паре мест сломаны. Белые, с длинными шипами и твёрдые, как пластик, ветки степной колючки люди есть, конечно, не будут. Вараны жрут и колючку, но они жрут её неизбирательно, снизу. А кто мог обломать верхушки? И только верхушки. Горохов идёт к тем кустам, приседает, смотрит на песок. Нет, следов он не находит. Но он снимает перчатку и рукой ворошит верхний слой песка. И вот оно, ещё одно подтверждение его правоты…

Саранча в степи повсюду, она лакомая добыча дроф, козодоев. Ее жиром и протеином не брезгают ни сколопендры, ни мелкие вараны. Но вот только одно существо не глотает это насекомое целиком. Человек не ест ни голов – в них слишком твёрдые жвала, – ни крыльев, ни длинных жёстких ног. В них мало калорий, да и вкус они портят. А Андрей Николаевич нащупал в песке именно головы и ноги саранчи. Он понял по обломанным верхушкам колючки, что тут были какие-то люди. У этих людей была сеть для ловли саранчи, у всякого, кто соприкасается со степью, такая всегда имеется, а вот штанг, чтобы ставить сеть на бархане, они не взяли. Они растягивали сеть прямо на кустах колючки. А потом, снимая её впопыхах, обломали концы. Впопыхах? Они куда-то торопились? Почему? Возможно, увидели или услышали его – уполномоченного. Горохов надеялся именно на этот вариант. А то, что они были тут недавно… Он в этом не сомневался, песок только-только припорошил остатки саранчи. То есть, они обгрызали насекомых прямо перед вечерним зарядом. Они были тут сразу после заката. Это порадовало уполномоченного. Он не зря не поехал с лейтенантом, не зря остался. Андрей Николаевич встал и начал осматривать степь. У утёсов их нет, они тоже не дураки. Термитники. Где-то у одного из них эти люди выкопали себе нору. Но тут этих термитников… Уполномоченный даже считать не стал. Десятки. Обходить каждый из них – верный способ нарваться на неожиданную пулю. У него было вдоволь воды, вдоволь бензина и провианта. Ещё и палатка с кондиционером на базе имелась. В общем, он готов был подождать. Теперь, понимая, что его могут заметить, он двигался только пригнувшись. Горохов нашёл себе место, ложбинку между большими кустами колючки, аккуратно, чтобы не демаскировать себя, предварительно осмотрел её при помощи фонарика на предмет пауков и расположился в ней. Пауки в зарослях встречаются нечасто, а вот клещи… Это их территория. Андрей Николаевич был уверен, что этой мерзости тут навалом, поэтому проверил свою одежду, всё ли застёгнуто, поднял воротник, замотал сверху шарфом. Не дай Бог, эта мерзкая тварь проберётся под одежду. Особенно плохо будет, если она прокусит кожу на спине или где-нибудь там, где уполномоченный без чужой помощи не сможет ее вырезать. На этой широте, где нет людей, это будет равносильно… Ну, наверное, смерти. Лёг. В общем, он не знал, появятся ли здесь бандиты, но собирался их тут подождать. Ночь или даже две. Утром он погоняет коптер, в надежде найти следы, потом уедет на базу, переждать под кондиционером жару, поесть и выспаться. А вечером вернётся сюда, снова искать коптером следы, а ночь провести в весёлой компании местных паукообразных-кровососущих.

Он лежал почти не шевелясь, только время от времени тихонечко проводил руками по одежде, там, где мог, куда доставал. Профилактика против клещей. Смотрел, как по небу плывёт луна. Жарко ему не было, с севера дул ветерок, и, как он и предполагал, температура опустилась ниже сорока. Термометр показывал тридцать девять в два часа ночи. Значит, может быть, что к утру опустится ещё на пару градусов. После того как Андрей Николаевич выпил немного воды из своей фляги, ему захотелось курить. К сожалению, этого делать было нельзя, и даже не из-за огонька сигареты, его-то как раз можно было спрятать, а вот запах дыма спрятать было невозможно. Если кто-то из бандитов не курит, в степи этот необычный запах он почувствует на большом расстоянии. Тем более, если пойдёт с подветренной стороны.

Горохов умел бодрствовать не клюя носом, даже когда устал, а сейчас он был вполне бодр. Поэтому сразу, едва повернул голову направо, заметил суету на юго-западе. Нет, он не ошибся, хоть луна и проделала большую часть пути и уже уплывала в сторону горизонта, света было ещё предостаточно. Он заметил маленькую фигурку, которая всего на секунду возвысилась над одним из барханов. А потом тут же свалилась вниз.

«Неужели дарги?». Горохов, не думая, сразу отложил в сторону обрез и потянул из кобуры револьвер, заодно и оптику к нему.

Дарги – худший из всех вариантов, что мог случиться. Уж лучше бы клещ забрался ему под кожу между лопаток.

Глава 4

Андрей Николаевич быстро поставил прицел и затянул крепление на револьвере, поудобнее прилёг, опёрся на локоть. Поднёс оптику к глазу. Посмотрел в неё пару секунд: это, конечно, не то, что днём, но света от луны ещё хватало. Вот только больше ничего не происходило. Но нет, он не мог ошибиться. Ему не померещилось. Он никогда не допивался до такого состояния, чтобы мерещилось, и полынь с молодости не пробовал. Уполномоченный был трезв и внимателен. Он оторвался от прицела и уже смотрел, что называется, невооружённым глазом, но всё равно не видел никакого движения. Андрей Николаевич стал даже немного волноваться. Он аккуратно, чтобы не обнаружить себя, обернулся назад.

Дарги – большие мастера войны в степи, один будет перед тобой плясать на барханах, привлекая твоё внимание, как раз в то время, когда другой будет оббегать тебя, чтобы выскочить во фланг или тебе за спину. Уполномоченный волновался не зря. Так, на песке за его спиной, не хуже подробной карты, на его присутствие здесь и на его местопребывание указывала цепочка его собственных следов. Ему необходимо быть очень внимательным. А лучше уйти отсюда к мотоциклу. Он всё ещё оглядывался по сторонам. Да, Горохов находился на возвышенности, был укрыт кустами колючки и готов был стрелять. Но… Следы.

Если тут появились дарги… Плохо… Они будут обшаривать округу, выносливости им на это хватит, и найдут его следы. Днём, как бы легко они ни переносили жару, всё-таки их активность заметно снижается. Их можно обнаружить коптером, найти их следы и избежать встречи с ними, но теперь… Скорее всего, ему придётся уйти. И побыстрее. Добраться до мотоцикла и отъехать километров на пять-семь на север. Запустить дрон. Разобраться, что к чему. Если в этом квадрате и в самом деле обнаружатся дарги, даже просто их следы, можно будет считать, что задание выполнено. Бандиты мертвы и, скорее всего, сожраны. И с чистой совестью ехать домой, а дома указать в рапорте, что загнал приговорённых на территорию кочевья дикарей. Инспектор, скорее всего, согласится с тем, что приговор приведён в исполнение. В общем, Андрей Николаевич уже привстал и тут же услышал отчётливый хлопок. Выстрел. Звук донёсся с юга. Горохов лёг обратно. Нет, скорее всего, стреляли не по нему, но… Он снова поднёс оптику к глазу… Стреляли из пистолета. Так что стреляли точно не по нему, и стреляли не дарги. Те не уважают такое оружие. Дикари предпочитают винтовки. Но сколько уполномоченный ни вглядывался в серые от света луны барханы, ничего он рассмотреть не мог. Пока не услышал ещё два хлопка. Точно пистолет. Теперь ещё ближе. И лишь после этого он увидел чёрную фигуру человека, которая двигалась прямо к нему, к этой возвышенности, на которой лежал Андрей Николаевич. Человек, не дарг, шёл, торопился, оглядывался по сторонам то и дело. Вот только шаг у него был нетвёрд. Человек явно был несвеж. Это было особенно заметно, когда он взбирался на барханы: лез наверх с трудом. Видно было, что он устал.

Ну, и вот они. С запада, из-за высокого бархана, выскочили сразу две фигуры. Одежды и обуви нет, круглые шапки жёстких волос, винтовки у обоих. Даже в этих диких местах нашёлся кто-то, кто продал им оружие. Они спокойно, рысцой, побежали наперерез усталому человеку. Дарги уже не особо стеснялись, чувствуя лёгкую победу, первый из них даже заголосил, гортанно и противно:

– Дарг-дарг-дарг-драг…

Человек обернулся в их сторону и, не целясь, выстрелил из пистолета. И ещё быстрее пошёл, почти переходя на бег, к той возвышенности, на которой находился уполномоченный.

«Двести метров до цели. Потратил патрон. Дебил», – констатировал Андрей Николаевич. Он понял, что уходить поздно; к сожалению, ему придётся поучаствовать в этом мероприятии. Горохов взвёл курок на револьвере и, уже не думая про клещей – теперь было не до них, – лёг поудобнее. Нашёл хорошую точку для локтя. Стал ждать. А человек почти дошёл до возвышенности, бежать он не мог, был измотан, тем не менее, он на каждом шагу оборачивался, смотрел на преследователей. А Горохов, уже переживая за него, шептал негромко:

– Патроны не трать.

Человек патроны не тратил, теперь он, прилагая усилия, спешил к зарослям на холме, как к последнему укрытию. Дарги бежали, как всегда, легко, свободно перепрыгивая через небольшие барханы, они его хоть и догоняли, но им уже было ясно, что он спрячется от них на холме. И когда человеку до подножия холма оставалось метров двадцать, один из даргов, тот, что поплотнее, поднял винтовку и, почти не целясь, сразу выстрелил.

Дарги стрелять умеют. И опять над степью разнеслось это их мерзкое: дарг-дарг-дарг…

Человек заматерился и рухнул на песок, перевернулся на спину и подтянул к себе колено, обнял его и продолжил осыпать даргов отборными ругательствами. Его не убили, с ним решили поиграть, а он решил продолжить свою борьбу, несмотря ни на что, и теперь на карачках пополз в сторону холма. Спрятаться, спрятаться, во чтобы то ни стало. Там, на этом плоском холме, в зарослях, он сможет им дать отпор. Но дикари быстро догнали его. И он остановился у самого холма. Повернулся к ним лицом и поднял было пистолет… Но не выстрелил, не успел, дарги продолжили играть с ним, ему выстрелили в руку. Он снова заорал и завалился на бок, причитая и проклиная дикарей. А один из даргов, тот, что был потоньше, подбежал к нему, схватил и откинул прочь пистолет, стал прыгать рядом и орать, а заодно, повизгивая от удовольствия, бить человека прикладом винтовки. Они вели себя здесь как победители, как хозяева. Но их было всего двое. Уполномоченный ещё раз огляделся и больше нигде других дикарей не увидел. В принципе, Горохову всё было ясно. Человек был не жилец. Других людей, кроме бандитов и отморозков Сорокина и его подельника Юрумки, тут быть не могло. Люди в этих широтах не живут. А значит, половину его задания уже выполнили за него. Но только половину. Где-то должен быть ещё один бандит. Его тоже нужно было найти. Вернее, желательно найти. Уполномоченного никто не принуждал рисковать собой, наоборот, им по инструкции запрещалось излишне рисковать собою ради приведения приговора в исполнение. При высоком риске им рекомендовалось уходить. Уполномоченные – товар редкий, штучный. Таких людей берегли. Вот и теперь, его миссию и комиссар, и инспектор посчитали бы успешной. Но Андрею Николаевичу смерти одного бандита из двух было мало. В приговоре было два имени. Два. А второго он тут не видел.

Можно было отсидеться, подождать, пока дарги уйдут. Но медлить уполномоченный не хотел. Может, дикари сядут тут дожидаться утра или ждать, пока песок не раскалится, чтобы на этом раскалённом песке потом зажарить человека. Ну и помимо этого, он просто не хотел упускать такой возможности. Горохов поднял револьвер, прицелился и выстрелил.

Бах…

Двадцать метров, цель неплохо освещена: плотный, крепкий дарг сразу рухнул на песок, а второй, ловкий, сволочь, моментально сообразил, что дело дрянь, и с визгом кинулся в сторону. Теперь Андрей Николаевич почти не целился, стрелял, чуть приподнявшись с локтя.

Бах…

Этот выстрел был не так хорош, как первый, но цели он тоже достиг, худой дарг чуть споткнулся, выронил винтовку, и прежде, чем он снова побежал…

Бах…

На этот раз Горохов успел поймать цель. Худой со стоном рухнул на маленький барханчик. Мордой в песок.

Стало тихо. Совсем тихо. Звёзды снова сияли на небе. Луна ползла к горизонту. Прямо на очки уполномоченному села мелкая саранча. Он смахнул её и машинально полез в патронташ, достал из него три патрона, откинул барабан револьвера и стал высыпать из него на землю пустые гильзы. Он ещё не перезарядил оружие, а уже услышал снизу хриплое:

– Эй, друг… Слышишь?

– Слышу, – отозвался Андрей Николаевич и встал.

Он прошёл сквозь заросли колючки, обошёл кактусы с их страшными иглами, остановился на свободном от растительности месте, снял с головы фуражку, встряхнул её, хлопнул ею о рукав и после стал фуражкой отряхивать пыльник, рукава, грудь, низ…

– Друг, – донеслось снизу, – а ты кто?

– Ты знаешь, кто я, – сухо ответил Андрей Николаевич.

– Уполномоченный, что ли…, – догадался человек под холмом.

Горохов отвечать не стал, времени у него было мало: обычная семья даргов – это пять-шесть мужчин-воинов, он убил только двух. Где-то в округе бродят остальные. И, возможно, они слышали выстрелы. Выстрелы револьвера отличаются от выстрелов винтовки. Они могут заинтересоваться. Тем не менее, уполномоченный снимает с себя пыльник и одной рукой – во второй он держит обрез – хорошенько встряхивает одежду. Ему очень не хотелось бы свалиться с температурой под сорок после того, как клещ влезет под кожу.

– Друг, – продолжает человек, – воды дашь? Есть у тебя вода?

Горохов молчит, он наконец надевает пыльник и спускается к раненому, подходит осторожно, вдруг у того есть ещё оружие, но видит, что одна рука у человека разбита пулей, а второй он пережимает разорванные сосуды, чтобы не истечь кровью, но из его перебитой ноги кровь всё равно течёт. Андрей Николаевич достаёт фонарик, светит раненому в заросшее и грязное лицо и говорит удовлетворённо:

– А, господин Сорокин. А где второй, где подельник Юрумов?

– Нету Юрумки больше, – говорит бандит с горечью. И Андрей Николаевич чувствует острый запах полыни. – Сожрали Юрумку, дружбана моего, эти падлы… Животные.

– А как вы тут выживали целую неделю? – спрашивает Горохов.

– На полыни, – отвечает ему Сорокин, он тяжело дышит. – Яму у термитника выкопали и полынь ели. Ну так что, дашь воды? А?

– М-м… На полыни, ясно, – уполномоченный понимающе кивает. И продолжает: – Воды я тебе не дам, она тебе без надобности. Я тебе могу зачитать приговор по всем правилам, если хочешь.

– Да на хрен он мне, твой приговор, – морщится бандит, на его разбитую руку страшно смотреть, чёрное месиво из костей и тканей. Бандиту, конечно, очень больно, Горохов даже удивляется, что он не орёт, как резаный, но потом до него опять долетает терпкий запах полыни… Ну, на полыни терпеть можно…

– Не любишь официоз? Понимаю… Но я быстро, так сказать, тезисно, в двух словах… Короче, за убийство тринадцати человек, среди которых было два ребёнка, в оазисе Южный Ком, за многочисленные разбои и убийства старателей и за поставку даргам оружия и боеприпасов Трибунал Чрезвычайной Комиссии приговаривает тебя, Сорокин, к смерти, и я, старший уполномоченный Горохов, мандат сто шестьдесят, прибыл привести приговор в исполнение. Номер ордера и текст приговора… Ну, я думаю, тебя сейчас это не очень интересует.

Стрелять Андрею Николаевичу не хотелось: патроны – раз, шум – два, и он потянул из ножен тесак.

– Стой, стой, Горохов, обожди…, – захрипел бандит.

– Ну начинается, – уполномоченный поморщился. – С вами, сволочами, каждый раз одно и тоже.

– Да подожди ты.

– Не торгуйся, сдохни, как и жил, лихо…, – Горохов уже вытащил тесак.

– Секунду дай. У меня есть информация.

– Ну ладно… Секунда пошла, говори. Но имей в виду, ни воды, ни сигарет я тебе не дам.

– Да ладно, не надо мне сигарет, слушай…

– Ну…

– Я слыхал, что уполномоченный не убьёт приговорённого, если тот даст ему информацию. Важную, важную… Слышишь? У меня есть важная информация, – говорил бандит, потряхивая своей раскуроченной рукой, с которой капали и капали чёрные капли.

– Любопытно… И какая же это важная информация? Даже представить себе не могу, что это должна быть за информация, чтобы я такого, как ты, помиловал.

– Это важная информация.

– Ты давай, не тяни, мне уже пора отсюда сваливать, тут скоро родственнички этих, – Андрей Николаевич кивает на труп дарга, – появятся.

– Я скажу, но ты пообещай, – просит его бандит.

– Ничего я тебе обещать не буду. Скажешь мне, где закопал пару кило меди, а я тебе пообещаю жизнь – нет, так не пойдёт.

– Нет, нет, это и вправду ценная информация.

– Объясни, в чём её ценность.

– Я тебе скажу, кто оплачивал оружие для даргов.

Горохов задумался. А вот это было действительно интересно, и чуть погодя уполномоченный произнёс:

– Хорошо, говори.

– Обещаешь не убивать? – хрипел Сорокин.

Андрей Николаевич глядел на этого убийцу, беспредельщика и конченую тварь с изуродованной рукой и с разбитой пулей ногой. Сейчас он беззащитен, без воды, без оружия, в этом ужасном месте, где через двенадцать часов он просто поджарится на песке. Глядел на него Горохов и удивлялся его желанию хоть немножко, но ещё пожить.

– Ладно, обещаю. Давай уже, говори, – наконец произносит уполномоченный.

– У меня… У нас-то денег никогда не было, чтобы целую партию оружия купить, – оживился бандит. – Смекаешь?

– Давай-давай, не тяни.

– Говорю же, денег у меня не было, чтобы оружие покупать для даргов. Я его только перевозил.

– А кто заказывал?

– Тип один из Полазны. Кроха его звали.

– Звали?

– Да, он делся куда-то. Я его всего пару раз видел.

– Ну всё, дальше не рассказывай, – Горохов хотел уже заканчивать разговор.

– Да, подожди ты…, – взмолился Сорокин. – Я ж не про него.

– Давай, только побыстрее.

– Так вот, он… этот Кроха, он нам назначал, где брать ящики в степи и куда их отвозить, мы денег-то никогда не видели.

– Он просто говорил вам точку в пустыне, где лежит оружие?

– То-то и оно, а потом говорил, куда его отвезти.

– И он вам потом просто платил за работу.

– Нет, ты послушай меня…, – Сорокин тяжело дышал. – Я ж говорю, не он. Платила нам баба одна из Серова.

– Что за баба? – уполномоченный присел на корточки рядом с ним.

– Алевтина, она хозяйка заведения «Прохлада», кабак такой у неё там, недешёвый. Девки приличные, полынь, бухло, всё такое…

– То есть вы делали работу, а за деньгами ехали в Серов? К этой Алевтине? А она знала, за что вам даёт деньги? Догадывалась, кто вы? И на чём зарабатываете?

– Да откуда же мне знать. Мы просто приезжали, заходили к ней, и она уже всё знала, ничего не спрашивала, вываливала нам лавёхи по-честному, сколько положено. Но потом, когда Кроха этот пропал, нас нашёл другой человек, Керим его звали… И всё было то же самое, стал нам давать координаты с оружием и говорить, куда его отвозить. Но…, – тут бандит замолчал.

– Ну, чего? – поторапливал его уполномоченный, ему не терпелось уже убраться отсюда.

– Деньги за дело нам снова платила эта Алевтина. Вот, понял? – наконец произнёс бандит. – Ну что, хорошая информация?

– Хорошая, – сказал уполномоченный и поднялся.

– Так ты мне помощь окажешь? – спросил его бандит с надеждой.

– Помощь? Какая ещё помощь? – Горохов спрятал тесак в ножны. – Насчёт этого договора у нас не было, я обещал тебя не убивать, я своё обещание выполнил. Спасать тебя, урода, я не буду. – он достал пачку с сигаретами. Но закуривать не стал.