Девушка в поезде Хокинс Пола

— Говорила… конечно, говорила, — отвечаю я. — Я хочу сказать, что мы не так часто общались, но…

— Но вы были у нас дома. Меган не зовет в гости просто так. Она очень скрытная и никого не пускает в свой мир.

Я стараюсь придумать причину и жалею, что сказала о посещении их дома.

— Я заходила за книгой.

— В самом деле?

Он мне не верит. Она не любит читать. Я вспоминаю их дом — на полках не было книг.

— А что она говорила? Обо мне?

— Ну, что она очень счастлива, — говорю я. — В смысле, с вами. И какие у вас отношения.

Я сама чувствую, что это звучит довольно странно, но не могу вдаваться в детали и стараюсь исправить ситуацию.

— Если честно, в моем собственном браке было не все благополучно, поэтому мне кажется, что дело тут в сравнении и контрасте. Когда она говорила о вас, она буквально оживала.

Что за жуткое клише!

— Правда?

Похоже, он этого не замечает, потому что в его голосе звучит горечь.

— Это здорово.

Он снова замолкает, и я слышу в трубке его дыхание, частое и прерывистое.

— Мы… мы серьезно поссорились в тот вечер, — говорит он. — Мне больно думать, что она на меня злилась, когда… — Фраза так и осталась неоконченной.

— Я уверена, что она не могла на вас долго сердиться, — отвечаю я. — У семейных пар ссоры не редкость. Супруги часто ссорятся.

— Но та ссора была особой, просто ужасной, и я не могу… Мне кажется, я не могу никому об этом рассказать, потому что стану выглядеть преступником. — Теперь в его голосе звучало чувство вины, не отпускавшее его ни на мгновение. — Я не помню, с чего все началось, — говорит он, и я ему не верю, однако вспоминаю, как часто не помнила сама, и прикусываю язык. — Я сильно разозлился. И наговорил… много лишнего. Я вел себя, как кретин. Как полный кретин. Она обиделась. Ушла наверх и собрала сумку. Не знаю, что она взяла, но потом увидел, что нет ее зубной щетки, и понял, что она не собиралась возвращаться домой… Я подумал… она уехала ночевать к Таре. Такое уже было один раз. Один-единственный раз. Это не случалось постоянно.

— Я даже не пытался ее вернуть, — продолжает он, и до меня доходит, что он не говорит со мной, а исповедуется.

Он находится по одну сторону стенки исповедальни, а по другую — я, невидимая и безликая.

— Я позволил ей уйти.

— Это было в субботу вечером?

— Да. И больше я ее не видел. Был свидетель, который видел ее — или «женщину, подходящую под описание» — возле железнодорожной станции Уитни около четверти восьмого. Я знаю это из газет. После этого ее не видел никто. Ни на платформе, ни в электричке. На станции Уитни нет видеонаблюдения, а в Корли камеры ее не зафиксировали, хотя в газетах отмечалось, что это ни о чем не говорит, потому что на этой станции много «слепых зон».

— И когда вы попытались с ней связаться? — спрашиваю я.

Снова долгое молчание.

— Я… я пошел в паб. В «Роуз» — знаете, тот, что углом на Кингли-роуд. Мне надо было остыть и прийти в себя. Я выпил пару кружек пива и вернулся домой. Около десяти. Я надеялся, что у нее было время успокоиться и она дома. Но она ушла.

— Значит, вы пытались связаться с ней по телефону около десяти?

— Нет, — теперь он практически шепчет. — Не пытался. Дома я выпил еще пару бутылок пива, посмотрел телевизор. А потом лег спать.

Я вспомнила о наших скандалах с Томом, обо всех ужасных вещах, которые я бросала ему в лицо под действием алкоголя, как выскакивала на улицу с криком, что никогда больше не хочу его видеть. Том всегда мне звонил, успокаивал и уговаривал вернуться домой.

— Я решил, что она сидит у Тары на кухне и рассказывает, какой я подонок. Поэтому и не стал звонить.

«Не стал звонить». Звучит жестоко и бессердечно, и меня не удивляет, что он никому об это не рассказывал. Это не тот Скотт, которого я себе представляла, которого знала. Не тот Скотт, что стоял за Меган на террасе, положив свои большие руки на ее худенькие плечи, готовый защитить ее от любых невзгод.

Я хочу повесить трубку, но Скотт продолжает говорить:

— Я проснулся рано. На телефоне не было ни одного сообщения. Я не занервничал — решил, что она у Тары и по-прежнему злится на меня. Тогда я позвонил. Телефон переключился на голосовую почту, но я по-прежнему не запаниковал. Я подумал, что она, наверное, еще спит или просто не хочет со мной разговаривать. Номера Тары у меня не было, зато имелся адрес — он был указан на визитной карточке, лежавшей на столе Меган. Тогда я собрался и поехал к ней.

Я удивилась, зачем он к ней поехал, если не волновался, но перебивать не стала. Пусть говорит дальше.

— Я приехал к Таре чуть позже девяти. Она открыла не сразу и очень удивилась моему появлению. Было видно, что она никак не ожидала увидеть меня на пороге своего дома в столь ранний час, и тогда я понял… И только тогда я понял, что Меган у нее нет. И подумал… подумал…

Он не мог продолжать, и мне стало стыдно, что я в нем сомневалась.

— Она сказала, что в последний раз видела Меган на занятиях пилатесом в пятницу вечером. Вот тогда я запаниковал.

Повесив трубку, я подумала, что если не знать Скотта и не видеть, как он обращался с Меган, — а я это видела, — то многое в его рассказе могло бы показаться весьма подозрительным.

Понедельник, 22 июля 2013 года

Утро

Я чувствую себя не в своей тарелке. Я спала крепко, но со сновидениями и утром никак не могла толком проснуться. Снова установилась жаркая погода, и в вагоне сегодня душно, хотя он наполовину пустой. Я встала поздно, и забрать газету или посмотреть новости в Интернете времени у меня не было, поэтому я пытаюсь загрузить сайт Би-би-си на своем телефоне, но он почему-то никак не хочет загружаться. В Норткоуте рядом со мной садится мужчина с планшетом. У него все загружается моментально, и он сразу выходит на сайт «Дейли телеграф». Третья новость набрана крупным жирным шрифтом: «АРЕСТОВАН МУЖЧИНА ПО ДЕЛУ ОБ ИСЧЕЗНОВЕНИИ МЕГАН ХИПВЕЛЛ».

Я так ошарашена, что, забывшись, наклоняюсь к попутчику, чтобы лучше видеть экран. Он смотрит на меня с изумлением и почти что с испугом.

— Простите, пожалуйста, — говорю я. — Я знаю ее. Пропавшую женщину. Мы знакомы.

— Ужасная история, — отвечает он.

Он в годах, учтив и хорошо одет.

— Желаете прочесть?

— Пожалуйста. Я никак не могу загрузить сайт на свой телефон.

Он доброжелательно улыбается и протягивает мне планшет. Я касаюсь заголовка, и заметка появляется на экране.

По делу об исчезновении Меган Хипвелл, двадцати девяти лет, проживавшей в Уитни и исчезнувшей вечером в субботу 13 июля, арестован мужчина тридцати с небольшим лет. Полиция отказалась подтвердить, что арестованным является муж Меган Скотт Хипвелл, который был задержан для допроса в пятницу. Сегодня утром пресс-секретарь полиции сделал заявление, в котором сказал: «Мы можем подтвердить, что в связи с исчезновением Меган арестован мужчина. Обвинение в совершении преступления ему пока не предъявлено. Поиски Меган продолжаются, мы проводим обыск по адресу, который, как мы полагаем, может оказаться местом преступления».

Мы как раз проезжаем мимо дома Хипвеллов; на этот раз сигнал на семафоре не красный, и электричка не останавливается. Я быстро поворачиваю голову, но все равно не успеваю ничего увидеть. Руки у меня дрожат, когда я возвращаю планшет владельцу. Тот печально качает головой.

— Мне искренне жаль, — говорит он.

— Она жива, — произношу я хриплым голосом и сама себе не верю.

К моим глазам подступают слезы. Я была в его доме. Я была там. Я сидела за столом напротив него, смотрела ему в глаза, что-то чувствовала. Я вспоминаю его огромные руки — если он мог запросто раздавить ими меня, то что говорить о миниатюрной и хрупкой Меган?

Визг тормозов возвещает о приближении станции Уитни, и я вскакиваю на ноги.

— Мне надо выйти, — говорю я своему попутчику, который слегка удивляется, но понимающе кивает:

— Желаю удачи.

Я бегу по платформе, потом вниз по лестнице. Пробираюсь сквозь встречный поток людей и уже почти оказываюсь на нижней площадке, как вдруг спотыкаюсь, и кто-то говорит: «Осторожно!» Я не оборачиваюсь на голос и смотрю на край предпоследней бетонной ступеньки. На нем след крови. Интересно, когда он оставлен? Мог он пробыть здесь неделю? Это моя кровь? А может, ее? Могли его арестовать из-за того, что в доме нашли ее кровь? Я стараюсь представить себе кухню, гостиную. Запах, очень сильный запах антисептика. Чистящего средства? Не знаю, не могу вспомнить, я помню лишь запах пота от футболки и пива в его дыхании.

Я бегу мимо подземного перехода и спотыкаюсь на углу Бленхайм-роуд. Пробегаю по тротуару, стараясь не дышать и пригибая голову. Я боюсь поднять глаза, но, когда все-таки решаюсь, вижу, что ничего не происходит.

У дома Скотта нет никаких фургонов и полицейских машин. Может, они уже закончили с обыском? Но если бы они что-то нашли, то наверняка были бы еще здесь — им потребуется несколько часов, чтобы все осмотреть в поисках улик. Я ускоряю шаг. Добравшись до его дома, я останавливаюсь и делаю глубокий вдох. Шторы задернуты и наверху, и внизу. В соседнем доме штора шевельнулась. За мной наблюдают. Я подхожу к двери и поднимаю руку. Я не должна быть здесь. Я не знаю, что я тут делаю. Я просто хотела посмотреть. Хотела узнать. Внутренний голос призывает меня развернуться и уйти, но мне ужасно хочется постучать в дверь. Я все-таки решаю уйти, но в этот момент дверь распахивается.

Прежде чем я успеваю отреагировать, появляется его рука и притягивает меня к себе. Его губы сурово сжаты, глаза сумасшедшие. Он не в себе. Меня накрывает волна страха и адреналина, и я вижу надвигающуюся тьму. Я открываю рот, чтобы закричать, но слишком поздно — он рывком втаскивает меня внутрь и захлопывает дверь.

Четверг, 21 марта 2013 года

Утро

Я никогда не проигрываю. Он должен это знать обо мне. В таких играх я никогда не проигрываю.

На экране моего телефона нет ничего. Вызывающе и нагло ничего. Ни эсэмэсок, ни пропущенных вызовов. Каждый раз, когда я смотрю на него, мне кажется, будто я получаю пощечину, и меня душит бешенство. Что случилось со мной тогда в номере? Что я себе вообразила? Что между нами возникла какая-то связь и что у нас все серьезно? Он и не собирался со мной никуда ехать. А я ему на секунду — больше, чем на секунду, — поверила, и это меня по-настоящему приводит в ярость. Я оказалось наивной и доверчивой дурой. А он смеялся надо мной с самого начала.

Если он считает, что я буду сидеть и плакать о нем, то сильно ошибается. Я смогу без него прожить, и очень даже неплохо, но я не люблю проигрывать. Я не такая. Совсем не такая. Меня не отвергают. Это я бросаю.

Я свожу себя с ума и ничего не могу с этим поделать. Я не могу перестать снова и снова прокручивать в голове ту встречу в отеле, его слова и то, что он заставил меня чувствовать.

Ублюдок!

Если он думает, что я просто исчезну, уйду по-тихому, то он ошибается. Если он не ответит в самое ближайшее время, я больше не буду звонить на мобильный, а позвоню ему сразу домой. Я не позволю собой пренебрегать.

За завтраком Скотт просит меня отменить сеанс у психотерапевта. Я молчу. Делаю вид, что не слышу его.

— Дейв пригласил нас на ужин, — говорит он. — Мы не общались уже целую вечность. Ты можешь перенести свой сеанс?

Он произносит это вполне нейтральным тоном, словно обращаясь с обычной просьбой, но я чувствую на себе его внимательный взгляд. Мы вот-вот можем поссориться, и мне надо быть осторожной.

— Я не могу, Скотт, уже слишком поздно, — говорю я. — Давай лучше пригласим Дейва и Карен к нам в субботу?

Перспектива развлекать Дейва и Карен в выходные мне вовсе не улыбается, но приходится идти на компромисс.

— Нет, еще не поздно, — возражает он и ставит свою кружку на стол передо мной. Потом кладет мне руки на плечи и, чуть подержав, повторяет просьбу: — Отмени сеанс, ладно? — И выходит из комнаты.

Едва за ним закрывается дверь, я хватаю кружку и швыряю ее в стену.

Вечер

Я могла бы сказать себе, что на самом деле он вовсе не отвергает меня. Могла бы постараться убедить себя, что он просто хочет поступить правильно как с моральной, так и с профессиональной точки зрения. Но я знаю, что это не так. Или, по крайней мере, не совсем так, ведь мораль (и уж точно работа) не является тем, чем человек не может пожертвовать ради по-настоящему дорогого ему существа. Ради любимого или любимой человек готов пожертвовать всем остальным. Я просто недостаточно дорога Скотту.

Я не отвечала на звонки Скотта весь день, на сеанс психотерапевта явилась позже назначенного времени и сразу прошла в кабинет, не сказав ни слова секретарше. Он сидел за столом и что-то писал. Когда я вошла, он посмотрел на меня, но не улыбнулся и снова уткнулся в бумаги. Я стояла и ждала, когда он соизволит обратить на меня внимание. Мне казалось, что на это ушла целая вечность.

— У тебя все в порядке? — наконец спросил он. И улыбнулся. — Ты опоздала.

У меня перехватило дыхание, и я не могла выдавить ни слова. Я обошла вокруг стола и присела на край, касаясь ногой его бедра. Он чуть отстранился.

— Меган, — повторил он, — с тобой все в порядке?

Я покачала головой и протянула ему руку. Он взял ее.

— Меган, — снова сказал он, качая головой.

Я молчала.

— Ты не можешь… Тебе надо сесть. Давай поговорим.

Я отрицательно мотнула головой.

— Меган.

Произнося мое имя, он только все усугублял.

Он поднялся и, обогнув стол, отошел от меня подальше и остановился посередине комнаты.

— Ну же, — произнес он по-деловому и даже резко. — Присядь.

Я подошла к нему и, обняв одной рукой за талию, другую положила ему на грудь. Он убрал мои руки, взяв за запястья, и отодвинулся.

— Не надо, Меган. Ты не можешь… мы не можем… — Он отвернулся.

— Камаль, — произнесла я, и голос у меня дрогнул. Я ненавидела себя за это. — Пожалуйста.

— Это… здесь… Тут не место. В желании нет ничего предосудительного, поверь, но…

Тогда я сказала ему, что хочу быть с ним.

— Это перенос чувств, Меган, — не сдавался он. — Такое бывает. И со мной тоже. Мне следовало поговорить об этом еще в прошлый раз. Мне очень жаль.

Я чуть не закричала. По его словам, выходило, что это обычная банальность, самая что ни на есть тривиальная вещь.

— Ты хочешь сказать, что ничего не чувствуешь? — спросила я. — И что я все это выдумала?

Он покачал головой:

— Ты должна понять, Меган. Мне не следовало допускать, чтобы все зашло так далеко.

Я подошла к нему, положила ему руки на бедра и повернула к себе. Он снова убрал мои руки, взяв за запястья своими тонкими пальцами.

— Я могу потерять работу, — сказал он, и тут я пришла в ярость.

Я отпрянула, резко и гневно. Он попытался удержать меня, но не смог. Я стала кричать, говорила, что мне плевать на его работу. Он пытался меня успокоить — наверное, переживал, что подумает секретарша и другие пациенты. Схватил меня за плечи и крепко сжал, призывая успокоиться и перестать вести себя как ребенок. Он сильно встряхнул меня. Мне даже показалось, что он вот-вот даст мне пощечину.

Я поцеловала его, сильно укусив за нижнюю губу, и почувствовала вкус его крови. Он оттолкнул меня.

По дороге домой я строила планы мести. Я думала о том, что могу ему сделать. Я могу лишить его работы, и даже хуже. Но делать этого я не буду, потому что он мне слишком нравится. Я не хочу причинить ему вред. Сейчас меня выводит из себя даже не то, что меня отвергли. Больше всего меня злит, что не поставлена последняя точка и я не могу начать все заново с кем-то другим — это слишком тяжело.

Я не хочу идти домой, потому что не знаю, как объяснить, откуда взялись синяки на руках.

Понедельник, 22 июля 2013 года

Вечер

Теперь я жду. Как же мучительно пребывать в неведении и ждать, когда все разрешится. Но сделать ничего нельзя.

Я была права, почувствовав утром страх. Я просто не знала, чего следует бояться.

Не Скотта. Затащив меня в дом, он, видимо, заметил ужас в моих глазах, потому что тут же отпустил. Растрепанный, с безумным взглядом, он, казалось, не выносил света и сразу закрыл дверь.

— Что вы здесь делаете? Тут повсюду фотографы и журналисты. Я не могу позволить, чтобы к двери кто-то подходил. Или слонялся рядом. Пойдут разговоры… Они… они готовы на все ради нескольких снимков, чтобы…

— Там никого нет, — заверила я, хотя, честно говоря, особо не смотрела.

Не исключено, что кто-то сидел в машине и ждал развития событий.

— Что вы здесь делаете? — снова требовательно спросил он.

— Я слышала… в новостях. Я просто хотела… так это он? Это его арестовали?

Он кивает:

— Да, сегодня рано утром. Приезжала та самая офицер полиции, чтобы сообщить. Но они… не говорят за что. Наверное, что-то нашли, но от меня скрывают. Во всяком случае, это не Меган. Я знаю, что ее не нашли. — Он садится на ступеньки и обхватывает себя руками, пытаясь унять дрожь. — Я этого не вынесу. Я не могу просто так сидеть и ждать, когда зазвонит телефон. И что принесет этот звонок? Самую жуткую новость? Или… — Он не договаривает и смотрит на меня, будто видит впервые. — Зачем вы пришли?

— Я хотела… Я подумала, что вам не хочется быть одному.

Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую.

— Я не один, — произнес он и прошел в гостиную.

Я осталась стоять, не зная, пойти за ним или уйти, но тут послышался его голос:

— Хотите кофе?

На лужайке курила женщина. Высокая, черные с проседью волосы, стильные брюки и застегнутая на все пуговицы белая блузка. Она расхаживала туда и обратно, но, заметив меня, остановилась, бросила окурок и раздавила ногой.

— Полиция? — с сомнением поинтересовалась она, входя на кухню.

— Нет, я…

— Это Рейчел Уотсон, мам, — пояснил Скотт. — Женщина, которая сообщила мне об Абдике.

Она медленно кивнула, словно объяснение Скотта мало что проясняло, и окинула меня быстрым взглядом с ног до головы:

— Понятно.

— Я просто…

У меня не было уважительной причины тут находиться. Не могла же я признаться, что хотела все узнать и увидеть собственными глазами.

— Что ж, Скотт вам очень признателен за сочувствие. Мы ждем новостей о том, что сейчас происходит. — Она шагнула ко мне, взяла под локоть и мягко развернула к входной двери.

Я взглянула на Скотта, но он смотрел не на меня; его взгляд был устремлен куда-то далеко за пути.

— Спасибо, что заглянули, миссис Уотсон. Мы действительно вам очень признательны.

Я очутилась на пороге, и входная дверь за мной захлопнулась. Я перевела взгляд на улицу и увидела их: Том толкал перед собой коляску, а Анна шла рядом. Заметив меня, оба замерли. Анна поднесла руку ко рту и тут же нагнулась, чтобы подхватить ребенка. Львица защищала своего детеныша. Мне стало смешно и захотелось сказать, что я здесь не из-за нее и что ее дочь меня совершенно не интересует.

Меня выставили за дверь. Мать Скотта дала ясно понять, что мне тут не место. Меня прогнали, и я разочарована, но это не важно, потому что Камаль Абдик арестован. Его взяли, в этом есть и моя заслуга. Я поступила правильно. Детективы взяли его, и теперь Меган найдут и вернут домой.

Понедельник, 22 июля 2013 года

Утро

Том разбудил меня поцелуем, лукаво улыбаясь. Сегодня ближе к обеду у него назначена встреча с клиентом, и он предложил взять с собой Эви и пойти позавтракать в кафе за углом. В этом кафе мы встречались, когда у нас только завязались отношения. Мы сидели у окна — она работала в Лондоне, поэтому мы не боялись, что она может пройти мимо и увидеть нас. Но все равно это прибавляло остроту ощущениям: а что, если она вернется домой раньше — например, почувствует себя плохо или забудет какие-то важные документы? Я мечтала об этом. Я так хотела, чтобы настал день, когда она увидит его со мной и сразу поймет, что он больше ей не принадлежит. Сейчас даже трудно себе представить, что было время, когда я мечтала о ее появлении.

Поскольку Меган исчезла, я старалась тут не ходить — возле их дома у меня мурашки бегут по коже, — но к кафе по-другому не пройти. Том шел чуть впереди и катил коляску: он что-то напевал Эви, и она смеялась. Мне очень нравится ходить вот так втроем. Я вижу, как прохожие смотрят на нас и думают, какая мы чудесная семья. Это наполняет меня гордостью, в своей жизни я ничем не гордилась так сильно.

Я чувствую, как меня переполняет счастье. Мы подходим к дому номер пятнадцать, и его дверь открывается. Мне кажется, что у меня галлюцинации, потому что я вижу ее! Рейчел! Она выходит, чуть медлит, потом видит нас и замирает на месте. Это ужасно! На ее лице появляется какая-то странная улыбка, похожая на гримасу, и я, не раздумывая, наклоняюсь к коляске, вытаскиваю из нее Эви и прижимаю к себе. Она пугается и начинает плакать.

Рейчел быстро направляется в сторону станции.

Том окликает ее:

— Рейчел! Что ты тут делаешь? Рейчел!

Но она только ускоряет шаг и почти бежит, а мы так и стоим на месте. Том поворачивается ко мне, видит выражение моего лица и говорит:

— Давай вернемся домой.

Вечер

Дома мы узнали, что в связи с исчезновением Меган кого-то арестовали. Какого-то мужчину, о котором я никогда не слышала и который был психотерапевтом Меган. Я почувствовала облегчение, поскольку в голову лезли самые жуткие мысли.

— Я же говорил, что тут замешан какой-то знакомый, — сказал Том. — Так всегда бывает, разве нет? В любом случае мы даже не знаем, что произошло. Не исключено, что с ней все в порядке. Может, она просто с кем-то сбежала.

— Тогда почему арестовали этого человека?

Он пожал плечами. Думая о чем-то своем, надел пиджак и поправил галстук, готовясь отправиться на встречу с последним в этот день клиентом.

— И что мы будем делать? — спросила я.

— Делать? — Он удивленно на меня посмотрел.

— По поводу Рейчел. Зачем она приезжала? Зачем заходила к Хипвеллам? Тебе не кажется… тебе не кажется, что она хотела проникнуть в наш сад через соседей?

Том мрачно хмыкнул:

— Сомневаюсь. Послушай, мы же говорим о Рейчел. Она просто не в состоянии перетащить свою толстую задницу через все эти ограды. Я понятия не имею, что ей здесь было нужно. Может, она подшофе и ошиблась дверью?

— Другими словами, она направлялась к нам?

Он покачал головой:

— Я не знаю. Послушай, выкинь это из головы, ладно? Запри все двери. Я позвоню ей и выясню, что у нее на уме.

— Мне кажется, надо соощить в полицию.

— И что мы скажем? Она же ничего не сделала…

— Ничего не сделала в последние дни, если, конечно, не считать, что она была здесь, когда исчезла Меган Хипвелл, — сказала я. — Нам давно следовало рассказать об этом полиции.

— Анна, успокойся. — Он обнял меня за талию. — Не думаю, что Рейчел имеет какое-то отношение к исчезновению Меган Хипвелл. Но я поговорю с ней, хорошо?

— Но в прошлый раз ты сам сказал…

— Я знаю, — мягко перебил он. — Я знаю, что сказал. — Он поцеловал меня и просунул руку под ремень моих джинсов. — Давай не будем привлекать полицию, пока в этом не появится необходимость.

А мне кажется, что такая необходимость уже настала. Я не могу выкинуть из головы ее улыбку, вернее, ухмылку. Она была торжествующей. Мы должны отсюда уехать. Нам надо от нее избавиться.

Вторник, 23 июля 2013 года

Утро

Я не сразу понимаю, что чувствую, когда просыпаюсь. Какое-то возбуждение, смешанное со страхом. Я знаю, что мы близки к развязке. И не могу избавиться от предчувствия, что она будет ужасной.

Я сажусь на кровати, беру ноутбук, включаю его и нетерпеливо жду, пока загрузится Интернет. Процесс кажется мне бесконечным. Я слышу, как Кэти ходит по дому, моет посуду, готовит себе завтрак и бежит наверх почистить зубы. Я слышу, как она останавливается за моей дверью, и представляю, как поднимает руку, чтобы постучать. Потом передумывает и бежит вниз по лестнице.

На экране появляется страница Би-би-си. Главная новость — о сокращении ассигнований на оказание правовой помощи, затем сообщение о телезвезде 70-х годов, который обвиняется в педофилии. Ничего о Меган; ничего о Камале. Я разочарована. Знаю, у полиции есть двадцать четыре часа, чтобы выдвинуть обвинение, и они истекли. Правда, в отдельных случаях этот срок могут продлить еще на двенадцать часов.

Я все это знаю, потому что вчера специально изучала этот вопрос. Когда меня выпроводили из дома Скотта, я вернулась домой, включила телевизор и провела большую часть дня за просмотром новостей по телевизору и в Интернете. Я ждала.

К полудню полиция назвала имя подозреваемого. В новостях рассказывали, что «в доме доктора Абдика и его машине найдены улики», но не сказали, какие именно. Может, кровь? А ее телефон так и не нашли? Одежду, сумку, зубную щетку? Постоянно показывали фотографии Камаля, сделанные крупным планом: у него смуглое красивое лицо. Эти фото сделаны не в полиции для внесения в базу данных, а где-то на отдыхе: на них он едва сдерживает улыбку. Он выглядит слишком мягким, слишком красивым, чтобы быть убийцей, но внешность обманчива — говорят, что Тед Банди[2] был похож на Кэри Гранта.

Я прождала новостей весь день, надеясь, что сообщат об обвинении в похищении, нападении или в чем-то похуже. Я ждала, что расскажут, где она, где он ее держал. Показали фотографии Бленхайм-роуд, железнодорожной станции, двери дома Скотта. Комментаторы рассуждали о вероятных причинах того, почему ни телефоном Меган, ни ее банковскими картами никто не пользовался уже больше недели.

Несколько раз звонил Том, но я не отвечала. Я знаю, зачем он звонит. Он хочет узнать, что я делала в доме Хипвеллов вчера вечером. Пусть помучается. К нему это не имеет никакого отношения. Не вся моя жизнь замыкается на нем. К тому же я не сомневаюсь, что он звонит по ее указке. А ей я не обязана ничего объяснять.

Я продолжала ждать, но обвинение не выдвигалось. Вместо этого сообщались все новые подробности о Камале, о том, что он профессионально занимался психотерапией, что Меган посвятила его во все свои тайны и беды, что он завоевал ее доверие и злоупотребил им, соблазнив ее, а потом — кто знает, что было потом?

Я узнала, что он мусульманин, босниец, бежал от конфликта на Балканах и в пятнадцать лет оказался в Англии в качестве беженца. Он знает об утратах не понаслышке, потому что потерял в Сребренице отца и двух старших братьев. Имеет судимость за домашнее насилие. Чем больше я узнавала о Камале, тем больше убеждалась в правильности своего решения рассказать все полиции и поговорить со Скоттом.

Я поднимаюсь, накидываю халат, спускаюсь вниз и включаю телевизор. Я никуда сегодня не собираюсь. Если неожиданно вернется Кэти, я сошлюсь на недомогание. Потом наливаю себе чашку кофе, сажусь перед телевизором и жду.

Вечер

К трем часам мне все надоело. Надоело слушать о пособиях и телевизионных педофилах семидесятых годов. Меня злило, что ничего не говорят о Меган и молчат о Камале, поэтому я отправилась в винный магазин и купила две бутылки белого вина.

Я заканчиваю первую бутылку, когда что-то меняется. Теперь к старым новостям добавляются новые. Картинка прыгает на экране — сюжет отснят из какого-то недостроенного (или полуразрушенного) здания, вдалеке слышны разрывы. Сирия, Египет, а может, Судан? Я убираю звук, поскольку это меня не сильно интересует. Потом по бегущей строке на экране узнаю, что правительство сталкивается с противодействием сокращению ассигнований на правовую помощь, что Фернандо Торрес не сможет выйти на поле около четырех недель из-за растяжения подколенного сухожилия и что подозреваемый в исчезновении Меган Хипвелл освобожден из-под стражи без предъявления обвинения.

Я ставлю бокал, беру пульт управления и несколько раз жму на кнопку громкости. Этого не может быть! Репортаж о военных действиях продолжается и никак не закончится — я чувствую, что у меня поднимается давление, — но в конце концов на экране снова возникает студия. И диктор сообщает:

— Камаль Абдик, арестованный вчера в связи с исчезновением Меган Хипвелл, освобожден без предъявления обвинения. Абдика, который являлся психотерапевтом миссис Хипвелл, задержали вчера, но освободили сегодня утром: по словам полиции, для выдвижения обвинения нет достаточных доказательств.

Я не слышу, что диктор говорит потом. Я сижу, и перед глазами у меня все расплывается, в ушах стоит шум, и в голове только одна мысль: он у них был, и они его отпустили.

Позже, наверху, слишком много выпив, я плохо вижу экран компьютера, в глазах двоится и даже троится. Я могу читать, только если закрою один глаз рукой. От этого болит голова. Кэти дома, она звала меня, но я сказала, что лежу, поскольку неважно себя чувствую. Она знает, что я пью.

Мой желудок заполнен алкоголем. Меня тошнит. Я плохо соображаю. Не надо было начинать пить так рано. Вообще не надо было начинать пить. Я набрала номер Скотта час назад и еще раз совсем недавно. Этого тоже не следовало делать. Я просто хочу знать: что им наврал Камаль? Чего такого он им наговорил, что сумел их одурачить? Полиция все испортила. Идиоты! Это все Райли, это из-за нее. Я уверена в этом.

От газет тоже никакого толку. Теперь они утверждают, что никакой судимости за домашнее насилие не было. Прежняя информация была ошибочной. Теперь они делают из него чуть ли не жертву.

Я больше не хочу пить. Я знаю, что надо вылить остатки вина в раковину, потому что когда я встану утром, то первым делом выпью, а потом точно захочу продолжить. Мне надо все вылить, но я знаю, что ничего выливать не буду. Потому что утром будет ради чего просыпаться.

Кругом темно, и я слышу, как кто-то зовет ее по имени. Голос звучит сначала тихо, потом громче. В нем слышится злость и отчаяние, и он зовет Меган. Это Скотт — он с ней несчастлив. Он зовет ее снова и снова. Наверное, мне это снится. Я стараюсь удержать этот сон, но чем больше стараюсь, тем быстрее он тает, а потом и вовсе исчезает.

Среда 24 июля 2013 года

Утро

Меня будит осторожный стук в дверь. В окна барабанят капли дождя; уже девятый час, но кажется, что на улице по-прежнему темно. Кэти тихо приоткрывает дверь и заглядывает в комнату.

— Рейчел? С тобой все в порядке? — Она замечает бутылку возле кровати и по-настоящему расстраивается. — Господи, Рейчел!

Она подходит и поднимает бутылку. Мне слишком стыдно, чтобы сказать что-нибудь в ответ.

— Ты не собираешься на работу? — спрашивает она. — Ты вчера работала?

Она не ждет ответа и, поворачиваясь, чтобы уйти, произносит:

— Если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, тебя просто уволят.

Сейчас очень удобный случай ей все рассказать, раз уж она на меня и так злится. Мне надо пойти за ней и сообщить, что меня уволили несколько месяцев назад, когда я вернулась после обеда с клиентом, растянувшегося на три часа, в стельку пьяная, а с клиентом вела себя настолько непрофессионально и грубо, что он отказался от услуг нашей фирмы. Я закрываю глаза и вспоминаю конец того обеда — с каким выражением официантка подавала мне жакет, как я шла, качаясь, по офису и сотрудники оборачивались мне вслед. Как Мартин Майлз отвел меня в сторону и сказал, что мне лучше пойти домой.

Сверкает молния, и слышится раскат грома. Я вздрагиваю и резким движением сажусь. О чем же я думала вчера вечером, перед тем как отключиться? Я листаю свой маленький черный блокнотик, но последние записи сделаны еще в обед: заметки о Камале — возраст, этническая принадлежность, судимость за домашнее насилие. Я беру ручку и вычеркиваю последний пункт.

Внизу я наливаю себе кофе и включаю телевизор. Вчера вечером полиция устроила пресс-конференцию, и ее показывали по каналу «Скай-ньюс». Там был инспектор уголовной полиции Гаскилл — бледный, изможденный и подавленный. Негодяй! Он так и не назвал имя Камаля, а просто сообщил, что подозреваемый был задержан и допрошен, но освобожден без предъявления обвинения, и расследование продолжается. Потом на экране появляется Скотт, который понуро стоит под прицелом камер и часто моргает — на его лице написана мука. Мое сердце сжимается. Он говорит тихо, опустив глаза. Он говорит, что не теряет надежды и, что бы ни утверждали полицейские, по-прежнему верит, что Меган вернется домой.