Отвергнутый наследник Уатт Эрин

Глава 24

К моему удивлению, у шкафчика меня ждет Хартли. На ее лице читается тревога.

– Все в порядке? – прижимая к груди учебник по математике, спрашивает она.

– Да, все отлично. – Я запихиваю свои вещи в шкафчик и беру ее за руку. – Не хочешь чего-нибудь перекусить?

Я жду, что Хартли откажется, но она молча следует за мной.

– Истон, что случилось? – Когда мы выходим из главного корпуса школы, к нам подходит Элла. – Мне сказали, что видели здесь Каллума.

– Потом расскажу. Мы с Хартли торопимся. – Я тяну Хартли за руку. – Пойдем.

Мы залезаем в мой пикап. Хартли по-прежнему не говорит ни слова. Я же боюсь рассказывать ей о том, что было в кабинете директора. Она возненавидит меня.

Но мой язык без костей сам по себе начинает болтать.

– Кто-то разнюхал про меня и мисс Манн и рассказал Берингеру.

Хартли вздрагивает.

– О, нет.

– О, да. Я ни перед кем этим не хвастался.

– Я так и подумала. Но как все это всплыло? Я единственная, кто открывал дверь в класс. – Она на секунду умолкает, как будто вспоминает тот день. – Наверное, в коридоре были и другие люди, которые могли что-то видеть, но зачем ждать так долго?

– Мне кажется, нас больше никто не видел.

– Тогда как они узнали?

Я смотрю прямо перед собой. Мне не хочется видеть выражение ее лица, когда я признаюсь.

– Я мог ляпнуть что-нибудь сам, не подумав. Это было глупо. Паш доставал меня расспросами о том, не собираюсь ли я замутить с девчонкой из «Астора», а когда я ответил «нет», то, наверное, каким-то образом намекнул, что мне нравятся сложности.

– Значит, это Паш рассказал?

– Ну точно не Элла и не Вэл.

– Истон Ройал! Скольким людям ты об этом проболтался?

– Многим, – скорбным голосом отвечаю я.

– Зачем? Зачем, ради всего святого, ты это сделал? Ты гордишься тем, что было между тобой и мисс Манн? Ты рад, что ее собираются уволить?

– Никто ее не уволит. Мы оба все отрицали. И нет, я не горжусь этим, и еще раз нет, я бы не стал радоваться, если бы ее уволили. Я просто… я хотел оттянуться.

Мой ответ звучит ужасно, потому что единственное мое оправдание – это то, что я Истон Ройал, и моя единственная цель в жизни – делать так, чтобы мне было хорошо. Все было бы нормально, если бы от этого не страдали другие. Но в этом-то и проблема: кто-нибудь обязательно пострадает.

Я жду, когда Хартли напустится на меня (совершенно справедливо, хочу отметить), но она удивляет меня.

– Ладно, что ж. Что было, то было, и сейчас нет смысла зацикливаться на этом, верно?

Верно. Я бросаю на нее полный благодарности взгляд и завожу двигатель.

– Куда поедем? – спрашиваю я, когда школа остается позади нас.

– А мы можем заехать ко мне домой?

Неуверенность в ее голосе вызывает у меня улыбку. О чем она так переживает? О том, что мне не понравится у нее? Но я уже дважды бывал там.

– Конечно. Как поступим: заедем куда-нибудь за едой, а потом поедим у тебя?

– Я не про квартиру. – Она вздыхает. – Я про дом… свой старый дом.

– Ой. – Мне хочется шлепнуть себя по лбу за то, что так сглупил. – Конечно, не вопрос.

Десять минут мы едем в полной тишине. Мне хочется задать ей тысячу и один вопрос, но я каким-то образом умудряюсь справиться с собой.

– Осторожно, там крутой поворот, – тихо говорит Хартли, когда мы приближаемся к ее дому.

– Знаю. Я чуть не врезался в своих братьев, когда ехал сюда в первый раз.

– Лорен живет дальше по улице. – Хартли показывает куда-то вдаль.

– Так и думал.

Я проезжаю мимо ее подъездной дорожки, потом разворачиваюсь и останавливаю машину через улицу, напротив входной двери Райтов.

– Хорошо, что у меня пикап, а не фургон. А то люди подумали бы, что мы собираемся кого-нибудь похитить. Но мы же не будем этого делать, правда?

Я говорю это полушутя-полусерьезно и бросаю на Хартли быстрый взгляд. Она едва обращает на меня внимание. Ее глаза, будто загипнотизированные, следят за домом.

Слева от дома, ближе к черному входу, стоят две машины. Одну из них, кроссовер марки «мерседес», я уже видел у «Хангри Спун Дайнер». Должно быть, это тачка Паркер. Окно, выходящее на улицу, плотно закрыто шторами, так что нам не видно, что творится внутри.

Вдруг ни с того ни с сего Хартли говорит:

– Я бы хотела рассказать тебе о том, что произошло, но не могу.

Я хмурюсь.

– Почему не можешь?

– Потому что я пытаюсь вернуться в свою семью. Надеюсь, что смогу уломать маму встретиться со мной. Но если я начну болтать о прошлом, то мое наказание будет длиться вечно.

Я умираю от любопытства, но решаю не давить на нее.

– Хочешь, я пойду и проверю, дома ли твой отец? Вдруг он вышел за молоком.

Она фыркает.

– Даже если бы отец умирал и это могло бы спасти ему жизнь, он все равно отправил бы маму. Но его нет дома. – Хартли показывает на машины. – Потому что нет его «БМВ». Зато Паркер здесь…

Она умолкает, потому что из дома начинают выходить люди. Я узнаю Паркер, которая несет на руках темноволосого мальчика. Рядом с ней идут Джоани Райт и высокий мужчина с блестящими черными волосами. Следом за ними, держась за руки, показываются маленькая девочка в красивом платье и лакированных туфельках и угрюмая школьница в рваных узких джинсах и обтягивающем укороченном топе.

Хартли поднимает руку к стеклу и всхлипывает. Честное слово, мрачная девочка-тинейджер как будто ее слышит. Она останавливается и смотрит в нашу сторону.

Я не хочу, чтобы Хартли поймали, поэтому наклоняюсь над консолью и тяну ее вниз. Ее тело в моих объятиях дрожит от беззвучных всхлипов.

Я провожу рукой по ее щеке и тихо описываю происходящее.

– Они рассаживаются по машинам. Дилан и какой-то парень…

– Муж Паркер.

– Муж Паркер и Дилан садятся в тачку Паркер. Паркер на пассажирском сиденье. Маленькая девочка поедет с твоей мамой.

– Мэйси – мамина любимица.

Хлопают двери машин, загораются красные стоп-сигналы.

– Эти девочки там в безопасности?

Хартли отвечает не сразу.

– Наверное. – И потом более уверенно: – Да. То, что происходит между мной и моим отцом, – это единичный случай.

Мне не нравится ее нерешительность, но я ничего не говорю. Вместо этого соскальзываю вниз по сиденью, когда машины начинают отъезжать от дома. Шум двигателей затихает.

Теперь, когда мы в безопасности, я выпускаю Хартли из объятий.

– Если хочешь, могу поехать за ними.

– Нет.

– Ладно. Тогда что будем делать дальше?

Хартли встречается со мной взглядом.

– Что ты думаешь про взлом с проникновением?

Я стараюсь не обращать внимания на ее поблескивающие от слез глаза и широко ухмыляюсь.

– Одно из моих самых любимых времяпрепровождений.

– Даже не сомневалась.

Мы выпрыгиваем из машины и бежим к черному входу, из которого только что вышли родственники Хартли. Она проходит мимо него. Я догоняю ее уже на заднем дворе.

У каждого добротного южного дома есть веранда, и особняк Райтов не исключение. Широкая деревянная терраса тянется вдоль всего дома. Две французских двери: одна ведет на кухню, вторая – в гостиную – обрамляют высокие, от пола до потолка, окна.

Хартли пробует первую дверь. Она оказывается закрытой, в отличие от второй. Я слышу короткий звуковой сигнал, когда дверь открывается, и замечаю красную лампочку над наличником. Охранная система отмечает, когда двери открываются и когда закрываются.

– А, не обращай внимания, – говорит мне Хартли. – Это для вида. Папа установил ее, еще когда я была маленькой, но потом поссорился с охранной фирмой из-за того, что они недостаточно быстро приехали после его звонка, и отказался от обслуживания.

Я киваю и оглядываюсь по сторонам. Хороший дом, как и подобает. Пахнет средством для чистки. Всюду царит идеальный порядок.

Хартли проходит через гостиную и поднимается по лестнице. Я следую за ней и, как и она, останавливаюсь у последней ступеньки.

– Где твоя комната?

Она показывает на последнюю дверь слева.

– Не против? – спрашиваю я, потому что сгораю от любопытства.

Хартли слабо улыбается.

– Ни в чем себе не отказывай.

Странно, но сама она входит во вторую комнату справа. Я же продолжаю свой путь к спальне Хартли. Черт, я в предвкушении. Наконец-то мне выпал шанс узнать ее поближе.

Облом.

Когда я открываю дверь, меня встречает пустота.

В центре на полу стоит несколько коробок. Белые голые стены. Ни кровати, ни какой-то другой мебели.

Как будто в этой комнате никто никогда не жил.

Обескураженный, я возвращаюсь в коридор, к лестнице. Проходя по нему второй раз, замечаю на стенах семейные фотографии, но на них у этой семьи две дочери, а не три. Как будто они стерли ее из своей жизни. Блин, это жестоко.

Интересно, знает ли Хартли? Должно быть, знает.

Я стучусь в открытую дверь и распахиваю ее еще шире. Хартли сидит на кровати, сжимая в руках фиолетовую подушку. Стены здесь тоже фиолетовые. На кровати валяются игрушечные собаки и медведи. На постерах изображены мальчишки с волосами, выкрашенными в цвета пасхальных яиц. Эта комната принадлежит ее младшей сестре, той самой, которую она не видела три года.

Я оттягиваю ворот рубашки. Мне вдруг становится тяжело дышать.

– Пойдем отсюда, – осипшим голосом говорю я.

Хартли поднимает на меня глаза и слабо кивает.

Я не собираюсь ждать, пока она передумает, ставлю ее на ноги и тяну вниз по лестнице.

Так мы оказываемся на пирсе. Фонари уже зажглись, сумерки уступают место темному вечеру. Я ставлю машину на парковку и оббегаю пикап. Хартли позволяет мне помочь ей спуститься. Взять ее за руку. Отвести к палатке с едой и купить горячий шоколад и фанел-кейк.

Выпив шоколад и съев половину пирожного, Хартли уже меньше напоминает зомби.

– Спасибо за ужин.

– Всегда пожалуйста. Хочешь прокатиться на колесе обозрения? – предлагаю я. – Ты говорила, что не каталась лет с двенадцати.

– Ты запомнил?

– Конечно.

Не давая ей времени на раздумья, подбегаю к киоску, покупаю билеты и веду ее к огромной ржавой груде металлолома. Ради этой девчонки я готов на все.

– Знаешь, почему я так люблю колесо обозрения? – спрашивает она, залезая в покачивающуюся металлическую кабину и размещаясь на сиденье.

– Потому что хочешь побыстрее умереть? – Я залезаю вслед за ней и жду, когда опустится защитная дуга.

– Потому что сверху можно увидеть весь мир.

– Тебе нужно попробовать полетать на самолете. Это в тысячу раз лучше и безопаснее.

Наша жестянка начинает раскачиваться. На лбу у меня выступают капельки пота, внутри все замирает. Я прислоняюсь головой к тонкому металлическому столбику и начинаю считать от тысячи в обратном порядке. Нет, это было ошибкой. Мне нужно срочно выбираться отсюда. Я дергаю дугу, но она не поддается.

– Ты в порядке? – слышу я голос Хартли.

Она кладет руку мне на спину.

Так, ладно. Я передумал. Я смогу с этим справиться.

– Да.

– Ты весь взмок.

– Здесь жарко.

– На улице около пятнадцати градусов, и на тебе одна футболка.

– При любой температуре выше нуля мне уже жарко.

– У тебя гусиная кожа.

Кабина снова качается, и от металлического лязга мое сердце начинает колотиться как бешеное.

– Это потому, что я сижу рядом с тобой, – удается выдавить мне сквозь стиснутые челюсти.

Хартли прижимается ко мне.

– По-моему, в прошлый раз, когда мы здесь были, я наступила в какашку в комнате смеха.

– Это место давно уже пора закрыть. Вэл вляпалась в чью-то антиникотиновую жвачку.

Уф, и если они не могут привести в порядок комнату смеха, что уж говорить об этом орудии пыток? Я начинаю подстраивать дыхание под свой счет.

– Ты боишься высоты? – мягким голосом спрашивает Хартли. Рукой она нежно поглаживает мою ладонь. – Я думала, ты обожаешь летать.

– Я обожаю летать. Но я ненавижу ненадежность. В воздухе у меня все под контролем. Я знаю, кто сконструировал самолет. Я знаю приборы. Я ими управляю. Но эта штука, похоже, держится на проволоке и жвачке. – Кабинка снова качается. – И это я еще их, наверное, переоценил.

– Тогда зачем ты полез сюда?

– Потому что ты хотела покататься.

Она молчит, кажется, целую вечность. Я закрываю глаза. Может, если не буду ничего видеть, то перестану представлять себе, как эта расхлябанная кабинка падает на землю.

– Мы уже наверху?

– Почти.

– Я не буду целовать тебя там. Даже если так нужно. Я не такой доступный.

Хартли усмехается.

– Никогда бы не подумала, что ты доступный.

– А вот это ложь. Ты считаешь меня кобелем.

Она снова смеется.

– Думаю, лучше употребить термин «свободным в выборе партнеров».

Теперь моя очередь смеяться.

– Ладно. Беру свои слова назад. Так и быть, я поцелую тебя на самом верху.

– Ну нет, лучшие друзья не целуются.

– С каких это пор? – возражаю я. – Наоборот, ты можешь целоваться только со своими лучшими друзьями. Это один из плюсов крепкой дружбы.

– Значит, ты целуешь всех своих лучших друзей?

Кабинка, дернувшись, останавливается.

– Нет. Я думаю, ты мой единственный лучший друг.

И, наверное, единственный настоящий друг, если не брать в расчет членов моей семьи. Но этого я ей не говорю, и без того чувствуя себя жалким неудачником.

К моей щеке что-то легко прикасается, словно перышко. Я задерживаю дыхание. Прикосновение становится уверенным. Я поворачиваюсь к Хартли. Ее глаза открыты, и она улыбается. Я ощущаю эту улыбку своими губами.

– Не волнуйся. Тебе не придется меня целовать, – шепчет она. – Я тебя поцелую.

Мой рот приоткрывается. Ее язык проскальзывает внутрь. Здесь, наверху, время останавливается. Стоп-кадр: я, она и бесконечное небо.

В этой нескончаемой пустоте ее поцелуй говорит мне, что я не один. Она касается своим языком моего, и раздается стон. По-моему, мой. Кружится голова, я забыл, как дышать, меня переполняют странные эмоции, которые я не могу объяснить, да и не хочу. Я знаю суть, этого достаточно. Я счастлив. И это тот кайф, который я никак не мог получить ни от таблеток, ни от выпивки, ни от других людей.

Хартли тихо и хрипло стонет, и этот звук сводит меня с ума. Руками я обхватываю ее бедра, притягивая ближе. Наши языки снова встречаются, и, клянусь, мое сердце чуть не разрывается от бешеного ритма.

Это просто потрясающий поцелуй. Я хочу схватить ее, прижать к себе и сделать все, чтобы это мгновение длилось вечно.

Но механизмы колеса смерти снова начинают вращаться, и кабина опускается вниз.

Хартли отпускает меня и отодвигается в сторону. Недалеко, но достаточно, чтобы я понял: стена, которую она так любит воздвигать между нами, снова на месте.

– Спасибо, что отвлекла меня, – говорю я, пока она не придумала что-нибудь язвительное.

– Не за что. – Ее голос звучит бесстрастно.

Я разозлил ее?

Когда колесо останавливается и дуга поднимается, Хартли тут же выпрыгивает из кабинки. Я же не тороплюсь. Черт, мне хочется купить всю эту колымагу и отвезти домой, чтобы покрыть бронзой нашу кабинку. Это был такой момент, который хочется набить на себе чернилами, чтобы потом вспоминать его снова и снова.

Я слезаю на землю.

– Хартли…

– Да?

Легкий ветерок раздувает ее темные волосы. Я прижимаю их ладонью к ее голове. Она берет меня за запястье чуть выше кожаного браслета, но не отталкивает, а притягивает ближе.

Я глубоко вздыхаю.

– Я хочу…

– Вы такая милая парочка! Улыбнитесь!

Мы с Хартли поднимаем удивленные глаза. Меня ослепляет вспышка, а когда белые точки исчезают, я вижу убегающую злодейку. Вернее, двух злодеек. Блондинки пронзительно верещат и даже не пытаются скрыть свою радость.

– Фелисити придет в ярость, когда это увидит!

– Сделай пост в «Инстаграме», а потом создай историю в «Снэп-чате».

Вот черт!

Я хмуро смотрю на их удаляющиеся спины. Хартли наконец решилась разрушить свои стены, и этот момент запечатлели две сплетницы из «Астор-Парка».

– Мне нужно волноваться? – Ее сухой тон вырывает меня из моих размышлений.

Я поворачиваюсь к ней и выдавливаю беспечную улыбку.

– Нет, не думаю.

Ее взгляд говорит мне, что она в этом не уверена.

Да я и сам не уверен.

Глава 25

– Вот твои конспекты, – говорит мне Хартли, когда на следующий день я подхожу к ее столу. – Я и забыла про них.

– Они мне все равно не нужны.

– Знаю.

– Знаешь?

– Конечно. Ты, наверное, запомнил наизусть весь учебник. Не так уж сложно разглядеть тебя настоящего за этой маской плохого парня, который ненавидит школу. – Она отворачивается, но я все равно успеваю заметить, как покраснели ее щеки.

Думает ли она о том, как вчера поцеловала меня? Я – да. Только об этом я и могу думать с тех пор, как открыл сегодня глаза. И только об этом я думал, когда вернулся вчера домой. Чертовски сложно спать с непроходящим стояком, поэтому у меня снова выдалась дерьмовая ночь, и на тренировке я снова был как зомби.

Я вкладываю листы в свою тетрадь.

– Это не маска. Я плохо пишу контрольные.

– Просто тебе сложно сосредоточиться.

– И это тоже.

Сегодня я решил сесть за ней, вытянув ноги по обе стороны от ее стола. Мне нравится наблюдать за Хартли со спины. Я вижу, как напрягаются и расслабляются ее плечи. Когда она наклоняется, мне виден изгиб ее шеи. Маленькие бугорки ее позвонков вдруг стали казаться мне самыми милыми на свете. Мне хочется укусить их.

Я ерзаю на стуле, потому что мои школьные брюки вдруг стали тесными.

– Где Элла? – Хартли разворачивается ко мне и показывает на пустой стол Эллы.

– Она сегодня отпросилась. Они с моим папой встречаются с нашими юристами.

На лице Хартли появляется сочувственное выражение.

– Ей правда придется давать показания в суде против собственного отца?

Я киваю. Наконец-то можно сосредоточиться на чем-то еще, кроме изящной шеи Хартли. И вообще… шеи? Теперь они меня возбуждают?

– Да. Когда Стив признался во всем, она тоже была там.

– Жесть.

Мне не очень хочется снова пересказывать все, что сделал Стив, поэтому я меняю тему.

– У меня вопрос получше: где мисс Манн?

Тоня Харрисон, которая сидит через два ряда от нас, отвечает: